Коммунизм и христианская любовь

Вси же веровавшии бяху вкупе, и имяху вся обща: и стяжания и имения продаяху и раздаяху всем, егоже аще кто требоваше… Народу же веровавшему бо сердце и душа едина: и ни един же что от имений своих глаголаше свое быти, но бяху им вся обща... Не бяше бо нищ ни един в них: елици бо господие селом или домовом бяху, продающе приносяху цены продаемых, и полагаху при ногах Апостол: даяшеся же коемуждо, егоже аще кто требоваше (Деян. апост. гл. 2, ст. 44 и 45; гл. 4, ст. 32, 34 и 35).

Кабэ: Communauté c’est christianisme.

Выписанные места из книги Деяний апостольских кратко изображают пред нами картину жизни первенствующих христиан.

По внешнему виду – это был тесный кружок мужей галилейских, которых все знали (Деян.2:7). Но по внутреннему характеру, – по присущей и видимо действующей благодати Божией, – это было новое, зарождавшееся общество, доселе неслыханное и невиданное, ни у Иудеев, ни у язычников, – чудное и необыкновенное, полное силы и духа. Окружавшие это общество изумлялись чудесам Апостолов, дивились дерзновенной речи этих «некнижных и простых людей»; – но более всего дивились простоте нрава¹ и братской любви этого общества. Братская любовь, выражавшаяся в общении, не в молитвах только и не в учении, но и в жизни², глубоко лежала в основе этого общества: у верующих все было общее, и они жили единодушно. Вот как описывает св. Златоуст внутренний строй общества первенствующих христиан и отношения членов его между собою. «Отказывались», говорит он, «от имуществ и радовались, и велика была радость: потому что приобретенные блага были гораздо больше. Никто не поносил, никто не завидовал, никто не враждовал; не было гордости, не было презрения: все как дети принимали наставления, все были, как новорожденные. Но зачем я говорю в темном образе? Помните, как все были скромны, когда Бог поколебал наш город? В таком же точно состоянии находились тогда они: не было коварных, не было лукавых. Не было холодного слова: мое и твое; поэтому была радость при трапезе. Никто не думал, что естъ свое; никто не думал, что есть чужое, хотя это и кажется загадкою. Не считали чужим того, что принадлежало братии. Ни бедный не стыдился, ни богатый не гордился: вот что значит – радоваться. И тот считал себя облагодетельствованным и чувствовал, что он больше пользуется благодеяниями, и эти находили в том свою славу; и все были крайне привязаны друг к другу... Кто же людей с такими чувствами не полюбил бы, как общих отцев? Никакого зла не замышляли они друг против друга, и все предоставляли благодати Божией».³ И они «были любимы и достойны любви». Они имели, говорит св. еванг. Лука, благодать у всех людей (Деян.2:47).

Быстро росло это общество, – эта юная Церковь Христова, члены которой тесно связаны были между собою в духе мира и любви единством мысли, стремления, цели и действия. Современные этому обществу люди могли бы смотреть на него, как на одну из сект иудейских, которых, по свидетельству церковного историка Евсевия, тогда было очень много. Но простое учение Апостолов, дышавшее любовью и неподдельным чувством сострадания к человечеству, – учение, которое не разногласило вообще с их жизнью, а вполне осуществлялось в их образе жизни, – в их общительности, единодушии и готовности на всякие самопожертвования для других, заставляло каждого переменить о них мнение и смотреть на них не как на каких-нибудь простых людей.⁴ Так исполнилось слово Спасителя: о сем разумеют вcu, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Ин.13:35). Учение Апостолов не поражало какою-нибудь новизною, или своею оригинальностью: оно проповедовало покаяние и отпущение грехов, – проповедовало братство, любовь друг к другу и веру во Христа, как пути к вечной блаженной жизни. Это-то учение в соединении с простотою жизни Апостолов и привлекало людей в общество их. Желавшие спасения принимали от Апостолов крещение и делались верующими. Все они жили «вместе, т, е. единодушно, не разделяясь во мнениях и действиях»⁵, – и имели посему все общее. Они приносили свои имения к ногам Апостолов «от великого усердия своего»⁶, и эти имения поступали на общие издержки; оттого средства к жизни были у них общие. Так устроялось само собою, естественно, общество первенствующих христиан! Нелюбостяжательность была отличительною чертою в их жизни. К тому же «из общества верующих было изгнано неравенство»⁷. И благодать бе велия на всех их, замечает св. писатель. Не бяше бо нищ ни един в них. То есть, «как в доме родительском, – объясняет св. Златоуст, – все сыновья имеют равную часть, в таком положении были и они. Ибо нельзя сказать, что они питали других: но они питались своим; только удивительно то, что, отказавшись от своего, они питались так, что, казалось, они питаются не своим, а общим»⁸.

Таково было устройство жизни первенствующих христиан по описанию очевидца, евангелиста Луки. Отличительною чертою его было общинное начало, которое впоследствии легло в основание монастырей, устроенных по образцу жизни апостольского общества⁹. Но это общинное начало, безукоризненное и благодетельное само по себе, послужило для некоторых камнем преткновения. Еще при жизни св. Апостолов являлись личности, которые хотели смотреть на эту святую общину иными глазами, – как на спекулятивное общество и, снедаемые корыстолюбием, стремились извлечь из него для себя выгоду. Таковыми были, – по изъяснению св. Златоуста, – «святотатцы Анания и Сапфира». Таковыми были Симон волхв, Николай и другие, которые с хитрыми мыслями и коварными намерениями устремлялись в общество апостольское, желая воспользоваться простотою их нрава и их братскою любовью. Это были еретики, неправильный взгляд которых и превратное отношение к апостольскому обществу были уличены самими Апостолами.

