Св. пророк Даниил: очерк его века, пророческого служения и священной книги

Служение св. Пророка Даниила простирается чрез все продолжение Вавилонского плена; в его книге есть откровения, данные ему с одной стороны еще в первых годах царствования Навуходоносора, а с другой уже на третьем году владычества Кирова. Обстоятельства этого времени весьма важны в истории не только Евреев, но и всего рода человеческого. Это было не просто эпоха очистительного наказания иудеев пленом, но такое многознаменательное время, когда Ветхозаветная церковь была потрясена во всем составе своем и на время водворилась пленницею среди чуждого его мира языческого. Следовательно, нужно обратить внимание на современное Пророку состояние всего рода человеческого.

В духе язычников того времени замечается еще не только направление вообще религиозное, только язычески–превратное, но и довольно живая внимательность и чуткость к Божественному. Так, даже после века Даниилова, когда Мардохей, вопреки злоумышлений и надежд Амана, был почтен от царя чрезвычайной почестью, то в этом друзья и жена Амановы уже приметили десницу Бога живого, готовую поразить этого честолюбца, и возвысить Мардохея: начал ecu, говорили они ему, смирятися пред ним, падая падеши, и невозможеши ему отмстити, яко Бог живый есть с ним (Есф. 6:13). Так, о Данииле, возвещавшем недоведомые тайны, Навуходоносор и другие язычники говорили, что в нем «Дух святых Богов» (4:15; 5:11–14). Но язычество уже до того внутренне видоизменилось, что в языческих верованиях открывался иногда, вместо увлечения прежних времен или даже вместо естественной силы навыка и авторитета предания, один чистый произвол. Так, Навуходоносор воздвигает огромную статую и требует ей поклонения от всех подданных, под опасением грозной казни за противление его деспотическому произволу. Или же религиозно–языческие уставы доходили до очевидного и поразительного противоречия здравому смыслу, так что уже не могло быть никакого места искреннему верованию в подобные постановления безумия. Так, Дарий Мидийский издает указ о поклонении и молениях, в продолжении некоторого времени, только ему одному и сам же так связывается этим указом, что вопреки ему не может, при всем желании своем, освободить от казни невинного: самоназванный Бог, и притом предвосхитивший на время чествование от всех других богов, напрасно спорит с вельможами своими за Даниила и невольно выдает его ненавистникам, внутренне мучится, ночь не спит в беспокойстве за Пророка, будучи не в силах спасти его... Нелепость язычества здесь уже не прикрыта никакою личиною или обольстительным призраком, и следовательно язычество уже доходило до такой безжизненности, что не давало и ложного удовлетворения религиозным потребностям человека. Близко было время распадения язычества.¹ Неудовлетворенный и неуспокоиваемый в самых существенных потребностях своих, дух человеческий естественно должен был в миpe языческом предаваться или закоснению духовному, или же тяжелым недоумениям.

Внешние судьбы и перевороты языческого мира тем более располагали к недоуменным размышлениям. Еще недавно, по праву силы и насилия, Ассирияне преобладали над народами; по тому же праву, преобладание их подавил и на место его распростер свой деспотизм над миром – царь Вавилонский; этот последний, в свою очередь, при Данииле же должен был уступить деспотическое преобладание над миром Персидскому завоевателю. Судьбами царств и народов распоряжались и помыкали сила человеческая и произвол имеющих силу. И так, что же после этого мир сей? Что значит вся судьба и жизнь человеческая? Какой смысл и последствия всего бывающего в мире? Эти вопросы должны были, и в самом язычестве, невольно занимать и волновать, по крайней мере, высокие души. Так, именно великий завоеватель Вавилонский предавался недоумениям и размышлениям о том: что же будет за всем этим? К чему идет или ведется настоящий порядок вещей? Помышления твоя на ложа твоем взыдоша, говорил ему Даниил, чесому подобает быть по сих² (Дан. 11:29). И так языки, по крайней мере в лице высших своих представителей, начали с тоскою ощущать свое удаление от истины и недоумевать о своей судьбе. В таком состоянии язычников, – если они в самом деле не были оставляемы решительно на произвол случая и свой собственный, а напротив были готовимы Промыслом к лучшему, – благовременно и потребно было с силою напомнить им об истинном Божестве, о владычествующей всеми царствами и царями небесной Державе, возвестить об определенном и грядущем спасении всего мира. Что касается до иудеев, – они тогда были под великим гневом Божиим, были вне земли обетованной, без храма и жертв, под игом иноплеменной власти. Это должно было возбудить иудеев от духовного усыпления, которого до толе ничто не могло разогнать. И как отъятие дорогого, но злоупотребляемого или пренебрегаемого, предмета обыкновенно заставляет уже с любовью стремиться к нему и жалеть о нем: так разрушение сеновного устройства церковного, затемненного собственным его ветшанием и пороками избранного народа, могло более или менее оживить для веры спасительное значение этой законной сени. Действительно, известная песнь пленников Вавилона: на реках Вавилонских тамо седохом и плакахом, внегда помянути нам Cиона, – прекрасно выражает мысль об Иepycaлиме, как живо еще представляющем собою, для веры, небесную отчизну. Но возбужденной вере в обетованную благодать, предъявляемую в её образных видах и проявлениях, сейчас же потребны соответственная пища и опора; между тем сеновное устройство церковное представляло пока одни почти развалины. Посему требовалось, чтобы избранному народу, и в плену его, видна была непоколебимая держава Всевышнего Царя Израилева, и чтобы, в замен отъятых у Иудеев залогов грядущей благодати, было предложено вере новое удостоверение в непреложности обетований благодати. Правда, еще и прежде, при затемнении и значения образов ветхозаветных, были даны церкви (особенно через Исаию) многие почти Евангельские откровения о разных тайнах и событиях Христова пришествия и царства. Но надобно сказать, что у прежних пророков торжество грядущего Христа, имевшее открыться образно в избавлении иудеев от Вавилонского плена, и будущее явление лично Его самого представляются на одной общей картине и нередко черты того и другого сливаются в один образ (почему это было, мы уже³ знаем). Теперь, если, по Апостолу, и сами святые пророки в точности не знали, а только испытывали, на которое и какое время указывал в них Дух Святой, глаголавший о Христовых тайнах (1Петр. 1:?): то тем более для прочих членов церкви было недоведомо, вместе ли с избавлением их от Вавилонского плена или еще когда либо в дальнейших за тем временах – вполне откроется пришествие Христово и вообще обетованная Христова благодать. Должно сказать еще более: – Соединение у пророков предсказаний об избавлении иудеев от плена силою Христовою и о явлении самого Христа естественно располагало к ожиданиям явления обетованного Христова царства, именно, вместе с концом плена. Но вот этот плен, во время Даниила же, оканчивался; между тем, с самым возвращением иудеев из плена, не только не являлась обетованная благодать, но даже и самое сеновное феократическое устройство, в своем восстановлении после бедствий плена, было много беднее и бледнее прежнего. Одна за другой следовали, почти всемирные по тому времени, монархии, и Израилю не возможно было иметь даже гражданской независимости. Избранный народ, наследник всемиpных обетований, должен был разделять общую участь современных народов и царств, – быть предметом насилия и деспотического произвола преобладателей, и по своей внешней ничтожности он даже менее, нежели иной народ, мог надеяться когда нибудь совершенной самостоятельности. Следовательно, прежние столь обильные и светлые пророчества о временах благодати, не довольно разделенные у пророков от предсказаний о конце Вавилонского плена, не только не облегчали тогдашнего великого испытания для веры, но ставили ее еще в более трудный и тяжкий подвиг. Это было нечто подобное тому, если бы сироте взывающему к матери указано было известное место с намеком на радостное явление здесь матери, и однако на этом месте только еще яснее оказалось бы бедное его сиротское одиночество.... не увеличилась ли бы тягость его сиротства через самые прежние обнадеживания в свидании с матерью? Что и Ветхозаветная вера была в подобном тягостном положении со времен уже Кира – освободителя иудеев, ясное доказательство тому есть в книге самого Даниила. Сам Пророк, бывший конечно лучшим или первым из верующих того времени; вот что говорит о себе: в тыя дни, именно уже в третий год Кира, когда, следовательно, иудеи были уже возвращены в свою землю с покровительством им царя Персидского, и притом во дни, назначенные законом для торжества пасхального (первые недели первого месяца), в тыя дни аз Даниил бых рыдая три седмицы дней, хлеба вожделенного не ядох, и мясо и вино не вниде во уста моя, и мастию не помазахся до исполнения трех седмиц (10:2–3). Так–то, в таком–то расположении духа, был Пророк при конце плена, предрекая который прежние пророки только предавались восторгу, восхищаясь к созерцанию самой Христовой благодати! Вместо предреченного явления светоносного её лица с окончанием плена, Даниил мысленно видел свой народ – этот сонм избранных, по обетованию, чад Божиих, состоящим под зависимостию от Боговраждебного языческого мира, не имеющим достаточной силы и безопасности восстановить Святой град и храм, озлобляемым на своем священном наследии – в земле обетованной от недостойных пришельцев Самарии. Самый праздник пасхи, напоминая еще древнее славное избавление от Египетского плена, только усиливал в Пророке скорбное чувство настоящего жалкого и стесненного положения избранного народа, какое продолжалось и по возвращении из Вавилонского плена, – хотя прежние пророки, например Исаия, провидя окончание этого плена через Кира, с восторгом указывали притом и на открытие в Израиле благодатного Царства Божия. Удивительно ли, что Даниил, вместо радости пасхального праздника, – в тыя дни бе рыдая mpи седмицы дней и не вкушал хлеба вожделенного и проч? В таких мраках веры крайне потребен был для церкви свет новых откровений о грядущей благодати. И именно требовалось для веры, чтобы обетованная область благодати и спасения была по яснее прежнего разграничена от обстоятельств Ветхозаветной гражданской феократии: так как, собственно от недостатка такого разграничения, у прежних пророков, и происходило теперь особое затруднение для веры. Потребно было дать церкви определенное и обстоятельное путеводство на все время упадка древле процветавшей феократии: иначе же при упадке или унижении сеновного феократического порядка вещей, когда притом прежние пророчества о грядущем Христовом Царстве могли казаться относящимися к этому самому времени после плена Вавилонского, – Ветхозаветная вера необходимо оставалась бы без твердой опоры и на самых темных распутиях. Наконец вообще состояние тогдашнего человека было таково, что во 1–х, человек уже не успокаивался на одном непосредственном познании предметов и на предании, но начинала уже в нем пробуждаться потребность дознавать предметы отчетливою мыслью, рождались вопросы любоиспытательные. Доказательством тому – служит не только духовное любоведение, видное в Данииле, но и то, что даже Навуходоносор задавал себе вопросы о делах и судьбах мира. Это требовало такого Божественного руководства, которое отчасти и было бы преподаваемо по вопросам самого человека, отчасти давало бы ему самому выводить из своих внушений должные и нужные результаты или применения. Такому предначатию духовной самодеятельности в спасаемом человеке естественно было обозначаться, пред окончанием Ветхозаветного воспитания этого человека, какое было дано ему под непосредственным руководством Божиим. Во 2–х, человек еще и в естественном состоянии не вовсе лишился способности и приемлемости к начавшимся в Эдеме, и по падении отчасти продолжавшимся наглядным, доступным для чувств, явлениям из мира горнего: доказательство тому представляют Божественные откровения и явления, бывшие по свидетельству Данииловой книги и язычникам. Впрочем, земнородное естество, некогда светло отражавшее Божественные и духовные предметы, теперь является уже столь далеким от этих последних, что и великий Пророк при явлениях из духовного мира трепетал до крайнего изнеможения, продолжавшегося иногда на дни многи (8: 27). Такое состояние человека делало возможным и привлекало к спасаемому человеку Божественное руководство – правда, еще на Ветхозаветных началах, но уже одно из последних и заключительных в Ветхом Завете, – такое руководство, которое точнее определяло бы отношение к земному небесного и духовного. И так великому Пророку Даниилу, по его времени, предлежало вообще такое великое пророческое поприще. Относительно мира языческого, ему предлежало быть созерцателем и истолкователем, или самым органом небесного напоминания язычникам об истинном Боге и Владыке всего мира и о грядущем всемирном Царстве Его благодати. Для пленного же Божия народа он должен был явиться непоколебимым ничем орудием и провозвестником Державы Всевышнего Царя Израилева, благовестником непреложного спасения, неограничиваемого пределами и условиями сего мира и сей жизни, путеводителем их через свои пророчества на все примрачное время упадка древней феократии. И притом его назначение было такое, чтобы быть одним уже из последних служителей Ветхозаветного воспитания человечества, – таким, который предначинал бы уже духовное разумение, свойственное Новозаветным временам, и яснее открывал бы значение для земли небесного и благодатного.

Даниил, по своим личным достоинствам и по своим положению и обстоятельствам в жизни, совершенно соответствовал своему высокому и многостороннему пророческому назначению. Он происходил из знаменитого рода в иудейском племени – или из вельможеского или даже из царского (смотр. Дан. 1:3–6); отличался превосходными дарованиями и способностями, и в особенности любознательным и обширным умом (ст. 4). Он взят был в плен еще прежде разорения Иерусалима и в цветущей юности. Впечатления крайнего упорства и нечестия иудеев тогдашнего времени не могли еще преогорчить души его, как то видно напр. в Иеремии и Иезекииле). Но грозные суды Божии, совершавшиеся над избранным народом, должны были сильно действовать на юную размышляющую душу, глубоко смирять ее пред Богом и исполнять живым участием в бедствиях отечества. Поэтому, конечно, Прор. Иезекииль и поставляет Даниила в ряд праведников – ходатаев за грешных. В Вавилоне пленный юноша, вместе с тремя подобными ему товарищами, вскоре был отличен по своим необыкновенным достоинствам и избран, по распоряжению царскому, к придворному назначению. Трехгодичное высшее воспитание, при царском дворце, давало пищу его любоведению и служило к раскрытию его обширных умственных способностей (ст. 17); а жизнь и постоянное обращение между язычниками давали случаи к подвигам веры и верности отечественному закону Божия народа (ст. 8–16), – так, например, Даниил, с тремя своими товарищами, не хотел принимать пищи и с царского стола, чтобы не оскверниться язычеством⁴. Следствием того и другого было то, что Даниил, вместе с своими тремя друзьями, не только далеко превзошел туземных учеников и самих учителей успехами во всякой книжной премудрости, во всяком глаголе премудрости и умиления (1:17–20), но даже он достигал духовного и Божественного разумения недоведомых таин: разумен бысть во всяком видении и сониях (ст. 17). Посему–то Прор. Иезекииль хвалился и пред язычниками беспримерною мудростию Даниила и ею посрамлял языческую гордость. По окончании его воспитания сам царь испытал необыкновенные успехи его в книжной науке, – а вскоре имел случай дознать поразительным опытом и Божественную в нем премудрость (в истолковании известного Навуходоносорова сна). И Даниил поставлен был главою касты магов или мудрых, имеющей столь высокое значение на древнем Востоке и тогда особенно знаменитой мудростию в Халдейском царстве, и также одним из первых государственных сановников. Это чрезвычайное гражданское служение проходил Пророк не только при Навуходоносоре, но и при его преемниках (8: 27. сл. 1 ст.), хотя, может быть, не всегда находился при царском дворе (ст. 2.). Государственное значение его не пало, даже с падением не только Навуходоносоровой династии, но и самой Вавилонской монархии (ст. 2); он был в той же силе и при дворе Мидо-Персидском (ст. 6): Даниил управляше в царстве Дариееве и в царстве Кира Персянина.

И так Даниил, с достоинством и направлением великого и притом Богопросвещаемого мужа, находился постоянно при самом средоточии Вавилонской и Мидо–Персидской монархий, которых сила и власть простиралась тогда и на многие народы, а виды и замыслы – на весь известный тогда мир⁵. Следовательно справедливо можно сказать, что Даниил был при средоточии всего современного языческого мира. Ему было удобно обнимать судьбы и перевороты мира, располагающие (как уже мы знаем) к глубоконедоуменным размышлениям; ему было вполне известно все достояние языческой мудрости, и след. также недоразумения и вопросы язычника. Ему не могла быть не понятною потребность напомнить деспоту Востока о Всевышнем, державствующем над всеми царями и царствами мира; из книги его можем приметить, что он не опускал случаев явить пред языками славу небесной державы. (см. гл. 4 и 5.) и усиливался приблизить их к мысли о спасающей грешных благодати (4: 24). Потому он и оказался готовым и совершенным органом для Духа Божия к тому, чтобы для самого языческого мира отчасти преподать, отчасти истолковать откровение славы и власти Божией, сосредоточившей все свои планы в грядущей благодати.

Далее, – как иудей и как истинный сын Ветхозаветной церкви, Даниил при царском дворе, при государственных делах, – взорами, воздыханиями и молениями веры обращался и стремился к опустошенному Сиону, к разрушенному храму (6:10). И так как с высоты внешнего положения его в плену и с его внутренними – умственными и духовными очами, ему точнее и поразительнее, нежели кому другому, были видны тогдашнее ниспровержение сеновного церковно – гражданского порядка феократии, унижение и бессилие Израиля: то понятно, какой тяжкий подвиг должна была выдерживать его вера в обетования, не имея пред собою обычных и нужных в Ветхом Завете опор и залогов. Изучил он и Писания прежних пророков, вникал в обетования Божии и знал из св. книг, что число лет, определенное на скончание запустения Иepyсалимля, есть именно семьдесят лет (9: 2). Однако и в то время, – как это число годов Вавилонского плена уже исполнялось, – Даниил, по поводу этих же самых обетований Божиих об избавлении иудеев, до того озабочивался участию избранного народа, или, что тоже, делом веры и церкви, что устремлялся только к одному – еже взыскати молитвы и прошения в посте и во вретищи и пепеле (9: 3). Видно, государственный и Богопросвещенный мудрец не много находил cooтветствия великим обетованиям Божиим в современном ходе дел и событий. Мало того, – уже и по возвращении иудеев из плена, ему, при средоточии политического мира, свойственно и близко было видеть и понять, что перевороты политические вовсе не клонятся не только к возвышению, но и к полному восстановлению избранного народа; что при движениях и стремлении народов к преобладанию одного над другими по единственному праву силы и удачи, горсти иудеев неминуемо предлежали одни угнетения и опасности порабощения, вместо предреченного торжества над всеми врагами. Ничем иным нельзя изъяснить той сокрушительной скорби Пророка, которая в третий год Кира до того овладела его душой, что он забыл и о Празднике Праздников – (Пасхи), отстал от покоя, пищи и пития на несколько недель (о чем выше уже имели мы случай говорить). Услыши Господи, вопиял Даниил, о неисполняющихся надеждах и назначении избранного народа – услыши Господи, очисти Господи, вонми Господи и сотвори, и не закосни Тебе ради, Боже мой, яко имя Твое призвася во граде твоем и в людех твоих (9: 19). Живое участие любви в положении своего народа увеличивало подвиг его веры, так что он возвышался до общения ходатайственной Христовой любви к грешникам: Тебе Господи, правда, нам же стыдение лица, говорил праведник, приписывая пред Богом и самому себе (без сомнения не иначе, как во Христе, или по предощущению Его ходатайства за грешных) всенародные грехи, – согрешихом, беззаконновахом, Господи ... не на наши правды уповающе повергаем моление нагие пред Тобою, но на щедроты Твоя многия, Господи (ст. 8.15.18).

Так на самом себе во всей силе испытал Даниил не отступную, томящую нужду веры в торжественных явлениях власти и силы Всевышнего Царя и Бога Израилева, в новых удостоверениях о непреложности обетований, в новых откровениях благодати, и именно таких, чтобы будущие собственные её блага и проявления, предреченные от пророков, яснее разграничить от Ветхозаветных образов благодати в гражданских видоизменениях или в благах жизни сей и чтобы, на все продолжение темного для Ветхозаветной веры времени, – именно на время народного изнеможения и упадка феократии, сообщить точное и обстоятельное путеводительство. Тяжко было праведнику это испытание от современных великих затруднений и потребностей веры. Но в тоже время, усиленным подвигом веры, смирения, молитвы, любви, он возвышался до общения Духа Христова и таким образ. оказался избранным сосудом Св. Духа для приятия и провозглашения потребных для церкви и мира новых откровений.

Кому другому, наконец, свойственнее было так ощутить возникающее направление человека к отчетливости в исследовании предметов, так, под осенением Св. Духа, отчасти предначать духовную разумность и отчетливость Новозаветной веры, – кому, как не любоиспытательному и ученому Даниилу? Так сами небожители с любовью – и удовлетворяли и отчасти сдерживали духовное любоведение Пророка. «Данииле, ты поди из сей жизни», сказано было ему наконец от Ангела после откровения, не совсем еще удовлетворившего точную любоиспытательность праведника, . . . «отойди из жизни сей до конца времени и покойся. . . . слова сии закрыты до послед. времени» (глав.12: 9–13.). Так же и тайну отношения мира духовного к земному, при значительном затмении в последнем отражении первого и при разграничении земного от духовно–небесного, кому свойственнее было проникнуть и точнее определить, как не Пророку, обладавшему нарочитым даром разумения таин, как то: видений, снов и проч.? И пред духовными очами Пророка Даниила, действительно, также бывала по временам открыта область мира духовного, как пред нашими чувственными очами открыт наш земной мир.

Раскрыв пророческое поприще, предлежавшее Даниилу соответственно его личным особенностям и обстоятельствам, удобно можем рассматривать содержание его книги⁶. Разные и уже нам известные стороны назначенного ему поприща, дают достаточное основание к тому, чтобы, для удобности обозрения, разложить и разделить содержание Данииловой книги таким образом. Сначала рассмотрим изображенные в книге дела и откровения Божии, имевшие отношение не только к Израилю, но и к самым язычникам. Потом, вникнем в смысл откровений, данных собственно по обстоятельствам и затруднениям избранного народа, – при чем увидим и указания в книге, на отношение мира духовного к земнородным, и некоторое предначатие воззрений на предметы, предъявляющих в себе уже духовную отчетливость Новозаветной веры.

Дела и откровения Божии, имевшие отношение и к языкам, можно следить по порядку их в самой книге. (Ибо это не только внешний хронологически, но и внутренно – последовательный порядок как увидим). Основная мысль и цель этих Божественных дел и откровений, есть, соответственно требованию времени, проявление и пред языками всесодержащей державы истинного Бога и грядущего вечного царства благодати. Держава Всевышнего, с своими намерениями и определениями об открытии в будущем своей благодати, сначала собственно просвещает духовное недоумение и неведение язычников (1–3 глав.); далее, противящих из них смиряет, и кающихся спасает, прославляемая ими (6 гл.); наконец, упорных низлагает, а благосознательными исповедуется достопокланяемою для всего мира, – вечною, всемощною и спасающею (5–6 глав.).

Уже то самое, что воспитываемые при дворе Навуходоносора отроки иудейские и первый из них Даниил не прикасались к роскошам от царской трапезы и, питаясь одними семенами с водою, отличались более цветущим видом и здоровьем, нежели их товарищи, и потом в познаниях оказались пред самим царем далеко превзошедшими Вавилонских мудрецов (см. 1 гл.), – уже это одно должно было обратить на них уважительное внимание язычников, давая приметить осенение их Вышнею силою. Это тем более, что в Данииле, уже при воспитании его, проявлялись начатки небесной премудрости, – разумения таин (1, 17). Но все это еще было не более, как приготовление и предварительная мера дела Божия для языков.

Для произведения самого своего дела, Всевышний (если выразиться человекообразно) останавливает пренебесный свой взор на самом царе Вавилонском (которого можно назвать главою вообще современного политического мира), и на него возлагает свою десницу. Почему это? – для уразумения сего нужно иметь понятие об этом властелине народов. Навуходоносор, несомненно, представляет в себе великую духовную природу. Необыкновенно сильный и открытый характер, соединенный с умом проницательным и глубокомысленным, – вот его личные особенности, когда вникнем в его поступки. Если деспот Востока не знал пределов своего произвола, то такую чрезмерность внешнего величия и власти Навуходоносор достаточно наполнял внутреннею силою и величием своей природы. Для доказательства довольно указать на тот случай, при котором открылась вся непомерность Восточного деспотизма и гордости в Навуходоносоре. Это – случай, соприкосновенный к рассматриваемому нами Божию делу. За неумение напомнить царю забытый им ночной сон, изрекается от него приговор казни всех мудрецов, – целой высшей касты государства. Почему же так? Не по одному произволу горделивого деспота, мудрецы выдавали себя и всеми были признаваемы за ведателей всех таин, за разрешителей всех узлов, и отсюда происходило великое их государственное значение, великие права. Навуходоносор срывает с них маску, не затрудняясь её вековою неприкосновенностью и даже священным характером, и беспощадно казнит их, как уличенных государственных обманщиков: «я знаю точно, точно (так сам он изъясняет причину своего приговора).... Вы выдумываете сказать мне что–нибудь ложное... Расскажите, (т. е. напомните) мне сон, и я буду уверен, что вы и смысл его объяснить можете». Не правда ли, что это страшный деспот, но с необыкновенною царственною проницательностью и энергиею? И как просто он поставляет на вид фальшивость мнимых ведателей таин! Не в состоянии узнать, какой он видел сон, как они могли бы узнать тайну смысла этого сна, тайну Высшей мысли, выраженной в сне?! С таким величием духовной своей природы Навуходоносор не по внешнему только значению, но и внутренне был истинный представитель и вождь современного языческого мира и своего века. А потому естественно он первый должен был испытать те духовные недоумения и встретиться с теми вопросами, к каким вела язычников современность. Он же, как сейчас мы видели, уже угадывал призрачность пресловутой, доселе удовлетворявшей мир своими обольщениями, мудрости язычества⁷. Действительно, им овладевали, – его даже в ночном успокоении преследовали вопросы и недоумения о миpe и его судьбах: помышления твоя на ложи твоем взыдоша, чесому подобает быти по сих, – взыдоша, т. е. приходили сами собой, как бы невольно, как обыкновенно возникают неотступные глубокие или сильно озабоченные думы. В таком–то его состоянии, когда он мыслил, можно сказать за весь языческий мир о судьбах мира, и след. в самом духе был представителем и главою язычников, – Всевышний и благоволил ему, а в лице его и вообще языкам, явить свою державу и свои тайны. Это было таким образом.

