Свияжская схи-игуменья Анна

(Память 28 сентября)

Игуменья Апфия, в миру Анна Константиновна Юмина, родилась в 1846 году в селе Юськах, Сарапульского уезда, Вятской губернии. Отец ее Константин Андреевич был скромным сельским священником. Мать Марья Ивановна недолго разделяла нелегкую долю своего мужа. В 1854 году о. Константин скончался, оставив без всяких средств к существованию матушку Марью с малолетними детьми, из которых дочери Анне было только 8 лет. Таким образом, сиротка Анна с детства разделяла тяжелое горе матери и своих малолетних сестер и брата Василия, состоящего ныне псаломщиком в с. Никулицком, Вятской епархии, а сестры Елизавета и Вера живут в с Шаранге, занимаясь просфоропечением.

Жизнь матери во вдовстве до глубокой старости (сконч. 1892 г.) и сестер в сиротстве было нелегким подвигом и испытанием. Сирота Анюта избрала себе добровольный подвиг – иноческий. Выучившись в доме родителей читать и писать, с самого детства она лелеяла мысль поступить в монастырь, где можно свободнее молиться и духовно развиваться. Но любящая мать не соглашалась отпустить от себя малолетнюю дочь и держала ее при себе, не препятствуя, однако, развиваться в ней наклонностям к иноческой жизни. Только, когда дочери Анне исполнилось 21 год, и мать заметила, что у дочери вполне сложились убеждения, благословила ее сходить в Киев и др. русские святые места помолиться. Это было в 1868 году.

Во время путешествия по святым местам у девушки Анны явилась окончательная решимость поступить в монастырь, но в какой, того она сама не знала и оставалась в глубоком раздумье. На обратном пути юная паломница вместе с товарками по путешествию зашла в Макарьевскую пустынь близ г. Свияжска. Здесь она встретилась с начавшим (1862 г.) свой иноческий подвиг Николаем Васильевичем Хрисогоновым, в иночестве Нилом, строгим подвижником и разумным советником. Ему девица Анна поведала свое искреннее желание поступить в монастырь и просила указать этот монастырь. Николай Васильевич указал ей ближайший Свяижский Иоанно-Предтеченский монастырь, в котором она поместилась в 1868 году и оставалась до своей кончины.

Николай Васильевич, принявший пострижение в Макарьевской пустыни в 1876 году 18 декабря с именем Нила, был постоянным руководителем и наставником послушницы Анны; он, как любящий отец, не только руководил ею, но и материально помогал бедной сироте, не имевшей копейки денег. Умея различать людей, покойный о. Нил сразу заметил искреннюю настроенность и природные дарования новой послушницы и постарался развить их на благо ее самой и той обители, в которую она поступила. Послушница Анна оказалась достойной ученицей достойнейшего учителя. Воспроизведя духовный образ покойной, нельзя, хотя кратко, не вспомнить ее духовного отца.

О. Нил, в мире Н.В. Хрисогонов, сын священника Казанской епархии, по выходе из первых классов семинарии, поступил на службу в Казанскую Казенную Палату; оставаясь холостым, он вел уединенную и воздержанную жизнь: будучи бескорыстным, но экономным, он слыл на лучшем счету у начальства, но оставил службу совсем нестарым – 35 лет от роду.

