Тихон Малышка, ростовский епископ XVI века

По поводу изображения Св.Тихона Ярославецкого на Казанской иконе Божьей Матери, находящейся в церкви Спаса на Божедомке, в Москве.

Читано В заседании Церковно-Археологического Отдела Московского Общества Любителей Духовного Просвещения 29 сентября 1908 г

В материалах для истории храмов в Московской епархии была помещена статья Леонида Денисова: «Неканонизованный святой Ярославской епархии».

«Священник Скворцов, – пишет Л. Денисов, описывая Казанскую икону Божией Матери в церкви Спаса на Божедомке, – говорит: «по сторонам главного изображения помещены: на правой стороне Анна пророчица (вверху) и юродивый Лаврентий Калужский; на левой – Архангел Рафаил (вверху) и преподобный Тихон Ярославецкий (внизу)».

Преподобного с именем Тихона и с топографическим обозначением «Ярославецкого» мы не находим в числе канонизованных святых ни в «Полном месяцеслове Востока» (изд. 2, т. II, Владимир, 1901) у архиепископа Сергия, ни в «Верном месяцеслове всех русских святых» (М. 1903), ни у Голубинского.

У Голубинского (История канонизации святых в русской церкви, изд. 2-е, М. 1903) в списке «усопших, на самом деле не почитаемых», на стр. 368 приведен «Тихон Карашевский», основатель упраздненного Воскресенского монастыря, который находился в селе Караше Ростовского уезда, не известно когда живший. Далее поставлены ссылки на Историю Иерархии (III, 615 fin.), где имеются сведения о монастыре и на словарь Семенова (под словом Караш).

У Строева (Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской церкви, Спб., 1877) в списке монастырей Ярославской епархии под №36 показан на столб. 372-ом «Карашский Воскресенский, от города Петровска в 15 верстах, упом. в 1501 г., как домовый митрополии Московской; упразднен в 1764 г.».

У Зверинского (Материал для историко-топографического исследования о православных монастырях в Российской Империи, т. II, Спб., 1892) под № 744 находим более подробные сведения об этом монастыре: «Воскресенский в Караше или Карашевская пустынь, мужской, ныне погост, Воскресенский монастырь, что в Караше, Ярославской губ., Ростовского y., в 31 вер. к югу от Ростова, по тракту из Петровска в Юрьев, при оз. Чашницком. Основан преп. Тихоном, неизвестно когда, но, несомненно, существовал в XV ст., что доказывается отводною грамотою на земли 1473–1489 гг., данною Карашским волостелем Мих. Сухарусовым и в это время в монастыре был игуменом Парфений». Далее, Зверинский ссылается на Крылова, который на стр. 42-й Историко-статистического обозрения Ярославской епархии отожествляет основателя монастыря с Тихоном, епископом Ростовским (1489–1503) и выписывает вышеприведенное наше известие о монастыре из Строева.

Ни в «Словаре историческом о святых, прославленных в Российской церкви» (Спб. 1836), ни у Ключевского (Древне-русские жития святых, M., 1871), ни у Барсукова (Источники русской агиографии, Спб., 1882), ни у графа М. Толстого (Жизнеописания угодников Божиих, живших в пределах нынешней Ярославской епархии, Ярославль, 1887) о Тихоне Карашевском даже не упоминается.

Комбинируя вышеприведенныя сведения, мы позволяем себе сделать следующий вывод: 1) В пределах Ярославской епархии существовал с XV столетия Карашевский Воскресенский мужской монастырь; 2) основателем его был инок Тихон, именуемый (или точнее – лишь nominandus, a еще не nominatus или dictus) Карашевским; 3) означенный основатель иноческой обители не был причтен русской церковью к лику святых – общецерковных или местночтимых. Тем не менее, появление изображения неканонизованного святого на иконе само по себе не представляется невероятным: история иконописи знает несколько таких случаев (см. у Голубинского, архим. Никодима, В. Лебедева). Затруднение является с другой стороны.

