Новгородская епархия (1967–1978)

В Новгороде после 1917 г. митрополит был лишён своих вековых покоев в Новгородском кремле. В феврале-мае 1919 г. в Новгородской епархии было произведено «вскрытие мощей». В «официальном списке», составленном властями, значились: князь Мстислав Удалой, князь Владимир, Анна, жена Ярослава, Иоанн Новгородский, Иаков Боровический, епископ Никита, князь Феодор¹⁷⁹.

В 1920 г. в Новгороде был упразднён епархиальный совет. Был судебный процесс; в качестве обвиняемых – члены совета: прот. К. Яковцевский, Н. Соколов; свящ. В. Вихров, В.Н. Фиников; временно управляющий епархией епископ Алексий (Симанский), Новгородский митрополит Арсений. Митрополит Арсений Новгородский, викарный епископ Алексий (Симанский) и другие приговорены к пяти годам условно¹⁸⁰. В обвинительном акте, среди прочих, был пункт: «Издание от имени совета духовного органа «Новгородские епархиальные ведомости», в которых усматриваются признаки злостной критики советского строительства»¹⁸¹.

В июле 1923 г. последовало разъяснение новгородского прокурора: «Торжественное поминовение на ектении, во время великого входа и т. п. заведомых контрреволюционеров, как например, бывшего Патриарха Тихона, находившегося под судом, именование его «Господином нашим» и проч. уже выходит за рамки простой молитвы и является публичным изъявлением хвалы заведомым врагам советской власти...

... Служители культа, которые будут продолжать такое поминовение... как лица социально опасные на основании декрета ВЦИК от 18 августа 1922 г. будут представляться в особую комиссию при НКВД для высылки в административном порядке с заключением на три года в лагерь принудительных работ»¹⁸². В 1925 г. митрополит Арсений был сослан в Бухару; в 1927 г. был арестован Иосиф (Невский), епископ Валдайский, викарий Новгородской епархии.

В Новгородском уезде изобрели неповторимую форму давления на неугодных. В церкви Десятинского монастыря чекисты устроили резиденцию Губчека и через тонкую перегородку – помещение для арестованных¹⁸³. И арестованные священнослужители должны были слушать круглые сутки бетховенскую «симфонию пыток»: «Через страдания – к радости».

Закрылись монастыри, как писали тогда в газетах, «по требованию трудящихся». В Ефремо-Перекопском монастыре был размещён племенной рассадник и кирпичный завод¹⁸⁴. Потом закрылись и храмы, кроме одного. После Великой Отечественной войны богослужения совершались в Никольском соборе. В трудный хрущёвский период едва удержался и этот единственный приход: его переместили в отдалённый от центра Филипповский храм. Маленький, невзрачный домик на окраине города и был «покоями» новгородского владыки. Это был простой, на три комнатки, послевоенный домик.

Благочестивый, умный епископ Сергий (Голубцов) при высоком духовном настроении ничего не мог сделать для изменения печального положения в Новгородской епархии: он управлял в самый трудный период 1960-х годов. «Из-за отсутствия верующих» в Новгородской области, где до революции колоколен было, что сосен в бору, при владыке Сергии (Голубцове) в 1960-м году было закрыто пять церквей, а в 1961 – ещё семь¹⁸⁵. Когда архипастырь заболел, его пришлось уволить на покой. Это всех устраивало. Фактически епархиальный центр в Новгороде ликвидировался¹⁸⁶.

(В 1950 г. будущий владыка Сергий закончил Московскую духовную академию; он учился вместе с о. Иоанном Крестьянкиным и Анатолием Сергеевичем Мельниковым. И когда о. Иоанна арестовали, страх ещё глубже укоренился в их сердцах на долгие годы. И, пребывая на Новгородской кафедре, владыка Сергий [Голубцов] и владыка Антоний [Мельников] [с 1978 по 1986 гг.] особой инициативы не проявляли.)

К 1964 г. в Новгородской епархии осталось всего 25 храмов, и в 1967 г. она была присоединена к Ленинградской. Ленинградский «митрополичий округ» включал также и Карелию, где осталось всего четыре храма. О тогдашнем состоянии новгородских храмов повествует о. Павел Груздев. Прошло более тридцати лет с тех пор, как молодой Павел Груздев покинул Новгород по предписанию «в 24 часа», и вот уже игумен Павел, прошедший тюрьмы и лагеря, реабилитированный и рукоположенный, приехал в любимый город.

