Библиотека и историческая деятельность Московской синодальной типографии

(По поводу статьи г. П. Безсонова: Типографская Библиотека в Москве, ист. Очерк¹. Русская Беседа 1859 г. Кн. V).

1. В последней книжке Русской Беседы помещен «Исторический Очерк» библиотеки Моск. Синод. типогр. с примечанием редакции, в котором сообщается слух, будто бы типографская библиотека «будет увезена в Петербург и разбита по частям». Эта предполагаемая перемена в судьбе библиотеки представлена в виде «невежественного посягательства», которым хотят «разрушить целое вековое учреждение», уничтожить драгоценный живой памятник старины в самом лучшем её проявлении, разорвать союз с животворным историческим преданием, подорвать едва ли не единственные нити, связующие русской простой люд с книжностью, добровольно лишить себя могучего орудия просвещения и т. д. Но еще в более поразительном виде передан этот слух в самом «Историческом Очерке». Красноречивый автор его предуведомляет публику, что какие-то неблагонамеренные люди, «узнавши случайно о существовании типографской библиотеки и не потрудившись рассмотреть ее, прямо осудили ее на уничтожение, или раздачу, как вещь бесполезную, не имеющую употребления или приложения» (стр. 102), что кем-то, «из видов близорукого содействия просвещению (94)», предположено «разметать эту груду книг, лишить типографию ее истории, вынуть из этой истории душу...», и через это прекратить современную деятельность типографии, а тем самым уничтожить источник просвещения для целой России и проч.

Встречаясь почти на каждой странице статьи г. Безсонова с подобного рода ужасающими фразами, иной читатель в самом деле подумает: уж не замышляется ли чего-нибудь в роде страшного autodafe, не грозит ли в самом деле Типографской Библиотеке уничтожение, сожжение, по крайней мере расхищение... как не раз выражается г. Безсонов? Действительно, некоторые читатели, бывшие прежде совершенно покойными в отношении к Типографской Библиотеке, благодаря г. Безсонову стали серьезно опасаться за ее судьбу, и рассматриваемую статью его прочли с сочувствием, даже высказали это сочувствие печатно². Но как ни густ тот мрак, которым в настоящее время покрыта история Типографской Библиотеки, минувший и настоящий ее состав, наконец, минувшая и настоящая деятельность самой типографии, в следствие чего автору исторического очерка и открывалась полная возможность говорить обо всем этом, что ему было угодно, нашлись однако же люди, которые поняли дело в настоящем его виде и приняли рассматриваемый очерк с улыбкой, как ныне принимаются все торжественные риторические возгласы. Другие, напротив, встретили его с негодованием и взглянули на него, как на образец сочинения, в котором автор, увлекшись своей идеей, смешал частные, или даже свои личные интересы с интересами общественными, и первым сознательно или бессознательно придал общественное значение. Как бы то ни было, вопрос о Типографской Библиотеке, осуждена ли она на страшное autodafe, или, как естественнее думать, сделается достоянием науки, для которой доселе была недоступна, этот вопрос остается пока нерешенным. Вот почему, будучи несколько знакомы с делом, о котором идет речь, мы решились представить его в настоящем свете. Этим мы надеемся, во-первых, вывести из недоразумения публику, во-вторых, оказать услугу и самому г. Безсонову, который просит, чтобы кто-нибудь исправил составленный им «Очерк». Читатели, надеемся, убедятся, что опровергать подобного рода исторические очерки, где автору недостает знания существенных фактов, слишком нетрудно.

Итак, прежде всего спешим заявить перед публикой, что перемена, которая в настоящее время совершается в судьбе типографской библиотеки, состоит не в отправлении ее в Петербург, тем более не в расхищении, не в уничтожении ее, как это угодно говорить г. Безсонову (40), а ни больше, ни меньше, как в соединении ее с библиотекой патриаршей, с которой она исстари составляла одно целое. Далее, это, приводимое теперь в исполнение, соединение обоих библиотек, которое, будучи передано в ложном виде, по словам г. Погодина «заставило вздрогнуть все археологические и палеографические сердца», в сущности даже не представляет в себе ничего нового: оно было начато и на половину выполнено не далее, как в последних годах прошлого столетия, когда половина типографских греческих и славянских рукописей из Типографской Библиотеки была передана в Синодальную. Этот общеизвестный факт, имеющий огромную важность, как для истории Типографской Библиотеки, так и для современного вопроса о перемене в ее судьбе, г. Безсонов однако же почему-то совершенно выпустил из виду, несмотря на то, что с мужеством истинного героя отстаивает права собственности Типографии даже на такие рукописи, которые по распоряжению начальства взяты из нее еще в половине прошлого столетия и потом переданы были в Синодальную Библиотеку (стр. 100). Не имея однако же причин, как г. Безсонов, останавливать внимание читателей на мелочных фактах, с целью заслонить через это факт существенный, решающий в настоящем случае все дело, мы считаем нужным объяснить, что еще в 1786 году, «в следствие именного повеления императрицы Екатерины II, указом Святейшего Синода (от 10 марта) предписано было имеющиеся в Московской Синодальной Типографии рукописи, из коих «иные относятся к древности, а другие к редкости», передать для хранения в Синодальную Библиотеку³. Согласно с этим указом, в следующем же 1787 году и передано было из Типографской Библиотеки в Синодальную 534 рукописи, в числе коих было 65 рукописей греческих. После этого из 104 греческих рукописей, бывших до того времени в Типографской Библиотеке, в ней осталось 39, а из рукописей славянских, которых цифра прежде восходила до 1000, осталось и теперь остается около 500⁴. Почему эта остальная половина типографских рукописей тогда же, т. е. в одно время с означенными 534 рукописями, не передана была в Синодальную Библиотеку, чтобы не разрознивать собрания, мы не знаем. Заметим лишь одно, что большая часть переданных тогда рукописей была исторического, учительного и канонического содержания; в Типографской же Библиотеке из древних и вообще более замечательных рукописей оставлены были почти исключительно рукописи содержания богослужебного.

Из приведенного факта, надеемся, ясно следует, что 1) рассуждать в настоящее время о сохранении цельности состава Типографской Библиотеки, по крайней мере рукописной ее части, как в особенности важной, уже поздно; 2) что теперь приводится к окончательному выполнению то, что начато и на половину совершено в прошлом столетии, и поэтому Типографская Библиотека в своем составе теперь на разъединяется, а восстановляется, отсюда в 3) следует, что, приводимый теперь в исполнение проект о перемещении остальных типографских рукописей в Синодальную Библиотеку, вполне разумен, законен и сообразен с обстоятельствами дела. Нужно ли говорить о том, что упомянутый проект находится в совершенной гармонии с современными потребностями науки? Сознание необходимости централизировать московские рукописные библиотеки в интересах большего удобства ученых занятий и более успешной разработки рукописей – это сознание в кругу московских ученых явилось уже давно. Так известный знаток и ревностный возделыватель нашей старины О.М. Бодянский, которому в настоящем вопросе принадлежит едва ли не первое право голоса, еще в 1855 г. писал в своем исследовании «О происхождении Славянских письмен»: «Скудость нашего знакомства с церковнославянскими письменными памятниками непонятна. Что за сокровища находятся в известных хранилищах одной Москвы и ее окрестностей, не говоря уже о Новгороде, Белозерском, Соловецком и других монастырях северо-восточной Руси! Сколько, с одной стороны, издание их составляет настоятельную потребность для нашей и вообще Славянской словесности, столько, с другой, доступность их для желающих черпать сведения прямо из источника, в высшей степени необходима... Императорская Публичная Библиотека в состоянии удовлетворять живущих в Петербурге, и желающих изучать Славянскую старину; Москва, напротив, до сих пор лишена того, хотя числом любителей, статься может, превзойдет самый Петербург, между тем, как из одних лишь своих и ближайших к ней хранилищ, можно бы образовать превосходное центральное хранилище славяно-русских рукописных, памятников для средней России, с коим следовало бы соединить и замечательное собрание старопечатных книг прежнего Типографского Двора⁵». Другой знаток памятников нашей древней письменности и вместе собиратель их, В.М. Ундольский, высказал свое мнение даже прямо применительно к рассматриваемому нами вопросу. «Известно, говорит он, что еще в 1787 году передано было из Типографской Библиотеки в Синодальную 534 рукописи и в том числе 65 греческих. Поэтому все рукописные Славянские и иноязычные книги необходимо присоединить к Синодальному книгохранилищу. Часть книг печатных иностранных (то есть, типографских) еще прежде поступила в цензурный комитет, находящийся теперь при московской Академии. Туда могут быть отосланы и остальные, чтобы не дробить собрания Св. Димитрия Ростовского… Что же касается до книг церковной печати, им всем достойно и праведно храниться при самой Типографии, как первоначальнице, всех Русских типографий. Дублеты могут быть разосланы по усмотрению⁶». Мы слышали так же, что едва рассматриваемый проект сделался известен, к нему высказали свое сочувствие и некоторые духовные лица, по праву пользующиеся известностью истинных знатоков дела, именно: высокопреосвященный Исидор, прежний экзарх Грузии, а ныне митрополит Киевский, высокопреосвященный Филарет, архиепископ Черниговский, автор Истории Русской Церкви.

Прибавим к сказанному, что окончательное соединение обеих московских библиотек духовного ведомства вовсе не будет фактом отрывочным, выходящим из ряда других. Стремление переносить рукописные сокровища, особенно находящиеся в отдаленных монастырях, в места, где они более могут принести пользы, в этом ведомстве не только более и более сознается, но и приводится к осуществлению. Так еще при митрополите Платоне значительная часть рукописей троицко-лаврской библиотеки передана была в библиотеку Московской духовной академии (прежней лаврской семинарии), из чего главным образом и составилась там коллекция рукописей. Затем не дальше, как пять тому назад, богатая рукописная библиотека Соловецкого монастыря перевезена в Казань и присоединена к библиотеке тамошней духовной академии; в начале нынешнего года библиотека Новгородского Софийского собора перемещена в библиотеку Духовной академии С.-Петербургской; наконец, несколько тому месяцев назад, большая часть рукописей (236 рукописей; странно, от чего не все?) Иосифо-Волоколамского монастыря, с разрешения высокопреосвященнейшего Филарета, митрополита Московского, и при содействии автора описания патриаршей библиотеки, профессора А.В Горского, перевезены в Троицкую лавру и присоединены к собранию рукописей тамошней библиотеки академической. И кто не согласится, что все подобные факты, которые с точки зрения автора «Исторического Очерка» составляют акт расхищения, совершенно разумны, и без сомнения в высшей степени будут плодотворны для науки? Последнее отчасти уже доказано самым делом. Так Казанская академия, с перенесением в ее библиотеку Соловецких рукописей начала издавать журнал, который в нашей ученой литературе давно занял почетное место. Мы слышали, что и Московская академия, вследствие ли перемещения в ее библиотеку волоколамских рукописей, или независимо от этого обстоятельства, предполагает сделать некоторую реформу в издаваемых при ней «Творениях Святых Отцов», именно: открыть особый отдел для издания сочинений духовных писателей отечественных и памятников древней русской литературы вообще. Мысль эту, как и естественно было ожидать, приписывают профессору Горскому, которого церковно-исторические статьи, как-то: 6иorpaфии московских митрополитов и исследования о некоторых памятниках церковной литературы составляют лучшее украшение издаваемых при упомянутом журнале «Прибавлений». Нельзя не пожелать, чтобы мысль почтенного профессора поскорее приведена была в исполнение и не встретила никаких препятствий на своем пути. Троицко-академические ученые теперь имеют в своем распоряжении три прекрасные рукописные библиотеки (лаврскую, академическую и в последнее время большую лучшую часть), заключающие в себе в общем составе более 1500 рукописей. Странно было бы думать, что в самом месте, где они хранятся, из них долго не сделано будет должного употребления. Здесь-то нам, казалось бы, всего приличнее было бы основать то особое учреждение для издания памятников нашей старины, с особой для этого типографией, о котором писал в вышеприведенном нами месте г. Бодянский⁷. Нельзя не пожалеть также, что эти библиотеки доселе остаются неописанными, по крайней мере описания эти не изданы в печать. Кстати, заметим здесь, что для Троицко-лаврской библиотеки, отличающейся особенным богатством, в последние годы под руководством известного нашего библиографа В.М. Ундольского, тамошними библиотекарями благочинным Лавры Иларием и иеродиаконом Арсением составлен подробный каталог, который предполагается напечатать в Чтениях Моск. Историч. Общества. Мы видели упомянутый каталог совсем готовым к печати: он составлен по образцу Строевских, т. е. на основаниях чисто библиографических, но, как и последние, с строгой отчетливостью и с полным знанием дела.

