Посвящение¹

Мм. Гг.!

Первую лекцию позвольте мне посвятить не книге и науке, не спорам ученых и свидетельствам авторитетов, а вам и себе, имеющим «делать» саму науку. Я так бы и хотел озаглавить свою первую лекцию: посвящение.

Этим названием обозначают иногда возведение в ту или другую иерархическую степень и церковную должность. Но, я не соединяю с своим термином такого значения. Смысл, в котором я употребляю слово «посвящение», скорее близок к тому, в котором его берут влюбленные поэты.

Предметом моего «посвящения» будет круг тех лекций, которые вы услышите от меня, как преподавателя Догматического Богословия.

Кому же, спрашивается, «посвящается» этот «предмет?» – Вам, конечно, прежде всего. Вам, т. е. третьему и четвертому курсам Московской Духовной Академии.

Но не вам одним, а всей Академии, по крайней мере, в идее или лучше, в лице двух ее курсов.

Этим я отнюдь не хочу сказать, что меня должна слушать «вся Академия», а лишь то, что я должен работать на целую Академию, не считаясь с тем, посещает ли меня «вся Академия» или один курс, два курса или два человека.

Наконец, круг моих лекций «посвящается» всякому верующему и мыслящему человеку. То, что будет читаться здесь, в аудитории, должно быть слышимо во всех уголках христианского образованного мира. Этого требует достоинство не лектора, а школы и – с чем также, полагаю, согласитесь вы – важность занимаемой мной кафедры. Подобно сыном Кореевым, я могу воспеть: услышите сия вси язы́цы, внушите вси живущий по вселенной…², воскликнут вкупе с Исаией: слыши небо и внуши земле…³, сказать вместе с Григорием Богословом: внимайте народы, племена, языки, люди всякого рода, всякого возраста… внимайте мне все небесные силы…⁴

Я сказал: «всякому верующему и мыслящему человеку». Не просто верующему, но и мыслящему в то же время человеку. Для полного успеха, в занятиях Догматическим Богословием не достаточно, как одной веры, так и чистой мысли.

Недостаточно веры, потому что верующему, но не мыслящему слушателю довольно срама, где он может учиться догматам Церкви. Зачем ему – Академия? Ему нужен амвон, а не кафедра, проповедник, а не профессор.

Недостаточно также и мысли. Пусть мыслящий, но не верующий студент, которому требуется только знание и не нужно назидание, поступает лучше в Университет, занимается дифференциальным исчислением, определением веса атома водорода и т. д. Что может дать ему Духовная Академия? Что может сказать ему Догматическое Богословие?

На фронтоне Платоновой Академии было начертано: да не входит сюда не знающий геометрии. Над дверями моей аудитории могла бы стоять такая надпись: пусть уходит отсюда не имеющий веры и не желающий мыслить.

Вера и мысль, таким образом, нам нужны одинаково, чтобы с успехом «делать» нашу науку, как водород и кислород, чтобы составить воду. Тогда каждому из верующих и мыслящих людей могут дать что-нибудь и мои догматико-богословские лекции.

Вы, быть может, ждете от меня «нового слова» или как еще выражаются теперь, «нового откровения?» Нет, я не скажу его. Восемнадцать слишком веков тому назад было сказано человечеству это, старое уже теперь, но и вместе вечное слово, дано миру новое в собственном смысле откровение. Все же, что пыталось потом и пытается теперь заменить его собой, оказывается жалким лепетом, слабой искрой, в сравнении с оглушительным раскатом грома, с ослепительным блеском молнии.

Отказываясь от «нового слова», как откровения каких-то новых вечных истин, я не отрекаюсь от нового возглашения или употребления этого слова, поскольку оно входит в аппарат нашей науки.

Скажу наперед, что это употребление не будет также исходить из своеобразной интерпретации христианства, потому что для меня священно и не устарело то его понимание, которое носит имя Православия.

Я призываю вас, поэтом, не «к реформированию христианства», не к «корректуре церковного вероучения», как это делается на Западе (либерально-протестантской теологией) и у нас отчасти (неохристианством), но к положительному религиозно-научному творчеству, к живому и сознательному восприятию уже данного Самим Богом Откровения, к глубокому проникновению в богочеловеческую сущность христианского благовестия, к действенно-любовному усвоению православного вероучения.

Отсюда задача моего преподавания заключается не только в сообщении известного цикла знаний, но и что гораздо важнее, в претворении моего предмета в целое религиозное мировоззрение, в христианский образ мыслей, в церковную систему убеждений.

