Слово в день тысячелетия блаженной кончины св. Мефодия, архиепископа Моравского, просветителя славян

Произнесено студентом М. Д. Академии А. Шостьиным в Академической церкви, 6 апреля 1885 года

«Поминайте наставники ваша,

иже глаголаша вам слово Божие,

ихже взирающе на скончание жи-

тельства, подражайте вере их»

Евр.13:7.

Так заповедал христианам св. апостол Павел и Православная Церковь наша, верная заповеди апостола, свято хранит и чтит память всех своих наставников, потрудившихся на поприще евангельской проповеди. И теперь, мы собрались в этот храм, по призыву нашей Церкви, чтобы достойно почтить память одного из таких наставников, – равноапостольного Мефодия, который вместе с братом своим св. Кириллом, самоотверженно трудился в деле благовестия славянским народам, трудился до самой кончины своей, проследовавшей в настоящий именно день, тысячу лет тому назад.

Однако же, если мы всмотримся глубже в приведенную заповедь ап. Павла, то мы едва

ли решимся похвалиться всегдашним и точным исполнением ее. При ближайшем рассмотрении этой заповеди, мы можем различить в ней следующие три главные мысли: 1) завещание просто только помнить и не забывать своих наставников; 2) завещание внимательно взирать на скончание их жительства, разумеется, – взирать не только на конец их жизни, но на совершение всего их жизненного подвига, наконец, – 3) увещание подражать их вере, – вере, конечно, живой и действенной, появляющейся в соответственной деятельности на благо и спасение ближних.

Что касается первой мысли в апостольской заповеди, то здесь осуществление ее не представляет особых трудностей, и мы можем не обинуясь сказать, что в этом, мы выполнили ее совершенно добросовестно. Само собрание наше в этом храме ясно уже свидетельствует о том, что мы не забыли своих первонаставников; напротив, мы все поспешили достойно почтить память их и тем засвидетельствовали свою признательность им.

Более затруднений для своего осуществления представляет вторая мысль апостольской заповеди, – внимательное рассмотрение жизненного подвига наших ссв. наставников. Множество житейских забот и так называемых, срочных занятий, не терпящих отлагательства, отнимают у нас слишком много времени, так что мы не всегда имеем возможность предаваться внимательному рассмотрению поучительной жизни и деятельности великих наставников. А между тем, будучи более затруднительным, это рассмотрение в то же время и более полезно для нашего нравственного усовершенствования, потому что из него мы можем вынести для себя весьма много поучительного, чего не дает нам простое воспоминание о наших наставниках. Поэтому, если во всякое другое время, срочные занятия не позволяют нам углубиться в такое рассмотрение, то посвятим ему, по крайней мере, настоящие минуты.

Ссв. братья, Кирилл и Мефодий, были дети высокопоставленного Солунского вельможи, по имени Льва. Старший из них, Мефодий, получив хорошее домашнее воспитание, посвятил цветущие годы своей молодости военной службе и достиг уже здесь высоких должностей: именно, – был поставлен правителем целой области Славяно-греческой. Но мирская слава не привлекала Мефодия; его благочестиво-настроенная душа стремилась к более возвышенным подвигам и деятельности. И вот, он покидает мир и удаляется в смиренную иноческую обитель, устроенную на горе Олимпе, где всецело предается аскетическим подвигам монашеской жизни. И эту-то подвижнически-уединенную жизнь Мефодий проводил до того самого времени, когда по просьбе греческого императора Михаила III, должен был вместе с братом своим Кириллом выступить в качестве учителя христианской веры.

Совсем иными путями Божественное провидение подготовляло к апостольской деятельности младшего из братьев, – Кирилла, называвшегося в мире Константином. Уже с детских лет, он обнаруживал необыкновенно любознательный ум и серьезное настроение мыслей. В школе он превосходил всех своих товарищей не только природными умственными способностями, но и усердием к занятиям, и вследствие этого, он, – по замечанию древнего жизнеописателя, – «спеяше паче всех ученик в книгах» (Паннон. житие Кирилла). С особенной любовью, он предавался чтению слова Божия и изучению отеческих творений, преимущественно творений св. Григория Богослова. Но, естественно, юный ум Кирилла не все мог постигнуть в глубокомысленных произведениях этого великого богослова; и в таких-то случаях, когда Кирилл не понимал наиболее трудных мест в сочинениях любимого св. отца, он плакал безутешно и изливал свою скорбь пред Господом. И Господь внял пламенным мольбам любознательного юноши. Он даровал ему наилучших учителей по тому времени, – Льва, знаменитого своими математическими и философскими познаниями и Фотия, известного по своей обширной всеобъемлющей учености, сделавшегося впоследствии Константинопольским патриархом. Под руководством таких-то наставников и довершил свое образование юный Кирилл, обучаясь у них вместе с малолетним тогда императором Михаилом, с которым он вступил в тесную дружбу.