Описанная свящ. Η. А. Скворцовым икона Казанской Божией Матери, несомненно, принадлежит к числу «обетных» икон с «приписью» святых, имена которых носили заказчики или их родители. В таком случае, маловероятно появление на иконе изображения Тихона Карашевского (или Ярославского) с титлом преподобного, особенно в эпоху Петра I, резко преследовавшего самочинные попытки прославления неканонизованных святых, тем или другим способом, без строгого расследования подлежащей церковной власти. Сомнение увеличивается еще одним сопоставлением: изображение преподобного Тихона, подвижника Ярославского, появляется на иконе, писанной калужанином и вложенной в Московскую церковь. Вспомним при этом, что на той же иконе имеется изображение юродивого Лаврентия Калужского, которому местное празднование установлено во второй половине XVI или первой половине XVII века (см. у Голубинского, стр. 153).

«Не вернее ли будет предположить, – заключает автор, – что на иконе, писанной в 1703 году калужанином Романом Родивоновым сыном, первоначально было помещено изображение преподобного Тихона Калужского, прежде называвшегося Медынским, местное празднование которому было установлено, «как будто не позднее времени Грозного» (см. у Голубинского, стр. 151). Перемена эпитета преп. Тихона «Калужского» или «Медынского» на «Ярославецкого» могла быть делом реставратора иконописца, не обладавшего достаточными познаниями в агиологии».

С таким заключением автора нельзя согласиться. В рукописных святцах XVII и преимущественно XVIII века встречаются, кроме канонизованных Ростовских святителей: Леонтия, Исаии, Игнатия и Иакова, еще следующие неканонизованные епископы: Лука †1185 г., его память празднуется 10 ноября, Иоанн †1213 г., память его 17 января, Кирилл 2-й †1262 г., его память 21 марта, Прохор † 1327 г., его память 7 сентября, Антоний †1335 г., его память 9 ноября и 17 января Феодор, Симоновский архимандрит, племянник чудотворца Сергия, †1394 г., его память 28 ноября, Григорий Премудрый †1416 г., его память 20 ноября, Дионисий †1425 г., его память 18 октября, Ефрем †1454 г., его память 29 марта, Трифон †1462 г., его память 1 февраля, Вассиан 1-й †1481 г., его память 23 марта, Тихон Малышкин †1506 г., его память 8 февраля, Иоанн III †1520 г., его память 10 августа. Кроме этих св. Ростовских епископов в одних рукописных святцах¹ под 25 числом января упоминается: иже во святых отца нашего Василия архиепископа, Ростовского чудотворца. Но это, судя по другим спискам, относится к архиепископу Вассиану II, родному брату Иосифа Волоколамского, известному по тому энергичному участию, которое он принимал в несогласии и тяжбе Иосифа с Новгородским архиепископом Серапионом. В 1511 г., он первенствовал при поставлении митрополита Варлаама. Вассиан скончался в Москве на Дорогомилове 28 августа 1515 года и погребен в Ростовском соборе². После него Ростовская кафедра оставалась праздной около 5 лет. Преподобный Тихон Ярославский или по Голубинскому Тихон Карашский, по Ростовской летописи³ поступил на Ростовскую кафедру из архимандритов Спасо-Преображенского Ярославского монастыря. В хронографе, находящемся в Московском Румянцевском Музее⁴, он назван Тихоном Малышкою. Архиепископ Тихон присутствовал в сентябре 1490 г. при избрании митрополита Зосимы, затем на двух соборах, – против стригольников и для утверждения нового пасхального круга на VIII тысячу лет. В 1495 г., он был при поставлении митрополита Симона, в 1498 г. при короновании внука государева Димитрия Ивановича; при нем в Ярославле в 1501 г. обретены, после пожара Ярославского соборного храма, нетленные мощи св. благоверных Ярославских князей Василия и Константина Всеволодовичей⁵.

В январе 1503 г. за болезнию он оставил епархию и удалился в Борисоглебский, что на Устье, монастырь. Через 3 года он скончался и погребен в этой обители. Место могилы неизвестно, так как все плиты с монастырского кладбища в 1830 г. при переделке паперти и придельного храма были, по обыкновению, уничтожены, но в монастырских синодиках его имя занесено.

