Батюшкины фотографии. Александра Лазарева

Ходила ко мне одна девица и все просила меня сходить к Батюшке отцу Алексею. Долго я собиралась и, наконец, решила: пойду, да и все. Пришла в церковь, простояла обедню. Батюшка просфоры раздавал и все выбирал, какую мне дать; благословил, улыбнулся и крепко мне руку пожал. «Какой он хороший», – подумала я, а святости его не узрела.

Стала я ходить изредка в церковь. Старушки там мне советовали, чтобы я чаще причащалась. Я и начала причащаться каждые шесть недель, а как к Батюшке поближе подошла, он мне и говорит: «Причащайся как можно чаще; как выйдешь из дому, так и причащайся».

Запил у меня муж, пропадал по неделям. Много я сокрушалась о нем: где он у меня, не замерз ли, не то еще что случилось, Одному Богу известно. Бегу к Батюшке с горем, рассказываю, а он повернулся к алтарю, помолился: «Завтра пьяный придет». На другой день, действительно, приходит муж пьяный, – опять горе. А Батюшка, бывало, пожалеет меня: «Ах, ты, моя плачущая!»

Стал у меня муж просить отдельную квартиру. Спрашиваю я Батюшку: «Может в чем я виновата?» Обвел меня Батюшка глазами: «Дурачится он у тебя. Жалей детей, а он у тебя в своем разуме». – «А как же вещи и квартиру?» – «Не давай ничего». Не послушалась я Батюшки, сняла мужу квартиру, отдала несколько вещей, работу из мастерской. Недели две пропадал муж, все заложил и ко мне же назад вернулся.

Было у меня сильное желание вытащить мужа в церковь: думаю снимет с него Батюшка всю ту кору, которой он покрыт, и станет мне с ним полегче. В то время сильно болела сестра мужа, а у нас в храме был престольный праздник – Николая Чудотворца. Я и зову мужа: «Пойдем, да пойдем, помолимся о сестре», – а он упирается. Насилу я его уговорила. Подвожу к Батюшке: «Вот, мол, мой муж». – «Вот и хорошо, очень рад». Поцеловал его раза три. С тех пор, хоть изредка, а все муж ходит в церковь, характер помягчал и пить стал реже.

Хотела я одно время продать портновскую мастерскую. Спрашиваю Батюшку, а он говорит: «Нет, не продавай. Как была портниха, так и останешься». По молитвам Батюшки и посейчас работаю.

В голодный год теребил меня муж: «Поедем да поедем в урожайную губернию!» А я ему-то, хошь и не говорю, а думаю, что без Батюшкиного благословения ни за что не поеду. Прихожу к Батюшке во время всенощной.

– Куда ты удумала, никуда я тебя не пущу!

– А муж-то?

– Муж, муж!

Стали мы Батюшку провожать из церкви, а подошел Батюшка к двери, обернулся, приподнялся на пальчиках, погрозил мне рукой:

– Лазарева, Боже упаси тебя, не езди!

Муж же не перестает настаивать: «Продай все, поедем». Тогда я решаю вести мужа с собой к Батюшке. «Владыка, – говорю, – будет служить – Тихон», – уж не знаю, чем его заманить.

Пришел муж в церковь, видит народ подходит к Батюшке. Я и говорю: «Спроси его, ехать в деревню или нет». Муж и спрашивает:

– Благословите в деревню.

– Вот тебе деревня, – показал Батюшка на меня, – и живи с ней. Куда ты поедешь, свои старые кости повезешь? Мы с тобой любим чайку попить, а там дожидайся, когда тебя позовут. Дома вздумал, поставил самовар и попил.

Так мы и остались, никуда не поехали.