Но возвратимся к Библиотеке Типографской. Согласно с распоряжением высшего начальства (от 15 ноября 1854 г.), предположено: 1. все остальные рукописи Типографской Библиотеки, как греческие, так и славянские, присоединить к патриаршему книгохранилищу, куда половина из них, как мы видели, поступила еще в 1787 г.; 2. печатные иностранные издания на языках латинском, греческом, польском и проч., передать в библиотеку Моск. Дух. Академии, куда, как мы видели из слов г. Ундольского, часть их уже передана была прежде; 3. рукописные и печатные памятники государственного и политического содержания (именно: дипломатические акты, указы, реляции, дипломы, паспорта, патенты, календари, рукописные ведомости (оригиналы), сочинения по части наук военных и морских и т. п.) отдать в соответственные сим предметам хранилища; 4. старопечатные славянские книги, которые в Синод. Типографии могут служить для справок и для образца шрифтов, оставить в ее библиотеке. Наконец, что касается до дублетов старопечатных книг, их предположено отдать в разные библиотеки духовно-училищного ведомства и, между прочим, в Библиотеку Публичную, из чего и составился миф, будто бы Типографская Библиотека будет увезена в Петербург и разбита на части.

Приведенный нами проект о перемещении типографских рукописей в Синодальную Библиотеку г. Безсонову был однако же очень хорошо известен, а между тем грозная филиппика его против расхищения Типогр. Библиотеки все-таки существует. Чтобы объяснить себе это странное явление, нужно взять в расчет, что подлинный смысл этой филиппики очень глубок, и по примечанию к ней редакции Рус. Беседы судить нельзя. Редакция или не могла, или не хотела понять г. Безсонова, потому что его статья направлена не против фантастического известия о раздроблении рукописей Тип. Библиотеки, что в особенности возмутило и не могло не возмутить большую часть читателей, а против действительного факта присоединения этих рукописей к Библиотеке Синодальной, или точнее, против общей мысли об отделении от типографии ее библиотеки вообще. В этом и состоит главная идея рассматриваемого очерка. Что же до исторической стороны дела, она к главной задаче статьи относится как риторическая фигура. Вот почему о невыгодах мнимого раздробления Типографской Библиотеки г. Безсонов говорит очень мало; напротив, его статья от начала до конца наполнена разнообразными вариациями на одну и ту же тему, что библиотеки, а в особенности рукописей, у типографии отнимать не следует, что это де, варварство, нарушение прав собственности, святотатство, моральное убийство целого ученого общества и т. п. Само собой разумеется, что и мы в своем разборе должны смотреть на дело с точки зрения автора, и мысль о мнимом раздроблении Типографской Библиотеки оставить в стороне, тем более, что для подтверждения разумности и необходимости присоединения типографских рукописей к Синодальной Библиотеке, надеемся, достаточно сказанного нами выше.

2. Приступая к разбору «Исторического Очерка», мы должны предупредить читателей, что этот очерк написан в том же роде, как и другие статьи того же автора, напечатанные в Русской беседе⁸. Поэтому, собственно говоря, этот мнимо-исторический очерк опровержения не заслуживает. Но, во-первых, в своей статье г. Безсонов касается очень многих важных вопросов (напр. об истории Типографской Библиотеки, ее современном составе и значении, об исторической деятельности самой типографии, об исправлении книг и проч.), которые предоставлены им в самом искаженном виде; во-вторых, в подтверждение своих фантастических открытий по упомянутым вопросам, он ссылается на документы Типографской Библиотеки и типографского архива, что может ввести читателей в недоразумение; в-третьих, это недоразумение уже возникло, потому что, напр., фантастическая мысль г. Безсонова о трехсотлетнем существовании Типографской Библиотеки уже принята многими, наконец, в-четвертых, автор угрожает читателям опасностью издать полную и без сомнения в том еще роде, историю московской типографии (39), прибавляя в конце статьи, что эта «книга упрочит за типографией непреходящую славу (105)». Вот почему мы решились статью г. Безсонова, по крайней мере главные пункты ее, подвергнуть подробному рассмотрению. Итак, чем же г Безсонов доказывает свою мысль о том, что Типографская Библиотека должна по-прежнему остаться при типографии? На первый план г. Безсонов выдвигает доказательства юридические. «Ныне, говорит он, можно доказать документально, что, находящиеся в настоящее время в типографии рукописи и книги, составляют неотъемлемую ее собственность, добытую путем ясным и законным (93), и поэтому, продолжая далее, Типографская Библиотека приобретает черту нравственной священности, которую потомству насиловать не следует (94)». В ответ на это можно бы сказать, что в настоящее время о правах на принадлежность находящихся в общественных учреждениях рукописей судят не по имеющимся на них древним припискам и пометам, а равно не по протоколам (93) и указам XVII века, а по тому, где эти рукописи могут быть сохраннее, и где могут принести больше пользы для науки; можно бы прибавить еще, что руководствуясь в этом отношении указываемыми г. Безсоновым правилами, пришлось бы все, как типографские, так и синодальные рукописи разослать по монастырям, из которых они собраны. Но оставим это и, становясь на точку зрения г. Безсонова, посмотрим, насколько прочны его юридические доводы.

«Учреждение Типографской Библиотеки, говорит он, совпадает с учреждением самой типографии и совпадает не только годом (т. е. 1553), но, даже можно (!?) сказать часом и минутой. Библиотека родилась вместе с типографией; типография была немыслима без библиотеки. Таким образом (?) это одна из самых старших русских библиотек какие только успели сохраниться до нас в своем целостном (?) составе. Уже по одному ее составу мы можем изучить любопытный вопрос, как понимала просвещение Россия, современная основанию типографии» и т. д. (42). Все это, если угодно, громко и красноречиво: но только правды тут нет даже на сотую долю. Утверждать, будто бы еще в XVI веке при типографии была библиотека, не говорим уже о библиотеке в нынешнем ее составе, значит ни больше, ни меньше, как морочить читателей, непосвящённых в тайны дела; потому что, спросим мы, кто же из знакомых хоть сколько-нибудь с делом не знает, что в наших исторических памятниках, по крайней мере тех, которые известны доселе, о существовании при типографии библиотеки в XVI веке нет даже и помину. Итак, нам остается прибавить только, что нет об этом решительно никаких известий и в памятниках рукописных, хранящихся в самой Типографской Библиотеке. В подтверждение своего, совершенно противоположного общему убеждению мнения, г. Безсонов уверяет, будто бы на собрание типографских книжных сокровищ делал пожертвования еще царь Иван Васильевич, и при этом приводит, вырванную без всякой связи из послесловия к московскому первопечатному Апостолу (1564) фразу: «не щадно даяше от своих царских сокровищ» (87). Чтобы разъяснить дело, мы считаем достаточным только привести указываемое г. Безсоновым свидетельство вполне и в связи: «В лето 61 осмыя тысячи (1553) – так говорится в упомянутом послесловии, – благоверный царь повелел устроити дом от своея царския казны, идеже печатному делу строитися и нещадно даяше от своих царских сокровищ делателем, Николы Чудотворца Гостунскаго диакону Ивану Федорову да Петру Тимофееву Мстиславцу, на составление печатному делу и к их упокоению, дóндеже и на совершение дело их изыде⁹». Ссылаемся на общий суд: ужели тут идет речь о пожертвованиях царя в библиотеку, и можно ли так уродливо перетолковывать свидетельства памятников?

Однако же подобные толкования в статье г. Безсонова встречаются почти на каждой странице. Так, говоря о состоянии Типографской Библиотеки в XVII веке, именно после самозванцев, и опять с целью доказать современные права типографии на ее библиотеку, г. Безсонов утверждает, будто бы «царь Михаил Феодорович и отец его, деятельный патриарх Филарет, назначили снова (заметьте, что о собирании книг из городов до этого времени нет и помину ни в памятниках, ни в рассматриваемой статье) собирать и привозить из городов на Печатный двор исправнейшие списки разных книг, наиболее потребных, чтобы по ним печатать с выбором. Так будто бы, прибавляет г. Безсонов, значится в послесловии к Филаретову Требнику, издания 1624 г., и в послесловии патр. Иосафа I «к 4-й части Трефологиона издания 1636 года» (43)¹⁰. Нет! Так «не значится», отвечаем мы, не значится ни в 1-й части Трефологиона, ни в Требнике: в 1-м о «собирании книг из городов» вовсе не упоминается,¹¹ а во 2-м, как известно, об этом говорится действительно, но только ни слова о Печатном дворе, так что на вопрос, куда именно по повелению царя Мих. Феод. и патр. Филарета Никитича были собраны «харатейныя добрых преводов (т. е. списков) древних книги», мы должны отвечать предположительно, по соображению с обстоятельствами дела. Между тем, так как делом исправления книг, для которого были вытребованы из разных городов харатейные рукописи, в это время заведовали не типографы, а сам патриарх и доверенные ему лица, и вообще дело приготовления к изданию книг в это время сосредоточивалось уже не на типографском, а на патриаршем дворе. то нельзя сомневаться в том, что упомянутые рукописи поступили в библиотеку патриаршую, а не типографскую¹², точно также в библиотеку патриаршую поступили книги и рукописи, вытребованные из разных монастырей при патр. Иоасафе. Никоне. Иоакиме¹³ и проч.