Навуходоносор, среди своих размышлений, заснул, и когда через это душа его отрешилась от всех развлекающих ее внешних впечатлений, Господь отверзает её внутренние очи к созерцанию того, о чем он недоумевал. Он видит огромное тело, которое «стояло пред ним в чрезвычайном свете и которого вид был страшный» (подлинные слова книги). На теле этом голова из чистого золота, грудь и руки серебряные, чрево и бедра медны, голени железные, ноги частию железные, частию глиняные, и вот не человеческими руками, а сам собою отторгся от горы камень, ударил в железные и глиняные ноги и разбил «все чудовищное тело и сам бысть гора велика и наполни всю землю (ст. 35). Так, соответственно Вавилонскому образу представления, возвести Бог великий царю, а в лице его всему языческому миpy, имже подобает быти по сих (ст. 45), разрешая прямо глубокие, занимающие и затрудняюшие его, вопросы. – Но это Божественное просвещение языческого духовного недоумения и неведения не могло достигнуть своей цели без удостоверения язычника в своей Божественности и без точного раскрытия своего смысла. И Господь продолжает свое дело над царем Вавилонским. Навуходоносор, потрясенный чрезвычайным видением до глубины души, проснулся; но только невольный трепет пред Божественным осенением продолжался в его духе, а сон вышел из сознания. Царь чувствовал, что духовная пища, которой так алкала его душа, была уже в его устах. Неудовлетворенный, а только раздраженный духовный глад теперь тем более томил его и приводил в страшное нетерпение. Откровение, как молния, осветило заблудшего язычника, недоумевающего о том, куда ему идти, и сейчас же, как молния, сокрылось: и затем, как естественно бывает, только темнее стало в глазах его. Языческая мудрость, поэтому случаю, сделала только то, что не могла скрыть своей ничтожности и своих лживых притязаний. Мудрецы вавилонские, хвалившиеся ведением таин, не могли угадать забытого Навуходоносором сна; а из этого самого Навуходоносор заключил, что они только обманывают, когда вообще берутся толковать недоведомые тайны. Грозно осудив несостоятельных пред истиною мудрецов, а в лице их и самую мудрость язычества, царь через это только решительно бросил в грязь единственный, хотя и мнимый, светоч, какой дотоле еще был в руках его среди мрака. В таком-то тягостном его состоянии, продолжавшимся притом некоторое время, – истинно Ангелом Божиим является к нему Даниил. Испросив у Бога откровение тайны молитвою, при соучастии в молитвенном подвиге и друзей его – трех товарищей по плену и воспитанию, – Даниил, от имени Небесного Бога, пересказывает царю, предшествовавшее сну, духовное его состояние и оживляет в его сознании самый сон, им забытый. И вот удостоверение для Навуходоносора, что как самый чрезвычайный сон его, так и настоящий вестник, и истолкователь сна – истинно от Бога, – сердцеведца, открывающего тайны! «По выслушании сего, говорит св. Ипполит о речи Даниила, Навуходоносор припомнил свой сон и признал, что и сказанное от Даниила истинно»⁸. Удостоверение во всей точности согласно с требованием Навуходоносора, которое он высказал еще волхвам: «расскажите мне сон, и тогда вашему толкованию сна поверю». Когда же глубокая душа царя Вавилонского, при посредстве Даниила, уже была открыта для усвоения себе Небесного озарения, к нему простертого, тогда Пророк раскрывает ему и значение ночного его видения. Для точнейшего уразумения этого пророческого истолкования, нужно наперед определить, во первых, истинную точку зрения, с какой должно смотреть на предметы в пророчественном сновидении и в его истолковании, и, во вторых, самый образ представления предметов в пророчестве. – Итак, во первых, политическую ли (понимая это слово в употребительном у нас поверхностном или внешне – мирском значении) судьбу мира изображает это пророчество, или что другое? Но мы уже в самых размышлениях Навуходоносора о том, чесому подобает быти по сих, нашли собственно не миpcкoe мудрование, не внешне–политическое соображение, но духовное недоумение о судьбе собственной и мира. Вникая же в самое пророчество, не можем не примечать, что и в сновидении и в истолковании его главное и существенное, что имеется в виду или поставляется на вид, есть таинственный камень или царство Божественное и вечное (2 гл. 44 и 45 ст.). Всевышний указует земнородным собственно на то, как откроется этот таинственный камень, это небесное царство на земле, в котором исполняется все назначение человека и мира. Следовательно, что говорится в этом пророчестве о царствах собственно земных или царствах мира сего, все это говорится по отношению к Божественному царству не от мира сего, а отнюдь не по внешне-политическому значению и внешней важности самых тех земных царств. В каком же отношении эти последние царства поставлены в пророчестве к царству Божественному? Не в отношении ли только времени (– т. е. в том отношении, сколько царств должно еще пройти до явления царства Божественного)? Это так; но не совсем довольно одного этого. По символическому видению, камень сокрушает все составы виденного тела; по пророческому истолкованию видения, царство Божественное разрушает земные царства. След. эти последние (т. е. царства мирские, представленные в видении) берутся во внимание, на сколько они несовместны с царством Божественным и отреваются от него, или, что тоже, на сколько чужды и враждебны ему и низлагаются от него⁹. И так в пророчестве открывается собственно то, после скольких царств, именно неблагоприятных царству Божественному и силою его низлагаемых, – откроется наконец это Божественное царство, сущее не от мира сего. – Это соображение, основанное на самом существе соображаемого предмета, т. е. рассматриваемого пророчества, подтверждается еще и прочими пророчествами Данииловой книги: ибо увидим, что в этих последних пророчествах земные царства берутся во внимание также собственно в отношении к царству Божественному, и в том самом отношении к нему, какое здесь нами показано. Итак раскрыта и определена настоящая точка зрения пророческого. Что касается, во вторых, до образа пророческого представления предметов, – замечательно в сновидении то, что громадное символическое тело во всех своих составах представляется разрушенным вдруг ударом таинственного камня, или даже наперед разбиваются ноги скудельно–железные и вследствие уже того разрушается все тело: удари в нозе железны и скудельны, истни их до конца. Тогда сотрошася вкупе скудель, железо, медь, сребро и злато (ст. 34 и 35). Равно и в пророческом истолковании видения указываются одно за другим разные царства, и потом делается общее, касательно всех их, замечание: во дни царей тех восставит Бог небесный царство, еже.. . истнит и развеет вся царства сии, как дополнено в подлиннике (ст. 44). Правильно ли поймем мы пророчество, когда, в соответствие показанному образу пророчественного созерцания, будем представлять себе возникающие одно за другим царства и существующими совокупно до самого открытия царства Божия, которое начнет дело низложения враждебных царств с последнего из них и потом рассеет их все вдруг? Очевидно неверно будет такое толкование: оно опровергается самыми событиями. Напр. Вавилонское царство – эта, по прямому изъяснению Даниила, золотая глава тела – изчезло за сколько времени до явления в миpe царства, сущего не от мира сего! Да и в самом тексте есть указание на преемство царств, не только по своему появлению, но и по падению: и последи тебе, т. е. Вавилонского царя, востанет и проч. (ст. 39). След., когда представляются в пророчестве все провиденные враждебные царства разрушаемыми вдруг силою открывшегося Божия царства: это означает не то, что, уже с открытием этого последнего царства, падут все прочие царства, но только то, что они будут низлагаемы силою грядущаго за ними вечного царства, между тем низложение их, как и возникновение, будет преемственное – одного за другим¹⁰. Нужно только изъяснить пророческое представление, по–видимому не довольно точное. Низложение и падение каждого из этих царств составляет единое торжество над ними царства Божия, имевшего открыться за ними на земле. Отсюда произошло это пророчественное представление гибели совокупно всех составов символического тела от одного удара таинственного камня; оно выражает самое существо дела. Пророческое же истолкование сонного видения следовало порядку и образу самого сновидения. И так, сообразно с пророческою точкою зрения на предмет и с образом пророчественного представления, изъяснение пророчества должно быть таково: указанные пророчественным откровением земные или мирские царства должны мы рассматривать только в отношении к их боговраждебности¹¹ и условливаемой ею несовместности их с царством Божиим, и притом, следя преемственное возникновение их одно за другим, должны указывать и преемственное их низложение одного за другим силою грядущего за ними вечного царства Благодати. Приступим теперь к подробному объяснению. – Сей есть сон, сказал Пророк Навуходоносору, напомнив ему его сновидение, и сказание (толкование) его речем. Ты царю, царь царей, ему же Бог небесный царство даде крепкое и державно и честно. Во всяком месте, идеже живут сынове человечи, и зверие польстии, и птицы небесные, и рыбы морские дал есть в руку твою, поставил тя властелина всем (Дан. гл.2, ст. 37–38). (Нельзя не припомнить здесь подобных слов о Навуходоносоре у Иеремии: 27: 6–7; 28: 14). Ты ecu глава златая: ты – это, как видно из связи речи, не один Навуходоносор, а вообще царство Вавилонское. Златая глава: название, изъясняемое самим Пророком о характере, именно обширности и неограниченности деспота Вавилонского царства. Неблагоприятность этого царства Божию царству изъясняется отношением Вавилонской монархии к Израилю – наследнику обетований и залогов Божественного царства. Полный смысл пророчества, сообразно с задачею и представлением Пророка, будет такой: «златая глава виденного тобою тела означает твое Вавилонское царство, на сколько оно враждебно Божественному царству; – сказать подробнее: – означает тебя – завоевателя Иepyсалима, разорителя храма, опустошителя земли обетованной, поработителя избранного народа, – означает и твоих преемников, у которых в плену будут оставаться иудеи – наследники залогов и обетований Божественного царства, – означают всю твою, не знающую преград, силу, и не имеющую пределов деспотическую власть, теперь тяготеющую над верующими. Но и златая глава, – по твоему сновидению, так же, как и все громадное тело, должна быть сокрушена таинственным камнем, который имеет сам собою отторгнуться от горы. Это значит, что и Вавилонская деспотия, беспримерная по своей неограниченности и необузданности, падет, низложенная силою грядущего Божественного царства, существующего теперь только в залогах и обетованиях пленников Вавилонских». И последи тебе, продолжает Пророк раскрывать смысл видения Навуходоносора, восстанет царство другое, меньшее тебе, еже есть сребро. Какое же это царство, следовавшее за ниспровержением Вавилонского? В 8 главе Даниловой книги изображено также падение земных царств, враждебных царству Божию (ст. 23 и след.); Вавилонское царство здесь уже не указано, потому что падение его уже наступило. За то первое, следующее за ним, названо определенно – царство Мидо-Персидское (ст. 20). В 9 главе, где во всей подробности раскрывается будущая судьба неблагоприятных церкви царств, указываются также Персидские цари (ст. 2). Унижение (сравнительно с золотом – символом Вавилонского преобладания над Израилем) символическая металла, знаменующего Персидское царство, согласно понятию Пророка и золотой главе, нужно изъяснить о характере Персидской деспотии, уже более Вавилона ограниченной во власти и пределах. Но царство Мидо–Персидское, положив конец Вавилонскому, дало свободу Иудеям и след. было благодетельно для царства Божия? Так¹². Тем не менее справедливо можно брать во внимание это царство, и как враждебное Царству Божию. В книге Даниила определенно указано такое его отношение к церкви (10: 13–20). В самом деле, при воцарении Мидийского Дария, иудеи были еще у него в плену; при самом Кире они только получили свободу возвратиться и строиться в отечестве, но не были достаточно не только снабжены средствами, но и обезопашены от недоброжелателей. А главное: народ избранный – эти граждане Царства Божия – были подданными язычников – царей Персидских. Тогда еще Царство Божие являлось образно, в гражданской феократии, а не в Новозаветном духе; след. зависимость народа Божия от языческого царя была враждебным нарушением прав Царства Божия от языков. И так, по указании подобных (параллельных) мест книги и по соображении истории, точный смысл пророчества о втором царстве должен быть таков: «с падением Вавилонского царства восстанет другое царство, посягающее на священные права Царства Божия. Это царство Мидо–Персидское, у которого также в зависимости и во многих озлоблениях будет народ Божий. Эта деспотия, и внутренне и внешне, будет ниже Вавилонской: завоевания Мидо–Персидские, действительно, не так будут быстры и встретят преграду (от Греков), и законом Мидов и Персов сам царь их может быть стесняем (смотр. 6 гл.). От мановения грядущего царя Божественного царства, и Мидо-Персидское царство падет; Всевышний Царь Израилев отмстит за свои права, которые Он имеет запечатлеть своею кровию». Царство же mpeтиe, еже есть медь, еже соодолеет всей земли. В указанных выше подобных пророчествах Даниила (см. глав. 8 и 10) следующее за Мидо-Персидским царство названо прямо Еллинским (8: 21. 10: 2–3); враждебное его отношение к Израилю, представителю грядущего Божия Царства, означено тоже ясно (10: 20–21). За Персидским, действительно, следовало царство Греческое; Александр Великий исполнил это пророчество: соодолеет всей земли. Известен и поход его на Иудею и подчинение ему последней. Смысл пророчества, как его раскрывают подобные ему места Св. писания (параллелизм) и история, таков: «за Мидо–Персидским преобладанием, наследники обетованной и прав вечного Царства Божия, будут рабами Греческого царства, которое возобладает почти над всем известным миром. Но и царство Александра Великого распадется от удара таинственного камня – от победоносной силы вечного Царства Израилева». Еллинское царство представлено под образом меди, конечно (судя по прежде раскрытым понятиям золота и серебра) – в знаменование характера этого владычества: Еллинское владычество, действительно, вообще не имело ни неограниченности, ни прочной сосредоточенности Вавилонской и Персидской монархии. Вольнолюбивые Греки могли возмущаться и против Македонского героя и только в великой личности его было основание силы и связи государства. И царство четвертое, еже будет крепко аки железо и проч. (ст. 40–43). В изъяснении этого места, толкователи между собою разногласят: одни относят пророчество к Сирийско–Египетскому преобладанию над Иудеею, другие к Римскому царству. Но, не останавливаясь на их взаимных пререканиях, исследуем смысл пророчества просто, по правилам здравой герменевтики. Вникая в самое это место, находим, что в нем изображается какое–то враждебное церкви владычество или один из видов миpcкого преобладания над областию церкви: ибо здесь обозначается одно четвертое царство в ряду и числе преобладающих над церковию или враждебных церкви мирских царств. И следовательно, когда символ этого четвертого преобладания разделяется на две части – одну часть из одного железа – голени железны, и другую часть из железа и глины вместе – ноги и пальцы железно-скудельные: то этим Пророк не разделяет четвертого царства на два преемственных владычества. Он даже не показывает двух, следующих одно за другим, видоизменений четвертого царства, дающих ему совершенно различный характер в двух разных периодах. Пророк сначала указывает только на упругий и жестокий характер этого владычества: «и царство четвертое будет жестко как железо. Как железо разбивает и раздробляет все, и оно, подобно всесокрушающему железу, будет все раздроблять и сокрушать» (ст. 40). Понятие железа указывает на характер этого преобладания над церковию, как выше понятия золота, сребра, меди. Далее, из сновидения открывает Пророк духом состав того же преобладающего над церковию владычества из двух разных элементов – одного более жесткого и твердого, другого более мягкого и рухлого, – состав, сообщающий четвертому царству двоякость, но единовременную и совместную, а не предполагающую двух следующих одно за другим состояний этого царства: «а что ты видел, ноги и персты частию глиняные, частию железные, это значит, что царство будет разделено, и частию в нем будет твердость железная, поскольку ты в смеси видел и железо. А персты ног частию железные, частию глиняные, означают, что царство сие будет частию крепкое, частию рыхлое» (ст. 41–42) Наконец, обращает Даниил внимание и на образ и способ связи двух составных элементов четвертого владычества: – «а что ты видел железо, смешавшееся с земляною глиною, это значит, что они войдут в связь посредством семени человеческого, но друг ко другу не будут привязаны, так как железо не смешивается с глиною (ст. 34)». Это значит, что связь будет такая, что оба составные элементы останутся самостоятельными и между собою несогласными. И так, на преемство двух, последующих одно за другим, разных владычеств или двух существенных видоизменений одного и того же владычества нет и намека в речи Даниила, и раскрывается только сначала характер, а потом состав и взаимное отношение двух составных элементов какого–то Боговраждебного владычества, следующего за Еллинским (Александровым) преобладанием. Для дальнейшего и точнейшего определения смысла, обратимся к подобным местам самой книги Данииловой (параллелизму). Тот характер четвертого царства, что оно будет крепко яко железо, и яко железо…. истончит и истнит вся, вполне соответствует характеру четвертого же царства, по следующему Даниилову видению в гл. 7 (ст. 7.): созади сего видех и се зверь четвертый страшен и ужасен, и крепок излиха, зубы же ею железнив елии, ядый и истончевая, останки же ногами своими попираше, или по истолкованию этого видения (см. ст. 23): зверь четвертый царство четвертое будет на земле, еще превзыдет все царства и поясть всю землю, и пожрет ю, и посечет. Равно, что касается состава и взаимного соотношения составных частей четвертого царства в пророчестве 2–й глав., Пророк обращает особенное внимание свое и Навуходоносора на персты ног символического тела (см. ст. 42–43). Эти персты или пальцы ног (которых в теле естественно десять в рассматриваемом нами пророчестве 2–й главы, соответствуют десяти рогам или десяти царей (см. ст. 24) в четвертом царственном звере видения 7 главы. Окончание того и другого пророческого видения одно и тоже – открытие царства вечного. И так, оба эти видения оказываются однопредметными (параллельными). Но символ четвертого зверя в 7 гл., со всеми его принадлежностями, именно с десятью рогами, за которыми следует хульный рог – страшный гонитель святых, победитель трех царей, – все это буквально исполнилось – в преобладании над Израилем Птоломеев и Селевкидов, как увидим в своем месте. Это уже много света проливает на изъясняемое нами пророчество. – Но продолжим соображение его с другими подобными местами в кн. Даниила. – Характер железного царства все истончевать и сокрушать, представляемый в рассматриваемом нами пророчестве 2 гл., очевидно приравнивается к тому, что говорится в 8 главе о царе, имеющем появиться после Мидо–Персидского и Еллинского царей, – после распадения Еллинского царства на четыре части: и державна крепость его…. и чудесно растлит и управит и сотворит и растлит крепкие и проч. (ст. 24). Но в этом царе, по соображению его обстоятельству указанных в пророчестве, с историею и с пророчествами 7 и 11 гл., виден Сирийский царь Антиох Епифан (простиравший свою власть от Cирии и на Египет). – Наконец, обратим внимание на последнее подобное (параллельное) пророчество и притом подробнейшее – в 11 главе. Что оно действительно параллельно пророчеству 2–й гл., также как 7 и 8 гл., доказательством тому служит как начальное указание в 11 гл. на царства Персидское и Еллинское, которые прямо указаны в 8 и не прямо в 7 и в рассматриваемой нами 2 (что уже выше показано), так и окончательное изображение – открытия царства вечного. И кроме того параллельность этого пророчества с рассматриваемым нами местом о четвертом царстве – видна во всех чертах. Четвертое, по нашему месту, следует за падением третьего, именно Еллинского: так и в 11–й гл. за распадением царства и власти Еллинского завоевателя следует новое владычество (см. 11, ст. 3 и след.): и егда станет царство его (Еллинского царя), сокрушится... .исторгнется царство его… и укрепится царь южный и проч. Железное царство, будучи едино, состоит из двух элементов, между собою не совокупимых и разногласных, хотя и смешиваемых через семя человеческое, т. е. через супружества: таково во всей подробности оказывается Сиро–египетское владычество и преобладание над Израилем, какое Пророк имеет в виду в 11 гл. после Еллинского царства. Два властелина в этой гл. постоянно простирают виды на одержание друг друга, не редко одерживают друг над другом верх, ширятся и утверждают мир браками, и однако постоянно борются, простираясь видами и влиянием друг на друга: точно два элемента, находящиеся в одной общей среде, смешивающиеся между собою, но не совместимые как глина и железо. Что касается самого железного характера двойственного владычества, изображенного в рассматриваемом нами месте, – и по пророчеству 11 гл. этот упругой, жестоко–воинственный характер выдерживается постоянно и особенно раскрывается на конце – в последнем царе: и царь возвысится, и возвеличится над всяким богом (ст. 36). «Только богу мужества (войны) на месте его воздаст честь»

(ст. 39) «Как буря пойдет.... с колесницами и всадниками и многочисленными кораблями и.... выступит из берегов и все потопит. И войдет в красу земель и многие области взяты будут и разорены» – и проч. (39–41). И так нельзя не видеть параллельности обоих пророчеств, – только одно из них довольно общо (во 2–й гл.), а другое раскрывает будущее во всех подробностях (в 11 гл.). И в этом последнем борющиеся властители, стремясь в области друг друга или смешиваясь между собою, – эти два элемента одной среды, одного спорного владычества над Израилем. – По соображении с Историею, открываются до такой очевидности Сирийскими и Египетскими властителями, что не достает им только собственных имен Птоломеев и Селевков; Египетский же царь даже определенно указан (См. в еврейск. 11, 8.).

Соображая все сказанное, мы должны убедиться, что в пророчестве 2–й гл., ясному указанию подобных (параллельных) мест в 7, 8 и особенно 11 гл., четвертое двойственное владычество над Израилем есть владычество Селевкидов Сирийских и Птоломеев Египетских. Оно при двух самостоятельных элементах своих, представляется единым жестоким владычеством над Израилем – четвертым царством. Это потому, что отношения к церкви Селевкидов и Птоломеев составляли, действительно, одно иго чуждого преобладания над церковью в продолжении известного времени. Ведь с пророческой точки зрения имеются в виду не внешнеполитическое значение, а враждебность против веры и церкви земных царств¹³.

Таким образом из самого текста и из подобных мест (из многостороннего параллелизма) открывается следующий смысл пророчества о четвертом царстве:

