Душа молитвы – внимание

О мере телесных подвигов. – Капитал здоровья надо расходовать разумно. – Иисусова молитва – это школа молитвы. – Бог внимает уму: о важности внимания в молитве. – Внимание в молитве достигается не только нашим собственным трудом. – Что значит отвергать помыслы. – Сила греховных помыслов состоит в их правдоподобности. – Молитва – это основная добродетель в борьбе с грехом. – О признаках достойного причащения. – Как вовремя призывать на помощь Бога?

Сегодняшняя беседа будет о молитве, но начну я немного издалека. Когда я в одной из бесед рассуждал о посте, то говорил о том, что пост – это такая добродетель, которая необходима всем, даже больным людям, но в то же время в зависимости от телесной крепости и здоровья человека, он может быть разным: от очень строгого до очень ослабленного. Приблизительно такой же подход должен быть у нас и к остальным телесным подвигам: поклонам, бдению и прочим удручениям тела. Нужно примеряться к своим телесным возможностям, чтобы тело было нам слугой, а не обузой, чтобы оно не восставало против души.

От неразумно строгого подвига тело может ослабеть до такой степени, что не сможет служить душе в духовных занятиях, и, наоборот, от чрезмерного жаления себя, от нерадения может прийти в такое состояние, когда плоть восстанет против духа: блудной страстью, ленью, унынием.

Нужно помнить, что все вообще подвиги, какие бы мы ни совершали: уединение, бдение, пост, коленопреклонения, – делаются ради того, чтобы привести наш дух в должное состояние, для того чтобы нам было легче молиться. Поэтому сегодня, прежде чем говорить о молитве, я хотел бы немного сказать о телесных подвигах.

Самым распространенным из телесных подвигов, который в большей или меньшей степени совершают все, являются поклоны. Суть их состоит в сокрушении плоти ради сокрушения духа; но если пост просто ослабляет тело, то поклоны имеют еще, если так можно выразиться, психологическую сторону: когда человек становится на колени, он тем самым показывает свое униженное состояние. Нужно всегда об этом помнить: поклон – это выражение смирения, выражение покаяния, и каждый поклон должен быть одухотворен этим настроением. Конечно, в этом отношении может быть большее или меньшее преуспеяние, иногда покаяния больше, иногда меньше, но в принципе всегда нужно к этому стремиться, понуждать себя.

Здесь нужно сделать оговорку, что кроме общей телесной крепости, при поклонах нужно учитывать некоторые особенные болезни: артериальное давление, какие-то болезни головы. Иной человек, физически очень крепкий, в данном отношении может оказаться совершенно немощным: от поклонов у него начнется, например, головная боль, головокружение, случится обморок и так далее. Но если ты не можешь делать поклоны: скажем, у тебя из-за них течет кровь из носа, – то это не значит, что ты вообще не способен к телесным подвигам. Избери себе что-нибудь другое, удручай свою плоть как-нибудь иначе, допустим подолгу стой во время молитвы на коленях или просто стой неподвижно. Стоять не шелохнувшись, не переступая с ноги на ногу на протяжении, скажем, часа, – это очень тяжело, это подвиг, и в то же время тебе, при твоей болезни, это не будет вредно.

Также необходимо сказать и о бдении, то есть ограничении себя во сне. Это ограничение должно совершаться ради духовных занятий, прежде всего ради молитвы, иногда ради чтения Священного Писания или святых отцов. Иоанн Лествичник рассуждает, что, конечно, выше всего бдение ради молитвы, но каждый по своей немощи избирает то, что ему больше подходит. Если кто-то во время молитвы начинает засыпать, то пусть он изберет что-нибудь другое, например чтение, если оно его взбадривает, или поклоны. Некоторые при дремоте выходили на свежий воздух, и знаменитые подвижники, такие как Исаак Сирин, не стыдились об этом писать. А иные даже занимались физической работой. Я говорю обо всем этом как о возможности, это не значит, что все должны делать одно и то же. При бдении также нужно наблюдать за своим состоянием. Если у тебя хорошо развит мышечный аппарат, то это не значит, что во всех других отношениях ты тоже здоров и крепок. Может быть и так, что из-за каких-то болезней или просто врожденных физиологических свойств человек нуждается в сравнительно продолжительном отдыхе.

Я повторю, что бдение нужно нам не ради бдения, а ради молитвы. Оно должно отрезвлять ум. Если мы чересчур ограничим себя во сне, то потеряем бодрость ума и во время молитвы будем либо сонливыми, либо чрезвычайно невнимательными и вялыми. Но и когда мы будем спать слишком много, у нас также появятся вялость, рассеянность, лень к молитве. Поэтому нужно избрать такое количество сна, какое позволяло бы (именно благодаря бдению) приобрести трезвость ума.

