Поучения Великопостные

Слава Богу, братия! вот и святый пост при дверях. Конец безумнейшему из празднеств народных. Говорю: безумнейшему, потому что и в самом деле не безумие ли это – думать и рассчитывать – в одну неделю на весь пост наесться и навеселиться? И это ли путь приуготовления себя в великопостному подвигу – целую неделю не знать меры и времени ни в пище, ни в питии? Но, – так или иначе, – а пост святый и великий уже наступил. Настоящее богослужение уже великопостное. – Следовательно, с Богом, на путь поста и покаяния!

Что же будем делать? Согласно постановлению Церкви и принятому обычаю, первым делом очистим себя, возл., взаимным всепрощением. Да, будет нам влаяться в житейском омуте и вследствие этого входить друг с другом в разные столкновения; оставим суету, забудем все наши счеты и расчеты, огорчения и неприятности, и вседушно займемся теперь одним делом – Божиим. Гнева, зависти, братоненавидения и пр. нужно и всегда избегать всячески; но особенно им не место в среде христиан во дни, подобные наступающим, во дни нарочитой молитвы. С возмущенным от гнева и печали сердцем, согласитесь, какая молитва? Господь говорит: «аще убо принесеши дар твой ко алтарю и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя: остави ту дар твой, и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой» (Мф.5:23–24). Мы же теперь собираемся принести в дар даже более того – самое сердце, самих себя предать Ему, по реченному: жертва Богу дух сокрушен. И злобой наполненное сердце предложишь ты Господу? – Друг мой! Что сказал бы, если бы кто принес тебе подарок не только не от чистого сердца, а в добавок – какую-нибудь гниль, что-нибудь грязное, зловонное? Увы! Господу же как часто приносятся от нас подобные дары!...

Так, братия, дадим друг другу целование мира и, само собою понятно, целование-искреннее, братское, и затем сообща выступить противу врага нашего спасения, вооружась постом и молитвою. Полно нам рабствовать миру, плоти и диаволу. Поработаем Господу. При этом замечу вам: испросить прощение должны мы не только у тех, кого сами обидели, но и с теми примириться, кто нас обидел. Обида, полученная от ближнего, все равно, что заноза в теле и также больно отзывается в сердце, как болезненно ощущение от занозы. И потому, если обиженный еще злится на обидчика и питает к нему недоброжелательство, то значит, сердце обиженного нечисто. А с нечистым сердцем нельзя служить Богу. Остается один исход: иди к обидевшему тебя, хоть и не хочется, и проси его о примирении, или – что тоже – чтобы он вынул из сердца твоего занозу, которую внес он в твое сердце. Кстати, ты чрез это и для него доброе дело сделаешь, доставив и ему самому случай испросить у тебя прощение и очистить себя от греха неправды в отношении к тебе. К сожалению, почти все мы так самолюбивы, что нам большею частью тяжело смиряться пред обидчиком. Увы нам неразумным! Случись кому обыкновенную занозу получить, сейчас же постараемся ее вынуть; а у ранено сердце: тут ждем, когда обидчик наш сам придет к нам и исцелит нашу рану. А кому вред делаем? Не кому, – себе. И диви бы труд какой в том – придти к обидевшему и сказать: «примиримся, брат, Господа ради: сердце что-то болит у меня от размолвки нашей. Прости меня!» – «Но он не помирится» – Не помирится?! – Когда еще будет это, – а может и примирится? – ты не знаешь. Но пусть и случится, как ты ожидаешь: что же? тебя убудет? «Но он и обидел-то меня напрасно?» – Может быть; и тем лучше для тебя. Тебе следовательно стесняться теперь совсем нечем: иди только и мирствуй... «Но от чего бы ему самому не догадаться придти и попросить у меня прощения?» – Хорошо бы. Но – видишь – он не идет, и, пожалуй, никогда ему и на ум того не придет. Так и ждать тебе его до смерти и перейти на тот свет с сердцем не мирным, с опасностью не получить прощение от Бога?

Помните, други мои, слово Христово: «аще отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш небесный; аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит согрешений ваших» (Мф.6:14–15). Аминь.

Постящеся, братие, телесне, постимся и духовне

Очистив себя взаимным всепрощением, мы теперь должны приступить к подвигам поста по правилам церкви. Вот первее всего эти правила: в понедельник и вторник на первой неделе совсем не принимать пищи тем, кто здоров и может вынести такой пост. В среду после литургии Преждеосвященных Даров должна быть трапеза и состоять из хлеба и вареных овощей. Те же, которые не могут пробыть без пищи двух дней, и также старые, должны воздерживаться от пищи и пития по крайней мере первый день, а во вторник могут подкрепить себя, после вечерни, хлебом. В четверг опять не должно быть трапезы. В пяток по литургии такая же трапеза, как и в среду, с прибавлением колива, – разваренной пшеницы с медом. В следующие недели, кроме суббот и воскресных дней, принимать пищу ежедневно, но не чаще как один раз в день, и то не ранее вечера, и без масла. Вино и масло разрешаются только в субботы, воскресные и праздничные дни. Рыба воспрещается во весь пост. Больным дозволяется ослаблять пост. Так жене-родительнице разрешает церковь масло н вино даже в страстную неделю, в которую до великого четвертка – даже и трапезы не поставляется, а в пятницу и субботу ниже хлеба с водою полагается, до отхода субботней литургии. – Мы не входим, бр., в рассуждение о времени происхождения велико-постного устава в показанных подробностях, но то несомненно, что вообще строгое воздержание во дни великой четыредесятницы узаконено еще во времена апостольские. Одно из апостольских правил гласит: «аще кто, епископ, или пресвитер, или диакон, или чтец, не постится во св. четыредесятницу, кроме препятствия от немощи телесные, да будет извержен. Аще же мирянин, да будет отлучен». Такова воля церкви о нашем пощении.

Возлюбленные мои! Мы же как постимся? – Увы! – Это ли пощение изрядное: мяса не едим, но постной пищей обедаемся до пресыщения, до болезни, – придумывая десятки блюд с разными приправами? – Без масла порой едим: и опять – заменяем его разными сладостями! И таким образом великопостную трапезу не делаем ли богаче, разнообразнее, вкуснее даже и мясной трапезы? Не есть это пост; не чистою совестно постятся таковые. Грех один в таком посте; похваление одно от него перед людьми. Да, пост состоит, други мои, не в том только, чтобы не есть мяса и т.п., а в том, чтобы вообще избегать лакомства, не есть часто, не есть досыта, и за тем, – что будет сбережено чрез это, то раздавать бедным. Таков в по крайней мере совет св. Златоуста. Скажете: «мы не в силах так поститься, как устав церковный того требует». – Верю. Но кто же виноват тут? Зачем не приучили и не приучаем себя к посту? А приучить можно. Рассказывают про препод. Досифея: он, желая обучить ученика своего Досифея строгому воздержанию, сперва давал ему хлеба до 4 фун. в день, потом все меньше и меньше и кончил тем, что Досифей наконец стал довольствоваться двенадцатой долей фунта: фунта стало доставать ему на 12 дней. Все дело зависит, следовательно, от привычки. – «Тогда работать сил не будет?» – Правда, неразумной ревностью можно и до этого довести себя, и чрез то не только не угодишь Богу, а и согрешишь пред Богом: до изнурения сил доводить себя тоже не следует; но по возможности и работающим должно соблюдать пост. Худо то, что для многих – что пост, что мясоястия – все равно: встал, и – за пищу, за чай, а иные – и за водку. Это ли христиан благочестивых поведение? – Наконец – пусть строгое пощение тебе и не по силам: значит ли это, что ты и прав, что тебе не в чем и прощения у Господа просить; словом – греха в том нет, что ты мало постишься? Нет, други мои, не по совести так поступать. Неисправен: и проси у Господа прощения.

Но если и строгий пост держишь ты относительно пищи и пития, – для дела пощения этого далеко еще недостаточно. Пост телесный тогда лишь на пользу, когда он соединяется постом душевным или духовным. Без последнего телесный пост ничтоже есть. «Не говори мне, поучал в свое время св. Златоуст, что ты столько-то дней постился, не ел того или другого, не пил вина, ходил в рубище; но скажи нам: сделался ли ты из гневливого тих, из жестокого благосклонен и т.д. Если ты исполнен злобою, для чего тебе истощать плоть? Если внутри тебя зависть и любостяжание: что пользы в том, что пьешь ты одну воду? Если душа, господа тела, заблуждает в тебе, то для чего наказываешь рабу – ее чрево?» (Бес. о посте и милост.). И св. церковь поет: «от брашен постящися, душе моя, и страстей не очистившися, всуе радуешися неядением. Аще бо (неядение) не вина ти будет ко исправлению: яко ложная возненавидена будет от Бога, и злым демоном уподобишися, николиже ядущим». Проще передать: воздерживаясь от пищи, а не очистившись от страстей, ты, душа моя, напрасно радуешься тому, что не ешь. Ибо если пост не послужит тебе к исправлению, то, как лживая, будешь ты возненавидена Богом и уподобишься злым демонам, которые никогда не едят А потому «аще хощеши, христианине, закончу свое слово словами святителя Тихона, чтобы тебе пост полезен был: то постяся телесно, постися и душевно, и постней всегда. Якоже убо налагаешь пост чреву твоему: наложи пост и злым мыслям и прихотям твоим. Да постится ум твой от суетных помышлений; да постится память от злопомнения; да постится воля твоя от злого хотения: да постятся очи твои от худого видения: отврати очи твои, еже не видети суеты; да постится язык твой от клеветы, осуждения, кощунства, лжи, лести, сквернословия и всякого праздного слова… Словом – уклонися от зла и сотвори благо (Пс.34:15; 1Пет.3:11). Се есть христианский пост, какового Бог наш от нас требует. Покайся убо, и, воздерживая себя от всякого злого слова, дела и помышления, поучайся всякой добродетели, и будеши всегда пред Богом постяся (Сих.4 § 89 о посте). Аминь.

Два крыла у нас, братие, для парения к небу: пост – одухотворитель плоти, и молитва. Пост без упражнения в молитве – ничто, и молитва, истинная, духоносная, без поста – тоже немыслима. Дух наш тогда только способен возноситься к Богу, на небо, когда тело не слишком тяготит его. Тучное, изнеженное тело – плохой товарищ ему в деле молитвы. Вот почему св. Церковь, введши нас в пречестные дни сия и заповедав нам строгий пост, с тем вместе требует от нас усиленнейших молитв. Так, за всеми службами великопостными, исключая субботы и воскресенья, она заповедала творить земные поклоны с молитвою: «Господи и Владыко живота моего....». Считаю, бр., за нужное остановить ваше внимание на этой молитве. Она исполнена глубокого смысла. Мыслящий человек, по руководству одной лишь этой молитвы, очень легко можешь благоустроить порядок всей своей жизни.

«Господи и Владыко живота моего! дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми». Так начинается сия молитва. – Итак первый враг наш, по мысли препод. Ефрема, составителя сей молитвы, это дух праздности, уныния и т.д. Вот корень зла – дух греховный: его первее всего и надо постараться искоренить в себе. – Что же это за дух? – Это, братия, навык греховный, – то внутреннее расположение, влечение ко греху, с которым бороться так трудно. – Таких душевных влечений и расположений греховных Преподобный указывает четыре. Дух праздности, дух уныния, дух любоначалия и дух празднословия, – вот 4 духа из числа самых опаснейших. И действительно: вдумайтесь, от чего мы живем большею частью не по-христиански? Или потому, что беспечны чересчур, ленивы, празднолюбивы, словом – одержимы духом праздности; или потому, что слишком малодушны: «где, куда тут нам за спасение браться?!» – каковы одержимые духом уныния. Или, напротив, слишком склонны к самообожанию: чуть что сделали доброе, сейчас и трубить перед собою, – вот-де я что и что сделал, вот я кто. Таковы одержимые духом любоначалия, гордости. Через этот грех погибло великое множество строгих подвижников. И сам сатана пал чрез этот грех; Адам изгнан из рая чрез него же. А еще чаще живем мы не по-христиански – потому, что любим больше празднословить о спасении, чем дело делать. Послушать нас, так и мы великие ревнители о Боге и своем спасении; но вникните в дело поглубже: все это слова и слова, – празднословие одно. Грех самый обычный.

Конечно, человеку трудно не впасть в то или другое из этих четырехгреховных состояний, и впавшему в них трудно освободиться от них; но чем труднее это, тем усерднее должно молить Господа, чтобы Он сам своею вседействующею благодатно помог нам избавиться от такого жалкого положения, и тем тщательнее наблюдать над собою, в каком я положении на этот раз. И не только в церкви, а и дома надо, бр., почаще углубляться мыслью внутрь себя, – чтобы выследить, который из четырех указанных духов особенно силен в нас, и когда придет час идти на исповедь, – с того и начинать ее, – что вот господствующий во мне дух греховный – какой: слишком я беспечен о своем спасении; или очень малодушен я; или же: горд, высокоумен относительно своего поведения; или: на словах я только христианин. Исповедь в этом и состоит: раскрыть, как есть донага, душу свою пред священником. «Вот я весь – как есть. Суди меня, Господи!» – Сделаешь так: благо тебе. Скроешь что по нерадению и еще хуже с намерением: на страшном суде не миновать тебе быть посрамлену. Тогда выведет Господь наружу то, чего ты не хотел на духу обнаружить отцу духовному. Постыдишься теперь одного духовника: принимай после стыд пред всей вселенной. – О! Да сохранит вас, други мои., от сего Господь Милосердый! – Аминь.

