Этюды по иконографии Рождества Христова

I. Путешествие в Вифлеем

Евангельское повествование о рождестве Христа начинается рассказом о переписи и путешествии Иосифа с Богоматерью из Назарета в Вифлеем (Лк.2:4–6). Эти события рано нашли себе выражение и в поэзии, и в искусстве, но не в равной степени: древняя иконография их небогата памятниками (см. у Н. В. Покровского: Евангелие в памятниках иконографии Спб. 1892 г., стр. 46–7), и памятники эти не представляют большого разнообразия и возбуждающих любознательность особенностей ¹. Не то в литературе: не говоря о древнейших общеизвестных апокрифах, уже в VI веке существовала легенда об этом путешествии, приуроченная к одному камню на третьей миле от Иерусалима по дороге в Вифлеем; доехав до него, Богоматерь сошла с ослицы, села на камень и потом благословила его ².

Через 6 веков Даниил Паломник видел на том же пути камень и нашел легенду о нем развившуюся: ״а оттуду (от гроба Рахили) верста одна до места, идеже ссела с осляти св. Богородица, понуди бо ее сущее в утробе ее, егда хотяше изыти. И ту есть камень велик; на том камени опочивала св. Богородица, как с осляти сседши; и от того камени вставши шла пешь до вертепа святого» и т. д. ³

Прошло еще четыре с половиною столетия, и легенда не забыта, но пострадала от времени: место ее приурочения несколько иное и обстановка ее начинает стираться. Василий Позняков, путешествовавший по Св. Земле между 1558 –1561 гг. ⁴, пишет: ״На той же дороге от Иерусалима, не доходя места Ильи Пророка, стоит древо маслина и до сегодня зелено, а сказывают: Егда изыде Богородица непраздна в Вифлиом родити Господа нашего I. X. и от труда изнеможе и опочину под тем древом маслиною, а то дерево и поныне зелено». Тоже дословно повторено у так наз. Трифона Коробейников⁵, который пользовался, как известно, огромной популярностью.

Если сопоставить это опочивание Богоматери с тем пророческим видением о двух народах, которое имела она во время этого путешествия, то всякому невольно придет на память знаменитый Сон Богородицы, столь распространенный и в народной словесности⁶ нашей, и в позднейшей письменности. Его литературную историю и источник исследовал акад. А. Н. Веселовский⁷, и в первой выяснил несколько очень важных пунктов, а относительно источника он и сам едва-ли доволен результатом своей работы; а именно он полагает, что в народном сознании успение (dormitio) превратилось в сон, а так как одна из редакций апокрифа об Успении (Transitus Магиае А. Tischen–dorf, Apoc. Apocr., стр. 113 и след.) начинается с краткого диалога между Христом и Богоматерью о судьбе последней и так как в Сне диалог оканчивается именно указанием на обстоятельства успения, то Сон и следует считать возникшим из этой редакции апокрифа. Но, во–1-х, вышеуказанная ред. одна из позднейших⁸ и принадлежит перу западного книжника; во-2-х, в стихе о Сне на первом плане стоит судьба самого Спасителя, а не Богородицы, а в 3^–х, что всего важнее, трудно предположить, чтобы столь распространенное сказание, как апокриф об Успении, к тому же закрепленное в иконографии, могло по недоразумению измениться так существенно, что смерть обратилась в пророческий сон.

Этот пророческий сон, обнимающий всю земную жизнь Христа, начиная с его рождения и пеленания при участии бабушки Соломен (Безс., № 610), в первоначальном стихе, так же как и в его литературном источнике, очевидно, предшествовал Рождеству Христову; только этим и можно объяснить, что в одном из лучших вариантов (Безс., № 605), услышав сон своей матери,

Проречил Христос Сам в утробы.

Иначе откуда бы пришла певцу странная идея обратить одного из говорящих в нарождённого младенца?

Так как за этим сном произошло безболезненное рождение Христа, то вполне понятно, почему воспоминание о нем отразилось в народных заговорах ״при родах и над новорожденным⁹, и почему литературному пересказу его приписывается особенная сила «при трудных родах» (Терещенко, Быт.6:71).

