Глава пятая. Зло Мира и природа человека

«Зла нет в естестве человека и нет никого злого по естеству, ибо Бог не сотворил ничего злого... Зло пребывает со вне через навык».

Диодох, епископ Фотики.¹⁷¹

Какие душевные силы двигают эволюцией. Преобладание тщеславия. Мир во зле лежит, но зла нет в естестве человека. Физический орган эмоций. Проф. Тарханов о сердце. Симпатическая нервная система и солнечное сплетение. Проф. Джемс об эмоциях. Процесс возникновения эмоций. Роль головного мозга в эмоциях. А. Безант о солнечном сплетении. Христианство и индуизм о сердце. Процесс возникновения страсти по пониманию христианских подвижников.

После того как мы выяснили главнейшие проявления злых человеческих страстей, проявления энергий, направленных на сжигание добрых человеческих чувств, – сумма этих энергий, собранных в предыдущих главах как бы в один фокус, в одно маленькое поле нашего зрения, не может не представиться нам силою действительно громадною и страшною, и, естественно, после этого является вопрос, как это человечество, при возращении в себе этой громадной силы эгоизма, законность которой освятила даже наша наука, может еще двигаться в своей эволюции к добру и свету, как это человечество еще не выродилось и само себя не уничтожило; ведь, в самом деле, и теперь, почти через две тысячи лет после того, как св. Апостол Иоанн изрек, что «мир во зле лежит»,¹⁷² и теперь с не меньшим правом можно сказать то же самое, и с не меньшим правом сказал в конце прошлого столетия об этом Ренан, выразившись в своем произведении «Жизнь Иисуса» так: «взятое в массе человечество представляет собою скопище существ низких эгоистов, стоящих выше животного только в том одном отношении, что их эгоизм более обдуман, чем у животного».¹⁷³

Какие же силы защищают человечество от вырождения, от погибели и дают, наоборот, еще импульс тому же человечеству двигаться в своей эволюции к высшим целям?

Положительными в этом случае энергиями являются две силы: сила внутреннего долга и сила любви (альтруизма); они поддерживают человека на земле и служат стимулом к эволюции.

Следует вместе с тем признать, что и в самом эгоизме – в этом несомненном зле – может заключаться и заключается при известных условиях, как это ни парадоксально, энергия положительная для земного существования. Энергия эта выражается в силе тщеславия, хотя и вредной для души того, кто в себе ее развивает, но могущей быть полезной для общественного дела, могущей быть стимулом для развития психических сил человека (умственной его стороны), могущей вообще служить для эволюции, пока энергия эта направлена к доброй цели, пока похвала толпы покровительствует движению энергии к этой цели. Но то же тщеславие, если оно направлено похвалою толпы на дела злые, как, например, при кровавых эксцессах революции или хотя бы при таких зрелищах, как, напр., бой быков в Испании, кулачные бои в Америке (избиения негров) и проч., что то же тщеславие является, конечно, энергией пагубной для всех, усиливающей всеобщую развращенность и ведущей к гибели масс.

Итак, в настоящее время, пока тщеславие в большинстве случаев еще служит для дел полезных, мы имеем три главные психические силы, служащие стимулами к развитию человечества: силу внутреннего долга, силу любви и силу тщеславия.

Но какая громадная разница по своему значению между силою тщеславия, захватившего в наш век власть над людьми, и силами внутреннего долга и любви. Как слабо в наш век проявляются эти последние силы! Что есть по существу своему сила внутреннего долга – это есть закон совести; совести же или сознанию долга свойственно чувство боязни укора внутреннего «я». Но все мы знаем, как это чувство боязни перед укором внутреннего «я» слабо сравнительно с другою боязнью – боязнью потерять честь, боязнью укора или осуждении внешнего (главный стимул тщеславия). И вот какое наглядное проявление победы тщеславия над совестью мы видим, напр., в некоторых характерных эпизодах русской современной жизни: депутата Государственной Думы упорно привлекает к смертному поединку другого депутата, его, будто бы, оскорбившего, с целью его убить, – привлекает своего оскорбителя тоже к убийству. Привлекает почему? Да просто из чувства боязни перед осуждением других таких же честолюбцев, как и он сам. И кто это делает? Излюбленный человек, представитель громадного знаменитого города, совмещающего в себе лучшие идеалы земли русской, делает это человек, который, казалось бы, прежде этого шага, прежде, чем привлекать к убийству, должен бы был посоветоваться о правильности своего поступка со своею совестью.

