Мученичество святого и славного Первозванного Андрея апостола¹⁰¹

¹⁰² Стратокл, брат Эгеата, испросив у цезаря разрешение не служить в войске, а заниматься философией, в тот же час при­был из Италии в Патры. Весь преторий охватило волнение из-за Стратокла, который после долгого отсутствия приехал к Эгеату. И Максимилла с радостью вышла из своего покоя ему навстречу и, приветствуя Стратокла, вошла вместе с ним внутрь. Когда рассвело, она осталась у себя, а Стратокл приступил к исполне­нию своих дружеских обязанностей, всех учтиво обходя и при­ветствуя всех, как это должно и принято.

И пока он этим занимался, один из принадлежащих Стратоклу рабов, которого он очень любил, был поражен бесом и, обезумев, сел на кучу нечистот. Увидев это, Стратокл сказал: «О, если б я никогда сюда не приезжал, а погиб бы в море, то не случилось этого со мной. Ведь не смогу я, друзья, – <сказал он,> глядя на своих товарищей, – жить без него». И говоря это, стал он бить себя по лицу, прийдя в смятение и в неприлич­ный вид.

А Максимилла, услышав об этом, выходит из своего покоя, смутившись и сама, и говорит Стратоклу: «Не волнуйся, брат, за своего раба: он скоро будет спасен. Ведь поселился в этом городе один благочестивейший муж, который не только может бесов изгнать, но даже если случится какая-то отвратительная и ужасная болезнь, то и ее он исцелит. Так мы верим в него; однако говорим это и потому, что узнали его на деле». И Ифидама стала говорить Стратоклу то же самое, удерживая его, чтобы он не решился на что-то ужасное от сильного горя.

¹⁰³И пока обе утешали его, приходит в преторий Андрей, пообещавший Максимилле зайти к ней. И вступив в ворота, он сказал: «Какая-то сила бьется внутри – поспешим, братья». И не спросив никого, тотчас бегом входит туда, где корчился, весь в пене, раб Стратокла. Все сбежавшиеся на крики Стратокла, увидев, что Андрей с улыбкой раздвигает стоящих вокруг и прокладывает себе дорогу, чтобы подойти к лежащему на земле рабу, недоумевали, кто он такой. И те, кто уже прежде был знаком с ним и знал его, уступали ему место со страхом, как некоему богу. А рабы Стратокла, увидев, что это простой и скром­но одетый человек, пытались даже ударить его. Но остальные, увидев, как они издеваются над ним, запретили им, не знав­шим, на что дерзнули. И те, успокоившись, остались посмот­реть, чем кончится дело.

Тотчас кто-то сообщил Максимилле и Ифидаме о приходе блаженного. А они, исполнившись радости и вскочив со своих мест, подошли к Стратоклу: «Пойди же, посмотри, как исце­лится твой раб». Тогда, встав, он пошел с ними. Увидев, что его раба окружила огромная толпа, Стратокл спокойно сказал: «Зре­лищем стал ты, придя в Ахайю, Алкман!» (так ведь звали раба). Андрей же посмотрел на Максимиллу и, глядя на нее, сказал: «Самое великое дело, чадо мое, – это взирать на то, как от большого смятения и заблуждения обращаются к вере в Бога, то есть видеть, как излечиваются эти страдания¹⁰⁴, в чем многие уже отчаялись. Ибо вот то, о чем я говорю, происходит, как я вижу, теперь и здесь: стоят колдуны, которые не в силах ничего сделать и уже отчаялись в этом рабе, и другие, которые, как мы все ясно видим, являются шарлатанами. Почему они не смогли изгнать этого ужасного беса из несчастного раба? Потому что они его родственники. Ведь это полезно сказать присутствую­щему народу».

И без всякого промедления он встал и сказал: «Колдунов не слушающий Боже, шарлатанам не открывающийся Боже, от чуждых удаляющийся Боже, своих всегда слышащий Боже, Свое всегда Своим подающий Боже, и ныне исполни скорее перед всеми этими людьми мое прошение о рабе Стратокла, изгнав беса, которого его сородичи не смогли изгнать».

И тотчас бес человеческим голосом стал говорить: «Убегаю я, раб Божий человече, убегаю не только из этого раба, но из всего этого города». Андрей сказал ему: «Не только из этого города приказываю я тебе убежать, но если есть где след моих братьев, то и на эти земли запрещаю я тебе вступать».

И когда бес отступил, Андрей протянул руку, и Алкман встал с земли, стал ходить с ним рядом, придя в сознание, твердо стоя на ногах, членораздельно беседуя и с огромным наслаждением глядя на Андрея,¹⁰⁵ и спросил своего владыку, из-за чего внутри такая толпа. А тот ответил: «Не нужно тебе знать того, что тебя не касается: хватит нам того, что мы видели относительно тебя»¹⁰⁶.

И когда они занимались этим, Максимилла берет за руку Андрея и Стратокла и входит в свой покой. Вошли вместе с ними и те братья, кто там был. И сев, устремили они взор на Андрея, дабы он сказал что-нибудь. И Максимилла старалась ради Стра­токла разговорить апостола, чтобы он уверовал в Господа. Ведь его брат Эгеат был страшный богохульник и весьма убог в отно­шении всего вышнего. И вот Андрей стал говорить Стратоклу:

«То, что ты, о Стратокл, приведен случившимся в движе­ние, я отлично понимаю. Но знаю я также и то, что должен вывести на свет и покоящегося теперь в тебе человека. Ведь то обстоятельство, что ты в полном недоумении думаешь о случив­шемся, почему или как это случилось, – важнейший признак того, что твоя душа пришла в смятение. И меня радует твое недоумение, сомнение и изумление. Разрешись же чадом, кото­рое носишь¹⁰⁷, а не предавайся одним лишь родовым мукам. Я не новичок в повивальном искусстве, равно как и в пророческом¹⁰⁸. Что ты рождаешь – это то, что я люблю; о чем ты молчишь – это то, о чем я говорю; даже то, что внутри, я воспитаю. Знаю я, кто молчит, знаю, кто желает. Уже говорит со мной твой новый человек; уже видно мне то, что он постоянно претерпевал много лет: стыдится он своей прежней веры, горюет о своей прежней жизни, пустыми считает все свои прежние убеждения, недоуме­вает, какова настоящая вера, молча порицает своих прежних пустых богов, страдает, став скитальцем ради обучения. Что теперь его прежняя философия? Теперь он понял, что она напрасна, видит, что она пуста и низменна; теперь знает, что она не обещает ничего полезного. Так что? Не это ли говорит, Стра­токл, тот человек, который в тебе?».

