Внутренний характер Рима после его завоеваний. Гракхи

Наконец, Рим явился в своём миродержавном величии. Но Рим уже изменился. Разделение его на патрициев и плебеев ещё сохранялось, как мёртвая форма или как бессмысленный обычай; действительно же права их были одинаковы, и оставалось одно только разделение на бедных и богатых. Первое основание города и государства состояло в общине патрицианской. Вся городская область была собственностью граждан, следовательно, патрициев, и делилась между ними на ровные доли по образцу, ещё сохранённому в разделении тягловых земель в общинах славянских.

Можно даже ещё заметить полутягловые доли в гракховых законах.

Только эта собственность освящалась государством и признавалась вполне. Прилив плебеев и смесь разнородных стихий ввели по необходимости в обычай другого рода собственность, так же признанную, но признанную только как факт, а не как право, и не освящённую святостью государственной. Эта собственность охранялась законами, но в тоже время не носила полного характера законности. Она была не собственностью, а только владением.

Таково начало всей этой многосложной и запутанной теории о собственности и владении, которой испещрено римское законодательство и которую с таким бесплодным трудом учёные книжники силятся подвести под разумные начала³⁰⁴. Требуют разума от грубого, условного факта и ищут смысла в бессмыслице! Религиозные понятия, скоро утраченные, одни, может быть, составляли основу различия; в отношении к науке права это различие сущая нелепость. Всего забавней те суеверные поклонники римского законодательства, которые желали бы прибавить к законодательствам новым эту случайность местного римского развития.

Вскоре собственность, даруемая государством, сделалась ничтожной в сравнении с собственностью, приобретённой трудами и подвигами личными. Богатство частных людей, росло с нарастанием завоевательной общины; богатства получили значение правительственное по уставу Сервия Туллия, и собственность сделалась основой власти. Когда, после долгой борьбы, исчезли все различия прав родовых (патрициата и плебса), на первом ряду остались права, основанные на богатствах, тем более что для достижения низших должностей, составляющих переход к высшим, требовалось уже значительное состояние. В первой пунической войне ещё являются консулы и диктаторы, призываемые к правлению республикой от плуга и труда хозяйственного (таковы Регул, Серран и друг.); но вскоре исчезает след величественной простоты, и вторая пуническая война, открыв ряд всемирных завоеваний и бесконечный источник богатств, решила судьбу Рима.

Война Ганнибала против Рима была действительно междоусобицей италийской. Союзники Рима, помогавшие ему, когда он был на краю гибели, получили значительные права от благодарности спасённого государства и стали желать больших прав; враги, побеждённые и строго наказанные, сохранили в душе своей ненависть и жажду мщения. Но большая часть Италии стала в рядах войска ганнибалова и, следовательно, большая часть Италии после второй пунической войны была подчинена Риму на условиях гораздо строжайших против прежних. В то же время новоприобретённые области внеиталйские поступили в новое отношение к государству под именем провинций (от proventus, собств. кормёжные)³⁰⁵ и сделались предметом откупов, вливавших в Рим неистощимые сокровища и необузданный разврат. Богатства, беспрестанно накоплявшиеся в руках нескольких патрицианских и чиновных плебейских родов, составили новую аристократию золота, не имеющую определённых и законных прав, но действительно представляемую Сенатом – правительственным советом государства, некогда бывшим советом патрицианским, теперь сосредоточившим в себе все патрицианские права после падения самого патрициата. Так, после борьбы между родовыми гражданами Рима (патрициями) и его приёмышами (плебеями) готовилась новая борьба между чиновным и богатым Сенатом и бедным, угнетённым народом, – борьба, основанная на грубых вещественных выгодах, лишённая всякого религиозного значения, всякого человеческого достоинства, унизительная и гибельная для государства. Едва пал Карфаген, и торжествующие рати Рима отдохнули от многотрудных войн, народ, сражавшийся за отечество и принёсший в свои бедные хижины бесплодные лавры и тяжёлые раны, взволновался и потребовал от богатых правителей земли и денег для безбедного жительства. Вождями народа выступили пылкие, красноречивые и славолюбивые Гракхи. Они погибли, но Сенат уступил и раздал новоприобретённые земли беднейшим гражданам. Вражда разгорелась ещё сильнее от уступки и победы. Народ понял свою силу и необходимость сосредоточиваться около сильных предводителей. Честолюбивые граждане поняли необходимость привязывать к себе народ соблазном милости, заступничества и бесплатных забав. Праздники, некогда посвящённые богам, сделались орудием властолюбивого расчёта; но праздники, развивавшие в Элладе любовь к художеству и к красоте, развили в Риме только грубую страсть к разврату и свирепую жажду убийства. Наёмник-гладиатор, занятый от бесчеловечной Этрурии, проливающий кровь свою для забавы народной в бою с другим гладиатором или с диким зверем, не имел ничего общего с красивым бойцом, вольным атлетом, представлявшим идеал человеческой красоты глазам художника-Эллина. Всё более и более исчезали в Риме все нравственные и человеческие побуждения.

Сенат одолевал в борьбе против народа; народные вожди искали себе союзников в племенах италийских, покорённых Римом и подали им надежду на полное право гражданства. Гордый Рим не исполнил обещаний, данных его вождями, и вся Италия вспыхнула войной. Немногие остались верными союзниками Рима и получили право гражданства в награду за верность. Племена мятежные получили вскоре те же права во время новых междоусобиц. Таким образом, Рим стал вне самого Рима, и город стал исчезать в государстве. Но граждане, имеющие права на правительственное значение, были в то же время удалены от средоточия, в котором решалась судьба мира. Им нужны были представители в самом царственном городе, и частные лица стали необходимым выражением воли государственной. Прежний свободный Рим не мог и не должен был долее существовать. Государство требовало равенства с городом, город не хотел уступить своего прежнего владычества: оба соперника должны были исчезнуть в условном единстве одного всевластного лица.

Опасность могла бы легко быть удалена на время допущением представления для граждан римских, живущих вне пределов городовой земли; но тогда исчезло бы значение народного собрания, и этой уступки гордость народная не могла сделать. Ей было легче передать всю свою власть в руки избранного вождя. Уничтожение всей народной власти при сохранении призрака власти сенатской доказывает явно, что император поглотил в себе только права народного собрания. Сенат в последние времена республики принадлежал не собственно Риму, но всему государству, и от этого мог сохранять своё значение, несмотря на поглощение города в государстве.