Иногда мы, неразумно предавшись чрезмерным подвигам, допустим усиленно постясь, некоторое время чувствуем как бы большую интенсивность духовной жизни, будто всплеск, в том числе и в молитве. Но поскольку мы не смотрим вперед, ведем себя нерасчетливо, то через некоторое время ослабеваем и теряем всякую ревность, всякое желание духовной жизни – просто от физической немощи. И, конечно же, прежде всего мы теряем трезвость и бодрость ума. Мы должны беречь свое здоровье, свою телесную крепость не ради угождения плоти, а именно ради духовной жизни. Нужно обращать внимание и на здоровье, и на возраст, и на свои повседневные занятия. Если даже крепкий человек, постоянно занятый тяжелым физическим трудом, будет после работы предаваться усиленным подвигам, то через какое-то время он будет вынужден либо оставить эти подвиги (а если он их не оставит, то будет делать нехотя и вяло), либо прекратить свои труды. Но это бывает невозможно: все мы – хоть послушники в монастыре, хоть миряне – должны трудиться. Поэтому надо рассчитывать свои силы на долгое время, понимать, что впереди у нас, может быть, много лет жизни, и эта жизнь должна пройти в подвиге, в молитве. Это не значит, что нужно чрезмерно жалеть и любить свою плоть, но капитал здоровья надо расходовать экономно и разумно. И все мерить одним мерилом, для всего иметь один критерий – молитву. Все должно сказываться на молитве, но, повторю, с той оговоркой, что не нужно слишком радоваться моменту: по одному или нескольким дням нельзя судить, правильно ты избрал пост или какой-нибудь другой подвиг. Тут необходимо более длительное время.

О разумности и мере своих подвигов в особенности легко судить по молитве Иисусовой. Святой апостол Иоанн Богослов сказал (правда, в отношении пророческого дара, но я думаю, что в известной степени это можно приложить и к молитве): «Братия, не всякому духу верьте. Испытывайте духов, от Бога ли они. Всякий дух, исповедующий Иисуса Христа, пришедшего во плоти, от Бога; и всякий дух, не исповедующий Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не от Бога, но есть дух антихриста»⁴⁴⁴. То есть если от подвигов у нас усиливается внимание при молитве Иисусовой, если мы начинаем с большей ревностью, большей верой, большим чувством, а главное, большим вниманием молиться, значит, эти подвиги идут нам на пользу. Если же молитва от них ослабевает, внимание исчезает, если пропадает и само желание молиться, если мы повторяем молитву просто механически, ничего не понимая, значит, мы что-то делаем неправильно. Но, оговорюсь, и здесь тоже нельзя судить по одному дню.

Бывает, что человек, безропотно исполняя послушание в монастыре или неся крест мирской жизни, зарабатывая на пропитание и смиряясь перед своей участью, чувствует, что он как будто рассеивается, что у него нет внимания в молитве. Но на самом деле это результат временный, промежуточный, и по нему нельзя судить о пользе или вреде тех телесных подвигов, которые человек на себя взял. Потому что в конечном счете послушание приводит к смирению, а смирение привлекает благодать в душу человека, и это, конечно же, обязательно скажется на молитве Иисусовой и вообще на молитве. То есть не нужно торопиться делать выводы. Все надо испытывать временем, по крайней мере не один месяц. Может быть, иной человек будет поститься очень строго несколько дней и выдержит – а воздерживаться пусть не так строго, но на протяжении долгих месяцев он не сможет. Во всем нужна осмотрительность, нужно время, чтобы разобраться.

Всеми этими вспомогательными, внешними добродетелями мы подготавливаем себя к добродетели самой главной, сугубо внутренней – молитве. Конечно, все православные христиане знают, что молитва необходима, но не придают ей такого значения, какого она заслуживает. Иные считают, что достаточно помолиться утром и вечером, вычитать перед причащением положенные каноны – и этим они уже исполнили свой молитвенный долг. Они часто не понимают, что ценность молитвы, как говорит святитель Игнатий, состоит во внимании, и свои маленькие правила читают очень рассеянно, иногда до такой степени, что даже сами не слышат того, что читают. Иоанн Златоуст на этот счет сказал: «Как Бог может слышать твою молитву, когда ты сам ее не слышишь?»

Поэтому святитель Игнатий говорит, что Иисусова молитва – это школа молитвы. Если человек не может внимательно произнести восемь слов Иисусовой молитвы, то, конечно же, он не сможет внимательно прочитать пространные молитвословия утреннего или вечернего правила, псалмы или каноны.

Иные, имея большую, но часто неразумную ревность, читают огромные правила, добавляют к своему правилу акафисты, каноны; кто-то читает несколько кафизм, иногда даже много кафизм каждый день, и думает, что от одного количества они уже преуспевает. Но если у нас нет внимания, то это уже не молитва: Бог внимает уму. Иногда подобный подход применяют по отношению к молитве Иисусовой: думают, что большое четочное правило принесет пользу само по себе. Мол, если я буду прочитывать пять четок или больше, то, как бы я их ни прочитал, за одно это ежедневное аккуратное исполнение правила я уже получу благодать. По этому поводу я хочу рассказать такую историю. Был один афонский старец, знаменитый духовник. Многие приходили к нему исповедоваться, он славился своей рассудительностью. К нему в послушание напросился один подвижник, занимавшийся умным деланием. Старец, конечно, тоже читал Иисусову молитву, исполнял четочное правило: на Афоне это общепринято. Каноны или псалтирь афонские монахи читают дополнительно, но определенное количество четок они должны вычитывать обязательно. И этот старец также аккуратно читал их, не придавая значения умному деланию. Когда его ученик это обнаружил, то стал ему с помощью цитат из святых отцов доказывать необходимость особенного отношения к молитве Иисусовой, то есть что необходимо ревновать о внимании, следить за чистотой помыслов. Старец сначала возражал ему, но потом, убежденный свидетельствами из святых отцов, согласился. Вот как странно бывает иногда в жизни: ученик учит учителя. Действительно, по словам Евангелия, один у нас Учитель, Наставник и Отец – Христос, а мы все братья. Так вот, этот послушник научил своего старца углубленно молиться Иисусовой молитвой, и тот незадолго перед смертью вкусил сладость внимательной молитвы.

