Слово в неделю осмьнадцатую по Пятьдесятнице
Не бойся, отселе будеши человеки ловя (Лук. 5:10).
В чтенном ныне Евангелии мы находим одно из важнейших приключений в истории христианства. Шествуя по следам его от самого его рождения, мы везде встречаем признаки его превосходства, везде усматриваем пути простые, начала малые, события чрезвычайные. Призывание Петра на степень апостольства есть одно из таковых явлений. Рыбарь от мрежи, человек без просвещения, без воспитания, без знания света и сердец человеческих воззывается Христом к делу проповедания. Судя по обыкновенному ходу вещей, нельзя было вернее повредить своим намерениям, нельзя было для столь великой цели избрать худшия средства. Но в досаду мнимому просвещению, в укоризну мудрованию света, Петр невежествующий назначается в учителя мудрым, призывается к пленению сердец в послушание веры. Не бойся, сказал ему Христос, отселе будеши человеки ловя.
Мудрые века сего! Вас природа, кажется, предопределила к тому, чтобы просвещать человеков. Сообщая вам наилучшие дары свои, она отверзла пред вами святилище своих деяний; вы были наперсниками ея таин. Для вас она, кажется, отступила от обыкновенных путей своих: для всех других сокровенная, она вам одним явилась без покрова. Она вознесла вас на высоту, с которой, обозревая род человеческий, вы смеялись бы, или лучше, жалели бы о его заблуждении. Она открыла пред вами сокровеннейшие исходы человеческого сердца, указала вам собственною своею рукою первые движущие его начала. Вам известны самые, так сказать, стихии наших дел, наших намерений, наших мыслей.
Но взгляните, вас забывает Бог, когда избирает орудия Своего слова. История человеческого разума прославляет вас, как героев истины и проповедников просвещения: но об вас молчит история веры; ея герои суть рыбари и простолюдины. Им говорят: не бойтеся, отселе будете человеки ловя, а вы вводитесь там только для того, чтобы в лице вашем посрамить мудрость человеческую и обнажить всю ея тщету. Буяя мира избра Бог, да премудрая посрамит (1Кор. 1:27).
Сие избрание Божие кладет печать достоверности на ту вековую истину, что мудрость без праводушия, без сего младенческого смирения и простоты, есть только тень совершенства, есть только слабое отражение истинного света.
Рассмотрим сию истину в трех главных ея отношениях, в отношении к обществу, к самим себе и к главной нашей цели.
Те, кои безпристрастно рассматривали начала нашего просвещения, и дерзали нисходить до первого, так сказать, звена, где сия величественная цепь начинается, имели причину определить его чрез состав наилучших мыслей во всяком роде, чрез собрание множества опытов, чрез соображение частных случаев и чрез приведение их к общим понятиям. А посему частное каждого просвещение, собственно говоря, не есть плод одного какого либо ума, сколько бы, впрочем, он ни казался выходящим из круга умов обыкновенных. Сия высота, на которой он стоит, не есть собственно его. Он на нее восходил по степеням, еще прежде его положенным, и все его достоинство состоит только в том, что он пришел туда позже других. Сия громада совершенств не есть опыт собственных его сил. Она есть труд веков, усилие дарований, от начала света до времен его существовавших. Они приуготовили предмет его мыслям, отверзли источники изобретательной его силе, открыли богатую жилу трудам его и на собственном величии своем соорудили храм его славы. Мы отдаем всю справедливость благодетельной природе. Но сия нежная мать не может ничего сообщить чадам, наиболее любимым ею, как только одни начала, одни изящные семена просвещения; возрастить и усовершить их предоставлено человекам.
Но человеки, если бы не предполагали в сем новорожденном уме того ж рвения к общей пользе, которое их воодушевляло; еслиб они не почитали его, так сказать, водопроводом, чрез который знание их неприметными струями перельется и будет обращаться в обществе и, наконец, достигнет их потомков: то какое бы могли взять участие в его усовершении? Какая выгода скрывать знания свои – цену толиких трудов и безпокойств, в такое влагалище, которое для всех закрыто? Для чего возжигать светильник и поставлять его под спудом? Это бы значило делать вечно первый шаг к просвещению, вечно начинать и не поступать далее. Итак корень нашего просвещения утвержден в добродетели тех, кои его нам сообщили. Питательная влага, возрастившая сей корень в то величественное древо, под коим самолюбие наше с таким самоуслаждением покоится, есть доброта сердца, правота намерений, презрение выгод человеческих; следовательно, предполагать в просвещении без нравственности нечто более существенное, нежели только призрак совершенства, значит не знать рождения его, значит не знать, что сей последней оно одолжено и бытием своим.