Рассуждая далее (88–93) о приобретениях, сделанных Типографской Библиотекой в последней четверти XVII века, г. Безсонов приводит несколько фактов из истории типографской библиотеки действительных, хоть и нисколько не новых, потому что они давно уже указаны В М. Ундольским¹⁴. Как бы то ни было, но из этих фактов, с которых г. Безсонову собственно и нужно бы начать историю Типографской Библиотеки¹⁵, так как другого ничего он не указывает, говорим, из этих фактов видно, что Типографская Библиотека, составлявшая прежде только часть патриаршей, и иногда складочное место для нее, во 2-й половине XVII века уже получила некоторую самостоятельность и сама приобретала книги и рукописи частью по назначению туда разных книжных сокровищ от светской власти и по пожертвованиям частных лиц, частью покупкой, но главное посредством мены на рукописи печатавшихся в ней книг. Но, во-первых, наш юрист сделал страшный промах: доказательства, приводимые им собственно с целью доказать современные права типографии на находящиеся в ней в настоящее время рукописи, никакой юридической силы не имеют, потому что, вопреки совершенно противоположным и притом усиленным уверениям г. Безсонова, исчисленных, им рукописей, приобретенных типографией в царствование Феодора Алексеевича, в настоящее время в Типографской Библиотеке вовсе не существует: иные из них перешли в библиотеку патриаршую (частью скоро после Петра Великого, частью в 1787 г.), большая же часть, конечно благодаря восхваляемой г. Безсоновым бдительности типографии, хранившей свои книжные сокровища как зеницу ока (40), совсем утрачены. Во-вторых, вместе с действительными фактами в рассматриваемом месте своей статьи г Безсонов, по обыкновению, опять примешал факты, существующие только в его воображении, напр., на стр. 89 он уверяет, будто бы библиотека Крутицкого (Ртищевского) братства в 1676 г. поступила в Библиотеку Типографскую, а между тем на самом деле даже неизвестно, была ли там особая библиотека. т. е книги, принадлежавшие обществу, а не отдельным его членам порознь. На той же стр. и на след. г. Безсонов так же чисто по одному вдохновению утверждает, будто бы «все рукописи и книги, собранные рвением митр. Павла Сорского и Епифания Славинецкого, немедленно после их смерти в 1676 году, по указу патриарха переданы были в типографию». Между тем на самом деле книги и рукописи Епифания Славинецкого, за исключением очень немногих, купленных в патр. библиотеку¹⁶, и отданных по его завещанию в монастыри и частным лицам, отосланы были при письме мон. Евфимия в1676 г. в Киев в братский монастырь¹⁷. Что же до библиотеки митр. Павла, то из нее действительно около одной трети книг поступили на Печатный двор, иные куплены, а другие отданы даром, «потому что инде не годятся»; остальные же книги и рукописи поступили частью в библиотеку патриаршую, частью розданы согласно с завещанием Павла, по монастырям и частным лицам¹⁸. Кстати, прибавим здесь, что библиотека монаха Евфимия, на которую г. Безсонов также изъявляет претензии, после смерти Евфимия вся передана в 1705 г. в библиотеку патриаршую¹⁹, а не типографскую, хотя Евфимий и исправлял должность типографского справщика.

Но всего забавнее высокопарное разглагольствование г. Безсонова «о трех, как он называет это, эпизодах в истории типографии и соответствующих им трех огромных собраниях рукописей и книг, из которых каждое отдельно равняется иной целой библиотеке» (95). Под этими словами он разумеет находящияся будто бы в настоящее время в Типографской Библиотеке огромные собрания рукописей и книг, принадлежавших известным литературным деятелям нашим XVII века: Симеону Полоцкому, Сильвестру Медведеву и Св. Димитрию Ростовскому. Тут г. Безсонов превзошел даже самого себя: он снова восхваляет при этом типографию за то, что она успела «оценить всю важность сокровищ, собранных известным ученым (Сим. Пол.), и силой своей организации, глубиной и обширностью основных начал успела восторжествовать над частным, и потому более узким предприятием» (95), снова превозносит древность «за умение беречь книжные сокровища, по крайней, мере при типографии», и снова выражает сильное, даже болезненное опасение, чтобы преследующие типографию хищные руки, не посягнули и на эти три драгоценные собрания – потерять которые для типографии было бы величайшим несчастьем, и не решились их разбить или разъединить... При этом наш оратор, вероятно для внушения овладевшего им страха и читателям, при последнем слове ставит несколько точек. Мы сначала думали, что тут речь идет о принадлежавших упомянутым ученым, печатных книгах, из которых действительно многие (в особенности книги Св. Дим. Ростовского, напр., его неполный экземпляр известного издания: Acla Sanctorum) находятся в настоящее время в типографии, но оказывается, что г. Безсонов тут имеет в виду преимущественно именно рукописи, и притом содержащие в себе сочинения упомянутых ученых, потому что далее (97) он рекомендует нашим ученым заняться исследованием этих рукописей, даже издать их в свете. И что же? Маневр г. Безсонова удался: не дальше как в 40 № Русской Газеты один из читателей его статьи, назвавший ее «дельною и замечательною, сообщающую много любопытных вещей» (действительно любопытных, даже изумительных!), счел нужным подать свое мнение, что библиотеку-де Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева и Димитрия Ростовского разъединять не следует: «они должны составить особые целые собрания, не смешиваемые с другими для других целей». Как видите, не один г. Безсонов, но и сам г. Погодин, веря первому на слово, мечтает разместить рукописи с сочинениями Сильвестра Медведева и пр. на особых полках, а может быть, и в особых залах. Каково же теперь положение людей, действительно знакомых с делом, людей, которым очень хорошо известно, что в Типографской Библиотеке никаких неизданных (и даже почти вовсе никаких) сочинений Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева и Димитрия Ростовского нет! Все почти рукописные неизданные сочинения (какие сохранились) упомянутых ученых давно уже и преспокойно хранятся в Синодальной Библиотеке²⁰. В типографской же из сочинений Сильвестра Медведева нет ровно ничего, из сочинений Симеона Полоцкого только два и притом давно напечатанных, именно: Душевная Вечеря (№ 1562) и Духовный Обед (№ 1590). Наконец из трудов Димитрия Ростовского два списка Розыска и один небольшой Сборник с материалами для календаря и Четь-Миней (№ 1603). Можно теперь судить, каково было бы положение Синодальной типографии, если бы она (советы г. Безсонова издать, то или другое из тип. рук., везде относятся преимущ. к типографии), вняв гласу своего ученого патрона, задумала под именем нигде неизданных памятников, издать по своим рукописям, наприм., Вечерю Душевную Симеона Полоцкого и потом отыскала бы несколько печатных экземпляров ее в своей собственной библиотеке!! Не правда ли, что тогда, в случае, если бы г. Безсонов после подал типографии какой-нибудь и действительно благой, и дельный совет, то уж никто бы ему не поверил?

Но мы ни можем с г. Безсоновым согласиться и на то, чтобы упомянутые три частные библиотеки были собственностью типографии и в смысле юридическом. Так, напр., из приведенного в его статье акта (96) открывается, что книги и рукописи Сильвестра Медведева, оставшиеся после его смерти, в 1692 г., по указу патр. Иоакима отданы были на Печатный двор старцу Феофану, но еще прежде 1700 г. они найдены были и при том в сундуках, как взяты были из Заиконоспасского монастыря, из кельи Сильвестра, в патриаршей ризнице и поступили в ее собственность²¹. А это дает право заключать, что библиотека Сильвестра Медведева, бывши назначена собственно в библиотеку патриаршую²², несколько времени оставалась на Печатном дворе для какой-нибудь особенной цели, напр., для разбора ее, описи и т. п. Тоже самое было и с библиотекой Димитрия Ростовского. Эта библиотека, после кончины святителя (в 1709 г.), Стефаном Яворским отослана была из Ростова в московский монастырский приказ именно с назначением ее в библиотеку патриаршую²³, но до передачи ее туда, как видно из приводимого Безсоновым, и по обыкновению им по своему перетолкованного акта (97), она несколько времени находилась в типографии, где была пересмотрена Феодором Поликарповым и под его наблюдением описана, а потом уже положена в патриаршую библиотеку²⁴. Очень может быть, что печатные книги еще тогда были отделены от слав. рукописей и оставлены при типографии, где доселе и хранятся, но нет сомнения, что рукописи тогда же были переданы в библиотеку патриаршую.

В заключение юридической распри между двумя библиотеками, скажем еще о забавных открытиях г. Безсонова, на основании которых будто бы типография не только имеет неприкосновенные права на те рукописи, которые находятся в ней теперь (заметьте – г. Безсонов не доказал прав ее ни на одну из таких рукописей; цитуемые им акты относятся к рукописям, уже несуществующим в библиотеке), но даже на рукописи, которые, по словам г. Безсонова, «перешли по разным случаям из Типографской Библиотеки в патриаршую, или лучше в Синодальную, очень простым способом взяты были на время, а потом остались (даже остаются... о ужас!) доселе (100)». В ответ на это о многих рукописях говорить не будем, хоть и уверены, что, говоря вообще, мысль г. Безсонова действительно оказалась бы верной, но только в совершенно обратном смысле. Посмотрим однако же, на какие рукописи указывает г. Безсонов. «Так, напр., продолжает он, рукописный экземпляр Геннадиевской полной Библии, составляющий ныне драгоценность библиотеки Синодальной, взят из Типографской и собственно принадлежит ей, так что вписан в один рукописный ее каталог, составленный 1679 г., как собственность (будто?) типографии: и очень понятно, если вспомним, где издавали (не лучше ли вспомнить, кем и по какому оригиналу она была издана?) первую московскую Библию». В ответ на это мы решаемся представить полную историю так неожиданно сделавшегося спорным, Геннадиевского списка Библии. Список этот сделан был «в лето 7007 (1499)... при архиепископе новгородском Генадии в. Великом Новгороде, в дворе архиепископле, повелением архиепископля архидиякона, инока Герасима». И отсюда ясно, что в начале он принадлежал новгородскому архиепископскому дому; потом в 1511–1522 г. он сделался собственностью моск. митр. Варлаама, который пожертвовал его «в обитель Живоначальной Троицы и препод. Сергия чудотворца «по своей душе и по своих родителях». Собственностью Троицкого монастыря, так называемая Геннадиевская (вернее герасимовская) Библия оставалась до половины XVII в. Очень может быть, что в промежуток этого времени она послана была царем Иваном Васильевичем IV к князю Острожскому, по его просьбе, когда он предпринял издание Библии, но гораздо вернее туда отправляем был другой какой-нибудь список, может быть, другой синодальный Иоакимовской (1558 г.)²⁵, а может быть, и еще какой, теперь затерянный. Как бы то ни было, в 1653 г. Геннадиевская Библия значится в каталоге книг, принадлежавших в это время Троицкому монастырю²⁶, и потом по делу об исправлении книг вместе с другими троицкими рукописями была оттуда вытребована, и, разумеется, в библиотеку патриаршую, а не типографскую, патриархом Никоном, от чего и доселе имеет на себе надпись «Библее Троецкаго Сергиева монастыря»²⁷ Затем около 1663 года, вероятно по поводу вопроса об издании в Москве полной Библии, эта замечательная рукопись из патр., библиотеки, конечно на время, передана была в московскую типографию, и вот объяснение, почему она значится в описи типографских рукописей 1679 г. Что с Геннадиевским списком Библии было после этого, мы не знаем, только в 1758 году он опять является в типографии, откуда был вытребован, в это время в Синод²⁸, а из Синода в 1792 г.²⁹ был передан в патриаршую библиотеку, как в первоначальное место своего назначения после вытребования ее из Троицкой библиотеки. Предоставляем теперь судить самим читателям, какая библиотека имеет больше прав на Геннадиевскую Библию: Синодальная, или Типографская. Другая синодальная рукопись, которая по мнению г. Безсонова также составляет собственность московской типографии, и «на которую Синодальная Библиотека не может представить доказательств владения» (100), это сборник посланий российских митрополитов (№ 562), потому что эта рукопись завещана в типографию Павлом митр. Сорским и Подонским (91, 100). На это мы заметим, что митрополит Павел (если только г. Безсоновым верно передано содержание акта) мог завещать книги в Типографскую Библиотеку и при том с назначением их будто бы в справную палату (91), какие ему было угодно. Только мы можем уверять г. Безсонова, что рассматриваемый сборник составляет исконную собственность библиотеки не типографской, а патриаршей, потому что значится в описи патриаршей ризной казны, и книг патриарха Филарета Никитича, составленной еще в 1631 году³⁰. Но как же, этот сборник, которым, действительно, как замечает г. Безсонов, Синодальная Библиотека может гордиться, мог попасть в библиотеку митр. Павла? Ответ на это очень простой: митроп. Павел в 1664–75 годах брал из патр. библиотеки книги и рукописи для временного пользования³¹ и мог, разумеется, не возвратить некоторые из них, а потом они вместе с его собственными книгами (и в числе их упомянутый сборник) могли быть переданы на Печатный двор. Прибавим к этому, что послания российских митрополитов на Печатном дворе пробыли очень недолго, потому что в 1681 г., вместе с другими рукописями, «из приказу книг печатного дела были взяты к великому государю в верх³², откуда потом и перешли опять в Патриаршую Библиотеку.