Из приведенного примера мы видим, какою слабою оказывается совесть при столкновении своем с чувством тщеславия и другими страстями. С другой стороны, мы видим, как бывает редко у людей истинное проявление любви – того высшего стремления к духовности, которое, казалось бы, должно главенствовать в поступках людей. У многих зародыш этого стремления к высшему чувству любви сохранился еще в виде так называемого альтруизма или чувства сострадания, хотя и не исключающего эгоистической основы человека, но все-таки сдерживающего резкие ее проявления. И только у исключительных натур мы видим проявление энергии духовной, равносильной энергии страсти, – проявление так называемого энтузиазма.

После всего изложенного в настоящее время мы видим, что у громадного большинства людей главный внутренний душевный стимул в эволюции – тщеславие, затем, если вообще жизненными стимулами людей являются прежде всего их злые страсти, происходящие от эгоизма, если, при этом, у людей другой стимул, – сознание внутреннего долга в большинстве случаев отходит на второй план, не говоря уже о религиозном чувстве – чувстве духовной любви, которая проявляется лишь как исключение, то воистину и теперь можно вместе с Апостолом Иоанном сказать, что все, что в мире – похоть плоти, похоть очей, гордость житейская,¹⁷⁴ и что мир во зле лежит.¹⁷⁵

Но если истинно, что мир сейчас во зле лежит, то утешением для нас может быть то, что зло Мира все-таки является не вечное, а временное. Нам, русской интеллигенции, следует вместе с нашим великим народом верить, что наступит, наконец, царство Божие, царство правды на земле, что наступит, наконец, время, когда эволюция человечества приведет к всеобщей любви друг к другу, к всеобщему счастью людей.

Что зло Мира не есть болезнь неизлечимая, вытекает уже из того, что человек появляется на свет Божий со способностями воспринимать в себе как злые, так и добрые начала, поэтому разрешение настоящего вопроса об излечении мира от зла сводится к нахождению путей борьбы самого человека со злыми началами и укоренению в себе начал добрых.

Относительно того, что человек появляется на свет чистым от греха и зла, утверждают все подвижники Добротолюбия. Так, подвижник Диодох прямо говорит, что «зла нет в естестве человека».¹⁷⁶ Ефрем Сириянин, «что душа наша по природе добра».¹⁷⁷ Епископ Феофан Затворник, что «душа наша по природе есть обитательница мира Божественного».¹⁷⁸ Иоанн Лествичник, трактуя о душе и ее свойствах, пишет, что «Бог не есть творец зла»¹⁷⁹ и т. д.

Таким образом, в этих взглядах мы видим воззрение, близкое к гуманистическому, по которому человек признается добрым и прекрасным по своей природе. Разница у подвижников с воззрениями гуманистов начинается с вопроса о том, от чего именно происходят искажения доброй природы человека. Гуманисты, как известно, утверждают, что добрая и прекрасная человеческая природа искажается внешними условиями; достаточно, по их мнению, изменить внешние формы, и вопрос разрешен. Подвижники говорят другое. Хотя они, как, напр., Авва Дорофей, и признают, что дурные страсти не принадлежат естеству нашему, но они в то же время утверждают, что естество наше удобоприемлющее для таких страстей. Трудно прививается доброе к естеству человеческому, говорит св. Феодор Студит;¹⁸⁰ напротив, злое очень удоприемлемо для него. Много искушений в настоящем мире: недалеко от тебя зло, замечает св. Исаак Сириянин. Как близки между собою веки на глазах, так искушения близки к людям.¹⁸¹ Природа человека, по учению св. Исаака, удобно склоняется прелестями мира в греховные страсти.¹⁸² Ту же мысль высказывает и св. Авва Дорофей, говоря в одном месте своих подвижнических наставлений, что «добродетели – по естеству нам, а страсти не принадлежат к естеству нашему, но приносятся в него, именно, когда душа предается самоугодию, тогда уклоняется от добродетели и водворяет в себе страсти».¹⁸³

