Отношение Римского правительства к религиям вообще и к христианской в частности

Что касается римской правительственной системы по отношению к христианству, то эта система вообще была терпима, а в это время потворствовала разным религиозным учениям и культам, поддерживала их, возвышала, старалась местных богов переселить в Рим, давала им государственное значение. Чем же объяснить, что это правительство явилось таким фанатичным по отношению к христианству? Во-первых, тем, что правительство отражало настроение общества и народа. И собственно не правительство начало гонения, – гонения начались прежде среди народа, а затем вслед за народом увлеклось гонениями и правительство. Правительственная система была такова, что хотя она представлялась, по-видимому, терпимой, но с христианством не могла ужиться, потому что это не была веротерпимость, основанная на уважении к религии, а это была практическая терпимость. Римское правительство, как известно, на все высшие проявления человеческого духа, на науки, искусства, на религию, смотрело с практической, государственной точки зрения; оно покровительствовало им не потому, что считало их высокими, достойными, а потому что находило их полезными для государства. И всякую религию Римское правительство поддерживало настолько, насколько она представлялась полезной для государства. Отсюда весьма понятны эти две стороны, которые совершенно объясняют терпимость Римского правительства к другим религиям и ненависть к христианству. Во-первых, еще исстари в Риме утвердилось и, по мере завоеваний, дошло до развития в императорскую эпоху то положение, что нужно покровительствовать древним религиям, а новые религии не нужно допускать в общество, потому что древние религии имеют установившийся характер, а новые волнуют народ, поэтому древние религии нужно утверждать, а новым противодействовать. Во-вторых, Римское правительство признавало и поддерживало национальное начало в религии. Завоевывая различные страны, правительство позволяло удерживать национальные религии и даже, желая ближе привязать завоеванные страны к империи, нередко возводило национальные религии в общегосударственные. Но Римское правительство решительно не могло понять религию, отрешенную от национального начала. Все древние религии отличались именно национальным характером: одна религия у известного народа, другая у другого, эта хороша для одного народа, а эта – для другого и т.д. Еврейская религия хотя возвышенная, единая истинная религия, но все же и она имела национальный характер. Одно христианство отрешилось от всякой национальности и с самого начала объявило себя всемирной общечеловеческой религией, призывающей к себе все народы. Но этого последнего свойства Римское правительство никак не могло понять; это видно из того, что когда некоторые римские государи (главным образом Галлиен) желали дать некоторую терпимость христианству, то само христианство хотели поставить на эту почву, т.е. связать его с какой-нибудь нацией, приурочить к какой-нибудь национальности, и так как это оказалось невозможным для христиан, которые были из всех наций, то Галлиен в своем указе изобрел особую нацию: gens christiana, которой он первый и позволил пользоваться терпимостью в Римской империи.

Мы указали две причины гонений на христиан со стороны римского правительства: 1) правительство в этом случае шло рука об руку с народом и обществом, в народе, в высшем обществе было много предубеждений против христиан и правительство не разделяло этих предубеждений. Народ требовал строгого суда над христианами, и правительство должно было в некоторой мере удовлетворить это требование. Так, мы увидим, что правительство вначале было не инициатором гонений на христиан, а оно только следовало за тем возбуждением, которое прежде подготовлялось в народе и в обществе. Затем: 2) мы указали, что в самом взгляде Римского правительства на религию заключались причины того, почему к другим религиям оно относилось терпимо, а к христианству – нет. Римское правительство смотрело на религию с практической, с государственной точки зрения, то есть оно ценило в религии то, что религия служит нормой, обуздывающей народные страсти. Но в этом отношении правительство придавало особенное значение религиям старым, уже укоренившимся и связанным с особым национальным положением. Закон римский покровительствовал религиям: 1) стародавним и 2) национальным. Христианство не подходило ни под тот, ни под другой разряд. Христианскую религию Римское правительство не считало учением старым, а называло ее новым суеверием – nova superstitio; а зетам, она не связывала себя ни с какой национальностью и находила себе последователей из всех народов. Это другая причина, почему Римское правительство должно было поставить христианство в исключительное положение.