Вторая часть молитвы препод. Ефрема Сирина читается так:"дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми рабу Твоему». Вот чего должны мы просить у Господа взамен «духа праздности, уныния, любоначалия и празднословия». – Дух целомудрия... Целомудрие – это такое расположение духа, когда человек денно и нощно занят мыслью – как бы ему сохранить в целости от всего скверного и греховного не только тело свое, но и душу. Целомудрый человек – это тот, кто только и думает, как бы уцелеть ему, сохранить себя целым от греха: всю мудрость на то употребляет, чтобы обезопасить себя от всевозможиых искушений и падений. Но – кому неизвестно, что и при целомудрственном расположении духа падения для человека все же возможны? На всякий час не убережешься. Одна благодать Божественная сильна хранит нас целыми и невредимыми от множества прилогов вражих. Потому необходимо человеку смиренномудрие,чтобы он не на себя, а на Бога более уповал и Богу приписывал все доброе. Но опять известно, как и это трудно, чтобы не подумать когда с услаждением: «вот я не яко же прочии человецы». И злые языки не любят давать пощады тем, кто, оставив путь нечестивых, за богоугождение примется. Диавол на таковых тоже сильнее нападает. Что тут делать? Терпеть. Терпи и молись: и Господь укрепит тебя в терпении, – Так, други мои; одна добродетель всегда и непременно ведет к другой, другая к третьей и т.д., стоит только приняться за благоустроение своей жизни. Все равно как и грех, – грех ко греху так и ведет. Молитесь же, возлюбленны, да даст вам Господь дух целомудрия, смиренномудрия, терпения и – в заключение всего – любви. Любовь есть, по Апостолу, союз совершенства. Без любви ни одна добродетель не прочна н не истинна. «Любящему же вся поспешествуют во благое (Рим.8:28). Возьмем ли целомудрие: человеку с любящим сердцем очень не трудно целу быть от обид, от гнева, от зависти и т.д. Не таково сердце самолюбивое и жесткое. Одного слова достаточно, чтобы привести его в волнение и вызвать из глубины его злобу и вражду. И человек растроен, не цель. Смиренномудрие же и подавно свойственно тому, у кого сердце согрето любовью. Пред кем ему гордиться, – когда оно всех объемлет любовью, как братьев? А что способен вынести и вытерпеть любящий человек, и говорить нечего. Кто не знает, на какие жертвы и лишения неспособна любящая, например, жена?

Постараемся же, братия, стяжать сей бесценный и спасительный дух – «дух целомудрия, смиренномудрия, терпения и любове», моля о даровании его Господа день и ночь, не во храме лишь Божием, а и на дому у себя. – Аминь.

«Ей Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь».

Зреть свои согрешения и не осуждать ближних своих: кто не знает, что это значит? Но, спросим, кто исполняет это? Кто исполняет? Укажите, братия, чтобы нам подивиться такому необыкновенному человеку. Самое обыкновенное явление – не то ли, напротив, что мы не зрим, не видим большею частью, своих прегрешений, а любим вместо того назирать, судить и рядить поступки, слова и намерения своих ближних. Гибельная привычка...

Есть, братия, в последовании вечерних молитв наставление, чтобы каждый христианин, отходя ко сну, непременно всегда старался припомнить, как провел он истекший день: что говорил, что делал, что мыслил, и чтобы за хорошее воздавал благодарение Господу, а в дурном немедленно приносил раскаяние – пока пред Богом и своею совестью, а в свое время и пред отцем духовным, – при первой к тому возможности. О, если бы исполняли мы в точности этот богомудрый совет наставников наших о Господе!.. Но многие ли исполняют его? придет человек на исповедь и не знает, ни с чего начать, он, как повести дело исповеди: не умеет сказать ничего о своем нравственном состоянии, отделываясь общей отговоркой: «что ступил – согрешил!» – «Разве упомнишь все-то грехи? – Тогда как спроси его же, неведущего собственных прегрешений, про соседей и знаемых: какие глубокие и всесторонние сведения встретите вы в нем и какие меткие отзывы услышите: тот пьяница, этот гордец, тот льстец, пятый лжец и т.д. «Твой же грех главный, господствующий?» – «Не знаю. Словно особенных грехов за мной нет!» – Вот и весь ответ. И от кого же это часто? от человека известнейшего по своему бсспутному поведению. Впрочем удивляться ли тому? Он за людьми ведь назирал, а за собой – нет. Естественно, людские грехи ему и известнее своих. И странное дело: на что в себе и внимания не обращаем, в людях к тому же самому как мы строги! Что же всего постыднее: – иногда в людях то или иное осуждаем, поносим, позорим и вдруг, – туж минуту и сами принимаемся за тоже и творим это на виду у тех же, пред кем собственно и громили своего ближнего! Поистине, грех ослепляет очи и отнимает разум у человека.

Братия! Что нам до других? За собой будем следить больше. Будем просить Господа, чтобы Он помог нам свои-то собственные грехи узреть и в них чистосердечно раскаяться. Люди же сами ответите за себя. Только не соблазнить бы нам кого. За соблазн вот отвечать неминуемо. – Так, Господи и Владыко живота нашего! даруй нам зрети своя прегрешения и не осуждати братий наших.» – Аминь.

Се ныне время благоприятно. Се ныне день спасения

Особенно благоприятное в отношении к спасению время – время исповеди и св. причащения. Исповедался во грехах от чиста сердца: и ты чист, как дитя, вышедшее из купели крещения. Приобщился св. Таин: и ты едино со Христом. – Благословен Бог наш, сице благоволивый о нас. – Но что значит исповедаться от чистого сердца? Тоже, что – добросовестно. Добросовестно же исповедует грехи свои тот, кто обличает себя в них пред духовником не только с полною откровенностью, без лжи и лукавства, но вместе с чистосердечным, твердым намерением бороться с ними всячески на будущее время, – это вот исповедь. Один же, обычный большинству перечень грехов на исповеди – это совсем, бр.,. не исповедь, не покаяние. Почему? Потому что Господь и без нас не знает ли грехов наших? Но – Он хочет, чтобы мы приносили Ему сознание во грехах, и, стоя пред духовным отцем, старались извергнуть так сказать из души своей все грехи, с полною решимостью при этом не вносить их туда более, не оскверняться ими к тому. Это вот исповедь. Иные понимают ее так: «сдать грехи священнику». Ошибаетесь, возлюбленные! Грехи – не ноша простая, которую сбросил, и дело с концом. Нет; сердце грешное – это заросль, которую чистить и чистить надо. И знаете как приготовляют под посев поле, покрытое кустами или сорными травами? – стараются их с корнем повырвать. – Так вот и для нас мало пересказать грехи отцу духовному, а надо при этом и до самых корней греховных добраться, т. е. положить начало очищение самого сердца от грехов; только под этим условием и спасительны исповедь и св. Таин приобщение. В противном случае к чему св. Тайны? На плохо расчищенной новине урожая быть не может: лесная проросль заглушит посеянное. Беру, бр., нарочно самое наглядное сравнение, в виду непонимания большинством существа исповеди.

Трудна такая работа? Да. Потому и положено церковью к исповеди готовиться, и не день или два, а целую седьмицу. В течении недели не успел приуготовить себя? еще неделю поговей. Усиленное пощение, непрестанная молитва, с прилежным чтением слова Божия, – верьте, сильны наконец повлиять благотворно и на самое грубое сердце. Беда в том, что нам и в нынешнее-то, благоприятное для спасения время, не хочется все заняться спасением. Ни пощением обуздать своей плоти не хотим, ни в церковь походить с усердием, ни молитвой заняться как должно, а о душеспасительном чтении и говорить нечего. Понятно, каких тут ждать плодов. Не удивительно, вследствие этого, что, и пришедши на исповедь, говорят многие: спрашивайте меня. – Как будто духовнику, а не тебе первое всего нужно знать грехи твои? И с другой стороны, как будто это возможная вещь – переспросить обо всех грехах, при их бесчисленном множестве? И притом все за вас делай духовник. Вы же что? Грешить нагрешили, а припомнить грехов и не хотите? – «Дома помнил: но придешь на дух и забыл!» Увы! не следовало столько накоплять грехов. Следовало не раз в год, а как можно чаще ходить на исповедь. И затем, долее, не смотреть на духовника, как на лицо, как бы стороннее при исповеди. Да. Помни каждый, что пред тобой на исповеди не сторонний человек, а лицо самое близкое к тебе, которое сам ты называешь отцом духовным и к которому, поэтому, ты должен всегда обращаться с сыновнею откровенностью, – и тогда память в присутствии отца духовного не будет никогда изменять тебе. – Аминь.

Вот и кончили вы, братия, подвиг покаяния. Остается вам приступить к св. приобщению. Приступите же. Но – приступите со страхом, ибо зде огонь, готовый попалить терние грехов ваших – Что же? И пусть его сгорит в сердце хлам греховный. Иначе пришлось бы гореть ему в геенском пламени. Да, теперь от огня тела и крови Христовой лишь грехи и сгорят в нас; а в геенне всему существу грешника нераскаянного придется гореть и, что того хуже, не сгарать, во веки не сгарать. – Ужасное положение!

Приступите же к Чаше сей. Но, и снова скажу, помните, к чему имеете приступить. Огонь здесь, поядаяй недостойный. Приступите поэтому со страхом и верою.

Я смутил вас, возлюбленные? – Что делать? Наш долг предупреждать вас всегда и во всем. Иначе, – послушайте, что может случиться с причастниками св. страшных Таин Христовых. В прологе под 26 числом декабря пишется: «один епископ видел приступающих к причащению Божественных Таин – одних с лицами очаделыми, других с огненными, а иных с кровавыми и темными, смотря по важности и степени грехов приступавшего. У некоторых однакож вдруг становились лица белыми и светлыми после принятия ими св. Таин, тогда как у других лица опаляемы были как огнем». Боюсь, други мои, да не будут опалены и ваши лица, если вы небрежно и недостойными устами прикоснетесь к Чаше сей, и – того ради предупреждаю вас: помните к чему приступаете.

«Но в таком случае лучше совсем не приступать к св. Чаше?» – скажут малодушные. Нет, приступить приступите, но – только со страхом и верою. Иначе, если теперь ты уклонишься от св. приобщения, и в другой, в третий раз, то чем это кончится? Достойным причастииком когда окажешься? – Никогда: ибо вполне достойным приобщения св. Таин человек быть не может. – Самое лучшее: постараемся, братие, размягчить наши сердца слезным покаянием. – Но кто, Господи, даст очесем нашим источники слез, аще не Ты же Сам, – о Христе, всех Царю? – Даждь же нам, сладчайший наш Иисусе, – слезы покаяния и умиления, да плачем мы душ наших, зле нами погубленных. и сподоби нас прикоснуться к огню тела и крови Твоей – не в суд или воосуждение, но во исцеление душ и телес. Аминь.

Ныне мы празднуем день восшествия на всероссийский престол Благочестивейшего Государя нашего Императора Александра Николаевича и вместе день освобождения чуть не пол-России от крепостного ига. И вообще настоящее царствование главною целью имело и имеет вырвать с корнем из народной жизни все, что отзывается рабством. И вот пред законом теперь все равны: вельможа и крестьянин становятся на суде на одну доску; гнет старинного чиновничества ныне снят тоже с народа и всем сословиям дано самоуправление; самый закон склоняется ныне, как известно, пред совестью присяжных и почтительно внемлет их голосу. Почему даже иностранцы с уважением взирают на действия нашего правительства. Но – увы! далеко не так смотрят на дело многие и многие из сынов России. Вот, например, крестьянство наше: ему ли бы не благословлять царских милостей? Что же? В большинстве оно плачется, что ему стало теперь жить хуже прежнего и что «воля хуже неволи» ему. Суды наши переустроены, – от становых и окружных народу русскому нет теперь нужды разбегаться по лесам и пропастям и приезд их считать за неприятельское нашествие: и однако отовсюду несутся ныне жалобы, что ...суда ныне и не найти!» – Самоуправление городское, сельское, земское – «разорило нас!» – вопят и бедняки и капиталисты и т.д. – Как и от чего это? – Причина существенная – одна, – именно: у нас не только простой народ, а даже и передовики наши, особенно из тех, – что стараются втереться в народ с своей проповедью, – не имеют истинного понятия о свободе и не умеют поэтому пользоваться свободой как должно. Свободу у нас в чем поставляют? «Что хочу, то и творю; никого и ничего знать нехочу!» Дело ясное: при таком понятии о свободе может ли житься кому нибудь хорошо на свете? Ты никого не хочешь знать, и – тоже, третий – тоже. Тут один исход: все добропорядочные люди зарывайся живые в землю; им не житье тогда в свободном государстве. Подобное царство неминуемо должно превратиться в царство тиранов и разного рода проходимцев. – Пример чему уже и на глазах. И к помощи огня и к помощи пули и петли не прибегали ли не раз даже и у нас на Руси ревнители ложной свободы, чтобы только заставить других быть у них в повиновении? Между тем – послушать: только о свободе и говору у них. Хороши любители свободы! – Крестьянство ли возьмем? Господ не стало ныне: зато не возобладал ли над крестьянами питейный дом с его сидельцем? Не страдают ли они от кривого самосуда, от злоупотребляющих властью волостных, от разных мироедов? Тоже рабство. – И повсюду и во всем так. На суде преступников оправдывают. Почему? – Свободу неправильно понимают – как присяжные, так и защитники подсудимых». «Неволя, говорят, довела его до убийства, с голоду убил он человека!» – При выборах в разные должности, добрых и полезпых людей оттирают. Кто? Само собою, никак уже не те, кто уважает свободу не только в себе, а и в людях; это дело любителей и искателей власти и господства над другими, которые одного хотят – держать всех и все в руках у себя. Вот кто им может стать поперек дороги, они оттирают тех. И это все свободолюбцы и свободопроповедники. Когда же это наконец поймут наши любители свободы, что свобода и своеволие не одно и тоже, – что истинная свобода состоит вовсе не в том, чтобы не хотеть знать никого и ничего, и только, – а в том, чтобы первее всего быть каждому господином над собою, своим самолюбием и страстями? Свободный человек – это тот, кто так рассуждает: вся ми лет суть, все мне позволительно, но не вел на пользу, вся ми лет суть, но не аз обладан буду от чего, но ничто не должно обладать мною (1Кор.6:12). Когда поймет человечество, что истинная свобода возможна только в христианстве, как христианство первое и поведало о ней игру, и что поэтому истинно свободным человеком может быть только истинный христианин? Во всяком случае помните, братие, пока не сделаетесь вы господами своих страстей, как свойственно христианину, – по-прежнему не бывать вам свободными. Аминь.

