Христианская религия как источник радостей и счастия человеческого на земле

Готовое кануть в вечность, наше XIX столетие, чем ближе подходит к своему закату, тем более получает тревожный и мрачный оттенок. Несмотря на кипучую деятельность человечества, несмотря на видимые успехи прогресса, массу разнообразных изобретений и открытий, обставляющих человека всевозможною роскошью и удобствами, человек все более и более унывает, озлобляется, чувствует и сознает себя несчастным. Всюду слышны сетования и жалобы на тяжкую, несчастную долю, везде видится недовольство, разочарование, всех в большей или меньшей степени одолевает тоска, осиливает отчаяние, изводит «скука жизни». Как никогда в былые старые годы, в последнее время увеличиваются душевные недуги и болезни; наш «нервный век» есть больной век расшатанности миросозерцания, неустойчивости убеждений, век апатии, меланхолии, психопатии и всяких душевных страданий, а в зависимости от этого – и страшный, печальный век ужасающих злодеяний, сумасшествий, самоубийств.

Для всякого человека, способного мало-мальски беспристрастно, объективно взглянуть на современную жизнь цивилизованного человечества, ясно, что эта жизнь течет ненормально, что человек сбился с прямой дороги, с надлежащего законного своего пути.

И в самом деле, куда идет современный человек, чем занята его душа, к чему он стремится и какими средствами хочет достигнуть своего довольства, спокойствия, счастья?

Не может быть, кажется, никакого разногласия в том, что выше всего, заманчивее всего и всесильнее всего, в мнении современного человечества, является материальное довольство, избыток средств, богатство. В наш так и прозванный «практический век» человек воистину есть раб золотого тельца, из-за которого и вокруг которого кипит весь базар житейской суеты; человек гонится за золотом, ему с большим или меньшим самоотвержением служит, ради него надрывает свои силы, тратит свои таланты, а нередко поступается и своей честью, совестью, жертвует своею душою. Но дает ли человеку прочные радости, награждает ли его полным счастьем этот земной кумир? Нет, чаще всего он только мучит человека, травит и озлобляет его, только измождает силы и способности его физические и душевные; даже и при удаче он не доставляет человеку полного удовлетворения и спокойствия, так как отравляет богача вечными заботами и опасениями при жизни и поражает его полной безнадежностью при смерти. Чем больше человек пользовался богатствами своими в жизни своей, тем ужаснее и мучительнее, по мере приближения к смерти, раскрывается в нем сознание, что, умирая, он лишается всей силы своей и идет в жизнь вечную один, с одними только грехами своими. Величайшие мудрецы мира этого, богопросвещенные апостолы и святые отцы и учители церкви, в высшей степени верно охарактеризовали безотрадное состояние души людей, преданных только материальным заботам и богатству. «Хотящие богатиться, – сказал Апостол, – впадают в напасти, в сети и в похоти многия несмысленные и вреждающия, которые погружают людей во всегубительство и в погибель» (1Тим.6:9). «Горе хвалящимся множеством богатств своих, – говорит ветхозаветный мудрец, царь Давид: – скопляя сокровища, знают ли, для кого собирают?» (Пс.48:7). «Нет ничего вероломнее богатства, – говорит святой Златоуст: – оно – неблагодарный беглец, неверный раб; хотя бы ты оковал его тысячею оков, оно убежит и с ними. Что ненадежнее его! И как жалок собиратель богатства: он – страж своего имущества, а не господин, раб, а не властелин»¹. Сребролюбцу, говорит Василий Великий, никогда не достает счастья и довольства: «его не столько веселит то, что он нажил, сколько печалит то, чего у него не достает. Он дня не проведет мирно, ночи не уснет покойно», и т. д.² С другой стороны, кто и из нас не знает более или менее многочисленных случаев и примеров того, как богатство только развращает, портит человека и, доставляя ему иногда только призрачное счастье, в сущности, губит его? Сколько бесчестных, постыдных дел, сколько преступлений, совершается из-за богатства, сколько и хороших людей пропадает из-за него! Злато является столь деятельным агентом зла в мире, что нельзя не признать большой доли правды в известном афоризме: «Золотым веком для человека был тот век, когда люди не знали золота».

Другие люди ищут счастья себе в силе, власти, славе земной; многие хотят найти удовлетворение в искусствах, в науке, в служении делу человеческого прогресса и т. д. Гордость, сознание своего величия, похвальбы своими успехами часто туманят голову человека и доставляют, по-видимому, счастье и довольство ему. Особенно в наше новое время так многие и столь много кичатся успехами в познании, победами над природою, удачами в политике и т. п. Но как и это все не прочно, не основательно, как часто такое счастье человеческое оказывается мнимым и только призрачным! В истории человечества мы имеем множество примеров того, как великие успехи научные, технические и т. п. сопровождались нравственным растлением общества, как самый блестящий расцвет наук и искусств не увеличивал довольства человеческого, а напротив, умножал сумму страданий и несчастий, только сопутствовал падению человеческому. Что, например, могло быть величавее и славнее древнего Вавилона? Это был город – краса мира, гордость царств, и какая же судьба его? Он погиб и с прахом своего земного величия, был ниспровержен, как Содом и Гоморра. По слову пророка, гордому могуществу его положен был конец, и превратился он в логовище диких зверей, в пустыню из пустынь: «домы его наполнились филинами, шакалы начали выть в прежних чертогах, гиены возгнездились в роскошных домах его (Ис.13:19–22). Мудрость твоя и знание твое, – заключает пророк, обращаясь к Вавилону, – сбили тебя с пути. А ты говорил в сердце своем: я один и никто против меня! Я один и нет иного, кроме меня!» (Ис.47:10; Соф.2:15). Таким образом, слава привела к бесславию, величие к ничтожеству; под кровом гордого внешнего блеска и счастья образовалась нравственная трясина, духовная пропасть, в которую и рухнуло все здание земного благоденствия.

Так тленны и ненадежны земные радости и блага человеческие, так, по слову Апостола, изменчив и преходящ образ мира сего (1Кор.7:31). Несомненно, все эти земные радости не могут дать полного покоя и истинного счастья бессмертной и нетленной человеческой душе. Был ли на свете человек, более мудрый и с человеческой точки зрения более счастливый, по земному более славный, как царь Соломон! И к какому же окончательному убеждению, к какому итогу жизненному пришел он? Нашел ли он в богатстве, славе, власти и в мудрости своей, во всех удачах и удовольствиях жизни полную радость и счастье? – «Был я велик и богат больше, чем все люди; чего бы ни попросили глаза мои, я ни в чем им не отказывал; ни в чем не поперечил я сердцу своему, никакого веселия не лишил себя... Оглянулся я на все дела мои и на все труды мои...: все это суета и пустая мечта! И опротивело мне все... Суета сует и всяческая суета!» (Еккл.2:9–11,18; 1:2). Это – приговор мудрейшего и могущественнейшего из царей, признание человека, пресыщенного земным счастьем и благоденствием. А этот пример далеко не исключительный и не единичный; множество лучших людей, за свою мудрость, оставшихся бессмертными в памяти человечества, убедились в полном ничтожестве всех земных стяжаний, благ и удовольствий, а потому и добровольно отрекались от всего земного. Например, один из прославленных семи мудрецов древности, Виас, во время осады его родного города неприятелями, когда жители с воплем бежали вон, спасая свое достояние, спокойно шел из города с пустыми руками; на вопрос окружающих, почему он ничего не взял из своего имущества, Виас отвечал: «мое все со мною, в душе моей, а все прочее – не мое и не нужно мне». Солон, другой мудрец древности, на вопрос: кто всех счастливее на земле? – отвечал: «тот, кто все свое охотно отдает другим, а от других себе ничего не желает». Целая школа философов стоиков и на словах, и в жизни отрицала все блага и радости земные. Диоген, ничего не имевший и поселившийся в пустой бочке, однако произвел на Александра Македонского впечатление столь счастливого человека, что последний сказал: «я сам желал бы быть Диогеном, если бы не был Александром».

Неудивительно, что современный человек, прилепляясь душою своею только к земным благам, стремясь только к внешним успехам, временным и случайным радостям, т. е. к тому, в чем нет истинного счастья, действительно и не находит его, а потому и скучает в своей бессодержательной жизни, тоскует и устает от своего бесцельного существования. Лишаясь же своего призрачного счастья или испытывая в нем неудачи, человек, так нередко теперь, впадает в отчаяние, страдает, лишается рассудка, даже способен бывает поднять на себя руку. Житейское счастье, таким образом, является постоянным поводом только несчастий и источником страданий человеческих. Погоня за этим счастьем только калечит человека и удаляет его от истинного счастья: направляя все силы и стремления его в одну сторону, земное счастье суживает круг мыслей человека, притупляет его душу и ограничивает его деятельность. Сердце такого человека, заполненное мирскою суетою и, в зависимости от того, неизбежно иссушенное эгоизмом, холодно ко всему прекрасному в мире Божием, чуждо чистой любви, не понимает бескорыстных побуждений и действий. Воля его, истратившаяся в борьбе за житейские блага, является слабою на доброе дело, на благородный поступок. Окутывая человека крепкою сетью земных пристрастий, обычное человеческое счастье делает человека бесчувственным и глухим к наслаждениям высшим и нетленным, к интересам святым и духовным; оно подавляет духовность человека, убивает его чувства, постепенно приводит человека к состоянию нравственного одичания. И искалеченная душа человеческая неизбежно более или менее мучится и болеет, часто и не сознавая истинной причины своего страдания. По временам, в минуты просветления, душа эта мучительно тоскует и горько оплакивает потерю своей чистоты, святости и духовности; чаще же она впадает в мрак беспомощной озлобленности, безысходного отчаяния и делается тогда уже способною на всякое зло и преступление.

Вращаясь в сфере только земных интересов и эгоистических принципов, человек святотатственно помрачает в себе образ Божий, преступно искореняет из себя подобие Божие и сознательно применяет себя «скотам несмысленным», которые по самой природе своей не знают неба и не ведают в жизни своей ничего духовного и святого. Но даже и в этой жизни, не говоря уже о будущей, такое святотатство для человека не проходит безнаказанным. Больше всего человек несет в себе наказание за то, что убивает и вытравляет в душе своей самое высокое и святое ее преимущество над всем земным, основу всего святого и идеального в жизни, самый верный непреложный источник счастья и вечных радостей человеческих – веру, религию.

Нужно ли говорить о той в высшей степени опасной и зловещей болезни духовной нашего «просвещенного времени», что вера в Бога в сердце человеческом все больше и больше скудеет, что всюду все более и более распространяется дух неверия, – и это даже в нашем отечестве, которое исстари прозвано было «святым» и которое именно верою своею «победило царствия», совершило великие дела, возросло и укрепилось в великую силу и могущество. Всюду теперь видим мы прогрессивно увеличивающийся религиозный индифферентизм, равнодушие и безразличие в исповедании веры, стремление высвободить себя от всяких религиозных уз и обязанностей. Правда, у нас нет еще или очень мало столь упорных и злобных врагов веры святой, каковы были, например, за границею печально известные Вольтер, Ренан, Прудон и многие другие, которые хвалились своей ненавистью к христианству и с адской злобою усиливались истребить его; во всяком случае натиск «цивилизованного безверия» несомненно коснулся и нашей России, православно-христианские убеждения в рядах именно культурной публики русской заметно пошатнулись.

