Слово в неделю двадцать шестую
Востани спяй, и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос (Еф. 5:14).
С того времени, как воссиял на земле Восток свыше, как явился Источник и податель жизни, казалось бы и не к кому взывать таким образом: Востани спяй, и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос: ибо кто захочет оставаться во мраке, когда стоит только открыть глаза, чтобы видеть свет? Кто захочет умереть, когда в его воле жить?
Однакожь, как вне Церкви Христовой были жестоковыйнии и необрезаннии сердцы и ушесы (Деян. 7:51), которые возлюбили паче тму, неже свет (Иоан. 3:19), и нисколько не сожалели о том, что за невежество и ожесточение, сущее в них, отчуждены были от жизни Божия (Еф. 4:18); так и в самой Церкви христианской всегда были и есть, если не по ожесточению, то по безпечности и нерадению, подобно первым, уклоняющиеся от света Христова во тьму греховную, и от жизни Божией к смерти духовной. Всегда были и есть христиане, которые, может быть, потому самому, что, по внешнему своему состоянию, принадлежат ко святой Церкви, всегда обильной сокровищнице света и жизни, нисколько не дорожат тем, что внутренно – по духу, не принадлежат к оной и, не отторгаясь видимо от союза с нею, остаются однако же во тьме и ежедневно более и более умирают. Были и есть христиане, которые, не думая, чтобы для получения спасения требовалось несколько более, нежели сколько они сделали чрез свое присоединение к обществу верующих, предаются спокойно со всею безпечностию любимым своим наклонностям и пожеланиям, а если иногда и пробуждаются от сего греховного усыпления и начинают чувствовать нужду в своем исправлении, то и тогда, прежде, нежели решатся начать оное, снова погружаются в глубокий сон, и тем крепче оным засыпают, чем вернее представляется им надежда на заслуги Искупителя, подкрепляемая мыслию о слабости собственных сил и о безконечной благости Господней.
После сего сколь часто, или лучше сказать, неумолчно попечительная благодать Божия, не хотящая смерти грешника, но еже обратитися, и живу быти ему (Иез. 33:11), вопиет в слух каждого из них: «пробудись, несчастный, оставь свои плотския – мертвые дела;» но сей кроткий и спасительный глас уже не достигает, не трогает их хладного сердца, и не производит в омертвелых душах их никакого животворного, спасительного действия: его слушают сквозь сон, и не обращают должного внимания. От чего же это, братия? От чего так мало дорожит жизнию душа и нимало не страшится смерти ея?
Основываясь на общем у всех чувстве страха смерти телесной, по которому часто одно случайное о ней воспоминание приводит нас в содрогание, можно думать, что такое равнодушие к смерти душевной происходит от того, что мы не имеем ясного понятия о ней; что не столь же ясно и живо представляем себе ея страшный образ, сколь ясно и живо представляем образ смерти телесной.
Итак потщимся рассмотреть оный внимательнее, дабы, поселив в себе чрез то спасительный страх к смерти душевной, можно было воспрянуть и от того пагубного сна, который влечет ее за собою.