Оставив службу, Н.В. повел совершенно уединенную жизнь, пока не надумал путешествовать по святым местам, сначала по Росси, а затем побывал в Иерусалиме. Италии и Афоне, который так ему понравился, что он намеревался навсегда остаться там, но Афонская братия внушила ему подвиг – собирать пожертвования на Афон. Много тысяч прошло через руки Николая Васильевича на Афон. Поступив в Макарьевскую пустынь, напоминавшую собой Св. Афон, он начал сбор пожертвований на достройку каменного храма в обители; затем его благотворительный подвиг был направлен на сбор пожертвований в пользу бедных монастырей и особенно в пользу бедных вдов и сирот духовного звания, призреваемых Казанским попечительством. В подвиге благотворительных сборов протекла вся жизнь бескорыстного иеромонаха Нила почти до самой кончины в 1896 г. 3 июня, 73 лет от роду. Не десятки, а сотни тысяч благотворительных денег прошло чрез руки о. Нила, лично остававшегося «нищетой богатым». К этому бедняку, неизменно ходившему в позеленевшей от солнца и непогоды дешевой шерстяной ряске, прикрывавшей зимой ватное полукафтанье, обращались за помощью нуждающиеся жители Казани, Свияжска, крестьяне окрестных сел и др. Он давал только убедившись в действительной нищете просителей: одним помогал единовременно, другим ежегодно. О. Нила знали в Москве, Астрахани, Уфе, Симбирске и др. местах. Тысячи имен благотворителей были записаны в памятных книжках о. Нила ходившего в последнее время и по селам, где в праздничные дни говорил поучения в храмах. О. Нил всюду был желанным гостем и не потому только, что шел собирать не доброе дело и давал нуждающимся людям, а прежде всего потому, что в лице скромного и доброго инока скрывалась великая нравственная сила. Он был строгий постник, страннолюбив, благочестив, кроток, обходителен, услужлив, благотворителен и учителен. Его келью в Макарьевской обители посещали люди различных сословий и состояний и некоторые из них после первого посещения о. Нила навсегда оставались его друзьями. Речь о. Нила была тихая, мерная, убедительная, постоянно основанная и подкрепляемая текстами Св. Писания, изречениями из творений св. отцов и примерами из житий святых. Он то ободрял упавшим духом, то примерял ссорящихся, то делил горе ближнего, часто становясь на колени вместе с ним пред образом и присоединяя свою теплую молитву к молитве обездоленного и кающегося. Предметами его наставления были самые разнообразные вопросы. Особенно он любил беседовать о мире в семье, милосердии к ближним и уповании на Бога. Все свободное время о. Нил посвящал молитве, чтению свящ. Писания, святоотеческих творений, житий святых, назидательных книг и т.п.

Таков был наставник в духовной и житейской мудрости сначала послушницы Анны, а затем монахини Апфии.

Двадцать два года девица Анна прожила в Свияжской обители в качестве послушницы, проходя различные послушания и состоя клиросной певчей со времени поступления в монастырь по 1889 год, когда была назначена казначеей монастыря. Предоставление такой высокой монастырской должности послушнице Анне до пострижения и в сравнительно молодых летах всецело объясняется выдающимися способностями и достоинствами ее. Прослужив около года казначеей, 6 октября, 1890 года она, с именем Апфии, была пострижена настоятелем Свияжского Успенского монастыря архимандритом Вениамином. Чрез три года, в 1893 г., она была избрана настоятельницей Иоанно-Предтеченского монастыря. А в следующем 1894 году 1 мая возведена в сан игуменьи.

Игуменья Апфия была выдающейся начальницей и настоятельницей старинной обители, которой она посвятила все свои способности и мысли и которая, в свою очередь, сделалась для нее второй родиной и приютила ее – сироту навеки.

Двадцати пяти лет, прожитых покойной в Свияжской обители до определения в настоятельницы, было слишком достаточно для того, чтобы ей сжиться с монастырем, узнать внешнюю и внутреннюю жизнь обители и понять все ее нужды. Поняв эти нужды, она употребила все усилия, чтобы удовлетворить им.

В бытность казначеей матушка Апфия потрудилась при капитальном ремонте двухэтажных корпусов настоятельского и общежительного, из которых первый был расширен и обложен кирпичом в 1899 году, а второй обложен кирпичом в 1892 г.; в 1890 г. усердием баронессы А.Н. Жомини на юго-восточной стороне монастыря выстроено двухэтажное каменное здание для трапезы. При трапезе устроена хлебня, просфорня и отведено помещение для нескольких келий, вследствие тесноты общежительных корпусов. Казначея Апфия положительно не знала себе отдыха при этой работе, которая являлась удовлетворением существеннейшей потребности обители.

