Александр Кувакин

* * *

о. Владимиру

Высоко, в раю:

«Свят, свят, свят

Господь Саваоф.

Свят, свят, свят

во веки веков

Господь Саваоф.

Свят, свят, свят

во веки веков,

во веки веков

Господь Саваоф».

* * *

Грядет российский царь.

Он восстановит стадо –

Жизнь потечет как встарь.

Как встарь забьется сердце,

Как встарь очнется ум.

Откроется наследство,

Уляжется самум.

И белый, белый, белый

Ударит звездопад.

Из смелых самый смелый

Скомандует: «Назад!»

Назад – к святой свободе,

Назад – в открытый храм,

Назад – к своей природе,

К цветным и вещим снам.

Прозрел ослепший инок.

Глядит – издалека

Плывут, как будто льдины,

Грядущие века.

* * *

Иди. Смотри. И пой предельные слова,

Смиренные слова о глупом счастье личном,

О том, что дни цветут и вянут как трава.

Пой вечный русский крест –

молитву послушанья

Земле и небесам единственной мечты.

Тщету успеха пой и радость упованья –

Ту волю, что с небес для нас диктуешь Ты.

Смотри, как тает лед под сапогом свободы,

Какие сны несет поток из-подо льда.

Смотри, как на Восток уходят строем годы,

Как плачет им вослед прощально лебеда.

Смотри, как старый дом светлеет от молитвы,

Как созревает в нем грядущее вино.

Смотри, как меч навис острее, легче бритвы, –

От плевел мертвых дел он отделит зерно.

Иди сквозь строй невзгод, утрат, разлук, предательств

Туда, где брезжит свет сквозь узкие врата.

Иди, и не ищи счастливей обстоятельств –

Нет ига веселей несения креста.

Иди! В эпоху звезд ты редко был собою.

Иди! Родись! И стань навек самим собой.

Иди! Твой путь пролег небесною рекою.

Не опуская глаз, иди, смотри и пой.

* * *

Только с Пушкиным и Блоком,

Только с музыкой и светом

В дни, оставленные Богом,

Чувствую себя поэтом.

Над плененною Москвою,

Над желтеющей Россией

Черный день³¹ стоит конвоем

В убывающей, но силе.

Эти пашни, эти травы,

Эти нищенские песни

Видели: поток кровавый,

Вниз ползущий с Красной Пресни.

Слышали: молитвы шепот

Угасающих в изгнанье.

Горький, мертвый, русский опыт,

Что ж ты медлишь с покаяньем?

Что же медлишь, прибавляя

Крови, горя, слез и боли?

Слышать больше не желаю

Оправданий своеволья.

Видеть более не в силах

Это торжество разврата.

Братья! Не спастись в могилах.

Поле чести – брат за брата.

Сестры! Вспомните молитву

За бойцов. По их примеру

Строятся ряды на битву.

За Отечество и веру.

* * *

На распластанной в прахе земле.

Не выпытывай, что будет с нами.

Будет то, что таится во мгле.

Что там? Войны? Пожары? Восстанья?

Ложь друзей и объятья врагов?

Неизбежный мотив расставанья

С безполезным наследьем веков?

Слушай песню цветов простую,

Она соткана из молитв:

«Я по родине вечной тоскую,

О нездешнем сердце болит».

* * *

о. Василию

в Спасском храме старо-новом

полнит сердце – до краев,

и врачует – Словом.

К сердцу липнут страхи, суета,

мусор искушений и сомнений,

но безсмертной силою Креста,

Кровью причащений

восстает оно из забытья,

сна стряхнув истому,

и опять, как легкая ладья,

к сердцу мчит другому.

Сквозь туман слепой и русский быт,

сквозь воспоминанья коммунизма

сердце ко Престолу Благ летит –

на устах – девятая кафизма.

1994

* * *

Матушке Евстолии,

настоятельнице Никольского монастыря

в Переславле-Залесском

храмы, улицы, дома.

Милый друг!

Да где ж мы были?

Как мы не сошли с ума!

Оставался шаг до края:

крохи веры распродать

и в предощущенье «рая»

безпробудно загулять.

Но Спаситель не оставил –

попалил святым огнем,

все желания оплавил,

проливным обдал дождем,

покаянною слезою

душу русскую омыл,

чистой, утренней росою

новое благословил.

И росою, что есть силы

оттолкнувшись от зимы,

покачнулись и поплыли –

храмы, улицы и мы.

Май 1999

Самое сладкое – пост и молитва.

Самое горькое – Бога не знать.

Самое верное – с духами битва.

Самое зыбкое – духам внимать.

Мне говорят: «Что о чувствах не пишешь?»

«Что же, исправлюсь», – бросаю в ответ.

Самое-самое – дышишь не дышишь.

Самое-самое – жив или нет.

* * *

сохрани эту радость земную на множество лет,

эту легкость дыханья, в котором от края до края

горизонт оплывает – и брезжит московский рассвет.

Сохрани же, молю, неизбывность, молю, неизбежность

этих неотвратимых, нежданных, непрошеных встреч,

эту намертво вмерзшую в осень цветущую нежность,

эту танцем кружащую, взрывом грозящую речь.

Сохрани это тело, которому вовсе не больно

предаваться судьбе, от рожденья не знающей слов,

сохрани это сердце, которому дышится вольно

только здесь, в окруженье безкрайних полей и лесов.

Сохрани этот род, от которого ветвь винограда

беззащитно сильна на ветру непогоды земной,

эти древние камни родного престольного града,

что ее согревают в безсонницу песней ночной.

Сохрани это море, которое шепчет и плещет

колыбельную песню для той, о которой прошу,

сохрани этот берег соленый, язык этот вещий,

на котором ночами я этой молитвой дышу.