Преемники Траяна. Вторжение Германцев

История вообще не совсем справедлива к императорам римским, приписывая падение государства их порокам и неспособности. Точно так же пристрастна она к германским племенам, сокрушившим римский мир, когда превозносит их добродетели и непобедимое мужество. Летопись первых царей готских, вандальских, саксонских, бургундских и лангобардских представляет ряд развратных дикарей. Летопись Франков отвратительна. Мужество их в боях неоспоримо, но оно не мешало им всегда бежать перед несравненно меньшим числом Римлян, как скоро римское войско было под предводительством вождей сколько-нибудь искусных. Напротив того, ни одна летопись какого бы то ни было народа не может представить в течение двух веков с небольшим столько государей достойных престола, сколько летописи Рима от последнего Кесаря до первого императора христианского.

Из двадцати восьми царствований тринадцать замечательны по доблести владык, вполне достойных престола. Таковы великий Траян, Антонин, Марк Аврелий, строгий Септимий, которому, по словам Римлян, следовало или не родиться или не умирать, Александр, Валериан, Клавдий, крутой Аврелиан, подобный Септимию, Тацит, Проб, Кар, Диоклетин и Константин. К ним должно прибавить других, едва мелькнувших, но оставивших по себе добрую память (как Пертинакс и молодой Гордиан) или отличавшихся блистательными дарованиями (как Адриан и слишком униженный историками Галиен), или заслуживших военную славу (как Деций и свирепый, но всегда побеждавший Максимин), или достойных величия императорского, но не успевших достигнуть его или погибших в борьбе с другими, более счастливыми соперниками (как Оденат, Постумий, Альбин и др.). Несколько имён таких, как Гелиогабал, Каракалла и Коммод, не должны бы были в глазах историка беспристрастного помрачить славу целой эпохи, обильной великими людьми.

Но самые доблести и величие государей при постоянном упадке государства указывают на внутренние и неисцельные раны. Первой, по-видимому, было неправильное престолонаследие, избирательное по сущности, но не определённое никакими законными правилами. Равенство прав каждой провинции на избрание императора влекло за собой неизбежные междоусобия, и чем достойнее были соперники, тем упорнее и гибельнее была война. Таким образом истощались силы империи и без всякой пользы текла кровь, которая могла бы купить для Рима области до Инда и до Волги; но эта язва зависела от других, более глубоких. Опыты порядка наследственного были хуже самого беспорядочного избрания. Чадолюбие Марка Аврелия и Септимия возвело на престол Коммода и Каракаллу. Выбор войска или народа редко падал на совершенно недостойного. Война междоусобная передавала власть, по крайней мере, великому полководцу. Внутренней же жизни, удаляющей опасности естественного престолонаследия, давно не было в Риме и от этого лучший порядок ещё был избирательный посредством усыновления, как в первоначальной летописи Китая³⁴⁶. Этот порядок возвёл на престол Траяна и Антонинов, восстановителя империи Аврелиана и позднее великого Феодосия; но он был невозможен, и даже если бы был возможен, не мог отвратить падение империи.

Государство было составлено из частей совершенно разнородных. Не было ничего общего между давно и самобытно просвещённым востоком и новопокорённым западом, принявшим только наружный образ просвещения и его вещественные признаки, но не впитавшим в себя ни одной из тех животворных мыслей, которые носят в себе зародыш развития и плодов. Галлия, Испания, Британия, Паннония утратили жизнь обычая, святыню наследственного предания, веру в своих предков и в себя самих и, подчинившись охотно новому строго логическому закону Рима, охраняющему собственность и порядок, нашли в нём спокойствие, временное благоденствие и источник богатства, но не нашли в нём пищи, удовлетворяющей внутреннему требованию духа. Законоведение и законодательство были проявлением религиозного поклонения внешней правде; они были святыней для прежнего Рима, создателя гражданской науки: они были только сухим, мёртвым усовершенствованием полицейского порядка для покорённых народов.

