Малая Азия. Троя и её борьба с Грецией

Влияние переворота в царстве ассирийском сильнее подействовало на северо-запад; между тем как, по сказанию персидскому, Джемшид бежал на восток, другие предания западные рассказывают о бегстве Семирамиды (другое название той же ванской династии) на запад. Нет сомнения что они темны и неопределённы и что удаление Семирамиды в Кипр может легко относиться к распространению поклонения бактрийской Венере; но с другой стороны нельзя не обратить внимания и на то, что падение ванского владычества на берегах Тигра и Евфрата по времени своему соответствует усилению, если не появлению, Ванов на западной оконечности Малой Азии. По крайней мере, кажется, по всем хронологическим данным, что Ниниас, т. е. начало местной династии в Ниневии, принадлежит к XVII, а основание Трои, торгового и общественного средоточия ванских семей, относится к XVI столетию до Р.Х. Все исторические данные для этих полубаснословных веков довольно шатки, но ошибки значительной быть не может. Мы знаем, что в позднейшее время Хвалисы (Халибсы Греков), Саки или Гуны клинообразных надписей тянулись от самой Армении по пригорью Тавра и южному берегу Чёрного моря до самой Троады. Северная Троя (Пергам или Прага) не одна славилась своей силой и богатством. Она первенствовала в союзе мало-азийских Вендов (Генеты); но в одно время с ней процветала и пережила её другая Троя в Ликии⁶³ (земле Венедов Великих). Там же протекал и другой Ксанф (эллинское имя, значащее светло-жёлтый, блестящий, пламенный; собственное же имя было Арна, Ярный, от славянского корня ярый, имеющий то же значение, что эллинское Ксанф. Замечательно имя Арный⁶⁴ главной реки у Разенов в Этрурии). Связь Ликии, т. е. южной Троады, с северной Троадой очень ясна. Одни други и недруги, одни обычаи, одни боги-покровители, Аполлон и Венера; наконец, одни имена рек и городов. Ликия, завоёванная, затопленная иноплеменниками, утратившая своих коренных жителей в кровавых боях и в геройских самоубийствах целых городов (по словам Геродота), утратившая язык свой в смешении с другими, чуждыми ей наречиями, Ликия всё ещё уцелела в памятниках искусства и в письменах, нарезанных на её каменных гробницах. Художество её самобытно, по крайней мере, в зодчестве. Оно возникло не из греческого, оно представляет переходные степени и младенческий возраст, которых Эллада не знает (например, деревянные, бревенчатые накаты и брусья, деревянные костыли, закрепы, высеченные из мрамора и пр.), так что скорее можно предположить её влияние на Элладу, чем обратно. Письменность её, заимствованная с Востока, самобытна в отношении к эллинской, ибо представляет буквы, которые не известны Эллинам, а встречаются у Разен италийских, на берегах реки, одноименной с Ксанфом ликийским (Арный). Символы её религии самобытны и во многих подробностях сходны с украшениями, найденными в гробах крымского полуострова; обряды её (по крайней мере, обычай высекать гробницы в горах) чужды Элладе и принадлежат в одно время Востоку иранскому (как гробницы царей персидских) и Этрурии с её пещерами. Влияние кушитской системы заметно, но южное верование привилось к началу иранскому. Лицо человека возвышено до божественности⁶⁵, и сказочное человекообразие в религии выразилось в художестве, так же как в Греции, но независимо от Греции.

До́лжно заметить, что главное и самое обыкновенное из символических изображений на памятниках ликийских есть битва льва с быком. Рассказ о битве Сарпедона ликийского с Патроклом в Епаде кончается этим сравнением. Едва ли тут простой случай.