А Стратокл после долгого стона ответил так: «Прозорли­вейший человек и поистине вестник Живого Бога, не отступлю я от тебя, пока не познаю самого себя, презрев все это и то, в чем, как ты обличил, я напрасно проводил время».

И оставался с апостолом Стратокл ночью и днем, не удаляясь от него – то спрашивая, слушая и успокаиваясь, то молча и наслаждаясь, и, действительно, стал другом спасительного слу­шания. Отказавшись от веселья со своими людьми, он хотел быть один на один с апостолом. Ведь он никогда не вопрошал апостола при ком-то, но или когда остальные братья занима­лись чем-то другим, наедине расспрашивал его, <или> когда все отправлялись ко сну, он, бодрствуя и не позволяя Андрею лечь, радостно успокаивался.

Не стал Андрей скрывать от братьев вопросы Стратокла, ска­зав ему: «Двойную пользу ты получишь, о Стратокл, и наедине меня вопрошая, и при братьях то же самое слушая. Так ведь луч­ше утвердится в тебе то, чего ты желаешь и ищешь. Несправедли­во это – не поверять и подобным тебе свои муки. Ибо это как с рожающей женщиной, когда настигают ее муки и некая сила при­нуждает плод не оставаться внутри, но вытесняться наружу. Ведь и для присутствующих женщин, причастных тем же таинствам, это является чем-то очевидным и совсем не тайным: сам новорож­денный крикнет лишь после того, как прежде прокричит мать. Затем, после рождения, они оказывают младенцу прочую необхо­димую помощь, которую, как посвященные, хорошо знают, дабы у тех, кто рождается в жизнь, было нечто, что было и с ними. Так и нам, дитя мое Стратокл, нужно выставить на середину зачатое в тебе и не воздерживаться от того, чтобы оно было отмечено мно­жеством родственников и доведено до подаяния спасительных слов, причастным которым я тебя обнаружил».

Итак, поскольку Стратокл блаженно проводил время, ук­реплялся все далее всеми родственными ему словами и стяжал твердую душу и прочную и непоколебимую веру в Господа, то Максимилла радовалась вместе с Ифидамой; а исцеленный Алкман более не отступал от веры. Ночью и днем ликуя и утвержда­ясь во Христе, благодарные Стратокл, Максимилла, Ифидама и Алкман вместе со многими другими братьями сподобились пе­чати Господней. И сказал им Андрей:

«Если вы сохраните этот знак, дети мои, свободным от других печатей, которые отпечатывают другие изображения¹⁰⁹, то Бог вас похвалит и примет к Себе. Ведь когда ясно проявля­ется этот образ в ваших душах (особенно в освободившихся от тел), тогда мучительские силы, злые власти, ужасные правите­ли, огненные ангелы, мерзостные бесы и скверные энергии, не вынося того, что вы их оставили (потому что они чужды знаку, родственному печати света), отбегают и погружаются, убегая, в родственный им мрак, огонь, сумрак или в какой только можно придумать вид пытки. Если же вы замараете сияние данного вам дара, то втянут в свой хоровод и поглумятся над вами эти ужасные силы, каждая приплясывая по-своему. Ведь каждая будет требовать своего, словно некий обманщик и насильник, и тогда нисколько не поможет вам призыв к Богу вашей печати, которую вы осквернили, отступив от Него.

Итак, храните, дети мои, вверенный вам залог. Вернем его Оставившему нам его незапятнанным, скажем Ему, оказав­шись там: «Вот, неповрежденным принесли мы Тебе Твой дар – что даруешь Ты нам из Своих благ?». А Он тотчас ответит вам: «Дарую Я вам Себя, ведь все, что есть у Меня, даю Я Своим людям. Ибо если вы хотите незатухающего света – это Я; если жизни, не подверженной становлению, – это Я; если отдыха от пустых трудов – Я ваш Отдых; если друга, дающего не зем­ное, – Я ваш Друг; если отца для нуждающихся на земле – Я ваш Отец; если родного брата, который удалит вас от не род­ных вам братьев,– Я ваш брат. И если еще чего-то, более любезного для вас, вы желаете и ищете, то есть у вас Я со всем, что у Меня, и все Мое – с вами». Так вам, возлюбленные, ответит наш Господь».

Когда Андрей сказал это, одни из братьев заплакали, а другие возликовали. В особенности Стратокл, став неофитом, стремил­ся умом ввысь, так чтобы оставить все свое, а прилепиться пол­ностью к слову.

Великое ликование воцарилось среди братьев, которые но­чью и днем приходили в преторий к Максимилле. В воскресенье прибывает проконсул, пока братья собрались в его спальне и слушали Андрея. А после того как Максимилле сообщили о приезде мужа, она нимало не смутилась, ожидая, что случится, когда он застанет внутри множество людей. Андрей же, увидев, что она в сомнении, обратился к Господу: «Господи Иисусе, пусть не входит в эту спальню Эгеат, пока безбоязненно не выйдут отсюда Твои рабы, собравшиеся ради Тебя, так как и Максимилла всегда старается для нас, чтобы мы здесь собирались и отдыхали. Но раз Ты счел ее достойной Твоего Царства, то пусть она утвердится еще больше вместе со Стратоклом. Останови на­тиск разъяренного льва, напавшего на нас, и спаси нас всех». А проконсул Эгеат, войдя внутрь, стал маяться животом, по­просил стульчак и, просидев так долгое время, думал только о себе. И он не увидел, как все братья вышли прямо перед ним, ведь Андрей возложил на каждого руку и сказал: «Иисус скроет ваше видимое от Эгеата, чтобы ваше невидимое утвердилось в Нем¹¹⁰». А после всех выходит и он сам, запечатав себя¹¹¹.

