Сталин и Православная Церковь

«Почему для многих в Русской Православной Церкви Сталин остается одной из самых позитивных фигур в ХХ веке?» В программе «Уроки истории» протоиерей Георгий Митрофанов комментирует интервью архиепископа Илариона (Алфеева).

Прот.А.Степанов: Здравствуйте, дорогие радиослушатели! В эфире программа «Уроки истории». У микрофона протоиерей Александр Степанов. Сегодняшний выпуск программы будет посвящен интервью, которое 15 июня 2009 года дал новый председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата архиепископ Иларион (Алфеев) журналу «Эксперт». Это был довольно пространный разговор о сегодняшних проблемах церковной жизни, о тех задачах, которые стоят сегодня перед Церковью. Но последний вопрос, который был задан владыке Илариону, вызвал неожиданно очень горячую полемику в средствах массовой информации, в Интернете, и вопрос этот касался оценки прежде всего личности Сталина.

В наших исторических программах мы, конечно, уже много раз обращались к этой теме; мы читали по радио произведения Александра Исаевича Солженицына, который дает совершенно ясную, внятную оценку личности этого советского руководителя. Но тем не менее эта тема вновь возникла. Ответ владыки Илариона, который я сейчас приведу, по меркам, скажем, 1990-х годов не вызвал бы ни у кого особенного удивления, острой реакции и даже просто большого внимания не обратил бы на себя, а вот сегодня, приблизительно через 10–15 лет, такое высказывание вызывает довольно острую полемику. И, в общем, с одной стороны, это хорошо. Потому что, когда все кажется всем слишком ясным, как это поверхностно казалось в 1990-е годы, хотя реального осмысления всего исторического пути России в ХХ веке, конечно, сделано не было, это тоже очень плохо. Вот сегодня ситуация изменилась в том смысле, что эти темы стали волновать. По мнению некоторых, что сейчас говорить о Сталине? Сегодня надо говорить о более актуальных темах, Сталин – это прошлое. Но вот, судя по тому, какая реакция возникла на интервью архиепископа Илариона, видно, что это далеко не прошлое, а настоящее, ибо оно живет в сердцах людей, волнует умы, и поэтому, я думаю, об этом стоит еще и еще раз говорить. Это те темы, которые на нашем радио, я думаю, будут и дальше звучать, как темы для размышления о нашем прошлом и, конечно, о нашем настоящем и будущем.

Так вот, корреспондент журнала «Эксперт» спросил владыку Илариона, солидаризуется ли он с позицией Патриарха, который, выступив по поводу Победы в Великой Отечественной войне, подвергся критике за то, что он, цитирую, «оценивает Победу как чудо, а тяготы войны как расплату за богоотступничество. Патриарха критикуют также за то, что недостаточно оценил роль Сталина и большевиков. В какой степени Вы готовы противостоять подобной критике?» – спрашивает журналист. Вот что отвечает архиепископ Иларион: «Я готов ей противостоять и, более того, готов вызвать волну критики в свой адрес, высказав свое собственное мнение о Сталине. Я считаю, что Сталин был чудовищем, духовным уродом, который создал жуткую, античеловеческую систему управления страной, построенную на лжи, насилии и терроре. Он развязал геноцид против народа своей страны и несет личную ответственность за смерть миллионов безвинных людей. В этом плане Сталин вполне сопоставим с Гитлером. Оба они принесли в этот мир столько горя, что никакими военными или политическими успехами нельзя искупить их вину перед человечеством. Нет никакой существенной разницы между Бутовским полигоном и Бухенвальдом, между ГУЛАГом и гитлеровской системой лагерей смерти, и количество жертв сталинских репрессий вполне сопоставимо с нашими потерями в Великой Отечественной войне». Это не весь ответ я привожу, далее следует продолжение. Но во всяком случае, это основная часть выступления владыки Илариона, которая и подвергается наиболее острой критике и горячо обсуждается.

Сегодня мы пригласили профессора Санкт-Петербургской Духовной Академии протоиерея Георгия Митрофанова к нам в студию для того, чтобы он вместе с нами поразмышлял над тем, какую же все-таки роль сегодня играет в нашем обществе Сталин, почему наше общество реагирует так болезненно на такие, с моей точки зрения, справедливые, хотя и предельно резкие слова, и что должна делать Церковь в такой ситуации – устраниться ли, обозначив, что она как бы выше обсуждения подобных тем, считая эти темы политическими, или, наоборот, Церковь должна включиться более активно в обсуждение нашей общественной жизни.

Отец Георгий, , как по Вашему мнению, почему такая бурная реакция на выступление архиепископа Илариона?

Прот.Г.Митрофанов: Для меня прежде всего важно то, что вот такая бурная реакция, реакция критическая имеет место не только в общественных кругах, а они ведь разнообразны, там есть и коммунисты, там есть и своеобразные неосталинисты и так далее, разные существуют спектры политических мнений. Но вот что касается церковной среды, негативная реакция в ней на этой выступление – это заставляет задуматься. Казалось бы, даже не в 2000-м году, когда был прославлен Собор новомучеников, а гораздо раньше, когда началась канонизация новомучеников, уже в начале 90-х годов, Церковь дала тем самым вполне определенную оценку не только коммунистическому режиму, но прежде всего Сталину. И с этой точки зрения для церковных людей не должно было бы уже к нынешнему времени существовать вопроса о том, как оценивать Сталина уже по одному тому, как он относился к Русской Православной Церкви. А он, я напомню, за двадцать лет ее практически полностью уничтожил как не просто административную структуру, но как в значительной степени сообщество активных православных христиан, которых были уничтожены на самом деле миллионы. Они могли проходить по политическим делам, но факт оставался фактом – не только те священнослужители и миряне, которые проходили по церковным делам, но и многие из тех достойных воцерковленных русских людей, которые погибали по обвинениям самого разного рода, были по существу православными жертвами коммунистического, именно сталинского режима. Однако и эта очевидная истина для, увы, многих в Церкви не представляется такой уж очевидной. Конечно, тех, кто призывает канонизовать Сталина, у нас немного, хотя существуют даже некоторые архиереи, которые всерьез готовы обсуждать подобного рода инициативу. Но важно задуматься над вопросом: почему для очень многих в Русской Православной Церкви Сталин остается одной из самых не только значительных – опять-таки значительной может быть и зловещая фигура, Гитлер тоже был значителен – но именно позитивных фигур в ХХ веке? Почему такой фигурой оказывается Сталин?

Я бы здесь отметил ряд очень серьезных причин. Прежде всего, надо себе отдавать отчет в том, что при общей малой просвещенности нашего церковного народа, в том числе это, увы, имеет отношение и к духовенству, в нашей церковной среде существуют разного рода исторические мифы, заменяющие реальное историческое знание. И существует вполне определенный миф, согласно которому главными гонителями Церкви выступали Ленин, Троцкий, Свердлов, а Сталин, который после смерти Ленина действительно вступил в борьбу с Троцким, с рядом других высокопоставленных партийных функционеров, начинает рассматриваться как человек, который не только в процессе своей политической борьбы с конкурентами уничтожал политических противников, но осознанно или бессознательно наказывал их за те гонения, которые они развязали против Церкви. И когда Сталин укрепился у власти, считают многие, гонения на Церковь стали постепенно затухать – да, не сразу, ему трудно было преодолеть инерцию тоталитарной коммунистической антирусской, антиправославной машины, но гонения стали ослабевать, а уж в годы войны наступает период, когда Сталин, окончательно уничтожив всех тех, кто в партийно-государственном аппарате был готов преследовать Церковь, наконец смог дать Церкви широчайшие возможности для ее деятельности в стране. И вот только его смерть или даже его убийство приближенными привело к тому, что гонения на Церковь возобновились, хотя и не такие кровавые, какие были при ранних большевиках. Вот существует подобного рода стереотип, который разделяется многими. Но здесь все неправда. Во-первых, надо исходить из того, что Сталин, хотя и не играл первых ролей, например, в период Гражданской войны, когда большевики захватили власть и обрекли страну на кровавую междоусобицу, он входил в Совнарком и был одним из ведущих деятелей партии, которая стала с 1918-го года называться Российская Коммунистическая Партия большевиков – РКП(б).

Прот.А.Степанов: Он ведь был членом ЦК…

Прот.Г.Митрофанов: Он был не просто членом ЦК, он вскоре оказывается и в Политбюро. Да, его личность не была столь яркой, как личность, например, Троцкого или Ленина. Но он несет всю полноту ответственности уже за те гонения, которые советское руководство развязало против Церкви в годы Гражданской войны. А это, по меньшей мере, семь-восемь тысяч убиенного только духовенства за годы гражданской войны.