К чему я это говорю? К тому, что нужно ревновать не просто о молитве, или аккуратном выполнении правила, или даже о непрестанной молитве Иисусовой, а прежде всего о внимании. Не примиряться с тем, что у нас это почему-либо не получается. Не примиряться с тем, что нам мешают разные обстоятельства, скажем работа, невозможность уединяться или даже наш собственный характер: допустим, мы болтливые или раздражительные, и уже примирились с этим, как бы крест на себе поставили. Можно привести много разных и самых уважительных причин того, что у нас нет при молитве внимания, но все они не имеют значения. Допустим, мы оправдаемся перед самими собой, увидим, что, действительно, по разным причинам не можем молиться внимательно, это нас успокоит – но пострадаем от этого мы, а не кто-то другой.

Как бы голодный человек ни убеждал себя в том, что он не может поесть по какой-нибудь серьезной причине, голод от этого не пройдет. Чем дальше, тем больше он будет чувствоваться. И пусть человек приводит себе в утешение самые умные аргументы, но пока он не утолит свой голод, никакие доводы помочь ему не смогут. То же самое в отношении душевного голода. Пока мы свою душу не начнем насыщать Божественной благодатью, она не сможет успокоиться. Если мы не наполним ее благодатью, то она будет искать пищи в греховных помыслах и вообще греховных занятиях и развлечениях. Но такая пища не насыщает. Блудный сын из евангельской притчи мечтал насытить свое чрево рожцами, пищей свиней, – и не мог, как толкуют это святые отцы, потому, что грехом душу насытить невозможно. Душа насыщается только благодатью.

Значит, мы должны ревновать о внимании. И если мы тщательно, изо всех сил будем понуждать себя к вниманию при всякой молитве и, в особенности, при молитве Иисусовой, то с усилением внимания будет постепенно появляться и покаяние, и страх Божий, и как говорит святитель Игнатий, память смерти. И это естественно: от внимательной молитвы усугубляется вера, человек иногда даже чувствует присутствие Божие, а тот, кто явно ощущает в своем сердце присутствие Божие, не может не испытывать страха Божия, не может не помнить о вечности и, конечно же, о смерти – как о двери, ведущей в жизнь вечную. Иные подвижники пребывали в таком состоянии всегда.

Когда мы говорим о внимании, то имеем в виду не только умственное напряжение, которое нужно для любой сосредоточенной деятельности: и для того чтобы внимательно читать какую-то книгу, и для того чтобы внимательно слушать, и для того чтобы внимательно молиться. Внимание в молитве зависит не только от умственного напряжения, и неопытному, новоначальному христианину это напряжение не всегда приносит пользу. У каждого своя степень внимания, каждый может сосредоточиться лишь в той мере, в какой он преуспел. Это очень важный момент, который многие не учитывают. Я как-то рассказывал вам, что один человек, имея неразумную ревность, пожелал сразу так внимательно молиться, чтобы не принимать ни одного помысла, – и через пять минут после начала молитвы почувствовал сильнейшую головную боль, потому что напрягся изо всех сил. Внимание в молитве зависит не только от твоего собственного напряжения, но прежде всего от благодати Божией, уже, так сказать, тебе усвоившейся, и от навыка. Если человек не имеет ни того, ни другого, то напрасны его труды.

В «Отечнике» приводится такая история. К старцу пришел некий неопытный монах и сказал: «Отец, во время молитвы меня борет множество помыслов». Тот ему посоветовал: «Пойди на гору, распростри полы своей рясы и попробуй удержать ветер». Монах возразил: «Это невозможно». Тогда старец ему ответил: «Так и новоначальному невозможно удержать свои помыслы». Это нужно иметь в виду: во всем нужна постепенность.

Мы должны знать, что ожидает человека, только приступившего к молитве: прежде всего его ожидают суетные помыслы, а иногда – и явно греховные. И он должен быть к этому готов. Он должен быть готов к борьбе, а некоторые, испытав такое необыкновенное нашествие помыслов, вдруг начинают смущаться, удивляться, роптать: мол, когда они раньше читали псалтирь, акафисты или каноны, то у них ничего подобного не было, а теперь такая вот буря помыслов. На самом деле эти помыслы, скорее всего, были и прежде, просто люди их не замечали. Может быть, помыслы отчасти и усилились, оттого что бесы стали больше нападать, больше злиться на этих людей, так как они начали заниматься молитвой Иисусовой. Но нужно быть к этому готовыми и вести себя правильно. Не смущаться – но и в беспечность не впадать. Надо избегать крайностей: с одной стороны, беспечности, с другой ― смущения и уныния, держаться середины. А посередине находится мужество – добродетель, которую святые отцы считают одной из главных. Если ты не будешь мужественным, то хотя бы ты был семи пядей во лбу или необыкновенно рассудительным, ты не избежишь преткновений и падений. И пока в тебе это мужество не выработается, тебе будет очень тяжело. Поэтому лучше сразу набираться терпения, твердости и вести себя как положено.