Но важнее для нас те личности, явившиеся в позднейшее время, которые, на основании христианского учения о любви и братском равенстве, захотели построить особую систему, с целью социальных (общественных) преобразований, по которой бы все были равны, и у всех все было общее, якобы по подобию жизни первенствующих христиан. Эта система известна под именем коммунизма. Слово коммунизм – communauté – означает общность имуществ. Отсюда, – как система, коммунизм есть учение о поглощении частного интереса в интересе социальном. Коммунисты не признают частной собственности, а проповедуют равноправность или равное участие в собственности ближнего, без рассуждения, – желает ли этого ближний или нет. Желая провести эту теорию в жизнь, они выдумали общину (commune), в основе которой полагают равноправность и братскую любовь, – и, находя видимое сходство выдуманной ими общины с образом жизни первенствующих христиан, они с удовольствием останавливаются на приведенном выше рассказе св. евангелиста Луки о жизни первенствующих христиан, указывая на это общество, как на образец, по которому должно созидаться коммунистическое общество. Цель у них та, чтобы ссылкою на авторитет св. Писания придать своему учению большее значение. И, нужно сказать, самооболыцение коммунистов дошло до крайних границ. Одни из них, смешивая свои коммунистические понятия с учением о христианской любви, необинуясь говорят, что «коммунизм есть тоже христианство» (communauté c’est christianisme), – та же христианская любовь, заповеданная Христом; – а другие, более смелые, поставляют самого Иисуса Христа на первое место в ряду коммунистов. Задача настоящего труда – показать с возможною ясностью, что между христианством, или христианской любовью, и коммунизмом нет, и не может быть, не смотря на видимое сходство, никакого тожества, а напротив, есть строгое и резкое различие. В виду этого мы сделаем отступление и прежде познакомимся в общих, но главных чертах с историей и учением коммунизма.

Начало коммунизма кроется в глубокой древности.¹⁰ Учение его – впрочем без того имени, какое он ныне носит, – проявлялось в древних системах философских и еретических. По словам св. Иоанна Златоуста,¹¹ еще Платон – этот «глава философов» – в учении своем о гражданском обществе предлагал гнуснейшие правила коммунизма. Ибо Платон учил: «пусть будут общие жены, пусть будут общими отцы, рождающиеся дети, общее содержание, общее воспитание»... Многие еретики Апостольского века были заражены коммунизмом. Они подражали св. общине первенствующих христиан, стараясь казаться некорыстолюбивыми и, прикрывая именем христианской любви «свои срамныя дела»,¹² хотели внести в общество верующих свои взгляды. Таковы были николаиты, адамиты и многие другие. Но здесь-то та благодать Божия, которая проявлялась в Апостолах и мужах апостольских с такою чудодейственною силою, невидимо руководила их к распознанию духа Божия от духа лестна (1Ин.4:2), к обличению тех, которые от них изыдоша, но не беша от них (1Ин.2:19), – тех нечестивцев, которые Бога нашего благодать прелагали в скверну (Иуд.1:4).

Но собственно коммунизм, с его именем и системою, есть произведение новейшего времени.

Родина коммунистов по преимуществу Франция. Время появления и деятельности их есть время первой и второй французской революции. Эпоха первой революции была тем временем, когда всякие уродливые заявления и дикие мысли принимались во Франции с аплодисменом. Политическое и религиозно-нравственное состояние государства было самое бедственное: одно правление сменялось другим; – от неверия переходили к безбожию, – от сословной ненависти до кровопролития к братской любви и равенству. Не лучше было и социальное положение: расточительность, слабость и безнравственность государственных правителей истощили казну; – обременительные же налоги привели в совершенное обеднение (пауперизм) народ и произвели пролетариев – людей ничего не имущих. Капитал находился в руках счастливцев, – да аристократов. Масса народа страдала; – пролетариат рос. Те и другие страшно ненавистными глазами смотрели на аристократов – собственников, которые в угоду страстям и прихотям своим бросали тысячи, а они оставались под гнетом бедности, лишений и страданий. «Отчего же счастливы одни, и зачем страдают другие? – слышалось с одной стороны». «Разве не все люди равны?» – слышалось с другой стороны. Одни обладают и капиталом, и образованием, и силами, а другие – ничем. Если бы уничтожить неравенство, если бы разрозненные физические и духовные силы отдельных личностей привести в гармонию, если бы между всеми установилось братство и равенство, по подобию первенствующих христиан: то каждый пользовался бы равным счастьем и довольством.¹³ Вот исторические обстоятельства, вызвавшие так называемых социалистов, а впоследствии и коммунистов. Эти личности, производя агитацию между недовольными, устремились к социальному преобразование, т. е. преобразование общества на началах братского равенства, равенства в разделе земель, равенства в участии в труде, в образовании, обдадании капиталом, словом – нивеллировке (уравнению) и материальной и умственной.

Первый подал мысль о социальной реформе чрез поднятие рабочего класса, улучшение его быта и возможное уравнение собственности Сен-Симон (1760–1826). Но он коснулся только рабочего класса, бедняков и пролетариев, дав им возможность трудиться и иметь обеспечение. Его мысль встречена была многими с восторгом: поклонники новой идеи сформировали его учение и даже основали общину, слывшую под названием «сен-симонистской семьи».¹⁴ Главное положение сен-симонистского учения было – «общий труд и общий доход», который разделялся «каждому по его способности, и каждой способности по ее труду». Поэтому сен-симонистская семья имела множество мастерских, в которых члены ее занимались разными ремеслами и работами: они содержали себя трудами рук своих... Но когда верховные распорядители этой семьи, называвшиеся «отцами», или «папами», задумали ввести в нее начало общеженства, по подобию коммуниста Оуэна, – правительство закрыло эту общину... По следам социалиста Сен-Симона шел Фурье (1772–1837), который не удовольствовался улучшением быта неимущего люда и вообще семьею своего предшественника. Он задумал произвести реформу во всем обществе, и изобрел, как он сам выражается, «точнейшую систему социального преобразования».¹⁵ Фурье жил в самое испорченное время французского общества и «обладал в высшей степени сострадательным сердцем и увлекательным воображением».¹⁶ Проявления общественной жизни не могли не казаться ему ложными, – и естественно рождали в голове его мысль о реформе. Выходя из той мысли, что счастье заключается в удовлетворении природных склонностей человека как к труду, так и к наслаждению, он решил, что этого можно достигнуть лишь совокупным действием отдельных личностей. Таким образом, если уничтожить сословность, уравнять всех людей и соединить несколько личностей, разных по натуре, полу и возрасту, – то составится общая семья, целью и стремлением которой будет общее домохозяйство, общая экономия. В этой семье все будут равны, объединены между собою общим интересом, – все будут счастливы и довольны. Далее, – несколько семей можно соединить для преследования высших интересов и целей в группы, а эти последние в высшие корпорации....²

