Седьмая заповедь Закона Божия

Не прелюбы сотвори (Исх. 20, 14)

Проходит ночь, блестит заря,

Зовет природа к пробужденью...

Но пир у Ирода-царя

Еще не кончен; в день рожденья

Безумно веселится он

Со всею роскошью восточной.

И вот к нему со всех сторон

Собрались гости в час урочный,

Тут все придворные, их лица

Давно алеют от вина,

Лишь махеронская темница

Стоит печальна и темна.

Там нет вельмож и женщин знатных,

Не им тот дом сооружен,

Там обличитель всех развратных

Святой Предтеча заключен

За то, что, несмотря на лица,

Святую правду говорил

И легкомысленной царице

Он этой правдою вредил.

Давно пылая жаждой мести,

Она склонила дочь свою

Пленить царя и с женской лестью

Просить Предтечеву главу.

Вот идет пляска, слышно пенье,

И, кажется, могло ли быть,

Чтоб Ирод отдал повеленье

Пророка Божия казнить?

Но нет... Умолк святой пророк,

Темница кровью обагрилась,

Разврата обличать порок

Глава его на пир явилась.

Протоиерей Н. Скворцов

– Однажды я сидел в пещере, – рассказывает один отшельник. – Был полдень, и стоял сильнейший жар. Вдруг кто-то постучался. Я вышел и увидал незнакомую женщину.

– Что тебе надо? – спросил я.

– Отец мой, – сказала женщина, – я провожу такую же жизнь, как и ты. Моя пещера недалеко отсюда, – и она указала на юг. – Проходя пустыней, – продолжала женщина, – я захотела пить. Сделай милость, дай мне воды.

Я вынес ей полную кружку ключевой воды. Она быстро утолила жажду и скрылась.

После ее ухода мною овладели нечистые помыслы. Я схватил посох и поспешил за незнакомкой. Уже почти догнав ее, я вдруг почувствовал страшную слабость, и тотчас же мной овладел глубокий сон. Во сне я увидал целое поле, усеянное разложившимися трупами, от которых шло нестерпимое зловоние. Кто-то, указывая мне на трупы, говорил: «Смотри, все это мужчины и женщины, нарушившие Божию заповедь, которая запрещает нечистую, плотскую любовь. Неужели и ты хочешь присоединиться к ним?»

В Александрии жила некогда молодая девушка, по имени Мария. Двенадцати лет убежала она из родительского дома в этот шумный многолюдный город и здесь стала вести разгульную, порочную жизнь.

Все в городе знали Марию. Честные и богобоязненные люди сторонились ее, матери спешили увести своих дочерей при ее приближении, зато ни один шумный праздник, ни одна веселая пирушка не проходили без нее, потому что Мария была в городе первой красавицей, и никто не умел так плясать, так весело смеяться и играть, как Мария.

Мария жила в довольстве, не размышляя о своей греховной жизни, проводя время в постоянных попойках и веселье.

Однажды, проходя по улицам города, Мария заметила, что народ толпами направляется на пристань. Она всегда шла туда, где было больше народу, так поступила и теперь.

На пристани Мария узнала, что в скором времени из Александрии отправляется на корабле много паломников в Иерусалим, чтобы прибыть туда на праздник Крестовоздвижения. «Туда едет много народу, – подумала Мария, – наверно, можно будет весело провести время; к тому же я посмотрю новые места. Отчего бы и мне не съездить в Иерусалим?» И она решила ехать.

Едва корабль отошел от берега, Мария уже нашла себе компанию, началось веселье, пили вино. Весь путь до Иерусалима для Марии прошел незаметно, и она радовалась, что предприняла эту поездку.

В Иерусалим паломники прибыли как раз в самый день праздника и тотчас же отправились в храм. Увлекаемая толпой и движимая любопытством, Мария тоже пошла в храм. Но едва вошла в притвор, как на нее повеяло чем-то чуждым и далеким, от чего сердце ее забилось сильнее.

В храме шла служба. В притвор едва доносилось стройное пение молитв, временами слышалось чтение священнослужителей. Затаив дыхание, с широко раскрытыми глазами, с напряженным вниманием стала Мария всматриваться и вслушиваться во все окружающее.

В храме было множество молящихся. Многие почти все время стояли на коленях, кладя земные поклоны. На лицах молящихся светилась тихая радость, и в то время, как они осеняли себя крестным знамением, уста их шептали молитву...

Словно что-то сжало сердце Марии, и душа ее встрепенулась. Вдруг вспомнилась ей ее суетная, греховная жизнь, полная порока и праздности, – жизнь, в которой не было никогда ни тишины, ни покоя, и Марии стало до боли жаль себя...

Нечаянно взор ее остановился на иконе Богоматери, и она увидела устремленный на нее чистый, кроткий взор Пресвятой Девы. Казалось, эти тихие, глубокие очи, полные ласковой грусти и печали, манили, ласкали и проникали в самую душу...

Не шевелясь, боясь вздохнуть, смотрела Мария на лик Богоматери. Буря клокотала в ее душе, и она чувствовала, как волнение утихает под кротким, любящим взором Девы Марии... Не сводя глаз с иконы, смотрела она пристально, и вдруг ей показалось, будто у святой Девы на глазах заблестели слезинки...

Не помня себя, Мария упала на колени...

– Прости!.. – как стон, вырвалось из ее груди, и она зарыдала...

С этих пор Мария оставила прежнюю жизнь. В полном уединении, среди самых тяжелых лишений, в бесплодной пустыне, семнадцать лет провела она в суровых подвигах, очищая и закаляя свою душу и искупая прежнюю греховную жизнь.

Н. Смоленский

Один крестьянин имел привычку к каждому слову прибавлять площадную брань. Однажды он пришел на сельский сход, где разбиралась жалоба обиженной жены на мужа.

Весь сход решил заступиться за обиженную женщину. Один Иван (так звали крестьянина) набросился на несчастную с руганью и скверными словами. Мужики стали урезонивать сквернослова.

– Побойся Бога, Иван! Здесь правое дело решается, сильный слабую поколотил, а ты – с бранью. Грязь грязью не смоешь... Смотри, Богу ответишь за гнилые слова, да и миру непочестно (непочетно) их слышать.

Но сквернослов и слушать ничего не хотел и еще сильнее стал ругаться. И вдруг язык его онемел, руки и ноги задрожали, лицо почернело, и он упал на землю... Через час приглашен был священник, но Иван был в бесчувственном состоянии. Только на третий день он пришел в сознание, стал плакать, как ребенок. При исповеди силился перекреститься, но не мог. Язык его, прежде столь отчетливо произносивший ругательства, теперь издавал только бессвязное мычание...