С большим интересом прочитали мы также изречение св. Иоанна Лествичника, в коем он опровергает тех, которые говорят, что некоторые страсти естественны душе. Иоанн Лествичник пишет, что, высказывая такое положение, они не разумеют того, «что мы сами свои природные свойства к добру превратили в страсти. По естеству, напр., говорит св. Иоанн, имеем мы семя от чадородия, а мы употребляем оное в беззаконное сладострастие, по естеству есть в нас гнев, но на оного древнего змия, а мы употребляем оный против ближнего, нам дана ревность, чтобы мы ревновали о добродетелях, а мы ревнуем о пороках» и подобное.¹⁸⁴

Наконец, св. Ефрем Сириянин, говоря, что душа наша по природе добра, вместе с тем утверждает, что дурные страсти прививаются и развиваются злою волею и привычка делает их сильными, как сильна природа. Воля, будучи свободной, прививает к природе нашей и худые и добрые навыки, какие ей угодно. Природа – это земля, нами возделываемая; произволение – земледелатель.¹⁸⁵

Вообще следует заметить, что рассуждения св. подвижников, подобный приведенным, вовсе не дышат какою-либо враждебностью к естеству человека и к природе вещей, хотя подвижники, будучи сами строгими аскетами, как мы видим из их жизнеописаний, бежали от мира и его соблазнов. Они, наоборот, смотрели на человеческую жизнь в мире взглядом всепримиряющим и отнюдь не пессимистическим. Так, св. Максим Исповедник пишет:¹⁸⁶ «естественные пожелания и удовольствия не подвергают укору тех, кои испытывают их, так как они суть необходимые следствия устроения нашего естества. Ибо естественное доставляет нам и помимо воли нашей удовольствие – и прилучившаяся пища (т. е. та пища, которую нам приходится есть), удовлетворяющая предшествований голод – и питие, утоляющее томление жажды – и сон; обновляющий силы, истощенные бодрствованием – и все другое, что бывает в нас по естественным потребностям, необходимое для благосостояния нашего естества и благопотребное к стяжанию добродетели для ревнителей о том. Все такое уместно и во всяком избегающем греховного поползновения, в разумных, однако же, пределах, не допускающих, чтобы он (человек) подвергся через то рабству страстей, произвольно образующихся в нас, страстей укоризненных и противоестественных, не имеющих другого в нас начала, кроме неуправляемого разумом движения естественных потребностей и пожеланий».

Наше исследование о человеческих страстях не было бы полным, если бы мы ничего не сказали о физической природе человека, относящейся к области этих страстей, о том физическом органе эмоций, на коем более всего отражается мир страстей и волнений душевных, на котором эти волнения отражаются как ощущения иногда приятные и сладостные, иногда щемящие и мучительные, одним словом о том органе, который на обыкновенном нашем языке называется человеческим сердцем.

Вот что говорит, между прочим, о сердце профессор Тарханов в своей статье «Сердце», помещенной в словаре Брокгауза и Ефрона.¹⁸⁷

«Мир душевных движений, аффектов и настроений сильно отражается на деятельности сердца. Радостное, возвышенное настроение обыкновенно ускоряет, усиливает сердцебиение, и наоборот, грусть, горе, подавленное состояние духа замедляют и ослабляют сердцебиение... Мы говорим: сердце ноет, трепещет, болит, сжимается, замирает, рвется и т. д., указывая этим, что оно служит источником возникновения самых различных ощущений, находящихся, конечно, в близкой зависимости от различных перемен в деятельности сердца».

Таким образом сердце является показателем не только силы эмоций, но и самых разнообразных эмоциональных движений и порывов, показателем самых разнообразных чувств человека.