В виду этого, делом насущной потребности для христианина является в настоящее время – сознательнее и крепче убеждаться в той непреложной истине, что религия есть неискоренимая потребность духа человеческого, что христианство есть спасительная сила и опора человека во всем его существовании, что оно есть необходимое условие спокойствия, довольства и счастья человеческого, даже и в этой временной жизни его, здесь, на земле.

Прежде всего, не может быть и сомнения в том, что религия есть неотвратимая, неистребимая, насущная потребность души человеческой. С первых дней существования человека на земле и доселе религия является самым всеобщим и непререкаемым фактом во всем человеческом роде, обязательным духовным достоянием всякого человека и народа, не исключая и самых диких дикарей. «Ты можешь найти государства, – говорил Плутарх, – без укреплений, без наук, без законов; увидишь людей без жилищ, не знающих употребления монет, не имеющих понятия об изящных искусствах; но никто еще не видал народа без веры в Бога, без молитв, без жертв, клятв» и т. д. В самом деле, история знает вероисповедания слишком далекие от истины и совершенства, религии до последней степени извращенные, грубые и бессмысленные, знает народы. боготворившие грехи и пороки людские, покланявшиеся лягушкам, гадам пресмыкающимся, – но не знает народа без религии. Значит, как бы ни было помрачено и затемнено представление о божестве в человеческом сознании, но последнее не может существовать без Бога. Значит, вера – не самовольное измышление людей, которого могли бы они и не иметь, не изобретение человеческое, как не изобретение же – сон, голод, речь и т. п. Значит, религиозное чувство есть прирожденная человеку, неотъемлемая собственность души его, и потребность Бога, искание Бога, напряженное, неподавимое стремление к Нему есть существенное свойство человека. Как голодный ищет хлеба, жаждущий – питья, так душа человеческая, по выражению пророка, жаждет Бога, крепкаго, живаго (Пс.41:3). Можно, конечно, препятствовать этому стремлению, как можно остановить и камень, падающий на землю; но как последний всегда тяготеет к земле, так и человек вечно будет устремляться к Богу. Как глаз направляется к свету, ухо к звуку, растение к теплоте солнечной, так и человек не может быть разлучен от Бога. Бог для него всегда есть высшая цель стремлений, его высший и святейший идеал. Человек может ошибаться, может своею омраченною мыслью усматривать Бога в чем-либо другом, небожеском, даже иногда в низком, недостойном, но во всех поисках Бога со стороны человека всегда есть зерно истины, всегда в этом обнаруживается внутренняя сила, движущая человека к истинному Богу, сказывается духовный инстинкт человеческой природы, влекущий человека к Богу. Во всех заблуждениях религиозных человек несомненно имеет в виду Бога истинного, Его именно ищет и, хотя бы даже ошибаясь в своих поисках, человек все же в представлении именно Бога обретает себе успокоение, довольство и блаженство. Без религии человек есть существо ненормальное, неполное; полный атеизм для человека невозможен и представлял бы в человеке аномалию, явление патологическое, уродство. Намеренно и с усилиями изгоняя из души своей веру в Бога, человек, обыкновенно, тщетно пытается вытравить из существа своего одну из основных, неистребимых и неотвратимых стихий своего духа, самый существенный родовой свой признак. Только человеку на земле присуще религиозное чувство, и из всех разнообразнейших сил и способностей человеческих, имеющих различную нравственную ценность, нет выше и благороднее, чище и светлее, глубже и неотразимее потребности веры в Бога, стремления к Существу бесконечному, высочайшему.

Существенное свойство духа человеческого, религия есть в тоже время и основа духовной жизни человека. Умственное, нравственное и общественное развитие народов, все миросозерцание их всегда стоит в теснейшей связи с их религиозными воззрениями, под неотразимым влиянием последних слагается и ими освящается. «Взгляните, – говорит, например, один из исследователей древности, – на быт античного мира: вы найдете там много темного, странного и необъяснимого; но все это находит себе объяснение в их верованиях, на них все опиралось и из них вытекало»³. По словам одного из западных апологетов, Лютарда, «религия есть материнское лоно, из которого вышла вся духовная жизнь человечества, – вся высшая культура человеческого рода есть дочь религии». Даже известный невер Прудон, французский социалист, и тот вынужден был признаться: «удивительное дело, как скоро мы уходим в глубину древности в истории народов, мы наталкиваемся на религию»⁴. И действительно, Библия, эта единственно достоверная древнейшая история первобытного человечества, удостоверяет, что только религия одна была воспитательницею и руководительницею человека с первых дней его существования на земле. Поэтому вся жизнь и культура первобытного человечества всецело проникнута была религиозным началом. И после того, жизнь языческих пародов всегда носила и носит по преимуществу религиозный характер, хотя религия их и состоит из мрака суеверий и мифологических измышлений. Сила и влияние религии так часто проявляется в поведении этих народов, обнаруживается в поступках, хотя и далеких от совершенства и святости, но тем не менее свидетельствующих о живучести и напряженности религиозного чувства. Только в новое время и только некоторые люди, мнящие себя быти мудрыми, поистине, как сказал Апостол, объюродели в религиозном отношении. Отвергая единую истинную и спасительную религию христианскую, одни из таковых сами сочиняют себе веру, по своему усмотрению, так как совсем без религии обойтись все же не могут; другие же, самые крайние и озлобленные враги религии, хотели бы совсем опростать душу свою от веры в Бога. Но эти усилия всегда бывают более или менее напрасными; в большинстве случаев и самые, по-видимому, убежденные атеисты только кажутся такими и только силятся в том обмануть себя и других. Присутствие в душе их неистребимого религиозного инстинкта сказывается в их деятельности, нередко доброй, честной, правдивой, т. е. вытекающей из религиозных чувств и начал. Еще же любопытнее то, что самые отъявленные неверы нередко искренно проговариваются и исповедуют свое уважение к религии. Известно, например, изречение всесветно знаменитого атеиста Вольтера, представляющее неожиданную в его устах религиозную исповедь: «все получило свое существование от одного вечно существовавшего бытия, которое есть Бог». Что могло быть злее Ренана, всю свою преступную жизнь посвятившего усилиям уничтожить, подорвать христианство, но тот же Ренан, в самом святотатственном своем сочинении («Жизнь Иисуса»), очевидно против воли и намерения своего, повинуясь инстинктивно правде и свету истины, между прочим, воспел и патетический гимн Христу, как недосягаемому, божественному идеалу, который вечно будет «краеугольным камнем человечества»⁵.

И в настоящее время, большинство людей, удаляющихся от веры, однако инстинктивно ищут веры и стремятся к Богу; по крайней мере люди, злоупотребляющие религией и извращающие смысл ее, так часто теперь заняты «исканием религии». Только неутолимым религиозным голодом души человеческой и можно объяснить успех в наши дни разных лжеучений, даже вздорных, завиральных вер, лишь унижающих современного, просвещенного человека. Безотчетно, может быть не сознательно, но и атеист, отвращаясь от Бога, тоскует о Боге, потому что ощущает в душе своей пустоту, скуку, мрачное, беспомощное одиночество. Превосходно выразил такое тягостное, угнетенное состояние души человеческой, нуждающейся в Боге, святой Псалмопевец: «истомилась душа моя непрестанным желанием познать суды Твои! Очи мои предваряют утреннюю стражу, чтобы углубляться в слово Твое. И коль сладки языку моему слова Твои! – паче меда устам моим! (Пс.118:148, 103).

Если вообще религия так необходима для человека, то уже этим одним доказана необходимость для человека именно христианства, так как это – высочайшая, святейшая и единственно истинная, спасающая человека, божественная религия. Превосходство христианства пред всеми другими вероисповеданиями признано всеми здравомыслящими людьми, даже не исповедующими христианства и даже отрицающими веру вообще. Христианство есть величайшее благодеяние миру, есть воистину совершеннейший дар, свыше исшедший от Отца светов. Открывая человеку возможность вечного спасения на небе, оно заключает в себе неисчерпаемый, самый верный и полный источник возможного блаженства и счастья человеческого и на земле. Без сомнения, истинное счастье человека заключается в полном удовлетворении чистых стремлений и благородных порывов человеческого духа. Христианство, открытое Богом для души человеческой и, так сказать, уготованное, приспособленное к ее силам и дарованиям, и сообщает возможно полное на земле раскрытие этим силам, удовлетворение их потребностям.

Так, прежде всего, в душе человеческой есть врожденное, неумолкаемое стремление к знанию, к истине. Это – неискоренимая потребность, неугомонно толкающая мысль человека вперед, к приобретению истины. Ум человека ищет истину, жаждет обладания ею и не может успокоиться без нее. Что же может утолить эту жажду, успокоить мятущийся ум, что на земле дает истину? Правда, бывают умы талантливые и гениальные, одаренные необыкновенною зоркостью и проницательностью, выдающеюся силой мысли, умы, пролагающие новые пути в науке, делающие открытия, расширяющие сферу человеческого знания. Но все эти успехи человеческого ума касаются почти исключительно только мира внешнего, видимого, жизни практической; во всем же превысшем мира сего, в области духовного бытия, ум человека слишком слаб и бессилен. Если бы пред человеком открылись сокровеннейшие тайники природы, если бы все законы жизни человека и души его постигнуты были и открылись пред нашим мысленным взором, и тогда осталось бы для человека неведомо самое главное и самое нужное, любопытное – смысл жизни, назначение мира и человека и будущая судьба того и другого. К этим-то вопросам больше всего и стремится пытливость человеческая, но ничто в области временного и вещественного бытия не в состоянии ответить на них. Самые светлые и великие умы человечества, затратившие неимоверные усилия на выяснение этих истин, однако, не открыли нам ничего прочного, положительного и вполне достоверного, на чем можно было бы успокоиться. Предоставленный своим собственным средствам, ум человеческий вечно колеблется, изнемогает и теряется в сферах отвлеченного мышления, постоянно разрушает и отрицает то, что сам же строил и во что сам веровал. Сколько было философов, которые еще при жизни своей отказывались от своих учений! И притом, не найти и двух людей в мире, которые бы мыслили совершенно тождественно: сколько умов, столько же мнений, столько и систем. Вследствие этого, вековечный вопрос человечества, между прочим повторенный Понтийским Пилатом – что есть истина? – проходит через все времена, занимает и волнует все народы, не находя себе решения. Всю беспомощность человека самостоятельно решить этот вопрос и тем успокоить свою душу, удовлетворить неотразимой потребности ума, исповедал лучший из язычников Сократ. Исходя в своем размышлении из незнания себя и непонимания тайн мира, он и в результате своего философствования пришел к тому же: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Это признание, честно и простодушно высказанное великим человеком, нужно рассматривать, как голос тайного признания и всякого человека. Другой великий мудрец дохристианского мира Платон, точно так же всю жизнь проведший в искании истины, человек, совмещавший в себе всю мудрость современного ему человечества, еще прямее и решительнее высказал свое убеждение в известном афоризме: «один только Бог может научить нас истине». Это – знаменательнейшее признание человека, который, еще не зная истинного Бога, дошел до несомненной уверенности, что Бог должен быть и что только Он может просветить человека. Ту же мысль, только с гораздо более сознательным убеждением, повторил и пророк, воззвавший к ведомому ему Богу истинному: во свете Твоем узрим свет! (Пс.35:10).