В Археографических Актах⁶ напечатаны две грамоты Тихона: одна от 16 января 1493 года, а другая от 14 декабря 1500 года о невзимании дани и пошлин с церквей в селах Кириллова монастыря. В Великоустюжской летописи⁷ под 1489 г. значится: Архиерей Ростовский Тихон послал в Устюг Великий дьяка своего Ивана Визгуна, да мастера церковного Алексея Вологжанина и 60 человек работников, которые, лес с Сухоны реки с собой препроводивши, сделали церковь соборную деревянную, круглую, о двенадцати стенах.

В своей епархии епископ Тихон в 32 верстах от Ростова, при Чашницком озере, основал Воскресенский монастырь вблизи села Караша (Святославль тож). Монастырь этот, бывший, впоследствии, патриаршим, уничтоженный в 1764 году, был не из бедных. В 1744 году он имел 493 души крестьян. Из Описания документов и дел Св. Синода видно, что в 1730 году за крестьянами Воскресенского Карашского монастыря было вотчиной недоимки 57 р. 18¾ κ., но от хлебного недороду крестьяне весьма оскудели и разбежались; по переписке лонтрацкой живущих только 55 дворов, a впусте 138 дворов, которые бежали до лонтрацкой переписи⁸.

В 1746 году игумен Аарон заявлял епархиальному архиерею о нуждах монастыря. Ростовский митрополит Арсений, в своей ведомости о ветхих постройках в монастырях его епархии, заявил в Синоде требование и на Воскресенский монастырь в сумме 4895 руб. 46 коп.⁹ Строители и игумены этого монастыря были малоизвестны и вообще не отличались заслугами. Так Варнава, назначенный в 1709 году, уже в 1710 отставлен; следующий за ним Иннокентий в 1716 г. бежал; перед упразднением монастыря был игумен Симеон.

Теперь монастырь называется Воскресенским погостом. Приход состоит из 14 селений. От старых монастырских построек ничего не сохранилось; каменная церковь построена прихожанами в 1787 году. Даже иконы, облачения и утварь – новые; не сохранились ни старых книг, ни письменных документов; даже и бывшие надгробные плиты употреблены частью на постройку новой церкви, частью вросли в землю, так что от монастырского кладбища не осталось никаких следов¹⁰.

С личностью епископа Тихона, основателя Воскресенского Карашского монастыря, связана история вдового священника Ростовской Всехсвятской церкви Георгия Скрипицы. В 1503 г. в Москве был собор, воспретивший служение вдовым священникам. Между рукописями Московской Духовной Академии есть послание этого попа Георгия Скрипицы, в котором он сильно жалуется на жестокость и несправедливость соборного определения¹¹. Поп Георгий обратился к собору помимо епископа Тихона. По поводу этой истории существует рукописная легенда в нескольких вариантах. Две из них были напечатаны: одна в Современных Известиях за 1880 г., а другая в Ярославских Епархиальных Ведомостях за 1883 г. Одну из них, находящуюся в нашем собрании, мы приводим. По этой легенде оказывается, что поп Георгий Скриница¹² был князь Георгий Петрович Шубин, прямой потомок Ростовского святого Петра Ордынского, а архиепископ Тихон – Ростовский князь Иван Васильевич Ушатый Голеня.

На северо-западе от Ростовского кремля, на площади, одиноко стоит каменная церковь во имя Всех Святых. В XV веке тут стояла деревянная церковь во имя Великомученицы Варвары, построенная княгиней Варварой, дочерью царевича Лазаря Петровича, внучкой св. Петра Царевича Ордынского (основателя Ростовского Петровского монастыря). Эта церковь 21 июня 6916 (1408) года, в неделю Всех Святых, вследствие неосторожности причетника, забывшего погасить свечу, сгорела и послужила причиною огромного Ростовского пожара, о котором одна рукопись говорит следующее: «Нашего ради согрешения бысть пожар во граде Ростове: мало не весь град погоре, до тысячи человек сгоре от огня, а инии во озере истопоша"…

В память этого пожара и поставили вновь на прежнем месте деревянную церковь во имя Всех Святых с приделом во имя Св. Великомученицы Варвары, местная из прежней церкви икона которой и была найдена ничем невредимой в пепле погоревшей церкви. В конце XV в. в этой церкви был священником Георгий Скрипица.