Итак, внимание для новоначального состоит в том, чтобы отбрасывать греховные помыслы, отвергать их. Для многих это кажется странным: как можно отвергать помыслы? Конечно же, не так, как мы отталкиваем от себя какого-нибудь человека. У нас, собственно, и способностей таких нет. «Отвергать помыслы» – это образное выражение, так же как образным выражением является фраза Иоанна Лествичника о том, что ум нужно вмещать в слова молитвы. Конечно, ум ни во что вместиться не может. Отвергать помыслы – это значит не вступать с ними в собеседование, так сказать, не мыслить этими мыслями.

Допустим, в нашем уме возникает какая-нибудь мысль. Неважно, откуда она пришла: или она, как нам кажется, возникла из нашего естества, или от каких-нибудь мирских впечатлений, или она принесена демонами, – важно то, что мы не должны ее рассматривать, не должны ее развивать. Эта мысль может появиться в виде фразы или какого-нибудь образа и присутствовать в уме как нечто постороннее, существующее помимо молитвы. И мы должны отвращать ум от этого мысленного предмета и обращать его к другому предмету – молитве. Как замечательно выразился один подвижник, вместо любой мысли мы должны произносить молитву.

В нас непрестанно рождаются всевозможные мысли. Это естественно, потому что человеческий ум не может прекратить свою деятельность ни на одно мгновение, как наивно и неразумно утверждают это аскеты других религий, допустим буддисты. Он все равно будет заниматься естественной для себя деятельностью, порождать мысли. Ум должен быть в движении, если он перестал двигаться, значит, он исчез, уничтожился. Но если тело человеческое может прекратить двигаться, может умереть, то с духом этого никогда не произойдет. Бывают, правда, исключительные состояния, когда Дух Святой так восхищает ум человека, что в это мгновение движение ума прекращается, но прекращается оно именно сверхъестественным действием благодати Божией. Это высочайшее состояние, оно от нас не зависит.

Итак, наш дух бессмертен, и он всегда производит свойственную ему деятельность, но деятельность эта может быть какой угодно. Святые отцы сравнивают наш ум с мельницей, которая не останавливается ни на мгновение: засыплешь в нее пшеницу – будет молоть пшеницу, засыплешь сорную траву – будет молоть траву. Поэтому мы должны вместо всякой мысли, естественно в нас возникающей, произносить молитву, вытеснять ею вообще все мысли. Наша цель – достигнуть того, чтобы наш ум двигался только в молитве, только молитвой. Конечно, это значило бы стремиться к высочайшему, необыкновенному идеалу, труднодостижимому. Понятно, не многие его достигнут, тем не менее к нему нужно идти. Если мы хотя бы несколько продвинемся в этом направлении, то это уже будет очень много. Пусть мы не придем к этой цели в земной жизни, но движение, которое мы совершаем сейчас, продолжится в будущей жизни, и в вечности мы приобретем это сокровище. Если же мы сейчас начнем малодушествовать и свернем с этого пути, то и в будущей жизни не обретем познания Бога.

И не нужно думать, что такое состояние для обыкновенного человека невозможно. Бог раздает Свои дары, как Он Сам хочет. Он может и простому, самому заурядному, незаметному мирянину дать такую благодать, какой и иной отшельник не имеет, если только увидит в этом заурядном человеке готовность принять эту благодать, увидит в нем смирение, простоту и прочие добродетели, но в особенности смирение.

Чтобы отвергать помыслы, нужно их узнавать. Если мы не узнаём греховных помыслов, то как мы поймем, что отвергнуть и что усвоить? Притом нужно осознавать: иное дело помыслы во время молитвы – здесь, пожалуй, нужно отвергать всё, и иное дело помыслы во время наших обычных занятий. Если я, готовя борщ, думаю о том, как его хорошо сварить, то это не значит, что я отвлекаюсь на суетные помыслы, ведь и святые отцы, как говорит Нил Сорский, имели разумные попечения о своих обычных делах. А если я варю борщ и одновременно углубляюсь в молитву, то, пожалуй, у меня все выкипит. То есть вполне понятно, что когда мы во время обычных наших занятий заботимся о том, чтобы хорошо что-то сделать, и отвлекаемся таким образом от молитвы, то в этом греха никакого нет. А вот когда мы мысленно отвлекаемся на житейские заботы во время самого правила, то есть времени, специально отведенного на молитву, то это уже бесовское искушение. Во время правила нужно все отвергать, а принимать только то, что связано с покаянием, размышлением о смерти. Принимать только те мысли, или, правильнее сказать, духовные ощущения, которые усугубляют внимание при молитве.

Преподобный Нил Сорский вслед за древними святыми отцами говорит о восьми главных греховных помыслах. Это гордость, тщеславие, уныние, печаль, сребролюбие, блудная страсть, гнев и чревоугодие. И во время наших занятий мы должны следить за тем, чтобы не поддаться тому или иному помыслу. Допустим, я занимаюсь каким-нибудь делом, при этом стараюсь молиться и вдруг замечаю в себе раздражение. Я должен не оправдывать это раздражение тем, что я сейчас ради дела имею право рассердиться, а должен признать, что раздражение не от Бога, что это бесовское искушение. Или, допустим, я делаю что-то и чувствую, что при общении с человеком этим делом тщеславлюсь. Тогда я должен исполнять и свое дело, если оно действительно богоугодно, и в то же время противиться помыслу тщеславия: стараться, во-первых, на деле не исполнять то, что мне внушает этот помысел, а во-вторых – изгнать из ума саму мысль о том, чтобы кому-то понравиться, в чьих-то глазах выглядеть хорошо. То есть совершать то или иное доброе дело не ради похвалы, а ради своей христианской совести, ради угождения Богу. То же можно сказать и о прочих страстях.

