Слово на 19-е февраля: [Произнесено в 1871 году в академической церкви]
Произнесено 19 февраля 1871 г. в академической церкви.
Молю тя о моем чаде, егоже родих во узах моих Онисима,
иногда тебе непотребнаго, ныне же тебе и мне
благопотребна, егоже возпослах тебе: ты же его,
сиречь мою утробу, приими (Флм.1:10–12).
Вся Россия привыкла именовать возлюбленного Монарха своего Освободителем, и настоящий день, день вступления благочестивейшего Государя на престол, по воле его стал первым днем гражданской свободы для многих миллионов наших братий и соотечественников. Десять лет уже исполнилось, как совершилось это великое дело для земли русской, – и совершилось, при благословении Божием, единодушным порывом самодержавной власти и добровольного жертвоприношения владельцев, мирно. Благословим Господа Вседержителя, вся управляющего своим промыслом и призвавшего решительную мысль и дело, во время, когда все уже созрело для исполнения великого начинания.
Благочестивый зритель судеб России не может не остановиться вниманием своим на том, что день сей церковью посвящен воспоминанию об апостолах Архиппе, и Филимоне и Апфии. Филимон – это один из владельцев, ап. Павлом просвещенных верою Христовою, которого раба, Онисима, тот же Апостол, будучи в узах в Риме, приобрел для Церкви Христовой, и хотя сам был лишен свободы, но ходатайствовал за него пред его господином и в лице Онисима дает нам видеть едва ли не первый пример освобождения из рабства при содействии имени Христова. Апфия, прославляемая вместе с Филимоном, вероятно была его супруга. А Архипп, которого ап. Павел называет в послании к Филимону своим своинственником, был предстоятелем домашней Церкви и близким к Филимону.
Итак мы здесь видим, как еще прежде государственных распоряжений, еще под гнетом языческого правительства, рукою апостола, рукою узника, на основании учения Христова, в тиши мирного семейства, полагается первое зерно тех гражданских прав, какими впоследствии должно было наделить государство огромный класс рабов в империи римской, а потом и во всех народах христианских. Отсюда мы могли бы обозреть, как великое слово свободы нравственно-духовной, принесенное Иисусом Христом на землю, произведши свободу гражданскую, обошло разные области и народы, и наконец принесло свой плод в земле русской.
В настоящем случае я желал бы остановить внимание ваше на том, как в словах апостола, обращенных к Филимону с ходатайством за Онисима, предначертана была программа этого благотворного дела и как она была принята древнею церковью, чтобы отсюда можно было видеть отношение нашего времени к примеру апостольскому и древней церкви.
Молю тя о моем чаде. Апостол начинает свою речь прикровенно и не вдруг высказывает предмет своей просьбы. Онисим бежал от своего господина. Но ходатай, не именуя его, наперед старается расположить Филимона в его пользу. Молю тя о моем чаде. Можно было бы подумать что дело идет действительно о сыне его по плоти, если бы не было известно, что апостол был девственник. Продолжая прикровенную речь апостол прибавляет: молю о чаде, егоже родих во узах моих. Итак тот, за которого он просит, его сын по духу, сын недавно рожденный, рожденный во время его заключения в Риме, следовательно для отца тем более дорогой, чем менее сам он может об нем позаботиться. Кто же это? Апостол решается наконец назвать его имя: Онисима. Как, Онисим? мог сказать господин его. Это тот негодный Онисим, который бежал от меня? Да, продолжает апостол: Онисима, некогда тебе непотребнаго. Я знаю, что он тебя оскорбил, причинил тебе ущерб. Ты его господин, ты по законам государства властен над его жизнью и смертью. Он точно не был полезен тебе. Но это прежде; теперь не то. После того как оне возродился благодатью, и по действию той же благодати стал сыном моим, не устыдившись уз моих, не соблазнившись моим стесненным положением охотно принял на себя иго Христово, теперь он тебе и мне благопотребен. Во-первых, благопотребен тебе. Я сознаю прежде всего твои права на него, и зная его могу хорошо видеть, какую пользу может он принести тебе, моему споспешнику или сотруднику (ст. 1) в Евангелии. Он полезен тебе, но не в том уже смысле, в каком мог ты рассчитывать на его силы и способности прежде, как мирской его господин, – а полезен тебе как служителю Евангелия. В том же отношении он стал благопотребен и для меня. Но, прибавляет Апостол, возпослах его; я возвращаю его тебе. Tы же его, сиречь мою утробу, приими. Возвращаю бежавшего от тебя, возвращаю к тебе, его господину, но не связанным, а добровольно являющимся с раскаянием. Он является к тебе, как сын мой, скажу более, как сердце мое. И еще усиленнее высказывает свое ходатайство за него: приими его не ктому аки раба, но выше раба, брата возлюбленна, паче же мне, кольми же паче тебе и по плоти, и о Господе (с. 16). Во Христе Иисусе получив свободу и усыновление Богу Отцу, он уже не раб, а брат наш; брат, по чувствам моим, особенно мне; но если дорог, как брат возлюбленный, мне, то, конечно, еще более тебе, прибавляет Апостол с достоинством. Да он, духовно, уже перестал быть твоим рабом; он брат твой возлюбленный, и по плоти, как призванный из язычников, и в Господе, по вере в Иисуса Христа. Таким образом, и по внешним отношениям уже не должно оставаться ему твоим рабом; как сотрудник наш в Евангелии, он достоин именоваться и быть по всем правам возлюбленным братом твоим.