Но эта система, приняв крайнее направление, дошедшее до объединения, обобщения и нивелировки не только физических и умственных сил отдельных личностей, но и до уничтожения собственности и введения вполне общинного владения имуществом чрез равный надел, является уже в виде новой системы – коммунистической, отличающейся от социалистической лишь направлением. Социализм, ратуя за равенство и свободу, не отнимает собственности, – коммунизм уничтожает частную собственность и право наследства. По его теории во всем должно господствовать равенство и равноправность и не должно быть никакой собственности: все должно быть разделено между всеми, и все должны быть равно богаты, равно обеспечены. Мечтая чрез это доставить всем земное счастие и благоденствие, он претендует на то, что в его (коммунистическом) обществе, подобно обществу первенствующих христиан, не будет ни одного нищего, – и выдает себя (по одним) «за то же христианство», (по другим) – «за новое христианство».

Самые замечательные из прежних коммунистов – Бабёф и Кабэ, – из новейших – Луи-Бдан и в особенности Прудон. Бабёф первый переделал социалистическую систему в коммунистическую, хотя не столь широкую, какою она является в последнее время, и, считая свои бредни непреложными истинами, задумал обратить весь мир в коммуну.... Кабэ, увлекшись бреднями Бабёфа и произвольно объясняя основные начала коммунизма и христианской любви, стал проповедовать, что христианство и коммунизм одно и то же, – что учение его о братстве, равенстве и общности имущества не новое, – что 17 веков тому назад оно насаждено самим Христом…

Но особенно замечательно учение современного нам коммуниста Прудона. Мы остановим внимание свое на последнем выводе этого новейшего коммунизма, – выводе, на котором построено все здание коммунистической системы новейшего времени.

Последний вывод, последнее слово софистических теорий права, по представлению права коммунистами, есть следующий парадоксальный афоризм острого диалектика Прудона: «частная собственность есть грабеж» (la propriété с’ est le vol). В то же время этот афоризм служит исходным пунктом для построения дальнейших теорий социального быта человечества. Таким образом, полная система коммунизма делится на две части. Сущность первой части: частная собственность есть грабеж; сущность второй части – как практический вывод – есть: уничтожение всякой частной собственности и в обширном смысле общинное владение всеми капиталами и продуктами труда частных лиц. Первая часть есть теория, взгляд на частную собственность; вторая – проект социального быта человечества, построенный на основании взгляда на частную собственность. Этот вывод из парадоксального афоризма, – что всякая собственность есть грабеж, – особенно важен для понимания всего коммунистического здания. Вот в кратких, но главных чертах сущность его:

Несколько отдельных личностей захватили в свои руки капиталы и продукты труда, и вследствие этого, пользуются удобствами гораздо большими, чем другие. Вторая, большая половина человечества, страдает от недостатка, не имеет средств к удовлетворению своих нужд и потребностей и лишена возможности развития наравне с другими, – лишена всего этого незаконно, так как частная собственность есть грабеж. От этих незаконных проделок и насилий ловких обладателей частной собственностью происходит неравенство между людьми, преимущество одного перед другим в пользовании удобствами жизни, словом – одни (меньшинство) блаженствуют, другие (большинство) страдают. Между тем каждый человек, равный и равноправный человеку, имеет полное право наравне с другими пользоваться всем, что доставляет ему природа и труд. А сказано уже, что такое равночастное владение сокровищами de facto не существует, что оно, как явление незаконное, само по себе есть уже зло и источник зла в практической жизни человечества. Если законное право требует равного владения сокровищами, если действительная жизнь идет, вопреки праву, в разрез с законностью, если это течение жизни – зло, то следует законное право провести в формы действительной жизни, устроить эту жизнь не по той незаконной и гибельной для людей мерке, по которой создалась и устроилась текущая и действительная жизнь, – следует пересоздать (reformer) ее по разумному плану законного права. Это может быть достигнуто посредством равночастного или в полном смысле общинного владения решительно всем, что доставляет природа и что извлекает труд из богатства природы. Единственным и сильным препятствием к достижению этой цели, к осуществлению права на деле служит частная собственность. Следовательно, для проведения начал законности в действительную жизнь, – для уничтожения зла самого в себе и в проявлении его в жизни человечества, – для восстановления попранного равенства, – для облегчения бедствий и достижения счастья всего человечества необходимо совершенное уничтожение всякой собственности и введение в социальную жизнь человечества в полном смысле общинного и совершенно равночастного владения всеми капиталами и продуктами труда... Вот вкратце сущность современного нам коммунизма!

Мы не беремся за дальнейший подробный критический разбор системы коммунизма и не станем доказывать несостоятельность ее ни с точки зрения логической, – вообще философской, ни с точки зрения политико-экономической и практической, т. е., возможности провести эту систему в основы действительной жизни человечества. Taкие подробности критического анализа всей системы не относятся к задаче нашего труда. Мы теперь остановим внимание на тех пунктах, в которых высказывается кажущееся сходство коммунизма с христиаством, с его учением о любви.