Ростовский великокняжеский наместник, князь Иван Васильевич Ушатый-Большой был врагом Ростовского князя Василия Юрьевича Шемяки-Косого и имел себе искреннего друга в лице князя Георгия Петровича Шубина, одного из потомков св. Петра Царевича Ордынского¹³. Однажды князья Георгий Шубин и Иван Ушатый охотились в огромных

лесах, расположенных по берегам р. Сахты¹⁴; крайне утомясь и чувствуя голод, они желали где бы то ни было отдохнуть и подкрепить себя пищей; долго они искали приюта, но не находили; наконец, судьба сжалилась над ними и привела их к терему, одиноко стоявшему на крутом берегу Сахты и окруженному прекрасной местностью и густым лесом. Они направили к нему свой путь, а вышедшие из терема служители встретили их с почтением. На вопрос князей о том, кому принадлежит этот терем, старший из слуг почтительно отвечал им, что этот терем принадлежит княгине Дарье Борисовне, супруге князя Василия Ивановича Темкина, живущей здесь со своей внучкой, княжной Матреной, дочерью князя Юрия Даниловича Кобяка-Кременецкого.

Когда князья вошли в дом, то застали старую княгиню сидящей, облокотившись на стол, а напротив нее, за тем же столом, сидела ее молодая внучка и читала вслух лежавшую перед ней книгу.

При входе двух незнакомых посетителей, княжна прекратила чтение и, оставив свое прежнее место, стала позади княгини бабушки. Князья же немедленно подошли к княгине и извинились в том, что несвоевременным своим приходом нарушили тишину ее терема.

После роскошного столованья, княгиня пожелала узнать о том, кто были ее посетители и услыхав о их деде и отце, она начала рассказывать Шубину, что она знала очень многих из потомков св. Царевича Петра, в особенности же князей Шубу, Копыто, Безобраза и Колпака, с которыми она была дружна, так как ее бабушка, княгиня Матрена Сергеевна Лобанова, жена князя Ивана Ивановича Меньшого-Лобанова, выдала свою дочь княжну Дарью за князя Семена Ивановича Колпака, чрез которого она и знала, но теперь едва помнит князя Петра Семеновича Безобраза, князя Петра Ивановича Шубу, Данила Игнатьевича Колпака и Ефросинию Тимофеевну Копыто. Князю же Ивану Голене-Ушатому рассказала, как она хорошо знала его отца, князя Василья Ивановича, и что с его дедом, князем Иваном Федоровичем, она росла вместе, причем прибавила, что помнит и его прадеда князя Федора Ивановича Голену, потому что пращур его князь Иван Андреевич Голена был женат на ее прабабушке, княгине Акулине Дмитриевне Бахтеяровой.

Словоохотливая княгиня, не умолкая рассказывала им и о других князьях и княгинях, происходивших от их предков, о которых часто читает ей ее внучка из книги, доставшейся по наследству ее мужу; при этом, княгиня указала на лежавшую перед ней большую книгу.

Долго и внимательно слушали князья старую княгиню; но, несмотря на разговор, князей занимала красота, ум и свободное обращение княжны Матрены, которая совершенно пленила их.

Радушный прием старой княгини и угодливость княжны расположили гостей остаться у них до следующего утра. На следующий день, с берегов р. Сахты, князья поехали на реку Сотьму в терем князя Ивана Ушатого; всю дорогу они вели непрерывную беседу о княжне Матрене; хотя после посещения ими старой княгини прошло и немного времени, но князь Иван Ушатый начал скучать и погрузился в тяжкую думу. Чтоб несколько развлечь его, князь Георгий Шубин поехал с ним в свой терем, построенный близ того места, где жил любитель уединения преподобный Авраамий до самого времени переселения на берег Ростовского озера. Но и тут скука и тяжелые думы не переставали царить между князьями и тогда они, заметив друг в друге перемену, разом сознались, что всему этому виной княжна Матрена; но так как их двое, а она одна, то она и должна достаться кому-либо одному из них, но кому, этот-то вопрос и был причиной душевной их тревоги, потому что каждый из них желал уступить ее своему другу.

Во имя своей братской любви, для решения своего спорного вопроса, князья решили обратиться ко всеми уважаемому пустыннику Григорию, жившему в убогой хижине на берегу р. Шулы, близ ручья Каменца.