Далее. Еще один пик репрессий 1922–23 годов, когда такое же количество священнослужителей было уже в мирное время, не в условиях Гражданской войны, уничтожено. Здесь Сталин – член Политбюро, Генеральный секретарь Коммунистической Партии и один из активных участников деятельности так называемой Антирелигиозной комиссии, или Комиссии по проведению отделения Церкви от государства при ЦК РКП(б). Далее, действительно, следует борьба Сталина за власть в 1920-е годы, сначала с Троцким, потом с Каменевым и Зиновьевым, потом с Бухариным. В этот период, в период НЭПа, антирелигиозная политика властей не прекращалась. Она действительно стала немного мягче, но храмы закрывались из года в год, духовенство репрессировалось, хотя и не расстреливалось. Но уже в 1929-м году, вместе с началом проведения политики коллективизации, начинается новый виток репрессий. И нужно отдавать себе отчет в том, что Сталин именно в это время, в 1929-м году, устранив всех своих политических конкурентов, сначала Троцкого, затем Каменева и Зиновьева, а в 1929-м году оттеснив на второй план уже и Бухарина, так называемую «правую оппозицию», стал на самом деле осуществлять план Троцкого, которым и являлась коллективизация. И в рамках этого, Троцким когда-то сформулированного плана, в общих чертах сформулированного уже в начале 1920-х годов, Сталин начинает, став полновластным распорядителем партийно-государственной номенклатуры, невиданное гонение на Церковь, в ходе которого будет репрессировано около 45 тысяч священников, хотя в это время расстреляно из них будет не более пяти тысяч. Вот так в 1929–32 годах в процессе коллективизации не только закрывалось огромное количество храмов – столько, сколько было закрыто за предшествующие годы, за 13 лет советской власти, но и было репрессировано невиданное количество духовенства, и довольно много было расстреляно. Закрыты были все монастыри.

Прот.А.Степанов: К этому моменты уже была опубликована Декларация митрополита Сергия (Страгородского)…

Прот.Г.Митрофанов: Да, гонения продолжались при том, что церковное руководство искало возможность компромисса с властью и пыталось доказать не только свою аполитичность, но даже лояльность. Правда, в Церкви были представители и другой позиции, и с ними расправились уже к 1930-му году, а вот в конце коллективизации расправлялись уже с теми, кто готов был поддерживать лояльную политику митрополита Сергия. Достаточно вспомнить известного петроградского, ленинградского тогда уже протоиерея священномученика Михаила Чельцова, который был расстрелян в 1930-м году.

Далее следует некоторое затухание репрессий, а самые страшные репрессии, в ходе которых было только расстреляно 85 тысяч священнослужителей за один 1937 год, происходили уже в момент, когда Сталин был безусловным распорядителем всей политики в стране. То есть мы должны сказать, что самый страшный кровавый период репрессий против Церкви, который начинается в 1929-м году и продолжается вплоть до 1942-го года, – это был период, когда страной безраздельно руководил именно Сталин, и именно в это время крупнейшая Поместная Церковь православного мира была почти полностью уничтожена.

Далее события 1943-го года, которым предшествовали обстоятельства, опять-таки показывающие деструктивную роль Сталина по отношению к Церкви. В то время, когда на оккупированной территории было открыто около 9 тысяч храмов; в то время, когда на оккупированной территории духовенство получило право преподавать в школах Закон Божий, создавать воскресные школы, заниматься церковной благотворительностью, выступать на радио и в газетах, то есть получило возможности, которых не имела никогда ни при Сталине, ни при его преемниках Русская Православная Церковь, в таких условиях Сталину приходилось идти на какие-то уступки недобитой им Церкви здесь, причем эту недобитую Церковь он решил сразу использовать в политических целях. Но эти уступки были очень ограничены. За все годы войны на неоккупированной территории было открыто всего 716 храмов. Достаточно красноречиво эти цифры говорят сами за себя, и никогда духовенство на территории, где находилась коммунистическая власть, не имело тех возможностей, какие имела Церковь на оккупированной Германией территории. Это тоже надо признать. Безусловно, и германские оккупационные власти пытались использовать Церковь в своих пропагандистских целях, но они при этом давали Церкви гораздо больше возможностей для деятельности и гораздо меньше вмешивались в ее внутреннюю жизнь, чем это делал Сталин, который решил недобитую Церковь использовать, но использовать таким образом, чтобы наводнить ее собственной агентурой.

Период этот продолжался недолго. Да, действительно, благодаря тому, что большая часть открытых при немецкой оккупации храмов не закрывалась, а потом к Московской Патриархии были присоединены униатские церкви, количество храмов возросло у нас к 1948-му году до 14,5 тысяч. Но в 1948-м году политика Сталина уже меняется, начинаются новые систематические закрытия храмов, начинаются новые репрессии по отношению к духовенству, в ходе которых страдают даже иерархи, которые в высшей степени были лояльны по отношению к Сталину, как, например, будущий митрополит Мануил (Лемешевский). И только смерть Сталина избавила Церковь от нового витка, вероятно, уже и кровавых гонений. Так что с 1949 по 1953 год политика Сталина в отношении Церкви была жестокой и исключительно репрессивной.

Знание этих, на самом деле, элементарных истин уже позволило бы понять, что в отношении Церкви Сталин вел себя от начала своей деятельности после прихода к власти большевиков до своей смерти как гонитель, совершенно очевидно.

Кроме того, не приходится ставить вопрос о какой-то личной религиозности Сталина. Не существует абсолютно никаких документов, из которых бы, например, следовало, что Сталин когда-то как-то посещал храм. Те несколько официальных встреч, которые он имел с митрополитом Сергием, с Патриархом Алексием, они очень четко зафиксированы, они носили вполне определенный, я бы сказал, политический, прагматический характер.

Прот.А.Степанов: Это официальные встречи…

Прот.Г.Митрофанов: Да, но неофициальных встреч не было, и мы можем об этом говорить совершенно определенно, ибо режим охраны Сталина был построен по такому принципу, что все его встречи фиксировались. Поэтому разговоры о том, что он тайно окормлялся то ли у Патриарха Алексия, то ли у митрополита Николая, не имеют под собой абсолютно никакой почвы. Я уже не говорю о том, что Сталин подпадает под анафему Поместного Собора от 20 января 1918 года, который обращает ее на всех лиц православного вероисповедания, которые участвуют в гонениях на Церковь и в убийствах невинных людей. И эту анафему Церковь никогда не отменяла. То, что Церковь была вынуждена служить панихиды по Сталину после его смерти, как раз и свидетельствует о том, в каком положении находилась допущенная им к существованию и до предела униженная Церковь. С этой точки зрения, когда мы говорим о Соборе новомучеников как о главном плоде духовной жизни православной России на протяжении многих веков, мы должны признать, что эти-то новомученики были жертвой прежде всего сталинского режима. Достаточно сопоставить не более 15–16 тысяч погибших с 1917 по 1923-й год с более чем 100 тысячами погибших как раз в период правления Сталина. Я имею в виду прежде всего священнослужителей, церковнослужителей. Я не говорю о мирянах, которые погибали в это же время. Поэтому, казалось бы, говорить в Церкви о Сталине иначе, чем сказал о нем апхиепископ Иларион, просто и невозможно.

Что же касается нашего общества, то здесь тоже нужно обратить внимание на определенного рода стереотипы. Мы, наверное, все хорошо помним – те, кто постарше, -что в так называемое «застойное», брежневское время, когда гласно критиковать власть было невозможно, а те, кто это делал, за это расплачивался свободой, а иногда и жизнью, у нас была очень популярна такого рода критика власти: скажем, приклеивание к ветровому стеклу машины портрета Сталина. Вот, казалось бы, что это означало? Сталинский портрет на каком-нибудь грузовике? Рассуждения, которые с достаточной регулярностью, начиная с 1964-го года, стали появляться в средствах массовой информации, о том, что Сталин, безусловно, допускавший перегибы и создавший культ личности, все-таки в некоторых отношениях сыграл очень позитивную роль в истории нашей страны. Я хочу обратить ваше внимание, что очень многие были недовольны той жизнью, которой жила страна в брежневское время, но критиковать ее, по существу, было нельзя, и существовала лишь одна, очень интересная форма критики – что, оказывается, нынешние коммунисты плохи тем, что они отступили от сталинских заветов, даже не столько ленинских – это был официоз, идеальный Ленин, а именно Сталин, который за что-то был критикуем, а, собственно, за что? За то, что цены снижались якобы каждый год; за то, что страна победила войну? И так далее. И вот это восприятие Сталина, совершенно придуманного Сталина, как лучшего из коммунистических вождей, я думаю, многими людьми оказалось привнесенным сейчас в нашу церковную жизнь. Мы должны отдавать себе отчет в том, что в нашу церковную жизнь вошло немало людей, которых побудила это сделать не какая-то духовная жажда совершенства, искание Христа, а сторонние обстоятельства – крушение тех идеологических стереотипов, в которых они воспитаны; ощущение незащищенности; ощущение того, что они живут в быстро меняющемся мире, в котором они не могут сориентироваться. Хочется какого-то сообщества людей, в котором, так сказать, можно было бы не думать, не брать на себя ответственности, а повторять какие-то привычные клише. И вот появляется уже идея православного Сталина. Ощущение того, что мы жили в великой стране, и сейчас она распалась, хотя о величии той страны можно еще спорить, ибо великая страна у нас перестала существовать после 1917 года, с моей точки зрения, так вот, это ощущение, что мы были великой страной, должно получать компенсацию тем, что мы находимся в великой Церкви, а эту великую Церковь спас от уничтожения Сталин. И вот это ощущение того, что мы должны как-то компенсировать недостаток духовной жизни раздуванием у самих себя ощущения собственного национального величия, по существу, ведь это неоязычество, символом которого становится слегка оправославленный Сталин. И с этой точки зрения слова архиепископа Илариона уже одним тем, что они вызывают возмущенную реакцию не только далеких от Церкви людей, но и церковных людей, являются показателем того, насколько же наше общество духовно, нравственно, исторически дезориентировано. Эти слова, прозвучавшие бы в 1990-е годы совершенно, как Вы правильно сказали, незамеченными, по крайней мере, совершенно естественными, сейчас, вызывая подобного рода критику, указуют на то, что в нашем обществе имеют место тенденции, направленные как раз на реабилитацию Сталина. А осуществление этих тенденций священнослужителями представляется и бессмысленным, и кощунственным одновременно.