Так апостол постепенно своими убеждениями доводит Филимона не только до прощения вины бывшему его рабу, но и до необходимости признания его свободы и равноправности гражданской. Не расторгая насильственно гражданских отношений, не требуя от господина прямо, силою духовной власти, освобождения его раба, путем убеждения наперед приводит раба в недра Церкви, воспитывает его нравственно в духе евангельском, и уже тогда ходатайствует за него пред господином, или строже говоря, наводит его мысль на то, что теперь прежде бывшему его рабу уже нельзя оставаться рабом. Апостол прибавляет еще: я хотел его удержат при себе, чтобы он, вместо тебя, послужил мне в узах за благовествование: но без твоего согласия ничего не хотел сделать, чтобы доброе твое было не вынужденно, но добровольно (ст. 13, 14). Не смотря на всю вражду, какой вооружалась власть государственная против Евангелия при Нероне, не смотря на всю несправедливость и жестокость отношений, в какие поставлен был раб в государстве римском, апостол не хочет подавать повода ни к какому потрясению и нарушению гражданских порядков. Даровать свободу, отпустить раба своего на дело Евангелия пусть остается во власти господина.
И св. Филимон не потребовал новых побуждений к удовлетворению ходатайства апостола языков. Онисим получил свободу, и поставлен был в епископа, по древнему преданию, Верии Македонской. Оба Филимон и Онисим по трудам своим в благовествовании причислены церковью к лику апостолов.
Так осторожно, так мудро, но вместе и так усердно действовал Апостол в исходатайствовании своему сыну духовному прав гражданской свободы, которыми умел и сам пользоваться для дела Евангелия. И если мы вспомним, что древние государства все были основаны по порабощении большей массы народа небольшому кругу избранного общества, то можем судить, как благотворны были виды и стремления апостола языков для всего обновленного мира.
С распространением Евангелия более и более становились общими те великие идеи, которые должны были привести к облегчению участи отверженного класса рабов и уравнению их прав с прочими гражданами. Христианство проповедовало единство происхождения всего рода человеческого от единыя крове, – чистоту и невинность человека в начале, заражение его грехом и вследствие того распространение нравственных и физических бедствий во всем роде человеческом. Тогда явились и работы, как плод насилия, противного природе, как плод порабощения человечества виновнику греха. Теперь, Христос Сын Божий пришел на землю, чтобы уничтожить дела диавола; в Его царстве не должно быть греха; Он дарует нравственную и духовную свободу всем верующим во имя Его, всем усыновляемым Своему Отцу. У Него несть раб, ни свободь. Для всех одно крещенье, одна трапеза Господня. Потому в обществе христианском не могли уже сами по себе оставаться в прежнем виде отношения раба и господина, особенно когда по своим дарованиям духовным и достоинству нравственному раб получал в церкви место предстоятеля и учителя. – Все эти великие идеи зрели и распространялись с возрастающим обществом христианским; нравственные убеждения получали более и более силы; отношения чаще и чаще изменялись. Когда наконец, после вековой борьбы христианство восторжествовало над своим врагом и крест победил темные силы своего противника, тогда одним из первых распоряжений св. Константина В. было расширить сколько возможно в пользу рабов средства к достижению свободы гражданской. Тремя законами он отменил различные стеснительные условия, какими обставлено было это дело в языческой империи. И показывая источник своих нравственных убеждений в Евангелии, церквам предоставил право принимать объявления о свободе рабов. Благочестивые преемники Константина поддержали и расширили это высокоблаготворное дело. Пастыри церкви обращали благочестивое усердие своих чад духовных и собственное достояние церкви на искупление страждущих в рабстве, и представляя дарование им свободы как дело особенно богоугодное, располагали к тому господ, по крайней мере в их предсмертных завещаниях.
Но нужно было заботиться не об одном только улучшении внешнего положения этой несчастной половины семьи церковной. Умственное и нравственное состояние лишенных прежде благотворного действия просвещения требовало также всей заботливости церкви. Как глубоко сознавали эту насущную потребность достойнейшие предстоятели Церкви, мы можем видеть из пастырских наставлений великого святителя столицы восточной империи, св. Иоанна Златоустого.