Се ныне время благоприятно, се ныне день спасения

И ежедневно, ежеминутно должны мы, братие, заботиться о благоустроении душ своих. Вся наша земная жизнь должна быть для нас ничем иным как непрерывным подвигом усовершенствования души и ея приуготовления к вечной, небесной жизни. Но особенно дни поста и покаяния должны быть всеми нами тому посвящаемы. Высмотреть, выследить, что и как у нас в душе, что творится, в каком она положении, и затем заняться приведением душевной храмины в надлежащий порядок: вот наша задача во дни, подобные настоящим, – вот зачем и для чего посты. И благо тому, кто помнит это и хотя в святые посты входит во внутреннюю храмину для самоиспытания: таковый по крайней мере знаком с своим душевным состоянием. А то сколько есть людей, которые даже и поверхностного понятия не имеют о себе самих и, словно бездомные бобыли, хотя имеют дом души своей давно развалившимся, раскрытым, смрадным и холодным, однако живут себе в грязи, и не подозревая, что жить подобным образом значит губить себя и позорить. И – увы! – как в обыкновенном житейском быту подобная неряшливость в отношении к благостроению домовному бывает по местам всеобщей, так что целые иногда селения и округа страдают такой неряшливостью: так и в отношении к душевному благоустроению – как часты примеры такой же, точно повальной, нравственной неряшливости, распущенности целых христианских общин! Так, иной приход сплошь предан пьянству, даже и с женскою половиной; другой чуть не сплошь наполнен развратными, или – вор на воре и т.д. И главная беда в чем? в том, что в подобных случаях редко у кого бывает даже и желание выйти, высвободиться из такого гибельного положения, хотя иногда всеми членами той или иной общины все внешние христианские обычаи справляются при этом в точности. Вот что значит втянуться в грязную и порочную жизнь. О, бойтесь, други мои, доводить себя до подобного нравстенного растления и расслабления!

Да! То – самое несчастное положение, когда человек и хладен и гладен, и омрачен, и однако не сознает того и не ищет выхода из своего жалкого положения. То живой мертвец. Но и то, возлюб., худо, если ты, хотя и трудишься, работаешь, но трудишься беспорядочно, без определенного плана. Добропорядочные люди так не делают. Так и дело благоустроения душевного идти успешно никоим образом не может, если мы и будем заниматься им, но – кое-как, без определенных правил, – если не будем обращать внимания на то, что нами в этом отношении сделано, что вовсе не начато и что начато, но не закончено и т.д. Кто желает видеть дом души своей благоустроенным, тому необходимо наперед много и много подумать сперва о том, как быть с этим, – как приступить и повести дело созидания душевного. Знать, что нужно делать и чего не нужно, – мало. Надо знать еще, как именно надо делать и как избегать того, чего не слдует делать. В течение св. Четыредесятннцы я и постараюсь, братие, решить эту задачу, – определить для вас общий порядок богоугодной жизни, – чего нами доселе не было еще сделано. И для начала, теперь же начертим – пока хоть вкратце план такого душевного храмосозидания.

Первое, что здесь требуется, возлюбленные мои, – это, – Коль скоро родилось у тебя желание начать жизнь богоугодную, – никогда подобных бесценных минут не пропускать и не оставлять без внимания, так как подобные минуты случаются с подобными нам грешниками очень редко и, пропущенные раз и два без внимания, могуть после и не повторяться. Затем – скажите, что требуется для того, чтобы на месте старого дома выстроить новый дом? Надобно разобрать старый дом и очистить из-под него место. Равно и для перестройки дома – что требуется? Требуется сперва выбрать, что гнило в постройке, выследить, где что и от чего покачнулось и т.д. Так и в деле благоустроения душевного: если хочешь за него взяться серьезно, первее всего надо заглянуть тебе попристальнее внутрь себя и внимательно, зорко осмотреть в себе все до мельчайших подробностей, и затем худые расположения привычки повырвать вон из сердца и повыкидать. Это устрояется чрез самоиспытание, потом чрез исповедь и благоговейное, с верой н нередкое приобщение св. Таин тела и крови Христовой. А там уже и вновь устрояйся... Вот общий план благоустроения душевного.

Но скоро говорится все это, да не так скоро, разумеется, устрояется. И первая задача, первый здесь труд – произвести именно осмотр своей душе. Нельзя сказать, чтобы мы совсем не заглядывали к себе в душу. Мы бываем же на исповеди. Но – не правда ли, что придешь иной раз на исповедь и незнаешь, ни с чего начать, ни как повести ее? В каком у тебя положении душа, в чем ты грешен,, и не можешь дать отчета. Если бы мы умели испытывать себя, этого и не могло бы с нами случиться. А потому в следующий раз мы и будем говорить о том, как всего лучше производить нам испытание над собою, чтобы душа наша не была для нас потемками, чтобы нам уметь всегда безошибочно определять свое состояние и знать, в чем и в какой степени грешны мы, – что в нас расстроено и с чего начать в себе ломку. – Да, о средствах к самоиспытанию будет наше следующее слово. Аминь.

Светильник ногама моима закон Твой и свет стезям… (Пс.118:105)

В деле благоустроения душевного самое первое, – это: «познай себя», или, что тоже, самоиспытание, как видели мы прошедший! раз. Как оно устрояется? Вернейшее к тому средство – сопоставить свою жизнь с требованиями закона Божия и при свете его осмотреть свою внутреннюю храмину. Для сего возьми начертание заповедей Божиих ветхо-и-новозаветных и, уединясь, разбирай по ним дела твои; не то, просто размышляй: всегда ли ты держал себя как должно в отношении к Господу Богу и в отношении к ближним; любил ли ты Бога, старался ли угождать Ему и служить верой и правдой; со страхом ли служил Ему, праздники и посты в богоуждении ли проводил и т.д.; к родителям всегда ли был почтителен, к начальникам пастырям, учителям и т. д.; не обидел ли когда кого, не осквернил ли себя плотскими грехами, не соблазнил ли кого, не обокрал ли, не оболгал ли, с завистью и злорадством не отнесся ли к кому и т.п.? И во все это вдумайся не спеша, и не раз, не два, а ежедневно уделяй по нескольку часов на такое размышление. При этом, особенно если ты грамотен, каждую заповедь, каждый грех старайся разобрать до тонкости. Так читаешь первую заповедь: Аз есмь Господь Бог твой: да не будут тебе бози uнии разве Мене. И размышляй: иных богов ты не знаешь, кроме Бога истинного; но действительно ли ты и не любишь никого и ничего столько, как Бога, никого более Бога не чтишь н не слушаешь, относишься к Богу с полным доверием, не роптал никогда на Бога и пр.? Вторая заповедь не велит поклоняться идолам. Ты и не кланяешься идолам. Но не служишь ли ты более мамоне, чем Богу? Своему чреву, своему самолюбию, сильным мира сего до забвения Бога и т.д.? Третья заповедь гласить: нe приемли имене Господа Бога твоего всуе, т.е. напрасно. А ты, не употребляешь ли имя Божие то и дело в шуточных разговорах и вообще без всякого благоговения? Не осеняешь ли себя крестным знаменишем безо всякой мысли о Распятом за нас Господе, кое-как и иногда шутя? – Четвертая заповедь повелевает чтить праздничные дни. Их как ты проводишь? Не имеешь привычки работать по праздникам, – хорошее дело. Но в празднике мало того, что не надо работать, а и проводить их во святости следует, в богомыслии, в молитве, в творении милостыни и т.п. Наблюдаешь ли ты за этим? – Пятая заповедь, чти отца твоего и матерь твою... Здесь всю твою семейную жизнь подними: с родителями, братьями, детьми, прислугой как ты обращался и обращаешься; за тем к общественной и церковной жизни перейди: насколько ты исправен в отбывании государственных повинностей, начальству благопокорен, духовным отцам предан, в отношении к крестным отцу и матери и крестникам своим исполняешь ли свои обязанности? Широка есть заповедь сия. – Шестую заповедь: не убий, ты готов пройти, не задумавшись. «Не виновен я против нее», говоришь ты себе. Да, ты не зарезал никого. Но разве только делом можно убить человека? Бывает и слово хуже ножа. Можно сделаться убийцей другого и таким образом: человек истаевает в нужде, мучится, рвется изо всех сил, и больной даже идет на работу. Ты бы мог помочь ему, но не помог. А он от натуга помер. Кто его убийца? По божескому закону – ты виновен в его смерти. Ты должен был если не сам, то людьми помочь ему – и он жил бы еще. – Седьмая заповедь запрещает вообще всякую плотскую нечистоту. Сюда же относятся: разные игры, и шутки нескромные, песни, страсть к нарядам, подкрашивание волос, лица, объядение, пьянство и пр. – Восьмая заповедь: не укради. Ты не вор: это так. Но и всякий обман, подлог, утайка – тоже воровство. Знаешь ли ты это? Скажу более: к разряду воров должны быть отчислены и все, кто так или иначе живет на чужой счет, нищее по ремеслу, тунеядцы, люди, промышляющие разной легкой наживой, немилосердые ростовщики, скупцы всех родов и видов, расточительные домохозяева, разоряющие чрез то свои семьи и т.д. А против девятой заповеди и тем более кто из нас безответен? Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна, говорит Господь. А из нас кто не сказал ни разу лишнего слова про другого? А двоедушие? сплетни? пересуды? Кто чист от этих пороков? – И против 10-й заповеди кто из нас чист? Кто чужд зависти? – Но положим, вы и воздерживались от грехов, запрещенных десятью заповедями закона ветхозаветного. А исполняете ли вы Евангельские заповеди? Заботитесь ли украсить себя евангельскими добродетелями? Стараетесь ли воспитать в себе чувства смирения, сознания собственного недостоинства? Скорбите ли слезно о своих грехах и слабостях? В обращении с ближними всегда ли были и стараетесь быть кроткими? Жаждете ли высшей праведности? К нуждам своих ближних внимательны ли? Считаете ли Себя обязанными нуждающимся помогать, неразумных вразумлять и т.д.? О чистоте сердца прилагаете ли старание? Об умиротворены враждующих? Готовы ли за правду претерпеть хотя бы то и гонение? И настолько ли вы любите Господа Иисуса чтобы за Него даже на смерть быть готовым идти? До всех этих вопросов можете вы дойти, бр., читая изречения Господни о блаженствах, или, что тоже, евангельские заповеди. Полезно скажу, и вообще с указанною целью читать св. Евангелие и особенно нагорную беседу Спасителя, изложенную в Евангелии от Мф.с 5 гл. и до 8-й.

Так, други мои, надо рассмотреть каждому из нас жизнь свою, чтобы выразуметь: что ты? насколько здоровыми болен душею? Дело понятное, что вдруг сделать такого самоисследования нельзя, а нужно поприглядеться и приглядеться к своему внутреннему человеку. От того св. Церковью и назначено готовящимся к исповеди по крайней мере неделю употреблять на подготовку себя к этому. Мы же помним ли и наблюдаем ли это? Что же удивительного, если дело душевного благоустроения так трудно дается нам? Аминь.

Велика неправда грех есть (1Ин.5:17)

В прошедший раз мы говорили, братия, о том, что желающий начать жизнь богоугодную должен первее всего уяснить себе свое душевное состояние, должен рассмотреть и затем взвесить и определить каждый шаг своей жизни. Отчасти я и указал вам, как производить такое самоиспытание. К прискорбию, мы замечаем, и нередко, что большинство из вас каким-то образом никак не может при этом уяснить себе всей тяжести некоторых грехов многие, например, даже и на исповеди, говорят: особенных грехов не знаю за собою, а в том-то и том грешен вот... И какие же грехи ни во что ставится? – Ворожба, гаданье, божба напрасная, непристойное провождение праздников, дурное обращение детьми, ложь и обман. Как будто это не особенно тяжкие грехи? Как будто не всякая неправда грех есть? Вследствие чего и и намерен ныне особо побеседовать с вами об исчисленных грехах, чтобы дать вам понять, что грехи эти вовсе не так малозначительны, как вы полагаете; а с другой стороны – вы увидите из моих слов, как вам вообще взвешивать надо грехи, с каких сторон подходит к каждому из них.