Когда же совершилась и такая Господня милость, Стратокл, выйдя, обнял брата, которого давно не видел, не от души радуясь, но с лица улыбаясь. И остальные его рабы и вольноот­пущенники подобным же образом поприветствовали его.

А он поспешил войти в спальню, надеясь, что Максимилла еще спит, ведь он желал ее. Но она молилась. Когда же она увидела его, то, повернувшись, уставилась в землю. Он сказал ей: «Дай мне сперва свою правую руку – поцелую я ту, которую впредь не женой буду называть, но хозяйкой, ибо так я спокоен за твое целомудрие и за твою любовь ко мне». Ведь застав ее молящейся, несчастный думал, что о нем она молится. А это были всего лишь такие слова Максимиллы: «И избавь меня впредь от нечистого соединения с Эгеатом и сохрани чистой и целомудренной меня, служащую Тебе, моему Богу». Когда же он приблизился и к ее устам, желая поцеловать их, она отстранила его со словами: «Не следует, Эгеат, чтобы после молитвы мужские уста прикасались к женским устам». И проконсул, пораженный ее суровостью, отсту­пил от нее. Сняв дорожное платье, он решил отдохнуть и, прилег­ши, заснул, так как проделал долгий путь.

Максимилла сказала Ифидаме: «Ступай, сестра, к блажен­ному, дабы он пришел сюда, пока этот спит, и, возложив на меня руку, помолился». Та без промедления бегом отправилась к Андрею и передала просьбу вернейшей Максимиллы. Отправ­ляется Андрей и входит в другую спальню, где была Максимил­ла. И Стратокл также вошел вместе с апостолом, придя вместе с ним оттуда, где гостил блаженный. Ведь когда поприветствовал он брата, то спросил, у кого в гостях остановился апостол Госпо­день. И в сопровождении некоего брата Антифана¹¹² вошел он туда вместе с апостолом. Андрей же, возложив руку на Максимиллу, помолился так:

«Прошу Тебя, Боже мой, Господи Иисусе Христе, Который знает все, что будет, – Тебе вверяю я свою добрую рабу Максимиллу. Пусть усилятся в ней твое слово и сила, пусть одолеет ее дух и насильника Эгеата, и враждебного змея, и пусть пребудет впредь, Господи, чистой ее душа, очищенная Твоим именем. Осо­бенно же убереги ее, Владыка, от этой мерзостной нечистоты, ус­мири дикого и никогда не вразумляющегося нашего врага, <исхо­дящего> от ее видимого мужа, и соедини ее со внутренним му­жем, которого Ты лучше всех знаешь и ради которого совершено все Твое таинство домостроительства, чтобы, обладая такой твер­дой верой в Тебя, она обрела свое родство, отдалившись от при­творяющихся <друзьями>, но на самом деле – врагов».

Помолившись так и вверив Господу Максимиллу, он опять вышел вместе со Стратоклом.

И вот Максимилла придумывает следующее¹¹³. Призвала она весьма миловидную и чрезвычайно непорядочную по своей приро­де рабыню по имени Евклия и говорит ей то, чему та и сама была рада и чего желала: «Я буду тебе благодетельницей во всем, о чем ты попросишь, если только согласишься со мной и сохранишь то, что я тебе предложу». И сказав Евклии то, что хотела, и получив от нее заверения, она, желая жить впредь непорочной, получила хоть такое утешение на некоторое время. Ведь поскольку у жен­щины в обычае пользоваться уловками врага, то, как бы украсив ими Евклию, она велела ей ложиться с Эгеатом, как будто это она сама¹¹⁴. Пользуясь ей, как собственной супругой, тот разрешал ей встать и идти в свою спальню, ведь так было у Максимиллы заве­дено. Итак, получив передышку и радуясь о Господе, что не отхо­дит от Андрея, она долго скрывалась, поступая так.

А Евклия по прошествии восьми месяцев¹¹⁵ попросила свою госпожу дать ей свободу, и она в тот же день дала ей то, что та просила. Через несколько дней та снова попросила и немало денег, и она не отказала. И, короче говоря, постоянно получая от Максимиллы платья, ткани, повязки, она не насытилась, но сделала это дело известным своим товарищам-рабам, как бы хва­стаясь и кичась этим. А те, разгневавшись на хвастовство Евк­лии, сперва заткнули ей рот бранью. Она же, смеясь над ними, стала показывать им данные ей от госпожи подарки. Узнав об этом, рабы, товарищи Евклии, пришли в недоумение, что им делать. А Евклия, решив дать им еще большее подтверждение того, что говорила, поставила, когда напился ее господин, у него в изголовье двух из них, дабы они убедились, что она действи­тельно спит с ним, как будто сама Максимилла. Ведь разбудив его, погруженного в глубокий сон, услышала она вместе со сво­ими товарищами по рабству, видевшими все происходящее: «Гос­пожа моя Максимилла, что ты медлишь?». Она же промолчала. И они, молча постояв, вышли из спальни.

А Максимилла, думая, что Евклия остается неболтливой и верной благодаря данным ей дарам, ночами находилась у Ан­дрея вместе со Стратоклом и со всеми остальными братьями. Андрей же, увидев сон, сказал братьям, так что это слышала и Максимилла: «Готовится сегодня в доме Эгеата некое событие, полное смятения и ярости». Максимилла попросила объяснить, что же это такое. Он сказал: «То, что ты скоро сама узнаешь, не спеши выведать у нас». Она же, как обычно, сменив платье¹¹⁶, на глазах у всех¹¹⁷ вошла в ворота претория.