Но если для каждого человека вполне ясно, что сердце есть точный показатель чувств и эмоций, то представляется невыясненным и необоснованным наукою другой существенный вопрос – вопрос о том, где именно происходит главный процесс всякой эмоции, в какой области нервной системы?

Современная психология склонна говорить и говорит, что главный процесс всякой эмоции совершается в мозгу, что эмоции в мозгу имеют свое седалище. Однако такие указания не имеют за собой оснований; так, например, вопрос о том, откуда, из какой нервной системы (из центральной ли мозговой или симпатической ганглиенозной) идут к сердцу так называемые динамические (т. е. эмоциональные) нервы, наукою еще совершенно не выяснен. Профессор Тарханов, которого мы цитировали выше, говорит, что физиология динамических нервов (ослабляющих или усиливающих сердцебиение) находится в самом начале разработки. По словам профессора Тарханова, «о динамических нервах сердца можно только утверждать, что они существуют. О локализации же их центров и способе приведения их в деятельность ничего не известно».

Следует заметить, что современная анатомия и физиология сердца если и дает нам о нервах сердца точные сведения, то сведения эти касаются совершенно других сторон предмета; так наука выяснила, что некоторые задерживающие нервы – нервы совершенно другого рода, чем динамические – находятся в так называемом блуждающем нерве, который начинается в мозгу человека.¹⁸⁸ Засим оказывается, что есть еще особые ускорительные нервы, тоже совершенно отличные от динамических, центр которых лежит в спинном мозгу. Наконец, из статьи другого специалиста, профессора Догеля, о сердце, помещенной в том же словаре Брокгауза и Ефрона,¹⁸⁹ мы узнаем расположения в сердце нервов; но при этом в этой статье не указано, какие из них суть нервы динамические. Это, конечно, объясняется тем, что, по словам профессора Тарханова, наука о динамических нервах ничего еще не знает, за исключением только того, что они вообще существуют в сердце. Далее из статьи профессора Догеля мы узнаем еще, что большая часть нервов сердца берет начало не в мозгу, а в симпатической (ганглиенозной) нервной системе.

Здесь, ввиду большого значения симпатической нервной системы, которое выяснится для нас в процессе эмоций и, главным образом, в процессе сверхсознания (о чем мы будем говорить в седьмой главе), мы должны сделать небольшое отступление и попросим читателя выслушать следующие главные сведения об этой системе, заимствованный нами у доктора философии Карла Дюпреля в его книге «Философия мистики».¹⁹⁰

Симпатическая нервная система, говорит Карл Дюпрель, называемая по обилию нервных клеточек ганглиенозной, есть та таинственная область, о которой физиологи знают только то, что в ней сосредоточивается управление вегетативными функциями человеческого организма. Подобно тому, как центральным узлом мозговой нервной системы нашей служит головной наш мозг – центральным узлом ганглиенозной системы нашей служит солнечное наше сплетение. Последнее представляет собой собрание различных по величине, переплетающихся в грудной нашей полости, в подложечной части ее позади желудка, нервных узлов. Функция обеих наших нервных систем, головного мозга и ганглии, совершаются независимо друг от друга; сердцебиение, по мнению доктора Карла Дюпреля, составляет функцию ганглиенозной системы, и оно так же, как пищеварение, отделение желчи и прочие функции ганглиенозной системы, не управляется нашею сознательною волей и продолжается во время сна.

Теперь, после этой справки, возвратимся к нашей теме.

Итак, как мы сказали выше, из статьи профессора Догеля мы узнаем, что большую часть нервов сердце получает от симпатической нервной системы.

Естественным после всего вышеизложенного является следующее предположение: если большая часть нервов сердца берет начало в симпатической нервной системе, то не из этой ли системы идут к сердцу те динамические нервы (передающие ему эмоции), о локализации коих наука, по словам проф. Тарханова, еще ничего не знает, не в солнечном ли сплетении лежит узловой центр этих нервов и не представляет ли собою это солнечное сплетение главный центральный орган эмоций, показателем коих является сердце?