Сами-то не поехали, а дети-то из ума не выходят: как быть с ними. Пошла опять к Батюшке. «Хотим, – говорю, – детей отправлять к родным». Личико у Батюшки поскучнело: «Да ну, пожалуй, отправь». Неохотно благословил Батюшка детей отправить. Около года прожили дети в деревне; пропуску туда не было, так мне их и видать не приходилось. Иду к Батюшке в день его Ангела на квартиру, а он тут же мне и говорит: «Давай помолимся, чтобы тебе их в живых увидать. Хлопочи пропуск, а я помолюсь. Туда-то хорошо доедешь, а оттуда тебе трудно будет».

Ну и действительно, трудно было вернуться: три ночи на станции с детьми сидела, на четвертую ночь говорят: поезд подают, ехать можно будет. Со мною двое детей, два пуда пшена везу, справлюсь ли со всем этим одна. Как стала на поезд-то садиться, девочка у меня и упади под поезд, хочу ее поднять, – темь такая, что найти не могу, насилу подняла.

Приехала в Москву, иду к Батюшке. Обрадовался он нам, благословил детей.

* * *

Служил как-то раз Батюшка в нашем приходе, у первомученика архидиакона Стефана, пошли мы туда помолиться со старшей дочерью и зятем. Увидела моя дочь Батюшку, да и говорит: «Пойду сейчас домой, уберу, приготовлю стол, а ты зови-ка Батюшку к нам чай пить».

Кончилась обедня, выходит Батюшка из алтаря, удивленно так посматривает на меня: «Да ты здесь?»

– Батюшка, говорю, – ко мне чай пить!

А он так охотно соглашается:

– А проводишь ты своего Батюшку?

– Провожу.

Идем с Батюшкой вместе, а зять идет сзади. Пришли мы к нам. Батюшка заложил назад ручки, ходит по комнате веселенький:

– А все-таки мне нравится, как ты живешь-то!

Попили мы чайку, проводила я своего Батюшку домой. Прихожу обратно, а зять меня и спрашивает: «Что такой за Батюшка?» Объясняю я ему, что Батюшка духовный отец мой. А он говорит: «Шел я сзади вас и все смотрел и дивился: идете вы как все люди, а Батюшка идет по воздуху, палочкой помахивает; я так и сяк смотрю: что такое, – идет Батюшка и земли не касается».

* * *

В голодное время понадобилось зятю за хлебом поехать. Прихожу к Батюшке на совет: «Благословите за хлебом зятю поехать».

– Как его звать?

– Александр.

– Как тещу?

Стал Батюшка молиться:

– Ух, какой он, уж какой! Ну пусть едет, дай Бог.

Ну и правда, тяжелый характер у зятя был: самолюбивый, настойчивый, гордый, ужас какой.

Не везло нам одно время в деле. Я и думаю: пойду Батюшку позову – молебен на дому отслужить. Пошла к нему в девять часов утра: часов до четырех прождала я у него. Выйдет Батюшка, посмотрит на меня: «Жаль мне тебя, а пойти не могу». Я ему скажу: «Батюшка, Батюшка». Он уйдет, через некоторое время опять выйдет, опять то же говорит. Наконец выходит Батюшка: «Иди, целый день ты у меня засиделась, приходи завтра».

А нужно вам сказать, в это самое время уж больно мой муж был сердит на Батюшку.

Прихожу на другой день. Батюшка пошел со мной. Привожу его к себе, а у меня комнаты не топлены, закрыты, пришлось принять Батюшку в мастерской. Была у меня на руках внучка – Лидушка. Горько я о ней сокрушалась: не любил зять эту мою внучку. Стою перед Батюшкой, смотрю то на него, то на девочку, а сама горько плачу.

– Да ты что плачешь-то? – удивился Батюшка.

– Да как же не плакать-то, – говорю, – уж больно отец-то ее не любит.

Батюшка встал, погладил мою внучку по головке, поцеловал, благословил.

С тех самых пор полюбил ведь зять Лидушку, жалеть ее и играть с ней стал; а то бывало лежит девочка как колтушка, а он на нее никакого внимания.