Итак, время этого вещего сна – непосредственно перед Рождеством Христа, а место его также ясно указывается духовным стихом. Богородица почивает «в горах, во пещерах», «на той горе на Ертепе», «во граде в Вифлееме» «Во святой горе да во вертепе». В одном варианте (Безс., 618):

Шла матушка Мария Из города Русалима,

Шла она – приустала,

Приуставши она приуснула.

В нескольких вариантах (Безс., 609, 610, 619) она почивает:

Во городе Иерусалиме Во божьей во церкви

В олтаре на престоле.

Иногда же (611, 612) «во олтаре за престолом»; иногда, наконец (613–616), место сна ее переносится по настоящему ее пребыванию – в рай. Можно-ли сомневаться в том, что вертеп, Вифлеем и дорога к нему представляют первоначальную редакцию, а алтарь и рай – позднейшую порчу?

Итак, время, место и основной сюжет стиха–сон Богородицы найдены в легенде которая ходила по рукам при Данииле Паломнике. Мы не имеем этой легенды, но перед нами ее потомки: русский стих и найденная акад. Веселовским в рукоп. XIV в. итальянская песня, начинающаяся словами: «Сидела мать Мария на мраморном камне». С другой стороны, не трудно указать и ее ближайшего предка; для этого нам послужит одна мелкая черта, но доказательная именно в силу своей незначительности; припомним, что камень отдохновения Богородицы по Феодосию находится tertio milliario. В Протоевангелии, при описании путешествия в Вифлеем сказано: ϰαὶ ἤγγισαν (Иосиф, Мария и спутник их) ἐπὶ μιλίων τριῶν¹⁰ и затем следует видение Богородицы. Положим, что у Феодосия отсчитаны три мили от Иерусалима, а в Протоевангелии – от Hазаpета но подобные вещи смешиваются даже без всякого участия фантазии. Сопоставление можно продолжать и далее: видение Богоматери делает ее сперва στυγνήν (дряхлу в слав, пер.) а потом γελῶσαν (смеющуся); соответственно этомy, видение сна Богородицы изображает сперва страсти Христовы и страдания Его матери, а потом славу Его и награду Богородице. Толкование о двух народах в Протоевангелии не осмыслено и имеет вид вставки; а у Псевдоматфея мы, очевидно, имеем позднейшее осмысливающее распространение.

Что касается до указанной акад. Веселовским редакции апокрифа об Успении, весьма возможно, что она в связи с легендой, послужившей источником Сна Богородицы, но только таким образом, что эта легенда в одном из своих изводов повлияла на превращение молитвы Богоматери в диалог ея с Христом и на помещение этого диалога в самом начале сказания ¹¹.

Любопытный отзвук сказания о камне Богородицы мы находим в малорусском казанье на Р. Хр., которое приводит проф. Сумцов¹² по Калитовскому: рассказав по Протоевангелию о путешествии в Вифлеем и о том, как Иосиф помог Богородице сойти с осла, проповедник говорит, что Богородица ступила на камень, лежавший у дороги, большой и плоский, и ноги ее погрузились в камень, «яко у тесто; познал бо и камень безумный на себе творца своего… И ту до днесь лежит той камень, а в нем стопи ног пр. Богородицы, и там теперь опочивок странным и из-под того камня истекла керныця пречудная, и вода ее есть бела, яко млеко, и сладка яко мед».

Камень отдохновения Богородицы близ Вифлеема мы встречаем и в старо-французской поэме, которая дошла до нас во многих редакциях и переделках. В рукоп. Нац. библ., № 1.533 (XIII в.), Иосиф и Мария ״при входе в город оба отдохнули на белом камне»¹³. Затем Иосиф уходит в Вифлеем искать убежища, а его ״дама» ожидает его на вышеуказанном камне; но он возвратился ни с чем: город переполнен. так как «король созвал туда своих людей, чтоб держать парламент»¹⁴. Тогда Иосиф и Богоматерь отправляются вместе и встречают богатого человека с безрукой дочерью, которые и соглашаются дать им приют в своем доме (по роману о св. Фануэле они встретили калеку-девушку Анастасию, которая общается поговорить с отцом; последний сперва отказывает в виду того, что дом его наполнен рыцарями; по потом соглашается уступить конюшню; по Гренобльской рукоп., изложенной Боннаром¹⁵, отец Анастасии вовсе не появляется на сцене).