«(Ст. 40:) С распадением Еллинского (Александрова) царства, возникнет новое владычество, посягающее на собственность Божию – на наследников вечного царства, – владычество Сирийско–Египетское. Оно будет, как железо, жестоко и разрушительно для всего, к чему ни коснется; жестокая и алчная воинственность составляет его постоянный характер (ст. 41:). По своему составу оно разделяется на две части, – это есть владычество Селевкидов и Птоломеев. По такому составу, это владычество в одной части более жестоко и грозно, а в другой более уступчиво и за то слабо (ст. 42 и 43). Да и все оно не прочно, – обе стороны будут иметь виды одна на другую, будут соединяться между собою брачными союзами, но всегда останутся враждебными. Это будет последнее владычество, враждебное царству Божию – пред его открытием, – владычество, которого удел есть низложение и гибель от гнева вечного царя, сейчас же за тем грядущего»... Такой смысл рассматриваемого пророчества совершенно сообразен с Историей, чем наше толкование пророчества подтверждается и еще подробнее уясняется. – По распадении Александрова царства избранный народ, действительно, сейчас же подпал владычеству Сирийско–Египетскому, переходя постоянно от Селевкидов к Птоломеям и от последних снова к первым, судя по успехам и превосходству тех или других. Постоянные кровопролития, войны, убийства, казни – сопровождают непрерывно взаимную между ними борьбу и представляют истинно железный характер этого двойственного владычества, развившийся до крайности в Антиохе Епифане. Разделение между Египтом и Сириею всегда продолжалось. Селевкиды отличались большими воинскими успехами и жестокостью, – для доказательства довольно упомянуть двух Антиохов – Великого и Епифана. Птоломеи напротив были мягче, любили науки, и сравнительно с Селевкидами, особенно с Антиохом Епифаном, в котором со всею силою выразился железный характер, Египетские властелины были, действительно, точно рыхлая глина. Враждебные стороны неоднократно соединялись или смешивались «семенем человеческим», через супружества Антиоха Теоса с дочерью Филадельфа, Птоломея Епифана с дочерью Aнтиоха Велик., Александра с дочерью Птоломея Филометора, но оставались всегда во вражде, которая разгоралась даже и через самые эти супружества. Замечательно, что из этих двух сопернических династий, Сирийских Селевкидов и Птоломеев Египетских, именно десять царей после Александра до Антиоха Епифана преобладали над Иудеею, – как–то: Птоломей Лаг, Селевк Никатор, Птоломей Филаделф, Антиох Теос, Птоломей Евергет, Селевк Каллиник, Птоломей Филопатор, Антиох Велик., Птоломей Епифан, Селевк Филопатор, и следоват. имело особое значение пророчественное указание на самые персты тела (в ст. 42 и 43). Вражда против церкви дошла до высшей степени ожесточения при Aнтиохе Епифане, этом антихристе Ветхозаветной церкви, которого по ужасам беспримерной его тирании над верующими, Даниилово видение не поставляет уже в ряду других царей, преобладавших над церковию (7, 24). Но пало и это железное владычество видимо от оружия и политики Рима, а существенно от силы и предварительных распоряжений Христова Царства, которое не умедлило после того благодатным открытием в мире. И так через оправдание самою историею во всех частях подтверждается и еще более поясняется представленное нами толкование пророчественного видения о четвертом царстве. Такое толкование совершенно оправдывается и точкою зрения пророческого и образом пророческого представления. Пророчественное созерцание устремлено на враждебные Царству Божию земные царства, одно за другим возникающие и низлагаемые силою Божественного царства, которое за тем и открывается во всей своей силе. Если теперь Персидское и Греческое царства выведены на это зрелище, не смотря на некоторые важные их услуги церкви: то не естественно уже было бы опустить из виду владычества Сирийско–Египетского, от которого много и жестоко терпела церковь. Напротив, по этому самому, свойственно выставить это враждебное владычество во всей яркости, – как то и сделано в раскрываемом нами пророчестве. Это тем более, что по пророческому созерцанию Даниила, Еллинское царство ограничивается владычеством одного Александра и за тем представляется в кн. Даниила распадшим и уступающим место новому преобладанию (см. 11: 2–4 слч. 5: 28). Что касается до образа пророческого представления, царства мира сего представлены здесь пораженными и распадшимися от одного удара камня – не в том смысле, что они имели пасть все вдруг, при явлении вечного царства, а в том, что они должны были пасть собственно от победоносной силы грядущего Божественного царя, а это должно было совершиться последовательно или преемственно. По такому пророческому представлению, самый удар камня должен означать победоносную силу вечного царства, которая должна была проявиться над известными царствами, а не единовременное с разрушением сих последних открытие власти и силы вечного царства; Божие Царство должно было открыться уже за ниспровержением тех земных царств. Скажут: «удар таинственного камня направлен именно в ноги тела, след. последнее или четвертое царство должно разрушиться от непосредственного приражения к нему Царства Божия, уже по открытии последнего». Но если бы, отвечаем, действительно эта мысль выражена была символическим ударом в ноги, от которого распалось и все тело: то необходимо было бы дополнить такую мысль символа тем замечанием, что, тогда как четвертое царство должно пасть от непосредственного приражения открывшейся державы Божией, три предыдущие царства разрушаются уже посредством приражения державы Божией к четвертому царству. Вавилон, например, пал бы собственно потому, что владычество, следующее за ним через два царства, разрушено открывшимся Божиим царством. – Мысль странная и ни с чем несообразная. След. отнюдь не тот смысл символического удара камня в ноги, будто четвертое царство должно разрушиться уже открывшимся Царством Божиим. Какой же должен быть смысл этого символа? Возможен уже один, именно такой, который соответствуем общему образу пророческого представления, – это смысл следующий: четвертое царство, как и три прочие, низвергается победоносною силою Царства Божия; но только Царство Божие, низвергнув четвертое из мирских царств, уже и само затем должно открыться в мир. Но такому толкованию решительно нет места той нелепой мысли, чтобы три предыдущие царства пали собственно от разрушения четвертого царства открывшимся Царством Божиим. А в тоже время становится совершенно понятно, почему таинственный камень представлен приразившимся именно к ногам символического тела – к четвертому царству: точнее и выразительнее этого нельзя символически представить той мысли, что, тогда как три прочие царства, низвергаемые силою грядущей державы Божией, уступали свое место преемственно одно другому, – за разрушением на против четвертого царства тою же силою грядущей небесной державы, следует уже самое открытие этой вечной державы. Скажут еще: «в пророческом истолковании символического видения Навуходоносора сказано прямо о времени открытия царства вечного – и во днех царей тех восставит Бог небесный царство». Но здесь найдем не только не опровержение, а даже новое доказательство представленного нами изъяснения. Не будем говорить уже о том, что выражение: во днех таких или других, соответствует чаще употребляемому слову «тогда», которое, даже и в чисто–историческом рассказе, дает мысль иногда о единовременности, а иногда еще о последовании за чем либо известного события¹⁴. Мысль о последовательности за чем либо события, часто мы выражаем этим словом «тогда». Но обратим внимание на слововыражение самого Пророка, соответствующее образу его представления. Сказав (в конце 11 гл.) о смерти царя северного, в котором легко узнать Антиоха Епифана, Пророк представляет торжественное открытие Царства Божия, среди тогдашней безмерной скорби и говорит так: и во время оно восстанет Михаил князь великий, стояй о сынех людей твоих: и будет время скорби….и в то время спасутся людие твои вcu и пр. Следует ли отсюда, что с гибелью Епифана и должно последовать открытие «вечного спасения»? Нет. Так и в рассматриваемом нами месте выражение: «в дни царей тех», указывает на то, что должно последовать уже за падением этих царей и их царств. Вникнем наконец в самое выражение нашего места: И во днех царей тех. Каких царей? Выше указаны четыре следующие одно за другим царства, самое настоящее место читается вполне так: «и в дни царей сих Бог небесный восставит царство, которое вечно не разрушится, владычество над ним не перейдет к другому народу. Оно раздробит и разрушит всё сии царства». След. у Пророка идет речь о царях «сих царств», которые выше были представлены. Если теперь словами: во днех царей тех, выражается мысль о единовременности, и не последовательности, то выйдет, что еще при царях не только последнего царства, но и Греческого, Персидского и самого Навуходоносора откроется Царство Божие. Еще ли нужно доказательство на то, что это выражение: во днех царей тех, дает мысль не о единовременности, а о последовательности?! При очевидной необходимости такого значения выражения – во днех царей тех, остается только изъяснить, почему у Пророка употреблено это кажущееся не точным выражение, – и вопрос касательно его будет решен окончательно. Пророку нужно было выразить и ту мысль, что за падением четырех известных царств откроется Царство Божие, и ту, что они падут от победоносного действия Царства Божия, – и изобразить это, притом, в одной общей наглядной картине, соответственно видению Навуходоносора. Пророк делает это таким образом, что представляет следующие одно за другим четыре царства и за ними Царство Божие, низлагающее те четыре царства. По такому образу представления, Царство Божие не естественно было изобразить являющимся уже по падении четырех царств: ибо в таком случае как же можно было бы представить Божие Царство низлагающим эти четыре царства? И так понятно, почему Пророк, говоря именно о последовательности явления Царства Божия, не мог иначе выразиться об этом по образу своего представления, как именно так: во днех царей тех и проч. И так образ пророческого представления неоспоримо и твердо убеждает нас в том, что открытие царства небесного, по смыслу пророчества должно последовать уже за ниспровержением четвертого железного царства силою Царства Божия. Но сколь верно исполнилось это пророчество о четвертом царстве в приложении своем, именно к Сиро–Египетскому владычеству, столько же оно не может быть приложено ни к какому другому владычеству или царству. Ибо Сиро–Египетское владычество было последним из приражавшихся к таинственному камню и разбитых от него языческих царств, последним до открытия Царства Бога небесного. После такого исследования о четвертом провиденном царстве – и в тексте пророчества, и в многостороннем параллелизме, и по истории, и наконец по пророческой задаче и образу представления в рассматриваемом пророчестве, – вопрос о нем мы уже могли бы по всем правам считать решенным. Но изъяснение того же пророчества о Римском царстве, как вообще у толкователей более обычное и как в особенности имеющее за себя авторитет древне–отеческих толкований, еще останавливает на себе наше внимание. Против этого толкования идет прямо, во 1–х, образ представления пророческого и задача или дух, намерение этого пророчества. По пророческому представлению открытие победоносной над четырьмя царствами Державы Божией следует, как мы выше разъяснили, за всеми ими; а по толкованию пророчества о Римской империи, Держава Божия открывается Римскому Кесарю единоначалствующу (по выражению церковной песни). К устранению этого затруднения, не может иметь места мысль, что в пророчестве разумеется собственно открытие Державы Божией в вечной славе: ибо в пророчестве говорится о постепенном расширении таинственного камня во всемирную гору, – это не может быть отнесено к тому открытию Царства Божия, о котором говорил Спаситель: яко молния исходит от восток и является до запад, тако будет пришествие Сына человеческого (Мат. 25: 27). По пророческой задаче, или с точки пророческого созерцания, имеются в виду земные царства не по чисто политическому своему значению, а по отношению к царству вечному, и притом отношение не по времени только, но по неблагоприятности их Божию Царству и отвержению от него: между тем самое первое основание толкования пророчества о Римской империи есть то, что это царство равно трем предыдущим по политическому достоинству, и по сему толкованию Сиро–Египетское владычество, значением неблагоприятности Царству Божию превосходящее не только Александрово и Мидо–Персидское, но и Вавилонское владычество, – если не вовсе опускается из виду, то по крайней мере остается совершенно в тени¹⁵, что решительно противоречит общей задаче, и направлению пророчества. Во 2–х, это толкование имеет против себя и историю. Царство Божественного камня, отторгнутого от горы, по свидетельству истории, явилось и распространилось во всемирную гору – или, что тоже, Христианская церковь открылась, распространилась и утвердилась во всем миpе при существовании и большею частию в пределах почти – всемирной Римской империи; по пророчеству же напротив, уже с падением последней должно и открыться и распространиться в мире Царство Божие, – ибо камень, уже ниспровергнув символическое тело, стал шириться во вceмирную гору. Римская империя не только не разрушена Царством Божиим, но напротив, уже в глубокорастленном и расстроенном состоянии своем, оживилась духовною силою водворившегося в её недрах Царства Божия, так что могла еще существовать даже много долее, нежели сколько времени прошло от самой колыбели Рима до Христа (около 700 лет прошло от построения Рима до Христа, а Константинополь – новое средоточие Римской державы взят уже во втором тысячелетии от Рождества Христова). Совсем не таково, по пророчеству, отношение Божественного царства к четвертому царству, так же как и к прочим трем: истнит и развеет все царства. Наконец, по истории, падение Римской империи нельзя соединить ни с первым пришествием Спасителя, – это очевидно из сейчас упомянутого продолжения и даже возобновления империи силою небесного царства; – ни со вторым пришествием или с открытием царства славы, – ибо уже новые земные царства заступили место падшей Римской империи. Говорить о продолжении Римского царства в новых державах – по законам, по праву и т. под. – значит не изъяснять и изъяснением упрощать пророчества, но придавать ему самый натянутый смысл и тем запутывать пророчество. Не говорим уже о разделении четвертого царства на две составные части, еще до явления камня, о смешении этих частей семенем человеческим: какие же до Христа были в Римском владычестве два элемента, соединяемые брачными союзами? – Изъяснение о Римском царстве опровергается, в 3–х, подобными или параллельными пророчествами книги Данииловой не только потому, что эти последние открывают в четвертом царстве, как мы видели уже, именно Сиро–Египетское владычество, но еще прямее и потому, что царство соответствующее нашему третьему, в книге Даниила, определенно ограничивается владычеством одного Еллинского всемиpного завоевателя (Александра Великого), после которого оно распадается (см. 11: 4.)¹⁶. – В 4–х, самый текст пророчества о четвертом царстве не соответствует толкованию о Римской империи. Текст пророчества о четвертом царстве таков, что здесь говорится об одном владычестве, только рассматриваемом в разных отношениях – сначала по преобладающему его характеру, потом по составу и взаимному отношению составных частей. Изъяснители же наши, не допускающие последовательности событий там, где она есть и указана у Пророка, – на этот раз предполагают, будто в пророчестве раскрываются последовательно идущие судьбы четвертого царства. В тексте нет ни черты в основание этого предположения. Вот на пр. последовательность царств Пророк прямо показывает в своем истолковании пророческого видения: ты ecu глава златая и последи тебе востанет царство другое и т. д. Но, говоря о четвертом царстве, Пророк показывает сначала, каково оно, далее из каких частей состоит оно и что происходит в его внутреннем составе; в самом сновидении мысль о качестве или характере царства выражена в одном символе (железные голени), потом мысль о составе царства, как совершенно различная от прежней, необходимо требовала другого символа (ноги скудельно–железные). Без основания и нужды предполагать мысль, какой текст не дает, не позволяет герменевтика. Это вообще! В частности в тексте пророчества говорится о разделении царства на два составные элемента и о происходящей от того двойственности самого состояния царства: по толкованию о Римском царстве, принимается разделение этого царства на две половины, Восточную и Западную, но приписывается этому царству частию крепость, частию слабость не вследствие этого разделения, но вообще вследствие состава из множества разнородных народов и царств – в противоположность тексту. Еще: по прямому указанию текста, отношение четвертого царства к вечному одно, что оно несовместно с этим последним и разрушается от него, а по толкованию Римская империя представляется в двух отношениях к Царству Божию, именно последнее сначала появится и распространится, не разрушая империи, и потом уже, с падением империи, откроется в вечной славе. – В изъяснении пророчества о Римской империи опираются на словах текста: истончит и истнит вся, будто бы хорошо идущих к Римскому царству и несовместных с Сиро–Египетским царством. Полно так ли? Такой разрушительный характер, чтобы все сокрушать и истончевать подобно железу, характеризует со всем не Римскую политику, которая отличалась именно соблюдением в неприкосновенности обычаев, прав, богов у покоряемых народов и тем самым – не менее, чем оружием, достигала всемирного владычества. Наконец, это толкование должно пасть и от внутренней несообразности с существом дела. Взор Пророка устремлен собственно на Царство Бога небесного или церковь и на то отношение этого царства к земным, несовместным с ним царством, что последние низлагаются победоносною его силою. По свойству Ветхо–Заветного времени, представителем грядущего Царства Бога небесного был Израиль, а потому враждебные Израилю царства являются несовместными с Царством Божиим. Сообразно ли с этим то, чтобы между несовместными с Царством Божиим земными царствами указано было такое царство, при котором сам Израиль стал уже во враждебное отношение к Царству Божию и которое, в отношении к Израилю, не на права Божественные посягало (подобно царствам Вавилонскому, Персидскому и пр.), напротив было собственно орудием низлагающей этот, уже Боговраждебный, народ силы Царства Божия? В эпоху Римской империи и открытия Царства Божия или Христианской церкви, победоносная низлагающая сила этого вечного царства проявилась именно над Израилем, и Римскую империю, при всем первоначальном противлении её, успела приyсвоить себе и возродить. След., по существу дела, в эту эпоху должен бы подлежать пророческому взору сам Израиль, как народ Христоборный и потому низлагаемый вечным царством, или разбиваемый таинственным камнем, а не Римская империя. – Надеюсь, что это ясно для рассуждающих. И так, сколь твердо представленное выше изъяснение четвертого царства о Сиро–Египетском владычестве, столь неуместно само по себе, наиболее обычное, изъяснение сего о Римской империи. Но древнее толкование? Но отцы и учители церкви, которые держались именно последнего изъяснения, – каковы: Иероним, Августин, Феодорит и Св. Епифаний? – Вот ответ на подобное возражение. Истина едина и, конечно, себе противоречить не может. Священный авторитет блаженных учителей и Св. Отцов есть истина, и след. не может вести нас к принятию того, что оказывается несостоятельным пред строгою и точною истиною. Изъяснение же некоторых учителей и Отцов церкви о Римской империи, как и соединенная с ним мысль некоторых о продолжении Римской империи до последних времен, есть не вечная Божественная истина, исповедуемая отцами и преданная от них церкви: ибо и они не выдавали за Божественный догмат своего изъяснения, и оно не показывает в себе признаков такой истины. Это, след., есть только частное отеческое мнение, которое может быть принято и не принято, судя по тому, оправдается ли оно или не оправдается истиною. Так. об., не соглашаясь с мнением некоторых церковных учителей, не выдержавших испытания строгой и точной истины, мы и не колеблем в себе благоговейного уважения к авторитету Св. Отцов, и совести своей не смущаем, и последуем истине. Совсем иное вышло бы, когда бы для усвоения простому мнению значения истины, допустили мы в изъяснении или насилие или не искренность: тогда бы и истины мы не достигли бы, и были бы недобросовестны, да и уважение к Св. Отцам показали бы в одной мертвой букве, а в духе унизили бы их, найдя в ложно понятом нами авторитете руководителей истины преграду к истине.¹⁷ Теперь затруднительное дело о четвертом царстве пророчества исследовано, сколько возможно, полно. Четвертым царством неоспоримо оказывается Сиро–Египетское владычество. На железный, разрушительный характер этого владычества обращается прежде всего, и притом особенное внимание: это потому, что наиболее по сему самому характеру – и важно Сиро–Египетское властительство в том отношении, в каком берутся во внимание провиденные царства. С направлением все сокрушать и стирать подобно железу, Селевкиды и Птоломеи сильно озлобляли Израиля и след. были особенно враждебны для грядущего Царства Божия. – Потом, раскрывается двойственный состав Сиро–Египетского владычества, значение и взаимное отношение составных его элементов: это потому, что, по двойственности состава этого владычества, Израиль и был в зависимости то от одних – Селевкидов, то от других – Птоломеев, а иногда должен был удовлетворять тираническим требованиям тех и других (при Антигоне и др.); значением и взаимною борьбою Египта и Сирии и условливалась такая или другая участь Израиля. В этих собственно отношениях и имеется у Пророка в виду Сиро–Египетское владычество. Подробное изложение смысла сего пророчества и соображение его с историей, или событиями, в которых оно исполнилось, – уже выше сделано нами. Указав на идущие одно за другим четыре царства и на судьбы их, Пророк возводит мысль Навуходоносора, при поддержке его внимания и духовного созерцания образным его сновидением, к важнейшему и существенному в этом пророчественном откровении, – к тому, в чем сходятся и разрешаются судьбы всех четырех царств, – к низлагающему их Царству Божию. Оно грядет в след за ним: и во днех царей тех восставит Бог небесный царство. Содержащуюся здесь мысль, именно о последовании за вышеупомянутыми Царствами царства Бога небесного, так же как и значение царей, о днях которых здесь идет речь, уже мы имели прежде необходимость раскрыть из этих слов. Как бы так было сказано, когда исполнятся дни царей упомянутых выше царств.¹⁸ Бог небесный откроет свое Царство, т. е. Царство Божие и небесное.¹⁹ Это царство, продолжает Даниил свою истолковательную пророческую речь к Владыке Вавилона, имеет совершенно другой характер, значение и судьбу, нежели мирские царства, о которых до селе было говорено. Оно, во–первых, есть не гиблющее и не преходящее царство, не подлежащее необходимой судьбе всего видимого – иметь конец еже вовеки не рассыплется. Самая усиленность выражения показывает именно то строгое его значение, какое указано нами. Далее, Царство Бога небесного не применяемо, не подлежащее условиям мира внешне–политического: и царство Его людем иным не останется. Изменение династии, преемственность царей и царств – это существенные и необходимые условия мира политического. Царство Божие и небесное, продолжает Пророк, даже не только несовместно с такими царствами, о которых доселе была речь, которые ему противоборны, но победоносно над всеми ими; оно–то собственно должно низложить все эти царства, начиная от твоего, повелитель, Вавилона! истнит и развеет вся царства.²⁰ Словом, говорит Пророк, это царство не от мира сего временного; истинная его область есть вечность: тое же станет во веки. Довольно одного изложения пророчества, чтобы с очевидностью видеть, что Царство Бога небесного, здесь представляемое, есть отнюдь не какое либо земное, хотя бы самое обширное и великое царство – (как напр. вопреки голосу всех толкователей, и внутренним признакам истины, Гроций разумеет здесь империю Римскую), – и не царство общего промышления Божия (ибо еще восставит Бог небесный оное царство), а Божие и небесное Царство, открывшееся во Христе, царство Его благодати истины, сосредоточивающее в себе всю силу и Божественного промышления, а свою силу раскрывающее во всех земных царствах или через низложение враждебных из них или через водворение свое в благопокорных и верующих. Об этом Царстве и о Божественном его царе, при самом благовещении пресв. Деве Марии изречено Ангелом: и воцарится... во веки и царству его не будет конца (Лук. 1, 33). Впрочем, нет и нужды доказывать, что и по пророчествам Ветхозаветным, и по Новозаветному учению, и по свидетельству Истории – собственно Царство Божие во Христе, и оно едино, имеет те свойства, значение и судьбу, какие указаны Даниилом. Совсем иной вопрос: царство ли благодати собственно здесь разумеется или царство славы? Отцы и учители церкви, в решении этого вопроса, расходятся. Св. Иустин муч. (dial, cum triph.), Св. Kиприан (Lib II, contr jud. с. 15. 2.), Блаж. Иероним и Августин относят пророчество к первому пришествию Христа, и Св. Ириней (Lib. 5. cap. 26), Бл. Феодорит (comm.), Тертуллиан (Lib. 2, contr. jud. cap. 14), Ориген и пр. – ко второму. Вникая в текст и параллелизм книги Данииловой, найдем, что разумеется здесь царство благодати, имеющее наконец раскрыться в вечной славе; и так. обр. не разногласят, а собственно одни других дополняют, Св. Отцы и Учители церкви. Что у Пророка идет речь точно о явлении царства благодати, или о первом пришествии Спасителя, доказательства тому: – 1) прямое указание на время явления сего Царства Божия, время полноты дней – четырех известных царств, т. е. такое время, когда одно за другим появятся и исчезнут эти царства. Это может идти только к царству благодати: ибо царство славы откроется в исполнении или полноте всех времен, в кончину всего мира, а не четырех определенных царств. 2) Таинственный камень в видении представлен таким, который появился сначала малою частию, как камень, – отторгнутою от горы, а потом возрастает и сам в гору и наполняет собою землю: отторжеся камень от горы без рук... камень же, поразивый тело, бысть гора велика и наполни всю землю (ст. 34 и 35). Это опять может иметь приложение только к явлению и постепенному распространению царства благодати, а не к торжественному открытию с быстротою молнии всей беспредельной полноты царства славы, – о чем уже имели мы случай говорить. Но с другой стороны, бесконечность, непременяемость, вышемирная и победоносная над миром сила, область вечности, будучи существенными свойствами и принадлежностями царства благодати, раскроется вполне и торжественно не иначе, как с переходом царства благодати в царство славы. Поэтому исследуемое нами пророчество о Царстве Бога небесного, представляющее указанные свойства этого царства в полном их раскрытии, нельзя ограничивать одним царством благодати, а необходимо относить и к царству славы. Это решительно подтверждается подобными (параллельными) пророчествами Данииловой книги. Так в 7 глав., где под символами четырех зверей повторяется откровение о символическом четырех составном теле сновидения Навуходоносора с полнейшим только раскрытием предмета,²¹ за явлением четвертого зверя представляется и явление Сына человеческого, превозносимого над всем миpoм, и потом зрелище страшного суда (ст. 13. 22). Тоже в пророчестве 11 и 12 гл., уже во всей подробности раскрывающем судьбы тех же четырех царств, за гибелью последнего гонителя святых – царя северного, представляется картина воскресения мертвых и вечной жизни (12: 2–3.). Так. обр. Пророк, указывая Навуходоносору на грядущее за четырьмя известными царствами небесное и Божие, царство благодати, углубляет в него взор свой и созерцает его не только являющимся в известное время на земле.^– во днех царей тех восставит Бог небесный царство, но и раскрывающимся в славу своей бесконечности: еже во веки не рассыплется, своей непременяемости: и царство его людем инем не останется, своего решительного всемирного торжества: истнит и развеет все царства, – словом, своей вышемерной и незыблемой вечности: тое же станет во веки. Царство благодати в себе самом сокровенно, носит уже грядущую славу. Поэтому, Пророк от первого пришествия Христова в один момент, и даже безраздельно от этого первого пришествия, восхитился духом и ко второму. В этом нет скачка: ибо только нужно духовное углубление в тайну благодати, чтобы возвыситься и к созерцанию её славы. Между тем, от такого мысленного созерцания грядущего небесного царства не только являющимся на земле во времени, но раскрывающимся и в вечную свою славу, необходимо получает новый свет и новое выражение пророчество о самых четырех предшествующих царствах. Каким обр. и какое новое выражение? Если четыре известные земные владычества получили место в пророческом зрелище собственно не по своему внешнеполитическому значению, а по отношению к Царству Божию: то с другой стороны и самое Царство Божие, не только в своем явлении, во времени, но и в вечной славе, раскрывается у Пророка по отношению к тем четырем царствам: истнит и развеет все царства, «сии». Вечная же слава Царства Божия есть торжество не только над «сими» четырьмя, несовместными с ним или враждебными ему, царствами мира сего, но и над всем враждебным миром. (Само собою разумеется, что с новозаветной точки зрения, это есть торжество собственно не над «плотию и кровию», не над внешним составом царств или всего мира, но над их Боговраждебным духом и началами). След. четыре царства «сии», в отношении к вечной славе Божиего Царства, берутся Пророком как представители всего враждебного Христову царству мира, – всех мятежных против Христа царств и языков, имеющих быть за то низложенными под ноги Вечного Царя, до самого последнего из них – царства антихристова, Это самое заметили и выразили в своем переводе 70 толковников, сказав вообще: истнит и развеет все царства (с опущением находящегося в подлиннике определения, какие это царства: «сии» (jsia), что есть и в древних переводах Вулгате и Сирском, как выше было сказано).²² Так. обр. в видении Навуходоносора, по истолковании Даниила, открыта судьба всего мира, обоснованная на грядущем Божием царстве. Якоже видел ecu, продолжает Пророк, связывая свое истолкование с видением Царя: отсечеся от горы камень без рук, и истни глину, железо, медь, сребро, злато... При соображении пророческого истолкования с сновидением Навуходоносора, к чему располагает сам Пророк, не можем не приметить, что им разъяснена самая сущность символического откровения, а подробности его не раскрыты в своем значении. Так на пр., расширение и возрастание камня в гору, занявшую собою наконец всю землю, – выражает уже понятную, по изъяснении значения камня, мысль, которая однако не высказана в пророческом истолковании. След. нам остается еще обратить внимание на подробности видения таинственного камня и изъяснить их, при руководстве общего пророческого истолкования. Символ камня, употребленный в означение Царства Божия во Христе, не может не напомнить нам многочисленных, ветхозаветных и новозаветных, выражений о Христе – как о камени, сокрушающем противящихся, а из верующих основывающем здание вселенской церкви (см. Ис. 8: 14. У негоже 28: 16. Псал. 117: 22. Еф. 2: 20. 1.Кор. 3: 11. и др.). Правда, у Даниила камень принимается по–видимому в значении самого царства; но вообще царство Пророк представляет здесь именно в их царях: ты царю. . . глава златая. И последи тебе восстанет царство другое .... третие .... четвертое. ... И во днех царей тех. Значит, что и царство благодати и славы Божией, Пророк созерцает также в его Царе – во Христе. Отсюда, отторжение камня должно означать явление Христа в мире для основания и открытия Своего Божественного царства, имеющего распространиться во всем мире, или Боговоплощение. Поэтому и отторжение камня от горы без рук человеческих, должно означать воплощение выше–естественное, Божественное, или бессеменное от Духа Св. и Maрии Девы, как показало событие. Гора, от которой отторжен камень, принимается некоторыми: 1) за самое Божеское естество, но здесь речь не о предвечном рождении, – другими 2) за человеческое естество, от которого произошел Христос по плоти, иными 3) разумеется здесь Ветхозаветная церковь, из недр которой изник Спаситель, наконец иными 4) Пресвятая Дева Maрия, от которой родился Христос; три последние изъяснения не только одно другому не противоречит, но и одно с другим необходимо соединяются. Общая мысль этого символа та, что Христос воплотился и произошел из избраннейшей в человеческом роде, бывшей цветом всей Ветхозаветной церкви – Девы Maрии. Камень, отторженный от этой святой горы, приражается к чудовищному телу и сокрушает его: это совершилось в царстве благодати так, что Божественный Камень – Христос человеколюбиво явился Агнцем, вземлющим Боговраждебные грехи мира и умер за вины грешных людей и народов как–бы сам виноватый, да собственною смертию упразднить имущего державу смерти, сиречь диавола, а с ним и всю его державу с Боговраждебными царствами (Евр. 2: 14). Камень возрастает во всемирную гору. Это значит, что Христос, воспринимаемый в сердца верующих в духе и силе своего спасительного человеколюбия, через это раскрывает священнотайне из себя, благодатное тело церкви Вселенской, эту «полноту Его, исполняющего всяческая во всех» (Ефес.). Это Царство Бога небесного – бесконечное, не изменяемое, над всеми врагами победоносное, имеющее своею областию – вечность. Раздробление камнем составных частей виденного тела изображается также знаменательно: сотрошася вкупе скудель, железо, медь и пр. и бысть яко прах... и взят я премногий ветр, и место необретеся им (35). Подоб. обр. в 67 Псал. изображается гибель всего враждебного Богу пред открывшеюся его славою во Христе, как видно из содержания этого Псалма: да воскреснет Бог и пр. (ст. 2 и 3.). Так по духовному недоумению Навуходоносора, представителя и вождя языков, о том чесому подобает быти по сих, – непосредственно дается ему, а в лице его всему языческому миpy, и Пророком изъясняется такое откровение, что спустя четыре неблагоприятные для церкви царства, начиная с Вавилонского, откроется держава Божия во Христе, низлагающая все враждебное и простирающаяся в беспредельность и вечность. На глубокий вопрос дан прямой Божественный ответ, которого глубина и подробности должны раскрываться тысячелетиями событий и даже вечностью, но который мог быть на столько понятен для Навуходоносора, сколько нужно для просвещения духовного его неведения и недоумения. То, в чем спасение и вне чего гибель, ясно для него указано; ясно же указано и то, по какому пути – спасения или гибели идет Вавилон и вообще языческий современный и последующий мир. Словом: Бог великий возвести царю, им же подобает быти по сих, как заключает Пророк истолкование таинственного видения. И истинен и сон и верно видение! И великий царь, которого душа через напоминание внутренней его тайны, забытой им самим, уже была открыта для приятия верою пророческого истолкования, – подвигся во всей духовной своей глубине от этого великого откровения: тогда царь Навуходоносор, паде на лице и поклонися Даниилу. Правда, он и в таком своем состоянии не вовсе перестал быть язычником, так что человеку воздает подобающее единому Богу: и рече дары и благовония возлияти ему – Даниилу. Но ясно, и с силою выражает он веру в открывшуюся для его духовных очей державу Всевышнего, веру в предуказанное ему Царство Бога небесного: и отвещав царь, рече Даниилу: по истин Бог ваш, той есть Бог богов и Господь господей и царь царей (след. признает и царство Его, о котором только что была пророческая речь). – При чем дает приметить и основание своей веры: Царь царей, открываяй тайны, понеже возмогл ecu открыти тайну сию. – Известно, что тут же возведен был Пророк Даниил на степень высшего государственного сановника. Само собою разумеется, что на сколько в Навуходоносоре нашлось живой и деятельной веры в откровение, данное ему, на столько в его лице уже предначиналось призвание языков к грядущему Христу и его царству. Вот как Господь, предначиная призывание языков к своей благодати, просвещает языческое неведение и недоумение! И язычник не закрыл своих очей для этого света... Впрочем, при настоящем случае напомянуто было язычнику об истинном Боге, но не раскрыты еще безусловные обязанности людей пред ним; указано на грядущую благодать, но ясно не показано, в чем она будет состоять. Посему Навуходоносор, хотя и исповедовал Бога небесного царем царей, все же человеку воздает честь Божескую, как выше замечено нами. Следовательно, в нем еще могли быть и были языческие ложные понятия и недоразумения, хотя ему и дано было это великое, раскрытое нами выше, откровение и принято им с верою. Это открывает нужду для язычника в новом Богооткровении или Богоявлении, которое должно быть направлено против еще остающейся в нем языческой тьмы. Этот другой Божественный прием и способ к просвещению неведения языческого совершился следующим образом. –