Когда же и каким образом, спросят нас, образовалось собрание рукописей и книг при Типографском дворе, которое в XVII по крайней мере веке, существовало несомненно, и какие из рукописей, находящихся в Типогр. Библиотеке, в настоящее время принадлежат ей как собственность, «добытая, как выражается г. Безсонов, путем ясным и законным?» Чтобы ответить на эти вопросы, особенно на последний, вполне удовлетворительно, нужно очень многое: для этого нужно разобрать типографский архив, пересмотреть описи библиотек Патриаршей, Типографской, Царской, монастырских и пр., находящиеся в рукописях разных наших древлехранилищ и архивов, сличить эти описи с манускриптами синодальными и типографскими и пр., привести в ясность все находящиеся на них приписки, пометы, разыскать и исследовать все сохранившиеся до нашего времени документы, относящиеся к собиранию нашими патриархами, царями и частными лицами книжных сокровищ и т. д. Но все это мы предоставляем г. Безсонову, взявшему, как выше сказано, на себя труд написать полную историю как Типографии, так и ее Библиотеки, книгу, которая, как он уверяет, будет «полезнейшею из полезнейших (105)». Что же до нас касается, то, не имея под руками всех нужных материалов, да притом и не желая утомлять читателей мелкими библиографическими подробностями, мы берем на себя скромный труд ответить на указанный вопрос только приблизительно, на основании данных, уже обнародованных и известных всем и каждому.

Приступая к делу с такими ограниченными средствами, мы по необходимости должны начать речь издалека, именно сначала решить общий вопрос: когда и каким образом в рассматриваемую эпоху, т. е. со времени основания Москов. Типографии, могли составиться и составились организованные собрания книг и рукописей в Москве вообще? Ответ на последний вопрос не столь затруднителен. Каждый факт в истории образования народа, каково напр. появление Библиотеки, является, как следствие внутренней в нем потребности. Но просвещение наше, в последней половине XVI и в первой половине XVII в., особенно в Москве, которая в этом отношении шла почему-то даже позади других городов (напр. Новгорода), как известно, стояло очень низко. Это так несомненно, что мы не считаем нужным даже доказывать. Такие свидетельства, каковы, напр., свидетельства Стоглава, не допускают никаких возражений. Поэтому в Москве во все это время, если и были частные библиотеки, каковы, напр., при дворах митрополитов и при дворе царском³³, то говоря вообще, сравнительно с другими городами, напр., с Новгородом, книг и рукописей было очень немного. От того-то между сохранившимися рукописями из рассматриваемой эпохи, мы видим множество рукописей, писанных или бывших в это время в Новгороде, Пскове, в монастырях: Троицком, Волоколамском, Белозерском и проч.; но разве как редкость можно встретить рукопись, писанную или хранившуюся в это время в Москве. Здесь в XVI в. даже не было хороших писцов. Это, кроме свидетельств Стоглава, подтверждается фактами: митропол. Макарий посылал переписывать свои Четь Минеи для царя Ивана Васильевича в Новгород³⁴. Сам царь Иван Васильевич, когда захотелось ему иметь полный список Библии, поручил это дело Волоколамскому иноку Якиму (ныне синодальный, так называемый Иоакимовский 1558 г). Тем меньше можно предполагать в рассматриваемую эпоху возможность образования в Москве собрания рукописей греческих и в особенности иностранных книг. Во-первых, тогда в Москве вовсе не было знающих греческий язык; во-вторых, после Флорентинского собора и после завоевания Константинополя турками, с греками у нас прекратились почти всякие сношения. Притом же после этого греки и вместе греческие рукописи были заподозрены в ереси, в латинстве. Потому-то патр. Филарет Никитич на представление архимандрита Дионисия выключить из русского служебника слово: и огнем, на основании одного указания на греческий подлинник, не согласился, а счел нужным войти в сношения со всеми восточными патриархами. По этой же причине и славянские богослужебные книги у нас долго правили на основании одних славянских списков. Тем сильнее у нас было в XVI веке предубеждение против запада и против всего западного и, разумеется, прежде всего против печатанных там книг. Это предубеждение после событий во время самозванцев обратилось в радикальную ненависть: на католиков у нас с этого времени стали смотреть точно так же, как на татар; поэтому на соборе 1620 года патриархом Филаретом Никитичем решено было перекрещивать обращающихся из латинства. С этим вместе, разумеется, еще более усилилось отчуждение от плодов западного образования и западной науки: дошли до того, что заподозрили в ереси даже книги славянские, печатанные в южных типографиях. Так на соборе 1627 г. было решено: «Учительное евангелие» Кирилла Транквиллиона и друг., его сочинений сжечь и впредь никаких литовских книг не покупать³⁵. Как известно, отчуждение от всего западного и прежде всего от западного просвещения упорно продолжалось у нас и в последней половине XVII в. Правда, в это время являются приятные исключения. Таковы были боярин Ртищев, Ордын Нащокин, Матвеев и проч. Таковы были приехавшие к нам с юга ученые. Но против них стояло большинство, продолжавшее смотреть на вещи с прежней точки зрения. От того и действия Никона возбудили против себя сильный протест, от того и в последствии при патр. Иоакиме и Адриане на людей, знакомых с западным образованием, каковы были Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев, Лихуды и проч., у нас продолжали смотреть подозрительно: все исчисленные нами лица, как известно, были заподозрены в ереси. Не многим чем выше в сравнении с предшествующей эпохой стояло у нас просвещение собственно русское. Жалобы современников на господствовавшее в это время невежество, столь же почти были сильны, как и прежде. Между этими жалобами мы слышим и жалобы на недостаток книг. Епифаний Славинецкий горько жалуется на недостаток в Великороссии печатных и рукописных книг слова Божия³⁶. Паисий Лигарид причиной народных волнений во время Никона признавал невежество, а причиной невежества отсутствие в Москве народных училищ и библиотек³⁷.

Из сделанного нами очерка состояния нашего образования в XVI–XVII в., надеемся, ясно следует, что если к концу этого периода в Москве являются организованные библиотеки, состоящие из славянских и греческих рукописей, и, в особенности иностранных ученых изданий, каковы были, по дошедшим до нас известиям, в то время библиотеки Патриаршая и Типографская, то объяснять происхождение их из общей внутренней потребности просвещения мы не имеем никакого права. Явление это объясняется гораздо проще: та и другая библиотека были вызваны побуждениями чисто внешними, именно вопросом об исправлении богослужебных книг. Не будь этого обстоятельства, упомянутые собрания были бы явлением невозможным: они не могли бы явиться у нас даже в XVIII в.

Как бы то ни было, но в следствие указанного обстоятельства самый вопрос о времени образования московских библиотек принимает более простую форму: он совпадает с вопросом об исправлении книг. А так как исправление книг у нас начато собственно патриархом Филаретом Никитичем³⁸, то и истории московских библиотек древнее его времени возводить нельзя. К этому времени, по нашему мнению, относится и основание Библиотеки Патриаршей, если принимать последнее слово в серьезном его значении.

Но, как известно, самый вопрос об исправлении книг у нас подвигался вперед очень медленно, и сначала поставлен был не в надлежащем виде. До патриарха Никона у нас надеялись исправить и действительно исправляли книги посредством сличения их с одними славянскими рукописями³⁹, тем более, что, как мы уже заметили, им верили больше, чем рукописям греческим. Сообразно с этим и книги собираемы были одни славянские. Так делали патриархи Филарет⁴⁰, Иоасаф I⁴¹ и в первые годы своего патриаршества даже патриарх Никон⁴². Поэтому, если и были во все это время в Москве книжные собрания, то эти собрания, без сомнения состояли из одних лишь славянских рукописных и печатных книг. Это как нельзя более подтверждается составом библиотек современных, рассматриваемой эпохи. Так в библиотеке патриарха Филарета Никитича, по описи 1630 г., значится около 100 рукописей и около 250 печатных книг, но между рукописями нет ни одной греческой, а между печатными книгами иностранная только одна и притом с следующей рекомендацией: «книга в десть, немецкой печати неведомо какая»⁴³ . В другой описи библиотеки того же патриарха⁴⁴, где исчислены преимущественно рукописи (большей частью те же, что и в предыдущей), поименовано несколько рукописных и печатных книг греческих, но цифра их (6) совершенно ничтожна, и потому появление их мы должны объяснять случайностью. Тем менее можно ожидать, чтобы Патриаршая Библиотека была снабжена греческими и вообще иностранными книгами при патриархах Иоасафе I и Иосифе, потому что даже в библиотеке патриарха Никона, если брать ее в том составе, в каком она была в первые годы его патриаршества, иностранных сочинений было очень немного⁴⁵. Вот почему, если бы кто стал утверждать, что в Москве в первой половине XVII в. существовала библиотека одна или несколько, состоявшие не из одних славянских рукописей, но вместе и из рукописей греческих, а тем более из ученых иностранных изданий, то такую мысль по всем правам можно назвать голословным предположением, нисколько не сообразным ни с потребностями времени, ни с дошедшими до нас известями.

Совсем другое дело 2-я половина XVII в. В это время образование в Москве таких библиотек становится явлением совершенно понятным. Со времен патр. Никона исправление книг, как известно, приняло у нас другой характер. Признано необходимым славянские книги сверять уже не с одними древними славянскими списками, но и вместе с греческими подлинниками, а от этого оказались нужными и греческие рукописи. В то же время, приехавшие тогда в Москву киевские ученые, бывшие знакомыми с европейской наукой, указали и на другое пособие, необходимое для дела исправления книг – на печатные иностранные издания, и деятельный патриарх не замедлил удовлетворить открывшейся потребности. Это было тем удобнее, что те же самые люди, которые навели патриарха на настоящий путь, т. е., прибывшие в это время в Москву греческие иерархи и южнорусские ученые, указали вместе и способы приобретения книжных сокровищ. И вот, по совету Епифания Славинецкого⁴⁶, патриарх отправляет на восток Арсения Суханова, который в 1655 г. привозит оттуда около 700 греческих и славянских рукописей. В то же время, по совету другого своего помощника, Арсения Грека, патриарх Никон начинает покупать книги греко-латинские, напечатанные «в Риме, Париже и Венеции»⁴⁷, а книги славянские собирает из монастырей. Преемники Никона, повинуясь новому взгляду и направлению, продолжают действовать в духе своего предшественника. После него в древних славянских рукописях, а равно и в иностранных книгах, открывается новая нужда. Это борьба с раскольниками и с католицизмом. Присоединим сюда общее движение нашего просвещения, начавшееся в Москве после присоединения Малороссии и польской войны, усиление наших сношений с иностранцами, явление в Москве таких людей, какими были Ордын Нащокин и Матвеев, имевшие свои библиотеки, постоянный наплыв с юга ученых, получивших образование в польских и западных академиях, и привозивших с собой, или после приобретавших иностранные книги, которые переходили потом в наши общественные книгохранилища⁴⁸, приезд в Москву Лихудов и заведение ими греко-латинской академии и проч., и проч., и тогда нам ясно будет, отчего в наших библиотеках, в рассматриваемую эпоху являются не одни славянские книги и рукописи, как это было при патриархе Филарете Никитиче, но вместе и книги на языках греческом, латинском, польском, немецком и проч. Такими библиотеками в последней четверти XVII в. у нас являются библиотеки: Патриаршая, Типографская, верховая и вообще Царская, Библиотека Посольского Приказа и т. д. Но опять повторяем – предположить у нас существование такой библиотеки до половины XVII в. было бы ни с чем не сообразно.