Но и в самом Риме законодательство, утвердившись в характере науки, утратило своё нравственное значение, между тем, как и все другие нравственные начала иссякли. Не было и общей государственной мысли. Воплощённая некогда в Сенате и народе, она ещё пережила, как призрак, республиканскую свободу и во время кесарей облекла в полубожественный блеск седмихолмный город и в божественные почести его властителей; но она исчезла с освобождением провинций от ига столичного (ибо самый апофеоз позднейших императоров был только бессмысленным подражанием) и не была ничем заменена. Италия, естественное средоточие империи, была слабее всех провинций: она давно опустела от переселений, от междоусобной войны и, особенно, от бездушного корыстолюбия богатых граждан, скупивших мало-помалу все земли. Свободное народонаселение толпилось и истлевало в городах. Простор полей и труд земледельческий были предоставлены рабам, чуждым всякого сочувствия с делом общим и заражённым развратом своих господ. Рим, гордый нищий, требующий безвозмездного пропитания от областей, некогда покорённых его свободными дружинами, напоминал о себе миру только неистовством порока и воспитанием тиранов. Исчезла всякая религия для государства, всякая вера для частных лиц, всякое побуждение к добру и всякая надежда на будущее. Страх подпасть игу диких грабителей, сознание внутреннего бесплодия в каждой отдельной провинции и привычка были уже единственными связями, поддерживающими империю. Таким образом, всё государство было внешней случайностью для своих составных частей (ибо их нельзя называть членами) – случайностью, не основанной ни на какой внутренней необходимости и чуждой всякому началу религиозному, нравственному, общинному или даже дружинному. Никакие усилия правителей не могли воскресить мёртвое тело.

Борьба государей против неизбежной судьбы государства была не бесславна и достойна той энергии, которой оно было некогда создано.

Вскоре после падения царства Гетского уцелевший союз Краинцев (Маркоманнов) сделался опять средоточием народов враждебных Риму или любящих свою свободу.

В этом союзе находим мы имена бесспорно германские, другие сарматские и третьи бесспорно славянские, как например Певчинов (ветвь Бастарнов), названных по своему жилищу, Дунайскому острову Певче, т. е. Пущане, от пущи, весьма известного слова славянского.

Марк Аврелий победил их после войны, несколько раз угрожавшей гибелью самому Риму. Победа была совершенная, и современники полагали, что император обратит область Краинцев в провинцию Римскую. Смерть его и бессмысленность его свирепого преемника, Коммода, спасли Маркоманнов от римского оружия; но союз, составленный из слишком разнородных стихий, распался сам или был уничтожен новым наплывом северных, особенно германских, народов, свежих и не утративших своих сил в борьбе с легионами. Усилившиеся Готы скоро покинули свои новые жилища на берегах Балтийского моря. Стеснённые с западной стороны воинственными старожилами Германии, стеснённые с северо-востока сильными семьями Сарматов и Славян, недавно завоевавших Скандинавию, они стали подаваться на юго-восток к берегам Чёрного моря и Дуная, вытесняя или покоряя слабые и разрозненные семьи привислянских и приднепровских Славян, увлекая более воинственных своим примером и подавая первый знак к тому великому переселению, которое должно было переменить всю вещественную и духовную жизнь Европы. Но направление Готов и всей системы народов, увлечённых в их движении, шло прямо на юг или на юго-восток к благословенным странам Эллады, в новоприобретённую Римлянами область Дакии, по пути, свободному от горных преград и менее охранённому римским искусством, чем ущелья Альп паннонских и ретийских.

Весьма небольшое число славянских дружин (особенно Лигиев-Лехов) из междуречья Одера и Вислы, вытесненных Готами, бросилось на Запад и на берега Рейна; но и те, побеждённые мужественным императором Пробом, были принуждены к возврату на родину и вероятно погибли по большей части в лесах германских.

Почти в одно время с именем Готов явились на римских границах другие имена, принадлежащие семьям близким к Готам по происхождению или дружинам, составившимся из смеси народов. Таковы были Гепиды, принадлежавшие явно готскому племени и тождественные с Гаутом Иорнандовым и Гаутами балтийских преданий; таковы Вандалы, полу-германские, полу-славянские дружины, властвовавшие в землях вендских.

Очевидно, что состав дружины вандальской был по большей части Германский; но сильная примесь Славян и имя чисто-славянское побудили учёных немцев в средних веках всегда противопоставлять Вандалов Немцам³⁴⁷.

Вместе с Вандалами двигались и Бургунды (собственно горожане), германские утеснители северо-западных Славян, издревле градостроителей и торговцев. За Бургундами шли Герулы, менее всех других носящие признаки германства и по всем вероятностям родственные позднейшим Литовцам, хотя не без примеси Славян и, может быть, Готов.

Особенная свирепость, глубокая безнравственность и вообще дикий быт Герулов отличают их довольно резко от всех других народов, двинувшихся от Балтики на Дунай³⁴⁸.

Много было и других дружин, в то время грозивших востоку Империи; большая часть из них вскоре исчезла, поглощённая другими сильнейшими дружинами, не основав отдельных государств или не давши имён своих завоёванным областям. Опасность, угрожавшая востоку, была временно отстранена силой римского оружия, и впоследствии новая гроза, налетевшая с Приволжья, бросила потоп взволнованных племён далеко на запад, о котором они и не мечтали.