Начнем с гадания и ворожбы. К ним обращаетесь вы чуть не поголовно и особенно, когда случится у кого пропажа. – Но, друг мой! прежде чем идти к ворожее или ведуну, вник ли ты когда, у кого это решаешься ты искать помощи, совета и света? Богу ли приписывают и сами эти обманщики народа свое мнимое ведение? Нет. Кто же им сотрудник в их ремесле? И это не особенно тяжкий грех – искать содействия у нечистой силы? А как часты случаи напрасных подозрений, поклепов из-за этих бесчестных обманщиков простонародья, выдающих себя за всеведцев, к стыду православных! Случится, укажет слуга диавола на доброго человека, как на виновника нашей беды: греха, греха тогда сколько?! И вы не хотите знать этого! – Так же точно – тяжкий грех – и божба напрасная и вообще напрасное употребление имени Божия. Не говорю о клянущихся именем Божиим во лжу, что грех видимый и явный, – нет; а когда кто и в правду божится, но без нужды и из-за пустого дела, что может быть хуже того? Вдумайся: кого ты зовешь в свидетели по делу, которое иногда и внимания-то не стоит? «Вот тебе Бог! – Бог видит!» и т.п. кричишь ты. Друг мой! А что если бы Господь Бог вдруг и предстал тебе видимо при этом? «Зачем тебе нужен Я?» скажет. – Что тогда ответил бы ты Ему? Не было бы тебе совестно? Ты шутишь именем Божиим? О! недаром заповедь сия соединена с угрозою непременного наказания нарушителям ее (Исx.20:7). Не даром и обычай у евреев: когда кому надо произнести имя Господа Бога (Иеговы), тот сперва обнажит голову и тогда произнесет имя Божие. – И относительно праздников говорите вы обыкновенно: «кажется, почитаю праздники!» и в доказательство этого ссылаетесь на то, что по праздникам вы не работаете. Но кто вам сказал это, что празднование в том лишь и состоит, чтобы не работать, а там твори что знаешь? Дни праздничные – на то, чтобы мы всецело проводили их в нарочитой святости. И потому о них вот как надо рассуждать: труд и работа – на что святое дело! – труд и работа даже в монастырях считаются заодно с молитвой; но для праздника и работу, сие святое дело, надо оставить, чтобы заняться своей душой. Ты же и не за делом, не за работой, а в пьянстве, в разгуле проводишь св. дни, творишь во св. дни то, чего и в будни-то нельзя делать и говоришь после этого: «и, кажется, праздники почитаю?!» Зачем лгать? – Так и относительно воспитания детей: почти никто не кается в нерадении о добром воспитании детей. Если спросить об этом, ответ большею частью один у вас: «как это можно не заботиться о добром воспитании детей? своим детям кто лиходей? Положим, ты не лиходей своим детям; но употребляешь ли ты все зависания от тебя меры к тому, чтобы добре воспитать детей? вот в чем вопрос. А как большинство нз вас обращается с детьми? Особенно в низшем классе сколько выпадает на долю детей ругани, проклятий, побоев и т.п.! Вы не хотите в грех себе ставить всего этого, тогда как не от того-то ли так и редки среди нас «путные» дети, что не путем с ними обходятся родители? Не от этих ли ваших проклятий и часты так «хвори» у вас на детей? Да, по вашему мнению, все у вас «с глазу» да от «притки» заболевают дети. А на самом деле вы заставляете их болеть и мучиться в судорогах, с одной стороны своей неряшливостью и небрежностью, а с другой бранью и проклятиями. Известно присловие: «слово не стрела, а бывает и хуже стрелы». Не говорю уже о сквернословии, воровстве, лживости и других пороках, которых вы тоже почти и в грех не ставите. Об них и уже имел случай беседовать с вами. Сквернослов, это язва общества. Вор – тоже. Лжецы и обманщики суть дети диавола, по свидетельству Евангелия (Ин.8:44). И после этого, по вашему, не беда быть сквернословом, украсть, обмануть, солгать? – Примите же, бр., все это к сведению, и ни одного греха не считайте ничтожным. «Всяка неправда грех есть», говорит Апостол. И он же: «творяй грех от диавола есть. – Всяк не творяй правды, несть от Бога». И он же: «всяк, рожденный от Бога, греха не творит... и не может согрешати» (слышите, возлюбленные) (1Ин.гл. 3), «Грех же содеян рождает смерть,» говорит другой Апостол (Иак.1:15.). – Вообще, братия, желающим знать силу и значение греха по отношению к душе предлагаю почаще прочитывать 1-е пос. св. Апостола Иоанна Богослова. – Прочтите и увидите, что есть грех, какой бы то ни было. Аминь.

Сего ради оставих тя в Крите, да устроиши по всем градом пресвитеры (Тит.1:5)

Вы слышали уже и знаете, братие, что всякий из нас, желающий упорядочить свою жизнь, должен прежде всего вдуматься в свою жизнь, в свои привычки, взвесить и выяснить для себя, до мельчайших подробностей, каждый шаг своей жизни, каждый поступок по возможности. Как этого достигнуть, я тоже указал вам. Что же далее? Далее, когда всмотришься ты в свое душевное состояние, то и сам увидишь, куда как мало в тебе чего-нибудь доброго, – увидишь, что и самый, по-видимому, добрые дела твои далеко не таковы в существе дела. Тут обыкновенно и неизбежно рождается в человеке недовольство собой: грех начинает противен, но в тоже время происходить в душе какое-то точно раздвоение. И хочется тебе оставить прежние греховные привычки, и жаль расстаться с ними. И чем громче начинает совесть вопиять против греховной жизни, тем сильнее и другой кто-то изнутри нас начинает выставлять свои соображения такого рода: и «не рано ли тебе начинать думать о спасении», и «выскочкой что ли хочешь ты быть между людьми», и «разве можно в миру жить евангельски?» Состояние духа мучительное! И – увы – как немногие умеют и успевают выйти из него с пользой для себя! Не большею ли частью, лишь родится в ком из нас чувство своей греховности, – грех в нас живущий, сей кто-то иной в нас самих, – тотчас же и подавить в нас святое чувство скорби по Боге? Так, например, редкость ли это, что, собираясь на исповедь, дома, иной раз и решитесь вы: вот раскаюсь теперь во всем пред отцем духовным и затем уже буду жить построже; но явились на исповедь и – вдруг это намерение ваше, в самую-то решительную для вас минуту, и оставит вас, нападет на вас какое-то точно затмение. И вы, вместо того, чтобы излить на судилища церковном всю душу, начинаете, и сами не зная что за причина тому такая, путаться пред отцем духовным в своих ответах, каетесь как бы не хотя, кое-как, хотя намерение, говорю, имели прежде именно чистосердечно во всем раскаяться. С иными, надо заметить, случается все это и не раз, не два в жизни. «Раскаюсь, раскаюсь!» твердим себе заранее, а придет время – и не приносим должного раскаяния. Так ныне, так и всегда. Одною из причин такого неполного раскаяния на исповеди служить ваше неправильное понимание сущности духовничества. Вы смотрите большею частью на духовника при исповеди, как на лицо, чуть ли не лишнее, а от того стесняетесь пред ним. стыдитесь его и из-за этого ложного стыда уходите с исповеди, очень нередко, и на половину не исповедав грехов своих. Напрасно, братие, так смотрите вы на нас, пастырей ваших. По настоящему, вы не только во время исповеди, а и во всякое время должны иметь свои сердца вполне открытыми для нас, и не только в случае грехопадений должны обращаться к нам, а и добрые дела предпринимать с благословения духовника. В монастырях благоустроенных каждый из братии имеет над собою старца, от воли которого ученик вполне зависит и которому ежедневно должен бывает открывать свои помыслы. От того и идет там дело снасения успешно. – Порядок, достойный подражания и для мирян! А вы чуждаетесь нас, тогда как мы не единственные ли для вас стражи и руководители в деле спасения?

Иные же не только не хотят стать в такие отношения к пастырю, но еще говорят: «к чему это требуют на исповеди, чтобы подробно рассказаны были все грехи? Сказал: грешен против такой-то заповеди, и довольно. На что священнику знать больше что? А Бог, и тем более, не все ли знает, что нами сделано, сказано и т.д.» Или:"ужели мы без священника и понять вовсе не можем, что так и что не так? Есть Писание, по нему и живи!» Вообще мало ли что говорится против узаконенных отношений священника к своим прихожанам? Но все сии толки – христианского ли смирения плод? Судите сами! Притом знать, положим, и знаете вы, что делать для душевного спасения; но правильно ли ведете вы дело своего спасения? Кому это виднее – вам или со стороны кому? Не забывайте еще, что пастырство церковное учреждено самим Богом. Видно, оно нужно и так нужно, что в каждом городе, еще во времена апостольские, были особые пресвитеры (Тит.1:5). И обязанность пресвитерская – какая? – руководить верных в деле благостроения душевного дотоле, «пока все мы достигнем в меру возраста исполнения Христова» (Еф. 4 гл.). Наконец не забудьте, что кто под ближайшим руководством пастырским соделывает свое спасение, за того и ответствен в значительной мере пастырь; а с презорством относящиеся к руководству пастырскому, всю ответственность чрез это самое на себя одних принимают. Не опасно ли это?

Нет, возлюбленные! Если вы добра себе желаете, то непременно, вслед за самоиспытанием, о чем у нас была речь в минувшее воскресенье, спешите всегда вступить в самое приискреннее общение с отцем своим духовным; открыв пред ним на исповеди душу свою, тут же и скажите: «вот пред тобою, батюшка, душа моя, вся как есть, со всеми ее недостатками. Прошу тебя, помоги мне. Отселе я вполне и весь отдаюсь тебе». И затем так и поступать надо: к совету и благословению духовника как можно чаще прибегайте. Бояться вам отказа в этом случае со стороны духовника нечего. Мы не в праве отказывать в совете никому никогда. Стоим мы на такой чреде, что хоть умирай, а стадо стереги и руководи к царству небесному. Но духовник твой решительно не способен быть таким руководителем для тебя? Тогда как быть? – Слово о том отлагаю до следующего раза. Аминь.

Вся убо, елика аще рекут нам блюсти, соблюдайте

и творите: по делом же их не творите (Мф.32:3)

Как быть и что делать тому, у кого духовный отец неспособен быть руководителем к духовной жизни! А человек желает вседушно посвятить себя высшему нравственному совершенству. Оставаться ли совсм без руководителя тогда, или поискать его? Но где же его взять? – Отвечаем: воззови ко Господу. Разве не знаешь, что говорит Господь: воззови ко мне и услышу? Почему знать, может – вразумит Он и собственного твоего духовного отца заняться тобой, а вместе с тобой и собой самим? Вот тебе тогда и руководитель. Не случится так, может Господь и со стороны послать тебе советователя. Ты же пока постарайся подыскать человека между своими, который бы изъявил желание совместно с тобой благоуждать Богу, и вдвоем начинайте тогда с Богом дело своего душевного благоустроения. Ведите же это так. Ежедневно исповедайте друг другу свои согрешения; друг с другом во всем держите совет; не посоветовав между собою, ни за что не принимайтесь, словом, живите оба одною жизнью, опасаясь при этом всячески, да не како один из вас возобладает над другим. Должно быть между вами полное братство, пусть который и меньше смышлен. И так спасайтесь, не прекращая впрочем отнюдь и с духовным отцем общения. Пусть за добрым советом нечего к нему и обращаться, – не получишь; но с грехами, на исповедь все же к нему обращайтесь, памятуя, что он дан вам Богом, и если Бог терпит его на службе, то не без основания терпит, за что нибудь да терпит и во всяком случае власть решить и вязать совести своих прихожан при нем остается. Оставлять, бр., самопроизвольно духовника своего и ходить на дух к другому – непозволительное самочиние. Примите это к сведению. Затем и то скажем: много ли найдете вы священников, которые бы решительно неспособны были дать совета доброго нуждающемуся в том, будь они сами и очень слабы по жизни, – которые бы неспособны были по крайней мере указать вам книжное руководство какое нибудь к духовной жизни и во всяком случае благословить вас на богоугодную жизнь, и особенно которые бы позволили себе, подобно сынам века сего, издеваться над вашим стремлением к высшему нравственному совершенству? Вот если, сохрани Бог, случится напасть на такого священника, тогда конечно один исход: беги от такого пастыря, но не к начетчику какому нибудь, а к соседу – священнику и еще лучше к apxиepeю. И сии никогда не откажут вам в приеме и совете. Но опять нужна осторожность: так ли, смотри, понял ты своего отца духовного? Действительно ли он против твоего стремления к высшей святости? Не против ли, может быть, только пустосвятства твоего сказал он когда резкое слово? Ибо бывает, и очень не редко, что истинное благочест заменяется у вас одною лишь наружной, напускной святостью. Чем бы сокровенно работать Господу, многие, лишь принялись за дело благочестия, сейчас и объявили себя всем за «людей Божиих» и вступили в число «богомолов.» Тут и покрой платья изменен у них, и волоса отпущены длинные, в руках особого рода, посошки; начинаются собрания в их «кельях», рассказы про разные вымышленные видения и чудеса. Словом, – человек еще и начала-то не положил иногда евангельской жизни, а уже выдает себя за чудо святости. – Понятно, против подобных самосвятов как священнику не восставать с обличением и прещением? И Христос, воплощенная кротость и любовь, не гремел ли однако противу пустосвятов своего времени? Это и понятно: пример пустосвятства заразителен. Между тем на священника нарекание: «смотрите, вопят обличаемые, за что он нас – людей Божиих гонит? Люди праведные ему не любы: вот что!» и т.д. Увы! как часто и многим из нас приходится подвергаться таким неправедным попрекам и нападкам! А всему-то причиной всеобщее почти непонимание нашим православным людом сущности евангельской жизни. Не в том большинство полагает спасение, в чем следует. Православное духовенство ратует против этого и не любимо за то. То ли дело – начетчик какой нибудь: чистоты сердца он не потребует от вас, лишь наружность была бы исправна. И темный люд – бежит к таковым не Богом поставленным пастырям. Жалкое самоослепление! «Но духовник мой ведет зазорную жизнь!» Положим; но все же он, не забудьте, ходит под осенением особой благодати священничества (1Тим.4:14), и жизнь жизнью, а учительство само по себе, хотя то и правда, что пример действеннее всякого слова. Спаситель что говорит на этот раз? «Вся, елика аще рекут вам (недостойные пастыри) блюсти, соблюдайте и творите: по делом же их не творите». Помните же это, возлюбленные, и всячески сохраняйте послушание к пастырству церковному. Устрояйте свое спасение непременно п под ближайшим руководством отцев своих духовных. В деле спасения это самое важное – чтобы все было и шло по Божию, а не по собственному смышлению. Иначе для чего бы было Богу устроить на земле и церковь, и чин церковный? Да и не верх ли это дерзости – хотеть войти в царство небесное помимо приставленных Богом привратников, или же требовать – пусть меня не этот, а другой вратарь введет; этот недостоин быть моим путеводителем? и т.д. Есть между нами люди недостойные, это правда; но благодать Божия все же едина всеми нами и чрез нас действует, и слово Божие едино у всех нас. – Аминь.