Душа наша также, как и тело, имеет свою жизнь и свое начало жизни. Жизнь души состоит в ея деятельности, сообразной с ея целию или назначением, а начало сей жизни есть Бог: Бог бо есть действуяй в нас, и еже хотети и еже деяти о благоволении, так что мы не довольни есмы от себе помыслити что, яко от себе, но довольство наше от Бога (Фил. 2:13, 2Кор. 3:5). Итак, если Бог есть начало и источник жизни душевной: то как соединение с Ним составляет истинную жизнь души, так и удаление от Него – истинную смерть ея. Истина такого понятия о смерти душевной вполне открывается из рассматривания первоначального ея происхождения и явления в человеческом роде. Известно, откуда и как сия смерть явилась в мире. Она вошла в него грехом первого человека: единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерт (Рим. 5:12), говорит апостол Павел. В невинном состоянии наших праотцев, во все продолжение сего блаженного состояния до самой плачевной минуты их падения, без сомнения нельзя было найти в их жизни никаких признаков смерти душевной; тогда все показывало, что они наслаждаются истинною духовною жизнию; все действия, все поступки, все мысли и желания отражали на себе нечто Божественное, и ясно обнаруживали, что они находились в тесном соединении с непосредственно их ко всему располагающим и во всем им содействующим Богом. Но расторг Адам союз, соединявший его с Богом, нарушил Его заповедь, и чрез то удалился от Него, и в тоже время последовало бедственное изменение во всем существе его, – все силы его, пребывавшия дотоле в свойственной себе деятельности, пришли в расстройство и приняли превратное направление: от высоты Божественной жизни оне ниспали во глубину чувственности, и, погрузившись в оную, открыли в Адаме духовную смерть, – смерть: ибо чем иным можно назвать сие бедственное в нем изменение, лишившее его небесной и Божественной жизни?
В правильности сего понятия о смерти душевной мы можем еще более убедиться тогда, когда противоположим сие понятие понятию о благодатной жизни, даруемой Иисусом Христом. Благодатная жизнь в существе своем есть одна и таже с жизнию духовною, потерянною нами во Адаме. Жизнь сия возвращается истинным сынам благодатного царствия только заслугами Ходатая нашего Иисуса Христа, разорившего средостение ограды между Богом и человеками (Еф. 2:14). Иисус же Христос сам называет Себя лозою: Аз есмь лоза, говорит Он; а верующих в Него – ветвями или рождиями: вы же рождие, продолжает Он (Иоан. 15:5). Апостол Павел называет Его главою Церкви, как тела, зане уди есмы тела Его, от плоти Его, и от костей Его (Еф. 5:30). Но известно, что ветви живут только жизнию своей лозы; тело и все члены его живут и действуют только тогда, когда соединены бывают с своею главою, в коей находится начало их жизни и деятельности. Отсюда уже очевидно, что благодатная жизнь христианина состоит в соединении его с Богом или Иисусом Христом. По противоположности же сей жизни, и смерть души также, как первоначально в Адаме, должна состоять и состоит в удалении от Бога, или Иисуса Христа. Сие же самое понятие как о жизни духовной-благодатной, так и о противоположной ей смерти сообщает в ясных словах и святый Иоанн: Имеяй Сына Божия, говорит Он, имать живот; а не имеяй Сына Божия, живота не имать (1Иоан. 5:12).
Итак, вот существенное понятие о смерти душевной: она состоит в удалении от Бога.
Сего понятия о смерти душевной, казалось бы, довольно для того, чтобы познать, сколь страшна смерть душевная и сколь пагубен тот сон, который влечет ее за собою. Но в человеке, на все привыкшем смотреть чувственными очами, и понятие о удалении от Бога производит такое же впечатление, какое понятие о смерти душевной. Для нас ужасна смерть телесная потому, что видим плачевные и мучительные явления, коими она сопровождается; но мы не видим подобных явлений в смерти душевной, и потому остаемся к ней нечувствительными и нисколько не тревожимся. Между тем как явления смерти душевной несравненно ужаснее и разрушительнее, нежели явления телесной смерти!
Телесная смерть обыкновенно сопровождается следующими явлениями: в ней тело лишается свойственного себе движения или деятельности, объемлется во всех частях хладом оцепеневающим, разрушается в своем составе; потеряв прежнюю красоту, являет вид безобразный и страшный; износит отвратительный смрад и зловоние, и, находясь в таком жалком состоянии, не чувствует даже и сего состояния. Но не тоже ли самое, только несравненно в большей силе и степени, бывает и с душою нашею во время смерти ея, при удалении ея от Бога?