Обращая внимание на множество рабов, которыми любили окружать себя знатные и богатые люди на площадях, на зрелищах, святитель константинопольский осуждал этот обычай. «Какая нужда во множестве служителей? – говорил он. -Никакой. Для одного человека достаточно и одного слуги. Но строго не спорю: пусть будет у тебя и еще один слуга. Если же ты собираешь многих, то это не человеколюбия ради, а из тщеславия. Если ты заботишься об их пользе, то не держи их в услужении у себя, но купив и обучив искуствам, так чтобы они могли содержаться на свои средства, отпусти их на свободу. А то, когда ты бьешь их, когда держишь в цепях, это уже не дело человеколюбия. Знаю, что этим я досаждаю слушающим: но что же мне делать? На то я поставлен, и не перестану об этом говорить, будет ли успех, или нет.» (Бесед. 40 на 1 посл. к Кор.). Заботясь о нравственном образовании рабов, святитель внушал: «да будет слуга наш научен обязанностям в отношении к Богу. Если рабов своих мы упорядочили, то и для нас менее трудности представить добродетель. Если они будут обучены в законе Божием, то не будут нас раздражать, не будут подавать повода к обличению, к гневу, к брани. А может быть ты и сам устыдишься своих рабов, когда они будут так хороши; и они помогут тебе и внушат тебе добрыя расположения» (Бесед. 45 на Деян.). «Всем известно, – говорил он в другом случае, – что рабы наши дерзки, необразованны, упрямы и не очень способны к обучению в добродетели: но это зависит не от природы, а от недостатка попечения о них господ. Никто ни о чем более не заботится, как только о том, чтобы они служили; если же кто попечется и о нравственности, то это в видах собственного спокойствия, чтобы не причиняли неприятности своим пьянством, воровством и т. п. Если и там, где смотрит отец, и мать, дядька, воспитатель, учитель, сверстники, где поддерживает человека достоинство благородного происхождения и многия другия обстоятельства, если и там едва ли кто избежит дурных сообществ, то что думать о лишенных всего этого, живущих с людьми негодными, обращающихся без страха с кем хотят, незнающих никакого надзора за их содружествами? При таких обстоятельствах трудно рабу быть хорошим человеком. При том же они не пользуются учением, ни внешним, ни нашим, (т. е. христианским)» (Бесед. 4 на посл. к Тит.). И вот одна из причин, почему ревностный святитель так настойчиво говорил об умножении церквей для сельского населения. Здесь еще мало было христиан в его время. В устроении храмов, в учреждении богослужения по деревням хотя бы и один раз в неделю, он видел лучше средство к обращению простого люда в веру христианскую (Бесед. 18 на Деян. Ап.). Вот почему и сам он заявлял пред своими слушателями константинопольскими желание оставить город и идти к сельским жителям и им проповедовать. «Сколько, вы думаете, – говорил он, – сколько братий ваших в деревнях нуждается в учении, да и самые их учители (т. е. простые сельские пастыри) нуждаются в этом. Но вы меня приковав держите у себя. Все на нас слагаете». (Бесед. 9 на посл. к Колосс.). Вот наконец причина, почему церковь требовала, чтобы рабы каждую субботу и воскресенье освобождаемы были от работ для посещения храма и наставления в благочестии, и эту заповедь признавала как апостольскую (Constit. Ар. VIII. стр. 33. Правила св. ап. Петра и Павла 1). Так улучшением внешнего быта, образованием, наставлением в законе Христовом св. Иоанн желал устроить временное и вечное благо меньших своих братий.
Обращаясь от времен древних к нашему времени и от стран отдаленных к нашему отечеству, и не имея нужды доказывать, что положение рабов в древнем языческом мире, и наших соотечественников, находившихся в крепостной зависимости, не одно и тоже; но тем не менее думаю, всякий с нами согласится, что дарование нашим братиям драгоценных прав гражданской свободы, как по источнику своему происходит из того же учения евангельского и по духу своему стоит так же высоко, как и дело первых христианских императоров; а по своей обширности и единовременному исполнению, и как не предложение только, но и действительное освобождение двадцати миллионов, стоит выше его. – Теперь остается церкви довершить труд нравственного и религиозного воспитания этих огромных масс народа. Все мы чувствуем великость этой задачи. Да не окажемся бессильны, и что еще хуже, нерадивы в ее выполнении. Это значило бы, что мы не достойны не только высокого служения, на нас возложенного, но и нашего времени. Призовем на помощь Господа, Освободителя душ наших, и в духе любви апостольской, взяв себе в пример ревность великих Отцов и пастырей Церкви, будем трудиться, каждый .по силам своим, для распространения в народе христианских начал жизни и утверждения наших братий в вере и благочестии. егоже возпослах тебе, ты же его, сиречь мою утробу, приими. – Аминь.