Обращаясь в частности к Библиотеке Типографской, мы без сомнения должны признать, что и она не могла быть исключением из общего правила. Но этого мало: в другие наши книгохранилища, напр. в Библиотеку Посольского Приказа, собираемы были книги с целями общими, по крайней мере совершенно независимыми от исправления богослужебных книг. Сюда же напротив, по крайней мере сначала, если и поступали иностранные книги, то это единственно с последней целью. Вот почему и образование Типографской Библиотеки в том виде, какой она имеет ныне, т.е. в связи ее с иностранными изданиями, по нашему мнению, началось не далее, как с последней половины XVII в., когда был поднят вопрос об исправлении книг по греческим подлинникам.

Не многим чем раньше могло образоваться в этой Библиотеке и собрание книг и рукописей славянских. По крайней мере, по нашему мнению, его нельзя возводить даже ко временам Филарета Никитича, когда начали у нас сличать и исправлять печатаемые книги с древними славянскими списками⁴⁹, потому что в это время, как мы сказали уже, дело исправления и главный надзор за печатанием производились на патриаршем дворе⁵⁰ А где производилось самое дело исправления, там без сомнения были и рукописи, по которым происходило сличение. Но этого мало: о прежнем времени, т. е. о периоде до патр. Филарета Никитича, можно предполагать, что в Типографию тогда поступали по крайней мере оригиналы, т. е. рукописи, по которым производилось печатание. Но в это время там едва ли оставались и самые оригиналы, потому что есть основание думать, что по окончании печатания, вероятно для окончательной поверки по ним напечатанных книг, они отправляемы были в Патриаршую библиотеку. Так, в описи книг патр. Филарета Никитича (1630 г) читаем: «В коробе в лубяном книги свидетельствованные, с которых книг на Печатном Дворе печатаны печатные книги».

Соображая все вышесказанное, естественно прийти к заключению, что история образования типографской библиотеки собственно начинается уже после Филарета Никитича, в патриаршество патриархов Иоасафа I и Иосифа. В это время, как увидим, исправлением книг и вместе сличением их с древними славянскими списками, снова начинают заведовать сами типографщики, а поэтому в типографии и не могло не явиться собрание слав. рукописей, по которым происходило сличение и исправление. Правда, и тогда большого собрания рукописей при типографии образоваться не могло, потому что метод исправления книг в это время снова сделался почти таким же, каким он был до Филарета Никитича, т. е. исправители правили книги, руководствуясь собственным разумением; по крайней мере этому собранию тогда было положено основание. Но вот началась эпоха исправления книг уже в серьезном виде и с серьезной точки зрения. Для типографии открылось новое, обширное поприще деятельности: решено было исправлять печатаемые книги по греческим подлинникам; поэтому понадобились книги не одни славянские, но вместе и греческие рукописи, и иностранные печатные издания. Правда, делом исправления теперь занимались уже не сами типографщики, как это было при патриархе Иосифе, но люди посторонние, даже жили они не при типографии, а при патриаршем дворе, или по монастырям; но по роду своих знаний, притом же обязанные смотреть за самим печатанием, большую часть своих обязанностей они должны были исполнять в самой типографии. Теперь очень естественно, что там, вместе с исправителями должны были явиться и сами книги, и рукописи, нужные для их дела. А так как исправлением книг заведовали теперь сами патриархи, то естественно, что назначенным для этого лицам они давали вместе и средства, необходимые для их занятий. И вот причина, почему патриаршие книги и рукописи, собранные, как известно, собственно, с целью исправления наших богослужебных книг, начинают переходить из библиотеки патриаршей в Типографию. Иногда патриархи давали их исправителям и справщикам на дом⁵¹, но всего чаще отправляли в самую типографию. Разумеется, эти книги и рукописи отправляемы были туда на время, на случай надобности, но так как исправление книг продолжаемо было и после Никона, то патриаршие книги и рукописи оставались в Типографии иногда надолго, а другие остались и навсегда. Естественно так же, что в Типографии оставались и те рукописи, которые патриархами назначаемы были для напечатания, т. е. рукописи уже исправленные и одобренные. Есть так же основание думать, что в XVII в. патриаршие книги и рукописи иногда отправляемы были на Печатный двор, собственно, как в складочное место, по недостатку дли них места в Патриаршей Библиотеке. Таковы, напр., подносные экземпляры киевских и других изданий, которые присылаемы были патриархам. Так в Типографии мало-помалу накопилось собрание рукописей и печатных книг – образовалась собственная Библиотека. Мы выше видели, что впоследствии Типография приобретала книги и из других, источников, напр., покупкой, посредством мены печатных книг на рукописи и т. п., но в главном своем составе она обязана своим происхождением библиотеке Патриаршей. В XVII в. из последней библиотеки огромными партиями постоянно переходили туда и рукописи, и печатные книги, а в XVIII в. рукописи были возвращаемы из Типографской Библиотеки в Патриаршую, а из последней в первую передаваемы были печатные книги, и это повторялось несколько раз. От того-то, напр., в 1721 г, в Патриаршей Библиотеке, не смотря на огромное количество рукописей, собранных патриархом Никоном и Иоакимом, и не смотря на поступление в нее нескольких рукописных библиотек (Павла Сир., монаха Евфимия, Димитрия Ростовского и проч., мы видим в ней только 224 рукописи⁵², да и печатных книг гораздо меньше, нежели сколько можно было ожидать по сделанным ею в этом отношении приобретениям, а в 1722 г. в Патриаршей Библиотеке является вдруг одних греческих рукописей 344, и затем в 1788 г. греческих рукописей 401, а славянских 849. Ясно, что в промежутке между 1721 и 1788 г. в Патриаршую Библиотеку возвращены были рукописи из Типографии⁵³, куда прежде переданы были по разным случаям в XVII и в начале XVIII в. О возвращении из Типографии в Патриаршую Библиотеку слав. и греч. рукописей в 1787 г. мы говорили выше; поэтому здесь остается заметить только, что в том же году из последней Библиотеки в Типографскую было передано несколько иностранных печатных книг (47 соч.); но прежде несколько раз печатные книги из Патриаршей Библиотеки в Типографию передаваемы были в гораздо большем количестве, из чего главным образом там и составилось собрание иностранных изданий.

Теперь не трудно определить и современные отношения Типографской Библиотеки к Патриаршей, о чем так хлопочет г. Безсонов в своей статье (100). Ясно, что большая часть рукописей и печатных книг, хранящихся в настоящее время при Типографии, составляют принадлежность моск. патриархов, а сама Типографская Библиотека была и есть ни больше, ни меньше, как часть древнего патриаршего книгохранилища. На это можно было представить доказательства фактические, осязательные, но это снова вовлекло бы нас в мелкие и сухие библиографические разыскания. Итак, оставляя их на случай возражений со стороны г. Безсонова, в настоящей раз мы ограничиваемся след. замечаниями: 1) на многих, хранящихся в настоящее время при Типографии рукописях, существуют подписи, свидетельствующие о принадлежности их Патриаршей, потом Синодальной Библиотеке; 2) на многих типографских, в особенности пергаментных рукописях находятся надписи половины XVII в., свидетельствующие о принадлежности их разным монастырям, как то: новгородским, псковским и т. п., а из монастырей собираемы были книги в Библиотеку Патриаршую, а не Типографскую; 3) большая часть типографских рукописей и печатных славянских, и иноязычных книг доселе значится в каталогах Синод. Библиотеки, частью напечатанных, частью рукописных; 4) в частности, на многих греческих рукописях сохранилась надпись: Арсений, доказывающая, что эти рукописи вывезены были с Афона Арсением Сухановым по поручению патриарха Никона.

Нужно ли теперь оспаривать фантазию г. Безсонова, будто бы Типографская Библиотека «изначала была учреждением самостоятельным и составилась не случайно, а обдуманно, сознательно, и проч., и проч. (74–76), будто бы в нее собираемы были книги, между прочим с целями техническими (47), будто бы при Типографии в XVII в. даже состоял особый агент (библиотекарь), который вместе с другими членами общества разыскивал и приобретал для нее книжные сокровища; будто бы иностранные издания Типография сама выписывала непосредственно из-за границы через Посольский Приказ (88–89) и т. д., и т. д. Все это и многое другое, такие небылицы, разбирать которые было бы даже смешно. Вот почему, оставляя все прочее, что сказано г. Безсоновым относительно истории Типографской Библиотеки, мы прямо переходим к современному ее составу, тем больше, что эта сторона дела представлена в статье г. Безсонова еще в более превратном виде, нежели та, которую мы уже рассмотрели. А это может ввести читателей в совершенно напрасные недоразумения: в Типогр. Библиотеке могут искать того, чего в ней вовсе нет и никогда не было, и вообще составить о ней такое понятие, которое нисколько не отвечает делу. По всему этому о Типогр. Библиотеке в настоящем ее составе мы намерены сказать подробнее.

4. Обращаясь к современному составу Типографской Библиотеки, г. Безсонов делит ее на две неравные половины: на библиотеку корректурную, состоящую из недавних. печатных образцов для продолжающихся изданий, и библиотеку основную, т. е. библиотеку, о которой у нас идет теперь речь. О первой библиотеке, вовсе впрочем не заслуживающей такого названия, г. Безсонов не говорит ничего; о второй говорит очень много (стр. 45–65), но результат выходит тот же самый, т. е. о Типографской Библиотеке равно ничего не узнает читатель; это потому, во-первых, что, как оказывается из дела, г. Безсонову Типографская Библиотека известна столько же, сколько и ее история, во-вторых, потому, что он рассуждает не о составе Библиотеки, а о том, с каких сторон, и в каком отношении она нужна, или, точнее, может быть полезной для современной типографской деятельности. Последняя мысль послужила автору и основанием для принятого им деления типографских книг и рукописей на разряды. Этих, в действительности большей частью вовсе не существующих разрядов, или отделов Типографской Библиотеки г. Безсонов насчитывает 10. Пересмотрим хоть некоторые из них.

К 1-му отделу г. Безсонов относит «рукописные подлинники печатных в Типографии книг» ... составляющие, как он выражается, «памятник нравственных и практических ее поступков, так сказать – историю души и тела Типографии». Сюда же, как кажется, г. Безсонов причисляет и типографские славянские рукописи вообще (если только он не пропустил их вовсе при своем остроумном делении), утверждая, что как подлинники, так и рукописи совершенно необходимы для современной типографской деятельности (для справок, соображений и убедительности) и, что Типография из всей своей истории едва ли помнит хоть один день, когда не обращалась бы к своей Библиотеке». На это мы заметим только, что Типография из всей своей деятельности, по крайней мере в последние сто лет, едва ли помнит хоть один день, когда бы она обращалась к своим рукописям! с указанной г. Безсоновым целью. Подобные обращения решительно выходят из круга ее действий: когда она печатает что-нибудь, напр. Часослов, то, по собственными словам, г. Безсонова (46), печатает его с «экземпляра предшествовавшего издания». Вот почему, если она, когда и обращается к своей Библиотеке, то к Библиотеке корректурной, к печатным, так называемым, образцовым экземплярам, с которых книга печатается обыкновенно буква в букву.

