К Сергею Михайловичу Сухотину⁵⁸³. 16 Июля. 1860 г.

Долго не отвечал я вам, любезный Сергей Михайлович. Письмо ваше получил я накануне отъезда в Данков. Парижане⁵⁸⁴ устроили так, что, во всяком случае, протест наш опоздал бы, следовательно, торопиться было не к чему, а я кое-что хотел ещё вам послать (что и посылаю): вот причины замедления. А сплутовали Сушков и К°, да и сметали свою плутню на живую нитку так, что нельзя не заметить; впрочем беды в этом большой нет. Можно будет впоследствии напечатать отдельно три письма. Это мне нужно, чтобы не казаться участником в духе их журнала; но и тогда я оговорю, что жалею о недоразумении, а в плутне своих перед чужими обвинять не хочу. Надобно и то сказать, что они препорядочно бестолковы: не хотят печатать письмо к епископу Жансенисту, потому что Жансенисты с ними хороши, а того не рассуждают, что именно поэтому-то и до́лжно их поставить в безвыходное положение: пусть решаются! Если у них есть сочувствие к нам, то можно надеяться, что многие из них решатся в нашу пользу, и это шаг огромный, а теперешнее их сочувствие ровно ни к чему не ведёт. Вообще журнал будет иметь тем более успеха, чем резче и определённее будет тон его. Хоть и пишет Сушков, что они Гагарина уничтожают, но статей их не вижу и боюсь не только их слабости, но ещё более непонимания. Слово «Кафолик» все у нас привыкли переводить в смысле всеобщего, а истинное значение, значение Православное, забыто. Едва ли Сушков и догадаться то может, в чём оно состоит, а Васильев⁵⁸⁵ немножко ветрен. Вот почему я решился написать прилагаемое письмецо. Если можно, пожалуйста, доставьте. Надеюсь, что они не найдут его слишком жестоким: Гагарина щадить нельзя. Сушков пишет, что они режут Гагарина тупыми ножами. Уж не лучше ли острыми? Не знаю, как мне благодарить вас за все хлопоты, которые вы уже приняли ради наших писаний, и совестно бы было просить вас ещё об оных; но думаю, что, сочувствуя самому делу, вы на меня пенять не будете за мою навязчивость, и этим себя перед собою извиняю.

После письма вашего получено известие об Аксакове. Кажется, он решительно вне опасности и должен поправляться; жаль только, что он того и гляди заупрямится и не поедет заграницу, что восстановило бы его здоровье вполне. Мне очень хотелось бы, чтобы он на время вырвался из окружающих его предметов, так сказать, прервал бы цепь воспоминаний, гнетущих его. От него можно ждать многого и доброго. Я говорю теперь как бы чужой ему и нисколько не как друг, но только как человек, которому дорога̀ правда и просвещение. Я уверен, что в науке сло̀ва он очень ещё подвинет нашу литературу и что ему отдадут справедливость даже те подлые журналы, которые до сих пор молчат о его Грамматике.

Что за житье в деревне, любезный Сергей Михайлович! Что за лето! Не знаю, природа не празднует ли эмансипацию; только бы эмансипация не подгорела как гречиха в степях. Здесь ни о чём не слыхать. Деревня Русская вне всякого политического мира.

Прощайте. Примите дружеский поклон и уверение в совершенном уважении и преданности.

Ваш покорнейший слуга А. Хомяков.

Если братец Михаил Михайлович в Москве, пожалуйста, кланяйтесь ему от меня.