"... И вот 20 октября 1966 г. я вновь в Новгороде. Моим глазам представились грандиозные новостройки, прекрасные сооружения, как-то: вокзал, мост через р. Волхов и т. д. Стопы мои сразу же по выходе из автобуса устремились к сердцу города – Кремлю, который совсем ещё недавно был превращён чуть ли не в руины. Тот же Софийский собор с золотой главой и легендарным голубем на кресте, тот же неповторимый памятник 1000-летию России, правда, ажурной ограды из красной меди не сохранилось.

Когда я взошёл в Софийский собор, то слёзы невольно потекли из глаз моих, я сразу же устремил мой взор в главный купол храма к дивному изображению Спасителя, но этот образ уничтожен снарядом, пробившим главный купол собора. Я искал глазами древнейший иконостас-тябло, но его даже нет и следа. Я искал взором паникадило-хорос, но видал одну цепь, на которой оно висело. Я не увидел ни одной иконы, а какие были дивные и древние изображения.

Я видел те постаменты, на которых стояли раки св. мощей некоторых новгородских чудотворцев; я поклонился святым мощам почивающему под спудом святителю Григорию. Я был на хорах собора, я видал древнейшие западные Сигтунские XII в. врата, а также Корсунские, и немало порадовался, что эта ценность уцелела для потомства.

Из собора я пошёл в Грановитую палату, она построена в 1433 году. У входа в палату я поклонился древнему изображению Спасителя с раскрытым Евангелием, на страницах которого начертано: «Не на лице зряще судити, сынове человечестии, но праведен суд судите, им же бо судом судите, судится и вам». По преданию, перед этим изображением молился святитель Иоанн в ночь накануне сражения новгородцев с суздальцами в 1169 г. и в момент молитвы услышал глас, говорящий ему: «Иди в церковь иже есть на Ильине улице и тамо вземши образ Богородицы вознеси на стены граду противу супостатов и узриши спасение граду». Я видел многое множество драгоценностей, как-то: материальных, а также исторических.

Из Грановитой палаты я направился к древней звоннице Софийского собора, у подножия которой стоят 5 колоколов. От звонницы я был у миниатюрной церкви Андрея Стратилата, к сожалению, внутри которой в окно я увидал какие-то грязные корзины и т. д. Осмотрев этот храм, я посетил здание музея, где видал чудотворную икону Знамение Божией Матери и Дворищенский образ святителя Николая XII в. и немало порадовался их сохранности. Посещение музея произвело на меня прекрасное впечатление, и от всего сердца я мысленно поблагодарил того, кто неимоверный труд закладывает в это благородное дело.

После осмотра музея я ещё раз обошёл кругом памятника 1000-летию России и в Пречистенскую арку вышел на берег бурливого Волхова. Милый Волхов! Старого моста нет, не сохранилась и часовня Чудный Крест, но вместо старого моста я увидал широкий новый мост. Проходя мимо Владимирской башни Кремля, можно ещё ясно увидать древнюю фреску, изображающую святителя и чудотворца Николая в рост. В бытность мою в Новгороде это изображение находилось в часовне, которая была пристроена к стене Владимирской башни. С Волховского моста я любовался красавцем Ильменем, близ которого виден древнейший Юрьев монастырь, но не видать девяти золочёных глав Юрьевских соборов, не слыхать весёлых песен-поозерок: «Где горит? чего горит? Юрьевские главушки...» Не слышно звону 2100-пудового великана под названием «Неопалимая Купина».

Я направил свой путь в бывший Антониев Римлянина монастырь, который сохранился полностью, за исключением колокольни. Обошедши два раза вокруг монастырского собора, я посмотрел в окно, внутрь его ничего не видать из достопримечательностей, правда, виден иконостас, но без икон, сохранилась живопись на стенах, виден постамент, на котором стояла рака св. мощей преп. Антония Римлянина.