Это искание убежища, источником которого, без сомнения, послужили слова Евангелия: διότι oὐϰ ἦν αὐτοις τοπος ἐν τῷ ϰαταλύματι (Luc., 2, 7; в апокрифах и у Епифания P. X. происходит в пещере на пути в Вифлеем), сильно выражено в западной поэзии, как искусственной, так и народной. В памятниках письменности мы можем следить за его постепенным развитием.

В латинском рифмованном Житии Богородицы мы читаем:

Ст. 1728:

Noctis erat medium cum Bethlehen venerunt,

Tum ipsis vie comites plurimi fnerunt,

Edictum quia Cæsaris compulit, ut irent,

Illuc de provincia cuncti convenirent.

И ниже: 1740

Quoddam diversorium vacuum intrabat Maria, quod de celo lux mox illuminabat¹⁶.

В прозаических Narrationes гиссенской рукоп. XIII–XIV в.¹⁷, стоящих в ближайшей литературной связи с рифмованным житием, мы читаем: Et quia hora pariendi advenerat et secundum Cris (ostomum) propter multitudinem eorum qui causa faciende professionis convenerant, non invenerunt ibi domum hospitalem, sed illa nocte manserunt in diversorio… Ibi ergo hospitata fuit virgo Maria et Joseph, sive ideo ut dictum est, sive quia pauperes erant, sive quia tarde venerant. Erat autem ita artum vel forte aliis repletum, ut non haberent locum nisi artissimum. В Leg. Aur. Якова de Voragine сказано: Cum igitur ambo Bethlehen venissent et quia pauperes erant et quia omnia hospitia alii, qui propter hoc ipsum venerant, occupaverant, nullum hospitium habere potuerunt, deverterunt ergo in communi transitu, qui… erat inter duas domos, operimentum habens qui deversorium dicitur и т. д.¹⁸.

Краски несравненно гуще в драматических изображениях Рождества: в «Mystère de la Passion» Гребана (конец первой половины XV века)¹⁹, искание убежища в Вифлееме занимает около 150 стихов (4463 и след.); заняты им одновременно и Иосиф, и Элиохим, являющийся здесь спутником св. семейства; последний заявляет, что он никогда в жизни не видал такой массы народа (4481 ст.); в этих поисках проходит значительная часть ночи (4496); один из хозяев (hostelain) грубо заявляет, что дом его не госпиталь, что это помещение для рыцарей а не для таких бедняков (4528 и след.); наконец, им указывают место под старым навесом (ung vieil appentis, ст. 4572).

В Гессенском представлении P. X. (XV–XVI в.) Иосиф ведет довольно продолжительные переговоры с грубым гостинником Арнольдом и более деликатным домовладельцем Цульрихом (Czulrich); когда его просьба отвергнута последним, он предлагает Богородице поместиться «в общем доме», откуда их никто не выгонит²⁰.

Переходим к народной поэзии. Тирабоски²¹ приводит длинную и драматичную бергамасскую песню о том, как Богородица ищет себе помещения (ѵо a cercarmi di logia, говорит она Иосифу); по дороге ее мучит жажда. Иосиф утешает ее, что они найдут источник; слова его исполняются, и Мадонна может пить, сколько хочет; когда она наклонялась, вода поднималась; когда она поднималась, вода опускалась²². Богородица спрашивает источник, не делает-ли она ему какого-нибудь зла? «Нет, нет, Дева Мария, пей воду, сколько хочешь»²³. Богородицу мучит голод, и на дороге оказывается яблоня. Богородицу клонит сон²⁴, и на дороге оказывается хижина. В полночь проснулась Богородица, и тогда совершилось Р. X.