Коммунистическая теория имеет своим основанием, как видели, гуманные идеи, а своею целью – осуществление этих гуманных идей; именно: на основании равноправности всего человечества устроить равномерное пользование всем, что составляет необходимость, удобство и удовольствие в жизни человеческой, – по возможности улучшить состояние всех людей в настоящей жизни и дать возможность к равному развитию всех отдельных личностей. Словом, коммунизм проистекает из сочувствия к бедствиям и страданиям человечества, происходящим от бедности... Христианская любовь, проповедуемая Евангелием, горячо сочувствует страждущему человечеству, и стремится улучшить участь его настоящей жизни. В Евангелие встречаются такие места, в которых плодом любви выставляется милосердие к бедным, выражаемое возможным улучшением и материального быта их: любовь заповедует алчущего накормить, жаждущего напоить, странного принять в дом, больного посетить; – научает почитать всех без различия ближними (Лк. 10:25–37), и относиться к ним, как к равным себе, как к братьям. Нелюбостяжательность и раздел собственности между бедными представляется свидетельством нравственного совершенства (Мф. 19:21), дошедшего до степени самоотвержения, а это высшая степень любви: болъши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин. 15:13). Излишняя привязанность к материальной собственности, исключительное употребление ее для себялюбивых целей – представляется сильным препятствием к нравственному совершенству и вступление в царствие Божие: удобне есть велбуду сквозь иглине ушы проити, неже богату в царствие Божие внити (Лк. 18:25).

Сопоставление этих и подобных мест из нового Завета с гуманными идеями коммунизма и приводит защитников его к заключению, что между христианскою любовью и коммунизмом не только большое сходство, но и тожество, т. е., что «коммунизм и христианская любовь одно и то же». Трудно представить себе другой вывод столь поспешный, как этот. На том основании, что христианство и коммунизм проповедуют гуманные идеи равенства, любви и проч., еще нельзя признать, а тем более утверждать мысль, – будто коммунизм тоже христианство. Так судить, значит быть слишком близоруким в суждении или слишком пристрастным к коммуническим бредням. Две параллельные линии, как бы ни казалось нам издали, что они могут сойтись, – и как бы ни были растягиваемы, – никогда не сойдутся, Христианская любовь и коммунизм, как бы ни казались с первого раза сходными, подобно параллельным линиям, de jure и de facto не соединимы, не тожественны и даже не сходны; напротив, между христианскою любовью и коммунизмом находится много таких черт, которые резко и существенно отличают одну от другой. Это различие заключается: 1) в психическом источнике любви и коммунизма, 2) в практическом приложении к жизни той и другой, и наконец, 3) в конечной цели христианской любви и коммунизма.

1. Христианская любовь, как и вся христианская религия, принадлежит преимущественно сердцу. Христианская любовь есть прямое, непосредственное чувство. Вытекая прямо из сердца, она всему сочувствует, во всем стремится видеть прекрасное, все возводит в идеал, – словом, как говорит Апостол: вся любит, всему веру емлет, вся уповает, вся терпит (1Кор.13:7). Расчеты холодного ума и строгий анализ на нее не влияют разрушительно, в любви заключается все достоинство разумного существа и святость нравственных его действий, – она есть союз совершенства (Кол.3:14). Такая природа любви в человеке освящена великим событием – искуплением, которое совершилось по любви Божией ко всему человеческому роду (Ин.3:14). Посему, для христианина каждый человек отдельно – ближний, и все человечество – семейство ближних, родных: он их любит, и для этой любви не существует решительно никаких разделений людей по различным классам, народностям и религиям; – к ней близки: богач, бедняк, христианин, язычник, православный, иноверец, знатный и незнатный. – Она всех обнимает, не замечая внешних делений человечества; – она видит в человеке человека, ближнего, брата, – и больше ничего.¹⁷ Все эти свойства ее вытекают из того, что она не принадлежит рассудку, разборчивому и все анализирующему, а чувству, Человек видит человека и его симпатия относится к нему прямо без рассуждения – стоит ли человек любви, – и часто эта симпатия или лучше – высшая ее степень – любовь в широких размерах проявляется, действует, влечет человека, вопреки всем доводам и представлениям рассудка. Любят, например, преступника, злодея, – сожалеют, например, падшего, – прощают, например, виновного, – и это потому только, что этого непосредственно требует сердце; – между тем как рассудок очень часто восстает, представляя, что такого человека любить не за что, что все права требуют его кары... Чувство любви, основанное на расчетах и соображениях ума, не имеет высоконравственной цены. Истина эта засвидетельствована устами человеколюбца Бога: аще любите любящыя вы, говорит Спаситель, кая вам благодать есть? ибо и грешницы любящыя их любят (Лк.6:30). «Что особенного мы делаем», как бы так говорит Иисус Христос, «ежели любим только друзей и приятелей наших? То же самое делают и язычники – и грешницы любящыя их любят, – потому что чувство сердечного расположения к тому, кто сам расположен к нам более других, – есть чувство общее у всех людей»... Высокая, глубокая любовь имеет свой характер, при котором немыслим расчет, выбор или принуждение. Любить по выбору, значит любить до случая. Доводы рассудка часто склоняют волю не желать любви к известной личности, но любовь в этом случае бывает своенравна, непокорлива и берет решительный перевес над рассудком и волей. Наконец, обратим внимание для полноты описания на то божественное свойство любви, по которому она не исключает и личных врагов: любите враги вашя, благословите кленущыя вы, добро творите ненавидящым вас, и молитеся за творящих вам напасть и изгонящыя вы (Мф.5:44). Между тем, как рассудок в таких обстоятельствах требует удовлетворения тою же монетою – око за око, зуб за зуб... Так любовь имеет своим единственным и исключительным источником сердце.

Посмотрим теперь, – какой источник коммунизма.