Затем, допущение в Римской империи иноземных культов признавалось лишь под некоторыми условиями: 1) требовалось, чтобы введение каких-нибудь иноземных культов в империю совершалось с ведома и с разрешения сената, 2) требовалось, чтобы при введении иноземных культов соблюдались официальные обряды, установленные собственно в старой римской религии, так называемые ceremoniae Romanae, которые в Римской империи имели не только религиозное, но и политическое значение, 3) требовалось, чтобы религии, вновь распространяемые в империи, становились в мирное отношение к другим, уже прежде утвердившимся здесь культам, чтобы всякая религия рядом становилась с другой религией. Христианство не удовлетворяло ни одному из этих условий. Во-первых, оно распространялось без всякого соизволения, определенного правительством или сенатом. Сохранилось в христианстве сказание, которое передает в своей апологии Тертуллиан, что будто бы еще при Тиверии, вследствие донесения Понтия Пилата, правителя Иудеи, сам Тиверий хотел сделать сенату предложение о включении И. Христа в число богов; но это предложение не было принято сенатом. Это известие едва ли точно; во всяком случае, христианская религия в продолжение почти всех трех веков не имела от Римского правительства никакого дозволения на распространение в империи, да и не нуждалась в этом дозволении. Христианство впервые возвестило в своих апологиях перед Римским правительством то положение, что религия, не подлежит внешней, светской охране государства, что государство заведует внешней жизнью людей, их гражданскими отношениями, а дело совести, дело религии есть дело личное, дело каждого человека, которое не подчиняется никаким распоряжениям правительства. Это самое заявление могло показаться странным и даже дерзким в глазах Римского правительства, да и вообще в глазах язычников. В древнем мире вообще дело религии связывалось с делом государства. Область религии не считалась самостоятельной, отдельной от жизни народной и государственной; а в Римской империи, в которой преимущественно развилась идея государственной власти, религиозная жизнь считалась тесно входящей в область государства и подчинялась ей. Право религиозное – jus sacrum – входило в область так называемого права публичного, государственного – jus publicum. Поэтому-то само заявление христианских апологетов, что религия должна составлять область исключительную, не подведомую государству, могло казаться и странным и весьма опасным, так как будто бы требовало такого положения вещей, которое доселе и вообще не принималось ни в одном из государств и в особенности несогласно было с принципами римского императора.

Затем, распространяясь в Римской империи, христианство вовсе не думало входить в какие-нибудь сделки или соглашения с другими религиями и культами, ни даже с общеобязательными официальными обрядами и церемониями старой римской религии. Христиане одинаково отвергали все другие религии и культы с их обрядами, кроме собственных своих идей и обрядов. Такое отношение христиан ко всем религиям казалось язычникам не только противорелигиозным, но и противогосударственным – с римской точки зрения. Это убеждение получило особое значение во времена императоров, когда появились так называемые римские религиозные церемонии в честь императоров. В это время самое важное место среди других религиозных церемоний получил культ императоров, имевший не только религиозное, но и государственное значение. Этот культ выродился в Риме самым естественным и самым последовательным образом. Дело в том, что в римском народе, который по преимуществу жил идеей государства и выработал саму идею государства, эта последняя должна была получить высшую религиозную санкцию, и это было еще в прежние времена, до императоров, в период Римской республики, когда религия имела государственное значение. Поэтому римским императорам придавалось высшее государственное значение, особенно в эпоху императоров. Сначала стали обоготворять гений императора. Так как всякий человек, по учению язычников, имел своего гения, то и император имел гения; а так как личность императора считалась высокой и священной, то и гений императора должен был почитаться преимущественно перед другими богами империи. А потом уже это почитание гения императора перенесено было на его личность, сначала на личность умершего, а потом на личность живого. Затем, вследствие раболепства и испорченности нравов в этой время в империи, дело дошло до того, что не только стали обоготворять хороших императоров, но и безнравственных и деспотов; стали обоготворять императорских любовниц, жен, детей и т.д. Таким образом, создался известный культ императоров: в честь их совершались известные праздники, известные церемонии. Христиане ничего этого не допускали: не дозволяли клясться именем императора, считали за грех являться на праздники в честь императоров, совершать курения, жертвоприношения, преклоняться перед императорскими статуями. Все это казалось не только оскорблением римской религии, но и оскорблением Величества, делом опасным не только в религиозном, но и в государственном отношении.

В Риме был такой порядок, что весь культ подчинен был государственному контролю, и все религиозные церемонии состояли в ведении сначала особого сенатора, заведовавшего религиозными культами, а потом императора, который назывался pontifex maximus, верховным жрецом, руководившем всеми религиями. И это самое, что христиане объявляли религиозную область совершенно независимой от государства и не подчинялись в своих обрядах, в своем культе ни сенатору, ни государям, это самое распространившись между язычниками, внушало понятие о христианстве, как об учении противогосударственном.