Понятно, что аргументация, преследующая последнюю цель, не может быть школьно-трафаретной, но должна прокладывать себе новые пути в области богословской мысли. И ее целепригодность обусловливается не столько формально-логической правильностью, хотя и это не маловажно, сколько согласованностью ее со всеми основными потребностями человеческой психо-натуры.

Я надеюсь, что такая постановка Догматики, при которой будут иметь место, как тексты Св. Писания и ученые цитаты, так и богатые сокровища векового опыта церкви и ее отдельных великих боговедов вместе с духовно-культурными приобретениями человечества вообще, найдет себе сочувствие у аудитории и даст мне возможность осуществить, давно лелеемую всеми заинтересованными в прогрессе нашей науки людьми, реорганизацию Догматического Богословия.

Я должен еще поблагодарить слушавшее меня на пробных лекциях студенчество за тот теплый прием, который я встретил тогда и который доселе служит для меня залогом нашей будущей дружбы.

Нужно ли говорить, с каким замиранием сердца ожидался мной этот «экзамен на профессора!?»

Подобное чувство испытывает, вероятно, «молодой батюшка», из крестьян, вернувшийся из школы священником к родному храму, – чувство, не знакомое «поповичу», природному семинаристу, с пренебрежением, иногда третирующему апостольское служение «иерея». С умилением взирает этот бывший «Микитка», а теперь всем приходом величаемый «отцом Никитой», на знакомые стены храма и все ему кажется таким новым, большим, необычайным.

В одинаковом свете является и передо мной эта аудитория, бывшая в мое студенчество читальней, в которой я провел не мало часов, впитывая в себя книжную мудрость…

Как бы ни было различно то и другое положение: и тогда, и теперь, и вас, и меня может одушевлять общая идея великости совершаемого нами дела. Ведь не даром Академия называется «высшей школой». Не напрасно, конечно, студенчество считается «золотой порой» жизни.

Это объясняется, не тем, разумеется обстоятельством, что академист приобретает право на занятие лучших должностей, на получение высших окладов и т. п. привилегий, или что студенту, в особенности стипендиату, как содержащемуся «на казенных хлебах», ничего не остается делать, как только «лежать», да «плевать в потолок». Такая «хлебная» точка зрения не достойна, как богословской школы, так и ее студента.

«Высшей школой» Академия является, потому что она поднимает своих питомцев на такие высоты богословского знания и умственной жизни вообще, до которых не только семинария и другие нижестоящие школы не доводят, но к которым по выходе из Академии, быть может, не суждено вернуться и многим из вас. Здесь справедливо, с некоторым понижением тона, сказать: «блажени очи, видящие яже видите» и от себя прибавить: и уши, слышащие, яже слышите.

В самом деле: обремененный семьей и заботами «батюшка», затерявшийся где-нибудь в лесных дебрях, которому иногда нечего почитать, кроме «Епархиальных Ведомостей», разве не хотел бы он сесть здесь, с вами рядом и питаться из полного блюда богословской науки, а не подбирать только крох, падающих с академических кафедр на страницы провинциальных изданий?

Или сельскому «педагогу», застрявшему у глухого проселка, разве не хотелось бы, хоть на один час вознестись сюда, чтобы подышать чистым воздухом знания, а не гнить заживо в атмосфере микробных интрижек?

Да и из вас немногим лишь удастся устроиться в Москве или другом подобном культурном центре. Остальные должны будут разместиться не только по Ярославлям, но и по Пошехоньям, где появление «профессора» – целое «событие», а пять лекций не на день, а на целый год едва наберется.

«Золотой» студенческая пора оказывается не потому лишь, что в большинстве случаев она совпадает с юностью, временем расцвета физических и психических сил человека, но и потому еще, что благодаря подъему на вершины знания, благодаря постоянно испытываемым мыслью всевозможным толчкам, в студентах с особенной силой раскрывается сознание своей личности, своего человеческого достоинства, своей свободно-творческой сущности.

Приобщенный к высшей культуре, человек уже не удовлетворяется имеющимися у него традиционно воспринятым образом мыслей. Он хочет сам, лично убедиться во всем, построить свое, собственное мировоззрение, тревожно ищет решения «проклятых вопросов» в области мысли, «новых путей» в сфере жизни.