От собора мимо здания бывшей духовной семинарии я направился в дубовую монастырскую рощу с намерением набрать на память желудей, но придя на то место, где был монастырский сад, я не нашёл ни одного дуба, только жалкие обгорелые пни – всё уничтожено огнём войны! Вернувшись вновь к собору и посидев минут 5–10 на ступеньках крыльца, и постояв у дверей трапезной церкви Сретения Господня, поглядел на окна келий, где жили архимандрит о. Сергий и иеромонах о. Серафим. Через бывшие святые врата я вышел на автобус, на котором через 5–10 минут был в центре Торговой стороны на Ярославовом дворище.

Осмотрев наружно Николо-Дворищенский собор, церкви Жен Мироносиц, Параскевы Пятницы, великомученика Прокопия, Успения Божией Матери, я направил свой путь к церкви великомученика и Победоносца Георгия на Торгу, в коей в 1932 году была кафедра новгородского архиепископа. Я даже не узнал этого храма – нет ограды, нет колокольни, да пожалуй, нет даже и трапезной с притвором, а на месте примыкавшей с востока часовни, в коей почивали под спудом св. мощи Феодора блаженного, разбит садик с клумбами цветов.

Церковь Иоанна Крестителя на Опоках я узнал по сохранившемуся на алтарной стене изображению Предтечи, нет колокольни и ничего похожего. Церковь Спаса на Ильине сохранилась во всей своей красе, какой была и до войны, даже много лучше и благоустроенней. Через дорогу стоит знаменитый красавец собор Знамения Божией Матери, даже уцелело над входными вратами в ограду изображение иконы Богоматери с предстоящими святителями Никитой и Иоанном, стоит и колокольня, даже висят 1–2 колокола. В 1932 г. в этом соборе я видал восковую свечу весом – как было на ней написано – 1 (10) пудъ, но её никогда не зажигали.

В 5 часов вечера я пришёл к храму св. апостола Филиппа, где сейчас находится кафедра новгородского архиепископа. Боже мой! как всё убого, как всё беспорядочно! Великий Новгород, где же былое твоё торжественное богослужение? На клиросе поют на 12-й глас. Господи! да ещё священник сбивает, такие заведёт бесчинные вопли, о Матерь Божия! А какие были красивые новгородские напевы, собранные и изложенные в «Спутнике», изданном митрополитом Арсением. Ничего не напоминает в церкви Новгорода, все в ином духе, нет икон Святых в земли Новгородской просиявших, правда, в нижнем помещении, где отпевают умерших, стоит порядочная икона сих святых, но кто-то маленько её подновлял и на венчиках у многих святых перепутал имена. Две иконы – св. Никита и Иоанн – стоят там же, ничего похожего я не видывал, чтобы св. Иоанна изображали в клобуке, он был схи-архиепископ.

Приложившись к мощам святителя Никиты, я с грустью вышел из храма. От кого это зависит? Ведь Ленинград рядом, какое там благолепие, какое прекрасное богослужение, а тут скудость и убожество. Может быть, виной минувшая война? Может быть, я посетил храм на буднях? Может, мне так показалось? А показалось, на мой взгляд, очень плохо. Уж чего хорошего, когда священник, который служил, чередом ни разу не перекрестился"¹⁸⁷.

С 7 октября 1967 г. владыка Никодим носил титул митрополита Ленинградского и Новгородского. Его первым указом на новой кафедре было повеление; за богослужениями в Новгородской епархии именовать его митрополитом Новгородским и Ленинградским. У владыки была митра, изготовленная на древнерусский манер, с меховой опушкой, в которой он служил только в Новгороде.

В какой-то степени владыка Никодим прошёл путь, противоположный тому, который проделал Святейший Патриарх Алексий I. В 1932 г. состоялось назначение митрополита Алексия (Симанского) на Новгородскую кафедру. А в следующем, 1933 г. последовало назначение митрополита Алексия на Ленинградскую кафедру¹⁸⁸.

Как правящий архиерей, владыка Никодим впервые приехал в Новгород в конце 1967 г. Его встречали причт Филипповской церкви, духовенство близлежащих приходов, множество жителей города. По окончании Божественной литургии владыка пригласил всех священнослужителей, участвовавших в богослужении, на приём, который проходил в епархиальном управлении на улице Заставной. Во время приёма владыка расспрашивал духовенство о церковной жизни в Новгороде и области, а также о жизни каждого священника в отдельности.