Этот желанный и нетерпеливо искомый человеком свет истинного знания и явился людям в христианстве. Аз есмь свет миру! Аз есмь истина! – сказал Спаситель. В своем божественном учении Он принес миру, действительно, полное освещение всех тайн и решение всех вопросов, мучивших человеческую пытливость, волновавших человеческое сознание. Христианство поведало человеку о происхождении мира, о цели жизни, о назначении человека, о таинстве смерти, о будущей судьбе человека; христианство извело мир из того невежественного состояния, когда человек, потеряв истинного Бога, в поразительной дикости своей религиозной мыслил, что все его и пороки, слабости, преступления есть дело богов, что он сам даже может делать богов! Закон Христов разрешил все труднейшие противоречия в жизни, устранил для человека всякие сомнения, недоумения и колебания, осветил человеку темные пути его жизни и тем направил его на путь добра, на борьбу со злом и грехом, для преодоления мирских искушений, для возвышения над всем тленным, для выполнения истинных задач жизни, для достижения высших целей и назначения человека.

Удовлетворяя насущной потребности человеческого духа в знании, открывая человеку спасительные для него истины о Боге и человеке, христианство, таким образом, открывает человеку первый и неисчерпаемый источник для духовного удовлетворения, для полноты счастья. Один из лучших в мире искателей истины, святой Григорий Богослов, так вдохновенно исповедует счастье христианина, углубляющегося в богооткровенные ему истины: «мое высшее счастье – Христос! Он возносит непрестанно ум мой горѐ. Одна слава на земле всегда привлекала меня: отличаться познаниями; над ними я трудился много и долго. Но все знания человеческие, повергнув долу, положил я к стопам Христовым, чтобы они покорились слову Великого Бога, которое затмевает собою всякое и самое хитрое, тонкое знание ума человеческого»⁶. Точно также мы знаем св. Иустина философа, блаженных Амвросия, Августина и многих других мужей, великих в науках и сильных в знании земной мудрости, которые, однако, сознавали себя несчастными до тех пор, пока не просветились истиною Христовою и не возродились в благодатных таинствах церкви. Знаем мы святых Василия Великого, Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина и многих мужей, великих земною ученостью, которые, однако, все свое духовное богатство венчали словом Господним, и только во свете Христове обрели удовлетворение своей жажде знания. Итак, только божественная истина, против которой так преступно и святотатственно нередко восстает ослепленный человек, дает свет и жизнь душе человеческой, дарит человека полнотой духовного просветления, а стало быть, и счастьем душевного покоя. «Исторгните солнце из мира, – говорит наш глубокомысленный вития, митрополит Филарет, – и что будет с миром? Выньте сердце из тела, что будет с телом? Исторгните истину Христову из человечества, – и с ним будет то же, что с миром без солнца, с телом без сердца»⁷. Душевные страдания людей отчаянных, потерявших веру и надежду на Бога, мучения, обнаруживающиеся в так распространенных теперь психических болезнях, сумасшествиях, самоубийствах, не служат ли, в самом деле, разительным подтверждением только что приведенных правдивых слов великого нашего святителя?!

Но центром душевной жизни и преимущественным носителем счастья, восприемником радостей для человека является не ум, а сердце. Сердце – начало нравственных действий человека, в нем коренятся и из него исходят все склонности и страсти, которые бывают причиною и счастья, и несчастья человеческих. По справедливому слову Евангелиста, из сердца человек износит в жизнь добро или зло (Лк.6:45). В сердце собственно весь человек обнаруживается; сердцем, а не умом мы сами измеряем радости и горечи жизни. Человек может быть покоен, доволен, сам счастлив в жизни и приятен, хорош для других только тогда, когда он имеет доброе, неиспорченное сердце. Уважая человека умного, мы, однако, более расположены бываем и тяготеем к человеку с добрым сердцем, потому что в сердце, а не в уме обитают человечность, гуманность, теплота душевная, т. е. качества, всеоживляющие, согревающие и всех к себе влекущие. Недаром с последним ударом сердца прекращается жизнь человека: очевидно, в нем дыхание человеческой жизни, оно – центр и, так сказать, суть человеческого существа.

Падение человека главным образом отразилось на сердце его; оно стало доступно нечистым чувствованиям, порочным склонностям и страстям. Уже в первой священной книге – Бытия записано правдивое, но безотрадное наблюдение, что человеку от юности его прилежит помышление на злая, что всяк «помышляет в сердце своем прилежно на злая по вся дни» (Быт.8:21; 6:5). И в Евангелии потом повторено: «от сердца исходят помышления злая, сквернящая человека (Мф.15:19–20). И действительно, сплошь и рядом приходится наблюдать в жизни, что даже и высокое образование ума не в состоянии бывает обуздать злых вожделений сердца, что люди высокообразованные нередко мир изумляют своими бесчестными поступками. Таким образом, для нравственной устойчивости и духовной, так сказать, целостности человека, а следовательно, и вообще для счастья в жизни, еще главнее просвещенного ума нужно человеку доброе, чистое сердце.

Религия Христова и объемлет своими благодатными воздействиями главным образом человеческое сердце. Последнее является в человеке вместилищем, обителью религии, или, как сказал Апостол, органом веры (Рим. 10:10); по слову Писания, Бог и требует от человека прежде всего сердце его: «сын мой, отдай мне сердце твое» (Притч.23:26), – так как, вследствие испорченности греховной, человек, по слову Спасителя, без Бога не может творить ничего доброго (Ин.15:5). И только христианство, восстановляя первозданную чистоту в человеческом сердце, тем самым делает человека «совершенна и на всякое благое дело уготована» (2Тим.3:17); содействием благодати божественной и преданностью воле Провидения, христианским просвещением и образованием, человек делается благим и кротким, человечным и гуманным, становится добрым и полезным для других, а стало быть, счастливым и для себя самого. Отвлекая человека от всего недостойного, пошлого и низкого, тленного и эгоистичного, от всего, что только иссушает и опустошает душу, христианство наполняет сердце человеческое своим святым содержанием. В учении христианском душа человека воспринимает ту утраченную чистоту и святость, которые прирождены были человеческому сердцу, созданному, без сомнения, "на деяния только благая: близок сердцу человеческому, – говорит Апостол, – глагол веры, его же проповедуем» (Рим. 10:8).

Объемля и проникая собою человеческое сердце, христианство воспитывает в нем чистую, высокую, святую любовь. Любовь – это высшая святыня сердца, верховная добродетель человека; по слову апостола, она выше всех даров, данных Богом человеку, выше даже дара слова, выше чуда, выше всех жертв, она – «союз совершенства» (1Кор.13:1–3; Кол.3:14). Как кристалл, она, говорит апостол, отражает в себе все лучи добродетелей: «любы долготерпит, милосердствует, не завидит, не превозносится, не гордится, не раздражается, не мыслит зла, не радуется о неправде, радуется же о истине» (1Кор.13:4–7). В любви указан человеку идеал бесконечного нравственного совершенства и полная мера для его духовного возрастания. Любовь есть чудодейственная, небесная, воистину божеская сила, созидающая нравственную деятельность; любовь есть основа самой нравственности, начало всех подвигов и идеалов добра. Все в жизни человека – лучшее и благородное, все высшее и идеальное исходит из любви; нельзя и представить себе ни одного доброго дела, которое бы не вытекало из любви, как наоборот, всякий злой поступок и помысел рождаются эгоизмом, этой противоположностью любви. Поэтому мера и степень любви в человеке, по слову возлюбленного ученика Господня, есть знамение того, находится ли он в свете и истине, или пребывает во тьме и лжи. Даже истина и правда без любви холодны, бездушны, безотрадны. Одна любовь влечет всех к себе, всех сближает, объединяет, счастливит, всем действиям и отношениям людским сообщает искренность, теплоту, жизнь. Только одна любовь противодействует грубому владычеству гибельного в общежитии холодного себялюбия; только любовь заставляет человека «радоватися с радующимися, плакать с плачущими» (Рим.12:15), и тем безмерно возвышает радости и облегчает горести людские. Только любовь питает голодных, прикрывает наготу неимущих, успокаивает бедняка, воспитывает сироту, утешает и облегчает муку страждущего, предохраняет и поддерживает от падения колеблющихся, примиряет тайную и явную вражду, предупреждает тысячи всяческих бедствий и несчастий. Только «в совете да в любви» человеку живется хорошо, легко, счастливо; только любовь делает человека счастливым и в пустыне, и под холодным небом, и при недостатках скудости, и при лишениях бедности, и в страданиях болезни, и в низкой доле неизвестности. Любовью зарождается и держится семья; любовью и согласием процветает всякое общество и товарищество, на любви зиждется лучшее украшение жизни – дружба.

Насаждая, таким образом, все доброе, святое, нравственное, все отрадное и успокоительное в жизни человеческой, любовь есть основа счастья и блага человеческого, как, с другой стороны, отсутствие, недостаток любви в сердце человеческом есть величайшее несчастье, унижающее человека и уничтожающее всякую цену всех его прочих дарований. По слову апостола, человек – будь он гений, изучивший все языки и науки, будь величайший труженик – «аще любви не имать, ничтоже есть» (1Кор.13:1–3).

И эта-то величайшая и всемогущая сила человека, любовь, есть краеугольный камень христианства, его основная и главная заповедь. Еще великий из язычников Цицерон сказал: «между людьми нет ничего такого, что бы покоряло людей, укрощало злобу врагов, побеждало страсти, обуздывало гнев и прочее. Я признаю это дело невозможным для людей, и человека, который бы совершил все это, я уже не причислю к великим людям, а назову самим Богом». Все это великое, для людей невозможное, действительно и совершил сам истинный Бог, Господь Иисус Христос, принесши в наш извращенный, эгоистический мир небесный закон любви. Сам Он, Спаситель наш, есть идеальное воплощение высочайшей и святейшей любви; сам Он есть любовь беспредельная, в крестных муках молившаяся за своих распинателей, любовь всепрощающая, положившая жизнь свою за грешный мир человеческий, любовь всеобъемлющая и безграничная, внемлющая всем и затаенным нашим стонам, каждому молитвенному вздоху души христианской. И в исповедников своих Господь вдохнул благодатную силу любви, изумившую и покорившую мир: «любы Божия излияся в сердца наша Духом Святым, данным нам чрез Иисуса Христа», – говорит св. Апостол (Рим.5:5). Любовь явилась душою христианства и жизни христианской, потому что весь закон Христов, в одном слове – любы (Гал.4:14). Любовь соединяет нас с идеалом любви, самим Богом, так как первая заповедь христианства – возлюбити Господа Бога твоего; она же связывает и все человечество таинственными узами в одно нераздельное, родное братство, так как –возлюбити ближнего твоего, яко сам себе есть вторая и последняя великая заповедь христианства.

