Андрей Ребров

Санкт-Петербург

Настоятелю Святогорского монастыря

Архимандриту Кенсорину

Вверх по ступеням лествицы просторной

Меня молитва тихо возвела,

Туда, где с тесной площади нагорной

Горе всхолмились храма купола.

Еще кромешны сельские низины,

Но высветляет знаменно заря

Поэту памятник, обитель Кенсорина...

Вознесена над миром благочинно

Святая Русь горой монастыря!

Здесь горизонт не застится лесами,

Покрыв свой дух молитвой – от грехов,

Отсюда проясневшими глазами

Зришь дол и небо пушкинских стихов.

Летит-ступает взор по Лукоморью –

Сквозь облака и псковские леса.

Монашеское, пушкинское взгорье

Углублено духовно в небеса!

Мне с тропинки сквозь кроны Сарова

Все видней его храмовый крест

И предзимняя щедрость небес.

Нищетой листвяного покрова

Богатеет ноябрьский лес.

Все студеней и хрупче рассветы,

Истонченные мытом ночей...

Все мне чудится – в пустыньке где-то

Серафимовым духом согретый

Просиял небесами ручей –

Сотаинник духовных очей.

Но уж вижу – за крестной главою:

На обитель грядут огневою

Полосой зоревые дожди...

И молитвой открылось в груди:

Десно – пустынька с криней живою,

Шую – тракт... А тропа впереди

Вдруг сокрылась под палой листвою,

Предоставив мне выбор пути.

* * *

Дымом и хвоею тянет из-под рам,–

Будто бы на облаке возлетает с ельником,

С белою оградою православный храм.

Раздышу молитвою изморозь оконную –

От простора белого – аж в глазах черно...

А в дали над речкою, над долиной звонною,

Как звезда Господняя, теплится окно...

Елочки завьюжены и сторожки заперты,

Тропка запорошена – никого на ней,

Только легким-легкие светятся у паперти

Два следа от Ангельских маленьких ступней.

Но запели певчие, сотворив знамения,

И запели сиверком зимние поля,–

Будто бы со знаменным и с метельным пением

Устремилась к Вышнему русская земля.

Застит ночь избяные зеницы,

Проясняя сердечный мой взор,

И трепещет душа, яко птица,

Воскриляясь на светлый простор.

Замурованы стужей оконца.

Разум – камень над гробом страстей.

Душу греет Сладчайшее солнце,

Губы шепчут: «Иисусе Христе...»

Движет тьму неприкаянный ветер,

Сыплет снеги, избу хороня.

Но, взлетев из бревенчатой клети,

Дух взывает: «Помилуй меня,

Грешного...» Углубляется слезно

Плотский взор до безбурных высот.

Над взвихренной юдолью морозной –

Чаю, вижу я Взбранный Восход.

* * *

И вспыхнул, солнцем налитой,

Как сочный плод в Раю растущий,

Соборный купол золотой.

Зовя к молитве люд окрестный,

Преображая новый день,

Он источает свет небесный,

Свою рассеивая тень.

Так и монах, рассвет встречая

В саду молитвенной любви,

Плодом Фаворским расточает

Грехи невольные свои.

И голубь реял крестоносно,

И шло служенье муравья...

Все было значимо и просто,

Как в вечной Книге Бытия.