Потом владыка стал регулярно приезжать на богослужения, особенно в дни праздников новгородским святым. Если он не мог приехать сам, то присылал своего викария.

Владыке Никодиму нравились новгородские церковные распевы, и он с похвалой отзывался о них. Певчие были в основном пожилые люди, они очень дорожили новгородскими распевами; некоторые пели ещё в Софийском соборе до его закрытия. На праздник иконы «Знамение» митрополит Никодим почти всегда приезжал в Новгород. Накануне – всенощное бдение, в самый праздник – Божественная литургия, вечером – акафист с вечерней.

Дважды в год отмечается память святителя Никиты, и владыка почти всегда бывал в Новгороде в эти дни. Часто святитель приезжал на берега Волхова в праздник Варлаама Хутынского. Иногда вместе с ним приезжал о. Павел из Ярославля, – он раньше был иноком Хутынского монастыря. Обычно после всенощного бдения накануне праздника он ночью ходил в Хутынь, чтобы поклониться мощам преподобного Варлаама.

«31 января (13 февраля н. ст.) 1968 г. в день памяти святителя Никиты был в Новгороде, – сделана запись в батюшкином дневнике, – служил совместно с новгородским духовенством, возглавляемым митрополитом Никодимом, всенощное бдение и Божественную Литургию в храме св. апостола Филиппа, в коем почивают св. мощи святителя Никиты, епископа Новгородского». Тут же сделана приписка: «У цветка семена остаются, не беда, что цветок растоптали!» Это изречение отец Павел услышал по радио, о чём и сообщает: «31/1–75 г. радио, первая программа 9 часов утра». И приписка-то оказалась как раз под воспоминаниями о богослужении в храме апостола Филиппа у раки с мощами св. Никиты (память 31 января ст. ст.), тоже 31 января, только семь лет спустя¹⁸⁹.

Вспоминает архиепископ Новгородский и Старорусский Лев: «В Новгороде в то время оставалась всего одна маленькая Церковь во имя апостола Филиппа на окраине города, да и ту думали не то закрыть, не то перенести ещё дальше... Владыка стал привозить с собой зарубежные делегации. Естественно, это вызвало крайнее недовольство местной власти. Новгород, в общем-то, был закрытым городом, и митрополиту стоило больших трудов через Москву «пробивать» эти поездки. Я был несколько раз свидетелем очень эмоциональных телефонных разговоров с Советом по делам религий. Но постепенно к этому привыкли... Построили архиерейский дом, епархиальное управление... Мало-помалу местные власти стали привыкать к тому, что православная вера – это не идеи нескольких бабушек. Религиозная жизнь в Новгороде приобретала всё более конкретные очертания»¹⁹⁰.

Пути будущего владыки пересеклись с Новгородчиной ещё в начале 1950-х годов. Обучаясь на заочном секторе Ленинградской духовной академии, он сдавал экзамены по литургике профессору Н.Д. Успенскому, выходцу из «земли святой Софии».

Ровесник XX века, Николай Дмитриевич родился 3 января 1900 г. в семье священника погоста Поля Демянского уезда Новгородской губернии. Помимо него в семье было ещё пятеро детей. Родители с малых лет привили им любовь к Богу и храму. Отец, священник Димитрий Алексеевич Успенский, часто возил детей в монастыри. Как видим, всё благоприятствовало дальнейшему служению юного Николая на церковном поприще.

Любвеобильный и справедливый, о. Димитрий пользовался большой любовью своих прихожан. Авторитет и мудрость батюшки были такими, что крестьяне никогда не обращались в суд для разбора своих споров, а приходили к отцу Димитрию с просьбой, чтобы он их рассудил. И как батюшка скажет, так и поступали. Мать маленького Николая, Лидия Петровна, очень обаятельная женщина, после окончания гимназии в Новгороде преподавала русский язык в приходской школе, по месту церковного служения своего мужа.