Главным средством в борьбе с греховными помыслами является именно молитва Иисусова. Как происходит в нашей душе соединение ума с греховным помыслом и как ему нужно противиться? Святые отцы говорят, что лучше всего отвергать мысль в самом начале, когда она только возникает. Если в нашем уме только начал изображаться тот или иной помысел, когда мы еще не вступили с ним в собеседование, не стали еще его рассматривать, то в это время нам проще его отбросить. Если же ум вступит в различные степени соединения с этим помыслом, тут уже будет труднее. И иногда очень трудно, чрезвычайно трудно. Как происходит борьба с помыслом, как его отвергать? Я уже говорил, что отвержение помысла – это образное выражение. Мы должны стараться свой отвратить ум от этого помысла, не рассматривать его – и углубляться умом в молитву.

Любая мысль, греховная, добрая или, если такие бывают, нейтральная, питается нашим вниманием. От внимания она, как растение, пышно расцветает. И когда мы отнимаем у нее внимание, то это все равно, что отнять у растения почву, отнять влагу, оживляющую его. От одного этого мысль постепенно засыхает. Вы, наверное, замечали, что иногда человек, задумавшись о чем-нибудь, полностью отрешается от всего вокруг. Вот он стоит или сидит рядом, но взгляд у него стеклянный, он ничего не видит и не слышит. Так бывает, когда человек думает даже об обыкновенных, житейских предметах. Вот до какой степени внимание делает человека, так сказать, независимым от того, что его окружает. Мы же должны стремиться к этому сознательно.

Но между такой «задумчивостью» и сосредоточением в молитве большая разница. Когда приятель рассказывает тебе о чем-то житейском, а ты в это время задумаешься о том, что тебя больше волнует, но тоже житейском, и перестаешь слышать то, что тебе говорят, то в этом случае никакой мысленной борьбы не происходит. Бесу все равно: будешь ли ты слушать пустой разговор или вращать в уме собственные пустые мысли. А когда ты пытаешься молиться, то диавол старается всеми способами отвлечь твой ум от молитвы, как бы некоторым магнитом притягивает его к себе, чтобы ты отреагировал на тот или иной мысленный соблазн. И если бы мы пытались без молитвы отвлечь ум даже на самое прекрасное, возвышенное и именно духовное, а не пустое размышление, то этого было бы мало, потому что диавол сильнее нашего ума. Диавол есть дух, и дух могущественный. Человеческая душа также дух, но по сравнению с диаволом и демонами она слаба и немощна, и ей нужна посторонняя помощь. Какая? Конечно же, Божественная. Поэтому мы, с одной стороны, должны свой ум отвращать от помысла, с другой – углублять его в молитву. Не просто потому, что это другой предмет для размышления, а потому, что в молитве мы просим помощи у Бога.

Некоторые отцы говорят, что нужно молиться против помыслов, когда они нас одолевают. Надо понимать, что это образное выражение: мы не можем молиться «за» и молиться «против», это было бы как-то странно. Молиться против помысла значит молиться Господу о том, чтобы Он избавил нас от этого помысла, очистил от него наш ум. Допустим, у меня помысел осуждения. Я противлюсь ему, не хочу рассматривать в своем уме того или иного человека и осуждать его. Поэтому, во-первых, я должен отвратить свой ум от этого осуждения, иногда чрезвычайно соблазнительного, то есть убедительного: тут, мол, нельзя не осудить. Во-вторых, должен стараться на эту тему вовсе не думать и, лишая греховный помысел внимания, одновременно углубляться умом в молитву, причем не только углубляться, но молиться именно с той целью, тем настроением, чтобы Господь избавил меня от этого помысла.

Иногда при нашествии помыслов достаточно просто молиться, не обращая на них внимания, и они сами отходят. Иногда же обаяние греховного помысла бывает настолько сильным, что мы тянемся за ним, как загипнотизированные кролики в пасть удава, – некая таинственная сила влечет нас против нашей воли. И если мы при этом будем усиленно молиться, но не отвратим внимания от греховного помысла, может произойти вот что: поскольку страсть в нас действует более сильно, чем благодать, то постепенно наше внимание все больше будет переходить от молитвы к помыслу и в конце концов перейдет к нему полностью, так что мы или вовсе оставим молитву, или будем повторять ее формально, без всякого чувства и поддадимся греху так, что, может, и на деле его совершим.

Итак, нужно не только молиться изо всех сил, но и противиться помыслу, то есть отвращать от него свое внимание. А тут все искусство состоит в том, чтобы не видеть того, что очевидно. Пример этому я вам приводил из жизни: сильно задумавшийся человек не видит, что происходит. Вы, наверное, сами иногда испытывали такое состояние. Значит, это возможно: не видеть очевидного, не верить самому вероятному, самому реальному. А бес все представляет именно как нечто очевидное: как будто в этом случае нельзя не осуждать, нельзя не испытывать вожделения, нельзя не сердиться – иначе говоря, нельзя не грешить. В этой диавольской хитрости и состоит сила соблазна. Мы же должны эту бесовскую «очевидность» отвергнуть и вести себя с точки зрения здравого смысла безумно. То, что мы видим своими глазами, слышим своими ушами или знаем из своего жизненного опыта, мы должны отвергнуть – и обратиться с молитвой к невидимому Богу, чего никто не видит и о чем никто не знает. Тут нужны мужество и вера.