И вот, тогда-то аудитория становится каким-то пылающим горном, в котором плавится благороднейший металл человеческой души, стремясь отлиться в те или другие формы, какой-то творческой студией, где гений каждого высекает из себя определенный тип, а вся школа превращается в подлинный «храм науки».

Тогда и профессор, произвольно или непроизвольно, выступает участником в вашей работе, в установке вашего мировоззрения, в формировке ваших убеждений, становясь как бы старшим архитектором или скульптором, своего рода маэстро, образ мыслей которого учит и заражает, и влияние которого, подобно влиянию центральной электрической станции, ощущается на всех, даже промежуточных и периферических пунктах.

Следует ли мне жалеть, что мои лекции, с такой явно выраженной тенденцией – не только сообщать знания, но и содействовать выработке убеждений, приходятся не на первый и второй курсы, когда самостоятельная мысль только пробуждается, а на последний и предпоследний годы вашего пребывания в Академии, когда высшее образование, а с ним вместе предполагается и кладка мировоззрения по крайней мере в основных чертах, близится к концу и уже не «за горами, не за долами» – предназначенная для каждого из вас общественная деятельность?

Несомненно и тот (возможный), и другой (существующий) порядок имеет свои преимущества.

В первом случае, при благоприятном воздействии моих лекций на вашу мысль, они могли бы помочь вам возвести фундамент для своей последующей стройки, указать для вашего творчества тот путь, по которому оно должно направляться, чтобы достигнуть определенных положительных результатов.

Но это преимущество парализуется равным ему неудобством. Закладываемый фундамент, впоследствии, при продолжающейся работе, мог бы быть сдвинут одним ударом или разобран по камешку. Творчество, поставленное только что на известный путь, легко могло бы быть выбитым из своей колеи. Неопытная в начале мысль и не достаточно обширная ориентировка в науке – слишком ненадежная почва, чтобы на ней можно было с успехом насаждать имеющее питать нашу жизнь религиозное миросозерцание.

Не то нужно сказать теперь.

Если мысль кого-нибудь из вас продолжает сладко дремать под теплым покровом детских верований, на мягком возглавии традиционных взглядов, то хочется, чтобы мои лекции, в числе прочих могли служить новым толчком для ее пробуждения.

Но, если кто успел уже проснуться и даже построить себе мировоззрение, то и ему не мешает лишний раз взглянуть в зеркало Догматического Богословия, вновь осмотреть свою работу, чтобы убедиться, все ли одинаково исправно и крепко, не требуется ли какой пристройки или даже перестройки.

Возможен и третий случай, для меня наиболее удобный. Ваш духовный мир находится в самом процессе созидания. Ваша мысль вместе с другими психическими способностями кипит в тигле творчества. Конечно, не человеку принадлежит творческое слово «да будет» и не нам с вами – установление духовной «субботы». Однако, несомненно, в создании внутреннего мира нам принадлежит известная доля участия, за которую мы являемся ответственными.

Что же требуется, в таком разе от меня, как преподавателя православной догматики? Мне не нужно, как в первом случае, будить вас, трясти за плечо, толкать под бока и звать на работу: вы уже на ней. Мне следует лишь с любовью друга и внимательностью доброго помощника подойти к вам и постараться открыть перед вами, в золотом футляре православно-догматического учения, идеальный план миросозерцательного зодчества.

Позвольте мне, в заключение, использовать два сравнения – притчи: одно главным образом, для вас, другое – для меня, поскольку и «посвящение» это, как сказано в начале, касалось вас и меня.

Я вижу себя на огромном заводе, разделенном на семь мастерских – аудиторий, в которых изготовляются электрические лампочки. Одни из них начинают только отливаться, другие скоро будут готовы совсем. Пройдет год и последние должны будут вспыхнуть феерической люстрой или отдельными звездочками в широкообъемлющих стенах русской церкви. Лампочки, это – вы. Желаю вам самим гореть жарче и другим светить ярче. О себе же скажу так. На ступеньках храма мудрости сидит «учитель». Его окружает «толпа», по рядам которой рассеяна небольшая горсть «учениковъ». Он говорит всем о Боге и душе; о начале и конце всех вещей; о времени и вечности; о правде и любви. «Толпа» зевает и постепенно отходит назад, а группа «учеников» продвигается вперед и сжимается плотнее вокруг «учителя». И тогда «учитель», поднявшись во весь рост и окинув взглядом предстоящих, воскликнул: не надо мне многотысячной толпы, с меня довольно и одного ученика. Так каждому педагогу приятнее иметь одного ученика, чем миллион слушателей.