Так что реакция на выступление архиепископа Илариона, выступление, на мой взгляд, весьма своевременное, многое показывает. Не сказав ничего нового по сравнению с тем, что мы должны были бы уже узнать с начала 1990-х годов, он вдруг напомнил нам о том состоянии умов и сердец, в котором находится наше общество сейчас, и оно таким образом представляется весьма неблагополучным.

Прот.А.Степанов: Если мы всмотримся в критику архиепископа Илариона, то мы увидим, что есть, конечно, люди, о которых Вы совершенно верно заметили, так сказать, неосведомленные или нежелающие быть осведомленными, живущие мифологемами. Но ведь, мне кажется, еще страшнее те люди, которые вполне отдают себе отчет о тех кошмарных событиях, о тех условиях жизни, в которых жила наша страна в сталинское время, и в то же время готовых оправдывать их, оправдывать Сталина, потому что была, скажем, победа в войне, потому что страна стала сильной и мощной державой, которую боялся весь мир, и так далее.

Прот.Г.Митрофанов: Вы забыли еще один аргумент: подчеркивается обычно, что и не могла быть другой государственная политика в это время, хотя почему это так, остается без ответа.

Прот.А.Степанов: Да, это уже совсем непонятно. А вот меня, конечно, больше всего волнует, как человек, который называет себя христианином, умудряется так перевернуть всю систему ценностей и тем самым своих оценок, что очевидная античеловечность, богоборчество приобретают какой-то ореол почти святости. Почему? Потому что держава процветала. Этот тезис тоже, разумеется, оспариваем довольно легко, насколько держава процветала, даже в смысле своего внешнего положения. Но действительно многие страны мира боялись нас, а какие-то страдали под властью советского режима, который был навязан этим странам. К сожалению, в оценках такого рода совершенно отсутствует нравственное начало, и если христиане перестают его проявлять, перестают нести как главное, что мы можем утверждать в общественной жизни, то, как известно, соль, переставшая быть солью, кому она нужна? Как мы знаем из Евангелия, ее выбрасывают вон. Поэтому мне кажется, что тот факт, что именно такой высокопоставленный церковный иерарх, каким сейчас является архиепископ Иларион, говорит на эти темы, это чрезвычайно важно, потому что этим задается некоторый духовный, нравственный камертон. Если этот голос не будет звучать, или он будет исходить только лишь от обычных священнослужителей, что, конечно, тоже важно, но недостаточно, то Церковь просто, мне кажется, перестанет быть самою собой, а станет каким-то сообществом патриотически настроенных граждан, а эти вещи, в чем я совершенно согласен с отцом Георгием, больше имеют отношение к языческому государству. Да, действительно, для империи государство становится предметом поклонения, а император или первое лицо становится просто богом. И вот эти попытки канонизовать Сталина, попытки возвести его в ранг христианской святости свидетельствуют, как мне кажется, именно о такой неоязыческой попытке создать себе новое божество – в христианстве это может быть святой, который будет таким образом освящать вот эту каннибальскую традицию.

Прот.Г.Митрофанов: Вы знаете, я бы здесь еще вот в чем увидел этический, пастырский аспект выступления архиепископа Илариона. Собственно, людям, которые нас окружают, очень тяжело переживать то, что целая эпоха в истории нашей страны была, как справедливо говорит владыка, была построена на лжи и терроре. Ведь если это было так, значит, ответственность за это несут те люди, которые тогда населяли нашу страну, а значит, наши отцы и деды. Вот почему очень хочется, дабы не подвергать радикальной нравственной переоценке собственную жизнь в советское время для тех, кто постарше, или не подвергать такой же радикальной нравственной переоценке жизнь своих отцов и дедов, попытаться обнаружить в этом советском прошлом что-то безусловно позитивное на фоне того негативного, что почти уже никем, даже самими коммунистами, сейчас не отрицается; уже даже они не отрицают, что были проблемы в советской стране. И что оказывается этим позитивным? Война и Победа. Победа во Второй мировой войне. И Победу эту начинают связывать с конкретной личностью Сталина, что, собственно говоря, не ново. И вот уже на основе этого у людей возникает ощущение того, что их отцы и деды не просто проявляли конформизм, трусость, двоедушие и двоемыслие, проявляли не потому, что они были заведомо плохими, хотя были подчас и заведомо плохие, кто с энтузиазмом участвовал в этом ужасе; но были ведь и хорошие люди, которым просто было страшно, которые просто хотели жить, хотели сохранить своих близких, которые, наверняка, даже и страдали от этого. Все это было, и это надо сформулировать для нас сейчас, с пониманием того, что, возможно, мы бы тоже, живя тогда, каждый конкретный человек из нас, не смог бы проявить в должной степени честность, искренность, мужество, и тоже бы пошел по этому пути. И избави нас Бог оказаться в ситуации, когда необходимость лгать становится единственным способом выживания; когда необходимость жить по принципу «умри ты сегодня, а я завтра» становится жизненным принципом всех – от заключенных в лагере до высокопоставленных государственных деятелей. Вот чтобы этого не случилось, нужно, безусловно, дать вполне определенную нравственную оценку всему происходившему. А давать ее не хочется, поэтому и о Сталине, и о Второй мировой войне, как о главных позитивных явлениях советского времени, у нас начинают именно в последние годы говорить в нарочито приукрашенном виде, представлять это все в качестве событий действительно оправдывающих всю советскую историю, оправдывающих жизнь наших отцов и дедов в этих советских условиях. И здесь, конечно, вполне понятно негативное отношение к архиепископу Илариону, который, по существу, указует нам на необходимость вот этой нравственной переоценки. Меня поражает то, что один из православных журналистов, аналитиков, уж не знаю, как его назвать, начинает размышлять на тему того, что критика сталинизма – это критика державности, а державность нам необходима, особенно сейчас.

Прот.А.Степанов: Да, «он стрелял в советское прошлое, а попал в Россию», – вот это тоже очень расхожая фраза…

Прот.Г.Митрофанов: …но фраза, основанная на ложном, с моей точки зрения, стереотипе, согласно которому Советский Союз и Россия – это одно и то же, а это не одно и то же. Советский Союз – это такая, по существу, захватившая Россию власть, которая все сделала, чтобы страну уничтожить, а то, что уничтожить не удалось, максимально исковеркать. И это нужно тоже признавать как историческую данность. Потому что так оно и случилось. И то, что мы видим сейчас, состояние нашей страны сегодняшнее, – это, конечно, в значительной степени и результат того, что происходило в советское время. Страна оказалась и надорвана, и духовно дезориентирована и, по существу, разрушена во многих отношениях, в прямом и переносном смысле этого слова. Но здесь-то возникает рассуждение уже иного рода. Сейчас актуально критиковать уже не Сталина, а Ельцина, хотя, если собрать воедино все то негативное, что было в стране в период достаточно короткого правления Ельцина, оно совершенно не сопоставимо с тем злом, которое принес стране Сталин. А то позитивное, что было при Ельцине, что, например, позволило нынешним православным аналитикам превратиться из обыкновенных советских культпросветработников, которыми они так и продолжали бы быть, если бы не было Ельцина, в православных мыслителей, вот это позитивное совершенно отвергается. Вот такая жуткая аберрация сознания.