Некоторые древние подвижники, имевшие великую благодать, совершали такой подвиг: принимали греховный помысел и одновременно усиленно молились. Этой усиленной молитвой они истребляли в своей душе помысел, как бы допускали соблазн внутрь себя и побеждали его там и, таким образом, еще более укреплялись в бесстрастии. Но это, повторю, делали весьма немногие, самые высокопреуспевшие из древних подвижников. Великие подвижники более позднего времени почти никому не советовали этого делать, и уж тем более к нам такое делание никак не относится. Мы должны отвращаться от помысла и усиленно просить Бога о помощи.

Сейчас шла речь о прилоге. Но даже если мы в какой-то степени приняли помысел, начали с ним собеседовать, то это не значит, что остается только плыть по течению. Ни в каком самом страшном, самом отчаянном состоянии нельзя, как выражаются моряки, сушить весла, а нужно оборвать этот мысленный поток, вновь начать изо всех сил понуждать себя к молитве, и Господь может совершить чудо.

Редко кому из новоначальных удается сразу отвергнуть греховный помысел. Почти никому. Поэтому нужно заранее настроиться на то, что придется терпеть от демонов более или менее частые, более или менее сильные поражения. Поражение в борьбе – это еще не окончательная капитуляция. Если ты все-таки отбросил греховный помысел, пусть с большей или меньшей потерей, даже с большим или меньшим осквернением ума, все равно ты в конечном счете вышел победителем. Из каждого такого, пусть и не совсем удачного сражения человек выносит некоторый опыт и все больше и больше учится вниманию. В конце концов он, может быть, с Божией помощью научится отвергать бесовские прилоги сразу – а такое поведение в борьбе самое мудрое.

Преподобный Нил Сорский вслед за святыми отцами различает несколько степеней принятия помыслов. Вначале появляется прилог, когда в твоем уме только изображается греховная мысль, ты еще не вступил с ней ни в какое собеседование и не поддался никакому страстному движению. Это еще безгрешно, и лучше всего отвергнуть помысел на данной стадии. Далее идет сочетание, когда человек начинает рассуждать о помысле; это еще не является грехом, но уже опасно. На этой стадии еще можно поспорить с помыслом, попытаться самого себя переубедить. Переубедить не беса – его не убедишь, чтобы он стал хорошим, пожалел тебя и не искушал, – а себя, но все-таки это не очень разумное поведение, которое чаще всего приносит неудачу. Когда греховные помыслы не очень сильны, мы можем самих себя переубедить, но, когда брань сильна, это невозможно, и именно по той причине, что беса не переубедишь.

Сила греховного помысла, кроме его «очевидности», в его своеобразном обаянии. Сам помысел может быть абсурдным и диким, но, поскольку он перекликается с нашей внутренней страстью, нам бывает чрезвычайно трудно с ним бороться. Поэтому внутреннее рассуждение, происходящее именно на стадии сочетания, приносит пользу лишь иногда. Скажем, если я раздражаюсь, но не очень сильно, то могу напомнить себе слова из Евангелия или святоотеческих книг о том, что нельзя гневаться, или просто сказать себе: «Нехорошо я поступаю, что гневаюсь, нужно быть кротким» – и мне удастся себя переубедить. Но если брань сильная, то нам ничего не поможет, никакие рассуждения. Слова преподобного Иоанна Лествичника о том, что бесполезно пытаться победить блудного беса при помощи рассуждения, можно в этом случае приложить и к прочим страстям. Рассуждение на этом этапе тогда только приносит пользу, когда мы воспоминанием того или иного святоотеческого совета, евангельской заповеди или евангельского повествования приводим себя в чувство и тут же начинаем молиться. Допустим, человек предался забвению и увлекся блудным помыслом, а потом вспомнил о словах Спасителя: Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем⁴⁴⁵ – и очнулся: «Что же я делаю, я предался нечистым помыслам». Он тут же начинает молиться, и молитва избавляет его от этого бесовского обаяния. Вот при таком поведении уместно вспоминать как святоотеческие советы, так и, в особенности, евангельские заповеди. А просто мысленный спор, без молитвы, чаще всего приводит к поражению.

Однако нередко бывает так, что человек, вместо того чтобы спорить с бесовским внушением, начинает с ним соглашаться. И тогда от стадии сочетания он переходит к следующей – сосложению. Ум уже до некоторой степени соединился, согласился с помыслом. После этого бывает страсть: человек полностью увлекся грехом и думает, как бы его совершить. Если он и здесь не противится, не прекращает, не обрывает это наваждение, то за этим следует уже грех на деле. Это то общее, что касается всех вообще греховных помыслов.

Надо понимать, что молитва – это основная добродетель в борьбе с грехом, все остальные вспомогательные. Даже если человек чрезвычайно строго постится, все равно главное для него – молитва. В одном из патериков есть следующая поучительная история. Некие подвижники нашли в пустыне одного старца, который подвизался там много лет, ел только траву и корни растений и тем не менее был борим нечистыми помыслами. Когда стали исследовать причину этого, то нашли, что он не занимался умным деланием, и поэтому даже такой строгий пост и невероятные подвиги не могли избавить его от страсти. Значит, молитва, и в особенности молитва Иисусова, является главной добродетелью вообще всех христиан.