С другой стороны, если оно не есть наше собственное стяжание: то мы не иначе можем взирать на него, как на залог, вверенный нам для того, чтоб мы с избытком возвратили его обществу, как долг, который мы, заняв у наших предков, должны возвратить с лихвою нашим потомкам. Но сия жертва, сколько она ни велика кажется, может ли одна без всякого участия со стороны нашего сердца, удостоверить общество о нашем к нему усердии? Посвещение без праводушия входит ли в существенные обязанности к Божеству? Крепит ли их? Содействует ли благу человеков?
Отдаление времени и различие обстоятельств сколько ни закрывает от нас начала обществ: за всем тем, неоспоримым остается то, что какого бы рода ни предполагаемы были побуждения собраться людям во едино, первое их основание всегда должно лежать во взаимных выгодах; но сии выгоды без доверия, а доверие без доброты сердца существовать не могут. Разум даст наилучший чертеж для образования общества, напишет наилучшие законы, предусмотрит неудобства, ограничит силу властей, проведет черту порядка и и подчинения и наперед разрешит могущие встретиться затруднения; но, имея в близком, соседстве развращенное сердце, он первый в жизни своей покажет пример расстройства; первый введет замешательство и безначалие; первый разорвет те священные узы, коими связываются выгоды сочленов и, словом, первый готов будет разрушить собственное произведение.
Пружина, сообщающая ход и выгодное направление системе общества, очень проста: люби твоих собратий, помогай им, чем можешь, вот вся тайна ея действий! Множество законов, соплетение прав, трудность сообразить преимущество каждого с выгодами всех, доказывает только развращение нашего сердца, разнообразие наших страстей, недостаток единства в желаниях, нимало не вводя их в существенные состояния общества. Они возникли уже в поздния времена устроения обществ и едва ли не тогда, как разширение круга наук отверзло новые пути нашим желаниям, умножило наши нужды, утончив наши страсти, и отдалив от простоты природы, заставило искать удовольствий далеко от себя в подделанном искусстве. Это правда, что сообщить блеск наружной славы, дать обществу вид величия одно только просвещение может. Но будь премудрый государь, поставь престол свой на столпах твердейшей политики, призови к поддержанию его превосходные дарования, блистай с него умом своим в концы вселенные, заставь славу возглашать неумолчною трубою свои знания, свои высокие таланты: тебе будет удивляться свет. Но если ты не будешь на троне человек; если сердце твое не познает обязательств человечества; если не соделаешь ему любезными милость и мир; не низойдешь с престола для отрения слез последнего из твоих подданных; если твои знания будут только пролагать пути твоему властолюбию: то престол твой не прочен; подпоры оного начинены порохом; имя твое не сохранится в благословениях народных: его будут страшиться и даже прославлять, но в то же время втайне будут вымышлять средства избавиться от сего страха; память твоя не переживет времени, и если, быть может, и дойдет до поздних потомков, то без сомнения в таком виде, которого устрашилось бы твое самолюбивое сердце.
Так, слушатели, если большая часть престолов старого и нового света колеблется в глазах наших, и некоторые из них уже пали во прах и дерзновенно попираются вместе с благоденствием народным буйною и необузданною чернию: то это от того, что тщеславная мудрость века сего вызвалась утвердить их на своем основании, не призвав к тому веры и благочестия. Урок времен тем более разительный, чем менее внимают оному. Несчастные опыты погибших предков не вразумляют слабоумных и вместе надменных умом своим потомков. Разум и ныне, как прежде, кичит (1Кор. 8:1); но чем более силится стать выше и выше, тем ниспадает глубже и глубже. Если иногда и возносится на некоторую высоту; то кажется для того только, чтобы пасть тем с большим посрамлением. Просвещение в союзе с добродетелию есть дар неба благотворный; а без добродетели есть орудие ада губительное, повапленный гроб благосостояния общего и частного.
Гибельные следствия просвещения безнравственного в обществах оказываются десятилетиями и столетиями, а в частном человеке почти днями и минутами. Первая минута разрыва в нем добродетели с знанием есть уже минута близкой его гибели.
Но о сем предмете поговорим в другое удобнейшее время, дабы не утомить вашего внимания и не ослабить силы действия истины. А в настоящем случае обратимся с усердною молитвою к Богу всемогущему, да сохранит любезное отечество наше от распространения сей гибельной язвы в недрах оного, да положит вечная премудрость Его верные преграды путям ея, которых кровавые следы уже напечатлены, к несчастию, и на священном челе российской земли. Аминь.