Фонштейн Николай Ильич

Солагерник святителя Афанасия.

Дорогой Владыко!

Приветствую Вас с пожеланием физической бодрости, в которой Вы так нуждаетесь. Не сердитесь на мое послание, я знаю, что Вы не любите, чтобы Вас обременяли письмами, но я не могу молчать, не высказав глубокой благодарности за все, что Вы сделали и делаете для меня. Большое, большое сердечное спасибо. Я чувствую себя, слава Богу, пока ничего, хотя слабость тоже одолевает, но я пытаюсь иногда доходить до мостика и подкрепляю себя всякой аптекарской дрянью. Переселился в Вашу бывшую комнату, где много теплее, и занимаю место Чес[лава] Ив[ановича] – пока хорошо, но амнистия много изменит, так как уедет около 100 ч[еловек], в том числе из моей комнаты Фронтов, Вайно и Юнгус, впрочем, последнему некуда ехать. Как тогда устроюсь, не знаю, а в нашей обстановке иметь хороших сожителей самое главное, а старых знакомых осталось мало – все новые люди. Мало утешительного для меня и в том, что нашел свою семью – так трудна переписка – а в этом одно утешение. Вот с начала августа не имею ни одного письма. Видимо, письма пропадают, – но ничего не поделаешь, такова судьба – быть одиноким. В остальном сейчас живется лучше после событий, которые у нас произошли. Дело в том, что до сентября месяца нас кормили отвратительно, была полная бесхозяйственность, не было культ[урно]-быт[овой] комиссии, санитарное и медиц[инское] обслуживание плохое. И вот нашлись люди, которые об этом написали в газ[ету] «Правда». Та передала в Москве в Министерство. Случайно приехал чиновник из Саранска, и вот в его присутствии было общее собрание, продолжавшееся с 10 ч[асов] утра до 9 веч[ера] с перерывом на обед и на другой день с 10 ч[асов] до обеда. Было высказано много неприятностей по адресу дирек[тора], Ив[ана] Степ[ановича], Мирры Наум[овны], Алек[сандра] Иван[овича]. Потребовали увольнения стар[шего] повара, который крал немилосердно, и его уволили. Выбрали культ[урно]-быт[овую] комиссию, которая оказалась очень дельной; каждый член комиссии наблюдает за отдельной отраслью хозяйства. И теперь у нас полный порядок, и кормят несравненно лучше, и белье у каждого свое, и в помещениях порядок. Дома все оштукатурены, и даже в столовой и в комнатах занавески на окнах. Вообще перемена большая с тех пор, как Вы уехали. Как результат письма в «Правду», приехал Зам[еститель] Министра из Саранска, который убедился в справедливости всего написанного и, пробыв 6 дней, тоже навел порядок. Затем приехала комиссия даже со следователем и пробыла 7 дней, проверяя все хозяйство. Результата ее деятельности не знаем, но думаем, что администрации будет много неприятностей. И теперь и доктор, и Ал[ександр] Ив[анович] ходят больше чем любезные. Вот наши дела и наша жизнь. Написал Вам, думая, что это Вам не без интереса, так как Вы прожили долго с нами и имели тоже неприятности. Вот хотя бы с кухней – запрещалось готовить и даже директор разрушил так называемую «китайскую кухню». А теперь построили настоящую кухню с плитой и духовкой. Наши старушки блаженствуют – пекут и жарят.

Желаю Вам сил, бодрости на много лет, о чем молю, как могу, Бога. Душевно, я думаю, Вы чувствуете много лучше. Будьте здоровы, здоровы.

Глубоко благодарный и искренне преданный.

Н[иколай] Фон Штейн.

4/XI–55.

Сейчас вспомнил, что сегодня большой праздник – Казан[ской] Божьей Матери. Мысленно и душой в этот день с Вами.

Д. 10. Л. 61–62 об. Подлинник. Автограф.

Дорогой и добрый Владыко!

Сегодня видел Вас во сне и решил побеспокоить Вас письмом. В день Казанской Божьей Матери я послал Вам письмо, а через несколько дней узнал, что Вы уже в Петушках и, наверно, мое письмо не дошло до Вас. Я очень рад, что Вы уже в родных Вам Владимирских местах, куда Вас всегда тянуло, и думаю, что если в житейском отношении Вам несколько хуже, то в моральном Вам много лучше. От души желаю Вам физической бодрости и мирной спокойной жизни на новом месте. Я физически чувствую себя не хуже, но слаб и выхожу только в столовую – зиму придется просидеть взаперти, душевно чувствую плохо –одиночество томит. От своих из Канады имел письмо от 8 июня, и с тех пор ни слова, хотя я послал несколько; что случилось, не понимаю, либо адрес не точен, либо пропадают письма. Боюсь, не случилось ли с ними что-нибудь. Не остался ли пасынок без работы, а он один работающий, при нем моя жена старуха, его жена и 2 детей. Может быть, это причина, и они молчат. Тяжело за них. Здесь все по-прежнему, уезжает много, сегодня уехали все поляки, но многие из имеющих право ехать не трогаются, видимо находя, что им здесь лучше. Мои сожители пока здесь, не пришло еще разрешение, и Петр Александр[ович]⁸⁶⁰ очень волнуется, непонятно, почему их держат. С отъездом старых знакомых среди новых людей одиночество еще больше чувствуется. Я очень рад за Чесл[ава] Ивановича – наконец он реабилитирован и сможет найти работу. Я не так остро чувствую зиму, так как в Вашей комнате очень тепло.

Дай Бог Вам здоровья – будьте здоровы и физически и душевно, а это главное.