К величайшему прискорбию, приходится сознаться, что в наше время, по пророческому слову Спасителя, за умножение беззаконий, любовь начинает иссякать в человеческом обществе.... И гибельные следствия этого убывания любви слишком очевидны: все горе, томление человека, все одиночные наши страдания и общественные беды, и тяготы суть результат недостатка любви в людях. Не вытесняет ли теперь любовь христианскую ненависть в различных ее видах? Не поднимает ли властно свою голову старый, языческий эгоизм в отношениях людских? Не воцаряется ли на земле вместо закона любви закон «борьбы за существование», т. е. насилия, этот страшный закон, подвергающий участь человека всем ужасам одиночества и беззащитности? Теперь поэтому больше, чем когда-либо человек должен обращать взор свой на Богом дарованный неисчерпаемый источник столь необходимой в жизни любви – на христианство. Человек, проникшийся благодатными началами и идеалами христианскими, предавшийся Христу и возлюбивший Его, не может не любить людей и всего мира Божия; а эта любовь его победит всякую злобу, всякое восстание на него, обезоружит врагов его и обеспечит общий покой и счастье. Возвышающаяся над всем в душе истинного христианина любовь ко Христу даст и всем чистым человеческим его привязанностям крепчайшую опору, жизненное начало, благодатное освящение; христианин внесет сердце, наполненное Христом, во все свои человеческие – семейные, общественные, дружеские и братские – отношения. А где Христос – там одно только полное благо, одно только ничем не омрачаемое счастье. Только человек должен довериться и предаться Христу всецело, беззаветно и беспредельно, возлюбить Его всем своим помышлением, всею душою своею, так как Христос нисходит лишь в отверстые для Него сердца; Христос и дорог, и может быть понятен только любящему, преданному сердцу, а не холодному, гордому, фарисейскому уму. На любовь человека к Богу отзовется любовь божественная и осенит она христианина своим покровом, дарует мир и счастье его душе. Даже если бы и продолжались земные неудачи и житейские бедствия для человека, он пребудет тверд и неуязвим; и во мраке горестей, в пучине бедствий, сердце его будет согрето от внутреннего благодатного света и тепла. Любовь рассеет тучи, скопившиеся над его головой, и если не в житейской обстановке, то в нравственном существе своем он будет и светел, и покоен, и счастлив: по слову Апостола, ни скорбь, ни теснота, ни гонение, ни голод, ни нагота, ни беда, ни меч, ни смерть – ничто не в состоянии разлучить истинного христианина от любви Божией (Рим.8:35–39).

Есть в душе нашей еще способность, имеющая громаднейшее значение в духовной жизни человека и самым роковым образом влияющая на его мир, спокойствие и счастье, это совесть. Еще язычник Сенека сказал, что «совесть есть Бог в нас самих». Действительно, совесть есть как бы голос Бога в человеке, неумолчный, нелицеприятный, неподкупный; это страж и хранитель нашей нравственности, законодатель и руководитель наших поступков, это беспристрастное и непреклонное судилище, воздвигнутое Творцом в душе нашей, которое безмолвно, но непрестанно напоминает нам о долге, о наших нравственных обязанностях, требует от нас честности, искренности, правдивости, управляет нас к нравственному совершенству, ведет к святости. Совесть полагает свои награды и наказания, т. е. наполняет душу спокойствием и радостью, или терзает ее смятением, тоской. Суд совести неумолимый и непреклонный, так что человек, обвиненный своею совестью, не находит себе ни в чем защиты, извинения и прощения, и носит в себе муку, которая одна может отравить все его существование, может даже казнить его, довести до смерти. От страшного суда совести человеку нет нигде спасения: от совести человек никак не скроется, никуда не убежит, – она всегда, всюду и везде с ним и в нем. Каин, совершивший братоубийство и обвиненный совестью своею, не находил себе места, признал себя недостойным прощения и впал в отчаяние (Быт.4:13). Иуда Искариотский, совершивший гнусное предательство, бросил и сребренники, которые соблазнили его на преступное дело, и в отчаянии шед удавися.

Этот грозный, страшный судия необходим человеку: он-то и бережет человека в правде, истине, чистоте и непорочности; он-то и отстаивает, и защищает нравственное достоинство человека. Чем более развита совесть, тем чище, святее деятельность человека, тем он лучше, совершеннее; напротив, чем слабее развита совесть, тем ближе человек к нравственному падению, к духовной гибели. Конечно, человек может насиловать совесть, не слушать ее; но она всегда на стороне добра, всегда против зла, она никогда не станет оправдывать неправду, извинять обиду, что возможно, например, для ослепленного страстью рассудка человеческого. Таким образом, в нравственной жизни человека совесть имеет громаднейшее значение, и потому-то совершенно справедливо и мудро святая церковь в одном из своих песнопений говорит, что нет в мире ничего нужнее человеку, как совесть.

Но как вообще все чистое и святое в человеке, и совесть может быть извращена и не исполнять надлежащим образом своего высокого назначения. Не редкость в людях совесть, извращенная временными модными взглядами, мнениями; в истории человечества нет преступления, нет порока, с которым не мирилось бы общественное мнение и, в зависимости от того, общественная совесть. Ведь, например, дикари, убивающие престарелых родителей своих, считают же это делом добрым, и совесть их уже не протестует против того; также во дни развращения общественного совесть нередко уже не в состоянии бывает остановить хищничества, распутства, убийств, поединков и т. п. Подавленная мраком сплошной греховности, ослабленная порочностью воли, проданной под грех, и совесть является, по слову апостола, уже немощною (1Кор.8:7) и даже сожженною (1Тим.4:2), т. е. совсем подавленною, как бы уничтоженною. Словом, предоставленная себе самой, без какой-либо особенной верховной поддержки, и совесть является стражем добра слабым и руководителем человека в его нравственной деятельности ненадежным.

В чем же сила и крепость совести, где ее опора и утверждение? – В Боге истинном и в Его святом учении. Никто и ничто так не просвещает и не подкрепляет совести, как единая, истинная вера Христова. Она сообщает нам силу, исполнять свои обязанности и «долги наша» честно, не страха ради человеческого, не из выгод и расчетов земных, а из-за одной своей именно совестливости христианской. Особенно в первые века христианства, в обществе верующих царила такая чистота и правда, что например Тертуллиан, пред лицом целого сената римского мог заявить: «все темницы ваши переполнены преступниками, но укажите между ними хоть одного христианина!» Без сомнения, закон совести начертан Творцом в душе человеческой, так что и язычники, не знающие закона, естеством законная творят, спослушествующей им совести (Рим.2:14–15). Но христианство освещает и укрепляет естественную совесть человеческую, придает суду ее высшую санкцию, священный авторитет. Только в убеждении, что совесть человека имеет началом учение божественное, волю самого Бога, человек получает основание требования своей совести считать для себя непреложными и необходимыми. На эту тесную зависимость совести человеческой от религии Христовой и указывает апостол Павел, обращаясь к своему ученику Тимофею, – который, по слову апостола, имеет веру и благу совесть, юже неции отринувше, от веры отпадоша (Тим.1:19). Тут же, далее, святой Апостол называет совесть даже именно хранительницею веры: таинство веры в чистой совести (3,9).

Таким образом, между совестью христианина и религией христианскою существует тесная связь и близкое соотношение: совесть внушает нам то, что требуется от нас и христианством. Отсюда глубоко несчастлив человек, находящийся во вражде со Христом, а значит и со своею совестью: никакие внешние средства и развлечения не избавят его от внутреннего червя, гложущего его сердце; никакие блага и удовольствия мира не заглушат его томительной тоски, хотя бы все вокруг него дышало жизнью и веселием. Зато поистине блаженно состояние человека, живущего по вере святой, в согласии с учением Христа и поэтому не знающего угрызений совести. Если испытующая любовь Отца Небесного попускает на такого человека какое-либо горе, бедствие, он и тогда остается счастлив миром своей души и блаженством спокойной, умиротворенной своей христианской совести. В этой твердости духа – высокое преимущество счастья чистой совести над всеми другими видами счастья. Нет веселия паче радости сердечныя, – говорит Премудрый (Сир.30:16), как, с другой стороны, несть радоватися нечестивому, – сказал пророк Исаия (Ис.48:22). «Ни величие власти, – говорит Златоуст, – ни множество денег, ни могущество, ни крепость тела, ни роскошь, пышность, ни прочие человеческие преимущества не доставят полного счастья и благодушия: бывает это плодом только доброй совести»⁸.

Христианство дарит человека счастьем спокойствия совести тем более потому еще, что открывает человеку благодатные силы и таинственные средства, исцеляющие и очищающие больную, запятнанную грехами совесть. В самом деле, с чем земным можно сравнить тот рай души человеческой, те высокие минуты священной тишины и радостного умиления в сердце христианина, когда он, в таинстве покаяния очистив свою совесть, через таинство причащения входит в блаженное общение с самим Господом своим и Спасителем?! Разве нельзя сравнить полноту его счастья с тем состоянием невинного младенца, когда последний бросается в объятия своей матери и когда он сияет блаженством, когда сам он весь – радость!

Полнотой благодатных сил и средств, освящающих и очищающих душу, христианство ведет человека к нравственному совершенству, к добродетели, к святости. Нравственный подъем падшего человека, духовное возрождение его и есть промыслительная цель христианства на земле. Оно воспитывает в человеке благочестие, которое не только необходимо для спасения в будущей, вечной жизни, но на все полезно есть, полезно и в настоящей жизни человека, как необходимое условие земного человеческого счастья. Согласная с волею Божией и угодная Богу, нравственная жизнь награждает человека счастьем душевного мира и покоя: возьмите иго Мое на себе, – призывает Господь: – и обрящете покой душам вашим. Приидите ко Мне (через исполнение заповедей) и Аз упокою вы (Mф.11:28–29). Уже одна уверенность в благоволении Бога, для верующего человека является источником невыразимо сладостного чувства и самого отрадного утешения; не даром и Псалмопевец славословит счастье людей благочестивых: мир мног любящим закон твой, Господи; аки река мир их (Пс.118:165). Но благочестивая жизнь дарит христианина и более очевидными, так сказать, осязательными благами: она не допускает страстей, зла, тяжких грехов, – а ведь все это и есть страдание души, бич нашего и духа, и тела, источник болезней и несчастий: скорбь и теснота, по слову Апостола, суть удел всякой души, делающей злое (Рим.2:9). Нечестивый, безнравственный человек вечно бывает недоволен ничем, вечно алчет удовлетворения своих страстей; он ищет утех, развлечений, чтобы в них потопить скорбь своей души, заглушить голос своей совести. И только благочестивый человек находит счастье в себе самом; он бегает рассеяния, чтобы наслаждаться внутренним миром своей души. Такой человек счастлив даже и среди несчастий, потому что покой, благодушие и радость почиют в сердце его. Апостол Павел и в темнице, в узах пел в восторге духа, а нечестивый гонитель христиан Нерон и на величии престола царского трепетал и терзался от мучений своей совести, от недовольства всем и собою.

Правда, с точки зрения мирской, строго-нравственная жизнь представляется тяжелою, скучною; а между тем, несомненно, истинному и всецело верующему христианину такая-то именно жизнь и дарует счастье и радость. Жизнь благочестивая, действительно, стесняет, – но не душу, а страсти, губящие душу, подавляет не сердце человека, а пороки, калечащие сердце; она борется со злыми, греховными влечениями человека, а душе дает свободу и широту, что так мудро и прекрасно высказал царь Давид: хождах в широте, яко заповеди Твоя взысках (Пс.118:45). Тоже подтверждает и апостол Павел, говоря: идеже Дух Господень, ту и свобода (2Кор.3:17).