Хотя дружба с императором, блестящие дарования и образованность открывали Кириллу прямой путь к богатству и высоким почестям в свете, однако он отказался от всего этого ради любимых своих занятий Божественной наукой. Первоначально, он вступил в духовное звание и принял скромную должность библиотекаря при храме св. Софии; а вскоре затем, он и эту должность оставил, тайно удалившись в один пустынный монастырь, и только по настойчивым просьбам друга императора и покровителя своего Феоктиста Логофета, он возвратился в Константинополь, чтобы принять там должность учителя философии (за что получил впоследствии прозвание Философа).

Так подготовлялся к просветительной деятельности своей равноапостольный Кирилл.

Уже из этих первоначальных обстоятельств жизни ссв. братьев хорошо выясняется все различие их внутреннего склада, их характера и умственного направления. Видно, что св. Мефодий имел натуру по преимуществу практически деятельную. Все внимание его было направлено почти исключительно на совершение аскетических подвигов, которые и сами по себе свидетельствовали уже о его сильной нравственной воле, но в то же время и еще более укрепляли ее. Напротив, св. Кирилл обнаруживал необычайную склонность к жизни теоретически-созерцательной. Занятия Божественной наукой были для него положительной необходимостью. Ради них он оставил саму должность учителя философии и перешел к брату своему на Олимп, где ничто, за исключением разве только молитвы, не отвлекало его внимания от любимого дела. И на такое различие в направлении духовной жизни ссв. братьев отнюдь нельзя смотреть, как на дело простого случая; напортив, оно имело чрезвычайно важное решающее значение для всей судьбы славянского христианства, – и потому в нем нельзя не признать премудрого действия Божественного промысла. Без гибкого, в высшей степени развитого ума Кирилла не было бы славянской письменности, не было бы и славянского перевода священных и богослужебных книг; с другой стороны, без сильной энергичной воли Мефодия, закаленной первоначально в военных, а потом, – в аскетических подвигах, дело славянского перевода Библии и славянского богослужения погибло бы на самых первых же порах.

Но обратимся к апостольской деятельности ссв. братьев среди славян и мы увидим фактическое подтверждение сказанному.

Апостольские труды Кирилла и Мефодия начались собственно с того времени, как славяно-паннонские князья, во главе с Ростиславом, не видя пользы от католических священников, обратились к греческому императору Михаилу и патриарху Фотию с просьбой прислать к ним таких наставников, которые научили бы их самих и их народ истинам христианской веры на их же родном славянском языке. После соборного совещания, император избрал на этот подвиг благочестивых Солунского братьев, так как им, как Солунянам, хорошо были известны, – язык и быт славян. Дав согласие на этот подвиг, ссв. братья решились, прежде всего, сделать общедоступным для славян само слово Божие и церковное богослужение. А так как у славян до того времени совсем не было еще письменности, то они должны были составить саму азбуку славянского языка, – что и было сделано ученым Кириллом. Затем уже после первого опыта перевода свящ. книг на этот язык, ссв. братья отправились в славянские земли. Там они начали свою деятельность с того, что повсюду стали устроять богослужение на славянском языке и обучать детей и юношей славянской грамоте и Св. Писанию, чтобы приготовить славянских же пастырей. Воодушевляемые апостольской ревностью, они в продолжении четырех с половиной лет переходили из одной славянской области в другую с проповедью о божественной истине на понятном для всех языке. «И ради быша Словене слышаще величия Божья своим языком», – говорит летописец Нестор. Рады были Славяне, но слишком не рады были этому немецкие епископы и священники, духовно властвовавшие тогда над ними. Воспитанные в папских преданиях, немецкие учители утверждали, что славить Бога можно только на трех языках, – еврейском, греческом и латинском, так как и известная надпись Пилата на кресте Спасителя была сделана на этих только языках. Напрасно старался св. Кирилл доказать всю неосновательность подобных рассуждений; невежественному немецкому духовенству неизвестно было значение разумных доводов. Оно послало донос римскому папе Николаю, который и потребовал к себе славянских просветителей. Не исполнить требования папы было для них невозможно, потому что страна, в которой они проповедовали, признавала свою церковную зависимость от Римского престола. Во время самого путешествия в Рим, ссв. братья должны были еще в Венеции выдержать жестокий спор с латинским духовенством за правоту своего дела. Прибыв в Рим, они не застали уже в живых папы Николая; а преемник его, Адриан II, не видел для себя никакой пользы в том, чтобы притеснять славянских учителей, которые к тому же явились в Рим с священным даром, с мощами св. Климента Римского. Поэтому, он принял их очень радушно и не только не запретил славянского богослужения и перевода свящ. книг, но даже предал анафеме их упорных противников, назвав их «пилатниками» и «треязычниками». Между тем, св. Кирилл, изнуренный уже прежними многочисленными трудами, заболел в Риме еще сильнее. Предвидя близость своей кончины, он принял схиму и со смертного ложа своего убеждал Мефодия не оставлять дела, начатого у славян. Затем, помолившись Господу об уничтожении «триязычной ереси» и о процветании истинной церкви, он скончался 14 февраля 869 года.