Надписи ликийские свидетельствуют о славянском корне народонаселения. Слова лада (в смысле жены), тедие (в смысле чадо, ибо окончание на ме, тедиеме, встречается не всегда), егове (в смысле местоимения притяжательного) и многие другие особенности служат тому доказательством неоспоримым. Отсутствие знака беззвучия в письменности и, следовательно, отсутствие краткой гласной а, о или е во всякой согласной, оскудение грамматических изменений в окончании слов, прибавка слога ме к словам, который не имеют этого окончания в славянском, и присутствие звука ф ничего не доказывают. Ликия была рано оторвана от своей вендской братии и сильно подвержена влиянию чужеплеменников, особенно южных народов; она должна была измениться в наречии, в обычаях и в обрядах религии; но признаки коренного её характера существуют ещё так ясно, что критика ошибаться не может или не должна.

До́лжно заметить, что в иных случаях (как, например, в имени города Фегсерд), кажется, есть неписанная краткая гласная. Точно так же и в склонениях заметны следы старых форм, изменённых новыми прикладами (суффиксами). Так, например, слово medie (чадо), которое по большей части находится в форме тедiеме, представляет форму множественного тедесаме. Склонение произошло в предпоследнем слоге и совершенно согласно с древне-славянским (чудо – чудеса, небо – небеса, око – очеса и т. д.). Кажется, окончание творительного падежа на м вообще вытеснило окончание именительного.

Чище и неприкосновеннее были, вероятно, северные семьи, хотя и в них, долго живших среди западного Ирана, не могло быть той письменной и словесной чистоты, которая могла принадлежать только выходцам из Бактрии, заселившим пустыни или, по крайней мере, мало приходившим в соприкосновение с иноплеменниками.

Невольно было движение Вендов, Саков и Гунов, заселивших поморье Малой Азии. Оно не следовало общему закону переселения Вендов на Запад. Восстание туземного начала в Ассирии вытеснило их в страны, которые уже были заселены другими семьями, выходцами из западного Ирана. Они не могли распространяться свободно по лицу пустыни, но были принуждены пробиваться через горы до берегов морских и поверять прихотям ветра и волн свою дальнейшую колонизацию. Путь морской был не страшен вендскому племени, везде склонному к судоходству, и поэтому колонии их раскинулись далеко и обогнули весь Запад Малой Азии.

Саки-служили на кораблях персидских во времена Ксеркса⁶⁶. Очевидно, это Сако-Гуны при-евксинские, а не бактрийские; но, во всяком случае, смешно в них предполагать финно-турецкое племя, вечно чуждое мореходству.

На самой северо-западной оконечности полуострова, почти у встречи двух морей, Евксинского и Эгейского, против области своей фракийской братии, основали новые пришельцы государство, которому суждены были недолгое существование и долгая память в поэтических преданиях. Около XVI столетия до P.X. возникла Троя, и скоро по своей счастливой местности стала высоко над всеми соседними странами. Трудно сказать, не нашли ли пришельцы с Востока прежних родственных колоний, пришедших из Фракии; на это есть вероятности, но нет твёрдых свидетельств. Так же трудно сказать, не сохранилась ли в имени мифического Ассарака⁶⁷, память об Ассирии, откуда изгнаны были ванские властители: этимология имён шатка и произвольна; сходство обманчиво, кроме тех случаев, когда они беспрестанно повторяются целыми группами (как Дон, Ярый Дон, Венеты, Саки, Геты и пр.). Во всяком случае, понятно скорое величие Трои, поставленной на перепутье двух материков и двух морей и опиравшей свою торговую деятельность на братском союзе со всем поморьем Эвксина и отчасти Архипелага и с многочисленными семьями, населявшими бесконечное пространство от границ Фессалии и цветущих берегов Струменя и фракийского Вепря (Гебр) до глубины донских степей.