Главным и первым поводом к составлению коммунистической теории послужил или завистливый взгляд пролетариев на собственников, или же сострадание людей к бедным классам человечества. Мы знаем уже, при каких исторических обстоятельствах и ycлoвияx возник и развился коммунизм. Итак, если источным началом системы коммунизма служило чувство зависти, – то тут нечего и говорить о сходстве коммунизма с христианскою любовью. Но предположим, что система коммунизма имела побудительною причиною своего явления чувство сострадания к бедным. Если это было и так: то только побуждение к составлению системы коммунизма принадлежит сердцу; сама же она, – в своей сущности и развитии никаким образом не может быть отнесена к нему. Вся система коммунизма от начала до конца основана на рассудке: в основе ее лежит расчет, она не обращается к чувству, а хочет опираться на праве. Потому она радикально противоположна чувству всеобъемлющей любви к ближним. Христианская любовь относится ко всем одинаково; коммунизм относится с мнимым правом только к некоторым, и в то же время вредит другим: отнимая собственность у одних и передавая ее другим, он противоречит чувству безусловной справедливости и попирает право, – по-видимому, опираясь на право. Желая, чтобы человечество было равноправно в обладании капиталами и продуктами трудов, система коммунизма анализирует и критикует существующий порядок и формы социальной жизни, считая этот порядок несостоятельным, и потому хочет исправить недостатки социального быта человечества, восстановить право, возвратить ему законную силу. Таким образом, вся история коммунизма от начала до конца есть плод одного рассудка, анализа, критики. Вот источник коммунизма! Коммунист стремится помочь бедному, нуждающемуся не по требованию сердца, а потому, что считает это нужным. В любви звучит чувство, симпатия, нечто влекущее; – в коммунизме видны развитие ума, образованность, наука. Сострадательный самарянин мыслим без науки, а коммунист без науки не мыслим.

Если перенесемся в круг практической жизни, то увидим опять различие между христианскою любовью и коммунизмом, различие: 1) во взгляде любви коммунизма на собственность и вытекающую отсюда возможность благотворительности, 2) в естественности чувства любви (ее потребности любить и благотворить) и ненатуральности требований коммунизма.

1) Христианская любовь положительно нигде не запрещает иметь собственность, в каких бы то ни было размерах, если только эта собственность не отнята у других. Любовь только побуждает делить эту собственность между нуждающимися, страждущими, чтобы облегчить участь их. Правда, в высшем своем развитии она доходит до полного самоотвержения. Так Иисус Христос советовал юноше, чтобы он для большего нравственного усовершенствования продал имение свое и раздал нищим. Но он только советовал, а не вменял ему этого в непременную обязанность (Лк.18:22); следовательно, такое самопожертвование не обязательно для всех. Притом, оно совершается совершенно свободно, естественно, без внешнего побуждения и насилия, по одному внутреннему влечению сердца: аще хощеши совершен быти..., сказал Иисус Христос в ответе своем юноше, действительно стремившемуся к большему совершенству (Мф.19:21). Когда человек глубоко любит других людей, и видит у них недостаток того, чем он сам обладает, или в чем у него большее преизобилие, он охотно поделится с ними, – мало того – при высшем развитии любви – он лишит себя в удовлетворении своих потребностей в пользу удовлетворения потребностей и нужд других. Все это естественно, потому, что поступая так, человек действует не по обязательству и не в силу коммунистического принципа равенства, а просто по чувству любви. Возлюбиши ближняго своего, яко сам себе, говорит Божественная любовь (Лк.10:27).

Коммунизм в силу принципа равенства между членами общества, деспотически запрещает иметь всякую частную собственность. Если эта собственность у одного имеет большиe размеры, у другого малые, – или ее вовсе нет, – то коммунизм требует непременного ее уравновешения: общинное и равноправное владение всеми капиталами и продуктами труда – вот его последнее, неизменное требование! Святая любовь, сочувствуя всему, в распоряжении имуществом не стесняет свободы; коммунизм вполне деспотичен: он совершенно стесняет свободу, хотя прикрывается правом, даже равноправностью. То же право, на которое опираются коммунисты, говорит и в пользу собственности и свободы в распоряжении его. Если я больше работаю и, следовательно, добываю продуктов для своего продовольствия, и потому вправе пользоваться своими приобретениями в большей пропорции против того, кто мало или ничего не работает: то точно также я вправе распоряжаться своею собственностью, как мне угодно. Но коммунизм решительно стесняет эту личную свободу, требуя моих личных приобретений в распоряжение целого общества и не позволяя мне самому распоряжаться ими... Особенно коммунизм нападает на собственность наследственную. – И здесь тоже нарушение свободы и права. Человек вполне свободен распоряжаться своею собственностью, – свободен отдать ее обществу, частному лицу или пользоваться ею сам, не разделяя ни с кем, – и нажитые им капиталы он, конечно, свободен оставить в наследство сыну, родственнику и проч.; а тот, получив чужую собственность посредством добровольной отдачи ему, тоже вправе пользоваться ею, как угодно, так как, в силу подарка, она из чужой собственности сделалась собственностью его. Коммунизм – как и везде – и в этом случае решительный деспот: он не дает человеку ни малейшего права распоряжаться продуктами своего труда, как ему угодно, а принуждает отдавать его в распоряжение другим. Таким образом, коммунизм, ратуя во имя права за свободу, отнимает у человека одно из самых существенных и неотъемлемых его прав, свободу.

Между тем христианская любовь требует своего проявления в жизни, в делах: аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет, говорит Спаситель (Ин.13:23). Так любовь ясно выражает себя в благотворительности, в милосердии, которое в практической жизни выражает себя помощью нуждающимся бедным. Коммунизм решительно лишает любовь возможности выражаться этим осязательным путем, – и сам отрицает всякую возможность благотворительности и милосердия; ибо он вводит в непременную обязанность разделение своей собственности, – даже сильнее, – он не дозволяет никакой собственности. Все, что имеет человек, должен он отдавать не в силу любви и сострадания, не в силу нравственной вменяемости благотворения и общения, как жертву благоугождения Богу (Евр.13:16), а в силу законного, неминуемого нрава, – должен отдавать потому, что он не имеет права не отдавать... Уничтожив собственность, коммунизм уничтожает и возможность благотворительности. Другой будет принимать чужое, не как милостыню, не как выражение любви ближнего, а как должное; он будет пользоваться чужим, как своим собственным, во имя того, что «твое – мое». Стало быть, тут нет и возможности милосердия, как свободного распоряжения своими сокровищами по чувству любви и сострадания на пользу ближним; – стало быть, нет и наслаждения, нравственной вменяемости употребления на помощь бедствующим добытого трудом, – нет чувства, жизни, религии...