Прот.А.Степанов: Хотя, надо сказать, это очень относительный позитив – лучше бы они занимались культпросветработой…

Прот.Г.Митрофанов: Да, конечно. Но главное – мы получили свободу, свободу, которой не было в России уже после октября 1917 года. В том числе свободу Церкви. Но что еще показательно. Имея в виду вполне конкретное выступление господина Рогозянского на «Русской линии», где он инкриминирует владыке Илариону то, что тот является идеологически ангажированным молодым «выдвиженцем» нового Патриарха, который хочет столкнуть Патриарха с позитивными силами, пришедшими, наконец, в нашей стране к власти, мне хочется заметить одну очень выразительную деталь. Видимо, этот аналитик недостаточно хорошо подготовился к своему выступлению, а то наверняка бы не преминул поставить в вину архиепископу Илариону то, что он является кавалером медали «За мужество и самопожертвование», которую он получил в 1992 году от Литовской республики за то, что в свое время вместе с архиепископом Хризостомом поддержал движение «Саюдис», поддержал литовских антикоммунистов. Наверное, он поступил непатриотично с точки зрения подобного рода политических аналитиков. Но что произошло тогда в Литве, когда молодой иеромонах Иларион даже выходил на улицу, по которой двигались советские войска, выходил вместе с литовцами? Произошло наше взаимное отторжение, отторжение литовцев и русских от коммунизма. И русский православный священник среди литовских антикоммунистов как раз и выступил как свидетель того, что русский православный священник воспринимает коммунизм как палача прежде всего русского народа, ибо ни один народ не потерял столько, сколько русский народ в результате правления коммунистического режима. И хочется подчеркнуть, что тогда позиция и правящего архиерея, и иеромонаха Илариона позволила литовцам увидеть в Русской Православной Церкви ту часть русского народа, которая не примирилась с коммунизмом, которая себя от коммунизма резко отмежевывает, которая никогда не будет видеть в коммунизме патриотическое русское явление. И результатом этого в значительной степени приятия литовцами позиции Русской Православной Церкви тогда в Литве стало то, что только в Литве Русская Православная Церковь получила все свое недвижимое имущество, которым владела до революции. И это позволяет Литовской епархии сейчас существовать в довольно сложных условиях католической страны. Только в Литве из всех прибалтийских государств русскоязычное население имеет точно такие же права, как и литовское население. Для меня эта позиция, высоконравственная позиция и владыки Хризостома, и отца Илариона тогда является свидетельством того, какую позицию должна была бы последовательно и четко проводить Русская Православная Церковь, и тогда бы наши отношения с нашими ближайшими соседями, в том числе и с другими прибалтийскими государствами, были бы иными. Когда же Церковь предлагает себя в качестве рупора пропаганды коммуно-патриотического толка, да еще с подобного рода пиетизацией Сталина, она не только изменяет самой себе по существу, она и способствует тому, что образ новой России затеняется в сознании окружающего мира. Мы оказываемся страной, которая никак не может расстаться со своим коммунистическим прошлым, хотя именно для нас, русских, тем более православных христиан, это коммунистическое прошлое было самым что ни на есть беспощадным и кровавым.

Прот.А.Степанов: Спасибо, отец Георгий, на этом, я думаю, мы должны уже заканчивать нашу программу. Единственное, что мне хотелось бы добавить, это то, что действительно в истории нашей страны, в истории Церкви вот эта мера близости Церкви и государства исторически и в дореволюционной России очень часто превышалась. И в каком-то смысле, мне кажется, что воспроизводятся не только советские стереотипы, хотя они, конечно, наиболее страшны, но воспроизводится еще модель такого послушного и абсолютно непререкаемого движения Церкви в русле государственной политики: что делает государство, то Церковь автоматически, неизбежно поддерживает.

Прот.Г.Митрофанов: Я бы сказал – не политики, а заявлений отдельных государственных деятелей…

Прот.А.Степанов: Может быть, точнее так. Поэтому мне кажется, что сегодня, когда мы начинаем отстраивать Церковь из совершенно разрушенного состояния, мы должны ясно осознавать именно евангельские ориентиры как основные в нашем церковном строительстве, в нашей просто повседневной церковной жизни, и в оценках тех событий, что происходят в обществе и вокруг нас, исходить именно из этих подлинных христианских позиций, а не из каких-либо других.

Я благодарю протоиерея Георгия Митрофанова, профессора Санкт-Петербургской Духовной Академии, за участие в сегодняшней беседе и напоминаю, что мы сегодня обсуждали интервью архиепископа Илариона (Алфеева), которое он дал 15 июня 2009 года журналу «Эксперт». У микрофона был протоиерей Александр Степанов. Всего вам доброго!

Прот.Г.Митрофанов: До свидания!

Источник: Радио «Град Петров»

В этом году Россия и весь мир отмечают 70-летие Большого террора (октябрь 1936-го – ноябрь 1938 года), организованного Иосифом Сталиным. За этот период было приговорено к расстрелу – не менее 724 тыс., около миллиона отправлено в лагеря. Православные христиане, от священноначалия до простых мирян, составили немалый процент среди этих жертв. Однако до сих пор в церковной среде встречается мнение, что православным есть за что благодарить Сталина, что он много послужил на пользу и отечеству, и Церкви. Прокомментировать это мнение и причины его возникновения мы попросили историка Церкви протоиерея Георгия Митрофанова.

СПРАВКА

Протоиерей Георгий Митрофанов родился в 1958 году. Oкончил исторический факультет Ленинградского государственного университета и Ленинградскую духовную академию. Настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла при Университете педагогического мастерства (Санкт-Петербургская академия постдипломного педагогического образования). Профессор Санкт-Петербургской Православной духовной академии, автор курсов по предметам «история Русской Церкви», «история России». Член Синодальной комиссии по канонизации святых Русской Православной Церкви. Автор ряда монографий и учебников. В 2004 году в ПСТГУ защитил диссертацию на соискание ученой степени магистра богословия «Духовно-исторический феномен коммунизма как предмет критического исследования в русской религиозно-философской мысли первой половины XX века».

Для того чтобы понять место Сталина в русской истории, в истории Русской Церкви, нужно вспомнить основные этапы взаимоотношений Церкви и большевистского государства, в становлении и развитии которого Сталин сыграл такую важную роль. Напомню, что 22 января 1918 года Поместный собор Православной российской Церкви принял послание Патриарха Тихона от 19 января 1918 года, в котором говорится об отлучении от Церкви лиц православного вероисповедания, которые участвуют в убийствах невинных людей и в гонениях на Церковь. Эта соборно принятая анафема никогда Церковью не отменялась, а потому такие активные деятели большевистского режима, какими были православные по своему крещению Ленин, Сталин и другие, оказываются отлученными от Церкви. Безусловно, гонения большевистского режима на Церковь имели ряд этапов. Наиболее кровавые, наиболее страшные этапы гонений (гонения периодов с 1929-го по 1933 год и с 1936-го по 1942-й) приходятся именно на то время, когда Сталин уже получил полноту власти в партии и государстве. Именно в результате этих двух этапов гонений практически полностью была уничтожена крупнейшая поместная Церковь православного мира. Достаточно сказать, что, по данным официальной комиссии по реабилитации при президенте РФ, только в 1937 году было расстреляно 85 тыс. священнослужителей. Таким образом, мы должны признать, что наиболее масштабные и кровавые гонения на Церковь, которые имели место с конца 20-х по начало 40-х годов, пришлись на время, когда вся полнота власти в партии и государстве уже была сконцентрирована в руках именно Сталина.

Безусловно, значительные изменения государственной политики в области религии произошли в 1943 году. Напомню, что этому изменению в политике Сталина предшествовали вполне определенные события. Во-первых, нападение Германии на Советский Союз. Была оккупирована значительная часть территории Советского Союза, в том числе и области, на которых подчас была полностью ликвидирована вся религиозная жизнь (в целом к моменту нападения Германии на Советский Союз на территории нашей страны, в границах до 1939 года, оставались действующими не более 300 храмов, было четыре правящих епископа и не более 500 нерепрессированных священнослужителей). За годы немецкой оккупации на территориях, которые ей подверглись, было открыто около 9 тыс. храмов (с 1941-го по 1943 год). В то же время, например, в 1941 году, когда произошло контрнаступление Красной армии под Москвой и Красная армия освободила от немцев территории в Московской и Тульской областях, открытые на этих территориях при немцах храмы были ликвидированы, а духовенство репрессировано. И только начиная с 1943 года, по мере масштабного контрнаступления Красной армии, возвращение коммунистического режима на ранее оккупированную немцами территорию уже не означало закрытия всех храмов и репрессий всего духовенства. Поэтому можно констатировать, что с 1943-го по 1945 год, по мере наступления Красной армии, Сталин не открывал новые храмы и по большей части не закрывал храмы, уже открытые при немецкой оккупации. В то же время на территории, не подвергавшейся немецкой оккупации, за все годы войны было открыто лишь 718 храмов, что не может идти ни в какое сравнение с 9 тыс. храмов, открытыми за 2,5 года на оккупированной территории.

Однако поставивший перед собой задачу полного уничтожения всех форм религиозной жизни большевистский режим и возглавлявший его Сталин все-таки в 1943 году изменили свою позицию. Безусловно изменили, но изменили по вполне определенным причинам. То массовое возрождение церковной жизни на оккупированной территории, о котором мы сказали, требовало от Сталина ответных мер пропагандистского характера. Нужно было показать, что и на неоккупированной территории церковная жизнь существует и приход Красной армии на оккупированные территории больше не будет означать ликвидации религиозной жизни.