С принятием настоятельства в монастыре для покойной наступила пора самой разносторонней и кипучей деятельности. Матушка-игуменья не только знала. Но и не мечтала об отдыхе, и, как будто, для нее не существовало естественного утомления: она всюду была сама и все знала непосредственно. Настоятельство ее в монастыре можно назвать самым трудным временем для самой покойной, но счастливым для обители.

Строительная деятельность матушки Апфии прекратилась вместе с ее жизнью. Заботами ее в 1896 году в северо-западной стороне монастыря построен новый двухэтажный деревянный общежительных корпус с каменным подвалом; в юго-западном углу, близ скотного двора, в 1897 году построен деревянный флигель для скотниц, в ее же настоятельство построено еще три небольших флигеля для сестер, число которых с каждым годом увеличивалось.

С увеличением числа сестер все более и более чувствовалась нужда в «доме Божием», где бы монашествующие и миряне могли едиными усты и единым сердцем славить Бога. Два тесных монастырских храма в великие праздники, особенно при стечении богомольцев, далеко не вмещали всех желающих помолиться за богослужением. Все, начиная с матушки-игуменьи и кончая младшей послушницей-белицей, мечтали о просторном храме. Недостаток материальных средств и неотложные нужды монастыря заставляли год за годом откладывать трудное дело. Приступать к великому делу без определенных и достаточных средств было опасно. Только покойная игуменья Апфия, надеясь на помощь Божию, препод. Сергия, древний чудотворный образ которого находится в обители, и на добрых людей, решилась на трудное и святое предприятие. Имея в распоряжении совсем незначительную сумму, она в 1897 г. испросила у покойного архиепископа Владимира благословение на постройку нового трехпрестольного каменного храма в честь Божией Матери «Всех скорбящих Радости». Быстро началась заготовка материала и предварительные работы при самом живейшем участии игуменьи-строительницы. 17 мая 1898 г. храм был заложен, а чрез три года вчерне был уже готов.

Надежды на помощь свыше и добрых людей не посрамили игуменьи-строительницы: поступали и крупные, и мелкие пожертвования на постройку храма. Ныне остается поставить только иконостас, иконы для которой уже почти написаны, по заказу покойной. По внешнему изяществу новый монастырский храм может быть назван одним из лучших, если ни самым лучшим храмом всего Поволжья. Расходы по постройке его в настоящее время приближаются к 100,000 рублям.

Но неисповедимы пути Промысла Божия… Основательнице и строительнице храма, который, можно сказать, был целью ее жизни, не суждено помолиться в нем вместе с своими сотрудницами и благотворителями. За то воздвигнутый храм, в точном смысле слова, явился памятником над его строительницей, погребенной в склепе под ним. О ней первой, хотя и за упокой, начали уже возноситься молитвы в новом храме, сделавшемся священным для обители ранее освящения, так как под ним нашла себе «вечный покой» та которая не знала покоя на земле в трудах и заботах об обители не только матушкой, но и матерью.

Покойная игуменья Апфия, подобно своему наставнику о. Нилу, умела находить благотворителей для обители. В 1896 г. А.И. Куликов пожертвовал монастырю постройки с усадьбой, находящейся против св. врат, вне монастырской стены. В этом помещении покойная устроила странноприимный дом, где бы могли найти себе приют богомольцы и странники. Случается, что тут по неделям живут больные и расслабленные, приезжающие в обитель поклониться чудотворному образу препод. Сергия, находя самый внимательный уход со стороны сестер обители.