А домашние, узнав об этом деле и о том, как каждый день она вместе со Стратоклом уходит к Андрею и в какой час входит в свою спальню, подстерегали ее, словно какого-то чужака. И когда она в этот час входила в проконсульский преторий и дер­жалась так, чтобы ее не увидели, они, словно силой открыв, увидели свою госпожу. Некоторые из них хотели сделать известным это дело и сообщить Эгеату, но другие, лицемерно выка­зывая любовь к госпоже, заткнули рот своим товарищам и, по­бив, словно сумасшедших, прогнали оттуда. Пока они так сра­жались друг с другом, Максимилла вошла в свою спальню, мо­лясь Господу, чтобы Он отвратил от нее всякое зло.

И час спустя ворвались к ней те, кто сражались за нее со своими товарищами-рабами, говоря ей льстивые слова и наде­ясь получить что-нибудь, как рабы Эгеата. Блаженная не отка­зала им в том, что они просили, но, подозвав Ифидаму, сказала: «Дадим им то, чего они достойны». Так, велев дать тысячу де­нариев им, лицемерно притворившимся, что любят ее, она наказала никому не объявлять об этом деле.

А они, хоть и многократно пообещали молчать о том, что видели, но, направляемые своим отцом дьяволом, тотчас ворвались к своему хозяину, неся с собой и эти деньги. И расска­зали ему всю историю, и как их собственная сестра по рабству сообщила им о вещи, придуманной Максимиллой, которая боль­ше не хотела вступать в связь с Эгеатом, но устранилась от соединения с ним, словно от какого-то ужасного и мерзостного дела.

Проконсул, все точно разузнав, и как Евклия ложилась рядом с ним, будто сама его супруга, и как рассказала это своим товарищам-рабам, допросил ее и узнал всю правду. Под пытка­ми она созналась во всем, что получила от своей хозяйки за свое молчание. Сильно на нее разгневавшись за то, что она похваста­лась перед своими товарищами по рабству и сказала это, чтобы оклеветать свою госпожу, – ведь он хотел замолчать это дело, с большой любовью относясь к супруге, – он отрезал Евклии язык и отрубил конечности, приказав выбросить ее вон, так что, ос­тавшись без пропитания, она через несколько дней стала пищей для псов. А остальных своих трех рабов, сообщивших ему то самое, что они рассказали, он распял.

Разъярившись и ничего вообще не поев в тот день из-за гнева, он все недоумевал относительно сильной перемены в Максимилле по сравнению с ее прежним расположением к нему. Долго проплакав и выбранив своих богов, входит он к супруге и, припав к ее ногам, сказал со слезами:

«Касаюсь твоих ног я, уже двенадцать лет назад ставший мужем своей супруги, которую всегда считал за некую богиню. Тебя и теперь я почитаю за целомудрие и прочий прекрасный нрав, что может, конечно, немного измениться, поскольку и ты человек. Итак, если есть что-то такое, чего я не ожидал бы, – рассказанное мне о каком-то другом мужчине, то я прощу и сам скрою все, как и ты сама часто извиняла мне мои безумства. Если же будет и что-то другое, тяжелее этого, что отделяет тебя от меня, то признайся в этом, и, может, исцелюсь я, поняв, что совершенно ни в чем не должен тебе возражать».

А она так ответила ему, долго молившему и просившему: «Люблю, Эгеат, люблю. Но того, что я люблю, нет в этом мире, чтобы тебе стало ясно, и меня ночью и днем жжет и воспламе­няет любовь к нему. Этого ни сам ты не увидишь, ибо это слож­но, ни меня от этого не отлучишь, ибо это невозможно. Так что позволь мне общаться с ним, с ним одним мне утешаться¹¹⁸».

Проконсул же, выйдя от нее и словно обезумев, недоуме­вал, что ему делать. Ведь он не решался поступить с блаженной каким-либо неподобающим образом, так как она была намного знатнее его по происхождению.

И вот сказал он Стратоклу, который шел вместе с ним: «Мой брат и единственный, после смерти всего нашего рода, близкий родственник¹¹⁹, я не знаю, впала ли моя супруга в безумие или в исступление¹²⁰». А когда он начал говорить что-то другое брату в отчаянии, один из бывших с ним рабов сказал ему на ухо: «Гос­подин, если хочешь знать правду, то расспроси Стратокла, и он тебе все разъяснит. Ведь он знает все, что касается твоей супру­ги. А если хочешь узнать и всю правду, то я тебе открою». И отведя его, сказал наедине:

«Есть один поселившийся здесь чужеземец, который стал знаменит не только в этом городе, но и во всей Ахайе. Он совер­шает величайшие чудеса и исцеления, превосходящие челове­ческие силы, чему я и сам отчасти оказался свидетелем, увидев, как он воскрешает мертвых. Но чтобы тебе знать все, то он про­поведует богопочитание и действительно его показывает, как оно ясно проявляется. И вот с этим чужеземцем познакомилась и моя госпожа при посредстве Ифидамы. И она настолько дале­ко ушла в своей любви к нему, что никого другого больше вооб­ще не любит, включая и тебя. Она же не только сама так вот привязалась к этому мужу, но и твоего брата Стратокла сковала той же любовью, которой и сама скована, и они исповедуют Единого Бога, Которого они узнали благодаря ему, и что ника­кого другого бога на земле не существует. Но послушай и о са­мом безумном поступке твоего брата. Он, будучи такого высоко­го происхождения, известный в Ахайе, как знаменитейший брат проконсула Эгеата, сам себе носит лекиф в гимнасий. Владея множеством рабов, он оказывается сам себе слугой¹²¹, покупая овощи, хлеб и все остальное необходимое, и несет это, шагая через город, что всем кажется совершенно бесстыдным».