Еще более это возбуждение против христианства усиливалось тем, что христианство не только не подчинялось общим, официально установившимся в Римском государстве порядкам, но и относилось нетерпимо ко всем другим религиям. Как мы уже сказали, Римское правительство готово было терпеть разнородные религии, но под тем условием, чтобы они мирно уживались одна с другой, чтобы они спокойно становились одна подле другой; и все другие религии охотно подчинялись этому требованию, потому что еще раньше между этими религиями установились такие отношения, что всякая религия считала себя связанной лишь с известной национальностью, годной лишь для этой нации, и вместе с тем допускала, что у другой нации может быть другая религия, что одна религия хороша для греков, другая для египтян, третья для сирийцев и т.д. Поэтому из древних языческих религий одна религия легко уживалась рядом с другой религией, и нередко устанавливались отношения и сделки между религиями очень странные; например, во время войны, которая поднималась между разными народами, бывали случаи, что известный народ не только посылал официально за помощью, но и приносил жертвы богам той страны, с которой он воевал, дабы, так сказать, и богов чужой страны задобрить в свою пользу. И Римское правительство нередко так делало, что по завоевании этой страны переносило ее богов в Римский Пантеон; желая крепче связать известную страну с империей, подчиняло ее общегосударственному порядку.

Таким образом, древние языческие религии легко уживались одна с другой и в Римском Пантеоне свободно и легко могли стоять рядом боги различных стран и наций. Но христианство не допускало никаких сделок, никаких мирных соглашений с другими религиями. Христианство отрицало все другие религии, считало их положительно ложными и возвещало о себе, что оно есть всемирная религия, которая должна распространиться по всем странам, и призвана вытеснить все другие религии. Такие притязания были необычайны в древнем языческом мире.

Как мы уже упоминали, только одни лишь иудеи считали только собственную религию истинной, а все другие ложными. Иудеи не только в религии, но и в бытовой жизни отделялись от других народов, опасались оскверниться при соприкосновении с языческими культами. Поэтому иудеи, которые распространились в это время по всем странам, и вне пределов Римской империи и в пределах ее, держались особняком. В свою очередь за это иудеи возбуждали против себя ненависть и презрение. Так как иудеи держались в стороне от других народов и от остальных классов населения Римской империи и относились к ним с отвращением, то в это время, т.е. начиная особенно с первого века, предубеждение в Римской империи против иудеев усилилось. С политической стороны все частные возмущения, которые поднимали иудеи против Римского правительства, считались плодом фанатизма иудейской религии. Оно отчасти так и было. Иудеи ожидали пришествие Мессии, восстановление своего царства и в смысле духовном и в смысле политическом. Поэтому они часто восставали против Римского правительства, и последнее, в свою очередь, об иудейской религии сначала, в первом веке при Нероне, и во втором при Адриане, составило такое представление, что эта религия нетерпима, фанатична, опасна для государства в том отношении, что фанатизует своих последователей и восстановляет их против общегосударственного строя. Поэтому и на иудеев в это время были нередко гонения со стороны правительства. А христианство сначала в представлении греков и римлян не отделялось от иудейства, представлялось сектой, вышедшей из того же иудейства, и разделявшей все дурные стороны иудейской религии и национальности.

Далее, до языческого общества и до Римского правительства стали доходить такие слухи, что христианство и между евреями считалось сектой самой презренной, самой опасной, и что христианство еще более проявляло нетерпимости по отношению к другим религиям и иудейству. Хотя иудеи считали одну свою религия истинной, но иудейство все-таки находилось в тесной связи с известной национальностью; а христианство, отвергая все языческие религии, и иудейство считало религией отжившей и, как мы говорили, не связывало себя ни с какой национальностью, проповедовало, что ему предназначено господство над всем миром. И христиане пропаганду вели гораздо ревностнее и оживленнее, нежели иудейские прозелиты. Иудеи также старались привлечь к себе последователей из разных стран, но делали это большей частью тайными, хитрыми способами. Но христиане с одушевлением рассылали своих миссионеров по всем странам; эта пропаганда казалась очень опасной.