В семье часто играли на музыкальных инструментах и пели. О. Димитрий и его матушка имели хорошие голоса. Дети унаследовали от своих родителей любовь к музыке и пению. Все они впоследствии получили музыкальное образование. В храме, где благоговейно служил о. Димитрий, у Николая зародилась любовь к церковным службам.

Начальное образование Николай получил в местной земской школе, по окончании которой поступил в Духовное училище в г. Старая Русса, и затем – в Новгородскую духовную семинарию. Во время учёбы проявились и развились наследственные способности и любовь к церковному пению. Обучаясь в семинарии, он пел в хоре Софийского собора. А через 50 лет порог музея «Софийский собор» переступил митрополит Новгородский Никодим...

Объезжая Новгородскую епархию, владыка иногда посещал Валдай, где после 1917 г. были закрыты все монастыри. Власти подходили к делу «творчески»: издевательства доходили до того, что у сестёр Валдайского Коротского женского монастыря под угрозой выселения из обители требовали подписи о вступлении их в местную организацию РКП (Российской Коммунистической партии)¹⁹¹. (Поначалу были и более мягкие формы давления. Так, женский Афанасиевский монастырь в Мологе в 1919 г. был переименован в Афанасьевскую женскую трудовую артель. И на документах 1919 г. настоятельница Иннокентия вынуждена была подписываться совершенно несуразно – «игумения Афанасьевской трудовой общины»¹⁹².

Особенно часто владыка Никодим бывал в Иверском монастыре. Как и в других упразднённых обителях, в бывших монастырских кельях жили посторонние люди. Они равнодушно смотрели на посетителя в странной длинной одежде, который рассказывал своему личному секретарю – иеромонаху Льву – об истории монастыря. И вряд ли владыка мог предположить, что именно «Лев родной», уже будучи епископом Новгородским и Старорусским, возродит к жизни эту древнюю обитель...

Софийский собор был закрыт в 1929 г. – в год рождения владыки Никодима. Бывая в новгородской Святой Софии, – в те годы музее – владыка заходил в алтарную часть, садился на горнее место и несколько минут о чём-то думал. Может быть, о том, что он и не доживёт до открытия собора, но уж о. Лев – точно доживёт!

В 1985 г. на экраны страны вышел фильм А. Салтыкова «Господин Великий Новгород». Согласно сценарию, партизаны и подпольщики по заданию райкома партии спасают от оккупантов новгородский вечевой колокол. В фильм вставлены сцены нашествия на Новгород тевтонов, по какому поводу князь Александр Невский и велит мастерам отлить колокол. А в следующих эпизодах большевики, ставшие вдруг ревнителями русской старины, снимают с кремлёвской звонницы этот колокол, чтобы он не достался нацистам. Те самые большевики, которые всего за два года до этого запретили по всей стране колокольный звон, а колокола сняли и переплавили. Уцелели лишь те, что снять оказалось не под силу – в Московском Кремле, Ростове Великом и Новгороде.

Пропагандистский расчёт верен: неискушённый и плохо знающий историю зритель может и не заметить трагикомический аспект картины. Сидя в зрительном зале, слушая колокольный звон, любуясь фресками Феофана Грека, Софийским и Георгиевским соборами, памятником «Тысячелетия России», он невольно связывает эту красоту с «подвигом» большевиков, забывая о том, кто снёс или разрушил большинство монастырей, соборов, палат, дворцов и усадеб¹⁹³.

В те годы нельзя было и помыслить, что владыка Лев откроет не только Софийский собор, но и Николо-Вяжищский монастырь, лежащий у северного предместья Новгорода. В годы правления владыки Никодима эта обитель была в удручающем состоянии. Вспоминает архиепископ Новгородский и Старорусский Лев.

Однажды ездили мы с митрополитом и в Николо-Вяжицкий монастырь к святителю Евфимию. С точки зрения сохранности он был в лучшем состоянии, чем Хутынский, но верующий народ туда почему-то не ходил, и нам пришлось пробираться к храму по пояс в снегу. Двери были забиты. Оставалась, правда, узкая щель, куда я с трудом пролез, а потом помогал это проделать митрополиту, который был плотного телосложения. Как всегда в таких случаях, владыка митрополит пропел тропарь, кондак и величание. Однако место, где покоились мощи святителя, так много сделавшего для земли Новгородской, было не обозначено или, может быть, находилось под кучами мусора. Для тех, кто сопровождал владыку в Новгород, это было действительной возможностью не только соприкоснуться со святынями древней земли Русской, но и услышать из уст митрополита интереснейшие рассказы из истории нашей Церкви, связанной с этой древней епархией¹⁹⁴.