И когда юноша рассказывал это по пути своему хозяину, который долгое время глядел в землю, увидел он издали Андрея и, крикнув во всеуслышание, сказал: «Господин, вот тот человек, из-за которого твой дом пришел теперь в смятение». Весь народ устремился на его крик, чтобы увидеть причину. И ниче­го больше не говоря, оставляет проконсула этот похожий на него ужасный человек – как брат ему, а не как раб – и, бро­сившись бежать, хватает Андрея и силой ведет его к Эгеату, набросив ему на шею накидку, которую блаженный носил на плечах.

Увидев его, проконсул узнал его и сказал: «Ты тот, кто некогда исцелил мою жену и кому я хотел дать достаточно денег, а ты не захотел. Что же это у тебя за слава, объясни-ка мне, или что это у тебя за сила, чтобы, выглядя таким бедным и убогим и будучи уже стариком, обладать богатыми поклонниками, равно как и бедными, и даже вплоть до младенцев, как мне известно?».

А весь бывший там народ, с любовью расположенный к апосто­лу, узнав, что проконсул беседует с ним, сбежался отовсюду на то место, где он разговаривал с ним, недоумевая о причине этого.

И Эгеат без промедления приказал заключить его под стражу, сказав так: «Увидишь ты, осквернитель, как за твои благодея­ния в отношении Максимиллы я воздам тебе благодарность»¹²².

И немного спустя входит он к Максимилле и застает, как она вместе с Ифидамой ест хлеб с маслинами¹²³ – ведь настал час для этого, – и говорит ей: «Я, Максимилла, разыскав твое­го учителя и заперши его, обещаю, что он не убежит от меня, но погибнет злой смертью». А блаженная ответила ему: «Невоз­можное дело – запереть моего учителя, ведь он не осязаем и не видим глазу. Так что, не овладев ничем из этого, Эгеат, оставь эту свою похвальбу». Тут он, улыбаясь, вышел, оставив ее за трапезой.

Максимилла сказала Ифидаме: «Сестра, мы теперь едим, а наш главный после Бога благодетель заперт. Сходи во имя Гос­подне, Ифидама, к крепости, узнай, где находится тюрьма. Я верю, что с наступлением вечера мы сможем увидеть апостола Господнего и что никто не увидит, как я ухожу, кроме Иисуса и тебя, которая сопроводит меня».

И верная Ифидама, переодевшись в обычное платье, по­шла. Итак, выяснив, где находится тюрьма, и подойдя к этому месту, она видит, что перед воротами тюрьмы стоит большая толпа. Она спросила, почему собралась толпа, и кто-то ей ответил: «Из-за благочестивейшего Андрея, заключенного здесь Эгеатом». И когда простояла там час вернейшая Ифидама, то уви­дела, что ворота тюрьмы открылись¹²⁴, и, отважившись, сказала: «Иисусе, войди вместе со мной к Своему рабу, прошу Тебя». И никем не замеченная, она вошла и застала апостола беседую­щим с заключенными вместе с ним, которых он уже утверждал в вере в Господа увещанием.

Обернувшись, он увидел Ифидаму и, возликовав душой, обратился к Господу: «Слава Тебе, Иисусе Христе, Властитель истинных слов и обещаний, Давший совместно служащим Тебе рабам дерзновение, что Ты единственный, прибегая к Кому они одолеют неприятелей. Ибо вот Твоя Ифидама, которая, как я знаю, находится со своей госпожой под стражей, пришла сюда, ведомая любовью к нам. Ты сам осени ее Своим покровом и теперь, когда она уйдет, и вечером, когда она прибудет вместе со своей госпожой, чтобы никому из врагов не стали они замет­ны, потому что, и когда я оказался здесь, они спешат сюда, неким образом связанные со мной. Сам сохрани их и любвео­бильных, Господи, и боголюбивых».

И помолившись об Ифидаме, отпустил ее Андрей со словами: «И ворота тюрьмы застанешь ты открытыми, и, когда вы приде­те сюда вечером, они откроются, и возрадуетесь вы о Господе и снова удалитесь, чтобы и благодаря этому утвердиться в Госпо­де нашем».

Тотчас выйдя, Ифидама нашла все так, как ей сказал Андрей. И придя к Максимилле, она рассказала той о душевном мужестве блаженного и о его намерении, что, даже запертый, он не бездействует, но убеждает заключенных вместе с ним, и о том, какое чудо явила сила Господня, и все остальное, что он сказал внутри в отношении их обеих, поведала она ей.

А Максимилла, выслушав все, что рассказала ей Ифидама, словно от самого апостола, возликовала духом, сказав так: «Слава Тебе, Господи, за то, что я снова смогу безбоязненно увидеть Твоего апостола. Ведь даже если бы меня охранял целый леги­он, чтобы, запертая, я не увидела бы Твоего апостола, и он не преуспел бы, ведь будет поражен светлым ликом Господним и дерзновением к Богу Его раба». Сказав это, она стала ждать, когда зажгут светильники, чтобы выйти.

А проконсул сказал одному из своих людей: «Я знаю о ре­шительности Максимиллы, ведь она пренебрегает мной. Поэтому пусть не только охраняются двери претория, но и пусть отправят­ся четверо в тюрьму и скажут тюремному стражнику: «Закрой уже дверь, которая тебе вверена. И смотри, как бы не открыл ты ее кому-нибудь из очень влиятельных людей, убежденный стра­хом или почтением, даже если я сам приду, потому что иначе не сносить тебе головы». И четырем другим он также приказал рас­положиться у ее спальни и наблюдать, не выйдет ли она.

И вот четверо поспешили в тюрьму, а остальные, как им было приказано, выстроились перед спальней блаженной. А прокля­тый Эгеат отправился на ужин.