Изменение во внутренней судьбе Скандинавии подействовало и на западные области империи. Готы удалились из своей родины вскоре после её покорения, т. е. в первом веке до P.X. Едва ли не позднее всех других переселились Саксы³⁴⁹; кажется, в последней половине первого века после P.X. Они направились через проливы, соединяющие Балтику с Океаном, и поселились в теперешнем Ютланде, земле прежних Кельто-Кумрийцев или Ютов, уже исчезнувших под напором германского племени или удалившихся к своим заморским братьям в Британские острова.

Имя Саксов или Саксонцев неизвестного происхождения. Быть может (хотя это предположение мало имеет за себя доказательств), оно происходит, как думают многие учёные от слово сакс, означающего кривой и короткий нож, которым были обыкновенно вооружены Саксонцы и который по форме своей напоминает восток и завоевателей Скандинавии Сарматов. Распространение же подобной этимологии на германский союз Франков и вывод их имени от оружия фрамеи или франциски совершенно нелепы. Пожалуй и Байонн происходит от байоннет. Очевидно, союз Франков значил союз свободных людей или, лучше сказать, освободившихся от римского ига, а франциска получила уже прозвище своё от народа, владевшего ею. Можно бы тоже подумать и о мече, названном сакс, но это слово носит признаки первобытности в сходстве со словами слав. соха, сошник, сохатый и др.

Малочисленная дружина Саксонцев вскоре достигла громкого имени; она распространилась не столько грозой собственного оружия, сколько союзом других приморских семей, охотно сосредоточивших свои силы около предприимчивых пришельцев. Общая опасность от Римлян, общее стремление к добыче слили в одно целое многие племена германские и остатки славянских семей, никогда не исчезавших по болотистому приморью от Одера до Рейна. История Саксов, так же как и Готов и многих других завоевательных народов, представляет один и тот же факт, весьма простой, но редко объяснённый. Горсть беглецов оставляет свою родину, наводнённую неприятелем, и эта горсть вскоре завоёвывает пространную область и уничтожает народы несравненно мужественнейшие и многочисленнейшие того, перед которым она бежала. Причина этого, по-видимому, странного факта лежит в том, что всякий народ (даже не исключая кочевых), как бы он ни был воинственен, составляет всегда общину полу-гражданскую, покуда живёт на своей родной земле. Он может, как вся древняя Галлия и Германия, беспрестанно вспыхивать дружинами и насылать беду и разоренье мирным соседям; но временные дружины оседают также беспрестанно в общину. Народ, оторванный от родины и бежавший в чужбину, смыкается в дружину постоянную и обрекается на вечную войну. Тогда к нему сосредотачиваются или ему покоряются разрозненные силы соседних племён, прежде бессильных от непоследовательности в своих действиях, теперь непреодолимых от постоянного напряжения, получаемого ими из нового, вечно напряжённого центра, и созидается грозная держава, в которой часто исчезают почти без следа немногочисленные пришельцы, давшие имя своё области или государству. Таким образом, происходило огромное расширение Саксонцев, вышедших из самого незначительного начала. В третьем веке они опустошали уже все берега Галлии и Британии, сражались часто с успехом против легионов и приготовлялись к своему будущему великому значению. Лишний сильный враг явился против Рима, лишний пример успешных грабежей стал побуждать германских старожилов к нападению на пределы империи. Северо-запад сомкнулся в союз Франков, юго-запад – в союз Алеманнов. Вскоре к Алеманнам примкнула и часть Бургундцев, побеждённых Гепидами около Карпатов и принуждённых искать других жилищ вверх по Дунаю. Беспрерывная война загорелась на Рейне.

Замечательно, что начало мореплавания у Германцев совпадает с движением из Скандинавии на юг, между тем, как сама Скандинавия до того времени нисколько не славилась мореплавателями. В Германии же Римляне знают только про весьма незначительное береговое судоходство на берегах фризонских. Приняв в соображение полу-славянский состав дружины, завоевавшей Скандинавию, древность судоходства славянского, свидетельство Саксона весьма важное (ибо очевидно основано на местных преданиях) о ничтожестве Германцев и Скандинавов на море перед Славянами³⁵⁰, и полу-славянское просвещение первых германских мореходцев, Саксонцев, поклонников Белбога, Чернобога и Сивы (или Живы)³⁵¹ – можно смело утверждать, что мореплавание северное развилось из славянской стихии.