К 3-му разряду г. Безсонов причисляет типографские рукописи, которые доселе не изданы, но которые «еще могут быть отпечатаны впредь, потому что или достоинство их не изменилось со временем, или они доселе не заменены ничем лучшим, или же просто любопытны как древность». Подобного рода рекомендации и советы издать то или другое, которыми наполнена вся статья г. Безсонова, всюду, как уже замечено было, обращены им к Типографии. «Ей, говорит он, много дано» (58), а потому много и взыщется. Но тут наш советник, как недавно выразился один критик о новом переводчике Юлия Цезаря, что называется, падает вниз головой с 4-го этажа, и попадает на ту же историю, какая вышла, как мы видели, с хранящимися будто бы в Типографии неизданными сочинениями Симеона Полоцкого. В примере сочинений, отнесенных им к 3-му отделу и будто бы нигде у нас не напечатанных, он представляет типографские списки, заключающие в себе славянский перевод Барония и переводы греческих Святых Отцов князя Курбского. Г. Безсонов даже обязательно предлагает Типографии взять на себя труд в упомянутых переводах, перед изданием их, кое-что поисправить (каков! хочет исправлять Курбского!), уверяя, что издание напечатанных по такому способу этих и подобных памятников, принесет Типографии огромный доход. «Это, говорит он, фонды будущих доходов Типографии». Считаем нужным предупредить гг. типографских деятелей, что советы г. Безсонова, в этом случае, советы Ахитофеля – советы предательские, потому что летописи Барония в том виде и в переводе, в каком они существуют в типографских рукописях, а равно и типографские списки с переводами Курбского давно изданы и притом в Московской же Типографии. Этого мало: печатные экземпляры упомянутых изданий существуют даже в Типографской Библиотеке, и притом эти издания сделаны, кажется, именно с Типографских рукописей, которые г. Безсонов называет нигде не изданными⁵⁴. По крайней мере это несомненно относительно летописей Барония. Можно теперь судить, насколько знаком г. Безсонов с Типографской Библиотекой и с древней нашей письменностью вообще, и как удачно он умеет давать советы относительно издания древних памятников. Ничуть не лучше советы г. Безсонова и относительно употребляемых Типографией славянских, шрифтов. Об этом он, с свойственным ему одному красноречием, разглагольствует по поводу хранящегося будто бы в Типографской Библиотеке особого отдела (4-й) рукописей, замечательных в художественном отношении. Считаем нужным объяснить читателям, что в Типографской Библиотеке по этой части ничего замечательного нет; если же и есть кое-что, то тоже самое можно найти в любой, даже небольшой, рукописной библиотеке. Вот почему, если бы Московская Типография против своего обыкновения и решилась ввести у себя по части шрифтов и орнаментов изданий что-нибудь новое, и именно на основании древних рукописей, то хороший советник порекомендовал бы ей за материалами обратиться в Библиотеку Синодальную, Троицкую, Публичную и т. п., а всего ближе воспользоваться тем, что по этой части уже сделано другими. Так, напр., почему бы Типографии не ввести у себя славянский шрифт Шафариковский, принятый у нас для ученых изданий в типографии московской университетской и в типографии Академии Наук. Но г. Безсонов и тут хочет помешать делу своими предательскими советами. Шрифт Шафариковский, видите ли, для русских не годится, как новизна, а Московская Типография должна держаться старины. В книге, напечатанной Шафариковским (пражским) шрифтом, прибавляет г. Безсонов в виде доказательства «наш простой народ не прочтет ни строки, отозвавшись, что это по-нашему, не по церковному. Здесь отзывается факт действительности: что наше, то и понятнее и лучше (52)». Т. е. как видите, Типография Московская, по мнению г. Безсонова, при выборе шрифтов должна применяться ко вкусу простого народа, а не развивать и не направлять этот вкус. Делать к этому мудрому совету г. Безсонова какие-либо объяснения, конечно, было бы излишне: дело говорит само за себя.

К 5, б, 7 и 8-му отделам г. Безсонов относит хранящиеся в Типографии старопечатные книги, с разными подразделениями. Большую часть этих книг он также советует Типографии перепечатать вновь, иные целиком, а другие в переделки (57), имея в виду с одной стороны нравственную пользу читающих, с другой, выгодный сбыт упомянутых книг между простым народом, и раскольниками. Заметим по этому случаю, что как ни странен повторяемый уже в другой раз совет г. Безсонова издавать древние памятники, предварительно исправив и переделав их, а Типография действует именно в этом духе. Так еще недавно в Московской Типографии перепечатан огромный Иосифовский (1643 г.) «Соборник (сиесть собрание слов исполнено толкований богословских и философских, гражданских и нравных разумений), но предварительно в нем исправлен язык и содержание, т. е. то и другое изуродовано. Поневоле скажешь: хоть бы у старообрядцев Московской Типографии поучиться способу перепечатки старопечатных книг. Конечно по другим побуждениям, но старообрядцы, как известно, в этом случае идут совершенно в уровень с современными требованиями науки, т. е. перепечатывают Иосифовские издания буква в букву согласно с оригиналами. Кстати, о старообрядцах. Г. Безсонов уверяет, что если решиться «вынуть из истории Типографии душу и разметать эту груду книг (55)», т. е, говоря человеческим языком, перенести типографские старопечатные книги в Синодальную Библиотеку, то об обращении раскольников нечего тогда и думать, даже тогда разрушится союз наш с единоверческой церковью (55–56). Как это может случиться, из воплей г. Безсонова мы, признаемся, ничего не могли понять.

К 9-му отделу Типографской Библиотеки г. Безсонов причисляет хранящиеся в Типографии книги на иностранных языках (editiones principes, veterrimes, incorruptes и т. д.). Впрочем, о составе этого отдела, как и о составе собрания типографских старопечатных книг, мы не узнаем ровно ничего. Главная мысль и точка зрения г. Безсонова опять та же, что была и прежде, т. е. что эти книги для современной типографской деятельности составляют сущую необходимость и потеря их (перенесение, напр., в Синодальную Библиотеку) для Типографии была бы ничем не вознаградима. Замечательно однако же, что тут сам г. Безсонов, при всей живости своей фантазии, затруднился ответить прямо на вопрос, в каком именно отношении эти editiones principes могут быть пригодны для современной типографской деятельности: «Разнообразие типографских изданий (т. е. азбук, букварей, часословов и проч.), говорит он, не дозволяло и не дозволяет определить, когда именно и какая из упомянутых книг была нужна и понадобится для справок и соображений при печатании. Лучше иметь много, чем ничего» (61). Впрочем, после этого неопровержимого аргумента, вероятно вследствие неожиданного порыва вдохновения, г. Безсонов поспешил прибавить, что без этих изданий (т. е. editiones principes, velerrimes и т. д.) при печатании в Типографии книг, «как раз могут проскользнуть (при корректуре) названия Мидийский вм. Мисийский, Константин вм. Констанций, Эпикур вм. Эпиктет, Диа вм. Диана и т. д., или корректор на слове метаниа (поклоны) поставит не то ударение и смешает это слово с словом метаниа в значении покаяние. Доказав таким образом, что для Типографии в видах успехов ее современной деятельности необходимы учебники истории и славянской грамматики, г. Безсонов приходит к такому выводу: «При таком положении дела нельзя поручиться, чтобы хоть одна иностранная книга, хранящаяся в Типографии, не побывала в руках ее деятелей». Другая сторона, с которой первопечатные иностранные издания для Типографии так же решительно необходимы – это находящиеся в них исторические (и мифологические конечно?), эмблематические и ботанические изображения, которые г. Безсонов советует Типографии перенести в нынешние свои издания. Сказав это, наш советник впрочем, как видно, испугался, чтобы покровительствуемая им Типография в отношении к внешности и орнаментам изданий уж слишком не увлекалась нововведениями и поэтому не преминул внушить Типографии, что во всем этом она должна применяться ко вкусу простого народа, «ибо спорить с ним не выгодно, а ладить прибыльно»; «на этом основывается (будто?) выгода сбыта»... «Явятся (значит, еще не явились?) деятели посмышленее (вероятно в роде самого г. Безсонова), и Типография наживет лишние десятки тысяч» (64). Мы забыли еще сказать, что по мнению г. Безсонова иностранные издания нужны для Типографии и потому, что она на досуге может перепечатать их, как и свои старопечатные книги, новым изданием. По крайней мере г. Безсонов советует Типографии перепечатать чтобы вы думали? Византийцев (37 томов in fol,). Болландистов (в 1845 г было 54 тома in fol., теперь около 70). «Acta concilioruin и т. д. (62). Об этой дикой фантазии мы просто не находим что и сказать. Любопытно однако же было бы знать, как будет издавать г. Безсонов (т, е. по его совету Типография) Acta Sanctorum и Acta Conciliorum в переводе, или в подлиннике, потом эти издания будут предварительно исправлены, как и упомянутый выше «Сборник... нравных разумений», или будут напечатаны без исправления.

10-й отдел Типографской Библиотеки, по словам г. Безсонова, составляют «книги и рукописи, не имеющие явного (?) исторического, или практического применения и отношения к типографской деятельности». По поводу этого отдела, заметим здесь, что если при разделении типографских книг и рукописей на отделы руководствоваться точкой зрения г. Безсонова, т. е. смотреть на них со стороны их применимости к современной типографской деятельности, то вся Типографская Библиотека, за исключением недавних печатных образцовых экземпляров, должна поместиться под этот один отдел. Мы хотим сказать, что хранящиеся в настоящее время в Типографии старопечатные книги и рукописи, а тем более иностранные издания, к современной ее деятельности не имеют применения решительно никакого, ни типографского, ни экономического, ни тем более педагогического и ученого, а след., без всякого ущерба для Типографии могут быть перенесены в другое место. На это мы могли бы представить доказательств целые тысячи, но уверены, что это известно всем и каждому без всяких объяснений. Иные (только отнюдь не г. Безсонов – главное-то он и выпустил из виду) думают, что в Типографии нужно оставить старопечатные книги, потому что они могут быть полезны для нее, как образцы шрифтов, заставок и вообще орнаментов изданий, но на это мы ответим: во-первых, что от возможности до действительности еще далеко; во-вторых, что если при выборе старопечатных книг для современной типографской практики руководствоваться указанной точкой зрения, то для Типографии придется выбрать книг не более двух, трех десятков и в этом случае всего благоразумнее, разумеется, обратиться к типографским дублетам. В-третьих, с перенесением типографских старопечатных книг в Синодальную Библиотеку, более полутораста лет не являвшиеся и неизвестно еще когда имеющие явиться в Типографии изобретатели и преобразователи шрифтов всегда будут имеет возможность обращаться в эту Библиотеку, тем больше, что действительный знаток дела, который стал бы изучать старопечатные книги с упомянутой специальной целью, и в настоящее время типографским собранием, конечно, не ограничится, а найдет нужным взять во внимание и другие собрания старопечатных книг вне Типографии.

Теперь, чтобы покончить с принятым г. Безсоновым фантастическим делением Типографской Библиотеки на 10 отделов, этому делению мы противопоставим свое собственное, более сообразное с сущностью дела. По нашему мнению, если эту Библиотеку, в течение всего XVII века и большей части XVIII составлявшую один замкнутый отдел, именно отдел, или отделение Библиотеки Патриаршей, нужно снова делить на отделы, то таких отделов должно образоваться три. Из них:

В 1-й отдел должны войти все без исключения типографские рукописи, т. е. греческие, славянские с XI до XVIII века включительно, латинские и польские. Сюда же должны быть отнесены и все рукописные акты дипломатические, исторические, юридические и т. д. Положим такого рода памятников, равно как и латинских и польских рукописей, в Типографии очень немного; при том же типографские рукописные акты большей частью напечатаны и составляют оригиналы печатных, сделанных с них, изданий; но это самое обстоятельство придает им новое значение. Главное же типографское собрание рукописей, через отделение от него иностранных рукописей и рукописных актов, некоторым образом разрознилось бы и подало бы повод крикунам, подобным г. Безсонову, вопиять о расхищении целой Библиотеки. Кстати, к отделу рукописей непременно должны быть отнесены и рукописные типографские каталоги: они составляют принадлежность Библиотеки, а не Архива.