Исполняя завещание брата, Мефодий снова отправился на место прежних трудов своих и скоро был посвящен папой в архиепископа Паннонского. Теперь-то злоба немецких епископов на Мефодия достигла своего крайнего предела; они стали преследовать его с изумительной настойчивостью и ожесточением. Возбудив против него германского императора и моравского князя Святополка, они успели заточить его в Швабию, где тиранили его с такой жестокостью, что сам папа называл впоследствии их жестокость «превышающей свирепость диких зверей». Тщетно св. страдалец просил своих мучителей отпустить его в Рим для суда у папы: его не пустили и он должен был томиться в заточении целых два года с половиной, пока, наконец, папа Иоанн VIII не узнал о таком своеволии немецких епископов и под угрозой отлучения, не заставил их освободить невинного страдальца. А к тому времени, наконец, и сами Моравские славяне ясно сознали всю несправедливость тех усилий, с какими немецкие епископы старались удержать их под своей властью. Они прогнали от себя этих епископов и просили папу прислать к ним Мефодия. Просьба их была исполнена; Мефодий сделался архиепископ Моравским, – и «от того дня, – по словам жизнеописателя, – вельми начат рости Божие учение… и Моравска область пространити начат» (Паннон. житие Мефодия). Но ненависть и своекорыстие немецких епископов не могли оставить св. Мефодия в этих мирных трудах его на пользу веры и государства Славян. Они донесли папе, что Мефодий отступил от истинной веры, что он неправильно учит о св. Троице и что само славянское богослужение он совершает, потому что не желает признавать зависимости от Римского престола. Поверив этой клевете, папа запретил Мефодию совершенно славянское богослужение и самого его потребовал в Рим, чтобы испытать веру его. Снова должен был маститый старец отправиться в Рим, чтобы защищать там свое святое дело. Доказав свое правоверие и получив от папы разрешение совершать богослужение на славянском языке, он возвратился в Моравию. – Но изобретательность немцев еще не истощилась. Они распространили в народе молву, будто греческий император и патриарх сильно гневаются на св. Мефодия за его сближение с папой. Когда же и эта ложь их изобличалась, они вторично обратились к князю Святополку, и вторично успели вооружить его против Мефодия.

Так, до самой кончины своей (6 апреля 885 года), св. Мефодий должен был терпеть гонения и скорби за свои апостольские труды; и поистине, только его неослабная энергия и сильная воля, подкрепляемые Божественной помощью, могли при таких обстоятельствах довершить дело перевода Св. Писания на славянский язык, и отстоять славянское богослужение против всех ухищрений со стороны врагов его.

Таков образ великих первонаставников славянских, ссв. Кирилла и Мефодия. О, если бы этот величественный образ навсегда запечатлелся в сердцах наших и все черты его сделались для нас, как можно дороже и привлекательнее! Тогда, несомненно, для нас облегчилось бы и выполнение указанной заповеди ап. Павла в ее высшем третьем моменте, в котором она представляется наиболее трудной, – трудной, но не непосильной.

Конечно, не во всех подвигах, мы можем подражать ссв. Кириллу и Мефодию. Не все мы, напр., способны принять на себя обет монашеской строго-подвижнической жизни; не все мы в силах подъять на себя и труд евангельского благовестия неверующим язычникам. Но, ведь, апостольская заповедь о подражании наставникам вовсе и не требует от нас возвышения до совершенного равенства с самими первообразами, каковое возвышение действительно было бы для нас непосильно. Поэтому, как бы ни был поразительно высок образ славянских просветителей, однако в нем не трудно отметить такие черты и стороны, в которых мы все должны и, несомненно, можем подражать им.