Второй очень важный момент наряду с контрпропагандистской деятельностью по отношению к терпимой религиозной политике немцев – это западные союзники. Безусловно, убедить общественное мнение Запада в том, что союз со Сталиным необходим, было непросто. Таких гонений на христиан, какие проводились в Советском Союзе при Сталине, не было нигде, даже в нацистской Германии. Нужно было показать Западу, что он вступает в союз со страной, в которой христиан не уничтожают. Это была составная часть широкой пропагандистской кампании, призванная представить Западу более цивилизованный лик Советского Союза.

Наконец, третий существенный момент, и вот это может быть самый печальный с точки зрения церковной жизни факт. За годы жесточайших гонений большевиков на Православную Церковь митрополит Сергий (Страгородский), занимавший к тому времени пост патриаршего местоблюстителя (он сам себя таковым провозгласил), сумел доказать Сталину, что Православная Церковь может быть совершенно безвредной в условиях большевизма.

Правда, здесь можно задаться вопросом: действительно ли к этим трем важнейшим факторам сводимо объяснение метаморфозы в политике Сталина? И здесь я, как церковный историк, учитывающий, что Промысел Божий постоянно проявляет себя в истории, должен сказать, что в принципе Сталин мог бы и не менять свою религиозную политику по вышеперечисленным причинам. В конце концов, и терпимая политика оккупационных немецких властей в отношении религиозной жизни не могла стать ключевым фактором для достижения ими победы над СССР, и союзникам слишком нужно было участие Советского Союза в войне против Германии, чтобы они могли отказаться от союза со Сталиным на том основании, что в СССР преследуют христиан, и ликвидация остатков православного духовенства во главе с митрополитом Сергием не вызвала бы массового возмущения советского народа, в массе своей безмолвствовавшего 25 лет, когда методично уничтожалась вся Русская Православная Церковь. Сталинский режим все равно устоял бы безусловно. Конечно, понадобились бы какие-то дополнительные жертвы – но что для Сталина лишние миллионы человеческих жизней? И тем не менее Сталин пошел на эту перемену. Почему? Отнюдь не по каким-то личным, тайным мотивам. Здесь мы как раз вправе говорить о том, что Господь не попустил уничтожить Церковь, врата ада не смогли ее одолеть.

А политический прагматизм Сталина в отношении Церкви проявлялся по-разному. Действительно, был период, продлившийся пять лет, с 1943-го по 1948 год, когда Сталин от политики уничтожения Церкви перешел к политике локального сохранения Церкви с использованием ее прежде всего во внешнеполитической деятельности. Церковь в послевоенные годы использовалась для нейтрализации возможного сопротивления православных христиан в странах Восточной Европы, когда иерархи нашей Церкви должны были убеждать руководство румынской, болгарской, сербской Церквей в необходимости не пытаться становиться в активную оппозицию коммунистическому режиму. Русскую Православную Церковь пытались использовать в усилении советского влияния на Ближнем Востоке, имея в виду не только православные восточные патриархаты, но и дохалкидонские Церкви: коптскую, несторианскую. Пытались повлиять с помощью Церкви и на то, чтобы расположить к себе русскую эмиграцию. Но все это закончилось довольно быстро, уже в 1948 году. К этому времени в странах Восточной Европы, в частности в православных странах, постепенно утвердились коммунистические режимы. Неудачу потерпели попытки использовать Православную Церковь в ближневосточной политике.

При участии советской власти, как это ни парадоксально звучит, готовился VIII Вселенский собор (в 1948 году праздновалось 500-летие объявления автокефалии Русской Православной Церкви), на эти торжества были приглашены представители всех поместных Церквей, которые предполагалось использовать в той политике (антикатолической, антизападной), которая уже проводилась в светской сфере, и ставился вопрос о том, чтобы превратить Москву в политический центр православного мира. Эта политика не удалась: на мероприятия приехали представители не всех поместных Православных Церквей. И это привело к тому, что сталинская политика стала меняться. С 1948 года начинаются новые аресты духовенства, которые продолжаются весь период с 1948-го по 1953 год, и, самое главное, с этого времени начинается методичное закрытие храмов. Если к 1948 году у нас было 14,5 тыс. храмов, то за последние годы жизни Сталина было закрыто около 1 тыс. храмов. И этот процесс продолжится и впоследствии, у нас уже к 1988 году будет 6,5 тыс. храмов. Так что можно сказать, что последний период жизни Сталина был периодом как раз нового витка гонений на Церковь, которые бы продолжались, если бы он оставался в живых.

Что же касается популярности апокрифов относительно того, что Сталин якобы лично исповедовал на склоне лет православную веру, что он покаялся, – подобного рода слухи ни на чем не основаны. По сохранившимся документам можно очень четко показать, как складывался каждый день Сталина: где он бывал, с кем встречался. Да, у него, например, была встреча в начале сентября 1943 года с митрополитом Сергием, митрополитом Николаем и митрополитом Алексием, и стенограмма переговоров, происходивших на этой встрече, свидетельствует об исключительно прагматичном отношении Сталина к Церкви. Затем у него была одна встреча с патриархом Алексием I. Но хорошо известно, что в каких-либо действовавших храмах Сталин никогда не появлялся. Режим охраны Сталина предполагал очень четкую фиксацию всех его перемещений, всех его встреч. Причем этот режим охраны, который позволяет очень четко воспроизвести его жизнь буквально по дням и часам, им же самим и был создан. В то же время политика советских властей в последние годы жизни Сталина приобрела привычный для нее антицерковный характер. Именно Сталин пролил крови православных мучеников гораздо больше, чем Ленин и Хрущев вместе взятые.

У нас почему-то распространился миф о том, что уничтоженная к началу войны Церковь стала возрождаться Сталиным. На самом деле этого не было. В конечном итоге церковное возрождение в годы войны – это результат милости Божией к нам, молитвы новомучеников о нас, но никак не результат каких-то духовных терзаний Сталина. Так что исторического основания для такого предположения, что Сталин вдруг стал христианином, нет. Но наряду с переменой в его политике, которая произошла во время войны и которая многим кажется началом возрождения Церкви, существует ведь и другая причина. Говорить о ней очень сложно, ибо она связана уже не с какими-то конкретными, пусть и ложно толкуемыми фактами, а с ментальностью нашего народа. К сожалению, то, что пережила наша страна в ХХ веке, должно было бы вызвать у тех наших современников, которые воспринимают историю последовательно по-христиански, чувство глубокой вины и покаяния. Потому что ведь то, что именно в нашей стране стало возможно такое уничтожение Церкви, такое гонение на Церковь, – это свидетельство духовного нашего неблагополучия.

Святая Русь стремилась обрести Царство Небесное, Советская Россия, в которой продолжали жить русские православные христиане и их потомки, попыталась достичь царства земного, отождествлявшегося с богоборческой коммунистической утопией, по существу с царством антихриста. Это ведь предполагает глубокую переоценку всего того, что было в нашей многовековой истории, потому что, конечно, причины гонения на Церковь, обрушения церковной жизни в нашей стране в ХХ веке нужно искать не только лишь в событиях 1917 года. Собственно сами события 1917 года были порождены чем-то более давним и глубоким. И многим хочется избавиться от труда покаянного переосмысления собственной истории, прикрывшись новыми мифами о святом оболганном царе Иване Грозном, святом и также оболганном старце Распутине, о тайном христианине Сталине, о благочестивом, тайно верующем полководце Жукове. Все это ложь. И тем не менее этой якобы православной и патриотической ложью пытаются усыпить себя многие наши современники.

Есть и еще одна тема, довольно существенная, у нас в церковной жизни. По сути дела, многие люди, пришедшие в Церковь, продолжают мыслить и чувствовать на уровне совершенно секулярном. Православие – это еще один набор в том числе исторических идеологем, которые призваны вызвать у них ощущение приобщенности к чему-то великому, могучему, выдающемуся. Вместо того чтобы признать весь советский период периодом разрушения нашей страны, пытаются выделить из него либо какую-то личность, либо какое-то событие и возвести его на пьедестал. Вторая мировая война остается последним неразвенчанным мифом советской пропаганды, который мифологизирует и Сталина – якобы тайного христианина и великого полководца. То, что это имеет место именно в церковных кругах, является признаком вполне понятной вещи: непреодоленной политизированности сознания очень многих наших православных современников. Потому что, если бы их взгляд на русскую историю был христоцентричным, экклезиоцентричным, исходил бы из Церкви как главной ценности, они бы сразу очень верно расставили акценты и Сталин бы занял вполне заслуженное им место – одного из величайших гонителей христианства мировой истории.

Записала Наталья Штейнер

КОММЕНТАРИЙ

Экономика пирамид

Об «успехах» первых пятилеток – специально для «НС» начальник управления контроля промышленности Федеральной антимонопольной службы, к. э. н., доцент МГИМО Алексей Ульянов.

«Сталин взял Россию лапотной, а оставил с ядерным оружием» – эту фразу Черчилля часто приводят те, кто, быть может, и не является поклонником великого вождя, но вот успехи первых пятилеток под сомнение не ставит. «Да, репрессии были, но зато СССР превратился в ведущую промышленную державу», – говорят эти люди. Однако детальный анализ этих тезисов, увы, не подтверждает.