«Умеренному деланию цены нет», говорят св. Отцы подвижники. Святая истина! Средний путь действительно царский путь. К несчастию, как в житейском быту, так и в деле спасения, как немногие умеют держать себя всегда в должных границах, – держаться «золотой средины!». От чего случается, возьмется иной за свое спасение и горячо, но потом, смотришь, – через год, и еще менее, и остыл и сделался опять ни тепл, ни хладен. Постепенность надо, други мои, наблюдать, постепенность во всем: и за многое сразу не браться и за особенно трудные подвиги не браться. Не все, что по воде плывет, лови. Не за все, что услышишь, или вычитаешь, берись. Правила не все для всех. Каждому нужно в выборе подвигов соображаться и с своими силами, и с своею прежнею жизнью, и с своим положением в обществе и т.д. В последствии начальные правила надо уже усугублять. Но и опять усугублять постепенно же, по мере того, насколько будешь ты успевать в том или ином подвиге. Прекрасный пример на этот раз имеем мы во св. Авве Диодоре (Древ. Патер, стр. 58, изд. Душ. Ч.). «Он» говорится в Патерике, каждый год полагал начало одной какой либо добродетели, говоря: в этот год я не встречусь ни с кем, или не стану говорить, или не буду есть вареного, не буду есть яблоков, или овощей. Так приступал он к каждому делу: оканчивая одно принимался за другое, и это делал каждый год.Не сразу за все брался и с каких опять мелочей, по-видимому, начинал? Но кто же не знает, что – кто в малом воздержен, тот тем более воздержен и осторожен в великом? Вот поэтому совет вам, брат: если хотите заняться благоугождением Богу, то сначала за особенно-высокие и трудные подвиги сразу не беритесь, и не за все сразу. Например, если до сих пор вы были крайне ленивы к молитве, то начинайте переламывать свою леность с краткого молитвенного стояния, а когда укрепитесь в этой привычке, то можете принять на себя и более продолжительный и усиленный подвиг молитвы. При этом положите завет с собою: от положенного правила не отступать ни за что, без крайней необходимости. Иначе послабление за послаблением, и – дело из рук выпадет. Само собою, будут случаи нечаянного отступления на сей раз заранее каждый назначь себе епитимию и – исполняй ее. Проговорился нечаянно: сейчас и на поклоны себя. Забыл исполнить что нибудь: вдвойне то выполни после. Не пришлось, помешали тебе – молитву ли справить, или прочесть следующую главу из Евангелия и т.п., выполни после. Ныне не удосужился, – на завтра сделай. Чередное само по себе, а вчерашнее само по себе. Трудно? – Да, на первых порах, не без того. Да и как тут без боли и терпения обойтись: ведь «зло от сердца отдирать будешь», но выражение одного из современных проповедников подвижничества. Без боли следовательно нельзя. Освоишься с новым порядком жизни, насторожишь себя: тогда никакого уже труда не составит для тебя беречься греха. – От людей посыплются насмешки, от диавола нападки? Будь к ним равнодушен, не обращай внимания. Знай себе свое положенное правило и исполняй его. Жить благочестно и в тоже время покойно, поверьте, други мои, невозможно. И это даже дурной признак, если ты живешь, кажется, и по-Божью, а скорбей и огорчений ни откуда и никаких не имеешь. Тут непременно что нибудь да не так. «В миpe скорбни будете», говорит Христос. Без скорбей, след., не обойтись никому, кто не от мира сего. Зато – тот же Христос говорит и тут же: «но дерзайте, яко Аз победих мир» (Ин.16 гл.). И диавол – что он нам сделает, если мы не захотим его слушать? Наконец молитесь усерднее: «Отче наш, иже еси на небесех! не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». Все дело, бр.,. в хотении: аще хошещи к прискорбию, его-то, этого хотения, – жить благочестно, и мало в нас.

Вот вам, возл. мои, совет – как устроить свое спасение. Устройтесь так, тогда, верьте, и, в миру живи, легко спасетесь вы при помощи Божией. Аминь.

Нынешний день совершилось великое таинство, еже от века, поет св. Церковь. Сын Божий становится Сыном человеческим. Для чего?Для того, чтобы, восприяв худшее – плоть нашу, подать нам лучшее, обожить нас. Древле Адам обманулся: возжелал было сделаться богом и не сделался. Теперь сам Бог делается, человеком, чтобы соделать Адама богом, а с ним и нас всех обожить. Такова, други моги, цель схождения Сына Божия на землю. И естество человеческое, в лице Иисуса Христа, действительно вошло в теснейшее единение с Божеством и седит теперь на небе превыше Сил небесных, приемля от них боголепное поклонение; а чрез то и мы ныне легко можем соединяться с Богом чрез восприятие в себя обоженной плоти Сына Божия. Приобщился св. Таин тела и крови Христовой, и ты едино со Христом, обожил себя. Великое, еже о нас таинство! Многие из христиан думают, что Сын, Божий затем лишь принял на себя некогда плоть человеческую, чтобы пожить вместе с человеками видимым образом для научения их. Нет. Для научения людей Бог мог и не сходить на землю. Он мог ангела для этого послать сюда, или, даже и того не делая, возвестить миру волю Свою подобно тому, как с Синая некогда глаголал Он народу еврейскому. Нужно же было именно обожить человека, чтобы он в состоянии был жить «по-божью» и бороться с диаволом. А как этого достигнуть? Сыну Божию сделаться человеком и обоготворенную плоть Свою дать людям в пищу. О! Не даром потому сатана восстает так сильно против таинства св. Причащения. По его, конечно, действу у протестантов извращено это таинство; наши русские раскольники совсем его не имеют в большинстве своем. Молокане, скопцы, хлысты и т.д. отвергают причащение. Что после этого христианство их? Единение со Христом, обожение для них немыслимо. И жизнь их душевная поэтому в крайнейшей опасности, по реченному: «аще не снесте плоти Сына человеческого, ни пиете крове Его, живота не имате в себе» (Ин.6:53). Не без участия сатаны происходит и то, что ныне даже и православные христиане приобщаются св. Таин далеко не так часто, как бы это следовало и как часто приобщались древние христиане. «Многи, говорит св. Златоуст, вижу не часто причащающася: cиe диавола есть дело. Тот претит, дабы не часто тело Христово приимали, но токмо в великий пост. И се, яве есть, иже не часто причащается, многу власть на себе диаволу дает, и волю на нем диавол приимет и ведет его на вся злая». Увы нам, братие! А между нами есть христиане, что и пооднажды-то в годе не считают за нужное причащаться св. Таин. Для того, чтобы соделать нас причастниками Божественного естества (2Пет.1:4), Сын Божий небо оставил, смирил Себе даже до смерти, смерти же крестным (Флп.2:8): мы же и приобщиться св. Таин постовляем себе в труд. Христианами зовемся, а быть «богоносцами, стелесниками Христу и скровными Ему» не хотим. – Скажете: «не потому уклоняемся от приобщения св. Таин, чтобы считали оное излишним, а чувствуем себя недостойными св. причащения?» Так ли? Не лукавите ли, возлюбленные? Не потому ли скорее, что вам лень приготовлять себя к принятию св. Таин, что вы слишком мало дорожите своим спасением, не о том у вас помыслы и заботы? – «Недостойны приобщения св. Таин!» На сей раз смиренничаем; а затронь кто, и сейже час, наше я, – скажем ли: по делом нам? Тут заговорим, наверное, о своих правах и преимуществах. Потрудиться для Бога, чтобы с Ним соединиться, мы недостойны, а милости получать от Него первые! И случись несчастие какое с нами, не сейчас ли мы с жалобой на Господа: «Господи! что это? за что это?» – Недостойны? Правда. Кто может сказать, что я достоин такого великого пренебесного таинства, каково приобщение? Но на этом основании И не приобщаться никому св. Таин? Как же тогда достигнем мы Богообщения? Недостоин? Постарайся приуготовить себя к достойному приобщению и во всяком случае предоставь не себе, а отцу духовному решить: достоин ли ты, или нет, приступить к Чаше Господней. Зачем самовольничать? Пример святой, Пренепорочной Девы Марии не тому нас научает. Она что отвечала Архангелу на его известие, странное и уму непостижимое, о рождении Сына Божия от Нее безмужной? «Се, раба Господня: буди Мне по глаголу твоему!» И нам не отговариваться следует от принятия внутрь себя божественного естества, насколько то возможно чаще, а смиренно и благоговейно приступить к сему великому таинству и благодарить Господа за Его неизреченное к нам снисхождение.

Други мои! Приобщение св. Тайн тоже для христианина, что пища и питье для всякого из нас. А без пищи и питья возможно ли существовать человеку? Так верьте, и без приобщения св. Таин христианин не есть христианин, но мертвый член в составе Церкви, сего тела Христова. Будь оне и ревностен в делах благочестия: все же душа его не есть жилище Божие. – Богообщение, обожение ее возможно только под одним условием, под условием приобщения Тела и Крови Христовых. Правда, невидимо, Своим благоволением, Христос близок и ко всякой богобоязненной душе; но в приискреннее, действительное, существенное общение Он входит только с причастниками Его божественного естества. Святые отцы так о сем учат: «сие таинство называется причащением: потому что чрез оное мы делаемся причастниками божества Иисусова. Чрез оное сообщаемся со Христом» (Дамаск. Изл. Пр. В. гл. 13). «Как обыкновенный хлеб, который ежедневно едим, есть жизнь тела: так оный сверхъестественный есть жизнь души и здравие ума» (св. Киприан). «Cия трапеза – сила нашего спасения, крепость ума, основание упования, надежда спасения, свет, жизнь»... говорит св. Златоуст (на 1 посл. Кор. бес. 24). И он же: «как львы, дышащие огнем, отходим мы от оной трапезы, соделавшись страшными для демонов» Поймите отсюда, други мои, какого блага лишаются все уклоняющиеся от св. Причащения, и возможно ли спасение вне св.православной Церкви! Аминь.

Вдумывались ли вы, братие, когда-нибудь, зачем это Господу нашему Иисусу Христу, всегда так сильно и много любившему смирение, благоугодно было пред смертию Своею вступить в Иерусалим с особенной, необыкновенной торжественностью? Конечно, не на зло же книжникам и фарисеям, искавшим и решившим в эти дни убить Его, поступил так Спаситель наш. Так торжественно шел Он, други мои, на вольную страсть нашего ради спасения. Так славно и царски идет Он на премирный праздник Своего распятия за грешный род человеческий. – По истине, это праздник! – На Голгофе любовь Бога Отца приносит в жертву за род человеческий своему правосудию единственного Сына; и человечество спасено от погибели. Сатана, торжествует победу над Семенем жены и в сей самой победе находит свое совершеннейшее поражение. Сын Девы сходит с креста душею во ад, как бы пленник сатаны и ада, – и ад разрушен. Демоны трепещут отселе самого образа креста и имени Иисусова. Вера в Распятого обтекает всю вселенную и в послушание Христово пленяет если и не весь род человеческий, то все, что в нем было и есть лучшего. Явления – не одно ли другого необычайнее? О, недаром Спаситель наш пред страданиями Своими не раз засвидетельствовал вслух учеников Своих, что наконец-то пришел час прославиться Ему, Сыну человеческому (Ин.12:23; 13:31).

К вам теперь мое слово, поборники правды, ревнители истины, радетели спасения ближних своих! Если кому, то вам особенно часто приходится терпеть разные скорби, испытывать неудачи в своих святых стремлениях. Подвиг Христа Спасителя, до крови потерпевшего за правду и за наше спасение, да будет для вас примером терпения. А слава, которою увенчался Его подвиг, да воодушевляет вас надеждою, что и ваши труды на благо ближним рано или поздно благословлены будут успехом и что за них во всяком случае уготован вам венец правды. Да! Вы желали бы всех, не только присных своих, а и чужих перевоспитать на свой лад, – желали бы в сердцах всех своих знаемых внедрить семена правды, чувства любви и жажду спасения. Ваши труды и усилия остаются между тем, по всем признакам, совершенно почти бесплодными. Падать ли вам вследствие этого духом? Да не будет сего! Тяжело, не спорим, трудиться для блага семьи и блага общественного и не видеть толку от своего труда: но разве земледелец видит во очию, что творится в недрах земли с посеянным им зерном? Разве до снятия уродившегося посева с корня, может он быть уверен, что труд его не пропадет вотще? Однако не трудится ли он до пота лица над возделыванием своей нивы? Ты же кто, чтобы желать, чтобы слово твое, лишь посеяно, сейчас же и плод приносило? Не довольно ли с тебя уверенности, что слово правды, любви и спасения никогда не может пропасть совершенно бесплодно, – может во втором, в третьем колене наставляемых тобою принести плод? – Что если при жизни не дождешься ты плодов от своего сеяния, то всячески уроки и завещания твои могут остаться в памяти у знаемых твоих и после твоей смерти. Что делать, когда таков уж закон природы, что «аще зерно пшенично над на земли не умрет, то едино пребывает: аще же умрет, мног плод сотворит?» – что по Смерти человека мы ценим его всегда дороже, и завещания его действеннее для нас (Ин.12:24), особенно завещания человека, пострадавшего за свои убеждения и чрез то как бы освятившего их! Важно одно: не падать никогда духом, идти против злобы, клеветы и неправды людской: всегда мужественно, открыто. Пусть и до слез порой больно будет терпеть от неправды людской: со слезами на глазах ратуй против ада, и чрез то заслужишь ты венец мученический. Так и тому научает нас пример Спасителя.