2) Христианская любовь есть чувство натуральное, врожденное человеку, возвышенное, очищенное и облагороженное религиею. Потребность любить есть неотъемлемая принадлежность человеческого духа, как потребность мыслить, желать и проч. Человек любит себя самого, потому что внутренне сознает нравственное величие своего разумного духа; – человек любить окружающий его мир, его красоту, разнообразные произведения, потому что сам он – одно из наилучших его украшений, и он стремится к обладанию природою; наконец человек ощущает потребность любить других, потому что в них находитъ то же прирожденное чувство, ту же потребность. Правда, случается, что эта потребность заглушается себялюбием. Но это – ненормальное состояние человеческого духа, это – уродливое развитие его нравственных сил, как например, развитое фантазии насчет рассудка... Коммунизм же есть плод человеческого ума, есть теория рассудка. А редкая теория бывает так удачна, чтобы требования ее в приложении к жизни вполне соответствовали обыденным ее явлениям. Требования коммунизма не только не приложимы к жизни, но даже противоестественны. Они отрицают частную собственность. А непреодолимое и необходимое стремление к частной собственности есть врожденная принадлежность всего органического живущего мира. Так это стремление к собственности с самых ранних пор замечается в ребенке: криком и разными движениями он выражает стремление иметь известную вещь своей собственности. Но с развитием он уже отличает свою вещь от чужой: все, что принадлежит ему, он называет «моим», а что не принадлежит ему – чужим, «не моим». У него, – хотя и бессознательно, – и проявляется уже претензия на право собственности. Не трудно присмотреться, – как ребенок бывает капризен, даже зол, когда лишается чего-нибудь, что привык считать и называть «моим». – Далее, стремление к собственности замечается и в Mиpe существ неразумных; где есть жизнь, там есть и стремление к собственности. – Стремление к собственности, в обширном смысле, в растительной жизни выражается всасыванием из земли необходимых соков, в жизни животных – в стремлении к обладанию пищею. В жизни человека, требующей не одной организации и поддерживания тела, но вместе с тем удобств материальной жизни и духовного развития, это стремление выражается в наклонности к полному обеспечению, к обладанию всеми средствами для своего развития. – Собственность – прирожденная принадлежность всего органического миpa: требования коммунизма – явление ненатуральное, а следовательно, неосуществимое в практической жизни. Первая усиливает энергию, второе – расслабляет. Именно:

Любовь пробуждает в деятельности, влечет к труду. Как прирожденное человеку чувство теплоты и добра, она требует живой деятельности. Человек желает выразить свою любовь, дать ей ощутительный исход, удовлетворит ее требованиям посредством благотворения ближним. Очевидно, – он должен изыскивать средство для удовлетворения требований – милосердия и сострадания. А требованиям милосердия или сострадания он может удовлетворить (кроме дел милости духовные) облегчением бедствий несчастных, улучшением материального быта бедных, пособием неимущим. Естественно, что это последнее можно сделать посредством раздела между ними своей собственности (трудом ли нажитой или доставшейся путем наследства), – и чем обширнее собственность, тем больше можно сделать добра. Таким образом, это стремление любви к удовлетворению ее требования будет требовать от человека постоянной работы, неутомимой жизни, неусыпного труда для приобретения собственности. Но никак нельзя сказать того же самого о коммунизме; напротив, если он сколько-нибудь осуществим, то поведет к упадку труда, к ослаблению деятельности, к парализации сил. Давая простор для деятельности к обеспечению себя, он даст возможность развитию эгоизма; а где эгоизм, там нет самоотверженной деятельности для общего блага, для других... Вообще, как бы мы ни представляли бескорыстными единицы, составляющие общество, – тем более все человечество, – все же невозможно не только требовать, но даже представить их самоотверженными, работающими для других, отказывающимися от права пользования и распоряжения продуктами своего труда. Но по требованию коммунизма, они должны подвергаться этому насильно, против воли и без малейшего внутреннего влечения. Да это последнее и не может быть при насилии: талантливые работники – или вообще производители – по естественному чувству превосходства духовных сил своих не захотят делить с бездарными или ленивыми поровну добытый ими капитал. Все это мало по малу должно повести к сознанию несправедливости такого порядка, к лени и беспечности в отношении к труду и, как неминуемому следствию этого, непроходимой бедности всего «коммунистического человечества».¹⁸ Даже и в том случае, если бы мы представили все человечество бескорыстным, самоотверженным, – коммунистическое общество, основанное на равенстве, будет заключать в себе разрушительные элементы. – Допустив равенство в обладании продуктами труда, должно допустить равенство и в самом труде. Но это последнее никак невыполнимо. Не всякого природа оделила силою для физического труда, равно не всякий может нести все работы, и не все работы одинаковы по трудности исполнения; одни работы легче, другие – вдвое, втрое и несравненно тяжелее: укатывать шоссе и бить камни для шоссе – две работы далеко разные... Ясно выходить отсюда, что принцип равенства такою неравностью разрушается. И вот по необходимости нужно было придумывать средства в уравнении занятий. Бабёф и его последователи стали проповедоватъ, что все члены общества должны быть машинами в руках коммунистической власти, которая распределяет работы, кому угодно и как угодно. Точно также поступали еще сен-симонисты, предоставляя верховную распорядительную власть отцу своей семьи – «папе». Новейшие же коммунисты признали систему вознаграждений пропорционально труду, капиталам (внесенным) и талантам. Так, из общего капитала, оставшегося от издержек на коммуну, они назначают работникам, внесшим болыше капиталы и выпадает на долю талантам¹⁹. Но это самое деление и вознаграждение есть уже стремление к выделению, к собственности, к личному лишь обеспечению... Христианская любовь, истинная и святая любовь, без всяких этих затей и хитростей, без уравнения всех по состоянию, почитает величайшим злом отказать в помощи брату – христианину, и исповедует, что благотворяй, от Бога есть (3Ин.1:11), а ненависть к брату (ближнему) считает убийством. Всяк ненавидяй брата своего, человекоубийца есть (1Ин.3:15). Но и этого недостаточно: она считает грехом чем-нибудь соблазнить брата и предпочитает лучше лишить себя в самом необходимом, нежели соблазном погубить иемощного (1Кор.8:12–13).