Максимилла же, долгое время молясь Господу вместе с Ифидамой и снова обратившись к Господу: «Время, наконец, Господи, идти к Твоему рабу», выходит из спальни вместе с Ифидамой, сказав так: «И с нами будь, Господи, и тех, кто здесь, не оставь». Оказавшись у ворот тюрьмы, она находит там неко­его благообразного мальчика, который стоял у открытых две­рей и сказал ей: «Входите обе к своему апостолу Господню, ко­торый уже ждет вас». И идя перед ними, он входит к Андрею и говорит ему: «Вот, Андрей, они у тебя, возликовавшего о Госпо­де Твоем¹²⁵ – пусть они утвердятся в Нем, беседуя с тобой».¹²⁶

¹²⁷«...в вас вся слабость? Не обличаетесь вы пока самими собой, все еще не вынося Его благости? Устыдимся, возрадуем­ся вместе в себе о щедром общении с Ним. Скажем себе: блажен наш род – Кем он возлюблен? Блаженно наше существование – Кем оно помиловано? Не низменны мы, познанные такой высо­той. Не принадлежим мы времени, пусть и разрушаемся от вре­мени. Мы ни произведение движения, снова уничтожаемое са­мим собой, ни чада¹²⁸ становления, обретая одинаковый конец. Итак, мы неким образом стремимся к величию, мы принадлежим скорее Милующему; мы принадлежим Лучшему и поэтому избегаем худшего; мы принадлежим Прекрасному, благодаря чему отвергаем мерзостное; Праведному, благодаря чему отме­таем неправедное; Милостивому, благодаря чему оставляем немилостивого; Спасающему, благодаря чему познали губящего; свету, благодаря чему отбросили мрак; Единому, благодаря чему от многого отвратились; Наднебесному, благодаря чему изведа­ли земное; Пребывающему, благодаря чему постигли не пребы­вающее¹²⁹, предпочтя достойно произнести благодарение, или дерзновение, или песнь, или славословие Помиловавшему нас или даже стать известными Ему ».¹³⁰

¹³¹И изложив это братьям, он отослал каждого восвояси, сказав им: «Ни вы меня никогда не лишитесь, рабы Христа, благодаря Его любви, ни я, опять же, не лишусь вас благодаря Его посредничеству». И каждый удалился восвояси.

Такое ликование продолжалось у них довольно много дней, пока Эгеат не мог придумать решения по делу апостола. Так что они постоянно утверждались в уповании на Господа и, собира­ясь все безбоязненно в тюрьме вместе с Максимиллой, Ифидамой и остальными, постоянно были осенены покровом и милостью Господа.

А Эгеат, судя однажды, вспомнил о деле Андрея и, словно обезумев, оставляет процесс, который вел, и вскакивает с три­бунала. Бегом отправляется он в преторий, кипя <гневом> про­тив Максимиллы, но одновременно и обольщая ее. Максимилла же опередила его по пути из тюрьмы, ворвавшись <первой> в дом. Войдя к ней, он сказал:

«Твои родители, Максимилла, сочтя меня достойным жить с тобой, доверили мне жениться на тебе, не на богатство взирая, не на происхождение, не на славу, но скорее на благородство моей души. И чтобы не¹³² приводить мне в твое обличение множество того, чего бы хотел: и те благодеяния, которые я испытал от тво­их родителей, и те почести и заботу, которых ты удостоилась от меня, всю нашу жизнь признаваемая мною за госпожу, одно лишь только скажу тебе, дабы узнать это от тебя, так как специально для этого оставил судопроизводство. Если ты будешь такой же, как была прежде, живя вместе со мной тем образом, который мы оба знаем: спя со мной, сходясь, совместно производя детей, то и я во всем буду хорошо к тебе относиться и, более того, отпущу того чужеземца, которого держу в тюрьме. Если же не захочешь, то тебе я ничего плохого не сделаю, ведь и не могу, а вот через того, кого ты любишь больше меня, я еще сильнее опечалю тебя. Поразмыслив над тем и другим, чего же ты хочешь, Максимилла, утром ответишь, ведь я настроен только на это».

И сказав это, он уходит. Максимилла снова в обычный час отправляется вместе с Ифидамой к Андрею. Положив его руки себе на лицо и поднеся их к устам, она начала целовать их и рассказывать о всех обещаниях Эгеата. Андрей ответил ей: «Я знал, о дитя мое Максимилла, что ты и сама себя побудишь выступить против всякого призыва к сожительству, желая удалиться от мерзостной и нечистой жизни, – в этом уже давно я был про себя уверен. Поскольку же ты хочешь, чтобы и моя мысль засвидетельствовали это, то свидетельствую я, Максимил­ла: не делай этого, не уступай угрозам Эгеата, не склоняйся к его увещаниям, не бойся его постыдных советов, не поддавайся его искусной лести, не соглашайся предать себя его мерзостным и злым козням. Но терпи все его насилие, взирая, пусть и недо­лго, на нас, и ты увидишь, что он весь окоченел и иссох, в отличие и от тебя, и от твоих сородичей.

¹³³Ведь мне нужно было тебе прежде всего сказать – ибо не успокоюсь я, даже устроив через тебя зримое и существующее дело, – то, что пришло мне на ум: действительно, вижу я, как в тебе кается Ева и во мне обращается Адам. Ведь то, что она претерпела по неведению, теперь ты, к чьей душе я обращаюсь, исправляешь обращением. И то, что претерпел низведенный вместе с ней и лишившийся себя ум, я исправляю вместе с то­бой, познающей свое возведение. Ибо то, в чем она нуждалась, ты исцелила, не претерпев подобного ей, и то, что в нем было несовершенно, я усовершенствовал, прибегнув к Богу. То, чего она ослушалась, ты послушалась, и того, на что он согласился, я избегаю – то, в чем они ошиблись, мы познали. Ведь исправление каждым своего собственного греха установлено как сред­ство улучшения¹³⁴.

Итак, я, сказав то, что сказал, сказал бы и следующее. Ура, о спасаемая природа, не одолевшая себя и не скрывшая!¹³⁵ Ура, душа, кричащая о том, что ты претерпела, и возвращающаяся к себе самой! Ура, человек, познающий то, что не твое, и стремящийся к тому, что твое! Ура, слушающий то, что говорится! Я понимаю, что ты больше того, что мыслится или говорится; я познаю, что ты сильнее тех, кто кажется владыками над тобой, что ты достой­нее тех, кто ввергает тебя в позор, кто отводит тебя в плен.