Затем, христиане не только не скрывали, но напротив, заявляли свои враждебные отношения к другим религиям. В апологиях христианские писатели, защищая христианство, довольствовались не только защитой своих верований, нравственности христианской, но вместе с тем делали и самые резкие нападения на языческие верования, на образ жизни язычников, на языческую науку, литературу, философию и т.д. Во всем этом язычники видели признаки нетерпимости, фанатизма, и считали себя вправе относиться враждебно к христианству. Точно также, когда возбуждались гонения, когда христиан призывали на суд, требовали от них объяснений по делу религии, христиане нередко так резко перед самим Римским императором, перед судом относились к официальной римской религии, что, понятно, это казалось очень дерзким и очень возбуждало язычников. Эти резкие заявления христиан против язычников, и на практике – на судах, и в литературе – в апологиях, были действительно заявлениями такого рода, которых бы не потерпело никакие правительство и никакой народ, если бы какое-нибудь учение позволили себе высказываться против установившихся верований, против официально признанной религии и т.д. Христиане, хотя вообще были людьми мирными, хорошими подданными, но там, где дело касалось их религиозных убеждений, они становились такими свободными, смелыми, резкими, а это казалось язычникам опасным фанатизмом, возмущением против правительства и т.д.

Затем, и в образе жизни христианское общество представляло много такого, что казалось язычника фанатичным и опасным. Христиане уклонялись не только от общепринятых народных праздников, но даже от тез праздников и собраний, участие в которых официально требовалось правительством, например, от праздников в честь императоров. К некоторым сторонам гражданской жизни христиане – хотя не все, но многие – относились отрицательно, например, не любили идти в военную службу, на войну, не только потому, что она вела к пролитию крови, а это противоречило христианским убеждениям, как это тогда казалось идеально настроенным христианам, – но и потому что служба в войсках необходимо соединена была с соблюдением римских государственных и религиозных церемоний, а христиане от этого удалялись. Точно также некоторые христиане удалялись даже от заседаний в сенате, от службы в суде на том основании, что положение в сенате или в суде ставило христианина в затруднение невыносимое для его совести: он не только должен был принять участие в деле неправедном и противном его совести, но и становиться во враждебное отношение к своим единоверцам, скрывать свои убеждения среди других людей, несогласных с его убеждениями. А эти уклонения от службы гражданской и в особенности военной, от церемоний, которые имели и религиозное и государственное значение, – эти уклонения христиан опять могли представляться опасными в глазах Римского правительства.

Затем, хотя в смутном виде доходили до язычников слухи о самой сущности христианского учения, – что также должно было тревожить Римское правительство, – что христиане ожидают наступления какого-то нового царства Божия на земле. Христиане, конечно, понимали это царство в духовном смысле, а язычник придавали этому ожиданию политический смысл, думали, что христиане стремятся к ниспровержению старого государственного порядка и к основанию какого-то нового царства. Слухи о том, что христианство проповедует свободу, братство людей – хотя опять-таки эта проповедь в те времена держалась на почве чисто идеальной, и во имя свободы христиане не осмеливались и не считали возможным отрицать различие сословий, проповедовать освобождение рабов от господ и т.д. – но уже в самом принципе своем эта проповедь о свободе и братстве казалась опасной, потому что от слов можно перейти к делу, от принципов дойти и до осуществления этих принципов; а в Римской империи, в которой весь государственный порядок держался на деспотизме и рабстве, в Римской империи, где был крайний раздор между сословиями общества, где на сто миллионов населения считалось около 60 миллионов рабов, даже и на словах проповедь о свободе могла казаться соблазнительной и опасной, а тем более, когда язычники замечали, что действительно между христианами отношения сословий и общественных классов под влиянием их идей если не прямо меняются, то смягчаются под влиянием проповеди о всеобщем братстве и свободе, что очень многие христиане рабовладельцы отпускают своих рабов на свободу, а в иных случаях, хотя господин продолжал удерживать при себе рабов, но отношения между ним и рабами устанавливались мягкие и гуманные, и это казалось соблазнительным, опасным прецедентом для других рабов, остающихся в рабстве у язычников.

Таким образом, естественно христианство представлялось опасным для Римского правительства и по своему религиозному характеру и по отношениям его к общегосударственному порядку, установившемуся в старой Римской империи.

Вот те причины, вследствие которых и правительство Римское очень скоро присоединилось к тем фанатичным отношениям против христиан, которые первоначально возникли в низших классах, а потом проникли и в высшие классы языческого общества. И вот причины, благодаря которым поднялись самые жестокие гонения в первые века.