3. Конечная цель христианской любви и коммунизма.

Наконец коммунизм и христианская любовь резко различаются между собою и по своим целям.

Коммунизм при всей широте своих стремлений ограничивается рамками – с одной стороны материального быта человечества, с другой – временем земного существования. Он ничего не видит дальше этого, – не идет шагу вперед. Основанный на мелочном чувстве эгоизма и зависти, он поставляет чувственный разгул и вполне животную жизнь конечною целью человеческого бытия и назначения. Цель коммунистов – доставить человечеству земное счастье, – исцелить недуг, которым страдает общество, – неравное распределение богатства, – с целью равного сонаслаждения жизнью. Коммунисты в этой жизни видят только необходимость жить, – и живут без мысли о другой жизни будущей, о вечности. Поэтому в области религии для них чужды загробная жизнь, вечное блаженство, вечное царство славы. В морали они проповедуют чувственное наслаждение, грубый разврат. Кстати, скажем здесь: какими путями хотят коммунисты ввести в жизнь выдуманный ими новый порядок. Хотя они постоянно и много говорят о мирных путях распространения своих коммунистических воззрений, но это остается их мечтою, лишь благочестивым желанием. Ибо убедить богача – облегчить участь бедняка во имя христианской любви – это дело еще возможное; но убедить богача отказаться от имущества, которое приобретено им честным образом или же получено по законному праву наследства, и разделить с человеком, который ничего не делает, – это дело немыслимое. Сознавая, таким образом, трудность распространения своих воззрений путем мирных убеждений, коммунисты прибегают к лести и насилию. – Цель оправдывает средства! Называя собственность в глазах бедняков кражею, одни объявляют войну всем имущим; – льстят эгоизму и самолюбию рабочих классов; – превозносят их заслуги и значение; – обольщают чрез уравнение труда и капитала материальным обеспечением, и таким образом, возбуждая страсти простых людей, восстановляют их против общественного порядка и государственного строя²⁰. Держась иезуитского правила: цель оправдывает средства, эти непризнанные благодетели человечества стремились путем революции провести свои теории в жизнь, – мечем и огнем задумали преобразовать гражданское общество на собственных началах и пересоздать и Францию и все человечество в коммунистическую общину. Вмешиваясь в политические дела и становясь во главе революционеров, поклонники системы коммунизма забывали гуманность и производили между собою редко граждан²¹. Вообще коммунисты одобряют и поощряют всякие кровавые и насильственные способы. Злые враги всех моралистов и законодателей, они вооружаются против частной собственности, называя ее «грабежем», – против семьи, отрицая законность и святость брака²², – против личной свободы, – восстают против таких благ, «которые поставлены вне всякого спора у всех народов, вышедших из состояния дикости и варварства».²³

Не такова христианская любовь. Ей чужды насильственные меры и кровавые перевороты: любы искреннему зла не творит (Рим.13:10), она все созидает (1Кор.8:1), – она воздает Божия Богови, а кесарева кесареви. – Не такова христианская любовь по цели своей. Живя и действуя в видимом, она главным образом стремится к невидимому: цель ее – далеко за гробом, – в Боге: всяк любяй, знает Бога (1Ин.4:7). Она имеет в виду высокое нравственное развитие, – уподобление по этому развитию человека, обладающего любовью, Божеству: будите совершени, якоже и Отец ваш небесный совершен есть (Мф.5:48). Аще кто любит Бога, сей познан бысть от Него (1Кор.8:3). Бог любы есть, и пребываяй в любви, в Бозе пребывает, и Бог в нем пребывает... Не любяй, не позна Бога, яко Бог любы есть (1Ин.4:8, 16)... Простираясь на окружающий мир, относясь к другим личностям, любовь желает им не только добра материального быта, но главным образом добра нравственного, нравственного совершенства. Кийждо же вас ближнему да угождает во благое к созиданию (Рим.15:2)! Любовь покрывает множество грехов (1Пет.4:8). Последняя цель христианской любви для всех – царство благодати, как приготовление к грядущему царству славы, к вечному блаженству.

Вот параллель между коммунизмом и христианскою любовью! По-видимому, сходные между собою, они существенно и резко различаются в самом основании. Именно:

Любовь есть жизнь сердца, – Божий дар в сердце (Рим.5:5; 2Тим.1:7); коммунизм – теория рассудка.

Любовь не отрицает собственности, требует милосердия (1Кор.13:14), она дело натуральное и ведет к энергической деятельности; коммунизм отрицает всякую личную собственность, – при нем не мыслимы дела милосердия, как выражение свободного чувства любви; он – явление неестественное по своему требованию, и в приложении к практической жизни должен произвесть парализацию сил, крайнее расслабление их, и обеднение человечества.

Любовь имеет в виду блаженную вечность; коммунизм – удобство материальной жизни на земле.