И прежде всего, как питомцы высшей духовной школы, мы ищем теперь для самих себя возможно большего общенаучного образования и развития; а в то же время, каждый из нас имеет в виду сделаться, впоследствии, руководителем такого же развития и для других своих ближних. И вот здесь-то, – как в настоящем стремлении к собственному развитию, так и в предстоящей деятельности на просвещение и развитие ближних, – мы все должны следовать св. философу, – Кириллу, который, сущность и цель всякой науки, поставлял в «приближении разумом к Богу и уподоблении Ему добродетельной жизнью»¹. Такой взгляд на науку приличествует и каждому верующему человеку, и только при таком именно взгляде на нее, мы получим от нее истинное и всестороннее удовлетворение высшим потребностям своего духа, – насколько, разумеется, оно возможно для нас в пределах.

этого мира; равным образом, при таком только взгляде, мы доставим возможность и другим получить от научного развития желаемое удовлетворение.

Но, кроме общенаучного образования, мы стремимся теперь, – и даже по преимуществу, – к образованию специфически-христианскому, да и сама просветительная деятельность наша будет иметь характер не столько общеобразовательный, сколько именно христиански-образовательный. – Несомненно, что и в этом отношении равноапостольные наставники точно также должны служить для нас достоподражаемыми образцами и притом такими, подражать которым мы имеем полную возможность. И во-первых, в основу собственного своего христианского образования, они полагали, как мы это видели, непосредственное тщательное изучение слова Божия и святоотеческих творений; отсюда они почерпали святые истины православной веры и к источникам чуждым для этого не обращались. Спрашивается: что препятствует и нам следовать их примеру? А между тем, к крайнему прискорбию, мы должны сознаться, что очень нередко, желая уяснить для себя истинно-христианское учение по тем или другим вопросам веры, мы обращаемся уже не к слову Божию и не к писаниям богомудрых церковных учителей, а к сочинениям инославных богословов, преимущественно, – римско-католических и протестантских, в надежде путем сравнения и сглаживания их противоположностей определить учение истинное, православное. Конечно, этот путь представляется более легким и доступным, чем путь самостоятельного изучения Православия по его первоисточникам; он не требует такого умственного напряжения, какое потребно для правильного уразумения большей части библейских догматических положений и глубокомысленных святоотеческих произведений. Но зато он и более скользок, и далеко не всегда приводит к желанной цели; потому-то не на него указывали своим ученикам и славянские первоучители.

Наконец, что касается христианско-образовательной деятельности в отношении к другим, то и здесь ссв. Кирилл и Мефодий дают нам прекрасный урок своим собственным примером. Вся просветительная жизнь их, все труды и подвиги, подъятые ими для научения Славян истинному христианству, запечатлены подлинно-апостольской ревностью по вере своих ближних, и именно, – по вере разумно-сознательной и свободной. Эта именно святая ревность побудила их предпринять многотрудное дело перевода на славянский язык Св. Писания и церковного богослужения. Больно было славянским апостолам видеть таких христиан, которые благодаря стремлению католического духовенства держат их умы в рабской покорности своему авторитету, оставались в полнейшем неведении относительно божественного учения; болело любящее сердце их при виде этих несчастных, к которым, не смотря на их христианское имя, вполне были приложимы слова Спасителя: «вы кланяетесь, Его же не весте» (Ин.4:22). И вот, великие просветители славянского народа употребили, с своей стороны, все усилия к тому, чтобы дать ему возможность уразуметь божественную истину, делающую человека духовно-свободным (Ин.8:32), уразуметь ее из ее чистых первоисточников, – Св Писания и церковного богослужения. И они оба не пощадили ни сил своих, ни спокойствия для этого в высшей степени гуманного подвига, не убоялись вступить из-за него в борьбу с своекорыстием и невежеством немецкого духовенства, не устрашились самих пыток жестокого заточения. Не налагает ли все это на нас прямой и священной обязанности, – всеми силами своими способствовать тому, чтобы вера наших ближних, особенно тех, для которых нам придется быть руководителями и наставниками, была отнюдь не слепой, а непременно разумно-сознательной, чтобы они достаточно понимали божественные истины, возвещенные в св. Писании и наглядно выраженные в церковном богослужении, – словом, чтобы все они всегда были способны «дать отчет о своем уповании» (1Пет.3:15).

Будем же просить и молить наших наставников ссв. Кирилла и Мефодия, чтобы они возбудили в нас пламенную ревность к подражанию их вере и дали нам силы трудиться, по примеру их, на созидание собственного спасительного просвещения и просвещения наших ближних. Аминь.