* * *

Вышел такой случай – не хотела моя дочь меньшая, Зина, в церковь идти, да так заупрямилась, что никак не могу на нее ни платья, ни пальто надеть: выпрямила руки, как палки, не согну, не разогну. Измучила она меня вот как. Прошу Матерь Божию: «Помоги мне». Кое как одела, веду за руку, дело было зимой, а она все озирается, как бы удрать от меня. Так почти до самой церкви. Подвожу ее к Батюшке на исповедь, без очереди, становлюсь перед ним на колени, держу дочь за руки.

– Ты что, в церковь не хотела идти? Ну, иди сюда, Зинушка. – Стал ее Батюшка исповедывать.

Кончилась обедня, выходит Батюшка из алтаря, а я ее как раз первую и подвожу. Батюшка развернулся, да раз по щеке ее, так что по церкви раздалось. «Ну и ударил же Батюшка», – подумала я, а дочь говорит: словно погладил, ничего не почувствовала. Пошла дочь моя его провожать, а он ее вплоть до двери все за шею щипал.

* * *

Пожелалось мне очень иметь Батюшкину карточку. Прихожу к нему в кабинет и говорю: «Батюшка, как мне хочется иметь вашу карточку».

– Голубушка, да ведь я бы тебе дал, да у меня нету. Будет – дам. А я ему так смело отвечаю: «Что если бы сняться».

– Ну, что же, да, пожалуй, ладно.

Крепко я задумалась, как мне поступить. Пошла к образу Феодоровской Божией Матери, молюсь и прошу Ее помочь мне. Деньги у мужа были, а дать знаю, что не даст, что делать? Пошла из церкви к крестной моей дочери Жене, знаю, что деньги у нее есть, сказать только ей боюсь. Понабралась храбрости, да и говорю: «Хочется иметь Батюшкину карточку, как быть не знаю». Вынимает она из кармана сорок рублей и дает; с этими деньгами к Батюшке на другой день. – «Как же, Батюшка, – говорю, – сняться-то?» А он мне: «Посмотри-ка сколько народу-то и на парадном, и в кабинете, и на черном ходу, – везде народ, а ты подумала сниматься, где же тут?» Огорченная ушла я от Батюшки. Опять же к Владычице, молю: «Помоги мне, как быть». Не успела я дойти до ворот, пришла мне в голову мысль: «Сходи в фотографию, уплати деньги, принеси квитанцию Батюшке. Вмиг я это сделала, уплатила деньги, принесла Батюшке квитанцию. – «Вот и возьми ее, – развел Батюшка руками. – Серафима, смотри что она делает-то. Сказать мужу-то, Василию Петровичу, он ей задаст», – а сам радостный, веселенький.

Долго-долго Батюшка не снимался, много раз дочь моя Зина бегала, напоминала ему, все ему время не было. Подхожу как-то к Батюшке на исповедь, а он мне и говорит: «Я твое послушание исполнил – в трех видах снялся». Горько мне стало, как же это так, дала я Батюшке послушание. «Простите, – говорю, – Батюшка, что я Вам послушание-то дала». А он смеется: «Вот и тебе послушание...» Но этого послушания я до сих пор не исполняю.

Бегу я взять пробные карточки. Прихожу, мне говорят: «Батюшка только сейчас был». Я опять к Батюшке; пришла лежит он в кроватке, веселый: «А ты хотела вперед меня взять, ишь какая. Ну вот, подай-ка мне со стола-то. Какие-же?» – «Да вот, – говорю, показываю на одну, – это-то наш Батюшка, а это непохоже». – «Ну, эту и заказывай». – «Батюшка, у меня-то будет, благословите и другим». – «Ну вот видишь, и тебе и всем. Ну, дай Бог, что же с тобой».

Горела я сердцем, чтобы Батюшка мне карточку подписал. Подхожу ко кресту, а Батюшка смеется: «Поспеешь». Не поняла этих самых слов Батюшки, пошла к нему на квартиру, простояла целый день, так ни с чем и ушла. На другой день без всякой задержки, одной минутой Батюшка мне подписал.