Необходимое условие радостей и счастья для человеческой души, нравственная, благочестивая жизнь христианина, как известно, в высшей степени благодетельно влияет и на физическое здоровье и благосостояние человека. Искореняя страсти, больше всего подтачивающие и расстраивающие здоровье, благочестие христианское располагает к умеренности, предохраняет от излишеств, злоупотреблений и тем соблюдает крепость телесного организма человеческого. Недаром великие подвижники христианства, обитавшие, по слову Апостола, в горах, вертепах и в пропастях земных (Евр.11:38), т. е. жившие в самых неблагоприятных гигиенических условиях и притом измождавшие себя постом и подвигами, обладали бодрым здоровьем и достигали долголетия. Например, Антоний Великий пробыл 20 лет в башне, без воздуха, без движения, вкушал пищу не более двух раз в неделю, и когда он вышел из затвора, то удивил всех своим светлым, бодрым, безболезненным видом. Святые Иларион Великий, Симеон Дивногорец, Паисий Великий, Савва, Ор, Иоанн Постник и многие другие вкушали пишу только раз или два в неделю; святые Симеон Столпник, Феодосий Великий, Макарий Египетский, Марк Фракийский, Афанасий Афонский, Мария Египетская, Даниил Столпник и другие, при чрезвычайных молитвенных подвигах, в течение всей святой Четыредесятницы вовсе не вкушали пищи. Св. Петр Афонский, Виссарион, Симеон Юродивый во всю свою подвижническую жизнь принимали пищу только однажды в две или даже в шесть недель. Притом, питались эти святые люди исключительно хлебом да огородными овощами, а некоторые из них одной только просфорою; жили они, часто, в столпах, на столпах, в крохотных подземных пещерах и т. п.; подвизались они в непрестанной молитве, с тысячами поклонов, молились целые ночи, коленопреклоненно, часто становясь на камни; днем, сверх того, они занимались тяжелой работой, спали час-два в сутки, на голой земле, а иные вовсе не ложились, а только дремали сидя, и т. д. И все эти безмолвные подвиги, неизмеримо более величавые в сравнении с какими-нибудь, например, интересующими современный мир «опытами» Таннера, не причиняли ни малейшего вреда их здоровью: они не знали болезней, всегда были бодры духом и телом, и Господь награждал их благочестие великом долголетием. Например, Симеон Столпник, в течение восьмидесяти лет подвизавшийся на столпе, жил 103 года, Кириак Отшельник 109 лет, Алипий Столпник 118 лет, Иоанн Молчальник 104 года, Антоний и Феодосий Великие по 105 лет, Павел Фивейский 113 лет, наш Павел Комельский 112 лет, Марк Фивейский подвизался только в пустыне 95 лет, сверх того, что прожил в мире, и т. д.

Да и теперь не в миру, а в монастырях, в среде настоящих подвижников, можно чаще встретить глубокую и бодрую, цветущую и благолепную старость. Г. Православный в своем «Дневнике» рассказывает: недавно в Троицкой Лавре умер простец-старец, который всю жизнь проводил в церкви; с 2 часов утра он стоял утреню, потом раннюю обедню, потом, отдохнув в притворе церковном, стоял позднюю обедню, и, только по окончании оной, последним выходил из храма. Он шел «домой», т. е. в богадельню, где ему был отведен уголок; но через какие-нибудь 2–3 часа он первый же приходил к вечерне; после нее стоял всенощную, потом монашеское правило. Спал он, таким образом, очень мало, питался только куском хлеба и ковшом квасу в день; последние лет сорок жизни своей носил на себе тяжелые вериги, и умер он ста четырех лет.... Откуда мог почерпать силы в своей подвижнической жизни этот, на вид хилый, маленький старичок? Не один ли только Господь блюл жизнь и здоровье его, как блюдет Он и всех таковых! Поистине, святая, благочестивая жизнь низводит на человека благодать Божию, немощная врачующую и оскудевающая восполняющую!

Конечно, требования нравственного закона начертаны от природы в сердце человеческом; стремление к благочестию и добродетели, поэтому, свойственно и людям, стоящим вне христианства. Но, однако, вследствие грехопадения и искажения нравственной натуры человека, естественные силы человека оказались слишком недостаточными. Естественная нравственность смогла отстоять в мире только некоторые добродетели, удержать человечество только от некоторых пороков и побудить к исполнению только некоторых обязанностей. Сколько было в семье человечества великих ученых, философов, поэтов, ораторов, но не могли же они остановить постепенно разливавшийся по земле поток зла; пороки, суеверия и преступления только все усиливались, больше и больше распространялись; люди, совсем теряя остатки истинного боговедения, не только не делались ни добрее, ни счастливее, но все прогрессивно погружались в мрак нравственного растления. Мудрость языческая не в состоянии была поднять нравственности; свет наук был холоден, не приносил с собою жизни и не производил никакой перемены даже в тех, кого убеждал. Поэтому, каких бесчинств, бесчеловечных деяний, варварских обычаев не открывает нам языческий мир! Какое отвратительное зверство допускалось там, например, на играх и зрелищах народных! Каких жестокостей и бесчеловечия не было даже в самых законах их, например, в отношении к беззащитным рабам, и т. п.!

Чтобы поднять нравственный уровень человечества, нужно было исцелить и оживотворить дух человеческий, нужно было открыть закрытый грехом источник живого богообщения. Это чудодейственное обновление мира нравственного, перерождение и воссоздание человечества и совершилось в христианстве. Тот же слабый и порочный человек в христианстве стал как бы иным, преобразившимся и выросшим духовно. Как совокупность сверхъестественных средств, врачующих нравственные язвы человека, христианство осветило и облагородило естественную человеческую нравственность, увеличило в глазах всего мира красоту благочестия, расположило человека к добродетели; оно не только обезоружило злого человека, к чему стремился и что только мог сделать прежний закон, а очистило сердце порочное, поразило злодейство в злодее; не грозою внешней кары предупреждало оно безнравственные поступки, но самого человека удерживало и отвращало от них. Оно внесло в жизнь неведомые дотоле миру начала – самоограничения, верующей покорности Богу, доброты и кротости в отношении к ближним; оно примирило неравенства, сдержало эгоизм, обуздало страсти, вооружило человека терпением в бедствиях, расположило его к добровольному и доброхотному исполнению обязанностей, укрепило волю человеческую в делании добра. Оно бессердечного сребролюбца Закхея побудило раздать имение нищим и каждому обиженному им заплатить четверицею; оно жену блудницу заставило слезами омывать ноги Учителя в раскаянии о своих грехах; оно разбойника, осужденного и распятого за злодейства, о едином часе рая сподобило; оно Савла, жесточайшего гонителя и мучителя христиан, превратило в первоверховного и святейшего апостола, и т. д. и т. д. Да, впрочем, можно ли и нужно ли перечислять эти чудеса в мире, совершенные божественною силою христианства, когда благодатное и чудодейственное влияние его на мир и человека свидетельствуется не частными фактами, а многовековым опытом всемирной истории! Если в человечестве обнаружился прилив нравственных сил и развитие духовности, если поднялся в человеке нравственный уровень чувств, стремлений и идеалов, если остановился в своем прогрессивном и победном шествии эгоизм и себялюбие, если обнаружилась в человеке способность любви к другим и самоотвержения, если расширилась для человека область нравственных страданий и вместе с тем способность к счастью душевного мира, чуткость ко внушениям совести, – то всем этим просвещением духовным человечество обязано благодатному действию христианства. Только оно смогло подъять человека над самим собою, над суетною земною жизнью с ее низкими и ограниченными горизонтами; только оно в состоянии было удержать человека на нравственной покатости и остановить незаметное сползание, по которому род человеческий беспрестанно и всей своей тяжестью двигался на самое дно нравственной пропасти. До какого бы нравственного растления ни дошел человек, при помощи веры Христовой и благодатных средств, составляющих ее неотъемлемую и исключительную принадлежность, он снова всегда может подняться до высоты совершенства, как это мы и знаем из жизненного опыта многих подвижников христианских. Обычная жизнь земная может на каждом шагу портить и калечить человека, развивать в нем слабости, пороки, вести его к падению; и только вера Христова дарует человеку самое надежное средство к восстанию, так как только она располагает и научает человека находить отраду и утешение в искреннем раскаянии, она только может зажигать душу человека пламенным желанием нравственного обновления, самоочищения, наполнять сердце его неукротимою жаждой спасения.

Благодетельное и животворное влияние христианства не ограничилось воссозданием нравственной личности человека, оно обнаружилось и на всем строе взаимных человеческих отношений. Не проповедуя никакой социальной системы, не решая никаких политических вопросов, христианство преобразовало и благоустроило самые начала и основы жизни христианских обществ, жизни семейной, общественной и общенародной. Возвышая христиан над всем суетным, тленным, над всеми условными и временными формами человеческой жизни, христианство сообщило, однако, и всем этим формам те нравственные основы, на которых они могут совершать свой правильный рост и развитие. Вся гражданская и государственная жизнь христианских народов развилась из евангельских начал нравственной свободы и равноправности, взаимной любви и не знающей различия в людях справедливости. Умеривши развитие эгоизма и животности, заклеймивши именем греха и позора зависть, ненависть, ярость, распутство и тому подобные противообщественные пороки, христианство положило начало самоотвержению, бескорыстию, верности, правосудию и другим благам, зиждущим счастье народное, обеспечивающим мир, единомыслие, тишину и благоустройство общественное. Объединяя во святой церкви всех верующих в единую семью, связанную узами любви и братства, христианство сделало людей милосерднее, снисходительнее, добрее. Все в мире, разделяемое страстями и пороками, все разъединяемое предрассудками и предубеждениями, христианство соединило и объединило: богатого оно привлекает к бедному, великого сближает с малым, счастливого располагает к несчастному. Стоит обратить внимание на бесчисленные и всевозможные проявления христианской благотворительности в мире, на эти заведения, в которых немощные получают исцеление, неизлечимые отраду и облегчение, старые упокоение, бедняки приют, сироты уход и т. д., – кто, как не христианство, даровало эти благодеяния, соорудило эти пристанища, вверило все больное, страждущее, бедствующее добросердечию и великодушию благотворителей? Нет общественной нужды, о которой не позаботилась бы церковь Христова; нет несчастья, которого она не старалась бы отвратить, нет бедствия, горя людского, которому она не пришла бы на помощь. Всею благотворительностью и милосердием на земле движет великая заповедь братолюбия, заповедь новая, которую Христос положил в основу своей религии и поставил отличительным признаком своих учеников: о сем познают, яко ученицы Мои есте, аще любовь имате между собою (Ин.13:35).

