Равиль Бухарев
Сказ о спавшем на закате
Молил его инок по прозвищу Мышь:
– Одумайся, брате!
Грехов не замолишь
– тоски не заспишь,
не спи на закате...
Вечерню проспишь – не потрафишь отцам.
На то и обитель:
на зорях не спать наказал чернецам
Пафнутий-зиждитель.
На то и хандра, чтоб едуча была,
не спи на закате!
Из кельи ответила душная мгла:
– Так томно мне, брате.
При братии всей молвил пастырь честной:
– Одумайся, сыне!
В обитель ты взят с неизвестной виной
из грозной пустыни.
Пошто попираешь нам благость и тишь,
геенна сладка те?
Грехов не замолишь – вины не заспишь,
не спи на закате...
А коли была епитимья легка –
могу и жесточе!
Услышалось глухо из-под клобука:
– Так томно мне, отче.
Коль пагубной тяги не мог превозмочь –
в одной лишь рубахе
погнали его из обители прочь
топтаться во прахе.
Ни кров не блазнил, ни работа, ни хлеб,
ни лютые дали...
– О Господи, как на закате судеб
рвут сердце печали!
Склоняется дух мой, – и клонится плоть
на дикое ложе...
Мне в яви отчаянья не обороть,
так томно мне, Боже!
А солнце в закатном мелькало дыму,
как Ярое око.
– Не спи на закате, – был Голос ему, –
мне так одиноко
на сиром ветру, в суесловьях имен,
в слезах укоризны:
не спи – Я с тобой – на закате времен,
в пустыне отчизны.
1989,
Переделкино
* * *
Где мой труд, Господи, где мой дом?
Где мой сон, Господи, где мой сад?
Всё Тобой, Господи, – не трудом,
а трудом, Господи, – все не в лад.
Где мой труд, Господи, – у людей?
Что же мне – ни оклика, ни письма?
Как о людной родине ни радей,
грустно в одиночестве, и весьма.
Где мой труд, Господи, – у Тебя,
искрой счастья в пламени чудных сил?
На кресала жизнь мою истребя,
о другой бы милости не просил...
Так и есть, Господи, так и есть,
это рай, Господи, это ад,
как любовь, Господи, как болесть,
невпопад, Господи, невпопад.
6 декабря 1995
* * *
Господи, далеко и далёко
в трудных грезах и в чарах удачи
мнился мне черный хлеб – без попрека,
мнился мне ковш воды – без отдачи,
мнилась мне тишина – без подвоха,
мнилась мне вышина – без причастья,
мнилось мне, что поймут с полу-вздоха,
с полуслова и полу-несчастья...
Все далекое – как оно близко:
все, что мнилось, свершилось без плача,
только, что ни письмо – то отписка,
что ни опись – опять недостача,
что ни высь – то бывает и выше,
что ни труд – то бывает и больше,
что ни тишь – то бывает и тише,
что ни хлеб – то бывает и горше.
Ни прибавить уже, ни убавить,
ни пробиться уже, ни прибиться:
что ни честь – ничего не исправить,
что ни лесть – ничему не примнится,
что ни весть – все чудная тревога,
что ни есть – все Твое без разделу,
кроме боли – стыдиться былого,
кроме доли – не верить пределу,
кроме воли – у самого края
лжи и жизни, любви и упрека
мнить, что ляжет дорога вторая,
Господи, далеко и далёко...
9 декабря 1995
* * *
Вспять не бежит к истокам
даже простой ручей.
Произнесу с восторгом:
Господи, я ничей!
Отчизна ли снова станется,
чужбина ли впереди,
я сам себе иностранец,
прости меня, Господи.
И вновь, немоту отмыкав,
присваиваю права
Двунадесяти языков
запамятовать слова,
чтобы сказалось нечто
лютою, не святой,
кровоточащей речью
этою – а не той.
2000
* * *
Зряще меня в усталости
в изнеможенье жил,
Боже, пошли мне радости,
хоть и не заслужил,
чтоб с головой повинной
вспомнил, что я живой,
прежде, чем стану глиной,
листьями и травой.
Боже, пошли мне радости
светлой и задарма,
чтобы, пугаясь праздности,
я не искал ярма.
чтоб, не смиряя взора,
помнил, что тщетна смерть:
и в небесах – опора,
и под ногами – твердь.
Октябрь – ноябрь 2005.
Лондон
Ратники
Ввысь – по небесной стерне,
по бездорожью...
Сын мой погиб на войне
вымысла с ложью.
Был он печальник войны,
павший до срока
среди своих – без вины
и без упрека.
Вот и возносится он
в звездах просторов
выше всех ваших знамен,
воплей, укоров,
над золоченой главой
слезного храма,
где не избудет живой
грязи и срама.
...Огненный перистый свей,
облак закатный...
Это все наших кровей,
друг невозвратный!
Эта горючая даль –
наша до муки...
Боже, да разве не жаль
в правдах разлуки
осиротевшей земли,
жизни пропащей,
где-то в щемящей дали
мироточащей...
Ввысь – по горящей стерне,
неопалимо...
Сколько их в этой войне
павших незримо!
Боже, хоть ты сохрани,
к свету да примут!
Сраму не имут они.
Сраму не имут.
Ноябрь 2005,
Лондон