Приезд их для пустынника Григория не был новостью. В это время, он возделывал около своей хижины небольшой клочок земли и пел псалмы Давида. Князья тотчас же объяснили ему причину своего прихода. Тогда старец отвечал им: «Дети мои! Дивна судьба ваша на земле; мне сведом был приезд ваш ко мне; вы сделали это весьма благоразумно, не нарушив братской любви вашей. Каждый из вас достоин быть супругом княжны Матрены, равно и она достойна, но у нее в одной руке для вас брачный венец, а в другой архиерейская шапка; каждому из вас должно принять из рук ее то или другое; вы оба достойны и того и другого, решить же это может только один жребий; одному из вас должно быть супругом ее, а другому иноком и из убогой моей хижины одному путь на берега р. Сахты, а другому в обитель; кроме этого вам нет иного исхода.

Князья дивились всему слышанному от старца, конец же его речи привел их в совершенное недоумение; они открыли ему свои мысли и просили устроить им два жребия. Согласно их желанию, старец устроил два жребия, на одном из которых был виден венец, а на другом архиерейская шапка; положил их в свой куколь и вместе с князьями усердно помолясь Богу, велел им вынуть жребий. Григорий Шубин вынул жребий с венцом, а Иван Голенин архиерейскую шапку. Тогда князья бросились друг к другу в объятия и долго плакали о своей почти вечной разлуке, и клялись в неизменной братской любви.

Когда чувства князей поуспокоились, они по совету старца Григория расстались, как примерные друзья. Кн. Иван Голенин тут же разделил свой удел и из хижины старца отправился в назначенную ему им обитель, которая для князя Григория Шубина осталась неизвестна.

Heскоро князь Григорий Шубин забыл разлуку с князем Иваном Голеной Ушатым. Неясные слухи доходили до него, что его друг подвизается в иночестве в небогатой и мало известной обители, находящейся при слиянии рек Ухтомы и Копырки¹⁵. Он не замедлил сходить туда проведать о нем, но, посетив и все ростовские обители, не нашел нигде и следов его. Это обстоятельство повергло его в болезнь, от которой он нескоро оправился; a по выздоровлении нескоро решился ехать на берега Сахты, в терем старой княгини.

Старая княгиня радушно приняла кн. Георгия и, шутя, выговаривала ему, что они забыли ее, старуху. Heдолго князь мог скрывать свою любовь к княжне Матрене, что не укрылось также и от старой княгини; взаимная склонность молодых людей имела благоприятный исход, и чрез несколько времени кн. Георгий получил себе в супруги княжну Матрену. Родственные связи старой княгини в Москве дали возможность поместить князя Георгия при дворе великокняжеском на весьма видном месте, вследствие чего молодая чета и переехала на жительство из Ростова в Москву. Супруга же Георгия Шубина, княгиня Матрена была одной из первых московских красавиц. Но счастье бывает непрочно, так случилось и с князем Георгием; рождение его второго сына Юрия было причиной смерти матери. Случай этот едва не свел в могилу и самого князя Георгия; его посетила настолько тяжелая болезнь, что он едва выздоровел, после чего оставил службу при дворе и со своим семейством переехал обратно в Ростов к княгине-бабушке Дарье Борисовне.

Однажды кн. Георгий, под влиянием тяжкой скорби о потере своей супруги, вознамерился посетить старца Григория. Удрученный старостью пустынник Григорий, незадолго до приезда к нему князя Георгия, впал в недуг и почувствовал приближение смерти. В это-то самое время, князь Георгий и пришел к нему. Старец был весьма рад его приходу и встретил князя словами утешения; о себе самом сказал, что с нетерпением ждал его прихода, потому что жизнь его угасает, и часы его сочтены, и завещал ему после смерти положить его тело в обители Св. благоверных князей Бориса и Глеба под растущим там кедром. Затем старец стал говорить о том, чтобы до Воздвиженьева дня князь позаботился о своих детях, как бы готовясь с ними на долгую разлуку, а в день Воздвижения изменил княжескую одежду на одежду странника, имя Шубина на Скриницу и с котомкой и посохом в руках, рано утром, как бы из дальнего пути, шел на Сретенский перевоз, а оттуда Сретенскими воротами вошел в город¹⁶. Там, продолжал старец, «что бы с тобой ни случилось, повинуйся и возлагаемое на тебя приими беспрекословно: то прямой путь твой, то определено тебе свыше; в новом твоем звании ты встретишься лицом к лицу с другом и товарищем твоим кн. Иваном Голениным Ушатым». После этого, старец вскоре и скончался на руках князя. Опечаленный такой утратой, а равно и полной неизвестностью о будущей своей судьбе, князь долго плакал над телом умершего старца, при обряжении тела которого на груди, в золотых складнях и было найдено его завещание, из которого узнали, что старец был никто иной, как кн. Андрей Федорович Голенин, которого все считали героем, павшим в Мамаево побоище. Согласно завещанию, тело его с великой честью было перенесено в Борисоглебский монастырь и при огромном стечении народа, предано земле под растущим там высоким кедром.