Так, познав все это в себе, человек: что ты нематериален, что ты свят, что ты свет, что ты сиятелен, что ты чист, что ты выше тела, что ты выше мира, что ты выше начальств, что ты выше властей, над которыми ты поистине стоишь, собрав и отобрав себя в своем состоянии, думай, чем ты превосходишь. И увидев свое лицо в своей сущности, разорвав все узы (я имею в виду не только узы становления, но и того, что выше становления, чьи величайшие названия мы тебе привели), возжелай увидеть того, кто явился тебе, [но еще] не стал, которого, может, ты один-единственный познаешь, если дерзнешь.

¹³⁶Это сказал я в отношении тебя, Максимилла, ведь и к тебе относится сила сказанного. Как Адам умер в Еве, согласив­шись с ее словами, так и я теперь живу в тебе, которая хранит заповедь Господню и направляется к достоинству своего суще­ства. А угрозы Эгеата растопчи ты, Максимилла, зная, что есть у нас Бог, милующий нас, и пусть тебя не смущают его вопли, но оставайся непорочной. А меня пусть он не только наказывает пытками заключения, но пусть и зверям бросит, и огнем сож­жет, и со скалы столкнет. Ну и что? Поскольку это одно лишь тело, то пусть он им пользуется, как хочет, ибо оно ему сродно.

К тебе снова у меня есть слово, Максимилла. Говорю тебе: не отдавайся Эгеату, устой перед его ухищрениями, особенно потому что я видел, как Господь говорит: «Отец Эгеата, Андрей, дьявол, освободит тебя при его помощи из этой темницы¹³⁷».¹³⁸

Итак, тебе должно хранить себя впредь непорочной, чистой, святой, незапятнанной, неоскверненной, неблудной, несоглас­ной с речами нашего противника, неиспорченной, непоражен­ной, несломленной, неранимой, несмущенной, неделимой, несоблазнимой, не сочувствующей делам Каина. Ведь если ты не предашься, Максимилла, этим враждебным вещам, то и я сам обрету покой, принужденный таким образом потерять жизнь ради тебя, то есть ради себя самого. Если же я буду изгнан отсю­да¹³⁹, способный, может, и другим своим сродникам помочь с твоей помощью, а ты сама послушаешься речей Эгеата и лести его отца змия, чтобы вернуться к своим прежним делам, то знай, что меня будут наказывать за тебя, пока ты сама не поймешь, что ради недостойной души презрел я эту жизнь.

¹⁴⁰Поэтому я прошу твоего разумного мужа, чтобы его ум сохранял свою зоркость, прошу твой незримый ум, чтобы он хра­нил себя. Призываю я тебя: полюби Иисуса; не уступай худшему; посодействуй и мне, о человек, которого я увещеваю, чтобы мне стать совершенным; помоги и мне, чтобы познать свою истинную природу; сострадай моему страданию, чтобы узнать, как я страдаю, и избежать страдания. Увидь то, что я вижу, и то, что ты видишь, ослепит тебя; увидь то, что должно, и то, чего не должно, не уви­дишь; послушай то, что я говорю, а то, что ты слышала, отвергни.

Это я сказал тебе и всем слушателям, если кто-то слуша­ет .¹⁴¹ А ты, Стратокл, – сказал он, взглянув на того, – что так часто плачешь и стенаешь во всеуслышание?¹⁴² Что у тебя за отчаяние? Какая у тебя сильная боль или сильная скорбь? Ты знаешь все сказанное, так зачем я тебя прошу, чадо, чтобы ты держал себя в руках? Ты ведаешь, кому было сказано сказан­ное? Коснулось это каждой части твоего сознания? Задело твою разумную часть? Имею ли я тебя своим слушателем? Нахожу в тебе себя самого? Беседовал в тебе кто-то, кого я вижу принад­лежащим мне? Любит он говорящего во мне и хочет общаться с ним? Желает с ним объединиться? Стремится подружиться с ним? Жаждет сопрячься с ним? Находит в нем какое-то успоко­ение? Имеет куда приклонить голову? Не противно ему что-то там? Не задет он? Не противоречит? Не ненавидит? Не избега­ет? Не раздражается? Не отклоняется? Не отталкивается? Не возбуждается? Не тяготится? Не враждует? Не беседует с други­ми? Не прельщается другими? Не соглашается с другими? Не мешает ему прочее? Нет чего-то чуждого мне внутри? Нет про­тивника? Нет губителя? Нет врага? Нет обманщика? Нет шар­латана? Нет кознодея? Нет притворщика? Нет хитреца? Нет человеконенавистника? Нет ненавистника слова? Нет подобно­го насильникам? Нет хвастуна? Нет гордеца? Нет безумца? Нет сородича змия? Нет оружия дьявола? Нет единомышленника огня? Нет сторонника тьмы? Нет в тебе никого, кто не прини­мал бы, Стратокл, меня, который говорит это? Так кто же? От­вечай. Не напрасно ли я говорю? Не говорит ли в тебе, Стра­токл, снова заплакавший человек?».

¹⁴³Взяв Стратокла за руку, Андрей сказал: «Есть у меня тот, кого я искал; нашел я того, кого желал; держу того, кого любил; упокоился с тем, кого ожидал. Ведь то, когда ты еще сильнее стенал и неудержимо плакал, стало для меня знаком того, что я уже упокоился, ибо не напрасно обращал к тебе свои родственные слова».