* * *

Было такое предположение, что Батюшка в ссылку от нас уедет. Прихожу к нему и говорю: «Как же быть?» – «И там солнышко светит».

* * *

Заболела у меня рука. Батюшка мне говорит: «Иди к доктору». – «Батюшка, да я к докторам-то не хожу». – «Иди, иди, ты все от Бога чудес ищешь. Я за тебя помолюсь». При операции перерезали мне жилу, и доктор мне сказал, что палец мой сгибаться не будет. – «Верь ты мне, – посмеялся Батюшка, – будет сгибаться и будешь работать». Взял мою руку и много-много раз ее благословил.

* * *

Было нехорошо моей жиличке, никак она в церкви не могла стоять, валилась с ног, тянуло ее из церкви вон.

Пошла со мной к Батюшке на исповедь. Долго она перед этим не ходила в церковь. Почти всю всенощную продержал ее Батюшка на исповеди, так что народ возроптал. Постоит, постоит около нее, уйдет в алтарь, помолится, опять придет, а разрешительной молитвы не дает. Долго так продолжалось. «Скажи, что ты хотела с собой сделать», – наконец спросил Батюшка. «Батюшка, хотела себя загубить: подавал мне человек о трех головах веревки: тебе, говорит, лучше будет». – «Глупая, глупая, на кого ты своих детей-то оставила бы?»

После исповеди и причастия стало ей легче. «Дай тебе Бог доброго здоровья, Александра Ивановна, что к своему Батюшке меня сводила», – поблагодарила меня жиличка.

В голодное время поехали ребята этой самой жилички за хлебом. Долго не возвращались. Послала я ее убрать за меня в церкви. «Пойди, – говорю, – убери, я тебе за это хлебца дам, да, может, там и Батюшку встретишь, попросишь его за детей помолиться». Чистила она на лестнице подсвечник, проходил Батюшка мимо нее, она его и просит за детей. – «Ну, помолюсь, как имена-то их?» Дня за два до Пасхи приезжают дети, разутые, раздетые и рассказывают о крушении того поезда, в котором они ехали, – один единственный вагон остался, где они сидели, и тот перекувыркнулся. Ужас, чего только они не натерпелись, только что целы остались.

* * *

Переводили моего зятя из Мясницкой в Рогожский комиссариат. Вся в слезах пришла ко мне дочь и с ужасом в лице рассказывает о переводе мужа. Предполагалось, что жизнь ее вместе с этим сильно ухудшится. – «Иди к Батюшке», – посоветовала я ей. Не допустили мою дочь к Батюшке, когда она к нему пошла. Повела я ее сама на другой день. Встречаем мы Батюшку около самого крыльца и рассказываем, что дело это уже можно считать конченным, бумаги пересланы, как быть не знаем. «Приятель, поди-ка сюда, – обратился Батюшка к зятю, который тут же поодаль стоял, – ты похлопочи, а я помолюсь». Зять остался на прежнем месте.

Накануне отъезда Батюшки в Верею я была у него часа в три-четыре. – «Смотри, приходи завтра. Не забудь: последнюю обедню служу, девчонок приводи». – «А ну, как муж-то ворчать будет, да и детей-то ведь рано будить, не проснутся они, Батюшка!» – «Проснутся, проснутся, приводи!!!» – «Батюшка, благословите поехать отдохнуть! – «Поезжай, поезжай». – «Да что-то душа болит, Батюшка, большой охоты ехать-то нет, как словно в церкви что должно случиться». – «Говорю тебе, поезжай, отпускаю. Что тебе еще нужно, на все воля Божия».

Терпение, смирение и кротость. Последние словечки Батюшки.

Благословил и пошел домой.

Александра ЛАЗАРЕВА

Воспоминания публикуются по машинописи из архива Е.В.Апушкиной. Название в оригинале «Воспоминания Александры Ивановны Лазаревой».