Подтверждение этому предположению нашему мы находим в следующих сообщениях Вильяма Джемса в его «Психологии». В этой книге Джемс, определяя эмоцию как сознаваемые нами возбуждения, в то время как оно совершается,¹⁹¹ далее поясняет, что возникновению в нас эмоционального образа (в мозгу) предшествует восприятие известных воздействий, широко распространяющихся на наш организм. При этом он приводит такой пример:¹⁹² «Если мы, гуляя в лесу, вдруг замечаем что-то темное, двигающееся, наше сердце перестает биться и мы задерживаем дыхание мгновенно, не успев еще образовать в голове своей никакой определенной идеи об опасности».

Приведенный Джемсом пример весьма ярок и характерен. Пример этот во всяком случае указывает на то, что эмоциональное движение человека зачалось в данном случае не в головном мозгу, а в другом месте. Приводя этот пример, Джемс говорит, что возникновению в нас эмоционального образа (т. е. возникновению мозгового процесса) предшествует восприятие организмом известных воздействий; но, каким именно путем и где именно совершаются здесь эти первоначальные воздействия на человеческий организм, Джемс не разъясняет, а говорит лишь о том, что они широко распространяются на организм. Мы полагаем, что эти воздействия, широко распространяющиеся на наш организм, и суть воздействия на симпатическую нервную систему, область которой весьма обширна в человеческом организме.

В самом деле, чем же другим, как не этим, можно объяснить, что «мы задерживаем дыхание мгновенно, не успев еще образовать в голове своей никакой определенной идеи об опасности». Процесс возникновения эмоций здесь следующий: он заключает в себе три момента: Первый момент – восприятие раздражения нашими органами чувств и мгновенная передача этого раздражения симпатической нервной системе (центральному органу эмоций – солнечному сплетению). Передача эта идет через головной мозг, как через посредствующую инстанцию, так быстро, что головной мозг не успевает сам сознать, переработать это раздражение (процесс сознания мозгом есть процесс сравнительно медленный). Второй момент – солнечное сплетение мгновенно реагирует на это раздражение, передавая тут же свою реакцию прямо в сердце, которое мгновенно перестает биться, перестает биться раньше, чем головной мозг успел записать, проявить у себя это сознание. Наконец, третий момент – наступает проявление сознания в мозгу в форме образования в голове определенной идеи об опасности. Итак, импульс эмоционального ощущения идет прежде всего от солнечного сплетения; оно и является главным источником ощущения, передаваемого сердцу, которое, как видно из приведенного примера, перестает биться раньше, чем в мозгу образовалась идея об опасности. Если за всем тем сознание этого ощущения является в мозгу и там как бы локализируется, то это уже процесс последующий. Роль мозга в этом случае есть уже функция производная, – это есть роль аппарата, записывающего процесс, который уже совершился в симпатической системе, в главном ее органе – солнечном сплетении.

Чтобы уяснить все это, сделаем такое уподобление: автором эмоций или чувства является солнечное сплетение, или, говоря общепринятым языком, сердце, как его ближайший показатель; сердце диктует мозгу запечатлеть у себя это чувство. Мозг и записывает то, что диктует ему сердце, но если писец записывает то, что диктует ему автор, если на бумаге остается только почерк писца, а мысль автора почему-либо документально за его подписью не проявилась, то было бы близоруко запись писца отождествлять с мыслями того же писца, приписывать писцу авторство записанного только потому, что автор (солнечное сплетение) в данном случае документального доказательства своего творчества не оставил, или потому, что сами мы это документальное доказательство найти еще не умеем.

Но, конечно, после возникновения эмоции и записи ее мозгом наступает другой момент – момент независимой мысли, и мысль вступает в свои права тем скорее, чем интенсивнее сама мысль и чем сильнее ее воля. Если эмоция бывает длящаяся, как, напр., при чувстве любви или ненависти, то у многих людей она сопровождается протестом мысли. Аппарат, записавший эмоцию, не желает далее подчиняться автору эмоции. Записавший эмоцию сам имеет свою волю и даже желает, чтобы автор эмоции диктовал ему другие чувства, другие желания. Тогда сталкиваются две воли, две энергии – энергия сердца, или чувства (астральная), и энергия мозга, или мысли (ментальная).