И Стратокл ему ответил: «Не думай, блаженнейший Анд­рей, что я скорблю из-за чего-то другого, кроме тебя. Ведь вы­ходящие из тебя слова обычно жалят меня огнем, и каждое из них поражает меня, словно действительно обжигая меня и воспламеняя любовь к тебе. И чувственная часть моей души, кото­рая обращена к услышанному и которая со скорбью получает пророчество, мучится. Ведь сам-то ты свободен, и я уверен, что полностью. Но ища после этого твоей заботы и любви, где я ее найду или в ком? Семена спасительных слов я принял, ибо ты мой сеятель. А прорастить их и вырастить должен никто другой, как ты, блаженнейший Андрей. Что ведь мне тебе сказать, раб Божий, как не это? Великой милости я прошу и помощи от тебя, чтобы я сумел стать достойным твоих семян, которые во мне. Они прорастут невредимыми и появятся на свет, только если ты захочешь этого и помолишься за них и за меня всего».

Андрей ему ответил: «Это было то, что и сам я видел в тебе. И славлю я моего Господа за то, что моя мысль относительно тебя не оказалась напрасной, но знала она, что говорила. Как вы знае­те, завтра Эгеат предаст меня на казнь. Ведь раба Господня Максимилла возмутит <обитающего> в нем врага (которому тот при­надлежит), не согласившись с ним на противные ей дела. И он, обратившись на меня, понадеется так успокоить себя».

А Максимиллы, когда апостол говорил это, там не было. Ведь выслушав слова, которые он обратил к ней, придя благода­ря им в некое состояние и став тем, что эти слова показали, она быстро вышла оттуда не в смятении и не в смущении и прибыла в преторий. И когда она отреклась от всей жизни с ее злобой, матерью плоти, и от всего плотского и отказалась от предло­женного ей Эгеатом равного ему достоинства, о чем он сказал ей поразмыслить, тогда он обратился к казни Андрея и стал ду­мать, какой смерти его предать. И когда утвердился он в мыс­ли, что самое лучшее – это распять его, то, отправившись сам вместе с подобными себе, стал наедаться, как зверь. А Максимилла под водительством Господа, принявшего облик мальчи­ка¹⁴⁴, вместе с Ифидамой снова приходит в тюрьму и застает то, как он среди множества собравшихся внутри братьев говорит такие речи:

«Я, братья, направлен Господом как посланник в эти стра­ны, которых меня удостоил мой Господь, не учить никого, но напомнить каждому человеку, родственному этим словам, что они пребывают во привременном зле, наслаждаясь пагубными для них призраками ,¹⁴⁵ от которых я и вас призываю навсегда отступить и побуждаю устремиться к постоянному и обратиться в бегство от всего преходящего. Ведь вы видите, что никто из вас не устойчив, но все меняется, вплоть до человеческих обы­чаев. А происходит это из-за невежества души, заблуждающей­ся относительно природы и дающей залог этого заблуждения. Поэтому блаженными я считаю тех, кто стали послушны пропо­веданным словам и отражают в себе благодаря им свою собствен­ную природу, ради которой все и устроено.

Итак, я заповедую вам, возлюбленные чада, твердо пост­роить себя на предложенном вам основании, непоколебимом и недоступном для всякого делающего зло. Укоренитесь на этом основании; утвердитесь, помня обо всем том, что случилось, пока я находился с вами; смотрите на совершенные мною дела, кото­рым вы сами не сможете не поверить, и на совершенные знаме­ния, такие, что и бессловесная природа, вероятно, воскликнет о них. Передал я вам слова, которые прошу вас принять, как сами слова этого желают. Итак, утверждайтесь, возлюбленные, всем, что вы видели, что слышали, в чем соучаствовали, и Бог, в Которого вы поверили, помиловав вас, сделает благоугодными Себе и упокоившимися в бесконечные века.

А то, что должно случиться со мной, пусть вас так не смущает, словно некое странное чудо. Потому что раб Божий, которому многое дал Сам Бог в словах и делах, силой изгонит его дурной человек из этой привременной жизни.¹⁴⁶ Ибо такое произойдет не только со мной, но и со всеми возлюбившими Иисуса, уверовавшими в Него и исповедующими Его.

Во всем бесстыдный дьявол вооружит против них своих чад, чтобы они подчинились ему, но не получит того, чего хочет. А зачем он это предпринимает, я сейчас объясню. С самого начала всего или, лучше сказать, с того момента, как безначальный со­шел со своим начальством, убежал¹⁴⁷ враг, противник мира, чтобы было ясно, что тот¹⁴⁸ не его¹⁴⁹ собственный, но лишь один из слабей­ших, <не>известный и бессильный. И из-за того, что он того не знал, из-за этого тому и нужно было воевать с ним. Ведь ему, решившему, что держит того и господствует над тем навеки, тот противостал так, что представил их вражду близкой к дружбе. Ведь подсовывая часто ему свое, тот описывал это как приятное и обманное, при помощи чего думал одолеть его. Тот не показывал себя ясно врагом, выдавая свою службу за дружбу.

И это было для того очень важным делом, чтобы он пре­дал того забвению, а сам знал его, то есть тот посредством своих даров <...>.¹⁵⁰ Но когда воссияло таинство благодати, явился замысел упокоения, показался свет слова и спасаемый род был обличен в том, что прежде пребывал в наслаждениях, враг, уви­дев, что благодаря благости Помиловавшего он презрен и что осмеяны его дары, посредством которых думал покичиться над ним, начал сплетать против нас ненависть, вражду и противо­стояние. И это он пустил в дело, чтобы не отстать от нас, пока мы не дойдем до того, что он замышляет.

¹⁵¹Тогда ведь беззаботен был наш противник и притворялся, что как дружбу обращает к нам свою службу, а он мог и не бояться, что мы отступим <от него>, введенные им в заблуждение. Но воссиявшее дело домостроительства, я не скажу более тяжелое <...>. Ведь что он скрывал в своей природе и что думал спрятать, это оно обличило и заставило поведать, что это такое.

¹⁵²Итак, зная, что должно произойти, братья, пробудимся и станем освобождаться от него, не тяготясь, не колеблясь, не допуская его следы, чуждые нам, на свои души. Но, целиком возвысившись в целом слове, все радостно встретим свою кон­чину и избежим его, чтобы и он, наконец, показался, каков он по природе, в то время как мы отлетим к тому, что наше»¹⁵³