Ко 2-му отделу должны быть отнесены все славянские старопечатные книги, также с XVI до XVIII века включительно, а равно и книги гражданской печати Петровской и т. д. эпохи. Из этих книг нужно сперва отделить по одному экземпляру для полного (какое только может составиться) собрания, назначаемого для Синодальной Библиотеки, т. е. отобрать дублеты, и последними непременно воспользоваться, чтобы восполнить недостающее в полном собрании, именно променять их на существующие в других наших книгохранилищах в виде дублетов старопечатные книги, которых недостает в Типографской Библиотеке. Мы уверены, что при огромном количестве в этой Библиотеке дублетов старопечатных книг (в этом состоит главным образом и богатство рассматриваемого отдела) этим путем из нее можно составить такое собрание, какому не будет равного в целой России. После этого все-таки в Типографии останется значительное количество дублетов, из которых не мешает выбрать несколько десятков книг, наиболее замечательных по шрифту и орнаментам, и оставить их в Типографии. Затем все остальное может быть разослано по усмотрению, но куда именно? Г. Безсонов подает голос в пользу «замечательных книгохранилищ у Славян» (57). Но нам кажется всего приличнее при этом прежде всего вспомнить о Библиотеке Московского Университета, где, как известно, собрание старопечатных книг очень незначительно, или о будущей вожделенной московской публичной библиотеке. Рассылать типографские дублеты по семинариям, нам кажется было бы излишней роскошью: при современном составе и методе преподавания в семинариях богословских, исторических и словесных наук старопечатные книги не будут иметь там никакого приложения и через год или два покроются такими же густыми слоями пыли, какими доселе были покрыты в Типографии. Доказать это было бы не трудно; но теперь не место и не время.

В 3-й отдел должны войти все книги на иностранных языках, из которых иные так же находятся в Типографии в нескольких экземплярах. Эти книги, по смыслу проекта назначены к передаче в Библиотеку Московской Духовной Академии, и так как они большей частью содержания богословского, то против такого их назначения конечно возражать нечего. Но мы должны обратить внимание исполнителей проекта вот на какое обстоятельство. Между иностранными изданиями типографского собрания чрезвычайно много книг, которые в Академической Библиотеке уже есть. Таковы, напр., Acta Sanctorum, Acta conciliorum, собрание житий святых Сурия, Евхологион Гоари, творение отцов Церкви, комментарии на священное писание, Византийцы, вообще сочинения по церковной истории и т. п. Мы даже думаем, что в Типографской Библиотеке, таких иностранных изданий, которых не было бы в Академической Библиотеке, найдется очень немного, тем больше, что очень многие из них переданы были туда прежде. Теперь, справедливость требует, чтобы в настоящее время в Академическую Библиотеку переданы были только такие издания, которых там недостает. Иначе, напр., Acta Sanctorum и другие издания займут там место в качестве дублетов. В таком случае, т. е. после выдела из Типографской Библиотеки в Академическую недостающих там изданий, при Типографии останется довольно полное собрание редких и дорогих иностранных изданий, преимущественно богословского и церковно-исторического содержания. Вопрос: куда должно поступить это собрание? Московская Типография заведена была на царские деньги; иностранные издания, перешедшие туда в XVII веке, через Библиотеку Патриаршую, покупаемы были не только патриархами, но также и царями, по крайней мере на деньги преимущественно царские; кроме того, в Типографию, частью через посредство Патриаршей Библиотеки, частью непосредственно перешло много иностранных изданий из Библиотеки царской. По всему этому, выражаясь словами г. Ундольского, достойно и праведно было бы упомянутое собрание передать в будущую московскую публичную библиотеку, или в Библиотеку Императорского Московского Университета. Кстати, богословский отдел там в настоящее время очень неполон, и такие издания, каково, напр., Acta Sanctorum, Евхологион Гоара и т. п., для университетской Библиотеки были бы истинной находкой: они были бы находкой и для целой Москвы. Теперь, чтобы навести какую-нибудь справку в Acta Sanctorum московские ученые должны нарочно отправляться в Петербург, или в Троицкую Лавру; тогда этого будет не нужно.

Представленный нами план распределения Типографской Библиотеки по отделам, обусловливается однако же точкой зрения проекта; если же смотреть на дело независимо от него и с другой точки зрения, то никаких делений этой Библиотеки по отделам делать не нужно, а всю ее, как она есть, перенести в Библиотеку Синодальную, к которой, как мы выше видели, она относится, как часть к целому. Мы хотим сказать, что туда нужно перенести не только рукописи (славянские, греческие, латинские и проч.) и старопечатные книги, но и иностранные издания. Разумеется, всякий согласится, что последняя (напр., издания библейского текста, творения отцов, собрания житий святых, соборных постановлений и т. п.) совершенно необходимы для изучения как славянских рукописей, так и греческих. Теперь ученые, занимающиеся в Синодальной Библиотеке, эти и подобные издания должны приносить туда с собой и доставать их с большим трудом; тогда это неудобство будет устранено. Дублеты старопечатных книг, а равно и иностранных изданий должны перейти туда же. Для Синодальной Библиотеки они составили бы капитал, на который она могла бы выменять у других книгохранилищ старопечатные книги и иностранные издания, которых в ней будет недоставать. В таком случае в Синодальной Библиотеке образовались бы 4 богатых собрания: 1. Собрание рукописей греческих и вообще иностранных, 2. Рукописей славянских, 3. Старопечатных славянских книг, 4. Собрание иностранных изданий, как пособие для ученой разработки рукописей.

Но в таком случае в Синодальной Библиотеке недостанет места? Этот вопрос решить не трудно, тем больше, что придется же решать его и теперь, т. е. когда проект о соединении обеих библиотек станут приводить в исполнение в том виде, в каком он начертан. Мы хотим сказать, что в Синодальной Библиотеке в настоящее время недостает места и для назначенных к перенесению туда греческих и славянских рукописей и старопечатных книг, и без сомнения их придется разместить или в сопредельном с Синодальной Библиотекой присутственном и секретарском (для секретаря, как и для передней, в Синодальной Конторе отведено по целому огромному залу) залах Конторы, или в следующем затем зале Мироварном, где теперь в прекрасных шкафах (каждый в 250 руб.) размещены старинные иконы, переданные туда из Оружейной Палаты. Но, по нашему мнению, вместо того чтобы ограничиваться полумерами, нужно действовать так, как того требуют обстоятельства. Именно: сопредельная с Библиотекой Синодальная Контора и Контора Синодальной Типографии, как известно, давно уже находятся в заведывании одного лица. Как хотите, а в этом факте выразилось сознание высшего начальства, что ту и другую конторы давно уже следует соединять окончательно, и разумеется сообразнее с делом Контору Синодальную перевести в Типографскую, а не наоборот, или первую присоединить к канцелярии Святейшего Синода. Другие говорят, что круг деятельности Синодальной Конторы слишком ограничен, так что вся эта деятельность может быть сосредоточена в руках одного лица, или легко может уместиться в одном столе Московской Духовной Консистории; но думать так мы не смеем. Иначе зачем же эта контора существует столько времени и притом занимает собой столько места (большую половину Синодального дома), да еще и в Кремле, где, как справедливо замечает г. Погодин, дорог каждый шаг? Как бы то ни было, но с упразднением или переведением Синодальной Конторы, напр. хоть в Московскую Консисторию, очистилось бы более 5 огромных зал в одном этаже и рядом с Синодальной Библиотекой, и в таком случае типографские рукописи, старопечатные книги и иностранные издания там могли бы быть размещены с отличным удобством, даже роскошью⁵⁵. В таком случае в залах Библиотеки, или в ближайших к ним может быть устроено и помещение для ученых, занимающихся синодальными рукописями. Квартиры конторских чиновников тогда можно будет занять под квартиры синодальных библиотекарей, которых штат давно бы пора увеличить, даже независимо от вопроса о присоединении к Синодальной Библиотеке книг и рукописей из Типографской Библиотеки.

В заключение разбора мнения г. Безсонова об исторических судьбах и современном составе Типографской Библиотеки, мы должны бы теперь хоть в беглом обзоре показать содержание каждого из упомянутых нами ее отделов. Но это ввело бы нас в мелкие библиографические подробности, и заставило бы выйти из пределов нашей статьи. Вот почему на этот раз мы намерены ограничиться рассмотрением состава из трех отделов только одного, именно отдела славянских рукописей, как более важного. Читавшие статью г. Безсонова конечно пришли к заключению, что важность и значение типографского собрания рукописей состоит в каких-нибудь доселе неизданных, неизвестных и нигде более не существующих памятниках древней нашей письменности. Спешим предупредить читателей, что значение Типографской рукописной Библиотеки состоит вовсе не в этом. Все, что было в ней замечательного из сочинений исторических, канонических, учительных и в частности сочинений русских оригинальных, как мы выше видели, частью в 1787 г., частью прежде, взято, или точнее возвращено в Библиотеку Синодальную, а что остается теперь, то можно найти в любой библиотеке. Поэтому в настоящее время типографское собрание славянских рукописей если почему замечательно, то это по огромному количеству заключающихся в нем древних пергаменных списков наших богослужебных книг и пергаменных рукописей вообще. Цифра их восходит до 180, и между ними рукописей богослужебного содержания не менее 175. Чтобы вполне оценить эти цифры, просим взять во внимание, что такого огромного собрания славянских пергаменных рукописей, кроме Библиотеки Публичной, нет ни в одной из наших библиотек⁵⁶. Если же брать в расчет собственно специальность содержания их, то Типографская Библиотека далеко превзойдет собой и Публичную. Теперь укажем хоть в общих чертах, какие именно богослужебные книги и в каком количестве списков хранятся в рассматриваемой Библиотеке, выставляя в то же время для сравнения соответственную цифру тех же книг и так же в пергаменных списках, в Библиотеке Синодальной. Всех пергаменных Евангелий в Тип. Библиотеке 22⁵⁷ (в Синод. 11); пергаменных Апостолов 4 (в Син. 2), Псалтирей 11 (в Син. 1); месячных (служебных) Миней 45 (в Син. 13), праздничных Миней 7 (в Син. нет); Параклитов 12 (в Син. 3); Октоихов 8 (в Син. 2); пергаменных нотных книг 7, триодей 3 и т. д. Наконец, из богослужебно-повествовательных книг – пергаменных прологов 29 (в Син. 13); парамейников 14⁵⁸ (в Син. нет). Век исчисленных рукописей точно еще не определен, но до 5-ти из них должны быть причислены по всем правам к XI веку, около 30 или более к XII–XIII; остальные к XIV и XV. Необыкновенную важность придают этому собранию две пергаменных Минеи XI в. с означением года, и притом чисто русской редакции, открытые в нынешнем году о. архимандритом Саввой⁵⁹. Как известно, во всем славянском мире рукописей XI века с означением года прежде было только 3, т. е. Остромирово Евангелие и два сборника, Синодальный и Эрмитажный. Теперь таких рукописей будет 5. Кроме богослужебных книг пергаменных, в Типографской Библиотеке хранится до 200 №№ таких же рукописей на бумаге и между ними до 50-ти нотных. Но о них мы говорить не будем. Не будем исчислять также и сочинений XVI–XVIII века содержания богословского, исторического, литературного. Замечательного по этой части, что заслуживало бы общего внимания, а не специалистов только, – опять повторяем, – в Типографской Библиотеке ничего нет, тем более, что рукописи этого отдела большей частью суть типографские оригиналы и след., важны преимущественно только для истории сделанных с них изданий. Но мы не можем не указать на хранящееся в Типографии огромное дело по исправлению и изданию Елисаветинской Библии. Оно занимает собой 23 больших картона (№№ 4297–4319) и заключает в себе драгоценные материалы для истории нашего Библейского текста.