С рассеянием мрака духовного недоумения откровением и верою, у царя Вавилонского естественно должно быть легче и светлее на душе, нежели прежде: ибо хотя Вавилонскому царству изречен приговор гибели, но вера, хотя и не совсем чистая, должна была приводить душу в некоторое, если не общение, то хоть только предощущение животворного царства Бога небесного. Однако, в этом добром и не мало просветленном состоянии духа, в царе не замедлил сгуститься мрак языческого нечестия, и снова покрыть его душу. Как же это случилось? Если Навуходоносор искренно уверовал в данное ему откровение (что ясно видно из книги Даниила): то последующее за тем ycтроение золотой статуи и назначение языческого религиозного пиршества нельзя ни чем иным изъяснить, как теми языческими понятиями, что у каждого народа есть свой особый бог. И потому царь и искренно, из глубины души исповедовал истинного Бога Израилева, и благоговел еще пред своим божеством. Оживленные и освеженные откровением религиозные потребности естественно располагали его к религиозным учреждениям и торжествам, сообразным, конечно, с его понятиями. Таким–то обр. языческие идеи из глубины души, где затаились они, и должны были выплыть наружу – в дела. Царь воздвигает огромную золотую статую на поле Деир. Нельзя согласиться с мнением некоторых, чтобы это был истукан, представляющий самого царя: ибо сам же Навуходоносор, говоря об этой статуе, указывает в ней идола не своей личности, но своего бога (3: 13). Но вероятно мнение других, которые сооружение золотой статуи поставляют в связи с сновидением о златой главе, служащей символом Вавилонского царя: Навуходоносор, может быть, хотел выразить пред своим национальным божеством радость о своем превосходстве не только над современными, но и над последующими царствами земными. Нельзя не приметить обнаружения в этом смешенных его понятий – и остатков веры в откровение и подавляющего веру языческого суеверия. И так, царь учреждает всенародное торжество открытия золотой статуи в честь своего национального бога. Все вельможи и сановники, вся толпа представителей разных народов должны были повергнуться пред статуей, при звуках музыки не только Вавилонской, но и далеких, греческих стран.²³ Разженная печь грозила казнию непокорным. Должно здесь заметить, что в царе открываются не просто оставшиеся языческие понятия, но и понятия такие, из которых видно крайнее извращение самого язычества. Закон и основание язычества уже не только не увлечение, но и не предание или навык, а просто произвол деспота. Промысл изводит наружу всю осязаемую тьму современного язычества, чтобы потом глубже проник душу язычника свет Божественной истины. Три иудея, товарищи и помощники Даниила, поставленные уже в государственные чиновники, – решительно отрекаются от идолопоклонства, верные Богу небесному.²⁴ Трогается так. обр. другая могучая пружина своенравного язычества – неограниченный ни чем, и ничего выше себя не знающий произвол деспота. Бог их – этих взысканных царскою милостию пленников, признан и исповедан царем, и они пренебрегают и повеление царево и божество царево!! Навуходоносор в ярости и и гневе рече привести Седраха, Мисаха и Авденого. Но, видно, и при горделивом гневе не совсем еще померк луч истины и добра в душе царя Вавилонского: разъяренный деспот готов еще простить рабов Бога небесного, если только они хотя теперь будут покорны царю, – поклонятся его богу. С другой стороны, и сущая в нем языческая ложь, от противоборства становится тем напряженнее и, в соединении с неограниченным произволом восточного деспотизма, тем горделивее. Кто есть Бог, иже измет вы из руки моея? – так высказывается при сем, выше небес восходящее, самовластие и гордыня деспота. Еще ли потерпит он какое возражение! – Не смотря на то, святые мужи решительно и твердо исповедуют свою непоколебимую веру и верность истинному Богу: есть Бог наш на небесех, ему же мы служим...богом (же) твоим не служим и телу златому, еже поставил ecu, не кланяемся. И так, исповедники открыто являются пред царем рабами Бога небесного и след. гражданами того грядущего царства, о котором он получил пред сим откровение. Но не отрешась от современных языческих понятий о божестве, гордый, грозный владыка видел в трех иудеях только противление своей воле, и стал прямо во враждебное отношение к предуказанной ему прежде благодати, по истине сам не ведая, что творит. Тогда Навуходоносор исполнися ярости и зрак лица его изменися….и рече: разжите пещь седмерицею...оковавше Седраха, Мисаха и Авденаго, вверзите в пещь огнем горящую....Приказание взбешенного деспота было исполнено. Эта была минута, в которую Отец небесный благоволил новым светом озарить сколько преступное, столько и жалкое неведение язычника! – Вера иудейских юношей в спасающую любовь и благодать Божию, в эту страшную минуту ни мало не колебалась пред пылающею пещию, и потому должна быть на самой высшей степени подвига и силы; – и благодать Божия торжественно предъявлялась в их даже видимом спасении к славе своей пред языками…. Разливашеся пламень над пещию на лактей четыредесять девять. И обыде и пожре, иже окрест пещи Халдейския. Ангел же Господень сниде купно с сущими с Азариею в пещь и отрясе пламень огненный от пещи, и сотвори среднее пещи яко дух росы шумящь: и не прикоснуся их отнюдь огнь, и не оскорби, ниже стужи им. Такое светоносное зрелище безусловной веры в Бога и благодати Божией, открывшейся для веры в самой силе и действии, – обличая и рассевая самые закоренелые идеи, и самые сильные пружины язычества, – прежде всего сильно потрясает душу язычника. «Тут царь Навуходоносор, как сказано в Еврейском подлиннике (ст. 91), изумился и в замешательстве встал и сказал своим советникам не троих ли мы бросили в огонь связанных…..» Потом, он уже благосознательно, хотя и с изумлением, исповедует чудесное явление: се аз вижду мужи четыре разрешенны, и ходящи среди огня, и истления несть в них. Наконец, открытым верою очам его сердца видна становится сама грядущая благодать, которая и движет его душу и, в самой существенной тайне своей, исповедывается от него: и зрак четвертого подобен Сыну Божию. Так язычник доведен до сознания и исповедания того, в чем именно состоит благодать, еще прежде ему указанная, но прежде в тайне своего существа ему не открытая! – Без сомнения, уже Новозаветному времени принадлежит со всею точностию понять и определить, что открыто Навуходоносору и им ощущено и выражено. Для него довольно, чтобы, хотя гадательно, приметить и исповедовать в человекообразном представителе грядущей благодати зрак Сына Божия: и зрак четвертого подобен Сыну Божию; а нам в этом же самом свойственно уже с точностию уразуметь предъявление между самыми языками тайны вочеловечения Сына Божия. Ибо в человеческом именно образе признанный, Сын Божий есть прямо Богочеловек. Подобно и в других местах Ветхого завета является Ангел в виде человека, но с значением лица Божественного (наприм. Агари), и потому также предуказывает в себе грядущего Богочеловека. После такого откровения Навуходоносор в исповедниках признает уже не своих рабов или подданных, но Божиих, и Следовательно граждан грядущего Божия Царства: и рече... раби Бога вышняго... изыдите. Благословляет Бога – и признает долг веры в Него безусловным, – так что на этот раз жертвует этому долгу и своим деспотизмом: Благословен Бог... иже... изъя отроки своя, яко уповаша на него: и слово царево премениша и проч. И даже сам, не стесняясь никакими политическими расчетами и религиозными понятиями, исполняет долг веры, в безусловном его значении, именно заповедует языческому миpy своих подданных благоговение к единому истинному Богу: и аз заповедаю заповедь: вси людие, племя, язык, аще речет хулу на Бога Мисахова, и проч. в пагубу да будут: понеже: несть Бога другого, иже избавит сице. Так представитель и владыка языческого миpa возведен явлением благодати и славы Божией к сознанию и исполнению безусловного долга веры и к пожертвованию истинной вере, языческими понятиями (чего прежде ему не доставало)! – Кроме того, предыдущее откровение в настоящем случае не только дополнено новым, потребным для дальнейшего просвещения языческого неведения, откровением, но еще подтверждено и оправдано в собственных своих чертах. Ибо грядущее непреложное царство, животворное для веры и низлагающее Боговраждебность, явилось именно в этой самой силе и действии, когда одно и тоже пламя орошало чад грядущего царства и попаляло служителей Халдейского, враждебного церкви, царства. Таким–то обр. внешнее преобладание языческой тьмы над верою и благодатным светом – превратилось во всемирное и победоносное явление веры; и торжество благодати, которое выразительно и прекрасно изображено еще Ветхозаветною церковью в хвалебной песни отроков,²⁵ и которое ежедневно созерцается и воспевается Новозаветною церковию, как тогда убо образуемое, ныне же действуемое. Апостол в кратком очерке великих в Ветхом завете явлений веры и действий грядущей благодати – указывает и на настоящее великое явление: верою угасиша силу огненную (Евр. 12). Предъявление благодати между языками, в настоящем случае, примечено и засвидетельствовано св. отцами. Так св. Ипполит на слова Навуходоносора: зрак четвертого, подобен сыну Божию, замечает: «скажи мне, Навуходоносор, когда ты видел сына Божия, что исповедуешь Его сыном Божиим? Кто подвиг смягчить твое сердце, чтобы ты изрек такое слово? Какими очами мог ты созерцать такой свет?... Так как писано, что сердце царево в руке Божией, то эта самая Божия рука, о которой сказано, подвигла сердце его, чтобы он узнал Его в пещи и прославил... Так как сыны Израилевы имели не веровать, увидев сына Божия в мире: то писание предуказало, что языки потщатся признать того во плоти, которого древле Навуходоносор видя еще не воплощенным, признал и исповедовал сыном Божиим.» Здесь св. отец другими словами высказывает следующее значение рассматриваемого события: Навуходоносор удостоился особенного Божественного вразумления, как вождь языков, и настоящее откровение благодати есть предварительное её действие касательно вообще призвания языков. Другой древний учитель (Евдоксий) говорит о Навуходоносоре: «он назвал сына Божия не по совершенному ведению, как иной подумал бы, ибо и Апостолы, прежде воскресения Христова, этого во всей точности не разумели, но, именовав сына Божия, выражал применение.... «Тоже сказать другими словами: назвал так еще гадательно. Наконец еще один из древних (Аполлинарий) говорит о явившемся в пещи Ангеле: этот Ангел должен быть представляем нами образом сына Божия», и пр. (Видит этот учитель здесь предуказание даже снисшествия Христова во ад).²⁶ И так выше представленное изъяснение этого события, основанное на самом существе и обстоятельствах его, в общем и существенном своем значении подтверждается Апостолом, а в частностях подтверждается авторитетом древних отцев и учителей церкви и голосом церкви, раздающимся каждодневно в Богослужении.²⁷ – Доселе откровения и действия Божии направлялись главным обр. к просвещению духовного недоразумения и неведения языческого, – как и действительно нужно сначала узнать истину, чтобы потом следовать ей. Теперь потребно склонить язычника, сколько возможно, к практической покорности и последованию открытой ему истине. Десница Божия, в сем случае, берет для своих действий того же Навуходоносора. В обоих выше раскрытых нами случаях не могли мы не заметить в царе Вавилонском той преобладающей в его характере черты, что его самовластие и произвол не знали решительно никаких пределов; ни чувство человечества его не смягчало (что в первом случае видно), ни религия его не смиряла (в последнем случае). В этом отражалась не личная только особенность Навуходоносора, но характер вообще языческой современности. Когда языческие призраки божества уже не успевали вполне скрыть свою ничтожность от обольщенных ими, по крайней мере, от проницательнейших из них: то земные представители Всевышней власти естественно уже не видели и не чувствовали никого выше себя. Какое же возможно тут чувство человечества, или сила религии? Так было в преобладающих. Но отсюда необходимо следует рабство и падение духа в преобладаемых; так как в подкрепление их не оставалось не только мысли о человеческом своем достоинстве, которое попрано, но и чувства горней власти, которая определялась для них также произволом деспота. Навуходоносор, по своему личному величию, по необыкновенной силе своей духовной природы, только вполне выразил и раскрыл такой жалкий характер языческой современности. Таким образом, и в этом отношении он опять является истинным представителем современных языков, и следовательно обращенная к нему десница Вышнего простирается вообще на языков. Держава небесная, владычественная над всем и все враждебное низлагающая, указана была Навуходоносору и в откровении, и в самом своем действии. Следовало бы уже смягчиться и смириться гордому и беспощадному характеру деспотизма. Но свойство и существо гордыни таково, что для умягчения её не достаточно только открытия истины; она может и истину признать, даже трепетать пред нею, и однако внутренне противиться ей, хотя это бывает не всегда сознательно и прямо. Гордыня же Вавилонского деспота имела столь глубокие основания в современных обстоятельствах язычества, и столько уже окрепла! И так, открытая истина встретила в представителе и вожде языков непокорение: небесной державы не мог не признать Навуходоносор в предшествующих обстоятельствах, но в духе своем не чувствовал над собою власти её и не смирялся пред нею. ихже хотяше, убиваше и ихже хотяше, бияше, и ихже хотяше, возвышаше, и ихже хотяше, той смиряше. И….вознесеся сердце его и утвердися дух его еже презорствовати, – так свидетельствует о нем Пророк (5: 19. 20). Сердцеведцу была ясна эта внутренняя самообожающая гордыня Вавилонского царя; и дабы вызвать вовне и врачевать эту страшную духовную язву, он устрояет следующее. Сначала открывается горделивому деспоту угрожающий ему Божественный суд. Навуходоносору представляется во сне дерево, «касающееся вершиною до небес и видимое до краев земли»; листвие его прекрасно, и плод его мног, и. пища всех в нем, и под ним вселяхуся вси звери дивии, и в ветвях его живяху (вся) птицы небеснии…. И вот, видит царь, – сходит с небес бодрый или неусыпающий и святый, как сам он рассказывает об этом (см. 4 глав.). Чтобы понять это явление и понятие о нем Навуходоносора, нужно вспомнить Вавилонскую идею, кроме Высочайшего Божества, еще о низших и подчиненных Божественных существах, которые, через несколько своих рядов, касались и земли, – бодрствовали над нею, посредствовали между ней и небом (это так называемые Bsot рвХсао!). Эта идея, в которой виднеется искра истины, только утратившей свою чистоту,²⁸ – в Навуходоносоре должна быть уже возвышена к чистой истине предшествующими откровениями Божественной истины. И таким образом, ему было удобно видеть и понять явление «неусыпающего и святого» служителя Божия, духовного или бесплотного хранителя земнородных. И вот, этот бодрый и святый возглашает в видении Навуходоносора: «срубите это дерево, обрубите ветви его…. Но пень на корнях его оставьте на земле. Пусть он в железных и медных оковах на траве полевой мокнет от небесной росы, и с зверями имеет участок в траве зеленой. Сердце человеческое переменится ему, и дастся ему сердце зверское пока пройдут над ним седмь годов (ст. 13, 6 гл.). Сие определение, продолжает Неусыпающий и Святой Вестник, дано по приговору недремлющих, сего требует воля святых (14 ст.)».... Истина здесь опять выражается сообразно с показанным представлением Вавилонян, и опять выражается во всей своей точности и чистоте. Это та же истина, которая изображается в начале книги Иова – в зрелище духовного мира, или в книге Царств – в видении Пророка Михея; Всевышний открывает свою волю в духовном мире, и как это мир существ разумных и свободных, то благие духи свободно и сознательно последуют этой воле и служат её исполнению, внутренне с нею согласные, так что воля Божественная становится и их волею. И таким образом, Божественные определения начинают осуществляться на земле – по согласному «приговору недремлющих» небесных сил, по требованию «воли» всего Святаго Небесного мира, одушевляемого и движимого мыслию и волею самого Бога. Так, заключает недремлющий и Святой Ангел, «сие определение дано по приговору недремлющих, сего требует воля святых, чтобы знали живущие, что царством человеческим управляет Всевышний, и дает его, кому хочет, и поставляет на оное смиренных из человеков.» – Это сновидение как очевидно, отчасти символическое, отчасти прямое! Не определено только, кто представлен здесь в символе дерева. Даниил, к которому обратился царь с своим сновидением, уяснил и эту неопределенную черту. Смысл сновидения, раскрытый Пророком, тот, что Навуходоносора в удостоверение свое и своих подвластных в том, яко владеет Вышний царством человеческим и проч., имел провести семь лет в состоянии скотоподобном, и после, смирясь, опять царствовать. Откровение, очевидно, направлено прямо против выше раскрытой нами язвы времени или, что тоже, против вполне ее обнявшего и носившего характера царя Вавилонского – гордого и бесчеловечного деспотизма, посягающего и на человеческое достоинство и на религию подвластных. Сего ради царю, прибавляет Пророк к истолкованию сновидения, совет мой да будет тебе угоден, и грехи твоя милостынями искупи, и неправды твоя щедротами убогих: негли (может быть) будет долготерпелив грехом твоим Бог (ст. 24). То есть, по ходу дела как бы так говорит Пророк: смягчи свой деспотизм чувством человечества, или человеколюбием, – убойся и спеши заблаговременно умилостивить Бога. Царь спрашивал Даниила, как такого мужа, в котором, по его словам, Дух Божий Свят, т. е. спрашивал как Пророка; Следовательно, он верил ему и признал истину его слов, – вот плод прежних ему откровений. Но в духе покорился ли истине? Ответ на это читаем в продолжении книги: Подвоюнадесяти месяцех в дому царства своего, в Вавилоне бе ходя….Царь и рече: несть ли сей Вавилон великий, его же аз соградих в доме царства, в державе крепости моея, в честь славы моея (ст. 27)... Если бы не было и предварительного откровения Навуходоносору суда Божия, то эта речь уже обличала бы всю глубину его гордыни, все якобы из себя и для себя производящей. Но после откровения – это было уже не что иное, как высказать наперекор сему откровению: нет, не Вышний владеет царством; напротив, сей Вавилон великий.... аз соградих – в державе крепости моея. И таким образом, открылась не просто самообожающая, но открыто объявляющая мятеж и противление Всевышнему горделивость, хотя, конечно, и сам Навуходоносор не сознавал еще такой глубины своего духовного падения в гордыню. Так выведена наружу вся эта демонская внутренняя болезнь, от которой погибал и царь и его почти всемирное царство! И это составляло уже первый прием к уврачеванию от болезни. Другой прием Небесного Врача последовал непосредственно за первым: еще слову сущу во устех царя, глас с небесе бысть: тебе глаголется, Навуходоносоре царю: царство твое прейде от тебе, и от человек отженут тя, и со зверьмп дивиими житие твое и проч. (4: 28–29). Суд, прежде открытый предостерегательно, теперь изрекается к своему исполнению, и изрекается ощутительно для чувств осуждаемого, как и свойственно Ветхозаветному времени дознавать все непосредственно. Что же потом? В той час слово скончался на царе Навуходоносор, и от человек отгнася, и траву аки вол ядяше, и от росы небесныя тело его оросися, дóндеже власи ему, яко льву, возрастоша, и ногти ему, аки птицам (ст. 30). И это должно было продолжаться с ним на семь лет, дóндеже, по Божественному глаголу, он увесть яко владеет Вышний царством человеческим (ст. 29). И этот суд совершился открыто пред всеми да, по слову бодрого и святого, увидят вcu живущии, яко владеет Вышний царством человеческим (ст. 14). Здесь поразительно и достойно размышления, во 1–х, необычайное и зависящее, в настоящем случае, от особенного мановения Вышнего раскрытие способности души, образовать себе тело по страстям преобладающим. Естественным и обыкновенным образом эта способность в разных степенях проявляется во всех нас, – здесь она раскрылась чрезвычайным образом, по особенному мановению свыше.²⁹ Во 2–х, настоящий чрезвычайный случай открывает тайну, в нравственном мире, состояний духовного продолжительного бессознания, безумия и тому подоб. Не явный ли это знак, – говорит вопросительно о сих состояниях одна из отраслей внешней мудрости, – что нет души, живущей особою, духовною жизнию, что вообще, жизнь человека есть только высший вид физической, животной жизни? Напротив, подобное состояние или даже самая крайняя степень подобного состояния в Данииловой книге представляется путем, ведущим из безумного самообожания гордыни к смиренному и разумному сознанию Всевышней власти. Следственно и в таких состояниях душа живет своею самостоятельною жизнию, – не этою внешнею расстроенною физическою жизнию, которую мы видим в безумных с сожалением и ужасом, но жизнию нравственною, духовною, сокровенною в глубине самой души. Следует только взять во внимание действительное продолжение духовной жизни души при внешнем безумии человека, – и исправление Навуходоносора от глубокого духовного повреждения, произведенное через скотоподобное его состояние, будет несколько понятно. Возмечтавшая взойти на небо, выше звезд небесных поставить престол свой, словом, – самообожающая себя душа вдруг своим телом поставлена в состояние, со всех сторон и во всех силах связанное и подавленное. Как живое и притом нравственное существо, она стремится и тем сильнее, чем сама могущественнее, проявить себя во внешней самостоятельной деятельности, – и однако своими движениями производит во вне только разные видоизменения расстроенной физической жизни. Как получившая нравственное направление превозношения, она порывается и тем неудержимее, чем крепче и выше её гордыня, – все покорить себе и все наполнить собою, и однако – никуда, решительно никуда вне себя самой, вне своего ничтожества выйти не может…. Прямой выход из этих внутренних, едва ли вообразимых, борений сокровенной внутри и подавленной отвне жизни души, и особенно души с резким отпечатком образа Божия, души сильной и еще не ожесточившейся в своей гордыни, – и есть ощущение своего ничтожества, – смирение гордыни. Таким–то образом, наконец, по скончании тех дней, Навуходоносор очи свои на небо воздвиг, и…. Вышняго благослови, и живущего вовеки похвали, и прослави, яко власть Его власть вечна, и царство Его в роды и роды, и вcu живущии на земли ни во что же вменишася: и по воле своей творит в силе небесней и в селении земнем: и несть, иже воспротивится руце Его, и речет Ему: что сотворил ecu? (31 и 32 ст.). Как выразительны, и как глубоко искренни эти слова самого Навуходоносора, вышедшего наконец из своей двойной духовной темницы – во первых, ужасной темницы скотоподобного состояния, и еще более ужасной темницы – гордости! Он теперь воздвиг на небо беспредельные и прекрасные свои уже чистые очи, и вздохнула свободно его душа.... Конец этих дивных путей Всеблагого и Премудрого Владыки и Врача очевиден: в то время ум мой, говорит Навуходоносор сам о себе, возвратися ко мне, и начальницы мои и вельможи мои искаху мене, и в царстве моем утвердихся, и величество изобильне приложися мне (ст. 33). И так как, по внешнему своему положению и по внутреннему величию своей природы, он развил и вынес в себе болезнь вообще современного языческого мира: то здравое его состояние, в котором тем свойственнее быть ему вождем современных языков, естественно должно было отозваться во всем тогдашнем языческом мире. Истинно великий теперь царь, оправдавший особенное призрение к себе Царя Небесного, издает всенародный манифест, в котором сам излагает все раскрытые нами обстоятельства суда Божия над ним, и сам же раскрывает значение этих обстоятельств, – значение, касающееся не одной его личности, но и вообще мира. Это великое слово царя Вавилонского ко всем подданным излилось из просветленной уже его души и Пророком помещено в книге во всем своем составе. Начало его таково (3: 98 и сл..): Навуходоносор царь всем людям, племеном и языком сущим во всей земли... знамения и чудеса, яже сотвори со мною Бог Вышний, угодно бысть предо мною возвеетити вам, коль великая и крепкая: царство Его царство вечное, и власть его в роды и роды.... Конец подобной же: ныне убо аз Навуходоносор хвалю, и превозношу, и славлю Царя Небесного: яко вся дела Его истинна, и путиe Его судьбы, и вся ходящие в гордости может смирити (4: 34). И так страшный деспот является уже истинным, откровенным с детьми, отцом; вместо того, что прежде самая религия управлялась его произволом, теперь проповедуется от него всему миру истинный Бог, вечный и всевластный; вместо того, что прежде не было у него никакого внимания к людям, как к ближним и братьям, теперь он провозглашает Божественный закон унижения и низложения всякого горделивого преобладателя. Казалось бы, что и права человечества на весь языческий мир признаются, и истинная религия ему возвращается, и начинается спасение языков.... На самом деле тайна благодати, ведущей и противящихся язычников к покаянному смирению и спасению, только как молниеносная мысль, предъявилась и пронеслась тогда в языческом мире. Но и этого по тогдашним обстоятельствам было очень довольно! И для нас довольно уяснить, хотя отчасти, великое значение этих событий, с внешней своей стороны, из детства нами перетверженных и обратившихся в общее место. Чем в то время кончилось это озарение языков, возбужденное могущественными ударами в душу необычайно сильную, мыслящую и чувствующую за весь мир языков, – видно из продолжения пророческой книги.

***

Продолжение книги показывает, что Дух язычества, при всем том, что уже начинала обличаться обольстительная его личина, и следовательно началось склонение его к упадку, столь еще был силен, что и после такого ограничения и поражения своего, при первой возможности, восстает с новою силою, – и тем убийственнее его проявление. Не очень долго спустя после раскрытых нами событий, вот что происходило в Вавилоне. – Царствовал родной внук Навуходоносора,³⁰ с которым произошли эти события, как можно приметить, уже в последние годы его владычества, – чудные дела и откровения Божии и всенародное известие о них Навуходоносора были еще в свежей памяти; – сам тогдашний царь (Валтасар) вся сия ведал, как обличал его впоследствии Пророк (5: 22); – были живы и очевидцы чудес, как такою является царица (вероятно, она была уже мать Валтасара). Но царь отличался только рассеянностью и развратом, а во всех других отношениях был человек ничтожный. Ему ли было не только поддержать, но и вместить великую мысль деда его, открытую непосредственно от Бога и усвоенную им через великие страдания? Напротив, Валтасар был самый удобный и готовый сосуд к проявлениям только растленного, падшего духа времени. И вот, на публичном царственном пиршестве, где с Вавилонским невоздержанием и бесстыдством мужчины и женщины пияху вино, славят мертвых идолов, а об истинном и Живом Боге никто уже не помнит: пияху вино, и похвалиша боги златые, и сребряные, и медяные, и железные, и древяные, и каменные: а Бога вечного не благословиша, имущего власть духа их (5: 4). Мало того, Валтасар приказал, при вкушеши вина, еще принести сосуды златы и сребряны, яже изнесе Навуходоносор.... из (Иерусалимского) храма Господа Бога…. и принесоша…. и пияху ими царь и вельможи его, и наложницы его, и возлежащие окрест его (2 и 3 ст.). Это уже было не просто забвение Господа Бога, которого чудеса и откровения были еще так недавно, но и глумление над Ним, ругательство над властию Его, над великими Его чудесами, над провозглашением их Навуходоносора, над благоговением к ним некогда, и еще так недавно, царя и всего царства; – это было упорное противление истине. Безумцы выражали своими поступками, что власть и сила Вышнего, приводившая в трепет предшественников, для них ничего не значит, и что своих богов, каковы бы они ни были, не посрамят они пред Всевышним.... И это тогда, когда Иегова стал и среди языков ходить также, как еще продолжал среди Израиля такое свое, Едемское по началу, хождение.... Чего же было ждать на этом зрелище столь безнадежно–растленного и беснующегося язычества? Иегова не слышно подошел к безумцам: в той час изыдоша персты руки человечи, и писаху противу лампады на поваплении стены дому царева, и царь видяше персты руки пишущие. И сейчас исчезла без следа безумная храбрость нечестивцев против Бога Израилева. Тогда царю зрак изменися, и размышления его смущаху его, и соузы чресл его расслабляхуся, и колена его сражастася.... Всеобщее смятение тем более усиливалось, что вcu мудрии не можаху писания прочести. Наконец вспомнили, и то по напоминанию постороннему (именно царицы – вероятно матери Валтасара), Даниила, обратились к нему, и услышали от него сначала напоминание о чудесном вразумлении Навуходоносора, потом грозное и вместе трогательное обличение: и ты убо, сыне его³¹ Валтасаре, не смирил сеи сердца твоего пред Господем: не вся ли сия ведал сеи? но на Господа Бога твоего вознеслся сеи. Наконец был Даниилом прочтен и истолкован начертанный таинственною рукою приговор на Вавилонскую династию и монархию: разделися царство твое и дадеся Мидом и Персом. – И так убийственный дух века, – дух нечестия и необузданности, лично в Навуходоносоре и при нем в его царстве столь глубоко пораженный, не замедлил ожить в его преемниках и раскрылся не только в идолопоклонстве но еще в хулении и порицании истинного Бога. И исполнилось пророческое слово: исцелихом Вавилона и не исцели (Иерем.). Исполнилось предречение и другого Пророка, который Вавилонского горделивого царя созерцал убитым и поверженным без пoгребения (Иcaй.): эта участь, в ночь того же нечестивого пиршества, постигла Валтасара, в котором возносящийся против самого Бога деспотизм, пораженный в Навуходоносоре, снова ожил и восстал с такою наглостию. Исполнилось и пророческое видениe самого Навуходоносора: Царство Вавилонское пало, низверженное грядущим Божественным камнем; – от лица Бога изшедшиe человеческие персты ручнии предъявляли царственную десницу Богочеловека, который имел проявить в себе силу и власть сокрушать языки, как сосуды скудельничи. Относительно вообще языков, обстоятельства Валтасара показали, что язычники, даже открытою десницею Божиею руководимые и смиряемые, с малым её послаблением, сейчас предавались своему буйству и восставали против Небесного Руководителя. Так еще сильно было язычество, хотя оно, приметно, начало уже отживать свой век, век неотразимого обольщения, простертого на весь мир! Но еще хорошо, что Валтасар, с своими клевретами, только по внешнему положению был впереди языческого мира, а внутренне был самый ограниченный и односторонний человек. В нем открылась только одна и именно худшая, сторона того, как язычники воспользовались Богоданным им просвещением и направлением в судьбах и делах Навуходоносора. В книге Даниила раскрывается и другая, лучшая сторона этого.

***

В Мидо–Персидском владычестве, заступившем место падшей Вавилонской деспотии и монархии, Пророк Даниил, забытый при Валтасаре, получает такую силу, что сначала является одним из трех первых государственных сановников, потом берет верх и над самыми главноначальствующими; царь, Дарий Мидийский, определил поставить его главою над всем царством, яко Дух бяше преизобилен в нем. Прежние великие дела и откровения Божии, которых служителем или истолкователем являлся Даниил, конечно – в этом случае имели великое влияние на царя: ибо последний смотрел на Даниила не просто, как на государственного мужа, но и как на верного и постоянного «служителя Бога Живого» (собственные слова Дария). Но дух современного язычества успел взять постыдную дань и с этого благорасположенного и внимательного ко внушениям Божественным властелина. Завистливые к возвышению Даниила и желая подкопаться под его величие, вельможи предложили царю, как чрезвычайному, по религии Персидской, представителю Божества, повелеть во всем царстве, чтобы в течение целых тридцати дней никто не прибегал с мольбами ни к какому божеству, а только к царю. С ослаблением и исторжением чувства зависимости от Вышней Власти, земной представитель Её не находил в таком льстивом предложении ничего не сообразного... Повеление издано с угрозою бросить ослушника на съедение львам. Расчет завистников был верен: Даниил оказался ослушником нечестивого повеления, – он молился единому истинному Богу, Богу Израилеву, обращаясь при этом открыто к стороне Иеpycaлима.³² Последствия известны. Известно тяжелое затруднение царя, когда требовали у него казни Пророка. Затруднение, в котором, с одной стороны, открылась вся сметная нелепость и осязаемая ложь язычества, а с другой глубокая уверенность царя в достоинстве Даниила, как служителя Живого Бога, и, следовательно, начаток в нем сильной веры в Бога. Владыка, которому одному в эти дни предоставлена Божеская честь – принимать молитвы и являть Божеские милости или суды, целый день до захождения солнца спорил с своими вельможами о Данииле, напрасно «выискивая средство спасти его», наконец уступил непреложности Мидо–Персидского закона. Вот каково уже современное язычество! Не в состоянии будучи защитить праведника от зложелателей, царь предавал его защите его Бога. «Бог твой, которому ты служишь постоянно, да спасет тебя» – сказал он Даниилу, когда, против всех усилий спасти его, повергали его в львиный ров. И за тем царь отказался от вечерней трапезы, и всю ночь не смыкал глаз от сильного движения беспокойства и скорби за служителя Живого Бога. Так глубок был в Дарие корень веры! И Господь явил сколько благоволения своему избранному и верному рабу Даниилу, – столько же, можно сказать, снисхождения и внимания к надежным начаткам веры язычника…. «Даниил чтитель Бога Живого». – Так жалобным голосом взывал Дарий, рано по утру поспешив к львиному рву! – Бог твой, которому ты служишь постоянно, мог ли спасти тебя от львов?» (ст. 20, 6 гл.). Вопрос, в котором слышен трепет души за сокровище веры, отчасти, видно, уже принятое и понятое этою душею! «Тогда Даниил сказал царю: во веки живи, царь! Бог послал Ангела своего и заключил пасть львов, и они меня не растерзали» (ст. 22). Так торжественно оправдана благодатию вера Пророка, и с тем вместе высоко подъята, еще прежде сильно возбужденная, вера языческого царя! Вера последнего, поставленная в самых начатках своих в такое нечаянное и сильное испытание и достигшая такого благодатного выхода из него, теперь раскрылась вполне и торжествовала спасение Пророка, как собственную победу и спасение…. Наказав злоумышляющих против Божия посланника тою же казнию, какую они приготовили последнему, владыка языческого мира, подобно Навуходоносору, исповедует пред всем подвластным миром Державу Божию достопокланяемою от всех, вечною и незыблемою, всемощною и спасающею. «Тогда Дарий царь написал: всем народом, племеном и поколениям, живущим по всей земле…. мною дается повеление, чтобы во всякой области моего царства трепетали и благоговели пред Богом Данииловым... Он есть Бог Живый и вечно существующий и царство Его не разрушится, и владычество Его до конца веков. Он спасает и избавляет и делает знамения и чудеса на небесах и на земле. Он Даниила спас от львов» (ст. 25–27). Видно, и язычник предощутил же своею верою ту небесную благодать, которая предъявилась, в его очах, через веру Даниила, как о том засвидетельствовано Апостолом: верою.... заградиша уста львов.