В 1930-е промышленный рост в СССР составлял 10–15% ежегодно, что является неплохим показателем. Однако рост валового внутреннего продукта (ВВП) был значительно меньше: всего 2–4%. Причина проста – развал сельского хозяйства (которое в структуре ВВП тогда занимало самую существенную долю) вследствие коллективизации и раскулачивания и упадок сферы услуг вследствие падения уровня жизни и свертывания НЭПа. К 1939 году даже в промышленности темпы упали практически до нуля, скрыть этот факт не могла даже советская статистика. Что же тогда позволило СССР подняться с 5-го места на 2-е в мировой табели о рангах? Ответ прост – индустриализация в СССР хотя и показывала весьма скромные темпы роста, совпала с Великой депрессией в развитых странах.

Но даже эти скромные достижения оказались во многом напрасными. Когда немцы подошли к Сталинграду и Кавказу, мы потеряли 40% экономического потенциала. Войну мы выиграли, по сути, потенциалом 1913-го года, и подвиг русского народа и солдата предстает в этой связи еще более величественным.

А в целом, даже по сравнению с другими периодами советской экономической истории, 1930-е смотрятся весьма блекло. Так, во времена НЭПа промышленность росла на 20–40% в год. Но допустим, тогда наблюдался эффект низкой базы: страна восстанавливалась после разрухи. Но в спокойные 1950–1960-е темпы роста ВВП составляли 5–7% – почти вдвое больше, чем в сталинскую эру.

Так, основу современного промышленного потенциала России составляют предприятия (и целые отрасли), появившиеся именно в годы правления Хрущева и косыгинских реформ. Это можно сказать о практически всей химии и цветной металлургии, значительной части черной металлургии, многих отраслях машиностроения. Об отраслях нефтегазового комплекса и говорить не приходится. Основа автодорожной сети и жилищного фонда страны также была создана в этот период (если смотреть правде в глаза, то самыми значимыми примерами сталинского домостроения являются не московские высотки, а бараки). При этом более 80% железных дорог Российской Федерации, значительное число действующих промышленных предприятий построено еще в царское время. А как же 1930-е? По большому счету, кроме Магнитки, Горьковского автозавода и «Уралмаша» и вспомнить-то нечего...

Конечно, никаким гением экономической мысли Никита Сергеевич Хрущев не был. Но облегчения, которое испытала страна после смерти тирана, оказалось достаточно для определенных успехов в хозяйственной, научной и культурной сфере.

Однако основная претензия к экономической политике Сталина даже не в том, что она обеспечивала меньшие темпы роста по сравнению с хрущевскими и нэповскими годами. ВВП – лишь оценка экономического благосостояния, которая, как любая оценка, не может дать 100-процентную точность. Так, она не учитывает в полной мере воздействие на экологию, качество жизни (образование, здравоохранение, культура), справедливость при распределении доходов и т. д. Сталинские 3–4% роста в год сопровождались разбазариванием ресурсов, в первую очередь человеческих. Раскулачивание, голод, стройки ГУЛАГа, уничтожение научной и культурной элиты страны – это не только миллионы загубленных душ и поломанных судеб. В экономике человеческие ресурсы имеют денежную оценку. В этом свете в сталинскую эпоху страна теряла, а не накапливала национальное богатство.

Беломорско-Балтийский канал (до 1961 г. – Беломорско-Балтийский канал им. Сталина) – построен в 1931–1933 гг. в рекордно короткий срок за 1 год и 9 месяцев руками заключенных ГУЛАГа

В рыночной экономике сотни тысяч предпринимателей принимают решения о том, открыть ли магазин, построить ли завод или иной объект под воздействием спроса. Переводя с экономического на русский, строится то, что нужно людям. Если все хозяйственные решения принимает один человек, то шансы построить что-нибудь ненужное, мягко говоря, очень велики. Сейчас пирамиды привлекают в Египет миллионы туристов, но для древней империи фараонов их строительство было бессмысленным и весьма дорогостоящим занятием. Подобно египетским пирамидам, можно найти на территории России недостроенную железную дорогу Салехард-Игарка, города в вечной мерзлоте и другие памятники сотням тысяч бессмысленно погибших при их строительстве узникам ГУЛАГа. К сожалению, Сталину удалось то, что было неподвластно даже фараонам, – подчинить тоталитарной машине всю хозяйственную деятельность. От таких язв экономики пирамид, как ее тотальная милитаризация, гигантомания, задушенное колхозным строем сельское хозяйство, размещение производств в центрах городов без учета экологии и стоимости земли, убожество сферы услуг, Россия до сих пор не до конца излечилась.

24 декабря 2007

Источник: Нескучный сад

– Отец Георгий, нынешние коммунисты часто называет себя христианами. Совместимы ли такие понятия как христианство и коммунизм?

– Теоретическая и практическая несовместимость коммунизма и христианства – один из главных итогов 20-го века. Тем не менее, некоторые представители преимущественно так и не осознавших свое преступление перед исторической Россией коммунистов продолжают утверждать о близости коммунизма и христианства.

Один из мировоззренческих принципов, который делает эти два мировоззрения совершенно несовместимыми друг с другом – это вопрос частной собственности.

По мнению коммунистов, несовершенство жизни связано с неправильным устройством общества, основанного на существовании частной собственности. По мнению христиан – несовершенство жизни связано с несовершенством души каждого человека, которое стало неизбежным после отпадения человека от Бога.

По мнению коммунистов, совершенная жизнь на земле принципиально возможна, если создать общество, где у людей будет отнята частная собственность на средства производства. По мнению христиан – совершенная жизнь на земле принципиально невозможна, а запрещение человеку иметь частную собственность делает еще несовершеннее эту жизнь, так как значительно ограничивает человеческую свободу.

– В последнее время лидер КПРФ Геннадий Зюганов часто рассуждает о близости коммунизма и христианства. Недавно он заявил на радиостанции «Эхо Москвы», что Христос был первым коммунистом. Что вы можете на это ответить?

– Рассуждать о близости христианства и коммунизма в России после того, как за первую четверть века своего пребывания у власти коммунисты почти полностью уничтожили крупнейшую Поместную Церковь православного мира, столь же цинично, сколь – глупо.

Неудачу в попытках создать совершенную жизнь на земле коммунисты объясняют тем, что многие люди не делают того, что требуют от них коммунисты. Этих людей надо заставить подчиниться им, или уничтожить как врагов народа, которым они мешают счастливо жить под властью коммунистов.

Неудачу в попытках создать совершенную жизнь на земле христиане объясняют тем, что душа каждого человека остается несовершенной. Людей нужно призывать, прежде всего, личным примером самих христиан становиться лучше, но нельзя, попирая свободу людей, заставлять их быть хорошими.

Именно поэтому везде, где коммунисты приходили к власти, они, так или иначе, преследовали христиан: 7 000 убитых представителей духовенства и монашества в Испании в 1936–1939 годах, более 120 000 представителей духовенства и монашества, убитых в России с 1917 по 1956 год.

– Могут ли коммунисты и христиане в силу каких-то обстоятельств оказаться по одну сторону баррикад?

– Коммунисты, обещая людям невиданное материальное изобилие и свободу, превращают основную массу людей в странах, где они побеждают, в бедняков, лишенных какой-либо свободы.

Христиане подчеркивают, что материальное изобилие не должно быть смыслом жизни человека, и что свобода человека, прежде всего, заключается в освобождении от собственных греховных страстей. Во все времена и во всех обществах это способствовало развитию принципов справедливого распределения материальных благ и свободы духовной и творческой жизни человека. Так что коммунист, чтобы оказаться по одну сторону с христианами, должен стать христианином.

– А может быть, коммунисты признают нравственные заповеди христианства?

Есть несколько мировоззренческих принципов коммунизма и христианства, которые делают эти два мировоззрения совершенно несовместимыми друг с другом. Один из них – отрицание коммунистами смысла нравственных заповедей.

Коммунисты отрицают безусловный вечный смысл главных нравственных заповедей: убийство – доблесть, когда убивают классового врага, кража – добродетельна, когда отнимают имущество у частного собственника.

Христиане всегда считают нравственные заповеди непреложными: убийство и кража – грех перед Богом, когда бы, где бы и кем бы они не совершались.

Уничтожив миллионы православных христиан, большевики провели непреодолимую кровавую духовно-историческую черту, которая навсегда разделила коммунизм и христианство. После этого рассуждать о близости христианства и коммунизма в России столь же цинично, сколь – глупо.

19 ноября 2007 года

Источник: «Религия и СМИ»

Интервью с членом Синодальной комиссии по канонизации святых протоиереем Георгием Митрофановым

Юлия Балакшина: Отец Георгий, как Вам представляется, сохранила ли в себе современная Россия черты «той России, которую мы потеряли», и если да, то в чем Вы их видите?