Из сделанных нами указаний, надеемся, не трудно видеть, какое именно должна занять место Типографская рукописная Библиотека среди других наших библиотек, и в каком отношении выиграет Синодальная Библиотека через присоединение к ней типографских рукописей. Соображая состав той и другой Библиотеки, мы пришли к заключению, что по части памятников нашей письменности, содержания исторического, патрологического, канонического и проч., к настоящему составу Синодальной Библиотеки прибавится тогда очень немногое. Да и трудно что-нибудь прибавить к ней (т. е. чего в ней нет) в этом отношении, даже из других библиотек, не только из Типографской. По богатству хранящихся в ней списков Библейских, творений отеческих, сочинений исторических и, в особенности, по обилию сочинений писателей отечественных, Синодальная Библиотека, как известно, может соперничать даже с Библиотекой Публичной: в ней множество памятников, ничем не заменимых, нигде не существующих. Таковы, например, Сборник Святославов, Галицкое Евангелие 1143 г., толковый Апостол 1220 г., Геннадиевский список Библии 1499 г., Кормчая книга 1282 г., два экземпляра Макарьевских Четь-Миней, Четь-Минеи Милютинские (1646–54 г.), сочинения и переводы Иоанна Екзарха, Константина Пресвитера, Григория Цамблака, Епифания Славеницкого, Симеона Полоцкого, Лихудов, монаха Евфимия, Димитрия Ростовского. Кроме того, в Синодальной Библиотеке хранится богатое собрание патериков, хронографов, русских летописей, житий Святых русских и греческих и т. д. Но зато эта Библиотека, за исключением служебников, не может похвалиться богатством собрания древних списков богослужебных книг. И вот этот-то пробел в ее составе теперь с избытком восполнен будет с присоединением к ней Библиотеки Типографской. Тогда и по этой части в Синодальной Библиотеке образуется такое собрание, какого только можно будет желать, и это без сомнения окажет самое благотворное влияние на современные работы по истории древней нашей письменности. В этой истории в настоящее время стоят на очереди, между прочим, вопросы: о составе древних прологов и об отношении их к другим отделам нашей литературы, ощущается потребность в более точной и подробной истории Евангельского и вообще Библейского текста, истории текста наших древних богослужебных книг и т. п. По всем этим вопросам в состав Синодальной Библиотеки теперь войдет столько материалов, что исследователь, который возьмет на себя труд заняться разработкой их, будет иметь возможность ограничиться почти этой одной библиотекой; напр., в ней тогда будет 33 перг. Евангелия, 42 перг. Пролога, 58 месячных Миней и т. д., а это такие цифры рукописей, что исследования по ним одним об упомянутых памятниках могут достигнуть надлежащей точности и полноты. С другой стороны, сличение типографских парамейников с древними синодальными библейскими списками обогатит науку новыми результатами в истории Священного текста, а самая эта история, представляемая в живой картине 4-мя синодальными кодексами полной Библии, через присоединение к ним дела по изданию Елисаветинской Библии, получит надлежащую законченность. Скажут может быть иные, что ученые, занимающиеся рукописями Синодальной Библиотеки, в случае нужды могут обращаться в Типографию за справками и теперь. Но разработка рукописей по памятникам, о которой мы говорили выше, требует не простых справок, а самого кропотливого сличения из страницы в страницу, из строки в строку. Без этого самые усильные занятия, напр., типографским делом по изданию Елисаветинской Библии, не приведут ни к чему; а согласитесь, нельзя же прочитав, напр., один стих в типографских Елисаветинских списках Библии, каждый раз отправляться в Библиотеку Синодальную, чтобы видеть, как этот стих читается в древнейших библейских списках. То же самое можно сказать и наоборот. Вот почему и в описании Синод. Библ., гг. Горского и Невоструева, история нашего библейского текста доведена только до Петра. Говорят, что и история Евангельского текста, с таким искусством представленная названными учеными в том же издании, имела бы иной вид, если бы у них были под руками типографские пергаменные кодексы Евангелия. Вообще о многих типографских рукописях можно сказать, что перенесение их в Синодальную Библиотеку так же необходимо, как необходимо для употребления неполного экземпляра какого-нибудь ученого издания восполнение его недостающими томами.

Нужно ли говорить теперь, что через присоединение типографских рукописей к Библиотеке Синодальной выиграет самое дело? Несмотря на более чем недобросовестные возгласы г. Безсонова (101–102) об общедоступности Типографской Библиотеки для ученых, она доселе, была и есть для них недоступна, неизвестна и доселе оставалась бесполезной для науки, как и для самой Типографии. Теперь же, т. е. с перемещением ее в Библиотеку Синодальную, она без сомнения сделается предметом ученых исследований. Там в последнее время, как известно, при содействии прежнего ризничего архимандрита Саввы, для ученых занятий устроена особая комната, где во всякое время дня с раннего утра и до позднего вечера вы увидите, погруженными в древние хартии, и профессоров, и студентов, и частных лиц. По первому вашему требованию сейчас же приносят нужную вам рукопись, а сидящий в передней слуга, по первому вашему зову принесет вам чернил, перьев, стакан воды, и, пожалуй, что-нибудь более существенное. Маленькое неудобство одно: с получением дозволения заниматься рукописями по-прежнему соединены некоторые формальности, но без сомнения и это неудобство со временем будет устранено, или, по крайней мере уменьшено. Теперь, для сравнения удобства ученых занятий рукописями и доступности библиотек, не угодно ли вам отправиться в Библиотеку Типографскую… Прежде всего вы должны… но, положим, дозволение вы получили. Библиотекарь-корректор отрывается от своих официальных занятий и ведет вас в Библиотеку, или точнее в Архив. И что же? Едва вы переступили через порог, вас обдает такой холод, какого нет, конечно, и на Ледовитом море⁶⁰. Далее, в самой библиотеке вы не видите ни стола, ни стульев. Вообще никакого признака жизни. Напротив, везде пыль, теснота, беспорядок. Нужной для вас рукописи вам ни за что не найдут, потому что для Библиотекаря, равно как и для всех типографских деятелей, Библиотека такая же terra incognita как и для вас самих, даже более. Каталог бестолковый... названия рукописей самые неточные: в каталоге вы читаете сочинения Гомера, а в рукописи видите какие-то поучения, где о Гомере говорится только на 1 й строке. Но положим, нужную вам рукопись вы нашли. Вопрос, где же заниматься? Не здесь же, при 30 градусах холода? II вот вас ведут в корректорскую – что-то вроде передней... Вы садитесь и над вашими ушами раздается мирное однообразное чтение: оксия, иго, варии, камора. Извольте тут заниматься. А г. Безсонов еще жалуется на равнодушие к Типографской Библиотеке московской публики (202)! Не у всякого же достанет на столько самоотвержения, на какое осуждали себя гг. П.М. Строев, О.М. Бодянский и В.М. Ундольский – лица, которых цитует г. Безсонов и которым действительно удавалось проникнуть в заколдованный мир типографских рукописей. Мы удивляемся, почему упомянутые ученые не сняли с себя печатно взведенной на них клеветы, т. е. будто бы занятие в Типографской Библиотеке было для них удобно, по крайней мере сносно. «Не стоит!» скажут они. Нет стоит. К сожалению, есть люди, которые верят и г. Безсонову, и притом даже не в таких вещах. Мы, напр., совершенно случайно раскрыли 2-е издание 1-й части «Истории Русской Словесности» г. Шевырева, и уж не «преимущественно древней», а просто словесности. Открылось, что почтенный автор ее, в предисловии к этому новому изданию, украшенному, как и следовало ожидать, новыми цветами риторического искусства, толкует обо всех русских библиотеках, и между ними о Типографской. И что же? Оказалось, что мастистый историк и вместе патрон и панегирист нашей древней письменности, с свойственной ей наивностью и доверчивостью все вышеизложенные нами великие открытия г. Безсонова по части истории Типографской Библиотеки передает любознательным читателям, и даже с буквальной точностью. Как и у г. Безсонова, у г. Шевырева возглашается, что «Библиотека де Типографская родилась вместе с типографией, что ее обогащал своими дарами еще царь Иван Васильевич, что в нее поступили все (исчисленные г. Безсоновым) Библиотеки частные XVII в., что теперь «этому хранилищу угрожает уничтожение (LIII–LIV)» и т. д. Вообще простодушный историк словесности и всех наших библиотек, как видно очень мало знакомый с ними, а с Типографской нисколько, обрадовался статье г. Безсонова, как какому-нибудь кладу, да всю ее (в искусном resume, впрочем писанном прозой, а не стихами) и перенес на драгоценные страницы своего труда, приправив по местам только новыми риторическими снадобьями. Виноваты, впрочем: говоря о Типографской Библиотеке, г. Шевырев сделал одно открытие, которое принадлежит ему как собственность, а не заимствовано у других. Вот это открытие: «недавно, объявляет он, в лице П.А. Безсонова, одного (слушайте!..) из самых замечательных деятелей нового поколения (каково!..) питомцев Московского Университета (т. е. г. Шевырева – косвенный намек на то, кому именно обязан г. Безсонов своей эрудицией и гениальностью), мы (?) приобрели и знатока, и историка Типографской многозначительной Библиотеки». Надеемся, с нами согласятся, что великолепный отзыв г. Шевырева о глубоких сведениях г. Безсонова в истории Типографской Библиотеки, после всего вышесказанного, нам пришелся как нельзя более кстати. Говорите после этого, что статья последнего – серьезного опровержения не заслуживала и не заслуживает!

Вот почему мы считаем нужным обратить внимание читателей еще на одну сторону рассматриваемого вопроса, также представленную г. Безсоновым в превратном виде. Мы разумеем мнимую сохранность и благосостояние типографских рукописей, о чем так красно витийствует г. Безсонов на первых же страницах своей статьи. Высказанные им в этом отношении уверения просто возмутительны и составляют неправду самую черную, вопиющую. Чтобы поверить слова г. Безсонова, не угодно ли вам, любезный читатель, раскрыть хоть типографские парамейники? Вы ужаснетесь, увидавши настоящее положение дела. В одном парамейнике не достает начала, в другом конца, в третьем вырвана средина… и так, все 14 кодексов. Та же история с прологами, Евангелиями, месячными Минеями и проч. Это малость, если в рукописи недостает только нескольких тетрадей, или одного начала. Нет! От многих драгоценных пергаменных рукописей только и осталось, что несколько тетрадей. Кто виновник этого расхищения, анатомирования типографских рукописей, и когда произошло оно? О последнем мы можем только сказать, что есть основание отнести эту, конечно теперь невозвратимую утрату к эпохе уже после 1787 года. Что же до вопроса на кого, собственно, падает ответственность в расхищении драгоценных типографских кодексов, на него отвечать не трудно. Типографская Библиотека до настоящего времени, как известно, была царством заколдованным, и никакого контроля над ней со стороны общества доселе не было. Далее, царство заколдованное всегда царство темное, а во тьме совершаются самые темные дела. Нечего поэтому удивляться, что отдельные тетради и листы из типографских рукописей, и даже полные рукописи попали в частные руки (99), и между прочим в Погодинское книгохранилище. И после всего этого г. Безсонов осмеливается уверять публику, будто бы «Типография с глубокой древности и доселе свято сберегала свое книгохранилище» (39), будто «она хранила его как зеницу ока и сберегла до настоящего времени, во всей возможной целости» (40) и наконец будто бы «Россия должна быть благодарна ей за такую бескорыстную (ирония?) попечительность, «драгоценную для всего нашего просвещения (Ibid). Нет! Не в чувствах благодарности должна остаться Россия перед Типографией за варварское обращение с ее Библиотекой, а должна потребовать это учреждение вместе с его оратором-панегиристом на страшный неумытный суд гласности и заставить по возможности искупить прежние свои грехи разумным направлением своей современной деятельности и разумным употреблением данных ей огромных средств к печатанию церковных книг. Можно теперь судить, правы ли были «некоторые люди», которые, узнав о совершенной бесполезности для Типографии ее Библиотеки и вместе об угрожавшей ей опасности окончательного расхищения, по словам г. Безсонова, «осудили ее на уничтожение (102), т. е. на самом деле назначили ее к передаче в Библиотеку Синодальную.

А. Викторов