Вот и другая сторона язычества в отношении к открывшемуся между ними свету Божественной истины! Она показывает, что Господь не без плода давал откровения и чудодействовал среди языков; нашлись благосознательные, которые унаследовали себе, сколько можно, сокровище веры. Впрочем и из последних обстоятельств ясно, что дух язычества сильно еще преобладал над человеком, что сами собою опутывались сетию его и такие души, в которых уже были положены начатки веры, что только чрезвычайными способами и явлениями могла быть поддержана и упрочена вера, тогда как человеческая духовная природа не могла уже и выносить непрерывных напряжений и потрясений чрезвычайностями, и что, следовательно, еще неблаговременно было вполне открыться вере и благодати среди языков. Этим должно было и окончиться настоящее чрезвычайное дело Божие среди языков: ибо продолжение его было бы уже бесцельно. Божественная истина просветила, на сколько то было можно, неведение языков, поставила их дивными способами на свою стезю, противящихся победоносно низложила и благосознательными всемирно исповедована. Следовательно, она обозначилась между языками со всех существенных своих сторон. И если при том не оказалось в языках достаточной приемлемости к полному, совершенному усвоению и упрочению в себе её откровений: то напрасны уже были бы среди них дальнейшие чрезвычайные её откровения. Между тем данных разносторонних указаний Божественной истины достаточно было по крайней мере для предварительного приготовления языков к полному и всецелому её откровению. – Так были удовлетворяемы, при служении или созерцании Пророка Даниила, великие духовные потребности языческого мира! При предначинавшемся выходе языков из среды обаяний и увлечений обольстительными призраками, которые они строили для себя из самых остатков и следов первобытного Эдемского быта, Господь Бог, сколько для языков было можно и нужно, торжественно напомнил им о своей вечной державе и о грядущей, спасающей своей благодати. История человеческого рода должна светло и ярко обозначить на своих скрижалях настоящую эпоху. Почему же, можно спросить, История мира едва замечает все рассмотренные нами события? Не потому ли, что они относятся к частной иудейской истории? Напротив, это события всемирные, как мы видели. – Или по недостатку внутреннего их значения? Но торжественное, царственное, во всем тогдашнем политическом мире, провозглашение феократических истин, конечно, не менее по своему значению разнесения Эллинских идей по востоку Александром. – Или история, следя последовательное раскрытие судеб мира, находит настоящие события не важными по результатам бесплодным для мира? Но справедливо ли это? Явление и распространение христианства признано уже и внешнею мудростию за беспримерно великий всемирный переворот. Спрашивается: как произошел этот переворот? – Как растленный языческий мир мог освоиться с христианскими святыми идеями? Ложь язычества, отвечают, дошла до последних крайностей, и уже сама отряжала от себя человека – к истине христианства. Но это только одна сторона дела, которая, без дополнения другою, ничего не объясняет….Развратный человек, низпадший до последней глубины растления духовного, наконец открывает глаза на убийственную ложь своих страстей, и если на этом одном оставить его, – ему предлежит отчаяние и гибель. Нужно, чтобы у него еще оставалась некоторая внутренняя бодрость, надежда, чтобы он мог восстать из глубины своего падения. И в язычествующем человечестве, кроме сознания лживости язычества, было распространено при открытии христианства не уныние, а всеобщее ожидание чего–то лучшего. Где ocнование этого ободряющего ожидания, бывшего первым залогом спасения? – В первоначальных преданиях народов? Но предания народов не только о благодати, столь сокровенно возвещаемой вначале, но и вообще о Божестве, столь близком вначале к людям, были искажены и извращены до корня баснями язычества (мифологией). Не говорим уже того, что всеобщее ожидание язычества, по свидетельству тогдашних историков, было обращено к Востоку и даже прямо к Иудеи, и чаяло оттуда благодетельных завоевателей;³³ этого уже нельзя производить от первоначальных преданий, – Всеобщее чаяние лучшего, говорят, произошло от рассеяния всюду Иудеев? Справедливо, но опять только с одной стороны. Иудеи, обыкновенно презираемые,³⁴ да и сами духовно уже упадшие, и притом грядущее спасение и блаженство, относящие собственно к себе, а на языков взирающие, – как на свое будущее наследие и рабов, – сами Иудеи, если бы в них одних было дело, столько же мало, или разве немного более, могли бы сообщить миpy свои чаяния, сколько например в настоящие времена имеют влияние на мир те же Иудеи: нет! Видно самому языческому миpy идеи и чаяния Иудеев были не совсем чужды, были знакомы и бывали близки к сердцу – и это если не по одним первоначальным преданиям, как выше доказано, то следовательно по свежим сильным напоминаниям. Эпоха таких напоминаний языческому миpy об истинном Боге и грядущей Его благодати и представляется у Даниила.³⁵ Следовательно эта эпоха находится во внутренней и существенной связи с последующим всемирным переворотом, разграничивающим все времена на два великие и различные отдела. Великое обилие семян этого переворота, произведенного именно христианством, было посеяно в мире – в Даниилову эпоху. Мы распространились об этом, чтобы маловнимательность к этому истории мира не пала некоторою тенью на содержание пророческой книги. Исследование дел и откровений Божиих, имеющих такое близкое отношение к языкам, заключим тем, что через эти дела и откровения Иеговы Бога Израилева поразительно давалось и Иудеям видеть власть Всевышнего их Царя, не только ничего не терпящую от их плена, но, по поводу его, торжественно простирающуюся и на языки. В особенности же откровение о царстве вечном, грядущем за четырьмя земными царствами, явление вида Сына Божия в пещи для спасения трех отроков – было для Израиля, в тогдашних сумраках их веры и жизни, отрадным светом грядущей благодати. Но существенные нужды церкви тем не вполне еще удовлетворялись. Самые эти откровения о грядущей благодати, достаточные для языков, были слишком общи для Иудеев; нужного разграничения, хотя разумеется, только отчасти, между областию спасающей благодати и областию земной феократии в данных откровениях не сделано; определенного и ясного самого по себе руководства на настоящее и последующее темное время не дано. Все это представляется нам, в книге Даниила, уже в следующем отделе.

Эти откровения у Пророка следуют одно за другим также в хронологическом порядке. И нет нужды и повода изменять этот порядок в обозрении пророчеств. Напротив, так как предмет сих пророчеств во всех один: то изменив порядок при обозрении, мы не поймем, почему на один и тот же предмет дано несколько откровений, какая существенная между ними разность и от чего не иначе, как все они в совокупности и целости своей, могли удовлетворить потребностям Израиля (или вообще церкви Вселенской; ибо Израиль был её представитель). Только пророчество о седминах, по резкой его своеобразности, отличной от других пророчеств Данииловых, взаимно сходных (параллельных), обозрим уже после очерка других пророческих откровений, между собою сходных. Первое такое откровение содержится в 7 главе. Обратим внимание на время и обстоятельства этого откровения, раскроем общее его значение и уясним частности в нем, какие потребуют уяснения.

Время, когда дано было это откровение, было первое лето царя Валтасарова. Это был уже последний царь Вавилонской деспотии, и царь, как мы уже знаем, такой, в котором дух времени нашел самый удобный и готовый для своей растленности и пагубы сосуд. В обстоятельствах и делах Навуходоносора Господь дал миру и церкви предощутить грядущее время спасающей всех благодати. Сын и преемник его Евельмеродих, видно, следовал урокам Божественным, данным при его отце: он вывел пленного Иудейского царя из темницы, дал ему приличное содержание, и поставил престол его выше престолов других царей, себе подвластных. И вот затем, после некоторого смутного времени, является на престоле развратный и нечестивый юноша, дерзкий хулитель Божества; эти свойства, проявившиеся в Валтасаре вполне, при самом конце его царства и жизни, конечно еще прежде были укоренены в нем и были приметны другим, особенно Пророку. И так над церковью, которой положение было уже затруднительно и тяжко по самому плену, после проблесков Божественного света на весь мир снова стал сгущаться мрак....Употребим другое, более близкое к настоящему пророчественному откровению, сравнение пред ковчегом церкви, узревшей было некоторую пристань, открывалось опять великое волнующееся море, грозящее еще большими, против прежнего, бедами.... И через Пророка, который, конечно, первый входил в этот современный мрак, первый приметил это море и верою уже напрягался к Спасительному Небесному свету. Господь и поспешает, так сказать, к своей церкви с своим светом и руководством.

В первое лето Валтасара, царя Халдейска, Даниил сон видь: и видение главы его на ложи его, и сон свой вписа (см. 7 гл.).

Самое откровение разделяется на две части – видение и истолкование видения. Так Пророк созерцает, во первых самое настоящее положение церкви, о котором свойственно было ему заботливо мыслить и которое, во всей поразительности и точности истины, явлено ему Духом Святым: Аз Даниил видех в видении моем нощию и се четыре ветри небеснии налегоша на море великое. Из этого моря исходят один за другим четыре великие зверя, различные один от другого (ст. 3). Первый зверь подобен видом льву, но был с крыльями орлиными; по исторжении его крыльев он встал прямо, как человек, и стал разуметь также, как человек (4). Второй зверь был подобен медведю с тремя клыками во рту, и ему предоставлено пожирать плоти многи (5). Затем третий зверь, подобный барсу, только с четырьмя крыльями; это зверь властительный (6). Потом выходил четвертый, с железными зубами, ядый и истончевая, останки же ногами своими попираше (ст. 7); этот зверь с 10–ю рогами, среди которых появляется еще иной рог, сначала малый, потом усиливающийся и сокрушающий зараз три предшествующие ему рога; этот рог с человеческими глазами, с горделивыми и хульными устами (ст. 8). Между тем как этот рог богохульствовал (ст. 11), открывается страшное судилище: на престоле пламенно–образном восседает Ветхий деньми, пред Ним огненная река, тысячи тысяч и тьмы тем предстоят и служат Ему; раскрываются книги (ст. 9, 10).... Хульной рог убит и повержен в огненную реку, прочие звери лишены своего значения и силы, но не преданы грозящей в пламенной реке смерти (11, 12). Тут же, на облацех небесных яко Сын человеч идый бяше, и даже до Ветхого деньми дойде и пред Него приведеся: и тому дадеся власть и честь и царство и вcu людие, племена и язы́цы Тому поработают: власть его власть вечная, яже не прейдет, и царство Его не рассыплется (ст. 13, 14). Это видение! Вострепета дух мой в состоянии моем, говорит о себе Пророк и видения главы моея смущяху мя. И nриидох к единому от стоящих, т. е. пред престолом, и известия просих от него научитися о всех сих: и noведа ми известие, и сказание словес возвестими (15, 16). Это обстоятельство показывает, что видение было, как и Навуходоносорово видение посекаемого дерева, отчасти символическое, отчасти прямое и собственное. Ибо Пророка вразумляет один из предстоящих служителей Ветхаго деньми, как лице действительное, ведающее тайны. Следовательно, это не символ. Отсюда выходит, что и все это явление судилища и служащих пред Ветхим деньми, есть собственное, хотя и человекообразное. Ниже, в своем месте, рассмотрим это явление до подробностей. А теперь скажем только вообще, что Ветхий деньми, являющейся вседержавным Владыкою мира по Даниилову видению, очевидно есть Бог, а потому и непосредственные его служители, очевидно суть святые Ангелы. В истолковании видения одним из непосредственных служителей Ветхого деньми, или одним из святых Ангелов, сначала раскрывается значение всего целого, потом в особенности изъясняется значение последнего зверя и хульного рога. В видении представлены, по ангельскому истолкованию, четыре царства (ст. 17), после которых откроется царство Святых Божиих, царство вечное (ст. 18). Четвертый зверь, о котором Пророк особенно расспрашивал открывающего ему тайны, своею лютостию знаменует чрезвычайную жестокость и всегубительность четвертого царства (ст.. 23); десять рогов этого зверя – указывают на десять царей, последний хульный рог, сокрушающий три предшествующие ему рога, означает последнего в сем царстве царя, имеющего низложить троих предшественников, – царя Богохульного, гонителя Святых, грозящего разрушить все церковное устройство, и которому попущено злодействовать на некоторое время (24, 25). Но за его гибелью и откроется царство вечное, все покоряющее и низлагающее (26, 27). Таково настоящее откровение! Вникая в него не можем не признать, что и точка зрения, и образ представления, и самое содержание в сем пророчественном откровении одинаковы с выше изъясненным нами откровением символического тела. Представляются символические звери, указываются четыре царства по отношению к царству Божественному и вечному, и притом по отношению не времени только, но особенно враждебно несовместности своей с этим царством Святых и низложения от него; последний же царь четвертого царства прямо представлен упорнейшим и жесточайшим преследователем Святых, которые в сем же откровении являются членами или наследниками грядущего царства (ст. 18, 24). В таком же отношении враждебном Божию Царству и сокрушении от него взяты четыре царства в прежнем откровении. След. точка зрения одна в обоих откровениях! Равно в том и другом четыре царства представляются низложенными все вдруг, и даже четвертое царство и здесь, как в прежнем откровении, созерцается низложенным прежде предшествующих ему трех царств (ст. 11, 12). Образ представления один и тот же. Следовательно, и изъяснение его одно и тоже и здесь, как в прежнем откровении: так представляется низложение враждебных царств не потому, чтобы они в самом деле были поражены все вдруг от царства Святых, или даже последний царь четвертого низложен прежде всех, но потому, что они все должны быть низложены силою грядущего за ними царства Святых царств Сына человеческого, до Ветхого деньми; а четвертое царство, и притом, в последнем лютом своем царе, изображается падшим прежде других, как ближайшее по времени к низлагающему их царству Святых. Наконец и содержание в главных и существенных чертах одинаково: в обоих откровениях следуют одно за другим именно четыре царства и притом постепенно одно пред другим унижаясь в своем достоинстве и характере: золото, сребро, медь, железо; лев, медведь, рысь, еще какой–то страшный зверь. Третий символический зверь здесь является с особенным выражением властительства; подобно как третье царство, по прежнему откровению, соодолеет всей земли. Четвертое царство, по прежнему откровению, характера железного, – все сокрушает и истончевает подобно железу; так и здесь четвертый символический зверь ужасен, зубы его железнии велии, ядый и истончевая и пр. При рассмотрении прежнего пророчества мы замечали и то, что там в особенном внимании имеются персты ножнии, которых естественно десять; символическая часть четвертого царства, подобно как здесь в четвертом звере имеются в особенном внимании десять рогов, символы десяти царей. Конец и существенный предмет пророчества, в том и другом, открытие царства Божественного, вечного. Таким образом во всех существенных отношениях настоящее пророчество подобно (параллельно) прежнему. След. общий смысл настоящего пророчества есть один и тот же с прежним пророчеством: должны следовать одно за другим четыре неблагоприятные Царству Божии владычества: это Вавилонское,³⁶ Персидское,³⁷ Греческое Александрово³⁸ и Сиро–Египетское³⁹ владычества; они будут одно за другим низлагаемы силою грядущего за ними Божия Царства, сущего не от мира сего и победоносного над всеми мирскими Боговраждебными царствами⁴⁰ (ст. 24), пред которым, следовательно, четыре враждебные ему и разрушаемые от него царства, взяты здесь как представители вообще всех Боговраждебных мирских, низлагаемых от него, царств.⁴¹ Раскрыв общее значение настоящего откровения, из этого общего значения уже без большого затруднения можем уяснять и определять все частности, которые составляют особенность сего откровения, соответственную обстоятельствам его происхождения. Особенность настоящего откровения, при сличении его с предыдущим та, что как о земных четырех царствах сказано здесь много обстоятельнее и подробнее, так и грядущее за ними Царство Божие раскрыто во всем свете своей вышемирной области и во всей глубине своих оснований. В отношении к земным четырем царствам замечательна самая среда, из которой они появляются: и се четыре ветри небеснии налегоша на море великое. Судя по обстоятельствам, вызвавшим, так сказать, это откровение, и по изникновению из моря символически представленных царств, можно понять, что это великое, волнующееся море, есть непостоянный и мятущийся земной мир, мир явлений, одно за другим возникающих и одно другим поглощающихся подобно воинам, и в особенности человеческих дел и приключений, по видимому управляемых ветрами случайности, страстей и произвола, – словом – весь настоящий привременный и текучий порядок вещей, взятый сам по себе. Ибо действительно, из него пораждаются, и через него усиливаются и ослабевают все царства земные, рассматриваемые сами по себе. Блаженный Феодорит говорит: «Даниил видит море, чем давалось ему знать о волнах настоящей жизни. И поскольку он, как пленник, принужден был находиться на чужой стране, то благопотребно и вразумляется он касательно бурь и треволнений жизни.» Другой же древний учитель (Евдоксий) рассматривает это явление моря еще ближе к обстоятельствам Даниила при Валтасаре: «когда царь (то есть Валтасар) смотрит на настоящий порядок вещей, то видит землю и дерева земные, и все убегающее видит твердо стоящими ибо быстрое прехождение бегущего неразумному представляется единым твердым, а мудрому оно представляется колеблемым и волнуемым, почему он и видит не землю, а море.» Четыре ветри небеснии: некоторым из древних толкователей (Полихронию) видится здесь указание на четырех духов, вождей четырех земных царств, представляемых в видении. Другие же ближе к знаменованию моря, изъясняют четыре ветра о четырех пределах мира (с запада, севера и пр.). Эта мысль принадлежит св. Ипполиту, который говорит: «Это означает четырехстороннюю вселенную». Некоторые же, и именно Блаженный Феодорит, находят в четырех ВЕтрах, волнующих море, указание на самое непостоянство вещей в мире: «Морем называет он (Пророк) жизнь, подверженную тысячам треволнении, а ветрами, на него напирающими, непостоянство вещей.» Толкование совершенно сообразное с значением волнующегося моря. Число – четыре – по отношению к ветрам, из которых каждый должен идти непременно или с той или с другой стороны четырехстороннего света, может быть указанием вообще на всякий род изменений в миpe; если же брать это число в определенном смысле, то оно, конечно, указывает на четыре великие изменения в мире, с какими должны были появляться четыре царства, изображаемые здесь. Последнее изъяснение принадлежит Блаженному Феодориту. И четыре звери велицыи исхождаху из моря...первый, аки львица (или лев), имущ криле, криле же его аки орли; зрях, дóндеже исторжена была крила его; и воздвижеся от земли и на ногу человеку ста и сердце человече дадеся ему (ст. 3 и 4.). Изображение царства Вавилонского⁴² под символом царственного зверя – льва – с крылами царственной птицы – орла – очевидно соответствует прежнему изображению его в символе – золотой главы. И следовательно, оно означает по изъяснению последнего символа самим Пророком, вообще характер его деспотии, – чрезвычайную её обширность и неограниченность. Отсюда можно уже и частнее определять настоящий символ: львиный вид дает мысль о властительном произволе и силе деспота, пренебрегающего человечеством и через это упадающего до зверства, а орлиные крылья – о горделивом, непризнающем ничего выше себя парении Вавилонского царя, недостойном же человечества. Но в рассуждении того, что означается исторжением крыльев из этого зверя и преображением его по виду и по чувству сердца в человека, толкователи разногласят между собою. Одни, как Феодорит, Евдоксий, видят здесь символ падения династии, и вразумление через это в том, что она напрасно усвояла себе свышечеловеческое достоинство. Но странно было бы, символ взятый с вида и разумности человека, изъяснять об унижении и падении царственного величия, тогда как самое её величие изображается видом бессловесных – льва и крылами орла. Другое толкование предлагает св. Ипполит. «Это случилось, говорит он на это место, с Навуходоносором, – случилось так, как выше показано в книге. И именно она свидетельствует о таких приключениях Навуходоносора, что он отгнася с царства (известною с ним переменою) и у него отъята была та слава и величие, которые он прежде стяжал. – И потом: на ногу человеку ста, и сердце человечие дадеся ему, – это значит, что Навуходоносор смирился и признал себя человеком, подлежащим власти Божией, прибегнул к Господу, получил от Него милость и опять восстановлен в свою славу и величие».⁴³ Это толкование совершенно сообразно и символом и с событиями царства Вавилонского и с подобными местами (параллелизмом) и с обстоятельствами происхождения сего пророчественного откровения. По значению орлиных крыльев и львиного вида, как символов неограниченного в самовластии произвола и горделивого духа деспота, – отъятие этих крыльев и изменение львиного вида на человеческий, дают прямую мысль об изменении характера Вавилонской династии, об ограничении деспотического произвола человеколюбивою разумностию, о смирении горделивого духа истинным самопознанием. – Обстоятельствами Навуходоносора, как мы видели, совершенно преобразовался характер его деспотии и получил значение истинно человеческое и разумное; тот же характер отчасти продолжался и при сыне его Евильмеродахе. В предыдущем подобном (параллельном) откровении о царствах, Вавилонское царство также представляемо было в лице Навуходоносора, этом великом представителе и вожде Вавилонской, почти всемирной, монархии: глава злата ты ecu царю. Пророку, при нечестивом Валтасаре, было свойственно обращаться мыслию к великому благодатному озарению, открывшемуся при Навуходоносоре над языками и давшему было иной светлый вид Вавилонской деспотии; – а потому и дано было ему отрадное созерцание этого преобразования, при Валтасаре уже со всем изглажденного. И через это тем разительнее являлось настоящее упорное противление Вавилонского царства Божию Царству, простиравшему и на него спасительное свое влияние, – и тем ближе должно было угрожать ему низложение от Божия Царства.⁴⁴ И так, между царствами, враждебными царству Святых и долженствующими пасть пред его победоносною силою, Пророку указывается первое – царство Вавилонское, поражающее своим царственным деспотическим величием и, по влиянию и действию царя святых возведенное – было к значению разумному, к озарению спасительною истиною и грядущею благодатию. И такое царство стало теперь решительно на стороне враждебной царству Святых, не совместной с последним, и следовательно близко к своей от него гибели. Такой смысл видения касательно первого зверя – льва или львицы! И се зверь второй подобен медведице (медведю), и на стране единой ста и три ребра во устех его среди зубов его, и сице глаголаху ему: востани, яждь плоти многи (ст. 5). Таковы символические черты второго или, как уже нам известно, Мидо–Персидского царства! Символ медведя, соответственно значению символа предыдущего царства, должен выражать характер и дух Персидского царства. Характеристические черты этого зверя – грубая тяжелая сила и обжорливость (замечают в нём и свойства утонченной чувственности, как-то: есть в нем чувство стройности звуков и пр.)... Что эти черты имеются в виду и здесь во пророчественном символе, доказывает воззвание к символическому зверю: востани и яждь плоти многи. И так характер второй деспотии есть алчность, стремление подавлять своею внешнею силою, и вместе склонность к чувственным наслаждениям. Действительно, такой характер проявился уже в самом Кире, которого завоевания происходили ни из стремления к героической славе, которое действовало в Александре Великом, ни из нетерпения непокорных двигавшего Навуходоносора; особенно же его преемники отличались безотчетною алчностию к завоеваниям и стремлениям все подавить своею материальною силою. Доказательство сему – ужасы при покорении, или, лучше, подавлении Египта, устремление подавить своею тяжестию вольнолюбивых Греков. Наконец роскошествовать – это известная черта Персов⁴⁵. И на стране единой ста⁴⁶ «он стоял на стороне». Рассматривая порядок символического видения, мы не можем не примечать, что это выражение: на стране единой ста, соответствуем выражению о третьем царстве: созади сего видех, – то есть, то и другое обозначают положение символических зверей и взаимное их отношение. Если же так, то за видением первого символического зверя, увидать уже стоящим в одной стороне другого зверя – значит увидеть другое царство уже возникающим на известной (или определенной) стороне. И так сообразный с пророческою речью и представлением смысл изъясняемого выражения будет тот: Пророку при Валтасаре уже дается видеть, что с известной стороны уже поднимается новое преобладание Мидо–Персидское. – И три ребра (или клыка) во устех его среди зубов его: и, сице глаголаху ему: востани, яждь плоти многи. Персидское царство, с показанным выше характером своим, здесь точнее и раздельнее определяется как в составных и орудных своих частях: три ребра (клыка) во устех его, так и в самом действии: яждь плоти многи. Последнее уже выше раскрыто, при изъяснении характера этого царства. А три ребра или клыка, представляющиеся здесь и как преобладающие составы и как орудия символического зверя, указывают конечно на три главные составные части царства, каковы и были в Персидском царстве: Мидия, Персия, Вавилония. В общем составе, этих стран и народов Персидская монархия, действительно, является как алчный, подавляющий всех, медведь с тремя клыками во рту. По свидетельству Аполлинария и Евдоксия,⁴⁷ подобное толкование было и у древних, – с тою разностию, что вместо главного Персидского народа брались во внимание или Египтяне, или Ассирияне, – несообразность очевидная. Общий смысл пророчеств о втором царстве таков: за настоящим Вавилонским преобладанием над наследниками Царства Божия, достигнет подобного преобладание новое, уже возникающее, в известной стороне, владычество (Мидо–Персидское), алчное к завоеваниям и готовое всех подавить тяжестию и силою своего трехчастного состава. Созади сего видех: и се зверь ин, аки рысь и пр. Созади сего: за Персидским царством, низложенным победоносною силою Божиева Царства, следует новое владычество, посягающее на его права. Символ рыси или барса, судя по предыдущим символам, выражает характер третьего царства, то есть (как уже известно нам) Александровой Греческой монархии. Характеристические черты барса⁴⁸столь противоположные тяжелому свойству медведя, суть легкость, быстрота, хитрость, лютость; по самой внешности он прекрасен своей пестротой и приятным запахом, привлекающим к нему на жертву его лютости и других животных, по свидетельству Аристотеля (Ргоbl. Sect. 23, qn. 4); по замечанию того же Аристотеля и Плиния (1. х. Nat. Hijt. с. 37 et J. 9, 17), он страстен, и весьма легко может быть упоен вином. Нельзя не подивиться точности и выразительности этого пророчественного образа: владычество Александрово превозмогало над другими не тяжелою силою и массою, подобно Персам, но напротив стремительностию, оборотливостию, решительными против врагов мерами; Греки своею живостию, людскостию, привлекательными идеями упрочивали за собою и нравственную власть над сынами востока, и наконец лично сам Александр, идеал этих Греческих доблестей, подвержен был известным слабостям – сластолюбию и невоздержанию. Словом, во всех отношениях это был барс, – стремительный, решительный, хитрый, привлекательный и страстный. Крила четыре птичия над ним, или (на спине его) и четыре главы зверю. Равное число крыльев и глав дало повод некоторым принимать оба символа в одном и том же значении (Calmet на пр.). Но в таком случае, за чем два символа? Впрочем четыре крыла и четыре главы зверя толкуют вообще различные различно: кто разумеет здесь четыре страны света, покорные Александру, и четыре царства, вышедшие из состава его монархии (Феодорит), кто четырех первых вождей у Александра (Капмет), кто подпадших Элинам прежних властителей – Мидян, Вавилонян, Египтян и Персов (Полихроний). Чтобы не развлечься этими разными взглядами и не решить дела личным произволом, как это замечается в разных взглядах разных толкователей, нужно вникнуть в самые черты пророчественного символа. Крила птичия, суть орудия полета и выражают собою легкость, быстроту; след. четыре птичьи крыла у зверя должны означать, по отношению к третьему царству, те четыре составные его части и силы, с которыми и посредством которых это владычество быстрым полетом простерлось на весь мир. У Александра действительно было четыре таких крыла: это сосредоточившие около себя всех Греков и сами сосредоточенные в монархии Александровой – Афиняне, Спартанцы, Фивяне и Македоняне. Они оспаривали друг у друга первенство в Греции и все четыре устремились к одной цели, став точно крыльями для Александра. Такой смысл дают самые черты пророчественного символа и со всею точностию оправдывают события! Главы царства, по прямому своему значению, суть власти царства, и следовательно четыре главы третьего царства, суть четыре правительственные в нем лица, или, что тоже, это есть – четырехначальственное разделение настоящего царства. У Александра, действительно, были и четыре главные отдела монархии,⁴⁹ и четверо главных вождей, от чего после него и разделилась монархия на четыре отдельные владычества – в Македонии (Антипатр или Филипп Аридей), в Азии (Антигон), в Сирии (Селевк) и в Египте (Птоломей); четырехчастное разделение Греческой монархии разумеет здесь Святой Ипполит, Блаженный Феодорит и другие; точность пророчества, строго держащееся всех черт символа, требует того, чтобы разуметь это четырехначальственное разделение, еще в единстве монархии бывшее, а не последующее за Александром распадение монархии.

И власть дадеся ему: Греческая Александрова монархия простирала на все почти известные тогда страны власть не только гражданскую, но и нравственную, – власть Греческих воззрении и идей.

Общий смысл пророчеств: за Персидским царством будет посягать на права грядущего Царства Божие властелин стремительный, страстный и пр., быстрым полетом четырех народных сил имевший облетать весь почти мир и владычество свое разделить между четырьмя своими вождями и на четыре отдела. На нем будет лежать печать властительства и гражданского и нравственного.⁵⁰

Особенно подробно и обстоятельно раскрывается в символическом видении и в его истолковании четвертое царство. Это, как уже дознано нами, Сиро–Египетское царство, то есть, владычество Селевкидов и Птоломеев, на сколько оно простиралось на сынов и наследников грядущего Божиего Царства. Такое значение настоящего пророчества принимали учители благочестия первых веков христианства, как свидетельствует Блаженный Феодорит; такое толкование находим и у следующих, однако древних же Греческих учителей, как-то: Полихрония и иных (см. Collectio vet, Script Maji). Hо многие усиливаются и в этом пророчестве, как в предыдущем откровении о четырех царствах, под четвертым царством найти Римскую империю, представляя продолжение её до открытия Царства славы. Мнение, опровергаемое и историею и точным смыслом самого пророчества! Не останавливаясь на параллельности настоящего пророчества с прежде данным откровением и также с откровениями 8 и 11 глав, поставим на вид доказательства нашего изъяснения, находящиеся в самом настоящем пророчестве, и опровергнем возражения против него, какие заимствуют из настоящего пророчества. Возражают против нашего изъяснения о Сиро–Египетском владычестве из настоящего пророчества, во 1–х, то, что Сирийское и Египетское царства уже должны войти в состав третьего царства, и в символе показаны в четырех крилах и главах зверя. Но четыре крыла и четыре главы имеют со всем иной смысл, основанный на прямом значении этих символических предметов, и притом крылья и головы, в символическом видении, находятся в единстве третьей монархии. Следовательно, изъяснять их о четырех последующих за Александровой монархией царствах значит поступать и против указаний символа и против показаний истории, в которой осуществился пророчественный символ. Четыре крыла зверя дают прямую мысль о четырех народных силах победоносного и властительного третьего царства; эти четыре народные силы, действительно, и были в составе Александровой монархии; с ними Александр быстрым полетом победоносно облетел мир (это, как сказано, – Македоняне, Фивяне, Афиняне, Спартанцы). Четыре главы зверя знаменующего Еллинское Александрово царство, указывают на четырех–правительственные отделения одной и той же монархии.