В 1902 году благотворительница, дочь коллежского ассесора, Н.И. Иванова, пожертвовала монастырю двухэтажный дом с надворными постройками, находящийся на Университетской улице в г. Казани. В пожертвованном доме покойная матушка устроила монастырское подворье и тем самым избавила себя и сестер от печальной необходимости скитаться по городу и искать отдыха и ночлега в домах добрых людей или даже в гостиницах и на постоялых дворах во время приезда в Казань по монастырским делам. На новом монастырском подворье течет трудовая жизнь: тут устроена просфорня.

Получая щедрые и скромные жертвы на нужды обители, матушка Апфия тотчас употребляла их на дело. Каждая жертва у нее имела свое назначение и не тратилась на другое дело. Она, подобно своему наставнику, не обременяла жертвователей просьбами, напротив, когда видела нужду у своего прежнего благодетеля, сама, чем могла, помогала ему. Всегда ласковая и спокойная, она была желанной посетительницей многих семейств в г. Казани. Она очень радовалась, когда находила новых добровольных жертвователей, и, нужно прибавить, она умела располагать жертвователей тем, что в скромных ее разговорах о нуждах обители слышалось только одна правда, без всяких жалоб на людскую несправедливость: у нее все люди были добрыми. Она не знала, что такое собственная нужда и обогащение. Получив в личный дар, несла подарок туда, где он нужнее; частые подарки, в виде конфеток и пирожных, она несла туда, где есть дети. Покойная не отказывалась от добровольных жертв, в каком бы виде они ни поступали, и всегда находила им место, весьма часто вне монастыря; многое она отдавала на нужды приходских сельских церквей. Покойная записывала в особые памятные тетради имена всех своих жертвователей, иногда и всех ближайших их родственников, с указанием места жительства, звания, семейного положения, рода занятий и краткой биографии. Эти тетради и записи служили матушке личным помянником жертвователей, о которых молились не только в монастырском храме, но о которых молилась и сама покойная, проводя целые ночи в келейной молитве. В случае надобности по этим записям, она знала, к кому обратиться за советом в своей разнообразной деятельности.

Принимая жертвы, покойная всегда оплачивала личный труд каждого, часто повторяя: «трудивыйся, да ясть», и что «достоин делатель мзды своея». Эти великие – Евангельское и апостольское – правила покойная настоятельница старалась проводить в монастырском общежитии и неуклонно проводила их в жизнь и деятельность сестер. Она принимала все меры к тому, чтобы управляемая ею обитель, сохраняя характер строго общежития, являлась вместе с тем приютом и домом трудолюбия для всех обездоленных и одиноких. К своему утешению, она вполне достигла этого в своем самом многолюдном из всех казанских женских монастырей (до 400 сестер). Все способные к труду знали свое дело, а сама матушка знала, кому поручить какое дело, или, послушание. В самой обители, на подворье в Казани, а летом на огородах, скотных дворах и монастырских полях шла трудовая жизнь сестер, исполнявших самые трудные работы.

Вся многочисленные жилые и нежилые монастырские постройки и помещения, внутри и вне монастырской стены, тщательно охранялись заботливой рукой покойной матушки. Вместе с трудящимися сестрами. Нечего говорить о храмах: в них, несмотря на тесноту и ветхость зданий, соблюдалась образцовая чистота, да и самый монастырский двор, несмотря на постоянные постройки и ремонты. Содержался в порядке, так как всюду заглядывал глаз самой настоятельницы, бывшей для всех образцом порядка и аккуратности.