Итак, вера христианская в высокой степени благодетельна и необходима человеку уже в спокойном, ровном течении его жизни. Но ничто не может сравняться со значением ее для человека в более или менее роковые моменты его жизни, в дни скорби и печали, особенно же в страшный час смертный. Пока жизнь человека течет благополучно и не подвергает его тяжким испытаниям, не ставит ему трудных задач, человек может жить беспечно, как живется, и, как это часто бывает, может даже не представлять себе всей важности и необходимости религии. Но бывают случаи, от которых решительно никто в мире не застрахован, когда горе обрушивается на человека, когда сердце обливается кровавыми слезами, когда под давлением внешних озлоблений и туги душевной человек чувствует всю слабость своих сил, всю беспомощность своего положения, когда и при всех сокровищах мира он становится жалким бедняком. Самые задушевные, дорогие привязанности его могут рушиться и изменить ему, самые верные соображения и самые прочные земные надежды могут обмануть его, самые непредвиденные обстоятельства могут нарушить все его планы и как бы из рук вырвать у человека его счастье. Жестокая болезнь, неумолимая смерть близких и дорогих существ, злоба врагов, ненависть и зависть людей, лишение средств, безвинная потеря доброго имени и т. д. и т. д., – тысячи всевозможных бедствий на каждом шагу могут поражать, преследовать и терзать человека. Именно, как сказал Апостол, беды всюду могут встретить человека: беды в реках, беды от разбойник, беды от сродник, беды от язык, беды во градех, беды в пустыни, беды в мори, беды в лжебратии (2Кор.11:26). В каком мрачном виде является тогда человеку жизнь его! Она кажется уже не драгоценным даром небес, а тяжелым бременем, мученичеством; весь мир является тогда человеку не вселенским храмом, славословящим Творца, а юдолью плача, местом скорби и терзаний.

Что же может поддержать тогда человека от отчаяния, в чем тогда искать ему для себя опоры, отрады, облегчения в своих страданиях? Человеческая помощь часто в таких случаях бывает совсем бессильна и бесполезна. В самом деле, прочтите больному страдальцу самую красноречивую лекцию о необходимости терпения, – разве это хоть сколько-нибудь облегчит его муку? Скажите человеку, лишившемуся всего своего достояния, что он опять может нажить его, внушайте безвинно оскорбленному, ставшему жертвою злобы и клеветы людской, что рано или поздно невинность его откроется, говорите отцу и матери, оплакивающим драгоценнейшую утеху жизни своей, единственное чадо свое, что смерть есть удел всех людей, что слезы и рыдания в этом случае бесполезны, – так эти мудрые увещания, эти рассудочные советы разве прольют хоть каплю утешения в изболевшие, израненные сердца страждущих?! Разве последние не могут с полной основательностью возразить вам: что мя утешаете суетными, – как возражал многострадальный Иов своим друзьям утешителям (Иов.21:34). Нет, в таких случаях люди, при всем своем горячем сочувствии, не могут помочь человеку, и он все равно остается одиноким, беспомощным мучеником. Брат не избавит, избавит ли человек! (Пс.48:8) – говорит святой Псалмопевец, этот мудрец жизни, так много сам перестрадавший. Нет, только в самом себе, в глубине души своей человек может искать опору своему смятенному духу. И горе тому, у кого такой опоры не найдется, у кого окажется в душе пусто, шатко, смутно, когда не к чему там прислониться, не на что опереться, не в чем подкрепить свою мысль, сердце, волю. Тогда жизнь человека, действительно, ужасна, несносна. Зато как счастлив человек, если он найдет в душе своей отрадный свет и спасительное руководство веры Христовой. Если знамя святой религии прочно водружено в душе человека, то она, и только одна она, в состоянии облегчить его страдания, утолить его муку, поддержать в нем нравственное мужество, бодрость, спасти человека от мрачного, безотрадного отчаяния. Призови Мя в день скорби твоея, – взывает сам Господь к всякому земному страдальцу: и изму тя, и прославиши Мя (Пс.49:15). Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы.

Да, только христианин, теряя и все земное, еще не всего лишается: для него и у него есть Бог, милосердый о нем Промыслитель и его Спаситель, Который и защитит, и пощадит, Который знает всякое воздыхание, считает каждую слезинку человека, чтобы потом сторицею воздать за это временное вечным, за скорбь блаженством. Да не смущается сердце ваше, говорил Спаситель подавленным душою, скорбящим ученикам своим: только веруйте в Бога и в Мя веруйте. Истинный христианин в своей вере и надежде на Бога почерпает себе утешение и твердость, энергию воли, крепость сил в перенесении посетивших его скорбей; в отрадных утешениях Евангелия он найдет успокоение своему уму, смятенному житейскими противоречиями, и неизъяснимое облегчение и отраду для своего исстрадавшегося сердца, так что, исполненный мужества и силы духовной, он не сделается жертвой отчаяния. В вере святой он имеет несокрушимый оплот для себя, который не пошатнут никакие удары судьбы и с которым безбоязненно и твердо идет он среди самых темных путей своей жизни. Для верующего христианина все скорби мира – ничто, в сравнении с утешениями от Духа Святого; по слову Апостола, он и скорбяще, присно радуется (2Кор.6:10); в самой пучине зол он подъемлет руки к небу, только у Бога просит себе помощи, сил, и только благодарит Бога, так как в ниспосланных ему испытаниях видит путь к своему нравственному усовершенствованию и спасению. И, несомненно, через молитву свою, верующий христианин получает благодать Божию, которая именно небесною росою ниспадает на сердце его, пылающее в огне бедствий. Этим благодатным пособием укреплены были святые апостолы и все святые мученики, которые восхищались своими узами, с радостными песнями во славу Христа шли на свои смертные мучения, укоряема благословляли, гоними терпели, хулими утешались (1Кор.4:12,13). «Вера, – говорит один из учителей церкви, многих подъяла на небо, многих похитила от воды; она низводила огонь с небес, разделяла море, рассекала камни, источая из них воду для жаждущих, она мертвых воззывала к новой жизни"… и т. д.⁹ Словом, нет чуда, которого не могла бы через слабого человека совершить вера Христова; святые подвижники верою победиша царствия, содеяша правду, заградиша уста львом, угасиша силу огненную.

Конечно, не для всех нас, маловерных и малодушных, возможны такие чудеса; но это нисколько не унижает силы и величия веры Христовой. Ведь мы знаем, что маловерные и нечестивые неизбежно и всегда, по слову Премудрого, всуе мятутся, вечно бегают ни единому же гонящу, и что только праведный непоколебим и устойчив бывает, яко лев (Притч.28:1); мы знаем, что только глубоко и честно верующий христианин смело и безбоязненно протекает свой жизненный путь, взывая: Господь просвещение мое и Спаситель мой – кого убоюся, Господь крепость моя – кого устрашуся! Аще пойду посреди сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною ecu! (Пс.22:4). Мы, таким образом, знаем, что всемогущая и непреодолимая сила, мощь христианина – в вере его, и нам остается только молить: веруем, Господи, и мы, помози нашему неверию!

Но едва ли не самым страшным врагом счастья человеческого в жизни является смерть. Смерть!.. Сколько ужаса внушает одна мысль о ней! Одно напоминание о смерти, о гробе способно тревожить человека, возбуждать мрачные думы, нарушить покой сердца, уничтожить веселое настроение человека, подорвать счастливые его минуты. А напоминания эти так часты и неотвратимы. Как бы в качестве постоянного предупреждения нам о часе смертном, чуть ни ежедневно мы слышим погребальный звон, этот верный вестник могущества над нами смерти; так часто встречаем мы похоронные процессии, так нередко, наконец, сами мы вынуждаемся принимать участие в этих печальных церемониях, провожая в загробный мир наших близких и знаемых. Пуще всего человека смущает неведение, что будет с ним там, за дверьми гроба. Вопрос этот так мучительно любопытен для человека, что нет ни одной религии, которая бы не говорила хоть что-нибудь за или против существования загробной жизни. Разум человеческий подыскал уже очень немало доказательств бессмертия души человеческой; но все это только догадки, вероятности, предположения, все это не уверяет человека вполне, а потому и не успокаивает его окончательно. И тут только одна вера Христова, со всею возможною определенностью, удовлетворяет насущному запросу души человеческой. Все учение Иисуса Христа гласит, что человек живет не для времени, а для вечности, и перед человеком ясно положен путь, по которому он может сам управить себя к блаженству бесконечному. Среди житейского рассеяния человек незаметно, но неуклонно приближается ко гробу, а часто и совсем внезапно, неожиданно усматривает себя на краю могилы. В грозный час смерти ни мир, ни люди не могут дать человеку никакого утешения и укрепления. Поистине ужасно положение тогда человека, жившего только для мира и одними мирскими интересами: для него час смертный есть час мучительнейшей скорби, леденящего страха, полного отчаяния. Но зато как покоен и как сравнительно счастлив и в таком состоянии верующий христианин! Имеющий свое счастье и радость в Боге, он и на последней ступени жизни, когда все земное для него исчезает, когда уже тело его разрушается, когда отверзается пред ним это вечное будущее, не остается безнадежен: не один он уходит во мрак могилы, а с животворящим крестом Господним, этим несомненным для него символом воскресения и вечной жизни. Не в пучину безнадежного отчаяния он повергается, а только всем существом своим возверзает надежду свою на Бога, Ему предается, к Нему стремится. Чем живее и сильнее вера христианина, тем смелее смотрит он в глаза смерти, тем спокойнее встречает ее. Мне бо еже жити, Христос, и еже умрети – приобретение есть, – говорил Апостол (Флп.1:21). Святые и угодники Христовы с радостью, с восторгом встречали смерть, как освобождение от несовершенств земного существования, как врата, ведущие к соединению с Богом; они умирали в светлом настроении души, уже на земле предвкушая блаженство небесное. Таким образом, христианство и самую смерть, это величайшее с точки зрения человеческой несчастье, может превратить если не в великое счастье, то во всяком случае может примирить с нею, подготовить сердце наше к твердому, мужественному сретению ее.

Поддерживая и ободряя человека в страшный час смерти, вера Христова и во всю жизнь подготовляет своих исповедников к достойной и праведной встрече смертного часа. Память смертная для христианина является не предметом безотчетного ужаса и тупой бессмысленной трусости, а является только полезным предупреждением и побуждением к таковому поведению, которое бы приготовило ему кончину безболезненную, непостыдную и мирную, предвестницу доброго ответа и на страшном судище Христове. Конечно, можно человеку всю жизнь прожить и без Христа, т. е. можно, при полном забвении о Нем, сделать жизнь свою и легкою, и приятною, если есть к тому мирские средства и возможность; но уж никак не пройти человеку без Него через врата смертные. Все и неверующие и маловерующие, хотя бы даже только инстинктивно, чувствуют это и потому так трепещут смертного часа. Напрасно они иногда пытаются скрыть этот ужас смерти от себя и от других, напрасно силятся казаться равнодушными к смерти, – это только видимое притворство, которое в самом лучшем случае дает иногда человеку возможность умереть по крайней мере прилично, не унизив себя видимым отчаянием и полным малодушием. А что испытывает при этом их бедное сердце, об этом и подумать страшно. Многие неверы в последние моменты жизни, действительно, и сбрасывают личину равнодушия, явно исповедуются в своих душевных мучениях и нередко бросаются под щит веры, всю жизнь ими позоримой и отвергаемой. В одной книге, помнится, рассказан был следующий знаменательный случай. Жил был один молодой богач, человек, пресыщенный всеми благами и наслаждениями жизни, и в то же время атеист, открыто и дерзко отвергавший христианство. Располагая громадными средствами и полной свободой, он собрался в далекое морское плавание для своего развлечения и удовольствия. Но провожавшие его знакомые, представители такой же, как и он, золотой и неверующей молодежи, были крайне смущены его мрачным, озабоченным видом. В последние минуты прощания, он сказал друзьям: «Предо мной открывается светлая и очаровательная будущность; но одно только бросает мрачную тень на счастье моей жизни». – «Что же это такое? – воскликнули изумленные друзья. – А что, если правда все то, о чем говорит Библия?! Если бы я знал наверно, что со смертью все кончено, тогда я был бы невозмутимо счастлив; но вот жало этого сомнения пронзает мою душу, меня преследует и не дает мне покоя. Если Библия говорит истину, так ведь, значит, я навеки погиб, ведь тогда будущность моя ужасна, ведь тогда все, все для меня потеряно...». Друзья онемели от изумления, слыша такие речи из уст своего приятеля. А в несчастном говорило инстинктивное предчувствие близкого и действительно безнадежного для него смертного часа: корабль потерпел крушение, и он погиб.