Так, други мои! И она лишается тогда истинной своей деятельности. Одаренная разумом и волею, чтобы познавать истину и стремиться к добру, она в сем состоянии не соответствует уже ни тому, ни другому своему назначению. Пребывая в удалении от Бога, она лишилась в Нем единственного источника света и истины: ибо един только Бог, по словам богопросвещенного Даниила, дает премудрост мудрым, и разум ведущым смышление (Дан. 2:21); от Него только должно просить и можно надеяться мудрости тем, кои лишены оной и достойны приять ее: аще кто от вас лишен есть премудрости, увещавает апостол Иаков, да просит от дающего Бога всем нелицеприемне, и не поношающего (Иак. 1:5). Без сего Божественного света, без сего духовного Солнца, душа столько же может успеть в созерцании таинственных судеб Божиих, сколько чувство зрения телесного – в различии и познании внешних предметов, без пособия к тому внешнего света. В самом деле, вместо искомой истины до каких нелепых заблуждений не доходили те, которые приступали к изысканию оной без Божественного света, руководствуясь при сем однеми только собственными силами своего разума! И какой мрак богоневедения покрывал почти все лице земли до того самого времени, как воссияло на ней Солнце правды и озарило ее своим Божественным светом!
Но если душа, находясь в удалении от Бога, столько неспособна собственными силами ума постигать истину: то может ли она, оставаясь в таком же положении, быть в лучшем состоянии и по отношению к воле? Лишившись Божественного света и не видя ясно истины, она не видит также и не может вполне видеть и красоты добра, а посему не может ни желать его, ни стремиться к нему. Правда она сохраняет еще в себе некоторые слабые останки от первоначального света; может иногда до некоторой степени усматривать и красоту нравственного добра, и даже желать его: но где ей взять достаточных сил к тому, чтобы постоянно и неослабно стремиться к одному добру? Удалившись от Бога, она удалилась вместе с сим и от существенного источника силы и крепости (Еф. 6:10, 2Кор. 12:9).
Находясь в удалении от Бога, душа делается вместе и хладною; ибо что может согревать ее, когда она лишена того животворного пламени любви, который возбуждает и живит как самое существо души, так и весь организм ея деятельности? Любовь сия возбуждается в нас, или говоря точными словами апостола Павла, изливается в сердца наша только Духом Святым (Рим. 5:5); или любим Бога, по свидетельству проповедника любви, потому что Он прежде нас возлюбил: о сем есть любы, говорит апостол Иоанн, не яко мы возлюбихом Бога, но яко Той первее возлюби нас (1Иоан. 4, 10.19). Кто же возжжет искру сей Божественной любви в той душе, которая чрез удаление от Бога сама в себе погасила огнь Божества?
Находясь в удалении от Бога, душа необходимо подвергается расстройству или своего рода разрушению, какое только свойственно духовной ея природе. В ней тогда расстроивается естественный и правильный порядок между ея силами или способностями; тогда низшия берут верх над высшими, и чувственные – над духовными. Вместо того, чтобы разуму владычествовать над низшими силами души, а воле, независимо от них, следовать его единственно здравым внушениям, какое тогда усматривается ужасное нестроение и раболепное служение высших способностей низшим? Тогда для разума истиною или ложью, и для воли добром или злом становится только то, что представляют им внешния чувства и страсти. Даже и между самыми низкими силами души какая тогда открывается брань и борьба? Как сильно борется иногда в нечестивой душе сладострастие с честолюбием, честолюбие с корыстолюбием, гордость с ласкательством, и скупость с роскошью? Такой безпорядок и всеобщее нестроение между душевными способностями конечно не другое что показывает, как совершенное расстройство и, так сказать, разложение самого существа души.