Точный смысл пророчества, если допускает разуметь здесь разделение Александровой монархии по смерти его, то никак не далее того времени, когда четыре главные полководца его только располагали разделить между собою царство и когда это царство держалось еще в единстве именем и памятью Александра: далее вышел уже не один зверь четырехглавый…..⁵¹

Во 2–х, говорят, что после Александра восстало царство не с десятью рогами или царями, оно распалось только на четыре царства. Но у Пророка имеется в виду собственно не внешнеполитическая судьба царств, а отношение их к грядущему Царству Божию, отношение враждебной несовместности с ним и поражения от него. Следовательно, была бы с пророческой точки зрения несообразность – выставлять на вид чисто политические перевороты, последовавшие в мире за Александром; Пророку свойственно было бы разве одно только в отношении к четырем последующим за Александром царством – воззреть и указать на это четырех–частное разделение, как на сокрушение Еллинского царства; это и сделано в более обстоятельном пророчественном откровении 11 гл. Напротив преобладание над сынами грядущего благодатного Царства – наследниками обетований его, после Александра, действительно, принадлежало десяти царям Сиро–Египетским и за тем самому лютому гонителю Божия Царства, Антиоху Епифану. Именно, на это свойственно было воззреть Пророку с его точки зрения; прямо на это, после Александровой монархии, у него и указывается в символическом видении. Преобладание Селевкидов и Птоломеев, и еще прежде них Антигона с сыном, составляло, по отношению к наследникам обетований, единое смешенное владычество. Именно таким, то есть, многорогим зверем, оно и представлено в пророчестве.⁵² В 3–х, Святые Вышнего с гибелью хульного рога, или по представленному толкованию, Антиоха Епифана, – не получили еще вечного царства. Чтобы усвоить силу этому возражению, нужно также требовать, чтобы и три предыдущие царства продолжили свое существование до открытия Царства Божия; ибо они обнажены от власти, по образу пророческого представления, уже с открытием Божия Царства, и даже после гибели хульного рога, и даже еще, обнаженные от власти, они не поражены смертию (см. 12, сл. 9 – 11). Если же этого допустить нельзя (что очевидно): то необходимо, чтобы такой образ представления пророческого, и в сем пророчестве как в предыдущем – означал не совокупное поражение всех царств открывшимся уже Божиим Царством Святых, но только поражение всех их силою этого грядущего за ними царства; и следовательно, как поражение их должно быть последовательное одного за другим, так и открытие царства Святых должно быть уже после всех их. Это и прямо сказано в истолковании видения: четыре царства востанут на земли. Яже возмутся и преймут Царство Святые Вышняго (ст. 17. 18). В символе видения все это, имеющее совершиться последовательно и преемственно, изображается на одной картине; ибо все четыре царства враждебны Царству Божию, и одинаково низлагаются силою его, – и от этого произошел такой образ представления: выходят звери, и становятся один за другим, – потом все низлагаются силою Царства Божия. Следовательно, возражение не имеет решительно никакой силы. Святые Божие должны приять царство уже по сокрушении четвертого царственного зверя: так и было на самом деле, – Царство Божие открылось на земле уже после падения четвертого преобладания над Иудеями. В 4–х, не на царство благодати, а на открытие царства славы – указывает изображенный здесь страшный суд и явление Сына человеческого с покорностию Ему всяческих. Следовательно, и последний пред сим враг Царства Божия есть Антихрист, а не Антиох Епифан. – Это дело требует исследования. Царство Святых, открытое Христом, в своем существе и силе есть царство не от мира сего, царство будущей вечной жизни и славы, имеющей раскрыться уже после страшного всемерного суда, а в мире сем только предначинаемый в уповании по дару благодати; верующие имеют живот свои сокровен со Христом в Боге, который их, по Апостолу, уже воскреси и спосади на небесных во Христе Иисусе (см. Еф. 2, 6.); – в сообщности верующих со Христом, одушевляющим их святым своим человеколюбием, у них жительство на небесех (Фил. 3 гл.). Таково, в своем сокровенном существе и силе, царство благодати; и вот эта самая его сила и есть победоносна над всем миром, низлагая все враждебное. Теперь, что касается Пророка, он поставлен на такую стражу, чтобы созерцать Божие Царство, низлагающее известные четыре царства и само грядущее за ними; другими словами, чтобы созерцать Царство Святых – именно в самой силе его победоносной над миром. И так, торжество и слава Царства Божия представляются в пророчестве следующими за четырьмя царствами не в том смысле, что Царство Божие тут же и должно открыться во всей своей славе и победоносной силе, но в том, что Пророк, указывая на грядущее за ними Царство Божие, раскрывает самую эту его силу. У него как бы такая была пророчественная речь: «после четырех царств явится на земле Царство Небесное, Царство Благодати Божией, – такое царство, которое собственно есть царство вечности и славы, имеющей открыться со всемирным судом и низложением от царя благодати всех враждебных царств». По такому смыслу пророчества о Царстве Божием необходимо разуметь под всеми четырьмя царствами такие государства, которые должны предшествовать царству благодати или первому пришествию Христову. Последнее из таких царств, бывших во враждебном столкновении с наследниками Царства Божия, было именно Сиро–Египетское владычество. С другой стороны тот же самый смысл пророчественного изображения Царства Святых показывает, что эти четыре известные царства берутся у Пророка, как представители вообще всех враждебных держав Божией царств; ибо у него раскрывается в пророчестве сила сего – победоносная вообще над всем враждебным, но раскрывается такою относительно или по поводу враждебности четырех известных царств. Потому же и последний лютый царь четвертого царства, этот хульный рог, указывая собственно на Епифана, в лице его представляет мрачный образ и последнего, имеющего сосредоточить в себе всю мирскую Боговраждебность, страшного врага Царства Божия – Антихриста. Эта мысль, кроме существа самого дела, подтверждается сильными и резкими чертами, какими изображает здесь хульный рог, и тем отчасти таинственным обликом, в каком (как увидим) представляется здесь этот хульник. Через такое разрешение возражений, уже вполне доказывается и утверждается изъяснение четвертого царства о Сиро–Египетском преобладании над Израилем. Прямым же доказательством на это изъяснение служит для нас то, что изъясняющие о Римской империи, усильно и напрасно натягиваются выйти из противоречия истории, которая падение Римской империи поставляет вне связи и с первым пришествием Христовым и со вторым Его пришествием, и по произволу, гадательно стараются насчитать десять царств, вышедших из Римской империи; – а между тем после Александра, действительно, преобладают над Израилем десять царей иноземного владычества, после которых, действительно, является самый лютый враг церкви, – гонитель святых, победитель трех царей и пр. Очевидно, что здесь – точная и ясная, как свет, истина, а там – произвольные, к делу нейдущие, гадания. Впрочем, допустив неточность в изъяснении первого пророчества о четвертом царстве, поневоле уже натягиваются таким же образом потемнить настоящее, уже слишком на этот раз светлое, пророчество. Но раскроем смысл пророчества о четвертом царстве в подробностях соображаясь с историей. Созади сего видех и се зверь четвертый страшен и ужасен и крепок излиха, зубы его железни велии, ядый и истончевая, останки же ногами своими попираше, той же различайся излиха паче всех зверей прежних; и рогов десять ему (ст. 7). Это, по изъяснение Ангела, значит следующее: зверь четвертый – царство четвертое будет на земле, еже превзыдет вся царства, и пояст всю землю, и поперет ю и посечет. И десять рогов его, десять царей востанут (ст. 23 и 24). Разрушительный, ненавистный характер Сиро– Египетского владычества уже мы указывали; самые имена Филопаторов, Филадельфов составляют жестокую иронию на убийц родителей и братьев; Сирийская и Египетская державы были сильнейшие из четырех, возникших после Александра, и своею враждебностию против церкви, простиравшеюся даже до стремления насильственно подавить истинную веру и заменить ее в самом Израиле язычеством, превзыде все царства. Самое начало этих держав сопровождалось разрушительным потрясением всего востока: ибо Селевк Никатор, основатель царства Селевкидов, был сначала областным правителем Вавилона и воевал с Антигоном, которому досталась по разделу Азия; после победы над Антигоном началась жестокая борьба между Селевком и Птоломеем Лагом. Впоследствии Антиох Великий простирал завоевания свои с одной стороны до Египта, с другой до Вавилона и далее, и вступил в союз с царем Македонским. Антиох Епифан владел и за Евфратскими странами и преобладал над Египтом. Если взять во внимание, что восток был в то время еще главным открытым поприщем переворотов и движений политических, как теперь Европа, то понятно, почему разрушительные действия четвертого владычества представляются столь обширными: пояст всю землю, и поперет ю и посечет. Действительно в постоянных войнах и взаимных кознях Селевкидов и Птоломеев, и особенно во время Епифана, пролито крови человеческой не менее, если еще не более, чем при завоеваниях Александра или Кира. Впрочем в этом изображении гибельного владычества, простирающегося на всю землю, видны усиленные, резкие черты, чрезвычайного, прозираемого в образе Епифана, преобладания над миром Антихриста. Антихристианские черты, предъявляемые в Селевкидах и Птоломеях, были в первых своекорыстная положительность, делающая и из религии только средство для своего внешне–мирского усиления и возвышения,⁵³ а в последних праздная и бесплодная, только самоуслаждающаяся любовь к знаниям, ставящая Божеское и человеческое в уровень и безразличия для себя.⁵⁴ И рогов десять ему... и десять рогов его – десять царей востанут. Под десятью царями одни из толкователей разумеют преимущественно Птоломеев, другие же – одних Селевкидов: число тех и других, с прибавлением к ним Антигона с сыном может быть доведено до десяти, впрочем с некоторой принужденностью и без строгой точности. Впрочем ошибка или недосмотр тех и других толкователей состоит в том, что, во 1–х, болеe по произволу, чем с основанием, разумеют они или Птоломеев или одних Селевкидов, а во 2–х, исчисляют царей Сирийских или Египетских собственно по отношению их к своим царствам, как будто Пророк имел в виду раскрыть не более как внешне–политическую судьбу той или другой царственной династии. Пророк смотрит на земные царства по отношении к Царству Божию, и следовательно царей четвертого царства обозначает по отношению к тому же Божию Царству. Посему нам нужно исчислить царей собственно тех, которые после Александра до Антиоха Епифана преобладали над наследниками и чадами обетованного царства, – к какой бы династии ни принадлежали эти цари, к Селевкидской или Птоломеевской. Если так будем изъяснять, то наше изъяснение будет и не произвольное, и вместе самое точное и простое. После Александра Великого Cирия и Финикия достались было Антигону, но его власть ничем не умела проявить себя в отношении к Иудеем. Первый, давший Иудеи почувствовать свои тиранские притязания, был Птоломей Лагов; он вошел в Иерусалим, овладел им и отвел в плен множество Иудеев. В совместничество с ним входит другой царь Селевк Никатор, так что иудеи по переменно должны были платить дань обоим спорющим царям. При дальнейших внутренних неустройствах в царстве Сирийском обладал Иудееями сначала спокойно третий царь Птоломей Филадельф. Но с ним опять совместничает Сирийский царь Антиох Теос, четвертый в числе преобладавших над Иудеей; власть над нею колебалась между враждующими Птоломеем Филадельфом и Антиохом Теосом, а после него с сыном и преемником его Селевком Каллиником, – это уже пятый преобладатель. Птоломей Евергет лишил Каллиника не только Сирии, но и большей части Азии, и таким образом Иудеею утвердил за собою: шестой рог четвертого зверя. После Евергета власть над Иудеею перешла к его преемнику Птоломею Филопатору, – седьмому царственному рогу. Но пользуясь беспечностию Птоломея Филопатора, воинственный Антиох Великий отнимает у него Иудеею – восьмой царь. Преемник Филопатора, Птоломей Епифан через своего военачальника занимает Иерусалим, и после разных переворотов воинского счастия, сам Антиох Великий отдает за Птоломея Епифана дочь свою, предоставляя вместо вена – Сирию, Финикию, Палестину. Это девятый рог лютого зверя. – Сын и преемник Антиохов, Селевк Филопатор успел удержать в зависимости своей Иудеею, хотя бы–то она должна поступить по брачному договору к Птоломею, – десятый рог. Этот последний был родной брат Антиоха Епифана. И так, вот какое точное пророчество заключается в 7–й главе! Если смотреть на него прямо и просто с точки зрения самого Пророка, то и смысл пророчества становится ясен и история точно намеренно располагается по предначертанию сего пророчества. Сверх того, представленное изъяснение смысла этого пророчества, в соображении с историею, подтверждается пророчеством 11–й главы, где уже обстоятельно указаны те же самые десять царей, эти персты ног скудельно–железных! Рассмотрех в розех его, и се рог другий мал взыде среди их и трие рози преднии его исторгнушася от лица его (ст. 8). По толкованию Ангельскому: и по них востанет другий, иже превзыдет злобами всех прежних, и три цари смирит (ст. 24). В след за десятым преобладателем Иудеи, действительно, восходит на престол самый страшный её тиран Антиох Епифан. – Он действительно смиряет или низлагает трех царей: так, коварством он погубил своего брата и предшественника Селевка Филопатора, – также устранил от престола сына его, прямого наследника Димитрия, – и наконец кознями и счастливою войною не только устранил от власти над Палестиною и Келесириею, но почти лишил самого Египта – Птоломея Филопатора, которому, по праву, должна была принадлежать Иудея и Келесирия как самими Селевками уступленная Птоломеям в брачное вено за его матерью. И се очи, яко очи человечи, во розе том и уста глаголюща великая. Первая черта неуяснена в истолковании, подобно как и в предыдущем откровении понятные, или только временем уясняемые, черты символа оставались без пророчественного истолкования. Что же это значит: очи, яко очи человечи в розе том? Если взять во внимание, что выше (4 ст. 1) в Вавилонском царстве вид и разумность человека означали усвоение деспотии Вавилонской, характера разумного, достойного человечества: то с таким пророческим представлением и слововыражением будет сообразно следующее толкование очей яко человеческих – этой черты символического рога, взятой также с человека. Очи человека – это самая выразительная часть человеческого вида; в них человеческая разумность всего светлее может сиять. Но у рога были не на самом деле человеческие очи, но только яко человечи, то есть, имели вид, личину человеческих глаз, а в самом деле были глаза зверские. Следовательно, и значение их должно быть то, что царь, знаменуемый хульным рогом, будет иметь одну наружность, одну личину человеческой разумности, человеческой кротости и пр., – будучи на деле самым лютым и зверским подавителем прав человечества. Так, блаженный Феодорит понимает очи яко человечи: «через эти очи указывается на тот смысл и лукавство, пользуясь которым, он многих обманет». В самом деле, Епифан был главною виною гибели своего брата царя Селевка, но умел это сделать так, что казался сторонним злодейству; над отравлением Селевка потрудился Илиодор, собиратель податей. Равно, тот же Антиох Епифан своего племянника устранил от престола, под личиною его опекуна. Также и Египетского царя стремился лишить всего, под видом покровительства ему. Самая тирания его над Святыми Вышняго прикрывалась политической разумной идеей утвердить царство на религии и крепче соединить подданных единством религии. – И вот, таким образом, очи, яко очи человечи в розе том! И уста глаголюща великая, то есть «горделиво». Такая мысль раскрыта в истолковании: и словеса на Вышняго возглаголет, и Святых Вышняго смирит, и помыслит пременити времена и закон (ст. 25). Это есть сокращение самой истории Антиохова преобладания над Иудеею. Так точно пророчество! Когда Антиох Епифан предписывал всем подданным своим всеобщую религию, которой сам не верил (ибо он, по пророчеству 11 гл., признавал за божество только мужество или собственную дерзость), когда после светлых еще удостоверений в Божественной силе, осеняющей Иерусалим и храм, он излил всю антихристову ярость свою на этот святой город и храм: то явно, что он поднял гордую свою выю против Самого Всевышнего. В его действиях против Иудеев замечается издавна и ругательство над святыней, самое злобное нетерпение веры в Иегову. О том, как он смирял святых Вышнего, и говорить излишне, когда он сам лично в три дни избил 40000 Иудеев, и столько же продал, – и когда потом, после разных жестоких и кровопролитных насилий, исповедники веры были предаваемы мучениям, и самое имя Иудея запрещено. Ненависть к истинной вере простиралась до того в этом мучителе, что не только храм был наполнен языческими мерзостями и не было ни жертв, ни праздников церковных, но самые книги священные были истребляемы огнем. Время мучительств и гонений этого царя так определяется в истолковании Ангела: и дается в руку его даже до времени, времен и полувремени, то есть «и они (святые с своим законом и священными временами) отданы будут в руки его на время, времена и полувремена». Взяв во внимание, что тоже слово jad, время, какое здесь употреблено, употребляется в книге Даниила в значении года (это в предречении скотоподобного состояния Навуходоносора на 7 лет). – Можем с некоторыми так определять пророчественное исчисление времени: время – это есть один год, времена – это должно быть, первое за единицей, множественное число, если только действительно с понятною точностию обозначается здесь течение времени, след. сим указывается на два года; – полвремени – полгода. И того выходит три года с половиною. Так определяется пророчественное исчисление и у Блаженного Феодорита. Также у Святаго Ипполита: «это значит три года с половиною».⁵⁵ В самой книге пророческой есть подтверждение этому. Так в 8 гл. о времени насилия над святыми, как можно приметить, того же самого врага (ибо черты одни и те же), говорится, что оно простирается на 2300 утров и вечеров, то есть, на 1150 суток. Это число дней почти равное трем годам с половиною (1167 дней). Равно в 12 главе, синонимическое исчисление: время, времена и полвремени, – число 1190 дней (ст. 11, ст. 7) – есть число опять обнимающее не с большим три года с половиною. Наконец в цитованном месте Апокалипсиса, равное времени, временам и полвремени, продолжение времени обозначает число 1160 дней; это есть самое, только ровным числом взятое, число суток трехлетия с полугодом. – И так, по соображении всего этого, пророческое исчисление обнимает около трех лет с половиною. Если обратимся к истории Антиоха Епифана, то найдем точное исполнение пророчества и относительно времени. В храме «стояла мерзость запустения» равно три года, так что в какой день месяца был поставлен в храме идол, в тот же день через три года храм был очищен (1Мак. 1, 59. гл. 54. 111, 52.). Но прежде идольского жертвоприношения в xpaме, по крайней мере около полугода должно было пройти, в предварительных мерах жестокости и козней, от обнародования указа Антиохова до открытия в храме языческого Богослужения. – (гл. 1Мак. 41, 59 ст.). По таким антихристовым чертам и делам Антиоха Епифана не опустим из вида отображения в эго лице последнего величайшего врага церкви – антихриста.⁵⁶ При сличении этого пророчества о четырех царствах мира сего, с предыдущим откровением о тех же четырех царствах, не можем не признать, что хотя в том и другом сущность дела одна и та же, но последнее несравненно обстоятельнее и определеннее первого. Самый характер каждого из четырех царств здесь обозначается с поразительною точностию не только по отношению к власти каждого из них, но главным образом по духу каждой деспотии, на который настоящим пророчеством обращается особенное внимание веры; состав и действие каждого из царств обозначены также определенно; в пророчестве о четвертом царстве раскрывается до подробностей общая мысль прежнего пророчества о том же царстве во 2–й главе; власть Сиро–Египетских преобладателей и обстоятельства Антиоха Епифана разочтены как бы исторически. Словом: на открытом для церкви бурном море определенно обозначены его подводные пучины и камни, какие должны были встретиться на предлежащем, столь не схожем с древнею феократиею, плавании ковчега церковного. Но в этом еще одна половина видения; здесь дается Пророку и через него церкви руководство на начинающееся с Валтасаром особенно-темное время церкви. Посмотрим, какой спасительный свет открывается здесь к озарению и оживлению веры в обетованное Царство Божие. Грядущее за указанными четырьмя царствами Божие Царство так изображается в видении Пророка: зрях дóндеже престоли поставишася и Ветхий деньмп седе, и одежда ею бела аки снег, и власы главы Его аки волна чиста, престол Его пламень огненный, колесы Его огнь палящ. Река огненная течаше исходяща пред Ним: тысяща тысящ служаху Ему и тмы тем предстояху Ему: судище седе, и книги отверзошася. Видех тогда от гласа словес великих, еже рог оный глаголаше, дóндеже убися зверь, и погибе, и тело его дадеся в сожжение огненное. И прочих зверей преставися власть, и продолжение жития дадеся им до времене и времене. Видех во сне нощию, и се на облацех небесных яко Сын человеч идый бяше, и даже до Ветхаго деньми дойде, и пред Него приведеся: и Тому дадеся власть и честь и царство, и вcu людие, племена и язы́цы Тому поработают: власть Его, власть вечная, еже не прейдет, и царство Его не рассыплется (ст. 9 – 14). Так как это часть видения уже не символ, но прямо, хотя по выспренности видения человекообразно, указывает на сущность дела: то Ангелу здесь нечего было изъяснять, и потому в Ангельском истолковании только сокращено содержание видения (26–27). Следовательно, нам нужно следить откровения о грядущем царстве, главным образом, в самом видении Пророка.– В этом видении Царства Божия замечаются две стороны. Так как именно в этом царстве содержится решение судьбы тех царств, которые выше были показаны, и которые взяты в пророческое созерцание, собственно по враждебному отношению своему к Царству Божию: то Царство Божие и раскрывается здесь сначала по отношению к этим Боговраждебным царствам, и именно представляется победоносными над враждебными царствами, – судящим и низлагающим эти царства (ст. 9–12). А потом, оно изображается само по себе, в своих внутренних тайнах (13 и 14). – Что, впрочем, видел и изобразил Пророк не два отдельные одно от другого явления, случайно соединенные, но две стороны одного и того же грядущего царства, это видно из ангельского истолкования, где отнятие власти у царей и царств мира сего, представляется в такой связи с открытием самого Царства Святых, в какой связи находятся отрицательные и положительные стороны одного и того же предмета, как именно низложение зла и торжество добра (ст. 26, 27). Значение той и другой стороны видения, толкователи различно определяют, судя по различию взглядов на четвертое царство. Изъясняющие это последнее о Сиро–Египетском владычестве, под судом здесь изображаемым разумеют собственно суд Божий над четырьмя известными царствами, – их гибель. Прославление же Сына человеческого относят к первому Христову пришествию. – Принимающие четвертое царство в значении Римской империи, простирающейся, по их мнению, до кончины мира, разумеют здесь всемирный суд и открытие царства Славы. – Исследуем дело. Что под Сыном человеческим разумеется Сын человеческий в единственном смысле слова – Христос, вочеловечивыйся Сын Божий, это очевидно само собою, потому что власть вечная и всемирная только этому Единому Сыну человеческому подобает. Очевидно и то, что Христос здесь представляется в таком превознесении, когда открыто покорена ему вселенная. – Это относится уже к открытию царства Славы: ибо в продолжение царства благодати продолжается низложение и покорение всего под ноги Его, пока наконец оно откроется в будущей вечной жизни (Евр. 2: 8. 1Кор. 15: 25–28). Всемирная Слава суда также может вполне приличествовать единому страшному суду. Если обратиться к подобным местам в этой самой книге, то в последнем пророчестве за гибелью Антиоха представляется воскресение мертвых и вечная жизнь, блаженная для одних и карательная для других (12: 23). В Новом Завете второе Христово пришествие и страшный суд изображаются такими же чертами, какие видны здесь: Судия прийдет во славе Отца, – вcu Святии Ангели с Ним, – грешные отсылаются в огнь вечный, а праведные идут в жизнь вечную. В Апокалипсисе видение и изображение страшного суда, очевидно, вполне согласно с видением, какое было открыто и Даниилу (слич. Апок. 20: 11 – 15). Равно в Новом Завете говорится, что уже на всемирном суде и с открытием царства Славы преклонится пред Христом всяко колено (Рим. 14: 10. 2Кор. 15: 24). Пророческому (Даниилову) изображению суда и открытия царства Святых, очевидно, подобно Апостольское изображение открытия царства Славы (2 Сол, 1: 5–9). И так несомненно, что Пророк созерцает Царство Божие в такой силе, в какой оно откроется вполне уже в вечной жизни. Как же согласить это с изъяснением четвертого царства о Сиро–Египетском владычестве и след. о грядущем за ним еще в первое Христово пришествие Царстве Божием? Прежде отчасти уже касались мы этого вопроса. – Существо и сила Христова Царства всегда те же, какие откроются вполне в будущей жизни. Царство Божие во Христе есть царство любви в нем Божией, с одной стороны бесконечно чуждой и отвращающейся всякого зла и вражды, а потому противников осуждающей и отвергающей, а с другой, бесконечной, богатой всеми благами и бесконечно милующей и ущедряющей послушных. Оно внутренне всегда таково: в Самом Боге таково оно было еще от вечности в предопределении, хотя и имело основаться на земле в определенное время первого пришествия Христова и имеет открыться во всей славе уже во второе его пришествие. И так как спасающая во Христе любовь Божия, сама по себе, всегда имеет все, для своего вечного торжества и всегда потому внутренне готова к своему открытию в славе, то Сам Господь еще в первое Свое пришествие в сознании и ощущении почивающей в Нем, одних избирающей, а других отвергающей любви Отца, изрек: грядет час и ныне есть, егда мертвии услышат глас Сына Божия и услышавше оживут в воскрешeние живота и в воскрешение суда (Иoaн. 5: 25–29) отсель узрите Сына человеческого седяща одесную Силы и грядущего на облацех небесных, говорил Он, стоя Сам как судимый и осуждаемый на Синедрионе (Матф. 26: 64). Потому же самому и Пророк, еще прежде основания на земле царства спасающей Божией любви и указывая только время будущего основания его на земле, ощущает и созерцает уже весь свет и силу этого царства: ибо они всегда в нем, составляя самое его существо и всегда действуют на мир; от них и должны были пасть четыре враждебные царства, указанные в кн. Даниила, хотя торжественное откровение такого света и силы принадлежит еще открытие будущей жизни. То, что открыто проявится еще в будущем, а теперь действует сокровенно и невидимо в державе Божией, Пророку дано видеть уже открыто. Вникнем в подробности. Зрях, дóндеже престоли поставишася. Престолы, конечно, духовные. Есть небесные духи – престолы. По отношению к Божеству, конечно, и они здесь разумеются. Кроме того, Сам Спаситель упоминает еще об иных престолах, на которых в пакибытие воссядут Апостолы: это значит право власти и суда, им данное. И Ветхий деньми: Так как Он отличается от Сына человеческого и от Него уже переходит всемирное владычество к Сыну человеческому: то очевидно, что это есть Бог Отец. Название: Beтхий деньми, значит «старец»; такое название с особенною выразительностью идет к Вечному. «Ветхим деньми, говорит Св. Ипполит, называет Пророк не иного, как разве Господа всяческих, Бога и Владыку даже для самого (относительно человечества) Христа, – того, от которого состареваются дни и который Сам от дней времени не стареет». Спрашивается: почему же здесь говорится о восседении и страшном суде Самого Бога Отца, когда в Новом завете страшный суд приписывается Христу, и притом сказано: Отец не судит ни кому, но весь суд даде Сыну. Но в Новом же завете говорится о Христе, что Христос придет во славе Отца и что именно Отец низлагает под ноги своего Сына все враждебное; собственно Слава Отца, сияющая существенно во Христе, низлагает все враждебное их, и наконец, решительно покорит Ему весь мир и поразит всех Его врагов. Поэтому сияние Славы Отца, существенно открывающееся именно в Его Сыне (Евр. 1: 3), Пророк и созерцает на страшном суде. Одежда Его бела аки снег: подобным образом открылась во Христе Божественная слава в преображении. Следовательно, это означает славу Божию. Власы главы Его аки волна чиста: белизна влас в старце выражает образно мысль ту же, какая выражена и в имени Ветхаго деньми, – мысль о старейшей всего временного, безначальной вечности. Престол Его пламень огненный, колеса Его огнь палящь. Это – неприступность Божественной державы, пламенеющей бесконечною любовью к благопокорным (хотя бы эта благопокорность была в иных еще только прозираема) и гневом на упорно–сопротивных, созерцаемая не в отвлечении, но в самой силе своей! «Бог наш, замечает на это место один древний учитель (Евдоксий), есть огнь поядаяй, просвещающий достойных, истребляющий растленных».⁵⁷ «Престол с колесами: – по замечанию того же учителя, – через это выражает Пророк и неподвижное достоинство и вместе указывает на быстро–шествующий промысл». Колеса престола, может быть, выражают мысль о грядущем еще Царстве Божием. Река огненная, течаше исходяще пред ним. Так как в эту реку низвергается далее хульный рог, – то видно, река огненная то же, что в Апокалипсисе езеро огненное, или в Евангелии – геенна, идеже огнь не угасает. Тысяще тысящъ служаху Ему и тьмы тем предстояху ему, Из Ветхозаветного и Новозаветного слова Божия известно, что эти непосредственные служители Божии – Святые духи, Ангелы всех чинов. Представляется здесь бесчисленное их множество: потому что со всемирным Судиею имеют быть все Св. Ангелы: и вcu святии Ангели с Ним. Служение их, при страшном суде состоит в собрании праведных и отделении от них злых; известна еще труба Ангельская, воскрешающая мертвых. Словом: они явятся служителями всемогущества, правды и благодати Божией, тогда пред всем миром торжественно имеющим раскрыться. Судище седе и книги отвверзошася. С откровением суда, должны раскрываться книги такие, которые имеют отношение к суду. Таковы во 1–х, книги Божия закона, по которым будем судимы, – их разумеет Св. Ефрем Сирин. Только–бы раскрылась вся сила книг Слова Божия, – и в этом уже выразились бы приговоры всем и на все, судя потому, начертаны ли они, или нет, в самых сердцах человеческих. Далее, есть ещё книга жизни, упоминаемая в Апокалипсисе, это – советы Бога о спасаемых: позна Господь сущия своя. (Об этой книге упоминается у самого Даниила в параллельном месте 12: 1). Сюда же, конечно, относятся книги свидетельства служебных духов, посылаемых на служение за хотящих наследоватu спасения, – свидетелей всех наших добродетелей и пороков. Да и вообще, все в миpe, чем мы пользуемся ко спасению или злоупотребляем к погибели, все это, подобно книгам, раскроется и будет или обличать или оправдывать нас. Наконец, есть книга нашей души – совесть, уясняющая со всех сторон: всякое дело, слово и помышление откроется точно написанным на живых её страницах. Вообще сказать: в день всеобщего решительного пересмотра и окончательного решения – судьбы мира, – все, все, что теперь ни есть сокровенного и запечатленного касательно нас и судьбы нашей, тогда раскроется как книга с последними о нас результатами или с решительными приговорами.... Судище седе и книги отверзошася (Подоб. 1 Кор, 4: 5). Апостол Павел объясняет, что на этом страшном судище «и святые (на сколько она успели бы быть едино с Господом – Судиею мира) будут судить мир» (1Кор. 6: 2). Видех тогда от глас словес великих и проч., т. е. с подлинника: «смотрел я тогда, как слышал голос гордых оных слов, которые говорил рог, и увидел, что рог ceй убит и тело его брошено на сожжение огню.» И прочих зверей преставися власть и продолжение жития дадеся им до времене и времене (ст. 11 и 12). В этих двух стихах содержится прямое доказательство на то, что Пророк выше раскрывал собственно не время и обстоятельства кончины мира и открытие царства славы, но существо и силу грядущего Божия_ч Царства, всегда в нем сокровенные и на мир действующие, хотя имеющие проявиться вполне, действительно, уже в открытии будущей жизни, на страшном суде. Этим одним может быть изъяснено то, что судьба символических зверей здесь решается Божественным судом – свойственным еще настоящей жизни образом: ибо символические звери, как сказано в последнем стихе, еще нейдут в муку вечную (а это одно, с открытием вечной жизни, будет участию всего чуждого Божию Царству), но обнажаются только от своего значения и власти и продолжают еще свою жизнь. Победоносное действие Царства Божия над знаменуемыми символом этих зверей четырьмя земными царствами, представляется здесь в общем своем порядке также, как оно представлено в предыдущем откровении о тех же царствах. Символические звери представляются совокупно существующими до явления победоносного над ними царства, и этим царством сначала низлагается хульный рог последнего царства и потом уже npoчие царственные звери. Гибель четырех царств так и представлена и в предыдущем откровении в символе тела. Следовательно, и изъяснение этого пророческого видения тоже четыре царства, на сколько они были Боговраждебны по своему духу, должны быть низлагаемы последовательно одно за другим силою Царства Божия, но вследствие того, что эта победоносная сила и низложение от нее четырех царств созерцаемы были Пророком на едином общем зрелище, порядок созерцания и произошел таков, что четыре царства, в своих символах, представляются существующими до явления Царства Божия, – потом созерцается самое явление этого царства, с судом, низлагающим все четыре Боговраждебные царства, начиная с ближайшего позднейшего и более виновного, и с раскрытием благодати и славы для святых. – Таковы у св. пророков чудные Божественные восхищения – не знающие форм и условий, ни пространства, ни времени, но чуждые и тени чего либо нестройного или внутренней несообразности, напротив располагаемые стройно и строго и даже просто по своим внутренним законам! Самое низвержение последнего врага из указанных Пророку и суд над прочими враждебными царствами различаются между собою по пророческому созерцанию. Первое изображается так, что хульный рог поражается до смерти и тело его предается огню, конечно, той реки огненной, которая течаше исходящи пред судом. Поскольку это река огнь – самой геенны: то гибель последнего враждебного царя, антихриста Ветхозаветной церкви, является такою, что уже с самым своим низложением он есть жертва второй, вечной смерти. Низложение же прочих царств таково, что они лишаются своего царственного значения, но продолжает бытие. Это, по соображению с участию хульного рога, указывает на такую судьбу сих царств, что они должны пасть пред силою грядущего Царства, но еще не осуждаются на жертву вечной смерти; – для остатков их спасение еще возможно: до времене и времене, т. е. до предопределенного срока, когда уже на веки решится судьба всего, на вечное спасение или на вечную гибель. Впрочем не нужно терять из вида, что во 1–х, по отношению к сим царствам, представляется победоносное над ними Божественное Царство во всей своей победоносной силе. Следовательно, и вообще четыре царства суть, у Пророка, представители всех царств, насколько они Боговраждебны по духу. И во 2–х, в последнем враге в конец низлагается гордыня и вражда (ст. 26); а эта вражда и гордыня, по началу, принадлежит исконному врагу и будет продолжаться до кончины мира, когда и будет низложена в лице антихриста. Следовательно, в особенности последний враждебный рог видения Даниилова своею судьбою указывает на судьбу антихриста. И так в пророческом зрелище суда Божия открывается грозная судьба и всех последующих, враждебных Богу и Его церкви, царств и в особенности антихристова владычества. Они одно за другим или друг с другом будут низлагаться, и владычество антихриста прямо поглощается открывшеюся вечною смертию. Святые отцы, (напр. св. Ефрем Сир.), действительно, в описании дел и судьбы хульного рога видят точное предображение антихриста. Такова сила Царства Божия в отношении к его врагам!