В Воздвиженьев день, рано утром, кн. Георгий в одежде странника, с котомкой за плечами и посохом в руках, по словам старца, вошел в город Сретенскими воротами и был окружен многочисленным народом, испускавшим радостные клики; все указывали на него руками и радостно говорили друг другу: «Вот идет наш пастырь и все на нем по слову святыя!» Удивленный такой встречей и, не понимая всего, вокруг него происходящего, кн. Георгий обратился к одному почтенному старцу и спросил его, что с ним хотят делать. – Тот низко поклонился ему и ответил: «Здесь мы все люди одного прихода, церкви Св. Великомученицы Варвары, что в Криулях, и недавно лишились незабвенного всему народу нашего пастыря и духовного отца Лукиана; не находя себе пастыря по сердцу, мы стали просить великомученицу Варвару, чтобы она сама избрала нам пастыря. Молитва наша была услышана и в минувшую ночь, мне недостойному, и еще трем благочестивым прихожанам, одновременно и однообразно явилась во сне сама святая с подобной себе спутницей, сияя неизреченным светом; спутница св. Варвары назвала себя княгиней Варварой, тело которой почивает в нашей церкви; хотя построенная ей церковь и сгорела, но название новой осталось то же. Она сказала нам, что по нашему прошению, св. великомученица избрала нам в пастыри моего сродника; сказала нам его имя и одежду, и послала встретить странника, входящего в Сретенские ворота; сон наш теперь воочию совершился; остается только узнать твое святое имя и тогда, мы все уверуем выбору святой».

Удивленный таким рассказом, князь вспомнил слова умиравшего старца Григория и отвечал спрашивавшему, что имя ему Георгий Скриница. При этом имени в народной толпе поднялся радостный клик и князя Георгия Шубина торжественно повели от Сретенских ворот ко владыке Иоасафу, который в мире именовался кн. Иван Иванович Оболенский Смола, потомок св. мученика Смоленского князя Михаила Всеволодовича Черниговского. Рассказав владыке причину своего прихода, они просили его приведенного странника поставить им пастырем и духовным отцом. Архиепископ Иоасаф, выслушав о чудном избрании странника, обещал исполнить их желание, а сам имел продолжительную беседу с кн. Шубиным, который и рассказал ему всю историю своей жизни.

В непродолжительном времени кн. Георгий был поставлен во священника под именем Георгия Скриницы. В ночь, предшествовавшую его посвящению, он видел во сне пришедшую к нему, величественного вида и в княжеской одежде, жену, называвшую себя Варварой, внучкой св. Петра царевича и ему сродной, которая и просила его помянуть ее в своих молитвах над ее гробом.

По смерти владыки Иоасафа, на Ростовскую епархию поступил епископ Тихон Малышкин, который еще не был в своей епархии, а находился в то время в Москве на соборе святителей, на котором, между прочим, было запрещено священнодействие вдовым попам. Против этого-то соборного постановления и восстал только один человек, да и то не из числа бывших на соборе святителей, а простой Ростовский поп Георгий Скриница; он отправил на собор послание, в котором жаловался на жестокость и несправедливость соборного определения, противного, как канонам св. Апостола, так и вселенских соборов, и настаивал на отмене этого определения, чего, наконец, и достиг.