Недолго цвела и властвовала Троя. Окрепшая Эллада, смесь просвещения южного и восточного, смесь племени западно-иранского (Пеласгов) и славянского, вошедшего в состав эллинской семьи, Эллада свергла с себя власть южных народов (в сказаниях об Иракле и Тезее) и потом стала отодвигать беспокойное соседство северного племени. Таков смысл сказок о Кентаврах, Амазонках, побеждённых также Ираклом и Тезеем, и о походе Аргонавтов, в котором участвовала вся Греция. Были уже распри с Троянами, как видно из рассказов о Лаомедоне⁶⁸; были, вероятно, причины к вражде, ибо многие властители Эллады (например, дом Тантала) были вытеснены из Малой Азии около времени основания вендских поселений⁶⁹. Случайная ссора повлекла за собой многолетнюю войну. Одна за одной были разрушены колонии троянские; один за одним были побеждены её союзники: она должна была пасть. Её могучие стены были выстроены Посейдоном (эмблемой морской торговли) и Аполлоном (Беленом Великим, покровителем вендского племени⁷⁰); богатства её были неистощимы, войска многочисленны; но область её была мала, союзники далеки и не соединены в формах государственных, войска составлены из наёмников. Дружная сила воинственной Эллады восторжествовала.

Замечательно, что внутренние области Малой Азии остались совершенно равнодушными к борьбе Трои с Греками. Не было ни кровного союза с иноплеменниками, ни торгового с дикарями.

Чудное величие поэзии окружило падение Пергама. Предания собрали около него и западных Фракийцев, и северных Амазонок, и Мемнона⁷¹, сына восточной зари. Чудная красота семейной жизни дышит во всём, что̀ предание передало Гомеру, во всём, что̀ Гомер передал векам о враждебной Трое. Перед человеческими лицами Приама, Гекубы и их детей, Гектора и Андромахи, ничтожны и гнусны все царственные дома Эллады, отвратительны сказания об Атрее и его потомстве, обо всех этих героях, полных силы и воинственного огня, но заклеймённых дикостью и развратом.

Эллада, поклонница красоты, достигла впоследствии до идеи о красоте духовной; великие, вечно-памятные имена блестят в летописях её славы; но никогда ничего похожего на семью не знавала Греция. Пусть назовут хоть одну; а Трояне, по мнению великих критиков, должны быть Грекам сродни. О буквенная учёность!

Падающая Троя является в сумраке древности, как последний поэтический образ семейного быта, гибнувшего перед дружинным насилием. В ней слышен дух кроткого восточного Ирана.

В самом Гомере, поющем торжество Эллады, часто плачет сердце, увлечённое невольной любовью. Нет сомнения, что недаром блистала Троя в соседстве с Ионией. Её нравы и бытовое просвещение должны были смягчить суровость мало-азийских Эллинов. Многое в Илиаде обличает знакомство с мифами, принадлежащими славянскому миру. Светловласый Аполлон, стрелометатель, благодетель мира, никогда не являлся с таким величием у других поэтов Греции. Можно угадать близость Троады и Ликии от родины Гомера. Даже имя его Белен было известно по тёмному преданию; но оно приняло форму эллинскую (придыхание) и придано вдохновенному жрецу, любимцу Аполлона. Ещё разительнее миф о поясе Венеры. Его чудная сила часто воспевается в Илиаде⁷² ; но в описании его есть (несмотря на истинную красоту и детское поклонение критиков) затейливость и натянутая иносказательность, совершенно чуждые первобытной поэзии и ещё более первобытной мифологии. Тут явно был миф, но он забыт и заменён произвольным остроумием. Этот пояс был некогда богиней-Радугой, живым поясом великой Прии-Лаймы (то же, что Приа-Лакшми у Индостанских Вишнуитов), богини Севера, о которой и теперь ещё помнят западные Славяне⁷³. Ирида вытеснила Радугу, но память о чудном поясе сохранилась и простодушие древнего мифа скрылось в затеях поэтической фантазии.

С падением Трои, около XII веков до P.X., расторгся союз Вендов мало-азийских. Они были истреблены или поглощены мало-помалу напором других народов. Долее всех сопротивлялась Ликия, но и та переполнилась чуждыми стихиями и мало сохранила характера первобытного. Быть может, странный обычай называть сына не по имени отца, а по имени матери (нигде, впрочем, не встречаемый у Славян) остался свидетельством о важности женщины в древней славянской общине и объясняет, почему так часто другие народы олицетворяли племя бактрийское в виде царицы (Томирис, Семирамида, Царина и др.) или Амазонки.