Прот. Георгий Митрофанов: Характерным результатом 90-х годов – попытки осмысления исторического пути России, происходившей в то время – является понимание: та девятисотлетняя историческая православная национальная Россия, мыслями о которой многие из нас в советское время пытались поддержать себя в советской действительности, утрачена нами навсегда. Современная страна может быть названа постсоветской Россией. Это уже и не традиционная Россия, и не Советский Союз, это нечто третье, причудливым образом совмещающее в себе черты трех стран: двух, которые уже были и ушли, и третьей, которая рождается на наших глазах. Я бы назвал постсоветскую Россию «страной третьего мира», имея в виду под этим термином страну, либо не имеющую своей истории, либо отторгнутую от своей истории. С нами произошло именно это. В 90-е годы мы вдруг осознали, что историческая Россия невосстановима, а Советский Союз развалился.

И тем не менее, если говорить о чертах двух этих прошлых Россий, то в нашей современной жизни, конечно, преобладают черты советской России. Особенно печально наблюдать эти черты в церковной жизни. Одним из главных проявлений этой тенденции является то обстоятельство, что большинство пришедших в Церковь постсоветских людей по существу людьми религиозными еще не стали. В Церковь их привели сторонние обстоятельства. У них нет даже самого элементарного опыта религиозной жизни. Я хочу подчеркнуть: не религиозных знаний, а именно опыта жизни. Вот почему они с такой легкостью готовы придать нашей современной церковной жизни черты, с одной стороны, комбината ритуально-бытовых услуг, а с другой – новой организации, которая избавит их от тяжелого бремени ответственности и свободы. Для многих Церковь представляется именно таким суррогатом советской организации, которая наделяет их новой тоталитарной идеологией, замешанной на их политических, психологических, национальных комплексах, исполненной духа ненависти, духа недоверия к человеку как таковому. Перепуганные постсоветские обыватели находят в ней, как им кажется, тихую заводь, позволяющую стройными рядами идти теперь уже не в светлое коммунистическое будущее, а в Царство Небесное. И несчастье многих людей, приходящих в Церковь, заключается именно в том, что им трудно различить в себе постсоветского дезориентированного закомплексованного обывателя и действительно религиозно взыскующего человека, утратившего веру своих предков и все-таки ищущего путей обретения Церкви. Именно эта опасность превращения Церкви в какой-то свой двойник, как определял эту разновидность церковной жизни Фудель, является одним из главных результатов нашей «советскости».

Кроме того, очень важной чертой современной жизни, отражающей в себе глубокую преемственность по отношению к советскому прошлому, является то, что мы до сего времени не пережили опыт покаяния за это прошлое. И даже, может быть, не то страшно, что мы в полной мере не осознали ужас того, что было; страшнее, что мы так и не научились ценить ту страну, которую большевики отняли у нас. И это незнание исторической России по существу отторгает нас от нашей девятисотлетней истории, превращая всего лишь в постсоветских людей, для которых прошлое ограничивается семьюдесятью годами советского времени. Это не отвлеченный вопрос, наоборот: это конкретная интуиция, мешающая людям осознавать самих себя в этом мире с точки зрения не только истории, но и вечности.

Если же говорить о более конкретных проявлениях этих черт, то, пожалуй, самым ярким, самым распространенным проявлением советской ментальности в нашей жизни является поразительная нечувствительность людей к слову. Слово в советскую эпоху подчас было способом выживания человека. Можно было говорить все что угодно, приноравливаясь к конкретной ситуации, лишь бы только это слово не осложнило твою житейскую обыденную жизнь. Более изолгавшейся страны, наверное, не было в истории человечества. Но не было и страны, в которой слово бы так обесценилось, как это произошло у нас. Вот почему эта кажущаяся иллюзия нашего легкого перехода «от советского прошлого к святой Руси» заставляет очень многих современников пребывать в ощущении того, что они стали кем-то другим, хотя на самом деле ничего не изменилось. Страна нераскаянных Каинов вряд ли может войти в Царство Небесное. Более того, такая страна вряд ли может стать местом деятельности активной честной одухотворенной церкви. Вот почему очень часто наша современная православная церковь вызывает у многих совестливых искренних людей – и это очень тревожный симптом конца 90-х-начала 2000-х годов – ощущение какой-то неподлинности.

Анастасия Наконечная: Каковы пути выхода из этой ситуации с учетом того, что, как Вы, наверное, знаете, современных россиян раздражают слова «советские репрессии», «нужно покаяние народа»? Что можно сделать для того, чтобы ситуация изменилась?

Прот. Георгий Митрофанов: Я думаю, что для многих из нас, православных христиан, было очевидно, что на пути возрождения исторической России функцию локомотива, вытягивающего нашу страну из советского прошлого, будет исполнять Русская православная церковь. К сожалению, этого не произошло. Конечно, отдельные священнослужители, отдельные церковные иерархи занимают подчас в этом отношении довольно активную позицию, но в целом, нужно признать, для многих церковных людей необходимость духовно, исторически адекватно высказываться по всем вопросам современной культуры, политики, общественной жизни не представляется такой уж очевидной. И для меня, как для священника и историка одновременно, очевидно, что потеряв ту историческую Россию, которую 900 лет созидали наши предки, мы все-таки еще не потеряли, по милости Божьей, память о нашем небесном Отечестве, о котором постоянно напоминает нам наша Церковь. И вот в чаянии этого небесного Отечества, в искании его, в попытках так или иначе перенести черты этого небесного Отечества в нашу повседневную обыденную жизнь, может быть, и будет заключаться возможность созидания страны, уже не похожей ни на императорскую Россию, ни, я надеюсь, совершенно не похожей на Советский Союз, которая появится на том постсоветском пространстве, на котором мы все сейчас обитаем и которое до сих пор не знаем с чем идентифицировать – с исторической Россией или с Советским Союзом. Наш государственный флаг и государственный гимн являются очень выразительными символами нашего двоемыслия и двоедушия.

Юлия Балакшина: Может быть, противостоять этому двоедушию для нас возможно благодаря опыту тех людей, которые оставались верны себе и своей вере даже ценой жизни, – опыту новомучеников? Что для Вас в контексте нашего разговора представляется самым ценным в опыте новомучеников?

Прот. Георгий Митрофанов: Я бы не решился говорить так лаконично, так лапидарно о том, что является самым ценным для меня в опыте новомучеников. Их опыт многогранен и на самом деле весьма противоречив. Но прежде всего мне хотелось бы обратить внимание на то обстоятельство, что гонения, которые пережила наша Церковь в XX веке, гонения действительно беспрецедентные, обнаружили два противоречивых момента. С одной стороны, в нашей Церкви нашлось немало людей, которые смогли своей кровью засвидетельствовать свою веру. Но ведь во время этих гонений проявилось и то, что гораздо большее число наших же православных русских христиан оказались способными проливать эту мученическую кровь. Чего здесь больше – праведности или греховности? На мой взгляд, скорее греховности, ибо почти полное уничтожение за какую-то четверть века Поместной церкви на территории России свидетельствовало о полном духовном неблагополучии нашей страны и нашего народа. В момент, когда Русская православная церковь была почти полностью уничтожена как организационная структура, когда русское духовенство уже добивали в лагерях после страшных репрессий 1937–1938 гг. (только в 1937 году было расстреляно 85 тыс. священнослужителей) – в это время, отвечая на вопросы переписи, более 50% советских граждан заявили о том, что они люди верующие. Возникает вопрос, какой же была их вера, если эта вера не побудила их в предшествующие 20 лет встать на защиту своих гонимых пастырей, своей гонимой Церкви? Может быть, эта религиозная вера не требовала полноценной, полнокровной церковной жизни, могла спокойно обходиться без покаяния, евхаристии, ограничиваться лишь соблюдением на обыденно-бытовом уровне каких-то внешних традиций? Наконец, есть другое очень важное обстоятельство, которое для меня по-настоящему проступило в известном эпизоде встречи святого патриарха Тихона со святым митрополитом Кириллом (Смирновым), когда, приехав в короткий промежуток между двумя ссылками в Москву, святитель Кирилл стал убеждать патриарха прекратить уступки по отношению к обновленцам, отменить введенный под давлением ГПУ новый календарный стиль, и патриарх, пытаясь обосновать свою политику уступок, стал говорить о том, что он не может быть спокоен, когда многие архиереи находятся в заточении. И тогда митрополит Кирилл сказал: «Не думайте о нас, Ваше Святейшество, мы только и годны на то, чтобы сидеть в тюрьмах». Обычно эти слова толкуют весьма поверхностным образом: смиренный священномученик митрополит Кирилл с готовностью идет по своему крестному пути и убеждает святейшего патриарха не беспокоиться о судьбах великомучеников. На самом деле в этих словах звучит очень глубокое прозрение. Один из самых лучших архипастырей Русской православной церкви, безусловно, еще в полной мере не оцененный именно в своем духовном величии и в верном понимании пути русской духовной жизни, констатировал одно страшное обстоятельство: Русская православная церковь в лице своей иерархии, в лице своего духовенства оказалась неспособной подготовить большую часть своих пасомых к тем страшным искушениям, которые обрушил на них XX век. Да, теперь для них наступало время искупления, но было возможно искупить свой грех только одним: принятием тех страданий, которые выпадают в местах заточения. Это понимание одним из самых лучших, самых светлых наших новомучеников ответственности Церкви за судьбу всех своих членов является, на мой взгляд, самым главным заветом, оставленным нам нашими новомучениками. И здесь я должен констатировать, увы, самое печальное обстоятельство – не только эта глубокая мысль священномученика митрополита Кирилла, но даже простое отдание дани почитания новомученикам, увы, не стало нормой нашей церковной жизни. Мы вспоминаем о новомучениках в положенные календарные дни, иногда, желая показать миру и самим себе наше высокое духовное достоинство, не стесняемся бахвалиться тем, что именно в нашей стране было прославлено такое количество новомучеников, забывая при этом, что еще большее число заблудших православных христиан их таковыми новомучениками делали. Но более память о наших новомучениках никак не проступает в нашей церковной жизни.