А как живуче слово, от сердца сказанное, вот вам, братие, пример. В одной приходской церкви священник говорил поучение на слова апостола Павла: аще кто не любит Господа Иисуса, да будет проклят (1Кор.16:22). Все были поражены словом проповедника, а особенно сам он. Он так был смущен своими словами, что когда, по окончании поучения, ему нужно было по обычаю преподать благословение народу, он долго стоял безмолвен и никак не мог проговорить: благословение Господне на вас... Ему представлялось: что, если в среде богомольцев есть люди, не любящие Господа Иисуса? Как изречь на них благословение? В числе слушателей этого проповедника был один молодой человек, который тоже был поражен словами проповеди. Но потом скоро совсем о ней забыл, по обычаю большинства молодых людей, которых мысли обыкновенно заняты совсем не тем. По cтeчeнию обстоятельств юноша наш попал скоро на чужбину; там богатеет и вместе с богатством впадает в неверие, делается безбожником. Вещь обычная! В таких же правилах и убеждениях воспитывает он и семью свою. Состаревается, и близка была погибель его. Но вот однажды, сидя около дома своего на древесном пне, раздумывается он о своем бытье, о своей юности; вспоминает родину, родителей, товарищей, свои игры с ними. Кстати приходит ему на память и приходская церковь, в которой он маливался, быв дитятей, и священник тогда в ней служивши!. Наконец вспоминает он и проповедь его грозную: аще кто не любит Господа Иисуса, да будет проклят. Тут старик задрожал и залился слезами и сделался примернейшим христианином. Слово пастыря 50 лет пролежало таким образом, не дав ростка, в сердце сего человека. Но наконец не прозябло ли оно и не возросло ли в древо велие, под которым укрылся от погибели не только сам старец, а и семейство его (Душеп. Чтение 1869, июнь, стр. 176)? Аминь.

Вот, други мои, и св. Четыредесятнице конец. Наступает седмица страстей Христовых. Древние христиане проводили ее в слушании слова Божия и именно св. Евангелия. И поднес соблюдается церковно обычай прочитывать в первые три дня страстной седмицы все четыре книги Евангелия за часами. Из вас же многие, увы! – едва и знают про то, и страстная седмица для большинства из вас не одно ли и тоже с прочими неделями в году, если не суетливее других по причине приготовления к светлому дню? В фабричных же местностях – страшно сказать! – сия неделя есть даже неделя самого безобразного пьянства. Расходится рабочий люд по домам, – как не повеселиться?! Таковы православные христиане! Здесь во храме Божием занимаются добрые люди (но многие ли?) созерцанием судеб Божиих о человеке, соприсутствуют своему Спасителю, да не будет Он одинок во дни страстей своих, – да видят Его за нас страждуща и умирающа: а там, за оградою церковной, – что творится? – Но положим, вы и делом заняты всю эту неделю: что из того? За нас Спаситель страшные страсти переносит: мы же – и знать того не хотим? – «Страдай один, значит, Господи! – Что нам за дело!» И даже женский пол не любопытен видеть и слышать бывшее на Голгофе. Необъяснимое явление в мире христианском – дни страстей Христовых проводить в суете и вне храма Божия! – Наше дело, следовательно, только ликовать, а сраспинаться Христу – сораспинайся тот, кому Он дорог. Мы не любим Господа Иисуса. Но о таковых слышали, что говорит Апостол: аще кто не любит Господа Иисуса, да будет проклят.

Вы жалуетесь почасту, братие: «мы люди темные, не знаем как жить по-Божью». – С завтрашнего дня, слышите, начнется чтение св. Евангелия подряд всего. Приидите и вонмите. Из уст Христовых услышите тут всю волю Его о нас грешных. По крайней же мере поставь каждый в непременную себе обязанность хотя один из первых трех дней страстной седмицы провести во храме Божием и таким образом хотя одного евангелиста сполна выслушай, если уж ты настолько осуетился духом, что трех дней не в силах уделить Богу и своему душевному спасению. – Что же касается до последних трех дней наступающей седмицы, то нужно иметь совсем бесчувственное сердце, нужно быть зверем, а не человеком, чтобы проводить их в житейской суете, а не в размышлении о том, что воспоминается в эти дни. Аминь.

Начало Своего изшествия на вольные страдания за грешный род человеческий Господь наш Иисус Христос ознаменовал, братие, проклятием бесплодной смоковницы, что и воспоминается сегодня Церковью. К чему, зачем такая строгость к вещи бездушной? Отвечаю: здесь видна великая, беспредельная любовь Господа к людям. Собственно надлежало подвергнуть проклятию христоубийственный народ еврейский, несоблюдший верности своему Владыке и, несмотря на свою, бьющую в глаза набожность, не оказавший и не принесший Господу плодов веры и благочестия, смирения и послушания. Но божественному Искупителю было жаль все-таки народ Свой. И вот Он изрекает грозный суд Свой над бездушною тварью, которой сама по себе не способно чувствовать ни кары, ни милости, но людям способно показать своею судьбой, что их ожидает за их пустосвятство, хотя и красное листвием наружной святости, но чуждое плодов благих, без коих вера мертва. Так, случай этот должен был показать ученикам Христовым, что Учитель их может не все лишь миловать, а и карать; только не хочет пока последнего; и потому да не соблазняются они тем, что враги Христовы, по-видимому, безнаказанно Христа преследуют и скоро-скоро даже Его распнут. Не по недостатку мощи, а из человеколюбия Он попускает врагам Своим торжествовать над Ним. Погибель же их неизбежна, если они не покаются. Придет время, взыщет от них плода Владыка всяческих, – и тогда если не окажется оного, не жди уже никто из них пощады, подобно тому, как не пощадил Он и смоковницы бесплодной.

Таково значение проклятия смоковничного дерева: не гнева и строгости, а любви и жалости к людям было оно следствием. Тем не менее грозный урок преподает она нам, возлюбленные! Будь мы, следовательно, по наружности и из ревнителей ревнителями веры и благочестия, подобно иудеям (которые за сотни и тысячи верст стекались обыкновенно, и целыми семьями, во св. град Иерусалим на богомолье в нарочитые праздники, и доныне, сами знаете, как строго блюдут свой закон!); но и в таком случае не миновать нам гнева Божия, если не принесем плодов добрых, – если не сумеем воспитать в себе и возрастить, – по крайней же мере – затеплить, ни одного из тех святых, сердечных расположений, о которых нам немолчно вещает Евангелие и св. Церковь, ежедневно взывающаи к нам: «блажени нищии духом, блажени плачущие, блажени кротцыи, блажени алчущие и жаждущии правды, блажени милоствии, – чистии сердцем, – миротворцы, – правдолюбцы и Христолюбцы» (Мф. 5 гл.). Кто не заботится о воспитании в себе этих святых расположеий и не приносит плодов покаяния и благочестия, тот не надейся достигнуть вечного блаженства. – Но Господь так многомилостив? Правда, Он до конца ждет обращения грешника и всячески ищет спасти его. Но что и Богу делать, как Ему спасти и помиловать тебя, когда ты до самой смерти не удосужился обратиться к Нему сердечно и умер бесплоден, наг добрых дел, когда не воспитал в себе даже и начатков, зародыша их, ни мыслей святых, ни расположений добрых? За что тебя помиловать Богу? Да и возможно ли это? Мертвецу среди живых что за место? Грешнику среди праведных что за жизнь? Храните мертвое тело, сколько и как хотите: ожить оно не оживет и вам пользы никакой от того, как и самому умершему. То же разумейте, бр., и о человеке, мертвом прегрешеньми. У кого душа совсем мертва, кто отошел на тот свет, не предуготовив себя нимало к нескончаемой жизни: какой он член царства, какой он сожитель, на небеси сущих, праведников? – Кому неизвестно, что для пересадки дерева на другое место требуется непременно, чтобы оно было в соку, живо и по возможности с корнями взрыто. Засохшее дерево не годится для пересадки. А наше переселение в вечность – что есть, как не пересадка с одной почвы на другую? И вот ты и здесь был негодным членом Церкви Христовой: скажи, как же, каким чудом, ты годным ни с того, ни с другого будешь для небесной жизни? Пересоздать тебя для этого нужно Богу? Для Бога все возможно. Но справедливо ли это будет с Его стороны? – Согласно ли с Его правосудием – награждать вечным блаженством того, кто весь век земной провел нимало не заботясь о приготовлении себя к блаженной вечности? – Беззаконника вменить с праведниками и наполнить райские обители без разбору всем, что обретется под рукой: что тогда за рай будет? Не будет ли то дебрию дикою? – Други мои! Если и мы делаем выбор между знакомыми для своего общения: то не тем ли более Бог? Как Он может без разбору всех принимать в Свое вечное общение? – «Но я был христианин?» Да, – по имени, а не на деле...

Закончу свое слово сказанием древнего Патерика. «Один брат сказал авве Антонию: помолись обо мне. Старец отвечал: ни я, ни Бог не помилует тебя, если ты сам себя не помилуешь, не благоугодишь Богу». – Аминь.

Увы нам, братие! Что ожидает нас на суде страшном когда вот даже и девы, чающие Господа и изшедшие в сретение Его, и те, как видим из читаемой ныне евангельской притчи, оказываются неудостоенными пира небесного Жениха? И тем сказано: не вем вас! Между тем, повторю, они и встречать небесного Жениха выходили, и светильники с елеем захватили было с собой, но только не захватили елея в запас еще, или, что тоже, оказались не вполне предусмотрительными, не имущими рассудительности, духовной мудрости. Мы же и девства, непорочности душевной и телесной, не храним, и к сретению Христа себя не приуготовляем, все отлагая и отлагая это дело до другого времени. Чем все это должно кончиться? Не тем ли, чем кончилась подобная история с народом еврейским? Се оставляется вам дом ваш пуст, сказано было иудеям во дни сия (Мф.23:38). И, что всего страшнее, относительно евреев угроза сия почти немедленно же приведена и в исполнение. Помилуй нас, Боже, помилуй нас! Да, любим мы успокоивать себя: успею еще, успею поработать Господу; а того не хотим знать, что смерть не за горами и что для достойного сретения Судии всех Бога нужно непрерывное духовное бдение, непрерывное упражнение в подвигах духовной жизни, так чтобы огонь ревности к достижению христианского совершенства никогда не угасал в душе и постоянно поддерживался елеем благих дел. Воздремал, забылся в подвиге: и можешь погубить весь труд свой. О! Недаром древние подвижники заповедывали: «вставая поутру, всегда говори самому себе: тело, работай, чтобы тебе прокормиться; душа, трезвись, чтобы тебе наследовать царство. «Мы не соблюдаем большею частью этого совета и чрез то подвергаем свою будущую вечную участь страшной опасности. А кто из нас и ревнует об угождении Богу: не ограничивается ли однако и ревность – одной только заботой, как бы в чем не согрешит, как бы не нарушить той или другой заповеди? Слова нет, похвально и это; но по Евангелию, хотя бы мы и ни в чем не согрешили против данного нам закона, хотя бы сотворили мы и все поведенное, мы и тогда – рабы неключимые, ничего не стоющие, говорит Христос Спаситель (Лк.17:10). Да, бр., этого еще далеко недостаточно с нас – исполнять и только все буквально-повеленное; нет мы должны стремиться всячески при этом и к тому, чтобы уподобиться в совершенствах своих самому Богу, по реченному: будите убо совершении, якоже и Отец ваш небесный совершен есть (Мф.5:48). Полное равенство, само собой, тут невозможно, но стремиться к нему все должны; никогда и никому нельзя сказать: довольно я свят. И вот к этому-то совершенству стремиться и значит иметь елей в сосудах в запасе. Так, стремись, христианин, все к высшему и высшему совершенству, и к успехам в этом деле поощряй себя не страхом только, не провиниться бы тебе в чем пред Господом, а и сыновнею любовью к Нему, как и к самому предмету твоих стремлений, т. е. благочестию, – чтобы не походить тебе на работника, который отбывает свою работу, – всегда почти, как бремя, – без любви к делу своему и без желания сделать как можно больше и лучше, – как можно добросовестнее. Верьте, бр., истинным христианином тот быть не может, кто из страха лишь перед Богом творит волю Его и во всем только все греха и греха лишь боится, а как бы это устроить так, чтобы не только грехом не был тот или иной поступок его, но был бы и верхом совершенства, вполне святым, о том не думает. Несть сие истинное христианство. Правда, светильник веры и у подобных христиан не угасший, и они не в праздности, а в работе. Но – беда в том, что случись с ними искушение, и кончено, – пал человек. Не таков истинный ревнитель благочестия: он в благоугождении Богу видит свою собственную, душевную потребность, свое счастие, свое блаженство. Для него воздаяние – второстепенное дело: он самое делание благочестное любить. Для такого, вследствие этого, и искушения удобопереносимы, при помощи свыше. Он не раб, а сын, не рабски, а сыновне служит Отцу Небесному, не из страха и не из платы, не из-за награды, хоть бы и вечной, а из любви к нему. Согласен, братия, такие требования слишком возвышенны, и лучше, хоть из-под страха и из-за награды жить добропорядочно; чем совсем не думать о спасении но с другой стороны и мы ведь не иудеи, а христиане. Мы призваны к высшему совершенству, чем люди, жившие до христианства. Мы люди обновления, мы ученики Того, Кто, будучи Сыном Божиим, простер Свою любовь к людям до того, что умер за них самою лютою, позорною смертию. Мы ли не должны любить Его после этого до готовности тоже умереть за Него.