Мы уже сказали, что одни только Славяне имеют свои предания о владычестве женщин. Власта и Любуша чешских сказок, царь-девица и разъезжая девица русских сказок совершенно самобытны.

Но Ликия в позднейшее время также погибла без следов, оставив только память о себе в резных гробницах, да в Эзопе, рабе-поэте, полном мудрости бытовой и отзвуков дальнего Востока⁷⁴. Переселение Ванов ассирийских имело, вероятно, большее влияние на Север, где многие мифы, быть может перенесённые ими, срослись с народной верой, но всё ещё указывают на колыбель свою, междуречье Тигра и Евфрата (таково, между прочим, поклонение петуху, изображение бога войны). Величие Трои отозвалось во все семьи западных Славян, гордившихся родством с ней, а падение её перекинуло колонии беглецов к берегам Тибра, где они выстроили Белый город (Альба Лонга) и зародили будущий Рим.

После победы над вендскими семьями эллинские колонисты заняли их прекрасную область, поморье Архипелага, и положили начало новому просвещению, которое добром и злом отозвалось во всей последующей истории человечества. Варварские народы, одичавшие семьи западного Ирана и колонии кушитские, изгладили следы славянских поселений на южном прибережье Евксина; но это завоевание осталось бесплодным, и разве в позднейшее время некоторое родство племенное отозвалось в союзе при-донских Скифов (Славян) с царством Митридата понтийского. Не такова была встреча благородной семьи эллинской с представителями восточного Ирана, принёсшими с собой начала кроткого человеческого быта и человеческого чувства и стремление к просвещению, но принёсшими в то же время и сказочное человекообразие в вере и семена разврата, полученные ими в областях при-евфратских. На той земле, где Эллины встретились с восточными пришельцами, зачалась будущая Эллада. Уже давно с Юга проникли в неё начала религии кушитской, то тёмной и заклинательной, то буйно-вещественной, то художественной и строительной; давно с Востока был прилив огнепоклонства и духовности (олицетворённых особенно в мифах о Персее и его тёмно-светлом коне и о персеевом потомке Иракле); давно от Фракии и певучих берегов славянского Гебра и Стримона звуки поэзии (в Орфее и Лине) стали пробуждать дремлющую искру словесных искусств в груди воинственных народов Греции: полное её развитие, стройное, могучее, плодотворное началось в не завоёванных ей странах, на западном берегу Малой Азии. Под вечно-ясным небом Ионии Гомер или Гомериды возвели сказку и предание до величия эпоса; в Милете родились философия и история.

Спор о Гомере и Гомеридах давно уже решён внутренним сознанием художников. Для них явно единство духа в Илиаде, явно в Одиссее, хотя тождество сочинителей обеих поэм весьма и весьма сомнительно. Трудно, даже невозможно, чтобы певец Илиады не сказал в Одиссее хоть слово любви о героях своей бурной молодости; трудно, чтобы он не оглянулся на великие образы, начертанные им в диком Ахилле, типе Греции до её умственного просветления, или в чудном сыне Приама, которому в позднейшее время так живо сочувствовал рыцарский Запад Европы. Каждая из этих поэм, очевидно, создана в полноте своей одним творцом. Рапсоды много изменили, много исказили. Крохоборной критике не удастся, к несчастью, восстановить древнего подлинника; но он живёт и высится в душе поэтически настроенного читателя.

Никто из учёных не заметил⁷⁵ обстоятельства, достойного замечания: включения Скифа Анахарсиса в число греческих мудрецов. Ни один народ, кроме Скифов, не дал представителя своего в греческую нравственную науку. Конечно, эта случайность, точно такая же, как основание главных святилищ богу-просветителю (Аполлону) гиперборейцами, как фракийское происхождение Орфея, как ликийская родина Эзопа, или путешествие Скифа Абариса⁷⁶ на золотой стреле, данной Аполлоном или развитие греческого искусства в Малой Азии, в землях полу-венедских. Не мешает тоже заметить, что древнейшая эллинская философия, школа Фалеса, низвела высший символ восточного Ирана на степень первого космогонического начала или главного философского, полумистического символа.