Весьма интересные указания на роль симпатической нервной системы и солнечного сплетения при эмоциях дает собственно с теософской точки зрения А. Безант. Она разъясняет,¹⁹³ что симпатическая нервная система связана с астральным телом человека (т. е. эмоциями) и что вибрации астрального тела (эмоции) передаются этой системе, главным образом, через солнечное сплетение. Солнечное сплетение, по мнению А. Безант, состоит в наиболее тесной связи с астральным телом.

В результате всего вышеизложенного мы приходим к убеждению, что главный центральный орган человеческих эмоций (эмоций астрального плана) находится не в мозгу человека, а в солнечном сплетении, в коем совершается главный эмоциональный процесс, отражающийся прежде всего на сердце и уже после того сознаваемый мозгом, который в приведенных выше случаях есть аппарат, как бы записывающий возникшую уже в солнечном сплетении и переданную сердцу эмоцию.

Этим объясняется то, что религия, как христианская, так и индусская, признают сердце вместилищем эмоций и страстей. Говоря о сердце, религии эти в сущности говорят о том, что совершается в солнечном сплетении, показателем чего является сердце; в сущности они говорят об астральном плане человека, или, что то же, о теле его страстей и эмоций. Да, наконец, в нашем разговорном языке выражения: «сердечное влечение» и «страстное влечение» представляют синонимы. Правда, мы видели, что некоторые страсти человеческие возникают и не в астральном плане, но мы вместе с тем видим, что при своем развитии они, как усиленные желания, охватывают и астральную субстанцию. Тогда процесс их совершается в солнечном сплетении, причем они, как это принято выражаться, как бы овладевают сердцем человека.

Мы уже приводили примеры таких охватывающих сердце человека страстей, возникающих первоначально не в астральном плане, так напр., мы говорили, что привычка человека часто погружать себя в мысленное самоуслаждение своим превосходством может привести его к тому, что состояние этого чувства сравнительно спокойного, как и всякое мысленное сознание известного блага, может перейти в настроение возбужденное, в эмоцию, проникающую все существо человека, может перейти в такое состояние, которое св. Антоний Великий называет гордостью сердца.

Точно также и при упражнении человека в поступках альтруистических, при упражнениях, хотя первоначально и бесстрастных, вытекающих из мысленного сознания долга перед людьми, и при образующейся после сего привычке к таким упражнениям – привычка эта может охватить и астральное тело человека, как потребность эмоциональная, характеризующая доброе человеческое сердце.¹⁹⁴

Громадное значение роли сердца¹⁹⁵ в жизни человеческой указуется в следующих словах святого Евангелия.

Ев. от Луки 6:14. «Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое, ибо от избытка сердца говорят уста его».

Тезисом «от избытка сердца говорят уста его» выражается то, что энергия сердца – энергия добрых и злых чувств человека есть главнейшая сила души человеческой. Энергия эта очень часто побеждает другую энергию человека – энергию воли, исходящую из мысленного сознания. Бывает даже так, что человек себя обманывает, принимая тайное страстное желание свое как бы за решение свободного сознания, тогда как по существу своему решение это в действительности вызвано жаждою астральной его природы, жаждою того, что обещает ей удовлетворение. Таким образом, вместо открытой борьбы между обоими силами – астральной и ментальной, – первая незаметно как бы входит в поток второй силы и поворачивает ее направление по-своему.¹⁹⁶ Побежденные в открытом поле личные желания вступают, таким образом, в заговор против своего победителя и часто выигрывают хитростью то, что им не удалось взять силою, и осуществляется тогда евангельское слово, по которому избыток сердца, т. е. избыток его злых или добрых желаний, побеждает мысль человеческую; осуществляются буквально слова, что «от избытка сердца говорят уста».

В заключение всего того, что мы говорили в предыдущих главах о злых человеческих страстях, нам остается коснуться небезынтересной темы о самом процессе возникновения в душе человека злой страсти и дальнейшего развития ее и превращения в привычку укоренившуюся и непреоборимую.