Так, други мои, бодрствуйте; потому что не знаете ни дня, ни часа, в который Сын человеческий потребует вас к себе иа суд. – Аминь.

Много, братие, неправды от людей видел Господь наш Иисус Христос во время земной Своей жизни, и всюду, постоянно преследовала Его здесь злоба людская. И из каких званий и состояний ни собирала она слуг себе к погибели Иисуса? отовсюду брала она людей, годных ей для борьбы с Ним: и из среды святош-фарисеев, и из среды мудрецов богословов-книжников, и из среды неверов-саддукеев, и из среды священников и народа, судей и воинов. В заключение всего она находит себе слугу даже и в среде приближеннейших учеников Иисусовых. Человек сей – Иуда, един от обоюнадесяте, как замечает не без горечи св.Евангелист. Тогда шед един от обоюнадесяте, глаголемый Иуда Искариотский, ко архиереом, «рече: что ми хощете дати, и аз вам предам Его? Они; же поставиша ему тридесять сребренник. И оттоле искошь удобна времене, да Его предаст». (Мф. 26 гл.) бывшим ныне в Евангелии. – Грустное явление и трудно объяснимое почему св. Церковь, не находя слов, чтобы выразить свое удивление окаянству Иуды, в песнопееиях своих вопрошает «кий тя образ, Иудо, предателя Спасу содела? Еда от лика тя апостольска разлучи? Еда дарования исцелений лиши? Еда с онеми вечеряв, тебе от трапезы отрину? Еда иных нозе умыв, твои же презре. О! Коликих благ непамятлив был еси!» (Сед. в вел. пят.). Одно здесь объяснение: Иуда не столько сам по себе действовал тут, сколько был, орудием сатаны, как и виновником всей злобы людской против Ииcyca был главным образом сатана же. "Bниде же сатана во Иуду, нарицаемого Искариот. И он шед глагола архиереом и воеводам, како Его предаст им», читаем мы у евангелиста Луки. (22:3 и 4).

Но оставим, братия, Иуду и современников его. Их судьба решена. Посмотрим лучше на себя самих: нам не очутиться бы в семь богомерзком сообществе.

«Что ми хощете дати, и аз вам предам его?» Какая низость души! И я уверен, без негодования никто из вас не в состоянии выслушать сих слов неблагодарного ученика. Измена, предательство, неблагодарность и вообще не считаются ли у нас позорнейшими пятнами на чести человека и не всеми ли презираемы? Но скажем ли с решительностью, что эти пороки на столь же и редки между нами? – что мы в них неповинны? А это, бр., что как не Иудин грех? Бог и святая Церковь осыпают нас благодеяниями, в наших руках бесценные от них дары, посредством которых мы имеем возможность получить вечное блаженство; мы же как ценим эти дары и храним ли свято и нерушимо свои заветы с Богом, в которые не раз вступали с Ним? Всегда ли и во всем верны мы этим заветам? Пусть совесть каждого ответить ему на этот вопрос. И из-за чего мы нарушаем все сии заветы? За что продаем Христа? даже и не за 30 сребренник, дешевле. Однн за тем, чтобы не слыть святошей, другой, – чтобы не отстать от света или от других, третий, – чтобы просто не стеснять себя исполнением христианского долга. И вот, сплошь и рядом; миг, один миг наслаждений и притом часто самых грубых, ценим мы дороже Христа, предпочитаемому. Когда церковь усильно зовет нас к себе, мы нейдем ли иногда совсем не туда и в то время, как Он молится о нас, мы не шепчемся ли с врагами Его, где есть раскольники, с раскольниками, где есть безбожные неверы, с этими, и вообще сынами века сего? Не случается ли, что иные даже и глумятся вместе с ними, подобно Хаму, над уставами и обрядами матери своей св. Церкви, и еще чаще – над ее служителями? В городах театры, собрания, балы под праздники, тоже разве редкость? В селениях же, особенно по случаю свадеб, и того хуже. А если и в церковь придем: с какими думами? Много ли лучшими тех, какие имел Иуда, быв за тайной вечерей? «Как долго служат! Ах, пора мне туда и туда!» Кому подобных мыслей не приходило в голову, стоя в церкви? А как приступает большинство из нас к тем или иным таинствам, например, к таинству браковенчания? С какими суетными мыслями многие приступают даже и к святому Причащению и с каким лукавством, к исповеди! Не страшен для нас пример Иуды. – Други мои! Иуда тоже принимал участие в вечери Христовой, и однако сатана, перед тем на время вышедший было из него, по хлебе, как читаем в Евангелии, сейчас же снова вошел здесь в него (Ин.13:27). Внемлите сему.

А сколько этого греха Иудинского в наших, братия, отношениях друг к другу! Вот, например, оказал тебе человек услугу, а ты за услугу платишь ему черной неблагодарностью: не Иуда ли ты? Выручил человек, тебя в нужде, а ты и не думаешь возвратить долга и еще, и еще уверяешь, клянешься под час, что ты ничего не брал, не одолжался: не Иуда ли ты? Или вот ты не поладил с кем нибудь; человека того и ты знаешь, и все знают за человека прекрасного. Но тебе хочется его унизить, и ты начинаешь повсюду чернить его, перетолковывая с этою целью слова и поступки его в дурную сторону, самый искренние и святые его намерения объяснил по-своему и приписывая их, например, гордости, за правдивость и нелицеприятие обзывая его злым гонителем, человеком беспокойным и т.п. Что как не Иудин грех содеваешь ты? И все это из-за чего? Из-за пустой какой-нибудь выгоды, чести и. т.п. Увы! Как дешево продаем мы таким образом совесть свою, а что приобретаем?! Только лишаем себя радостей спокойной совести. – Аминь.

Наконец мы вступаем, бр., в область самых последних и знаменательных минут земной жизни Господа и Спаса нашего Иисуса Христа. Нынешний день был для Него последним днем свободы. Ныне Он в последний раз разделил трапезу с возлюбленными учениками Своими. То была Вечеря, единственная на земле. Здесь впервые явились на трапезе и преподаны людям в снедь и питие тело и кровь Христовы, всегда ядомые с тех пор и никогда не иждиваемые, – пища и питие недомыслимые и неизглаголанные. Пройдут еще столетия и тысячелетия, а христиане все будут приобщаться сей Тайной Вечери – во исцеление души и тела, во оставление грехов и в жизнь вечную. – Во скольких храмах ежедневно приносится бескровная Жертва по лицу земли! И все сие есть продолжена оной, прощальной Вечери Христовой. Непостижимое, еже о нас, таинство! Откуда и название сей Вечере: тайная, – таинственная. А сколько на сей Вечери излито Богочеловеком нежности на учеников! Он своими руками омывает им ноги, не исключая и предателя своего, – зовет их самыми сладкими именами: «чадца мои (деточки мои), друзья мои!» – «Си заповедаю вам, да любите друг друга». Вечеря, совершенная сегодня Иисусом Христом, есть единственная даже и в этом, последнем отношении. Мир не слыхал и не услышит еще подобной прощальной беседы, какою Спаситель мира почтил учеников своих. Кто желает испытать на себе действие евангельского учения и имеет нужду умягчить свое сердце елеем сладости словес Христовых, в скорби и в горе, в минуту тоски и ожесточения сердечного, возьми Евангелие и прочти прощальную беседу Спасителя, начатую на сей Вечере и продолженную по окончании ее (Ин.13–18 гл.), – и ты спасен, если только не вошел уже и в тебя, как в Иуду во время оно, сатана, – если, ты не осатанел еще совсем. Кто осатанел, или, что тоже, кто дошел до полного ожесточения против истины, не хочет ни знать, ни слышать о ней, для тех, конечно, как и для Иуды, может ли быть доступен голос Божественной любви? Иуда не досидел до конца Вечери.

Бойтесь, други мои, бойтесь допускать себя до ожесточения, до закоснелости в том или в ином грехе. Пока грех не возобладал над вами, старайтесь избавиться от него. Взял грех силу, не жди добра: иссушит он твое сердце, убьет в нем все, что было святого, и рано или поздно доведет тебя до осатанения, до ожесточения, до отчаяния, до сопротивления, хотя бы то и очевидной истине, как это случилось с Иудой и книжниками еврейскими. Ведь и они не родились злодеями: их сгубили их страсти. Иуду – страсть сребролюбия, книжников – зависть. Между тем пусть каждый спросит себя, свободен ли он от сих страстей, – и тогда пусть решит – вне ли он опасности осатанения, вне ли опасности соделаться Христопродавцем и даже Христораспинателем? – Сохрани Бог! – скажешь. Так, и я радостно вторю твоей молитве: сохрани Бог всякого человека от Иудина окаянства и Христоненавидения. Но от того опасность сия может ли почесться минувшей? Есть люди, которых, по слову Апостола, нельзя обновлять покаянием, ибо они вторично распинают в себе Сына Божия и ругаются Ему. Что это за люди? Это те, говорит Апостол, которые «были просвещены (крещением), вкусили дара небесного, соделались причастниками Духа Святого, – и потом отпали» (Евр.6:1–8). Мы, благодарные Богу, покуда еще не отпали от Христа, не отрекаемся от веры в Него; но что, – если после покаяния спешим и мы большею частью к прежним грехам, презирая благодать прощения и очищения, полученную в таинстве исповеди и св. причащения? Не близки ли тогда и мы к опасности сделаться распинателями Христовыми? Ей, так. – Блюдите же, как опасно ходите. О! Недаром, други мои, св. Церковь заповедала нам пред приобщением св. Таин торжественно каждый раз исповедывать пред нею, что мы – не как Иуда, – тайны Христовой не передадим, врагам Его и не дадим Христу льстивого лобзания. Должно быть, ей нередко приходилось наблюдать за чадами своими нечто подобное тому! Аминь.

Боже Мой, Боже Мой! почто ты Меня оставил?

Вслушайтесь, возлюб., в сей вопль Спасителя нашего, вслушайтесь не слухом внешнего уха, а слухом сердца вашего: что вещает он? Не правда ли, какая бездна скорби слышится в вопле сем? «Боже Мой, Боже Мой! почто Ты Меня оставил? Пусть люди Мне изменили: но Ты, Отец Мой, за что так прогневался на Меня? Ты за что отвратил от Меня любящий и светлый взор Твой? О, Отец Мой почто Ты оставил Меня?» – И – ужасное явление! с неба ни гласа, ни послушания. Ужасное состояние! Чувствовать, видеть Себя совершенно оставленным от Бога! И это единственному, единородному Сыну Божию?! О, вдумайтесь в сие, други мои, вдумайтесь всеми силами ума вашего и, хотя из этого, уразумейте: кто и что есть Бог наш. Бог наш любы есть: Он, как видите, и единственного Сына не пожалел предать за нас на смерть. Но в тоже время и как Он строг в правде! Хотя и Сын, но – взялся, и – неси наказание за род человеческий, неси до конца. – Ты на эти минуты уже как бы и не Сын Мне. И вот действительно Сын вопиет в изнеможении: Боже Мой, Боже Мой! почто Ты Меня оставил? Отец как бы и не слышит сыновнего вопля. «Без Моей помощи должен Ты вынести все сии мучения, да тако загладится грех людской неправды перед нами». Такова правда в Боге! И благо нам, бр., что Бог не только правосуден, а и благ, любвеобилен, и правда в Нем милостно растворяется. Иначе, что сталось бы с нами? Тем не менее, возлюб., если Бог не пощадил за грехи наши Сына своего единородного: то нас какая же участь должна постигнуть, если мы, коснея во грехе, окажемся недостойными сего великого дара страданий Христовых, если мы не успеем заблаговременно войти со Христом в прискреннее общение? О, разразится тогда над нами во всей силе и грозе гром и ужас страшного правосудия Божия. Самая кровь Христова, пролитая за спасение наше, и та тогда не поможет нам и даже будет, нет сомнения, вопият пред правосудием Божиим об отмщении нам. Геенна вечная, огнь неугасающий и червь неумирающий (Мк.9:43), – вот наш удел тогда.

Христиане-братие! Зрите ли, куда ведемся мы своею беспечностью о вечном спасении? Зрите ли, чувствуете ли, как опасно полагаться нам все на милость и милость Божию? Други мои! Господь милостив – это бесспорно, и вот вам доказательство: Он даже Сына своего единородного не пощадил для нашего спасения. Но Он и правосуден, на что здесь же доказательство, ибо милость сия к нам стоила ужасной смерти Сыну Божию. На время Отец небесный даже как бы отвергся и Его. Нас ли пощадит Он, если мы не заслужим пощады, и покровительства от Сына Его и если не позаботимся укрыться под сень креста Христова с грехами своими? Аминь.

Жажду!