А вот что случилось в Боровичах. После службы, напутствуемый прихожанами, владыка сел в ЗИМ, прихватив с собой несколько иподиаконов, в том числе и меня. Тем временем Николай Тетерятников как старший иподиакон бегал по церковному двору и распределял оставшихся – кому садиться во вторую машину, куда положить чемоданы с облачением и т. п. Идёт время, владыка улыбается, машет рукой старушкам. А Коля тасует иподиаконов и чемоданы по второму, по третьему кругу. Кого-то вынимает из ЗИМа, кого-то сажает. Владыка, не переставая расточать улыбки и поклоны, просит: «Коля, поехали!» Но тот никак не может завершить рассадку. Наконец минут через десять всё закончено и, забравшись в ЗИМ, Коля начинает оправдываться.

... Никогда я не видел владыку в таком гневе. Здоровому человеку в такой ситуации непросто, а если сердечник... Загнать эмоции внутрь – значит они будут работать на разрушение. Им надо дать выплеснуться. Часть святительского гнева обрушилась на Колю, а часть – на архиерейский посох. Он чуть не был сломан о стенку кабины.

Уже потом, взяв на два тона ниже, владыка объяснил причину гнева. У каждого человека есть какой-то слабый пунктик («таракан в голове»). У владыки – вынужденные паузы при официальных проводах. Когда все прощальные слова сказаны, транспорт должен двигаться, – будь то машина, поезд или самолёт. Любая задержка вносит в эмоции элемент фальши, заставляет вымучивать пустые фразы.

Уже совсем успокоившись, владыка рассказал, как однажды, при возвращении из-за границы, в зарубежном аэропорту его с почестями проводили до паспортного контроля, но тут по радио было сказано, что рейс откладывается на два часа. «Два часа испытаний...»

В ходе той поездки владыка посетил и г. Валдай, где настоятелем местного храма был о. Амвросий Блинков. Зная о его интересе и симпатиях к Римско-католической Церкви, владыка относился к о. Амвросию с пониманием – в те годы шло развитие православно-католического богословского диалога. И пока был жив митрополит, о. Амвросий мог рассчитывать на его поддержку. (Впоследствии судьба о. Амвросия сложилась драматично, но это уже другая тема.)

По окончании праздничного богослужения была прогулка на катере по озеру. Близ его берега когда-то стояла дача Сталина, и на подходах к ней, охраняя покой «хозяина», в засадах дежурили чекисты в звании не ниже майора. Для владыки эта прогулка была поистине «глотком кислорода». Подойдя к стогу сена на прибрежном лугу, он припал к нему, наслаждаясь терпким ароматом свежескошенных трав. А на обратном пути в Ленинград занимался «самиздатом»: расположившись на переднем сидении, читал машинописную распечатку книги «Леонид Фёдоров. Жизнь и деятельность» (Рим, 1966). Текст не афишируя, но особо и не скрывая...

Занимая высокое официальное положение в Церкви, владыка не мог общаться с диссидентами, находившимися «под колпаком» органов, но он всячески помогал и содействовал «отсидентам» – священникам, освободившимся из ГУЛАГа. В Новгородской епархии это были архимандрит Клавдиан, настоятель собора в Старой Руссе, и протоиерей Михаил Елагин, секретарь Новгородской епархии.

Отец Михаил был «бит» и после освобождения из лагеря. Будучи клириком Псковской епархии, он в конце 1950-х годов возглавил, как обычно, крестный ход на Светлой седмице. А это было начало хрущёвских гонений на Церковь, и местный уполномоченный запрещал церковные «шествия» вне стен храма. О. Михаила сняли с «регистрации», после чего он был вынужден перебраться в соседнюю Новгородскую епархию.

Об атмосфере того времени можно судить по тексту типичных документов¹⁹⁵.