Другая сторона Царства Божия, сияющая благодатию и славою для верных и святых, изображается у Пророка так: видех во сне нощию, и се на облацех небесных яко Сын человеч идый бяше, и даже до ветхаго деньми дойде и пред Него приведеся и тому дадеся власть и честь и царство, и вcu людие, племена и язы́цы тому поботают: власть Его власть вечная, яже не прейдет, и царство Его не рассыплется (13 и 14). Эту сторону видения Даниил пересказывает далее так: прииде ветхий деньми и суд (праведную защити) даде святым Вышняго: и время приспе, и царство прияте святии (ст. 22). Бесплотный истолкователь видения говорит о той же его стороне так: царство и власть и величество царей, иже под всем небесем, дается святым Вышняго: и Царство Его Царство вечное и вся власти тому работати будут (ст. 27). – Надо все это сообразить одно с другим.

Сын человеч – имя, обыкновенно употребляемое и, можно сказать, особенно–любимое Спасителем нашим, возлюбившим человека до усвоения человеческого естества в единство собственного лица. Так как семя и начало человеческого естества в каждом человеке полагается в самом его зачатии и рождении, почему и Сын Божий плоть бысть или соделался человеком именно в вышеестественном зачатии и рождении своем: то мысль о принятии Им истинного человеческого естества, выразительно обозначается в названии Его Сыном человеческим, т. е. зачатым и рожденным от человека, именно от Пресв. Девы Марии. Пророк видит яко Сына человеческого: потому что он видит не простого человека, но в человечестве самого Бога; сияющее в лице Его Божество являет в Нем не просто Сына человеческого, но яко Сына человеческого. В подобии человечестем бысть, и образом обретеся якоже человек, говорит Апостол (Филип. 2: 7). Впрочем не удивительно, если Христова тайна открыта Ветхозаветному Пророку еще с некоторою легкою прикровенностью, а не с совершенною точностию: Яко Сын человеч, а не прямо и точно: Сын человеч. О том, что Сын человеческий представляется здесь в состоянии превознесения своего – не только такого, которое выражается в следующем слове к нему Отца небесного: седи одесную мене, дóндеже положу враги твоя (Псал. 109: 1), но и такого, что все враги уже под ногами Его и он является во всей силе своего царства, – об этом нет уже нужды распространяться: это видно само собою. «Что значит: даже до Ветхий деньми дойде? – спрашивал св. Кирилл. – По месту ли это? Но известно, что Божество не ограничивается местом. И так, что же значат cии слова? Очевидно то, что Христос вошел в славу Отца». Подобно говорит и св. Ипполит: «Тому дадеся всякая власть….Власть Его власть вечная: и так Отец подчинил Сыну – все на небесах и на земле; во всем явил его первородным – перворожденным от Бога, дабы Он, как Сын Божий, оказался с Отцем выше Ангелов, Господом Ангелов, первородным от Девы, дабы явился Воссоздателем в себе Адама первозданного, первородным из мертвых, дабы Он был начаток воскресения». О восхождении самого Сына человеческого (т. е., Христа по собственному Его человечеству) в такую вышемирную высоту, надо сказать: I) что основанием этого служит единоличное соединение во Христе человечества с его Божеством: вся мне предана суть Отцем моим, говорил еще в состоянии своего уничижения Господь, указывая на свое отношение к Отцу, как Сына, Ему равного или единосущного (Мат. 11: 27. – 2) что Христово вышемирное превознесение, по самому человечеству, начало совершаться открыто и торжественно с самым началом Его прославленного состояния: дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли, говорил Воскресший Спаситель (Мат.38: 18), и еще прежде как Владыка и победитель ада, извел Он духов из адской темницы, а после вознесся ко Отцу и воссел одесную Его; – наконец 3) что низложение под ноги Христа всех Его врагов, во всей силе и пред всем миpoм, откроется, как это видел Пророк, уже с открытием вечности: ибо будут покорены все Его враги не прежде, как и последний враг истребится – смерть. Но при этом требует особенного изъяснения то, как такое превознесение Сына человеческого выражает еще и другую мысль о даровании царства святым Вышняго, по ангельскому изъяснению превознесение Сына человеческого (ст. 27), о даровании суда Святым как уже угадывал сам Пророк (ст. 22). Господь стал Сыном человеческим не для себя, я для нас – человеков; поэтому человечество Его представляет и как бы сосредоточивает в себе человеческий род и благодать дел и состояний Его открыта для общения в ней всем человекам, разумеется под условием их приемлемости или веры. Следовательно, когда он, по пророческому созерцанию, в самом событии вошел в славу Отца и дадеся Ему всякая власть, вместе с седением по самому человечеству одесную Отца: то в этом самом открылась и для нас, на сколько мы принимаем это верою, – такая благодать, что Отец небесный сущих нас мертвых прегрешеньми, как говорит Апостол, сооживи Христом…..с ним воскреси и спосади на небесных во Христе Иucyсе. Начаток и упрочение этого в нас совершается в царстве благодати, а открытие – в Царстве славы: да явит, продолжает Апостол, в вецех грядущих презельное богатство благодати своея, благостынею на нас о Христе Иисусе (Ефес. 2: 5–7). И так прямое, существенное значение видения Сына человеческого, вошедшего в вышемирную славу и получившего всемирную власть, есть именно то, что царство…..дается святым Вышнего. Основание и цель этого царства есть общение с Богом и слава Божия во Христе: Сын человеческий….до Ветхого денми дойде и к Нему приведеся, а в Нем необходимо приводятся к Отцу и сопричастники его, т. е. святые Вышнего. Характер этого царства святых – торжество над миром и обладание всеми сокровищами Божия владычества в мире: и тому дадеся власть и честь и царство и проч., или, по изъяснению того же, относительно святых: царство же и власть и величество царей, иже подо всем небесем, дается святым Вышнего.... вся власти Тому работати будут. И в самом деле, только бы вера наша усвояла и упрочивала за собою человеколюбивую благодать Сына человеческого, в Себе самом представляющего пред Отцем и приводящего к нему все человеческое (разумеется, кроме греха, через который человечество ниспадает уже с высоты своего достоинства и значения): тогда бы вера наша и достигала еще на земле того царства святых Вышнего, в котором все человеческое оживлялось бы, освещалось и освящалось Христовою истиною и благодатию. Вот почему, Даниилово видение, что Сын человеч идый бяше и даже до Ветхаго денми доиде и к Нему приведеся, выражает по ангельскому изъяснению такую мысль, что приимут царство святии Вышнего, что царство и власть и величество царей, иже подо всем небесем, дается святым Вышнего! Пророку, сокрушающемуся о преобладании над верою и церковию Боговраждебного духа разных царств открыта та святая тайна, что некогда уже Христова истина и благодать завладеет царствами земными и их царями, иже под всем небесем.

Таково откровение, данное Даниилу по потребностям собственно чад веры и церкви.

Сравнивая это откровение о грядущем царстве с прежде данным и для языков откровением, видим тождество их в главном и общем знамении. Но там грядущее Божие Царство раскрыто с ясностию в общих только чертах, а некоторые подробности указаны гадательно. Здесь же самая тайна этого царства, сущего не от мира и принадлежащая существенно вечности, но долженствующая раскрываться через веру в миpe сем и благодатно овладеть всеми царствами поднебесными, всем человеческим, открыта почти так, как только в Новом Завете она открывается. И это дает откровению этому значение откровения особенного, данного по особенным потребностям веры. В предречении о четырех царствах предуказаны все затруднения и искушения, предлежащие церкви, все пучины и подводные камни, какие встречаются ей на житейском море, – а в откровении о самом Царстве Божием показано прямо, что каково бы ни было положение верующих в миpe сем, чего бы ни терпели они от враждебных царств и владык, им опасаться нечего. Участь всех врагов Божия Царства решена: им, упадшим через свою Боговраждебность с высоты истинного человечества до духовного зверства, предлежит – река огненная, хотя не все эти звери равно, а одни скорее и решительнее других повергаются в нее, – и это судя именно по мере враждебности их святым. Впрочем и относительно этих духовных зверей беспощадная ревность не по разуму устраняется от веры тем, что, по откровению один и самый первый из таких зверей, именно Навуходоносор, мог подняться от земли, стать на человеческие ноги и принять сердце человеческое (ст. 4). Торжество же Царства Божия над всеми врагами так верно и таково по своему существу, как непреложно и какова сама по себе слава Самого Бога, в которую имел войти Сын человеческий, открывая ее в себе и всем сообщникам своим – всем святым; но и здесь откровение остерегает веру от односторонности, пренебрегающей земным и мирским, представляя, что, на основании восхождения Сына человеческого к Ветхому денми, царство и власть и величество царей, иже под всем небесем, назначены святым Вышняго (ст. 27), что, следовательно, вере предлежит подвиг преобретать для истины и благодати Сына человеческого все человеческое, весь мир. Такое–то Божие Царство, с таким своим существом и характером, имело по Даниилову видению явиться на земле после четырех враждебных царств.

***

Содержание последних 5-ти глав книги Даниила не будем уже следить с такою же обстоятельностию, как это сделано нами с первыми 7-ю главами. Нет уже настоятельной нужды в том. Пророчества 8–й главы и также 11 и 12 глав, подобные пророчествам 2–й и 7 гл., и содержащие в себе ключ к разрешению смысла последних, уже не представляют в себе ничего особенно затруднительного, что не было бы рассмотрено нами при исследовании пророчеств 2 и 7 глав. В видении 8 гл. пред духовными очами Пророка явился сначала овен или баран с двумя рогами, из которых один больше другого и высший вышел после низшего; овен бодал во все четыре стороны и никто не мог устоять против него. Это, по изъяснению, данному Пророку св. Архангелом Гавриилом, изображает царей Мидии и Персии. Значение частностей понятно само собою: Персы были преобладающие в Мидо–Персидском царстве, но усилились после Мидов;

стремление к завоеванию сначала близких соседей, потом Вавилона, Египта, покушению на Грецию было действительно боданием сего овна во все стороны. Между тем как Пророк смотрел на овна, выходит с запада козел; он стремителен и гневен; рассвирепел на овна, ударил в него, сломил оба рога его, поверг его на землю, и топтал его и никто не мог спасти его. Это, по Ангельскому изъяснению, царь Греческий. История Александра Великого очень понятно и выразительно изображена в этом. «Козел весьма возвысился, – так продолжается ход видения Даниилова, – но лишь только он усилился, сломился у него большой рог и выросли вместо его четыре..., от одного из них вышел один рог по меньше, который крайне величался... возрос до небесного воинства и низвергнул на землю часть этого воинства и звезд,.... и на Вождя воинств (т. е. Господа восстал, и у Него отнята всегдашняя жертва, и место святилища опустеет.... и повержеся правда на земле (ст. 8 – 12)». Это значит, говорил Гавриил Пророку, что «из одного народа (монархии Александра) выйдет четыре царства, хотя не с его силою; а в конце царства их, восстанет свирепый царь…. и ужасно будет губить…. и погубит сильных и народ святой» (ст. 22–24). Пророк слышал из разговора двух таинственных лиц, принадлежащих к духовному миру, что именно 2300 вечеров и утров будут оставлены без принесения в храме жертвы (с лишком три года). С падением Александровой монархии, – известно, какие четыре царства⁵⁸ произошли; известно, из какого из них⁵⁹ и какой именно царь вышел особенно враждебный церкви. От неистовства этого царя, именно Антиоха Епифана, запустение храма продолжалось действительно более, чем на три лета.

Этот страшный, возвысившийся до небес и уже закрывший собою козла, – рог имел быть поражен, по Даниилову видению, не человеческою рукою, и в конце всего враждебного царства «придет конец грешникам (ст. 23) и святыня будет безопасна» (ст. 14). Такие две последние черты – безопасность церкви и торжество её над грешниками или над врагами – указывают на царство Христово, которое должно явиться на земле – по низложении провиденных враждебных царств. Заметим, что Антиох Епифан умер, действительно, не внешнею насильственною смертию, а от внутренних терзаний и недуга. Поскольку же представляемые в видении царства берутся и здесь во внимание, как представители вообще грешников или врагов (ибо конец последнего царства – есть гибель вообще грешников); то не рукою человеческою сокрушенный гордый рог, последний и самый жестокий из враждебных царей, указывает и здесь не на Епифана только, но в его образе – и на того последнего врага, который погибнет не естественною земною гибелью: его же Господь Иисус убиет духом уст своих и упразднит явлением пришествия своего (2Сол. 28).

Видение это последовало уже на 3-м году Валтасарова царствования, и именно в удалении Пророка от двора, в бытность его в Сузах, что в Эламской области (ст. 2). Впрочем явление овна против реки Евлея, в Эламской области, имеет пророчественную знаменательность; – оно указывало самую страну, из которой готов был выйти победитель Вавилона Кир Персидский. Самый овен есть символ Персидского царства.

Сравнительно с двумя предыдущими подобными откровениями, видение 8 гл. открывает новые подробности темных обстоятельств церкви, имевших последовать в наступающее время, как – то: некоторые новые характеристические черты двух, следующих за Вавилонским, преобладаний над церковью (Персидского и Еллинского), которые представляют в символе уже не зверей, а домашних животных (овна и козла), чем давалось вере отрадное удостоверение, что эти угрожающие церкви языческие преобладания, упадающие внутренне до духовного зверства, будут проявлять однако, по возможности, и более кроткие и мягкие черты домашних животных. Это так и было со стороны монархии Персидской и Еллинской (Александровской), Птоломеев и Селевкидов, исключая последнего из них – Aнтиoxa Епифана. Далее, в настоящем откровении обозначено распадение Еллинской (Александровой) монархии на четыре отдельные царства и происхождение последнего великого врага церкви Ветхозаветной – именно от одного из этих последних четырех царств, которые для того, как видно, и исчислены. При том в этом пророчестве открыто Пророку с точностию, какие именно враждебные царства следуют за Вавилонским; так, царства Мидо-Персидское и Еллинское прямо названы (ст. 20), с обеспечением существенных обстоятельств будущей их исторической судьбы. Этим внушалось вере, что ни что к ней не может приразиться враждебно без прямого о том определения самого Всевышнего Царя Израилева. Наконец, из откровения 8 главы видно, что силы небесные, пред явлением которых не мог бы устоять из людей и такой праведник, каков Даниил (ст. 170, 18), проникнуты участием к верующим, совещаясь взаимно (через озарения низших высшими) о судьбах и искушениях веры (ст. 13 и 14) и движась сами волею некоего аки образа мужеска, более удобоприступного для человеческой немощи, нежели кто–либо из небесных сил (ст. 15. 16, ст. 17. 18). В этом аки образе мужеском, властительном над самыми Ангелами, вере не трудно усмотреть того же яко Сына человеческого, которого видел Даниил в предыдущем видении, – Христа Господа, величие Своего Божества для удобоприступности, к людям сокрывшего в истощании Своего Боговоплощения. Для веры, в её тяжких испытаниях ни что не может быть столько утешительным и ободрительным, как живое сознание сочувствия и соучастия к её трудностям мира Ангельского, движимого человеколюбивым духом, и волею Богочеловека, тогда только еще образуемого, ныне действительно явившегося для людей.

Вот какое откровение дано было церкви пред самым падением Вавилонской деспотии!

***

Чтобы не отрывать внимания нашего от ряда сходных между собою (параллельных) пророчеств о последующих Боговраждебных царствах, перейдем прямо к пророчеству 11 главы (или точнее, глав 10 – 12, из которых 10 глава представляет как бы некоторое вступление или введение, а 12-я заключение для исторически – обстоятельного пророчества 11 главы). Пророчество о седминах, содержащееся в 9 главе, обозрим уже после.

Пророчество 11 главы относится, по времени своего происхождения, уже к третьему году царствования Кира Персидского, освободителя Иудеев. Это освобождение Иудеев Киром далеко не успокаивало Даниила, вникающего в самую сущность вещей и событий. Иудеи, возвращенные Киром в свою родную землю, всё же были в глазах Даниила рабами и жертвою языческих преобладаний, какие и будут сменяться одно другим. Это для тогдашнего ветхозаветного времени было всё равно, как если чада нового Израиля – христиане, освободясь от разных внешних или нравственных видов рабского ига, всё же однако не успевали бы по надлежащему узнавать и усвоять истину и благодать Христа Господа, дающего людям свободу детей Самого Отца небесного, а оставались бы с началами и правилами, на пример, языческими или жидовскими по духу. Вот почему Даниилу не шли на мысль, в продолжение трех недель, ни пища, ни питье; даже и торжество пасхальное, приходившееся к тому времени, не утешало его. – Чтож ему было открыто по поводу таких тяжких недоразумений веры?

Войдем сначала в самую область видения Данилова (открывающуюся или изображаемую во вступительной 10 главе). Находясь близ великой реки Тигра, Даниил после трехнедельного своего поста увидел одно, явно свышечеловеческое, существо. Лицо его было молниевидно, голос – как голос многолюдного собрания; одежда его была белая, полотняная и все в нем блистало то драгоценными каменьями (тело его было как топаз), то золотом (пояс одежды), то полированною медью (руки и ноги), то пламенем (глаза – лампады горящие). Бывшие с Даниилом, даже и не видя этого явления, объяты были непонятным ужасом и разбежались. Сам Даниил не выносил сначала этого явления: он пал лицем на землю (ст. 9), и потом поднятый таинственной рукою, «стоял дрожа» (10 и 11 ст.), пока наконец не ободрил его некто – аки подобие Сына человеческого или яко зрак человеч (ст. 16 – 19), в котором, по этим чертам и соображению с прежним видением яко Сына человеческого, вере можно узнать образное через кого–нибудь из Ангелов же предъявление Богочеловека, который один, через свое снисхождение и истощание, имел сделать для людей удободоступным всё духовное и Божественное.

Кто же был молниевидное существо? Свышечеловеческое его значение очевидно, что уже и заметили мы прежде всего. Из слов его самого о своем посланничестве (ст. 11) и о помощи, получаемой им от духовного вождя и избранного Божия народа Михаила (ст. 13 и 21) в борьбе с духовными же вождями Боговраждебных языков (ст. 20 и 13), видно, что это – лице не Божественного существа, а из духовного, ангельского мира. Из того, что этот молниевидный Ангел является ведающим и отстаивающим против вождей языков «начертанное в книге истины» (ст. 21), также и возвещающим истину (11, 2), видно, что служение этого великого Ангела – разяснять истину и поборать за нее в нашем мире. Так на недоумение Даниила, затруднившегося именно от углубления в самую сущность вещей или в истину, по сокрушенной его молитве и посту, достойному новозаветного духа – невесты, чувствующей отъятие у себя Жениха истины (Мар. 11, 20), явился с словом истины бесплотный служитель именно дела истины.

По явлении своем, этот Ангел истины, прежде всего, изъясняет Даниилу, что в духовной области, по делу истины и церкви Божией идет крепкая борьба. На своей стороне этот бесплотный служитель истины указывает только бесплотного и властительного охранителя народа Божия, или церкви, Михаила, который помогает служителю дела истины; а на противоборной стороне указывает на духовных же вождей Боговраждебного язычества, сначала Персидского, а потом Еллинского, которые и борются с обоими Святыми Ангелами истины и церкви Божией, усиливаясь задержать их дело (ст. 13. 20. 21). В такой же противоположности и борьбе между собою являются, и во всех обозренных нами предыдущих видениях, обе эти стороны – сторона Божественного Камня, Сына человеческого святых и святыми Вышнего, и другая сторона чудовищного mела, зверей, домашних животных, или вообще нечестивых врагов Божиих, языческих преобладателей над церковью. Иначе, а не во взаимновраждебной противоположности, обе эти стороны не могут и явиться для духовного созерцания, потому что, на сколько и языки имели бы остатки или начатки благодатного добра и истины, это уже по своему духу и неточному началу принадлежит стороне истины Божией; следовательно также столпу и утверждению истины – церкви Божией (разумеется, только по предваряющей благодати), В отношении к этим добрым остаткам или начаткам язычников Ап. Павел и необиновался сказать язычникам, что он проповедует им того же Бога, которого и они чтут, только как неведомого, при чем признавал и их, на основании их же свидетельств еще не чуждыми (не оставившей еще, видно, их совсем или уже предваряющей) благодати быть родом Божиим (Деян. X7, 23. 28. 29). А на сколько язычники были бы рассматриваемы, как только область противоборная делу истины и церкви, – то в этом отношении они уже, по слову того же Апостола о язычниках, ходили по веку мира сего, по князю и власти воздушные, по духу, действующему в сынах противления (Ефес. III, 2). Вот как бы духовные князья Персский и Эллинский, противоборствующие бесплотным служителям дела истины и церкви Божией! Таким образом настоящее откровение уже, по возможности, вводит недоумевающего о деле истины и церкви Пророка в ту глубокую истину Нового Завета, что несть наша брань к плоти и крови, или к тем или другим чувственным личностям и народам самим по себе, но к началам и ко властям и к миpодержителям тьмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Ефес. 6: 12).

Вере, хотя отчасти разумеющей эту истину, можно уже отчасти мириться с внешними озлоблениями, как не касающимися еще существа дела истины и церкви и дающими поводы к победе над истинными нашими врагами – духовными князьями или началами язычества, при руководительном содействии тому св. Ангелов. Можно притом той же вере и под внешним преобладанием язычников, относя противление их истине и церкви к действительному его источнику и началу – к князьям и миродержителям духовной тьмы, не терять чувства естественного братства и с язычниками и потому сознавать себя пребывающими в дому своего Небесного Отца на всей благодатной свободе. Таким образом Ангельское объяснение Даниилу самого существа дела в борьбе между стороною истины и церкви и противоборною этому стороною проливает новый благодатный свет на прежние и настоящее пророчества об отношениях между церковию и миром языческим. В прямой и решительной противоположности и противоборности, с делом истины и церкви, как бы так было сказано Даниилу Ангелом истины, находятся только духовные начала и князья лжи язычества (как и всякого другого вида лжи). В людях же, хотя бы они были и язычники – Персы или Еллины, есть еще остатки или начатки добра и истины, хранимые, возбуждаемые и развиваемые бесплотными служителями дела Божией истины и церкви, отстаиваемые ими со всею силою и ревностию Христова человеколюбия против князей лжи языческой, всячески усиливающихся подавить эти добрые остатки и начатки в язычниках к задержанию дела истины и к озлоблению церкви. Вот в чем сила дела в борьбе между церковию и миром языческим! Князь Персский, этот миродержитель заблуждения Персидского, стремится подавить в Персах доброе, внушенное им истиною, сочувствие и благорасположение их к Израилю или к церкви; мне, как служителю дела истины, надо разрушить злокозненные, запутывающие и омрачающие Персов, влияние князя языческой тьмы на народный их дух. В этом и состоит моя борьба с Князем Персским, идущая сообразно с условиями времени, которым подлежат люди, находящиеся под влияниями подобных начал лжи (см. 13 ст.). Такая борьба предстоит мне и с Князем Эллинским для поддержания в Еллинах остатков или начатков добра и истины (ст. 26). Блюститель Израиля или церкви, – как столпа и утверждения истины, – Архистратиг бесплотных сил Михаил есть прямой «и исключительный мой соучастник и помощник».