Христианский подвижник Никодим Святогорец, написавший трактат о борьбе со страстями «Невидимая брань», приписывает¹⁹⁷ возникновение страсти так называемым «искусительным помыслам», которые «приражаются» к душе или внешним путем чрез впечатления внешних чувств, или внутренним «чрез непосредственные внушения худого в сердце».

Возникновение «искусительного помысла» (соблазняющей мысли) вследствие впечатлений внешних чувств естественно и понятно каждому, почему не требует объяснений. Другое дело, когда соблазняющая мысль возникает, говоря словами Никодима Святогорца, «чрез непосредственные внушения худого в сердце», т. е. когда эта мысль вступает в сознание из таинственной области сердца (солнечного сплетения) в виде готового результата, когда процесс ее зарождения теряется в этой области, причем сам человек, хотя бы он подвергал себя строгому самонаблюдению, не может объяснить, откуда у него явился первый импульс недоброго движения души.

Такие, по-видимому, необъяснимые возникновения злых движений в человеке представляют для психологов весьма интересную проблему, требующую разработки, и об этих возникновениях мы здесь поговорим более подробно.

Как видно из Добротолюбия, подвижники вообще объясняют случаи возникновения такого как бы беспричинного «помысла», называемого ими особым термином: прологом, как воздействие злой силы, как козни Диавола.¹⁹⁸ Следует, впрочем, отметить, что у одного подвижника Добротолюбия, а именно у Филофея Синайского мы нашли попытку психологической разработки того, как «пролог» возникает и развивается в страсть.

Но прежде чем приводить из Добротолюбия рассуждения Филофея Синайского, считаем не бесполезным для возможного освещения трактуемого предмета сообщить следующие данные, имеющие отношение к настоящему вопросу, почерпнутые нами из книги Вильяма Джемса «Многообразие религиозного опыта».

В означенной книге Вильям Джемс, говоря вообще о так называемых навязчивых мыслях и о других необъяснимых импульсах к определенным поступкам, между прочим, сообщает, что в научную психологию с недавнего времени вошел особый термин «поле сознания»; Джемс разъясняет, что под этим термином следует понимать всю совокупность мыслимых в данный момент человеком объектов. Таким образом, в «поле сознания» входит, так сказать, вся волна человеческого сознания, причем, по словам Джемса, следует иметь в виду, что границы этой волны не могут быть намечены с определенностью.¹⁹⁹ Когда мы говорим о «поле сознания», разъясняет Джемс, мы должны отметить, как самую характерную черту последнего, неопределенность его окраинных областей. Содержание этих (окраинных) областей почти не попадает в сферу внимания; тем не менее оно существует и оказывает влияние на нашу душевную деятельность и даже на то направление, какое примет в ближайший момент наше внимание.²⁰⁰ Далее Джемс говорит, что одним из следствий развития окраиной жизни сознания (т. е. жизни сознания в окраинных областях) является то, что обычное «поле сознания» подвергается вторжениям этой жизни. Человек не знает источника этих вторжений, и потому они представляются ему в форме необъяснимых импульсов к определенным поступкам.²⁰¹

Вот эти вторжения в «поле человеческого сознания» необъяснимых импульсов из означенных окраинных областей и представляют, по нашему мнению, между прочим, то, что подвижники, говоря о возникновении страсти, называют «вражеским помыслом», о коем, напр., Филофей Синайский разъясняет, что он (помысел) рождается в сердце и представляется уму (врывается в поле сознания). В соответствии с тем, как понимают эти вопросы христианские подвижники, жизнь в окраинных областях, о которых говорит Джемс, и откуда, по его словам, вторгаются в поле сознания человека эти импульсы – и есть жизнь сердца.

Теперь после этого небольшого отступления, перейдем к тому, как разработал вопрос о возникновении и развитии страсти подвижник Филофей Синайский.

По Филофею Синайскому,²⁰² прежде всего в человеке возникает соблазняющая мысль или «помысел». Возникает этот помысел в глубине души человека или, по выражению Филофея, «рождается в сердце и представляется уму». Момент этого первого воздействия помысла на человека Филофей называет греческим словом προσβολή, которое переводчик Филофея и перевел термином прилог, что значит, как он говорит, «действие». Понятие это преподобный Филофей объясняет через сравнение с тем, «когда брошенная вещь ударяет в то, на что брошена».