Но при этом не нужно чересчур уповать на молитву. Молитва помогает не сама по себе – помогает Господь, к Которому мы обращаемся в молитве. А то некоторые начинают кичиться: мол, вот какая у меня молитва, моя молитва помогла. Но ведь это же не заклинание какое-нибудь, не мантра! Помогает именно Господь, это нужно всегда помнить. Если мы поддадимся такой гордости, то благодать Божия от нас отойдет и в следующий раз, когда мы подумаем, что молитва избавит нас от искушений, ничего у нас не получится, потому что помощи Божией уже не будет. Как говорят святые отцы, мы не должны вместо поклонения истинному Богу делать себе идолов, как израильтяне, когда они вышли из Египта. Вывел их Господь, но, когда Моисея сорок дней с ними не было, они сделали себе золотого тельца, сказав при этом: «Вот Бог, который вывел тебя из Египта», – и вместо истинного Бога стали поклоняться идолу. Так бывает и с нами, когда мы думаем, что благодаря нашим собственным усилиям, нашему собственному усердию, нашим собственным подвигам в нас исчезло или хотя бы умалилось действие страстей. Гордиться же можно не только внешними подвигами: очень строгим постом, бдениями, многочисленными коленопреклонениями или большим молитвенным правилом, но даже и вниманием в молитве Иисусовой. Если мы радуемся: «Вот какая у меня внимательная молитва! Вот как я умею сосредоточиться и отогнать от себя греховные помыслы!» – то это также гордость, и ее нужно бояться.

От этой гордости очень помогает избавиться память смертная. Когда человек памятью смертной отсекает от себя все земное, то вместе с тем пропадает и гордость, потому что и она есть земная страсть, так сказать земное порождение. Если мы будем думать о своей будущей участи, то горделивое мечтание о том, будто мы что-то собой представляем, будто мы чего-то достигли, – испарится, как влага от жаркого солнца, потому что все эти мечтания покажутся нам ничтожными, малыми, пустыми.

Святые отцы древности, имевшие именно такое, настоящее, покаяние даже на смертном одре плакали и каялись. Один подвижник, который даже мертвых воскрешал, творил другие знамения и чудеса и вообще показывал необыкновенные признаки благодати, – лежа на смертном одре, плакал. Ученики спросили его: «Почему ты плачешь? Разве ты боишься, ведь ты достиг такого высокого духовного состояния?». Он им на это ответил: «Иной суд Божий, и иной суд человеческий», то есть: что с человеческой точки зрения имеет какое-то значение, то пред Богом – ничто. Такое смирение приобретали люди, постоянно помнившие о смерти, постоянно думающие о вечности. Поэтому и мы должны молиться, соединяя с молитвой воспоминание о смерти, суде, о будущей жизни, – и тогда мы избавимся от мнения, будто мы благодаря своим подвигам что-то собой представляем.

Христианин, правильно совершающий свой подвиг, постепенно приходит именно к глубочайшему смирению, то есть уже не может подумать о себе ничего высокого, даже если бы и захотел. Как-то преподобному Моисею Оптинскому начали говорить о том, какой он подвижник, какой он хороший игумен, в общем стали его хвалить. А он стоял, молчал и хотя и не возражал, но как-то недоверчиво улыбался. Это без всяких слов показало его истинное душевное состояние, то есть то, что он относился к чужим похвалам скептически, не верил им.

* * *

Во время молитвы на правиле я то просто молюсь, заботясь о внимании, то направляю ум к верхней части сердца, потом устаю и начинаю просто молиться. Правильно ли это?

Если тебе удается с небольшим понуждением направлять ум к верхней части сердца и от этого внимание усиливается, то можно так делать. А если не получается, то лучше себя не понуждать: это будет напрасной тратой времени. Значит, благодать от тебя почему-то отступила и тебе лучше вмещать ум в слова молитвы. Я думаю, что слишком менять молитву тоже не нужно. Получается у тебя ум направлять в сердце – хорошо, не получается – не заставляй себя. Вот и все.

Как быть, если тебя отвлекли от молитвы или чтения Евангелия: постучали в дверь, позвонили по телефону? Как потом продолжать молитву?

В первую очередь, нужно стараться не поддаться гневу. Телефон можно на время отключать. Позвонили в дверь соседи и что-то спросили – коротко ответь и прекрати разговор. Если будешь полчаса беседовать с соседкой, то ты не только отвлечешься, но и все впечатления от беседы будут с тобой во время молитвы.

В любом случае, прежде всего нужно стараться не сердиться. Если тебя отвлекли, а тебе кажется, что ты внимательно молился или читал, то часто возникает искушение гневом, человек начинает раздражаться. Мало того, что его отвлекли, так он еще и нагрешил. Надо отличать необходимое от совершенно ненужного. То, что необходимо, – делай кратко, а то, что можно оставить, – вовсе оставь, допустим общение с соседями, ненужные звонки друзей, дела, которые можно отложить на следующий день.