«А что, если правда то, о чем говорит Библия?» – боязливый вопрос этот камнем лежит на сердце у многих тысяч людей, именующихся христианами, но высвободивших себя из-под нравственных уз божественной религии.... И как безмерно счастлив в сравнении с ними не только в будущей, а даже и в этой жизни истинный, верующий христианин, который отлично, несомненно знает, что да, Библия говорит непреложную истину. Истинный христианин тем более счастлив, что обладает также и мудрым, самым необходимым для вековечного счастья человеческого знанием того, как нужно жить, чтобы не бояться смерти, и чтобы всегда быть готовым к смертному часу.

Таким образом, вера христианская облегчает и освящает весь жизненный путь христианина до самой его могилы. Но, кроме этого, постоянного и неизменного влияния ее на верующую душу, сколько еще особенных, так сказать, частных и временных чисто религиозных радостей доставляет она верующему христианину в земной его жизни! Какою мерою можно измерить, например, то несказанное утешение, когда христианин, по слову Апостола, радуется о Дусе Святе, когда, усиленно обращаясь к Богу за помощью или получивши от Него милость, благодеяние, действительно сознает он свое общение с Богом, чувствует близость Бога к себе, приобретает часто несомнительную уверенность, что Бог никогда не покинет его, всегда, в минуту жизни трудную, услышит, защитит, спасет его. Далее, какой бесконечный источник сердечного удовлетворения обретает верующий христианин во храме святом, особенно при торжественном богослужении, особенно в великие праздники. Можно ли какое-нибудь житейское развлечение и удовольствие сравнить, например, с тем блаженством, какое испытывает христианин в бесконечно знаменательные дни страстной седмицы и светлого дня Пасхи! Это – истинная весна для души человеческой, полная несравненной, высокой религиозной поэзии, очаровательная, прекрасная, восторгающая душу человека. Какую, далее, полноту счастья, какую благодатную радость спасения (Пс.50:14) испытывает христианин, когда в святых таинствах он приобщается самому Господу, делается участником бессмертной и божественной жизни Его. Во всех таких и подобных им случаях христианин испытывает такое состояние, когда вместе с Давидом так и хочется воскликнуть: и сердце мое и плоть моя возрадовастася о Бозе живе (Пс.83:3). Не великую ли также радость ощущает христианин, когда совершает доброе христианское дело – посетит приют бедняка, сделает благотворение неимущему, поможет несчастному, выручит из беды ближнего, простит обиду, за зло отплатит добром и т. д. и т. д. Какое сладкое чувство спокойствия и мира наполняет тогда душу, какое светлое довольство собою и всем миром Божиим ощущает тогда человек! Какая также святая, мирная и тихая радость посещает душу, когда человек подавит сам в себе какой либо греховный порыв, совершит какой-либо подвиг веры, исполнит свой долг, свою священную обязанность и т. п. Наконец, часто как будто и без особого внешнего повода посещают христианина минуты особенного духовного восторга и религиозного умиления, когда он чувствует как бы озарение свыше, когда в приливе веры трепетно бьется сердце, и религиозное чувство горячо и сильно овладевает душою. Все мысли уносятся тогда к горнему миру, вся душа способна бывает излиться в страстной, горячей молитве к так близкому в эти моменты милосердому Богу. И представляется тогда просто невозможным, чтобы эта молитва не была услышана Богом, и кажется тогда невероятным безумием всякое человеческое сомнение о Боге, о Его милосердии, о Его близости к человеку. Словом, в жизни христианина безмерно много случаев, поводов и моментов, когда он поистине наслаждается своим христианским блаженством, так сказать не нарадуется счастью своей облагодатствованной христианской души.

У христианина есть и вернейшее средство всегда достигнуть этого райского на земле блаженства и испытать наслаждение религиозного подъема в своей душе. Это средство – молитва. Молитва есть великая, могучая сила христианина и всегда доступный ему источник счастья. Еще философ Платон сказал: «самое прекраснейшее и самое лучшее, что только может делать добродетельный человек, это то, что он постоянно может вступать в общение с Богом посредством молитвы: молитва больше всего содействует благоденствию в жизни». Так понимал значение и силу молитвы даже язычник. И нам ли, христианам, нужно доказывать, что слова эти – сущая, золотая правда. Молящийся христианин уходит от беспокойств и треволнений жизни мирской и входит в себя самого, во внутреннее святилище души своей; он погружается за молитвою в глубокую, святую тишину, в которой отдыхает, освежается его душа. Человек снимает личину мирских, часто нелепых обычаев, приличий, предрассудков и становится сам собою, каким создал его Господь. Уходя в самого себя, христианин приближается к Богу, потому что в глубине нашего существа Бог бывает близок к нам и в святилище души нашей Бог бывает с нами и мы с Ним. В молитвенном общении с Богом мы передаем Ему себя, со всем, что наполняет нашу душу: наши печали, горести и озлобления, наши желания, надежды и прошения. Оставляя в молитве весь, окружающий тело наше, мир временный и преходящий, душою вступаем мы в вечный мир Божий и дышим его небесным воздухом. Этот воздух – насущное питание нашей души, чтобы не замерла она, чтобы не ожесточилась и не окаменела окончательно в греховной атмосфере земного мира. А тот мир Божий, в который уносит нас молитва, есть мир мира и святыни, счастья и отрады; душа утихает в нем, умолкают все ее житейские волнения и страсти, беспокойства и заботы; все страхи и страдания ее теряют свою болезненность, всякое горе и мучение теряет свою жгучесть, и прилив новых сил, бодрости, энергии и радости духовной наполняет душу человека. Невольно вспоминаются прекрасные стихи поэта, замечательно верно охарактеризовавшего эту непостижимую, таинственную силу и влияние христианской молитвы:

В минуту жизни трудную,

Теснится ль в сердце грусть,

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучьи слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненья далеко,

И верится, и плачется,

И так легко, легко!

Но почему же, спросят нас люди неверующие, почему христианство, такой верный источник не только небесного, а и земного счастья человеческого, не дает человеку счастья полного и абсолютного? Почему вселенная и после того, как осенило ее христианство, так же растленна и несчастна? Если христианство обеспечивает счастье человека, зачем же и христиане стонут под игом страстей и бедствий? Если христианство возрождает и очищает своих исповедников, то почему же последние, однако, допускают бесчестные поступки, безнравственную жизнь, – почему и в христианском обществе пороки господствуют с прежнею силой, зачем добродетель не усиливается, а день ото дня слабеет? Вот возражения, постоянно слышимые теперь, и – с точки зрения людей неверующих – возражения неустранимые, уничтожающие христианство.

Но так ли в самом деле основательны и неопровержимы эти возражения, как может казаться с первого взгляда? Нет, нисколько. Возражения эти всею их тяжестью падают только на нас, недостойных величайшего благодеяния и счастья веры святой, а отнюдь не на самую веру. Это – наше великое горе, наше роковое преступление, что мы оказываемся на каждом шагу недостойны бесценного имени христианина, что мы так нагло и явно унижаем дарования святой веры, что мы, величаясь христианами, остаемся в жизни и поведении своем почти такими же, как и нехристиане. Наши постоянные нарушения закона не есть и не могут быть поношением самого закона. Пусть найдут и укажут хоть единое слово в речах Спасителя, хоть одно выражение из писаний апостольских, которые бы оправдывали и защищали эти позорящие христиан их нечистые, низкие поступки. Еще знаменитый Гете, человек маловерующий, и то сказал сущую правду в следующем известном его афоризме: «величайшую справедливость нужно отдать христианству в том, что оно, в какое бы зло ни увлекал имя его человек, всегда остается само в себе чисто и благородно». Христианство не сделало человека безгрешным; оно только даровало человеку совсем дотоле утраченную святую и бесценную возможность сделаться безгрешным и спастись. Располагая человека к добру, оно не заставляет насильно делать его; оно возлагает на человека только обязанности, а не принуждение. И неужели бы мы, далее, с нашей человеческой точки зрения, могли одобрить религию, которая бы против воли человека отнимала его от греха и насильственно вгоняла его в святость? Может ли быть хоть какая-нибудь заслуга там, где нет свободы! Какую же цену могла бы тогда иметь добродетель человека, если бы она была не добровольною, а принудительною! Враги христианства судят о христианстве, обращая внимание не на исполнителей его закона, а на нарушителей его. Вину последних они вменяют закону, за которым эти нарушители не желают следовать. Чтоб осуждать христианство, нужно смотреть не на то, что не согласно с ним и что отвергается им, а на то, чего оно требует и что оно дает, к чему ведет. Оно безусловно свято, потому что предписывает только святость и добродетели, – хотя много людей, злоупотребляя своею свободою и именем христианства, не хотят святости и не желают осуществлять эти добродетели. Христианство, бесспорно, ведет к счастью, так как всю жизнь верующих и всеми средствами направляет к благополучию, – хотя множество людей, не подчиняясь водительству христианства, погибают в несчастьях. Христианство сильно и чудодейственно, потому что может отвлечь человека от его животных и эгоистичных инстинктов, управить его на узкий и нелегкий в мире этом путь подвижничества, – хотя есть масса людей, в упорной и часто ожесточенной слепоте своей не хотящих понимать благих советов христианства, и иногда дерзновенно, на погибель себе, презирающих и эти советы, и самое христианство.

Ведь нет в мире ничего самого высокого и святого, что человек не мог бы исказить и опозорить; нет ничего доброго и полезнейшего, чем бы человек не злоупотребил. Человек и разум свой, эту высшую силу, отличающую человека от всего в мире и возвышающую над миром, и его нередко делал и делает источником зла, виновником вредных учений и деяний; ведь человек и свободу, этот высший дар небес, может часто обращать на страшные злодейства; ведь человек и науку, эту великую силу, поднимающую богоподобие в человеке, нередко направляет на путь лжи и преступных изобретений. Как ни необходим для человека огонь, но ведь человек может обратить его во зло, делая поджоги; как ни полезны железные дороги, но ведь человек может же сделать их причиною тысячей смертей, подготовив крушение; как ни благодетельна сила электричества, но ведь человек может же воспользоваться им для какого-нибудь адского взрыва, и так далее и так далее. Однако, из всего этого не следует же, что можно позорить и проклинать и разум, и свободу, и науку, и электричество....