Справка. «Дана в том, что Трубичинский сельсовет (Новгородской области) не возражает о выезде попа к умершему (ФИО) в деревню Устье». 10 апреля 1961 года.

В Никольский собор гор. Новгорода. Заявление. «Просим зайти священника к нам на квартиру к больной – (ФИО) для выполнения религиозного обряда. В посещении служителем церкви нашей квартиры жильцы нашего подъезда не возражают. Вот их подписи...» 24.07.1961.

Пользуясь покровительством владыки Никодима, о. Михаил Елагин, вопреки всем запретам властей, совершал невозможное. Так, в один из дней городские власти обнаружили, что за ночь здание епархиального управления из одноэтажного превратилось в двухэтажное. Тронуть о. Михаила отцы города не решились, но зато отыгрались на строительном тресте и упрятали за решётку тех, кто выделил епархии стройматериалы помимо «фондов». И когда о. Михаил, затеяв очередное строительство, приходил в тот же трест, то начальство, завидев «рокового» батюшку, в страхе разбегалось.

Действуя за широкой спиной владыки Никодима, о. Михаил Елагин разработал безотказную систему, суть которой доверительно излагал за праздничной трапезой в узком кругу слушателей. «Если вы задумали что-то построить на приходе, нужно «пропитать» все звенья цепочки – от сельского исполкома до обкома. Главное – не пропустить ни одного звена, иначе всё рухнет. А когда все звенья «смазаны», стройматериал завезён, рабочие на месте, раствор готов (и тут в голосе о. Михаила звучал металл), – поить, поить и поить!»

Отец Михаил Елагин был человеком с трудной судьбой. Фронтовик, награждённый орденами и медалями, после войны он прошёл ад сталинских лагерей, где «оперы» ломали его «через колено». После 1978 г., когда о. Михаил лишился сильного заступника в лице владыки Никодима, он вёл себя предельно осторожно. Уже не могло быть и речи, чтобы дать рекомендацию местному молодому прихожанину для поступления в семинарию. В Новгородский епархии был один такой бесстрашный священник – архимандрит Агафангел (Догадин).

По окончании ЛДА (1962 г.) о. Агафангел был включён в состав Русской духовной миссии в Иерусалиме, но, прибыв в Святую землю, «повёл себя странно»: не стал участвовать в тех играх, которые Лубянка навязывала «долгосрочникам». И вскоре был отозван на родину, получив новое назначение – в Псково-Печерский монастырь. Вдогонку был пущен слух: у о. Агафангела якобы «что-то с головой». Владыка Никодим, как мог, покровительствовал опальному, но «выше головы не прыгнешь».

Пребывая в древней обители, «ненормальный» насельник собрал уникальные материалы по истории Псково-Печерского монастыря и оформил их в виде магистерской диссертации. Но защититься так и не смог; был переведён в Новгород, а потом в Старую Руссу, где и прослужил до своей кончины, последовавшей в конце 1990-х годов.

Своим духовным чадам о. Агафангел дарил книги с церковной тематикой, и всегда – с дарственной надписью. (Тут уже «распространение литературы» не пришьёшь.) Получит, бывало, молодой прихожанин рекомендацию от о. Агафангела и ждёт приезда в Новгород митрополита Антония (Мельникова). А потом, спрятав «бумагу», крадётся «огородами» в епархиальное управление на первую беседу с архиереем. Но так, чтобы не увидел о. Михаил...

Страх сидел у бывшего фронтовика и лагерника на клеточном уровне. Начало 1980-х годов. Храм апостола Филиппа, единственный из действовавших тогда в Новгороде, посещает группа французских туристов. Идёт вечернее богослужение; под сводами храма звучат уникальные новгородские распевы. Но не за этим пришли сюда французские провокаторы. Они стремятся уловить простодушных прихожан в липкую паутину агентуры. Прямо в стенах храма проводится идеологическая диверсия: агенты «Сюрте женераль» (туризм – это оперативное прикрытие) раздают молящимся бумажные иконки с изображением отъявленного монархиста, злейшего врага революционных масс – протоиерея Иоанна Кронштадтского! Да ещё причисленного к лику святых нашими недругами из Русской зарубежной православной Церкви (карловчане)!