Находясь в удалении от Бога, душа теряет также и свою красоту и является для ока духовного крайне безобразною. Ибо в ней, как преданной на сторону мира, вместо того благолепного образа, коим она была некогда украшена от Триипостасного Божества, выпечатлевается преходящий образ мира сего – его тленные блага, его погибельные правила и постыдные обычаи, его тлетворные успехи и обаятельные прелести; как в преданной чувственности, – в ней являются все нечистоты и скверны плотския; а как в уловленной от диавола, – мало помалу начертывается и потом ясно отражается и его ужасный образ со всеми гнусными его чертами, как-то: гордостию и высокомерием, враждою и ненавистию, ложью и коварством и т. п., так что некоторые, по свидетельству самого Иисуса Христа, из сынов Божиих преобразуются наконец в истинных сынов диавола. Вы отца вашего диавола есте, и похоти его хощете творити, сказал Он нечестивым иудеям (Иоан. 8:44). Подверженная же такому расстройству в существе своем, столь обезображенная и наполненная всякого рода нечистотами, душа чем другим может казаться пред чистыми очами Бога Сердцеведца и Его Ангелов, как не гниющим трупом, издающим отвратительный смрад и зловоние, от земли до неба восходящие?
Наконец душа, находящаяся в таком жалком состоянии, не чувствует и сего самого состояния. Да и как ей чувствовать, когда с одной стороны, истлевая ежедневно в похотех прелестных (Ефес. 4:22), она не только не гнушается ими, но находит в них какое-то непонятное удовольствие и наслаждение, а с другой, – по духовной слепоте своей, она даже хорошо не знает, в чем состоит истинная жизнь, и сколь она блаженна.
Итак, если удаление души от Бога, или что тоже, душевная смерть обнаруживается в таких же точно явлениях, только с большею силою, в каких и смерть телесная: то не паче ли должна ужасать нас смерть душевная и ужасать потому только, что она умерщвляет высшую и благороднейшую часть существа нашего? Но сколь еще ужаснейшею она должна показаться нам тогда, когда мы познаем в ней преддверие к другой, лютейшей смерти по ту сторону гроба? Правда и та смерть в некоторых отношениях будет похожа на ту и другую: ибо те же и в ней повторятся явления, какия мы встречали в двух первых, только в другом и притом ужаснейшем виде. Здесь удаление души от Бога происходит от самой души, между тем как Бог еще не удаляется от нея, еще не оставляет преследовать ее своею благодатию, еще неумолчно вопиет к ней: воскресни от мертвых (Еф. 5:14), следовательно от нея самой зависит паки приблизиться к Богу и чрез то возвратить себе жизнь утраченную; но там уже сам Бог удалится, там сам Он отвергнет ее от Себя и отвергнет навсегда. Сколь же посему будет безотрадно удаление сие! Как неизмеримо будет то расстояние, которое отдалит тогда душу от Бога? И пусть бы мучило ее одно только удаление сие; но она в тоже время вместе с телом подвержена будет вечной казни и казни жесточайшей; ибо Бог, удаляя ее от Себя, произнесет в довершение суда своего еще ужасное на нее проклятие: «иди от Меня, проклятая, в огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его.»
Итак, вот сколь страшна смерть души, растленной грехами! Вот сколь пагубен тот сон, который влечет за собою, и от которого благопромыслительная благодать Божия непрестанно возбуждает спящих оным!
Не умедлим же, возлюбленные братия, не умедлим воспрянуть от сего гибельного сна, пока еще не так крепко оным заснули, и пока еще слышим глас Бога, не хотящего смерти грешника, но еже обратитися, и живу быти ему (Иез. 33:11); для предохранения же себя от сего сна впредь, представим в совокупности все ужасные черты смерти душевной, которые мы теперь видели каждую порознь, и напечатлеем их, сколько можно, живее и яснее в уме и сердце своем; взирая на них непрестанно, мы можем во всякое время равнодушно отказываться от очаровательной сладости оного смертоносного сна; а с таким бодрственным духом мы успешнее можем идти на духовном поприще, легче тещи от совершенства к совершенству, скорее достигнуть конца [и] радостно внити в радость Господа своего. Аминь.