Разгневались владыки собора и вознегодовали на голос «Мизинского» пастыря, а в особенности озлобился на это Ростовский архиепископ Тихон, потому что ему стало невыносимо слушать от других иерархов, что в его епархии существует такой дерзкий поп. Тотчас же, из московского владычного двора, что в Дорогомилове, в Ростов прислана была бумага о том, чтобы немедля выслать попа Скриницу в Москву ко владыке. Георгий отправился и во время ночлега в обители преп. Сергия он видел во сне самого преподобного, сопутствуемого пустынником Григорием; этот последний сказал ему: «Я предсказал тебе, что ты встретишься лицом к лицу с другом твоим кн. Иваном Голениным Ушатым; архиепископ Тихон есть князь Иван Голенин; дерзай, не бойся и иди».

Как преступник, введен был к разгневанному владыке поп Георгий Скриница; весь гнев его разразился и обрушился на голову попа Георгия; но зато, как представить внутреннюю радость последнего, когда, по голосу и некоторым чертам лица, в грозном владыке, он узнал своего друга Ивана Голену-Ушатого. В продолжение некоторого времени владыка громил виновного попа Скриницу, а этот с поникшей головой стоял пред ним и слушал слова разгневанного иерарха; наконец, упал перед ним на колена и стал молить о прощении; но видя его непреклонным и еще более гневающимся, и опасаясь каких-либо с его стороны последствий, непристойных сану епископскому, он твердо сказал: «Князь Иван, пощади Георгия Шубина и вспомни клятвы наши, данные друг другу в хижине старца Григория».

Как громом был поражен епископ Тихон; он тут только узнал своего друга, да и то только по голосу, но не по чертам лица, и, пришедши в себя, мог только выговорить: «Георгий, тебя ли я вижу» и упал без чувств на руки попа Скриницы. Так произошло свидание прежних князей, а теперь архиерея с попом.

Вслед за этим событием, архиепископ Тихон оставил свою паству и поселился в Ростовском Борисоглебском монастыре, что на Устье. После этого, в продолжение 10-ти лет, не было в Ростове архиепископа, и во все это время Тихон принуждал попа Скриницу быть архиепископом Ростовским, на что были согласны и остальные иерархи, но поп Скриница остался непреклонен и только во все это время, не переставая быть священником, считался блюстителем владычного престола; но на все убеждения принять святительский сан, он отвечал: «Святителей много, а поп Скриница один».

В Ростовской церкви Вознесения, в приделе св. Исидора Блаженного, находится икона XVII века Ростовских чудотворцев с изображением кроме канонизованных святых: епископов Леонтия, Исаия, Игнатия, Иакова, Иоанна Милостивого, Исидора юродивого, преподоб. Авраамия, Петра Царевича, Иринарха, еще не канонизованных юродивых: Афанасия, Пимена, Феодора и Павла, кн. Василько, Стефана Новоявленного, Ивана Большого Колпака, епископов: Феодора, Прохора, Кирилла и Тихона; последний, очевидно, после появления мощей святителя Димитрия в 1759 г., хотя и был переписан в Димитрия, но следы переписки заметны. Кроме того, на иконе, принадлежащей Ростовскому купцу Π. В. Хлебникову в числе Ростовских святых, был изображен также Св. Тихон и эта икона имела подпись: Сей образ писал Воскресенский Карашский игумен Савватий ростовец 1739 года.

В заключение остается сказать, что подобных изображений неканонизованных святых, а также икон и крестов с частицами мощей таких святых, встречается немало. Так, в вкладной книге Нижегородского Печерского монастыря ХVІІ века¹⁷, под 3 числом сентября 1641 года, записан вклад, сделанный дьяком Василием Ягодиным, пожертвовавшим в монастырь образ Знамения Пр. Богородицы. В киоте этого образа находится крест со многими священными реликвиями и мощами; в числе последних упоминаются и несуществующие теперь мощи св. Исидора Ростовского Твердислова, память которого церковь чтила уже в XVI веке и житие которого внесено в Макарьевские Четии Минеи. Впрочем, может быть и то, что мощи св. Исидора, находящиеся под спудом, покоились открыто до польского нашествия в 1609 г., когда был разгромлен Успенский собор и пожжен почти весь Ростов, со многими церквами и монастырями, которые были почти все деревянные¹⁸.