В книге «Азы православия» я встретил описание интересного случая: «За Божественной литургией, в воскресенье, во время причащения мирян, небольшой мальчуган, стоявший вблизи алтаря, время от времени заливался звонким детским смехом. Удивленные родители после окончания причащения стали расспрашивать, почему он смеялся. Мальчик ответил: „Когда я смотрел на людей, подходящих к Чаше, то вдруг увидел, как к некоторым подлетает белый голубь. Только дядя или тетя откроет рот, чтобы проглотить Дары, как голубь склевывает их с ложечки и улетает. Они этого голубя не видят, закрывают рот и отходят, думают, что причастились, а на самом деле, только пустую ложечку подержали“». Как узнать, не происходит ли такое со мной? Ведь я проглатываю Святые Дары, беру часть просфоры и запивку?

Конечно, на самом деле того, что видел этот мальчик, не происходит в буквальном смысле, просто это видение показывает духовную сущность явления: человек причащается без благодати.

Я как-то говорил в проповеди, что на литургии Василия Великого после преложения Святых Даров священник молится следующими словами: «Господи, да не возбраниши действию Святаго Духа от преложившихся Даров ради моих согрешений», то есть просит о том, чтобы из-за его грехов благодать не отошла от Святых Даров и не умалилась. И если благодать может не действовать из-за грехов священника, то она может отойти и из-за греховности, неподготовленности причащающихся мирян. Конечно, это тоже образное выражение – «благодать отходит». Святые Дары – всегда Святые Дары. Таинство действительно в любом случае. Пусть даже причащается какой-нибудь кощунник, безбожник, но тем не менее он принимает истинные Тело и Кровь Христовы, и именно поэтому причащается себе в осуждение.

В книге «Поучения старцев» (там собраны изречения разных греческих старцев конца XIX–XX столетий) приведен рассказ одного подвижника. Когда он причащал, то никогда не смотрел на лица людей, но один раз помысел ему сказал: «Посмотри на лица». Он поднял глаза и увидел, что у одного из причастников морда собаки, у другого – обезьяны... Он ужаснулся: «Господи, что же это такое? Ведь это же люди!» И только у некоторых причастников лица были светлыми, а после причастия их лица начинали даже сиять. Вот как бывает.

В этой же книге перечисляются и признаки достойного причащения: до причащения – сокрушение сердечное, благоговение, страх Божий; после причащения – покой, радость, мир в душе. Не обязательно такая радость, что ты будешь смеяться, как ребенок, а тихая. И может быть, ты ее не ощутишь сразу – от усталости или других причин, – но обязательно почувствуешь в этот день.

В книге преподобного Никодима Святогорца пишется о том, что с памятью и воображением во время молитвы надо бороться. А можно ли представлять себе лик Христа, Матери Божией, каких-либо святых?

Ни в коем случае! Это очень опасно. Представляя себе внутренне даже ту икону, которая находится перед нашими глазами, мы подвергаем себя опасности прелести. Молиться нужно безвидно. В молитве нужно помнить, что Бог есть Дух и Бога не видел никто никогда, и сосредоточиваться на словах молитвы. Больше ничего.

Когда мы читаем Священное Писание, допустим Евангелие, естественно, у нас начинает действовать воображение, но это допустимо в тех пределах, в каких то или иное событие, та или иная речь Спасителя излагается Священным Писанием. Ни в коем случае нельзя выходить за его границы. От внимательного чтения воображение будет развиваться в нужном направлении.

Однако во время молитвы, повторю, ни в коем случае нельзя ничего зримо представлять. Я расскажу о том, что я лучше знаю как священник. Если в словах молитвы заключены какие-то образы, допустим, во время евхаристических молитв говорится, что Богу поклоняются «херувими, серафими, шестокрылатии, многоочитии, возвышающиися пернатии», то я могу вообразить лишь столько, сколько сказано в молитве. Не больше того и с сугубой осторожностью. Я не должен ничего зрительно воображать и отвлекаться от молитвы, но обязан двигаться по тому словесному пути, который указали мне святые отцы, в данном случае Иоанн Златоуст, и не совлекаться с этого пути воображением. Что на этом пути изображается, то и принимать. Но если я на некоторое время остановился мыслью на каком-то образе, значит, я уже прекратил двигаться по нужному пути и стал этот образ в своем воображении развивать. Этого делать нельзя.

Вот что значит бороться с воображением и с памятью. В памяти могут храниться суетные и греховные воспоминания. Поэтому Никодим Святогорец совершенно справедливо говорит, что нужно бороться не только с воображением, но и с памятью.

Батюшка, иногда я не обращаю внимания на помысел, так как он кажется безобидным, пренебрегаю им. Это происходит из-за самоуверенности? Как с этим бороться? Как вовремя призывать на помощь Бога?

Если помысел отвлекает тебя от молитвы, значит он уже не безобидный. Диавол иногда нарочно подкрадывается к нам через безобидные помыслы, для того чтобы мы не вооружились на них сразу. Этим он отвлекает нас от молитвы и уводит в суетные размышления. Иногда же, начиная как будто с безобидных помыслов, постепенно приводит нас к явно греховным. Как с этим бороться? Отсекать все помыслы и все. Как вовремя призывать на помощь Бога? Нужно всегда молиться, нужно научиться бодрствовать над собой. В течение дня надо тщательно обдумывать свои дела, на постороннее не отвлекаться. А во время правила совсем ни о чем не думать, кроме как о спасении своей души, о покаянии, о смерти, но при этом безвидно и безόбразно.