Поставив Даниила на такой точке воззрения на истину или на сущность дела борьбы между Феократиею и язычеством, бесплотный служитель истины, за тем раскрывает пред Пророком все, касающееся будущего преобладания над Израилем Персов и Еллинов до Антиоха Епифана включительно. Он открывает эту тайну будущего с такою точностию истины, что в откровении этом недостает только разве собственных имен, чтобы оно имело точность и ясность историческую. Таким и свойственно быть тому откровению, которое давалось через нарочитого из бесплотных служителя именно дела истины.

Вот образчики этой точности в пророчестве 11 главы, следить которое, во всей его полноте, значило бы для нас прочитать целый период церковной Ветхозаветной истории (а это уже выходит из пределов настоящего очерка, имеющего целью ознакомить читателя с существенною стороною служения Даниилова, чтобы все прочее до подробностей уже сам, если захочет из любви к истине, выяснил для себя при помощи истории и Русского перевода⁶⁰ книги Данииловой):

Ст. 2. И ныне истину возвещу тебе, так начал небесный Вестник истины, се еще mриe цари востанут, четвертый же разбогатеет богатством великим паче всех: и по одержании богатства своего востанет на все царства Еллинские. После Кира, при котором дано это откровение, на Персидский престол восходили Камбиз, Смердис, Дарий; а четвертый преемник Кира был Ксеркс, который, как известно, с чрезвычайным великолепием своего изобилия во всем и с огромным войском выступал против Греции, хотя и с страшною неудачею.

Ст. 3 и 4. И востанет царь силен, и обладает властию многою, и сотворит по воли своей (будет делать, что хочет). И егда станет царство его, сокрушится и разделится на четыре ветры небесные и притом не к его детям перейдет и не с его властию, с какою он владел, но царство его останется – другим, а не им. За Персидскими царями возвысился не только в Греции, но и на всем востоке, Александр великий; его храбрость и своенравие, всемирная власть, падение его царства по смерти его, и устранение его рода от власти над четырьмя царствами, образовавшимися из его монархии, здесь прямо указаны.

Ст. 5. И укрепится царь южный, и от князей их един укрепеет на-нь и обладает властию многою над властию его. – Царь южный есть Египетский царь, как видно из 8 ст.; это был Птоломей Лагов, первый по Александре, преобладатель над Иудеями, который и был точно особенно силен. Но также усилился бывший сначала областным правителем Вавилона, Селевк Никатор, который превосходством военной силы не безуспешно оспаривал у Птолемея Иудеею, в общем составе Сирийского царства.

Ст. 6. А в последствии времени, они войдут в связь, дочь царя южного за царя северного, чтобы быть им в дружбе; но она не удержится в силе, да и его (царя северного) могущество не устоит, но преданы будут и она и сопровождавшие ее и дети её и помогавшие ей в то время. – Так с Еврейского: – царство Сирийское лежало, по отношению к Египту, более на север и потому цари Сирийские из рода Селевкова могли с точностию называться северными. И вот для прекращения войны, возникшей вновь между преемниками сына Лагова и Селевка Пталомеем Филадельфом и Антиохом Феосом – за Сирию и уже не минуемо за Иудею, – Филадельф отдал дочь свою Веренику за Сирийского царя, который для этого должен был развестися с первою женою, но через несколько времени первая жена Антиоха умертвила и его самого и свою совместницу с её сыном; благоприятствовавшие этому союзу должны были так же погибнуть. – Вот и обстоятельства такого рода не опускал Ангел истины; так как от этих обстоятельств зависело то, кому владеть Иудеей, – областью церкви. Подобным образом в ст. 27 и 28 не опущено и такое частное обстоятельство, что у двух царей (история показала, что то был Антиох Епифан и Птоломей Филопагор) на сердце будет хитрость и за одним столом будут говорить ложь и успеха не будет в переговорах, потому что от этой неудачи Антиох, возвращаясь из Египта в свою землю, излил ярость свою на Святой завет, на область церкви, умертвив 10000 Иудеев, а 40000 продав в неволю и ограбив храм. Через это внушается вере, что судьба её, и в страшных озлоблениях, располагается и движется Вседержителем до самых мельчайших своих пружин.

Довольно сказанного нами из 11 гл. для примера: ибо иначе в этом пророчестве Даниила нужно было бы нам, как уже заметили мы выше, с обстоятельностью прочитать весь период истории Иудейской – до Антиоха Епифана и особенно во время самого Антиоха Епифана. Знаменитая у нас книга история Библейская⁶¹ действительно так в существе дела и излагает события этого периода, так что Даниилово пророчество является не только источником для истории, но отчасти определяет и её план на целый период.

О 12 главе, заключительной для всего пророчества 11 главы, мы заметим вообще, что всего существенного, содержащегося в этой 12 главе, мы уже касались выше при рассмотрении предыдущих (параллельных) пророчеств. За предуказанными в 11 гл; делами и гибелью последнего враждебного Израилю, или церкви Царя, в котором история указывает именно Антиоха Епифана, в 12 гл. представляется время особенно могущественного действия духовного вождя и хранителя Израиля или церкви, Михаила (ст. 1). Это время, с одной стороны, скорби, и притом скорби такой, какой не было отнележе язык создася, даже до времени онаго, а в другое время такого светлого состояния Израиля или церкви: и в то время спасутся людие твои вcu обретшиися вписани в книзе. И мнози от спящих в земней персти, востанут сии в жизнь вечную, а онии во укоризну и в стыдение вечное. Здравомыслящие тогда будут светлы как светло небо, и научавшие многих правде будут как звезды во дни века (7–3). Эти светлые черты предъявляют, очевидно, славу Христова Царства. Почему же Царство Христово представлено здесь грядущим за ниспровержением Епифана. Это потому, (как мы уже видели то же при рассмотрении предыдущих пророчеств) что и дано было Пророку провидеть, после каких и скольких враждебников, последовательно появляющихся и низлагаемых, явится Христос. Епифан был последним из этих врагов Израиля, чадо которого за тем и сами начали более и более переходить на враждебную церкви сторону как овцы погибшие. Почему Царство Христово представляется как Царство воскресения и будущей жизни? Потому это так (как и об этом уже была у нас речь), что с одной стороны, самая сущность и сила Царства Христова есть бытиe не от мира сего, жительство небесное, сокровенное со Христом в Боге, т. е. жизнь с благодатным обращением мысли и сердца во всем к всеобъемлющей любви Отца Небесного, почивающей в Его Сыне и через домостроительство Его воплощения простирающейся и на грешный погибающий мир, оживляющей и мертвых, отвергающей в страдание вечное только упорно противящихся; а с другой стороны, в этой самой силе грядущего века, Царство Христово всё же должно открыться и распространиться в миpe сем, проводя свой святой свет к оживлению духовно–мертвых во все среды мира, так чтобы и Царства мира были Царством Господа нашего и Христа Его (Апок. 11, 15). В этом смысле благодать и первого пришествия Христова имеет силу будущей жизни, которую мы должны усвоять себе и упрочивать за собою еще в настоящей жизни, для благоустроения и этой последней. Сам Спаситель силу будущей жизни и воскресения относил к благодати Своего первого пришествия: грядет час и ныне есть, говорил Он, егдо мертвии услышат глас сына Божия и услышавше оживут (Иоан. 5). Впрочем все это разбирать с точностию свойственно уже во свете Нового Завета. Что же касается до времени Даниилова и до самого Даниила, – сколько Даниил не устремлялся и ни проникался из своего Ветхозаветного времени в полный свет Новозаветной истины, для него до явления самого Солнца правды и истины – Христа, все же не доступно было точное разграничение между внешне–образным предъявлением и самым существом благодати, равно и между явлением благодати и раскрытием её в вечную славу. Можно примечать, что главная трудность, превышающая Ветхозаветную веру самого Даниила, состояла в том, как озлобление церкви, простирающееся до мерзости запустения – самого святилища, может быть, совместно с непреложностию и непобедимостию благодати. Что последняя сих? – Так спрашивал Даниил, услышав о продолжении рассыпания руки людей освященных (святого народа) на три года с половиною (ст. 7 сл. 7, 25). И услышал Пророк на свое недоумение уже такой ответ небесного Вестника истины: гряди, Данииле, яко заграждена словеса... ты же иди и почивай... и почиеши и востанеши в жребий твой, в скончание дней (ст. 8–13). Таковы четыре сходные (параллельные) пророчества, которые, взаимно дополняясь и выясняясь, составляют одно общее великое пророчественное откровение о тесном для церкви времени, до явления Христа. В Пророке, через неоднократное пророчественное озарение, раскрывалась и возвышалась приемлемость к более и более обильному свету, который и открываем был ему, сообразно с этою приемлемостию церкви, через многообразное и многочастное откровение, тем разительнее и сильнее внушалось, как Господь печется о ней: не раз и не два раскрывал Он предлежащий ей опасный путь до пришествия Христова. Неужели же Он оставит ее на этом самом пути?!

***

Остается еще нетронутым у нас пророчество о седминах (9 гл.). Останавливаться много на нем для нас излишне и потому, что исследование его занимает нарочитое место в системах Богословских. И потому удовлетворимся не многими о нем замечаниями.

Что в нем определяется время до пришествия Христова, это видно а) из самой пророчественной книги – из этого самого места и из соображения с другими пророчествами, и б) из свидетельств как Иудеев, так и св. писателей Нового Завета.

Соображение с другими пророчествами для нас тем важнее, что ложные толкователи пророчества о седминах главным образом основываются на том, будто все пророчества Даниила идут только до Антиохова времени. В четырех, рассмотренных нами, пророчествах, открывается, как мы видели, то, через сколько враждебных церкви царей или царств, явится Христово Царство. В cоответствие этим пророчествам, и в пророчестве 9 гл. о седьминах – разрешается вопрос о том, долго ли продолжится опасное странствование церкви, долго ли её безопасность и победа не совершится, или, что тоже, через сколько неблагоприятного для церкви времени совершится и откроется победоносная над всем враждебным благодать Христова. Что именно этот вопрос пророчества (9 гл.), это хорошо видно из самого этого пророчества. Пророк вошел в недоумение о судьбах церкви, потому что, по пророчеству Иеремии, через 70 лет должны придти к церкви добрые времена её решительного избавления и торжества над врагами; а на деле того не было видно. Он и молился именно о том, чтобы Господь совершил благодатное дело избавления церкви от озлоблений и врагов, дело очищения сынов церкви от грехов (9 ст. 17–19). Самое откровение ясно выражает мысль о благодати, ни к чему другому не приложимую: так, указание (в 24 ст.) на конец и заглаждение греха, корня всего враждебного, на открытие правды вечной, может быть отнесено единственно к царству благодати. И так, те толкователи, которые пределом седмин полагают время Антиоха Епифана, во 1–х, не хотят приметить открытого света этого пророчества, озаряющего путь церкви до явления именно благодати, и во 2–х, водятся тем мелким, чисто миpским взглядом на все Данииловы пророчества, якобы в них открыты только внешние, или взятые чисто в своей только наружной стороне, обстоятельства и судьбы мира сего. Другие Данииловы пророчества, на которых они хотели бы опереться, только опровергают их. Так, показывая, через сколько враждебных и низлагаемых преобладаний явится наконец благодать, Дух пророчественный и указывает на последнее, что предшествует явлении благодати, – на гибель Антиоха Епифана, последнего из врагов Ветхозаветной церкви. Показывая же, через сколько именно времени явится благодать, исчисляет седмины времени необходимого до самого явления благодати. С пророческой точки зрения даже не возможно остановиться здесь на Антиоховом времени; ибо если исчисление времени идет только до Антиоха Епифана, то пророчественная задача должна остаться не решенною. – Даниил не узнал бы, сколько именно времени пройдет, пока не совершится спасение церкви от всего враждебного.

Обратимся к свидетельствам. По ясным Мессианским (к Meccии только могущим отнестися) чертам пророчества, сами Иудеи – Талмудисты не могли не сознавать, что Даниил пророчествует о продолжении времени до пришествия Христа. Один из раввинов (Манассий) прямо сознается, что соплеменники его относили это пророчество к Мессии, и что эту уверенность разделяли все те иудеи, которые мятежничали против Becпacиaнa и Тита. Другой – (Мардохей) выражается, что Meccия есть тот, ко пришествию которого приводят седмины Даниила. Некоторые из раввинов утверждают, что Мессия должен привести правду вечную, что он сам есть правда вечная, Святой святых, очевидно, заимствуя эти выражения из пророчества Даниилова.

В Новом завете, Сам Христос, предрекая близкое разрушение Иерусалима, говорит о реченной Даниилом мерзости запустения, имеющей стать во святилище. Это взято из настоящего пророчества (ст. 27). Следовательно, пророчество указывает и на время последнего разрушения Иеpyсалима, бывшего в начале христианства. Православная церковь, от древних времен, согласно видит в этом пророчестве указание на время до Христа.

Смысл всей пророчественной главы следующий: Даниил узнал из книги Пророка Иеремии Божие определение, что плен Вавилонский должен продолжиться 70 лет. Наступил конец этого времени…. Между тем с окончанием Вавилонского плена и у Иеремии и у других пророков (особенно у Исаии) соединены светлые пророчества с изображением Царства Христова, в котором Израиль восторжествует над всеми врагами и к Сиону пойдут все языки учиться Боговедению….. Действительность же того времени представляла совсем иное; самый Дух пророчественный открывал бедствия в образах грядущих на Израиля зверей с страшными рогами. И вот, открылось поприще для великого подвига, и сокрушения веры Пророка; это и выразилось в его молитве и посте. Чем точнее было пророчество о конце плена, тем более было затруднения касательно того: что же значит продолжение озлобления для веры и церкви? Когда же откроется благодать, изображенная в пророчествах на одной картине с концом плена? Вера Пророка искала для себя опоры и просвещения опять в благодати же, покрывающей и заглаждающей все грехи Израиля и ущедряющей Сион всякими благами правды и истины. На такой вопль и подвиг веры, – благодать через своего бесплотного служителя Гавриила и отвечает настоящим откровением, давая Пророку, с одной стороны, проразумевать хотя отчасти, что озлобление правды даже до смерти входит в существенные условия к открытию Царства Христова, а с другой стороны, с точностию исчисляя время до этого благодатного царства. Так с одной стороны в этом откровении хотя указаны и радостные события – как: созидание Иерусалима, но и касательно этого события предречена «теснота обстоятельств», (ст. 25), а затем, указывается с «открытием завета» благодати смерть Христа старейшины и окончательное опустошение святого града и святилища (ст. 26 и 27). Соображая всю эту сторону настоящего откровения, можно понять, что как бы так было сказано Пророку: «с явлением благодати не должно соединять одни светлые картины счастия, торжества, славы видимого Иерусалима Нет; предстоят тесные обстоятельства и при восстановлении видимого Иерусалима, а потом благодать, прощающая грехи и дарующая правду вечную, откроется в смерти Христа старейшины, видимый же Иерусалим будет осквернен и разрушен.»

С другой стороны, для совершения этих событий в том же откровении назначается, со времени определения о восстановлении Иерусалима после Вавилонского плена, семьдесят седмин. Именно: шестьдесят девять седмин до явления «Христа Владыки» (25 ст.); одна седмина «для открытия многим завета» благодати (ст. 27), т. е. для служения Христова с предварительными, для того же благодатными распоряжениями, к которым относится напр. явление и служение Иоанна Предтечи. Упоминается в пророчестве еще о полседмине, в которую «прекратятся жертвы и приношения и во святилищи мерзость запустения будет и наконец, решительная гибель прольется в опустошение» (ст. 27). Но так–как в этом же откровении (ст. 26) погибельное запустение града и святилища соединяется с смертию Христа Владыки (это значит, что с смертию Христовою, по наветам Иудеев, решена была и их участь к погибели, к истреблению их города и святилища), а смерть Христа отнесена в откровении к семидесятой седмине (в том же, ст. 26): то указанием на полседмины означается собственно то, что не вся последняя седмина, а только половина её назначается для крестоносного Христова дела, имевшего кончиться Его смертию. – Но что разуметь под седминами? Седмины дней или месяцев не могут иметь места по явной невозможности совершиться столь великим и многим событиям (от возобновления Иерусалима⁶² до смерти Спасителя) в продолжении 490 дней, т. е. одного года с третью, или в 490 месяцев, т. е. 40 лет с небольшим. – Седмины столетий нейдут сюда по самой чрезвычайной продолжительности времени, не совместной с довольно ограниченною суммою событий, предрекаемых с обстоятельностию в других пророчествах Данииловых. Остается принять седмины лет. События показали, что, действительно, спустя 490 лет с означенного выше срока, открылось на земле благодатное Христово царство, и что дело Христово, увенчанное смертию Его, совершалось в полседмину лет, т. е. в продолжение трех лет с половиною.

Так точно Даниилу, главе тогдашних ученых и мудрых, стремившемуся к возможно–точному постижению истины, открыто время открытия Христом благодатного Его царства.

В заключение наших исследований о книге Пророка Даниила скажем нисколько слов о её характере и руководственном значении.

Характер книги объясняется из свойств этого сосуда Св. Духа – самого Даниила, который, по Божественному вдохновению, написал эту книгу. Ибо Св. Дух, в своем вдохновении, действует обыкновенно согласно с приемлемостию и свойствами избранного своего органа. Так, высокая отличительная черта Пророка Даниила есть духовное любоведение, которое под наитием Св. Духа и раскрыло великую особенность пророчественных откровений в его книге. Эти откровения почти все вращаются около одного и того же предмета – следования одного за другим Боговраждебных царств, после которых и откроется победоносное над ними Царство Божественное, Христово, царство святых. Дело в том, что Пророк, по свойственному любоведению своего духа, желал и иногда с рыданием и постом молил у Господа (ст. 10: 2. 12) точнейшего уразумения открываемой тайны. И вот один и тот же предмет во многих откровениях разъясняется Пророку более и более; это ненапрасное повторение одного и того же, но возведение мужа желаний, как называет Даниила Ангел (по переводу 70-ти, 10 гл. 2 ст.), от одной степени разумения тайн к другой, от низшей к высшей. Откровение, данное Даниилу для истолкования сна Навуходоносора, слишком общо; откровения, данные потом в видении символических зверей, раскрывают смысл прежнего откровения гораздо обстоятельнее и подробнее; последнее же откровение, относящееся к общему с прежними откровениями предмету, так обстоятельно и точно, что в пророчестве недостает только собственных имен для ясности просто исторической. Пророк и после того стремился еще к высшему и точнейшему разумению той же тайны. Аз же, говорит сам Даниил, слышах и не разумех, и рех: Господи, что последняя сих (12: 8)? И только сокровенность тайны, невместимая еще для тогдашнего времени в своем открытом свете, была причиною, что ряд откровений пресекся для Даниила (ст. 9 и 13).

Также о Данииле известно из его книги, что он получил в Вавилоне (разумеется, сообразное своему времени) образование и был муж не только ученый, но и начальник и глава над всею Вавилонскою кастою ученых (2: 48). Отсюда можно объяснить и другую важную особенность книги Данииловой. Дух Св. вдохновлял и его также, как например Исаию, Иеремию и Иезекииля. Но эти и подобные им святые пророки получали откровения, как Богопосланные проповедники для народа. Даниил же, как свойственно кабинетному, так сказать, мудрецу, занят был открываемыми ему спасительными тайнами самими по ceбе; проводить эти тайны в сознание и жизнь народа через пророчественные проповеди было не его призванием. И вот, у него в пророческой книге нет ни yвещаний, ни обличений, ни вдохновенных витиеватых утешений. Как в исторической части его книги излагаются только факты, так и в чисто–пророчественном отделе книги следуют одни за другими откровения просто тоже, как своего рода факты, без всяких дальнейших применений. Так Дух Божий снисходил к приемлемости святых избранных сосудов, исполняя и движа их своим вдохновением.

Наконец из того обстоятельства, что Даниил хотя был еврей, но воспитан был и жил среди Халдеев, объясняется та особенность книги этого Пророка, что книга его отчасти (именно в той части своего состава, где дело касается ближайшим образом современных ему язычников) написана на Сиро–халдейском (с 4 ст. 2 гл. по 6 главу), а отчасти на Еврейском (все остальное в книге).

Книга Даниила, раскрывающая состояние Израиля в Вавилонском плену под особенно–явным призрением Божественным и вместе предуказующая то в символах, то и прямыми чертами предлежащий Израилю дальнейший путь до самого пришествия Христова, служит руководством для нашей веры и церкви особенно в тяжелых и трудных её обстоятельствах (разумея не одну внешнюю затруднительность, но, по свойству Нового Завета, особенно духовную, состоящую напр. в запутанностях разных направлений, в вековых умозрительных или практических заблуждениях).

Состояние Израиля, современное Даниилу и изображенное им в его книге, таково: – Не говорим о разорении святого города, об осквернении Сиона, о сожжении храма, об отведении Иудеев из земли обетованной в чуждую и вражескую, о прекращении жертв, лишении своего родного царя из дома Давидова. Кроме всего этого, вавилонские преобладатели Израиля для упрочения, конечно, своего владычества над Иудеями стремились овладеть самым духом молодого поколения; это видно из того, что наилучших из этого юного поколения Вавилонский царь приказал воспитывать и учить вместе с детыми туземными (см. 1 гл.). Иудеев за верность Иегове, отказывающихся кланяться самодельному божеству, бросали в огонь (см. 3 гл). Благочестивому еврею, обращающемуся к святому граду и храму для поклонения Истинному Богу, предлежала опасность подвергнуться казни, – именно съедению от кровожадных львов (см. 6 гл.). Самая ученость и мудрость не только не спасали от подобных опасностей, но и сами по себе могли быть жертвою своенравного и жестокого деспотизма (см. 2 гл.). Поругание над Божиим народом и его святынею простиралось до того; что священные сосуды Иерусалимского храма употреблялись при столе роскошествующим невоздержанием Вавилонского царя (см. 5 гл.). Если такое состояние взять в самом его духе и через это перевести его на почву Новозаветного воззрения и времени, это будет вот какое состояние. Представьте себе тех чад Нового Израиля или христиан, у которых святилище ума и сердца извращено ложными идеями и правилами, жительство со Христом в Боге прекращено, которые из области благодати и истины Христовой выгнаны деспотизмом нехристианских воззрении и злых страстей, над духом которых уже не царствует истинный их Царь–Христос Господь. Возьмите во внимание, притом, такие (положим, частные) случаи, когда самое воспитание и образование юного Христианского поколения располагается или прямо по противным Христу началам, или только по мертвой букве Христианского учения. Если бы, среди подобного духовновавилонского плена тех или других Христиан, в ком либо из них дух веры порывался бы или возвыситься над мертвыми формами самой веры или противостать лжи неверия, то ему грозила бы неминуемая опасность от огня преследований или убийственных столкновений с людьми, от зверства злобы, неразумия и оскорбленной гордости многих. Тут не спасет от опасностей, от внутренних и внешних затруднений никакое глубокое знание Христовой истины, никакая многосторонняя мудрость; напротив знанию–то и мудрости и надо будет выдерживать жестокую борьбу с своенравием господствующих превратных направлений. Вот что видно в зерцале Даниилова века, в зерцале событий, совершавшихся особенно с ним и его друзьями.

Посмотрим теперь, что делает благодать для веры в таких примрачных и тяжелых обстоятельствах последней. Книга Даниила высказывает нам, по этому предмету, следующее. На основании имевшего еще отторгнуться от таинственной горы Божественного Камня или вочеловечения Сына Божия, предуказанного тогда же явлением Его в разженной пещи, послужившей в настоящем случае выразительным образом Пресв. Богородицы, Израиль и в Вавилонском плене открыто для мира оказывался возлюбленным Божиим народом. Это столь торжественно и поразительно проявлялось, что самый грозный поработитель этого народа, опустошитель земли обетованной, разоритель храма и святого града, подвигнут был к всенародному проповеданию своим подданным о Боге Израилевом; – для чего этот деспот–язычник (Навуходоносор) удостаивался и сам откровения Божественного, и даже в глубине своей сатанинской гордыни взыскан и усмирен был особенною правдою и милостию Божиею. Bеpa представителей и образцев молодого поколения успела достигнуть того, что и при Вавилонскою воспитании они не осквернялись язычеством и превзошли язычествующих сверстников своих развитием духовных и физических сил. Также среди и пламени пещного и лютых зверей верные Богу своему чада Израиля, оставались целы и невредимы. И Богопросвещаемый еврейский мудрец, по сознанию и распоряжению самих поработителей избранного народа, становился во главу всех мудрецов Вавилонских. Так точно и в Новом Израиле, среди каких бы ни было духовных или внешних озлоблений веры, только бы эта вера твердо во всем держалась Божественного Камени – Господа, вочеловечившегося ради нас грешных и погибающих человеков; и притом, непременно направлялась бы тем духом Господня человеколюбия, не отвергавшего, даже в строгом Ветхом Завете, и таких людей, каков был поработитель Божия народа, опустошитель святыни, своенравный и гордый языческий деспот – Навуходоносор. Тогда и среди всяческих дурных примеров, при разливе, чуждой всякого стремления – послужить имени Христову, книжности и учености, при усилении безжизненных или односторонних понятий о самом христианстве или православии, веpa будет воспитываться и просвещаться без опасности осквернения или омертвения от неверных и мертвых направлении и идей. И рано или поздно, такая вера станет во главу всей мирской учености даже и с языческим её направлением, как Даниил был поставлен от языческого владыки во главу Халдейских мудрецов. Рано или поздно такая вера будет направлять всю общественную жизнь и политику, как Даниил стал при самом средоточии Вавилонской и потом Мидо–Персидской, по тогдашнему времени почти всемирной державы и действовал могущественно на дух царей и (через них) всех, подвластных им, народов.

Для того, чтобы не ослабить силы этого руководительного урока слова Божия из кн. Даниила, отвлечением внимания веры к другим подобным урокам из той же книги, мы не хотели бы распространяться еще ни о чем другом. Это тем более, что в очерке содержания книги Данииловой мы, по возможности, уже так и поставляли на вид всякую существенную черту этого содержания, чтобы уже просто было желающему и рассуждающему воспользоваться этою чертою для своего руководства. Заметим только вообще и одно, что в Новозаветном откровении будущего (Апокалипсисе) Св. Духом воспроизводятся некоторые важнейшие видения Данииловы: так, четыре зверя Даниилова видения (7 гл.) явно совокуплены в виде одного апокалипсического зверя (13 гл.), в составе которого есть стороны и льва, и медведя, и барса, и еще какого-то зверя с Богохульными устами. Также еще, и в Новозаветном откровении Архистратиг небесных сил Михаил является, по делу церкви Новозаветной, борющимся с князем лжи, как видел и Даниил, по отношению к церкви Ветхозаветной, того же Михаила, с другим бесплотным служителем Божией истины, борющимся против разных князей языческой лжи (Дан. 10 гл. слч. Апокал. 12 гл.). Ясно, что пророчества Данииловы, так многосторонне раскрывавшие будущие судьбы церкви Ветхозаветной и тогдашнего мира до явления Христа с благодатным Его царством, предуказывают дух и силу судеб и нынешних, относящихся, т. е. к Новозаветной церкви и миру времен Христианских. Убоимся же, в чем–бы то ни было, в деле ли знания или практической жизни во всех средах, начиная от властительных до чернорабочих, убоимся отступать от Божественного Камня или Сына человеческого, приводящего в Себе Самом к своему Отцу единосущному с Ним по Божеству, всех человеков – и с умом человеческим и сердцем и волею и с самым телом; только бы они сами принимали такую благодать. Ведь на сколько в чем мы отступали бы от Христа, от Его человеколюбивого духа и благодатной силы, на столько переходили бы мы к человекоубийственному духу мысленных зверей или бессмыслию животных, – на столько входили бы в состав чудовищного тела, которое должно быть разбито в прах от

Божественного Камня – Христа, не смотря на свое громадное величие и целостное своего рода единство. Но, с другой стороны, в предостережение наше от жестокой ревности не по разуму, не забудем, что уже и в Ветхом Завете, чувственно–образно представляющем и благодать и противоборную ей сторону; частию предуказывалось уже, что несть наша брань к плоти и крови, к человеческим личностям и народам, а к человеконенавистным началам и миродержителям тьмы, что и в язычниках и страшных грешниках, подобных горделивому Навуходоносору, могли оказаться великие стороны, открытые для влияний человеколюбивой благодати. Святые Ангелы, и истинно–равно ангельные люди, одушевляемые человеколюбивым духом той же благодати, да отстоят этою самою Христовою благодатию не только от беспощадности человеческой, но и от лютости человекоубийственных князей или зверей самые слабые начатки, самые детские зародыши всего лучшего, Христова, хотя бы то было в людях и языческой среде! Сама Матерь Божия, предизображенная по церковному созерцанию вавилонскою пещию, в которой явился зрак подобен Сыну Божию для спасения вверженных в нее трех отроков, да сбережет и воспитает и возрастит дух своего Сына во всех (не только в физическом отношении, но и в умственном и нравственном) отрочатах Нового Израиля среди этого разрушительного вавилонского пламени всевозможных в наше время лживых или односторонних направлений и начал также как и внешних трудностей и бедствий жизни. А каждодневные напоминания в церковных песнях (в 7 и 8 песнях канонов) о событиях Данииловой эпохи да оживляют для нас те уроки слова Божия, какие можно и должно почерпать из Даниловой книги.