Всего доброго. Искренно любящий и благодарный

Н. Фонштейн.

4/XII

Д. 11. Л. 13–13 об. Подлинник. Автограф.

Глубокоуважаемый и дорогой Владыко!

Шлю Вам сердечный привет и поздравление с наступающими праздниками – Вознесения Господня и Св[ятой] Троицы.

На днях получил посылку от Шишкиной из Загорянска⁸⁶¹, присланную по Вашему указанию. Не знаю, как благодарить Вас за постоянную доброту ко мне. Премного благодарен.

Я, слава Богу, немного окреп после болезни – гриппа; теплые дни и 10 уколов глюкозы значительно подбодрили меня, и я теперь каждый день прогуливаюсь до Потьмы и обратно. Постараюсь достать еще глюкозы с аскорбинкой, хотя это очень трудно, и месяца через 2–3 снова подкреплюсь. Надо чем-то поддерживать свои 79-е⁸⁶² – годы. У нас здесь все по-старому – слухи о закрытии нашего дома, как я Вам писал, замолкли, но присылают новых очень мало. Нас сейчас около 200 чел[овек], многие не уезжают, желая иметь чистый паспорт, и ждут реабилитации, не пользуясь снятием надзора. В Дубравлагерь приехала комиссия Верхов[ного] Совета с большими полномочиями, которая полностью реабилитирует. Уже недели 2 вокзал в Потьме забит ежедневно отъезжающими – так много освобождают. Получилась нелогичность – там уезжают с чистыми паспортами, а здесь их получить не могут. Один из инвалидов написал в Комиссию с просьбой рассмотреть и наши дела. Ответили, что они рассматривают дела заключенных, а мы инвалиды, свободные люди. Этим ответом не удовлетворились и написали заявление в Верховный Совет с просьбой, не найдут ли они возможным прислать комиссию к нам в дом. Подписали все инвалиды. Это, кажется, первый случай коллективного заявления. Ответ, конечно, будет, но какой – вопрос. Если комиссию пришлют, то человек 50–60 уедет.

Вы, вероятно, уже полноправный свободный гражданин – полностью реабилитированы; сужу по тому, что свободно разъезжаете. На Пасху были в Москве, оттуда и прислали поздравление.

У нас еще событие – убрали нашего врача – Мирру Наумовну. Заявления инвалидов Заместителю Министра и другим о ее невнимании и небрежности к больным, плохой заботе о инвалидах сыграли свою роль. Уже 2 мес[яца] мы без врача, и старшая сестра отлично справляется – совсем незаметно ее отсутствие.

Вы теперь живете своей жизнью, далекой от нас по интересам, но думаю, все же Вам приятно узнать кое-что из нашей бедной по впечатлениям жизни.

Желаю сил, бодрости, здоровья – попробуйте и Вы глюкозу.

Всего доброго, хорошего, мирной, беззаботной жизни желаю.

Искренно преданный и благодарный Н. Фонштейн.

11/VI

Д. 15. Л. 104–105 об. Подлинник. Автограф.

Глубокоуважаемый и дорогой Владыко!

Приветствую и от души поздравляю с Новым годом и праздниками.

Желаю в Новом году здоровья, здоровья, сил и мирной, спокойной жизни без всяких тревог. Я этот год встречал не особенно радостно – может быть, он последний мой, – уж очень чувствуется склероз, да и задержался долго на этом свете. Шишкина прислала мне глюкозу, – очевидно, благодаря Вам. Премного благодарен за Вашу постоянную доброту и заботу обо мне. Вы так много сделали для меня, что я не знаю, как и благодарить Вас. Жизнь моя течет скучно и однообразно, сейчас зимой мало выхожу. Очень тревожусь за своего пасынка в Будапеште. Что с ним и как он пережил тамошнюю смуту⁸⁶⁴, не знаю. Я только перед началом неурядицы там послал письмо и, конечно, до сих пор ничего не имею. А у него жена и 2 детей. Не везет ему в жизни.

Здесь у нас крупная перемена. Наконец сменили Директора после нескольких Комиссий. С 25 ноября новый молодой, и уже чувствуется порядок. Очень приятный, вежливый. Для нас это очень приятно. А тот теперь кладовщиком при столовой в Зубове. Докатился от прокурора до кладовщика. И по заслугам.

Очень много отсюда уехало по реабилитации полной; но зато приехало много бывших эмигрантов – франц[узских], югославск[их], немецк[их], маньчжурских – среди них много интеллигенции, таким образом, все 3 корпуса заполнены. Среди них нашлись такие, с которыми связано мое прошлое по школе и службе.

Сейчас здесь многие хлопочут о пенсии, так как в Инвал[идных] домах имеют право получать пенсию в размере 10% от причитающейся пенсии, но не менее 50 р[ублей]. Таким образом, у кого маленькая пенсия получат все равно 50 р[ублей]; а с большой пенсией получат больше 50 рублей. Из ваших знакомых хлопочут Коротков, Юнгус – и, наверно, получат. Вот новости нашей скудной жизни и, может быть, по воспоминаниям интересующих Вас, тем более что здешние условия, особенно директорские, не были Вам очень приятны и выносимы. Бедный Чеслав Иванович серьезно заболел – что-то вроде паралича. Он прислал письмо Ольге Витальевне уже давно, я ему послал коротенькое письмо, но до сих пор ответа нет.

Разрешите пожелать еще раз здоровья и всего хорошего. Да хранит Вас Господь.

Искренно преданный и благодарный

[подпись]

27/XII

Д. 19. Л. 91–92 об. Подлинник. Автограф.