Остановив, в утреннее богослужение, ваше внимание на вопле Спасителя, обращенном к Отцу небесному: Боже Мой, Боже Мой! почто Ты оставил Меня? – теперь я хочу, братие, остановить ваше внимание и на другом еще Его возгласе предсмертном, но уже не к Отцу небесному, а к человечеству обращенном: жажду! – О, сколько и в этом, хотя и не многосложном возгласе Божественного Страдальца слышится скорби и истомы душевной, а главное, как сейчас услышите, – как многознаменателен и сей вопль Спасителя, несмотря на свою краткость! Для слуха, просвещенного разумением таин Божественных, в этом малом слове целая и длинная проповедь. – Жажду! Что, думаете, хотел этим возглашением выразить умирающий Жизнодавец? Только ли то, что Его мучит смертельно обыкновенная жажда? Конечно, и это. Но с другой стороны предсмертный этот вопль Христов имеет более глубокий смысл. Этим воплем умирающий Праведник хотел торжественно заявить миру, что – пусть вражда и злоба людская вознесли Его на крест и Он истаивает, как воск, в муках крестных страданий, – тем не менее Он жаждет, смертельно жаждет и теперь спасения человеческого. Итак, спеши, – кто желает, – утолить жажду Спасителя – благочестивою ревностью о славе имени Его, правдою, чистотою жизни и т.д. И мир не без добрых людей: желающие благоугождать Богу всегда в нем были и есть. Но – увы! как во время оно на Голгофе злоба людская, вместо пития, могущего утолить жажду, напоила Содетеля всяческих оцтом и желчию: так и ныне как нередки люди, даже и между христианами, которые тоже чем большею частию хотят утолить жажду Спасителя своего, чем отвечают на любовь Его, хотящую и ищущую всем человеком спастися? Любовь наша к Нему не большею ли частью холодна и отравлена лицемерием, ложью, двоедушием, молитва рассеянна и горечью ропота на Бога исполнена, пощение... но о нем лучше и не говорить: какие мы постники? Дела милосердия, особенно любезные Христу, окислены в нас то тщеславием, то скупостью, то лицеприятием; труды на пользу общую исполнены честолюбия, своекорыстия и лишены честности. И все это, кроме того, не покрыто ли, как бы некоей плесенью, нашей леностью, нерадением? Так ли и тем должно утолять жажду Господа? Не тот же ли это оцет, с желчью смешан, для Спасителя нашего? Увы! А Он-то вопиет немолчно: «жажду». «Жажду вашего спасения, жажду от вас чистоты и святости, любви и милосердия, благих бесед и добрых дел. Жажду Сам и в лице меньших братий ваших». – Его воплю вторит голос братий наших: «Христа ради помогите!» И сердце истинного христиаиина слышит сей глас и в лице всех, Христа ради просящих, видит опять все Его же распятого Господа славы, скорбно вопиющего людям: жажду! И – спешит утолить Его жажду. А мы?! – О, потщимся, возл., и мы на сей подвиг утоления жажды Христовой – ревностью нашею о возбуждении в себе жажды праведности, мира, чистоты и святости пренебесной, и о том, да заменит она в нас жажду удовольствий, корысти и мирской чести и славы, нас снедающую. – Се – питие достойное Богочеловека! – Аминь.

Той язвен бысть за грехи наша и мучен бысть за беззакония наша (Ис.58:5)

Вот, други мои, плод рук человеческих. Вот благодарность от людей Богу. Се, во гробе, мертв, бездыханен, в мертвецех вменяется, в вышних Живый. Возмутительное явление! Недаром слово жид – слово бранное у нас ныне. Но брань, ругательство не есть еще доказательство правоты ругающегося. Жиды распяли Христа, но не бываем ли и мы подчас их подобниками в этом деле? Не словом и делом, – житием? И Христос, быв во время оно язвен за грехи наши и мучен за беззакония наши, не уязвляется ли и не терпит ли мук и ныне, чрез нас, благодаря нашей нехристианской жизни? – Вот праведный Иосиф и Никодим приступают к погребению распятого Сына Марии со страхом и трепетом. Мы же чего стоим и не плачем? За грехи наши умучен Сын Божий, Творец и Владыка наш. А нам как будто и дела нет до всего этого? Не хотим знать, сколько скорби Сыну Божию видеть доныне беззаконнующими тех, которые ценою крови Его куплены? Изъязвленный, оплеванный, обнаженный, Он стоит пред тобою и, указывая тебе на свои язвы, умоляет тебя сими самыми язвами не грешить больше. «Видишь, говорит, чего грехи твои стоили и стоют Мне». Ты же остаешься и пред самым гробом Его глух, как аспид, нем и безгласен. Он тебя учит: люби всех, как себя самого; а ты дня не проходит, чтобы кого не обидел, не оболгал, не оскорбил словом. Он тебя учит: не осуждай никого- ты же не знаешь, о чем еще и вести тебе речь в обществе, если не судить других. Он тебя учит: не любодействуй; ты же... Но кто изочтет все наши неправды перед Богом? И думаете, легко все это видеть за нами Сыну Божию после того, как Он за нас смерть восприял? О, не даром Св. Церковь воспоминает страсти Христовы ежегодно. В течение года действительно сколько оскорблений от нас Христу. А потому приступим, возлюбленные мои, к сей св. плащанице не как лишь к изображению Христову, а как к самому лежащему пред нами Христу Господню, не жидами, а нашими грехами распятому и воззовем Ему: нас ради и нами, нашими грехами, распинаемый Господи Иисусе! помяни нас, егда приидеши во царствии твоем. Грехи мира вземый и на кресте пригвоздивый! и наших согрешений рукописание раздери, Христе Боже, и спаси нас. Аминь.

Не правда ли братие, на первый раз даже трудно и понять, как это случилось, что такой великий Праведник, как Господь наш Иисус Христос, и такой великий Благодетель рода человеческого, каким Он всюду являл Себя пред народом иудейским, и опять такой любимец черни, что она тысячами текла за Ним всюду и о хлебе забывала, слушая Его учение, почему и встретила Его при входе в Иерусалим с великим торжеством, – и вдруг сей великий Пророк, скажем иудейский, осужден ныне и так торжественно, в виду и на глазах всего почти народа иудейского, на смерть как злодей, и предан смерти, без всякой попытки со стороны народа к Его защите? Пусть Пилат и книжники решились погубить Христа. Из них первый был язычник; а книжники из зависти преследовали Христа. Но простой-то народ, те, у коих Он всех больных поисцелил и для которых был лучше отца всякого, они-то чего неистовствуют? они чего вопят пред Пилатом: распни, распни Его!? О, вот вам, други мои, и глас Божий – глас народа! Вот вам и миромь решили! Но как же это случилось, что от мира вышло такое неправедное решение? Ответ мы находим у св. евангелиста Матфея. В то время, читаем у него, как Пилат колебался осудить Иисуса на смерть, видя Его невинность, архиереи и старцы наустиша народы, да испросят Варавву, Иисуса же погубят. Это-то вот наущение и было причиною, что невежественный народ забыл все благодеяния Божественного Учителя и до того обезумел в своем неистовстве (толпа всегда неистова, когда возмущается), что всю вину Христоубийства принял на себя лишь, возопив пред Пилатом: кровь Его на нас и на чадех наших! – Таким образом дело объясняется очень просто. Фарисеи и книжники, те потому решились на Христоубийство, что Христос с своим Божественным учением стал им поперек пути и возбудил в них против Себя зависть, а зависть и злоба на что неспособны, особенно при споспешествовании сатанинском, как в настоящем случае? А народ по невежеству своему решился на такое кровавое дело. Известно, толпа! Шепнул один подстрекательное слово, польстив при этом ей, – искра брошена и поднялся неугасимый пожар. Ничего святого толпа народная не знает и знать не хочет обыкновенно в подобных случаях. Мирское сборище положительно безумеет. – Внимайте сему, братие, и ныне тем паче, так как ныне почти все дела у вас решаются все «миром» и сходами.. Не допускайте же, чтобы люди злонамеренные, кто бы они ни были, вертели вами по своему. А для этого старайтесь всякое дело всегда обсудить сперва сами и обсудить по-божьи. «Как мир, так и я», это из гнилых гнилое основание. Что мир по-божьи решит, с тем вот нельзя не соглашаться; а наперед говорит: «как люди, так и я!» непростительный грех. На то и собрания общественные, чтобы сообща были обсуждаемы на них разные вопросы; каждый должен независимо от других высказывать на них свое мнение, по совести, как пред Богом. Почему христианский сход непременно бы, по доброму, должен начинаться всегда молитвой и вестись чинно: так как дела схода тоже священнодействие – священнодействие правды, суда и милости. Гнев, ярость, хула, крик, споры, не должны иметь ни под каким видом места на христианском сходе. Допущено последнее – не жди толку: потому что Бог далек от такого сборища, где не любовь, а нестроение, раздор. Не говорим уже о сходах людей пьяных: пьянство на сходе, решения схода, на вине основанный, тоже святотатство, кощунство. «Лучше не ходить на подобные общественные собрания», говорят иные. Неправильно, други мои. Уклониться от мирских, общественных дел нельзя; это тоже, как воину бежать с поля битвы. Видя общественные непорядки, тем внимательнее будь каждый к делам общественным. Иначе ты уклонишься, другой, третий тоже: что в конце? – «Не слушают трезвого слова?» Не может быть: послушают, только настой, чтобы начальствующий наблюдал порядок. А не наблюдает: заставь его наблюдать, сперва просьбой а потом и угрозой и наконец жалобой. Между тем для противодействия злу, постарайся вокруг себя составить кружок, но только непременно во имя правды и во славу Божию. В противном случае не будет над тобой благословения Божия. Разделение на партии, желание одной партии восторжествовать над другою, пролазничество и т.п. – мерзость перед Господом.

Говорю, возлюбленные мои, о таком обыденном, по-видимому, предмете в такой великий день потому, что беспорядочность общественных сходов и собраний повсюду выходит из границ вон, и зло бесправия, произвола, всевозможных, злоупотреблений, растет и принимает ужасающие размеры. Церковь поэтому не может относиться равнодушно к этому делу. Она знает по опыту, сколько зла, зла страшного, может наделать кривосуд народный, община, руководимая духом партий, происков и своекорыстия. Вот жертва народного непостоянства, мирского кривосуда: Сына Божия, и Того не пощадили они. А Церковь во все времена сколько страдала от буйства черни и неправды людской?!

О, Божественный Страдальче! Даруй мир мирови Твоему. Аминь.

Велик, братие, день нынешний. Он был некогда днем решительной и окончательной борьбы, борьбы не на живот, а на смерть, между двумя царствами, царством тьмы и царством света. Сатана, посрамленный некогда Иисусом в пустыне, к настоящей поре успел распалить сердца врагов Христовых самой сильной против Него злобой, до такой степени, до какой человек сам собой никогда не в состоянии и дойти. Представители царства сатаны из людей до того наконец поддались влиянию его, что злоба их против Провозвестника правды и добра, Христа Господня, вышла совершенно из границ не только умеренности и приличия, а даже и здравого смысла. Так: умер Христос на кресте и похоронен. Чего бы им, кажется, более? Нет, злоба людская и умершему не дает покоя: она и тут кидает в Него оскорблением, называя Его пред Пилатом льстецом, обманщиком почему гроб Его утверждает печатью и приставляет к нему стражу. Не помогло и это удержать Жизнодавца во гробе: злоба людская прибегает к подкупу, дает страже деньги, только бы она не говорила правды; решается так. обр. не наругаться лишь над правдой вообще и Божеской в особенности, но и бороться с ней. Да. Иметь все доказательства, что воскрес Христос и однако, во что бы то ни стало, стараться не допустить сему событию огласиться в народе, – дальше сего куда идти человеку в своей злобе и неправде? Но пока злоба людская ругалась так над высшей правдой и любовью, Сын Девы в то самое время (какая радость!) поражал в конец исконного врага нашего – сатану. Сей, услышав вопль Единородного: Боже мой, Боже мой! почто Ты Меня оставил? только что наконец уверил было себя, что сей Иисус никак не Сын единородный Богу Отцу, ибо иначе разве Он оставил бы Его? и что – он сатана – вот-вот восприимет к себе на вечное жительство в преисподних ада душу Праведного, как вдруг темницы ада освещаются и пред сатаною и полчищами его является единородный Сын Божий, ипостасно, единолично с душею человеческою содиненный. Обомлела сила вражия, увидев душу Иисусову, – поняла свою ошибку. Любовь Божественная восторжествовала наконец над злобою сатанинскою. Сатана увидел это, и вот он связан, узники его, которые проникнуты были верой в грядущего Мессию, изведены вон из темниц ада: ад разрушен. Страшно отселе для демонов ими Иисусово, невыносимо и нестерпимо знамение честного и животворящего креста. Рыщут, правда, духи злобы и поднесь по вселенной, но уже не как князи, а как разбойники. Пленяют они лишь добровольно им предающихся, не как прежде, когда ни одна душа не могла избежать адских узилищ. – По одержании победы над сатаною Спаситель, торжествуя, препровождает души ветхозаветных праведников в райские обители и за тем, душа Его самого возвращается к своему телу, лежащему во гробе, и вот оно оживает и само одухотворяется. Попрана напоследок и смерть, – Христос воскрес. «Мир вам!» вещает Он тут ученикам Своим, явясь им по воскресении и мир, сходяй с небеси и превосходяй всяк ум, объемлет радостотворным трепетом сердца их. Окрыленные Божественным всепрощением, благоволением и благодатью, они текут после сего с непостижимым мужеством к народам и племенам, неведущим Бога, с проповедью о Распятом, с словом мира, любви, правды, свободы, братства и т.д., и слово их, казавшееся на первых порах безумием миру, с течением времени приемлется с любовью царями и мудрецами языческими и целыми народами. И тако Победитель ада и смерти явил Себя наконец и Победителем греха и всего зла, внесенного в мир грехом первого человека, или вернее диавола.

Радуемся же, братие! Радуйся, новый Израилю! «Смерти празднуем мы ныне умерщвление, адово разрушение и иного жития вечного начало». Поим Господеви слава Тебе, Победителю ада и смерти! – Аминь.

Конец годового круга