К В.А. Елагину⁵⁶⁷. (Бучарово, 1852)

Любезный Василий Алексеевич! Посылаю вам совершенно готовый список брошюрки, которую желал бы видеть напечатанной за границей, и письмо к Пальмеру. Вам, может быть, любопытно будет видеть конец твореньица, которого более половины я вам прочёл. Надеюсь, что вы будете им довольны; кажется, несмотря на резкость выражений, конец так миротворен и доброжелателен, что не должен оставлять в читателе дурных чувств. Что̀ вы скажете об этом?

По какому же случаю письмо к Пальмеру? А вот как. Я совершенно неожиданно получил от него ответ с извещением, что все мои послания дошли до него. Он очень благодарит, а толку нет. Его так бедного ошибло Православие глупым упрямством патриархов и непонятным равнодушием Синода, что он уже не знает что̀ делать. За ним католики сильно ухаживают, бомбардируют его письмами, представляют в самом хитром виде всё то, чем мы виноваты в теперешнее время против всего, можно сказать, человечества, и зовут его настойчиво в Рим. Он, очевидно, колеблется, несмотря на то, что его ум осуждает Римские изменения в догматах. «Но разве я не могу ошибаться? – говорит он. – Церковь лучше человека должна понимать истину; и так, нужно, прежде всего, сказать себе, где Церковь? Может ли она быть в своём не невольном, но произвольном рабстве (в России) истинной Церковью? Ибо о Греции говорить теперь нечего: она сама отталкивает нас. Свобода и любовь к человечеству и к каждому человеку – не неотъемлемые ли признаки её? А этого нет в двух отделах Православия. Ум мой против Рима; но нравственные убеждения против Греции, если она не изменит своей упрямой бесчувственности к духовным требованиям человеков-братьев, и против России, если она не покажет хоть каких-нибудь признаков своей духовной свободы». Страшные слова! В письме моём к Пальмеру я стараюсь доказать ему, что он не совсем прав; но, может быть, брошюрка подействует сильнее письма.

Это дело общее и поэтому я, не церемонясь, вас прошу принять на себя некоторый труд. Конечно, я найду какое-нибудь средство отправить статью из Петербурга, по крайней мере, надеюсь найти; но если бы можно найти эти средства прямо из Москвы, было бы ещё лучше. Нет ли каких-нибудь благонадёжных Англичан, отъезжающих к себе? Если можно, поговорите или с консулом Английским, объясняя ему, что вы избегаете почтового расхода и потому желали бы посылку послать с оказией, или с пастором, которому можете сказать, что посылка содержит в себе богословские рассуждения. Если бы нашлась оказия верная, это было бы лучше возни с Петербургом; но по теперешнему положению Пальмера желательно бы было эту посылку доставить ему поскорее; и если бы в течение двух недель не было в виду никакой благонадёжной оказии, я бы попросил вас меня уведомить, и тогда я уже решусь попробовать успеха в Петербурге через княгиню Волконскую⁵⁶⁸, или кого-нибудь другого. Я у вас не прошу извинения в том, что утруждаю вас, ибо знаю, что это дело вашему сердцу так же близко, как и моему.

Как-то вы поживаете в Москве? Каково здоровье ваше и Катерины Ивановны?⁵⁶⁹ Какова матушка ваша и Марья Васильевна?⁵⁷⁰ Я же в деревне живу себе помаленьку; не совсем ленюсь и не совсем доволен своим трудолюбием; но мало-помалу кажется, начинаю чувствовать, что напряжённость труда становится мне легче и что позыв на пустоту и праздность становится меньшим, против прежнего. Впрочем, грех сказать, чтобы успех трудов помогал бы мне в борьбе с привычкой к лени. Кажется, Пальмер уйдёт, а с другой стороны слышно (не знаю, правда ли?), что 2-й № Сборника запрещён. Не слыхали ли вы про это? А всё-таки до́лжно трудиться, хоть и без надежд. Впрочем, что бы ни было в сношениях с Угличанами⁵⁷¹, а признаюсь, меня любопытство берёт узнать, что скажут на мою статью и как отвёртываться будут западные учения. Ведь эта собственно перчатка, брошенная им, а особенно Католицизму с предложением поля, свободного для битвы, без вмешательства сил политических. А то как-то нечестно идёт бой, перестрелка из засады. Наши палят в Россию под прикрытием власти светской; а они стреляют под прикрытием Австрии или других держав, и невольно вспомнишь, несмотря на всю важность дела: «Моя рубиться любит честь. Моя колоться. Что ж? Дуэль не состоялась». Впрочем, они бесспорно трусливее нас. Я недавно узнал, что ведь папа-то отказался от своей энциклики и объявил, что, дескать, знать не знаю, ведать не ведаю, откуда она взялась и кто напечатал и кто распустил. Хорош! Не правду ли я говорю, qu’ils ont une callosité a l’endroit de la vе́rité; но за то что̀ за мастера̀ заманивать! Хоть бы теперь с Пальмером. «Мы с вами не спорим; но только будьте справедливы. Вы перебывали в П-бурге, в Афинах, в Царьграде, побывайте в Риме». А послушайся, так уж едва ли живого выпустят, если не удастся соблазнить или подкупить. Я бы ему не посоветовал ехать, но неловко писать такое предостережение.

Вот затруднение, любезный Василий Алексеевича Надобно по обещанию писать к Григорию о письме Пальмера; как же объяснить повежливее, что удерживает его от присоединения к Русской церкви? Собственно-то говоря, выходит, что Пальмер называет Синод собором …, и это я должен сказать члену Синода, а совесть не позволяет скрыть. Помогите! Риторика и книга како писати комплименты. Уж не попросить ли Свербеева⁵⁷²?

Слышали вы, что древнехранилище Погодина куплено казной для Москвы? Коссович пишет и, разумеется, присоединяет дифирамб бар. Корфу. Корф говорит, что статьёй И.В.⁵⁷³ он доволен, но Аксакова статья вредна, а чем именно? Тем, что он не объяснил, почему общинный быт уже теперь не годится, т. е. виноват не тем, что сказал, а тем, чего не сказал. Хороши эти судьи! Кстати, не знает ли Погодин, как бы рукопись перевезти в Англию?

Вам мой приказчик принесёт вексель переводный в Англию (250 р. сер.); пожалуйста, вложите его в пакет Пальмеру и запечатайте.