Итак, не христианство причина тех несовершенств и несчастий, какие навлекают на себя сами люди, чаще всего только именующиеся христианами, люди неверные или маловерные. Зато, с другой стороны, истинное величие христианства открывается в том, сколько действительного счастья и благ принесло оно миру и человеку. В самом деле, сколько страшного зла уничтожило христианство на земле, в человеческой жизни! Сколько преступлений, злодейств и бедствий предупредило оно своими благодатными внушениями, сколько внесло оно в жизнь элементов добра и правды, чистоты и святости! Если человечество имеет теперь точные и неопровержимые никакими усилиями неверия знания о Боге, о назначении человека, о загробной жизни, то этим обязано оно христианству. Если бессмысленные идолы на большей части лица земли ниспровергнуты теперь со всем суеверным и унизительным служением им человека, то не от голоса ли Небесного Учителя пали они? Если нравственное учение, которым руководится теперь человечество, стало возвышеннее, чище, духовнее, то не христианство ли поведало это учение? Если поразительные примеры смирения, самоотвержения, любви ко врагам, если многие подвиги добродетелей, о которых и не слыхала дотоле земля, теперь наполнили историю человечества, то не христианство ли создало и умножило их? Если зверские и кровожадные людоеды, суровые и тупоумные язычники теперь на наших глазах с крещением их превращаются в умных, добрых и нравственных людей, то в этом обнаруживается не изумительная ли сила и величие христианства? И т. д.

Бесценный дар небес и величайший источник радостей и счастья человеческого, христианство благодетельствующую нам всемогущую силу свою проявляет всюду и решительно во всем. Оно заявляет Божественное могущество свое и в невидимых путях жизни христианина, и в явном промышлении о нем в годины его огорчений и страданий, и, наконец, даже прямо в чудодейственных явлениях и фактах, непостижимых ни для какой науки и необъяснимых естественными законами природы. Эти чудотворные знамения веры Христовой, особенно частые в первые века христианства, века беспредельной веры исповедников Христа, совершаются даже и теперь, на наших глазах, поражая и изумляя весь современный маловерный мир. Еще так недавно совершились, например, следующие общеизвестные и всенародно открытые поразительные чудеса: дивное спасение всей царственной семьи русской, когда весь поезд превращен был в груды щеп и осколков; открытие избежавших тления мощей святителя Феодосия, Черниговского чудотворца; поразительное чудо спасения благодетельствующей верующим христианам великой святыни православной в Курске, на которую так святотатственно поднялась какая-то проклятая, преступная рука, и т. д. А, кроме того, сколько совершается в церкви православной еще тайных, частных и далеко не всем ведомых и объявленных чудес! Не нынешним ли только летом, например, известная многим наша одногорожанка (г-жа К.), много лет не владевшая ногами и не излеченная никакими знаменитостями медицинского мира, в один момент получила исцеление при мощах новоявленного чудотворца Феодосия Черниговского?! – Несомненно, благодать Божия и в наше время не покидает нас: она и теперь неотступно пребывает в церкви святой, она и естественными и этими сверхъестественными мерами обращает наши взоры к себе, питает и поддерживает и малое семя веры святой в сердцах наших.

Но зачем же, в самом деле, и люди верующие, люди благочестивые страдают, почему и они так часто терпят несчастья, какое же счастье для них в вере их? – Так говорить и возражать могут только люди, решительно не знающие и не понимающие христианства. Да разве могут христиане совсем не страдать, когда страдания прямо предсказаны и предназначены для христиан? Разве не Сам Божественный Основатель христианства сказал своим последователям, что в мире скорбни будете, будете плакать, будете испытывать озлобления, угнетения и т. д.? Разве страдание, несение креста – не общий удел всех земноживущих? Люди все и неизбежно в большей или меньшей степени обречены на страдания; и при этом чем лучше, впечатлительнее и отзывчивее человек, чем более проникнут он евангельскою истиною, тем он больше имеет и поводов, и оснований скорбеть и страдать, от своих и от чужих недостатков и несовершенств. Но в том-то и величайшее преимущество, непостижимое превосходство христианства, один из признаков его божественности, что страдальцы христиане, по слову Спасителя, блаженны: блаженни плачущии,... блаженни алчущии и жаждущии правды,... блаженни, егда поносят вас..., и т. д. Христианство и в страданиях дает своему исповеднику надежду, подкрепление и утешение, и в горе оно подает мир душе, в скорбях жизни заставляет находить даже сладость и отраду. Только в христианстве скорби и страдания получают смысл и цену, только в христианстве они, поэтому, и не доводят человека до отчаяния, до гибели, до самоистребления, а наоборот, лишь больше и больше утверждают и укрепляют человека в счастливой, бесценной надежде на спасение, так как в жизненном кресте христианина ему дарован залог его вечного и уже полного, неомрачаемого никакою болезнью, печалью и воздыханием, счастья будущей жизни.

Итак, христианство – вернейший и спасительный кормчий человека! Вера христианская – необходимое условие истинного счастья земного и неисчерпаемый источник радостей в человеческой жизни. Вера осеняет человека счастьем, проливает радость в его душу; она дарует человеку спокойствие и мир, обусловливает жизнерадостное настроение, внутреннее равновесие и безмятежность духа, делающие жизнь человеческую игом благим, бременем легким, драгоценнейшим даром Творца. Потому-то нравственная личность истинного христианина и вся жизнь людей, искренно и вседушевно верующих, и являют в себе так много прекрасного, располагающего и привлекательного. В самом деле, взойдите, примерно, в храм Божий, не в праздник, когда собирается туда масса люда праздного, собирается нередко только по обычаю и от нечего делать, а в будни, когда в церкви мало людей, но пришли они по своему внутреннему, сердечному влечению. Или еще лучше: войдите в храм какой-либо уединенной нашей обители, наполненный людьми, борющимися со всеми земными и житейскими страстями и влечениями. Всмотритесь в эти лица, вслушайтесь мысленно в возносимые здесь этими людьми моления: каким живым, жарким пламенем и с каким дерзновением веры возносятся и летят здесь к престолу Царя Небесного вздохи и моления этих христиан! И какую непобедимую для земли, мощную силу духовную для борьбы с житейскими невзгодами и искушениями черпают здесь эти люди! Трудно бывает самому тогда не заразиться благоговейным настроением и не покориться душою силе этого религиозного умиления и молитвенного огня.... Неверы говорят, что вера не нужна человеку, что она уже побеждена наукою; но вот эти люди, душу свою изливающие пред Творцом, разве они не верою живут и разве они похожи на побежденных?! И если бы науке удалось лишить этих людей прекрасного и самого необходимого для жизни святейшего сокровища их душ, отнять у них веру, так разве смогла бы наука хоть в самомалейшей доле воздать им за такое лишение, чем-либо вознаградить их за такую утрату?!

Современный и, далеко не всегда точно так называемый, цивилизованный человек, действительно, самонадеянно вдался, по предсказанию св. Апостола, в научения странна и различна (Евр.13:9). Отвращаясь от веры, он так кичится, хвалится своим прогрессом; но осчастливил ли этот прогресс человека? Сделал ли он, например, всех голодных сытыми? Отстранил ли причины голода – засухи, ненастья, бури и т. п.? Избавил ли он человека от ужасов землетрясений, наводнений, пожаров? Спас ли он человека от опустошительных язв, поветрий, эпидемий? Если же это не во власти человека, то сделал ли он по крайней мере то, что уж прямо зависит от человека – прекратил ли хоть, например, мятежи, войны, кровопролитие человеческое? – Все нет, нет и нет! Так, дал ли он счастье человеку и уместна ли заносчивая, горделивая похвальба им! Не достигает ли он главным образом только пока того, что жизнь нашу делает более легкою, праздною, изнеженною? Но это – не великое приобретение даже и для этой жизни человека, а про будущую, конечно, уж и говорить нечего.... Нет, не прогресс и не успехи культуры, а только Бог может сделать человека счастливым и здесь на земле, когда человек, через веру и хранение заповедей Божиих, пребудет в союзе с Богом! Только Господь крепость людем Своим даст, только Господь благословит люди Своя миром (Пс.28:11).

Напрасно также гордость людей, восстающих на религию, хвалится благородными началами новой жизни – гуманностью, свободою, альтруизмом, как-де приобретениями и завоеваниями человеческого прогресса: разве не очевидно для всякого, что все эти элементы счастья современной нашей жизни из христианства же похищены, что это только более или менее искаженные, перепорченные вариации евангельских начал, и что в Евангелии-то эти начала возвещены и раскрыты в неизмеримо большей чистоте, высоте и совершенстве. Так что, и это все хорошее в жизни людей, не верящих в христианство, из христианства же, от Бога же ведет свое начало!..

Без Бога всякое земное счастье есть только самообольщение, пустая греза, обманчивая мечта. Только Христос может наградить человека счастьем – полным, потому что христианское счастье не несет с собою никакого беспокойства, никакого разочарования, не сопровождается ни стыдом, ни раскаянием, – счастьем всеобъемлющим, потому что блаженство христианина, не заключая в себе ничего корыстного и эгоистичного, всех людей только сближает, роднит и никому не мешает, – счастьем вечным, потому что оно, предвкушаемое христианином уже здесь на земле, будет осенять его в вечности, – счастьем неизменным, потому что оно получается от неиссякаемой и неизменной благости Божией, – счастьем высшим, несравненным, потому что ничто земное не может и уподобиться религиозному счастью верующего христианина, – счастьем небесным, ангельским, потому что христианин, всю жизнь, всю душу, всего себя вверивший Богу и только радующийся о Боге, Спасе своем, уже и на земле, действительно, становится подобен ангелам-небожителям.

Но нельзя ни на мгновение забывать того, что счастье, даруемое верой Христовой, далеко не есть удел всякого человека, именующего себя христианином: оно дается христианину истинному, честному, искреннему, христианину только вполне, вседушевно верующему. В этом разгадка всех недоумений нашей жизни, в этом и ответ на все возражения против христианства. Как во времена оны, когда Сам Спаситель на земле с человеки поживе, только веровавшие в Него слепые и недужные получали от Него исцеление, так и ныне и во веки вечные верен и непреложен будет глагол Спасителя, обращенный к нам: по вере вашей будет вам! (Мф.9:29).

Таким образом, возможное не только в будущей, но и в этой жизни – истинное счастье христианина, в воле последнего находится и от него самого зависит. Пользуется или не пользуется христианин дарованным ему источником счастья и открытою для него возможностью достигнуть оного, задумывается или не задумывается христианин о своей судьбе, это дело его свободы и есть его, добровольно им самим избранная, участь. Во всяком случае, благодарение Господу, даровавшему нам в христианстве счастье наше, слава Богу, благодетелю нашему, во веки веков! И святейший долг человека, вся цель его жизни, весь смысл его существования – не надеясь ни на себя, ни на людей, ни на какое земное, всегда призрачное счастье, стремиться только ко Христу, достигать дарованного Им счастья христианского. По слову Апостола, только хваляйся же, о Господе да хвалится! (2Кор.10:17). По призыву того же Апостола, радуйтеся всегда только о Господе, и паки реку: радуйтеся! (Флп.4:4).