Засим, по учению преп. Филофея, после прилога, после этого бессознательного для человека возникновения в его сознании соблазняющей мысли, может наступить такое состояние, когда, как говорит преподобный Филофей, внимание сковано предметом так, «что только и есть, что душа, да предмет, приразившийся или его занявший». Состояние это Филофей называет греческим словом συνδυασμός, переведенным переводчиком словами сочетание, сдвоение. Засим, это последнее состояние может усилиться и перейти в чувство, в эмоцию (задевается уже астральное тело человека), когда, по словам преп. Филофея, «предмет, занявший внимание, возбудил желание и душа согласилась на то – сложилась». Это состояние преп. Филофей называет сосложением. После сосложения наступает пленение, при котором, по объяснению преп. Филофея, «предмет взял в плен душу, возжелавшую его, и как рабу связанную ведет к делу». Наконец, после этого пленения наступает страсть (πάθος), болезнь души «вкачествовавшаяся в душе привычкою, частым повторением и удовлетворением одного и того же желания».

Из этой психологической работы преп. Филофея мы видим, как вообще глубоко думали христианские подвижники и как они умели расчленять и определять различные психологические моменты душевной жизни человека. Что касается психологии усиления страсти, то пример психологического рассуждения об этом предмете приведен нами в предыдущей главе, в изображении усиления гнева, данном св. Аввою Дорофеем.²⁰³

В связи с приведенною выше психологией возникновения страстей человеческих тот же Филофей Синайский говорит, что кто противостоит зарождению страсти, ее началу, тот этим путем легче победит страсть, чем если бы он дал ей укрепиться. Вот его подлинные слова по этому предмету: «кто противостоит или бесстрастно относится к прилогу, тот за один раз отсекает все срамное».²⁰⁴

Ту же мысль, которую в столь сжатой форме высказал преп. Филофей, мы находим и в «Голосе Безмолвия» Блаватской, а также в сочинениях индусского подвижника Свами Вивекананды. Вот что об этом предмете говорит «Голос Безмолвия»: «борись с нечистыми своими мыслями ранее, чем они одолеют тебя. Не щади их, как они не щадят тебя, ибо если уступишь ты им и они укрепятся и начнут расти, знай воистину: мысли твои одолеют и убьют тебя. Берегись, ученик, не допускай даже тени от них приближаться к тебе. Ибо эта тень начинает расти, увеличиваться в объеме и силе, и порождение мрака поглотит твое существо, прежде чем ты успеешь заметить присутствие темной силы».²⁰⁵

А вот что о том же высказывает Свами Вивекананда:

«Мы будем иметь успех в борьбе с волнами (страстей) только тогда, когда можем овладеть ими в их неосязаемых причинах, а если мы не можем овладеть ими и укротить их раньше, чем они стали грубыми, тогда нет никакой надежды победить вполне какую бы то ни было страсть. Чтобы управлять нашими страстями, мы должны управлять ими в самом их корне: только тогда мы будем в состоянии выжечь семена их. Как жареные семена, брошенные на землю, никогда не взойдут, так и эти страсти никогда не возникнут».²⁰⁶

Таким образом, вопрос о борьбе человека со своими злыми страстями сводится на то, чтобы, говоря словами подвижников, «противостоять прилогу» или, говоря словами Вивекананды, «овладеть страстями в их неосязаемых причинах». А так как «прилог», т. е. вторжение соблазняющей мысли в поле человеческого сознания, весьма часто идет не от внешнего импульса, а из сердца, то на сердце и должно быть сосредоточено внимание человека, как на источнике добрых или злых движений души человеческой. Человек, желающий «противостоять прилогу», должен прежде всего направить свои усилия на перевоспитание чувств сердца, на подавление в нем злых движений в самом начале их, и на развитие в том же сердце чувств и порывов альтруистических, добрых и возвышенных.