Но отца Михаила на кривой не объедешь. Как писали тогда в стандартных характеристиках, «политику партии и правительства понимает правильно». Провокацию нужно пресечь на корню. Едва «лягушатники» вышли из храма, как двери были наглухо заперты, и пока народ не сдал все «вещдоки» о. благочинному, никто не мог покинуть «каноническую территорию».

... У англичан есть выражение: человек со «сломанной идентичностью». Как сказал поэт, «а нас сознанию учили в лагерях...» Так что можно понять и несчастного отца Михаила. А понять – значит простить...

Митрополит Никодим сделал много, даже всё, что было в его возможности, чтобы:

1) капитально отремонтировать переданную вместо Никольского собора, отданного атеистическому музею (!),– полуразрушенную Филипповскую церковь;

2) построить к Филипповской придельную Никольскую церковь, не существующую с XVIII века;

3) построить помещение для епархиального управления;

4) построить покои для пребывания митрополита¹⁹⁶.

Митрополит Никодим благословил к храму апостола Филиппа пристроить придел в честь святителя Николая, просторный, светлый. Получился, в сущности, новый храм в Новгороде, в то время как власти дали согласие, как им казалось, всего лишь на ремонт старого храма апостола Филиппа. Возник конфликт. Чтобы его разрешить успешно для Церкви, владыка пригласил специальную комиссию из Управления по культуре, экспертное заключение которой воспрепятствовало намерению партийных властей Новгорода ликвидировать «незаконную пристройку».

Для митрополита Никодима богослужение было центром жизнедеятельности священнослужителя, его пастырским долгом. Этот долг побуждал его как можно чаще совершать богослужения, которые доставляли большое утешение и отраду пастве и ему самому.

Правда, некоторые оценивали это по-другому. Уполномоченный по Новгородской области писал в своём отчёте: «Никодим 1–2 раза в месяц проводит службы в церквах Новгородской епархии... Зажигаются все люстры, бра, и всем этим он руководит, собирая воедино красоту духовную, гармонию богослужения, осанку и выражения лиц и напыщенную важность телодвижений участников службы, чтобы всем этим оглушить верующих, возбудить у них благоговение на грани галлюцинации»¹⁹⁷.

Иногда, после беседы с уполномоченным по делам религий, владыка доверительно говорил: «Я чувствую, что передо мной – бетонная стена. Будешь биться – лоб расшибёшь, и ничего не добьёшься». Станислав Ежи Лец (Польша) в те годы как бы развивал эту мысль: «Ну, допустим, пробьёшь ты лбом стену. Но что ты будешь делать в соседней камере?» Поэтому владыка искал, где мог, обходные пути.

Живя в эпоху, когда «запрещено было всё, кроме того, что было разрешено особым решением ЦК», владыка Никодим вынужден был включаться в закулисные игры, вести неофициальные переговоры, устраивать «хитрые обеды» с «нужниками» (нужными людьми), чтобы решить какое-либо дело в пользу Церкви. Он любил рассказывать историю про снабженца, который творил чудеса и мог доставать на базах любой «дефицит». Секрет снабженца заключался в том, что у него был нервный тик. Приходит он на базу и спрашивает: «Кирпич есть?» И вроде бы подмигивает заведующему складом. Тот подмигивает в ответ: «Найдём!» – «Древесина есть?» – «Конечно, есть!» и т. д.

Владыка Никодим буквально разрывался на две епархии. В напряжённые предпасхальные дни продолжительные богослужения шли каждый день – утром и вечером. Казалось бы, нет никакого просвета для отдыха. Но владыка и здесь находил «зазор», но отнюдь не для короткой передышки. Вечером под Великую Субботу он выезжал из Ленинграда в Новгород и в храме св. апостола Филиппа совершал «чин погребения» (Плащаницы).

Под утро возвращение в Питер, и снова на богослужение. А впереди – пасхальная заутреня, вторая ночь без сна... Протоиерей Борис Глебов – ответственный за организационную часть празднеств – едва выдерживал «марафон» и ко времени пасхального разговения обычно был уже на грани срыва. А святитель всё «наддавал жару», не замечая, что «стрелка манометра» уже давно зашкалила, и «котёл» может не выдержать...