Нельзя при этом не вспомнить чудесного удовлетворения голода и жажды Мариам в мусульманских сказаниях²⁵; там, правда, это происходит после Р. X. и служит, по всей вероятности, отголоском апокрифического сказания о путешествии в Египет, но в народном представлении эти два путешествия смешиваются очень часто. Питре²⁶ говорит, что в некоторых деревнях Сицилии разыгрывается такая сцена: св. Семейство (Иосиф с длинным процветшим жезлом, Maria и Младенец с крестом в руках), прогнанное от многих дверей, заходит в гостиницу; его выгоняют оттуда, когда появляются богатые путешественники; потом, как бы раскаявшись, его снова усаживают за стол и угощают.

Еще очевидней отражение бегства в Египет в представлении на день св. Иосифа в Поджореале²⁷: когда св. семейство находится вне деревни, являются 4–5 разбойников с ружьями и кричат: «на землю!» С небеси спускается ангел и защищает св. путников. Тогда подходит «незнакомец» и, расспросивши об именах, радостно ведет их угощать в свой дом.

Что представление о странствовании св. семейства в Италии явление стародавнее, доказывает Салимбене (XIII в.), который имел такое видение: в бурге св. Михаила в Пизе из дома в дом бродили св. Иосиф, Дева Мария и младенец Иисус, сбирая хлеб в корзинку²⁸.

Столь широкое развитие занимающего нас сюжета в поэзии, естественно, должно было отразиться в позднейших памятниках живописи. Вот как, напр., его воспроизвел миниатюрист рукой. Нац. библиотеки, fr. № 9561²⁹.

Даровитый художник очень удачно выразил переполнение Вифлеема, изобразив толпу народа внутри его стен, трех путников, направляющихся в его ворота, одного всадника, из них выезжающего, и одного человека, развьючивающего осла, по-видимому, вне города. Ангелы, из которых два витают над Богоматерью и Иосифом а один стоит коленопреклоненный над пещеpой, указывают, очевидно, на такую версию рассказа, по которой Богородицу во время

Р. X. ангелы

circumsteterunt

Et ei cum laudibus obstetricaverunt³⁰;

но положение Девы Марии и Иосифа, указывающего на пещеру и на осла и быка, очевидно, не ему принадлежащих³¹, имеют в виду не такое предание, по которому Иосиф привел осла и быка et соnstruxit eis presepe ut potuit³², а такое, по которому rustici cum ad forum veniebant, animalia sua ibidem ligabant et ideo praesepe ibi construetum erat (Leg. Aur., 41)³³.

Любопытна книга в руках Богоматери, сближающая художника с иллюминатором монаха Иакова, и пещера, чуждая западному преданию и возможная только в Италии, под влиянием Византии; но о ней скажем в другом месте.

При тех данных, которые находятся в моем распоряжении, я не решаюсь сблизить с вышеуказанным исканием убежища в Вифлееме 50-ую руну Калевалы, где рассказывается, как Марьятта при своих родовых муках не может найти убежища ни у отца с матерью, ни у злобной жены Руотуса (Ирода)³⁴, тем более, что эта руна оказывается композицией собирателя Л е н р о т а, хотя и составленной им из элементов народных³⁵, и что рассказ о рождении Христа от дикой ягоды перенесен на него с Вейнемейнена: страдания девы, матери героя, и гонения, на нее воздвигаемые, есть общее место, встречающееся независимо в сказаниях многих народов³⁶. Но самая обстановка разрешения Марьятты от бремени и участие при этом коня, который нагревает своим дыханием хлев³⁷, несомненно, в связи с иконографией Р. Хр. Из христианского же искаженного предания взят рассказ китайского историка Ма-туан-лин о служанке царя северных варваров, сын которой, безмужно зачатый³⁸, но повелению царя брошен в свиной хлев; но животные согревают новорожденного своим дыханием. После этого его заключают в конюшню, но и лошади оказывают ему такую же услугу. Впоследствии царь пытается убить его другим способом; но чудный ребенок спасается бегством, совершает многие подвиги (между прочим, подобно Федору Тирону нашего духовного стиха, переправляется с одного берега на другой по соединившимся черепахам и рыбам) и основывает новое царство.

Так народная фантазия разукрасила повествовавие св. Евангелия.