Итак, напрасно поклонники и творцы коммунистической теории обольщают себя и других, проповедуя о сходстве и даже о тожестве коммунизма с христианством и его учением о любви. – Обобщая гуманные принципы своей теории с принципами христианской любви, они веруют, что коммунизм есть «самое обширное применение принципа евангельской любви», и в подтверждение этого ссылаются на книгу Деяний апостольских, на некоторые выражения ее и особенно на описанную в ней евангелистом Лукою картину жизни первенствующих христиан. Они указывают, что эта жизнь построена на началах равенства, братства, свободы, уничтожения частной собственности и введения равночастного или общинного владения всеми сокровищами, – словом, на началах коммунизма, – и что она служит образцом для их общины. Все это тожество коммунизма с христианскою любовью они основывают на следующих местах книги Деяний апостольских: вcu же веровавшии бяху вкупе, и имяху вся обща: и стяжания и имения продаяху, и раздаяху всем, егоже аще кто требоваше... Народу же веровавшему бе сердце и душа едина и ни един же что от имений своих глаголаше свое быти, но бяху им вся обща... Не бяше бо нищ ни един в них: елицы бо господие селом или домовом бяху, продающе приношаху цены продаемых, и полагаху при ногах Апостол: даяшеся же коемуждо, егоже аще кто требоваше.... На это мы заметим вообще, что у христиан апостольских времен, действительно, господствовало братство и – как выражается св. Златоуст – «из общества верующих было изгнано неравенство.»²⁴ Но их равенство и братство не шло в разрез с законами гражданскими, не нарушало общественных порядков и не извращало нравов и обычаев. Если христиане противились власти в исполнении языческих обыкновений и религиозных обрядов, – обличали правителей и царей в нечестии, то это не было нарушением гражданских законов, а было делом совести и призвания... Они старались о преобразовании общества, но посредством просвещения учением Христовым, а не посредством изменения форм правления и установленных в обществе порядков; – старались теснее сплотить между собою общество, не производя в нем распрей и междоусобия. Ложно обвиненные в противлении власти и разных вымышленных на них злодеяниях, они терпеливо переносили всякие мучения и даже смерть: они не делали укора мучителям своим и взглядом не только что словом. Так свидетельствует история о христианах первых веков, их жизни и их отношениях к обществу и власти!

Что же касается до приведенных выше мест из книги Деяний апостольских, на которые так часто любят указывать коммунисты, – скажем, что в них не заключается той мысли, что Апостолы заставляли или требовали от верующих отказываться от своих имуществ, и не указывается на то, что они стесняли личную свободу в распоряжении собственности. Такого понимания и здравый смысл не может допустить. Так мы знаем из Евангелие, что Господь Иисус Христос заповедал оставить дом, семью, родных, отказаться от своего имущества и, продав его, раздать нищим. Неужели на это должно смотреть так, что Он здесь осуждает частную собственность и принуждает лишать себя всего во имя права равночастного пользования одних собственности других? – Ведь это не приказание, не необходимое требование, а заповедь, – и ею Спаситель предлагает только каждому, если он желает и ищет большого совершенства, произвольное лишение, щедрую милостыню, – что все может быть только под условием собственности... Продадите имения ваша, и дадите милостыню, сотворите себе сокровище неоскудеемо на небесех (Лк.12:33). Святой евангелист Лука, описывая жизнь первенствующих христиан, имел в виду намеренно с большею силою и поразителъностью показать высокое совершенство любви, которая объединяла всех верующих не только в мыслях и чувствах, но и в действиях на пользу и частных людей и целых обществ.²⁵ А такая любовь не нарушала никаких прав и не посягала ни на чью собственность: она располагала (а не принуждала, не насиловала) всякого к добровольному пожертвованию и имением, и собою на пользу ближних; а потому св. писатель и прибавляет: бяху им вся обща, т. е., объясняет св. Златоуст, «и радость и несчастье, нужды и достатки, учение и молитва». Значит верующие, по внутреннему влечению сердца и горячему участию к нуждам и немощам единоверных братий, или как выражается св. Златоуст – «от великого усердия», а не от скорби, ни от нужды, продавали и стяжания и имения свои и разделяли (διεμεριζον) со всеми, – егоже кто требоваше. А это вело к тому, что в обществе христиан не было нуждающихся – не бяше бо нищ (нуждающийся – ένεδής) ни един в них... Но как ни распространено было между христианами общение имений и стяжаний, однако право личной или частной собственности оставалось в обществе Апостольском неприкосновенным, и свобода – располагать своим имуществом не только не стеснялась, но и уважалась. Это последнее ясно высказывается в обличительной речи апостола Петра против Анании. Обличая Ананию в обмане, св. апостол Петр кратко объясняет ему, что его не принуждал к пожертвованию, что он свободен был располагать своим добром и имуществом, как хотел: сущее тебе, не твое ли бе, и проданное не в твоей ли власти бяше (Деян.5:4)? То есть, изъясняет св. Златоуст, – «разве была какая необходимость и принуждение? – Разве мы привлекаем вас насильно?... «Анания», – продолжает Златоуст, – «удерживает у себя нечто от цены проданного поля, поэтому и наказывается, как сделавший нехорошее и обличенный в похищении своего… Видишь ли, как он обвиняется в том, что сделав свои деньги священными, потом взял их? – Разве не мог ты, говорит, продав (имение), пользоваться им, как своим? Разве кто препятствовал тебе?... Мы, говорит, не принуждали тебя ни продавать, ни отдавать деньги после продажи; ты решился на это по собственной воле».²⁶ Вот начало, высказанное самим Апостолом и руководившее общество первенствующих христиан! Оно есть начало свободы и уважения к неприкосновенности частной собственности, и радикально противоположно требованию коммунизма. А последнее требование коммунизма, как сказано уже, есть уничтожение всякой собственности, – требование, вытекшее из софистического изречения Прудона: la propriété с’est le vol, которое, к слову сказать, до того очаровывает молодое поколение, что оно в опьянении от него считает его «божественною истиною, обходящею весь мир!..»²⁷ Таким образом, та община, в которой не уничтожаются права собственности, в которой каждый участвует своим добром, т. е. имуществом, на столько, на сколько имеет произволение сердца, – повторяем, – такая община никак не может служить образцем для коммунистической общины, в которой все совершается либо по требованию сухаго права, либо по расчетам рассудка с полным попранием и собственности, и свободы в распоряжение собственностью.

А. Родосский