И вот сейчас, когда благодаря усилиям нашей Синодальной комиссии по канонизации святых прославлено уже более полутора тысяч новомучеников, мы можем констатировать то обстоятельство, что они не только не стали самой почитаемой категорией наших святых, но в значительной степени «уступают в рейтинге популярности» (употреблю это достаточно секулярное выражение) среди наших церковных людей разного рода блаженным, юродивым и старцам – тем, кто на самом деле, будь он подлинным или мнимым блаженным или юродивым, по существу продолжает лишать нас необходимости духовно трезво и нравственно ответственно поразмышлять о нашей прошлой, а значит, и нашей современной жизни, кто предлагает нам очень опасную, очень искусительную духовную анестезию чудотворения, сверхъестественных прозрений вместо подвига повседневной, духовно трезвой нравственно ответственной христианской веры.

И вот это, на мой взгляд, является еще одним результатом того, что советский период нашей истории лишил нас не только подлинных подвижников благочестия, которых на Руси никогда не было так уж много, но и несколько более когда-то распространенных категорий русских людей – пусть не святых, но порядочных, честных и духовно трезвых, которые смогли бы, опираясь на опыт подлинных, а не мнимых святых, изменить духовный климат нашего общества сегодня. Именно таких людей практически не осталось сейчас, ибо им суждено было принимать насильственную смерть на протяжении многих десятилетий советского периода, когда были созданы условия, при которых даже попытка остаться порядочным человеком была чревата для многих физической гибелью.

Анастасия Наконечная: Отец Георгий, перекидывая мостик между опытом новомучеников и сегодняшним днем, сразу вспоминаешь о Соборе 1917–18 года. В то время довольно свободно обсуждались те вопросы, которые сегодня с трудом можно обсуждать, и отвечать на них труднее, чем тогда. Я имею в виду вопросы о духовном образовании, о миссии, о понятном богослужебном языке и т.д. Почему тогда на эти темы говорили более свободно, а сейчас более зажато? Почему тогда ответы на эти вопросы были смелыми, а сейчас – нет?

Прот. Георгий Митрофанов: Я думаю, что значение наследия Поместного Собора 1917 года в значительной степени преувеличено в нашей современной жизни. Куда более разносторонние и подчас весьма категоричные оценки проблем русской церковной жизни были даны за двенадцать лет до Поместного Собора в отзывах епархиальных архиереев. Поместный же Собор, наоборот, во многом смягчал те крайние мнения, которые высказывались русскими епархиальными архиереями в 1905 году в связи с необходимыми, на их взгляд, преобразованиями русской церковной жизни. Но как бы то ни было, и отзывы епархиальных архиереев, и деяния Поместного Собора 1917 года остаются для нашей современной жизни во многом невостребованными текстами. Более того, проблемы, которые тогда считались в высшей степени актуальными, почти что перезревшими, в наше время даже не осознаются как проблемы.

И вот это как раз является результатом того колоссального понижения духовного, интеллектуального, нравственного, культурного стиля жизни не только церковного народа, а вообще жизни России как таковой, которым оказались чреваты семьдесят лет советского периода. К сожалению, эти годы сказались и на жизни Русской православной церкви.

И с этой точки зрения выход, на мой взгляд, лежит только в одном, а именно – в осознании нашей современной церковью, а с ее помощью и обществом, государством своих подлинных духовных истоков. Продолжает она традиции девятисотлетней Русской православной церкви или же пытается опираться на наследие сначала гонимой, а потом попускаемой и используемой РПЦ советского времени? Пытается ли осмыслять себя в контексте вечных проблем истории христианской веры?

Выбор необходимо делать, но он еще не сделан. Мы подходим к этому, и одним из важнейших шагов в попытке определиться, по отношению к кому мы являемся продолжателями, был сделан на юбилейном Архиерейском соборе 2000 года, когда в ряду новомучеников были прославлены не только те, кто сохранял каноническую верность митрополиту Сергию, но и его многочисленные, подчас самые радикальные противники. Тем самым Церковь признала, что она перестала быть церковью, следующей лишь принципам митрополита Сергия, но что она видит правоту в действиях тех, кто выступил против той перспективы развития духовной жизни, которую навязывал Церкви заместитель патриаршего местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский). И то, что эта канонизация не предполагала даже снятия с этих новомучеников прещений, которые совершенно неканонично налагал на них митрополит Сергий, явилось свидетельством того, что Церковь готова увидеть для себя наставников церковно-духовной, церковно-политической жизни в том числе среди тех, кто выступил против митрополита Сергия, кто выступал, если перефразировать слова известного европейского политика «за возможность существования самой свободной церкви в самом несвободном государстве». Вот этот дух свободы и ответственности нашего епископата, который в основной своей части дал нам новомучеников, является той чертой, тем качеством жизни церковной, которая особенно необходима нам в наше время.

Юлия Балакшина: Кого из исповедников Вы помните лично, с кем Вам доводилось общаться?

Прот. Георгий Митрофанов: Я, в силу своего возраста, в силу того, что родился и жил в Ленинграде, не имел возможности общаться с немногочисленными выжившими после репрессий 30–40-х годов новомучениками и исповедниками. Но мне доводилось общаться с людьми, которые были исповедниками православной веры в 70-х-80-х годах. Достаточно вспомнить, например, сыгравшую большую роль в жизни моей и моего сына Татьяну Николаевну Щипкову, филолога, проведшую пять или семь лет в лагерном заточении за свою по существу церковно-миссионерскую деятельность.

Я могу сказать, что с самим вашим вопросом связана еще одна очень острая проблема нашей церковной жизни. У нас сложился стереотип, что мученики и исповедники у нас были почему-то лишь в период 20-х, 30-х, 40-х годов, а потом, хотя и были так называемые административные гонения на Церковь в хрущевское время, был период тихого подавления Церкви в брежневские времена, мучеников и исповедников у нас не было. Это не так. Мучеников у нас действительно почти что и не было, а исповедники были. Да, о них, конечно, сложно говорить сейчас, потому что многие из них еще живы. Мы не можем в полной мере представить их жизнь, их деятельность, потому что архивы за этот период времени, в том числе архивы спецслужб, которые усиленно пытались подавить церковную жизнь в стране в эти годы, для нас недоступны. И еще: немало живо, в том числе и в церкви, тех деятелей, которые преследовали этих исповедников. Они, наверное, не очень заинтересованы в том, чтобы эта страница нашей истории была явлена в полной мере, и прозвучал рассказ о жизни тех, кто в отличие от них честно исповедовал веру во Христа в церкви 60-х-70-х годов. И тем не менее эти исповедники были, и их дальнейшая земная жизнь, а потом уже, наверное, и жизнь их после смерти станет основанием для их прославления. Но это произойдет не сейчас. Сейчас же главное заключается в том, чтобы попытаться дать понять нашему церковному народу, что гонения в разных формах происходили вплоть до конца 80-х годов, и совсем недавно, в 60-е, 70-е, 80-е годы, эти гонения ввели в сонм русских новомучеников и исповедников немало достойных людей, некоторые из которых продолжают жить и сегодня, но, увы, остаются неведомы для многих из нас сейчас.

Анастасия Наконечная: Вы могли бы назвать имена тех, с кем можно еще увидеться, поговорить?

Прот. Георгий Митрофанов: Я мог бы назвать некоторые имена, но мне не хотелось бы делать это публично, ведь я не знаю, как они отзовутся на подобного рода инициативы. Для меня очевидно только одно: в нашей современной церковной жизни не только проигнорирован их исповеднический опыт, но и во многом проигнорирован и нивелирован духовный опыт жизни и служения наших новомучеников и исповедников 20-х, 30-х, 40-х годов. Тем ценнее для меня то, что юбилейный собор Русской православной церкви 2000 года, прославив собор новомучеников и исповедников, по существу сделал нравственно необратимым для нашей церкви то развитие, которое намечается сейчас. Наша церковь уже никогда не будет только и безусловно церковью митрополита Сергия. Она все больше и больше должна приобретать черты Церкви Христовой.