Труженица матушка при постоянных хлопотах заботилась не об одной пище телесной, но также и о пище, пребывающей в жизнь вечную (Иоан. 6, 27). Того же требовала она от своих духовных сестер и дочерей; она требовала, чтобы все они в молитве, послушании и труде соделывали свое спасение. Покойная сама тверда помнила и другим напоминала, что молитва и труд, успокоивая душу, отгоняют все дурные помыслы. Кто близко жил с матушкой, тот хорошо знает, как сама она трудилась и молилась до полнейшего утомления: день она проводила в труде, поездках и беседах с посетителями, а ночь – в молитве. Ее настоятельские кельи редко были свободны от посетителей. Случалось, что во всех настоятельских комнатах сидели посетители из широкого круга ее знакомых, благотворителей и людей, явившихся по делу. Одновременно она успевала всех принять и со всеми побеседовать: с подрядчиками и мастерами она вела деловые разговоры, других ободряла в несчастьях и давала советы, третьих принимала, как знакомых. Покойная не любила многословия; советы и наставления ее были кратки, но разумны, а главное жизненны. Наставления ее учителя о. Нила, опыт лично пережитого и наблюдения над людьми разных званий, состояний, занятий и возрастов умудрили покойную и подсказывали ей то, что нужно сразу сказать каждому и про каждого. Пред гробом ее свящ. Села Моркваш о. Сергий Милонов в трогательной речи прерывающимся от слез голосом, воспомянув заботы усопшей о благоустройстве приходской церкви в с. Морквашах, благодарил ее за тот богатый опыт духовной жизни, которым матушка делилась с ним. Земным поклоном пред гробом ее благодарил о. Сергий почившую за ее благодеяния. Эти поклоны и голос благодарного священника можно назвать общими от лица весьма многих, с которыми матушка делилась опытом своей духовной жизни.

Небольшая ростом, с умными и живыми глазами, вдумчивым и приветливым лицом, с кротким взором, с задушевной, спокойной, краткой, сдержанной и простою речью, с чистым, совсем не старческим, голосом, простая в обращении и одежде, с медленной, но твердой походкой. Покойная матушка-игуменья не отличалась цветущим физическим здоровьем; напротив, она высматривала несколько утомленной, особенно в последние годы своей кипучей деятельности в качестве настоятельницы. Но как и не утомиться женщине, отличавшейся трудолюбием, не знавшей полного отдыха при строгом воздержании в отношении пищи и сна! Питалась она всегда слишком умеренно и тем самым. Кажется, окончательно надломила свое здоровье. Краткий, нередко неспокойный, сон под напором глубоких дум и молитвенного настроения, мало ободрял истомленное тело. Многие, знавшие покойную и принимавшие ее у себя на домах. Вероятно. Имели возможность видеть, как она после беседы или даже во время разговора, как бы забывалась, закрыв глаза, не будучи в состоянии перенести естественного физического переутомления.

Но в слабом теле всегда жил великий и бодрый дух настоятельницы, обладавшей выдающимися административными способностями. Строгая к себе, она требовала. Чтобы все сестры несли безропотно тот крест и иноческий подвиг, которые сами добровольно избрали. Поступки сестер, несогласные с правилами монашеской жизни и монастырского общежития, всегда глубоко печалили матушку. Но она была счастлива тем, что сестры не позволяли себе в этом отношения огорчать своей матушки. Которая, зная немощи человеческой природы, умела снисходить к немощам инокинь и относилась к сестрам милостиво – по-матерински. При больных она была первой посетительницей и утешительницей. За то все сестры любили ее и оплакивали ее кончину, как кончину родной и дорогой матери.

Еще задолго до смерти матушки было пролито много слез сестрами. Покойная почувствовала болезнь с января месяца 1906 года. Болезнь, на первых порах не внушала опасения, но с июня среди сестер стали распространятся слухи. Что матушка опасно больна, а затем все заговорили, что она больна безнадежно. Всем друзьям и почитателям больной матушки все же не верилось, что развязка близка. Меньше всего это беспокоило опасно больную. Она продолжала молиться и работать на пользу обители. Совершенно забывая свои немощи, даже тогда, когда ей необходим был полон покой. Тяжелая болезнь – рак желудка – совершенно истощила ее, но не убила бодрости духа до самого последнего вздоха. Медицина положительно отказалась помогать больной, но она и не думала лечить тело, а лечила душу, причащаясь Св. Таин очень часто, а затем даже ежедневно. Для бренного тела она давно искала место покоя; но таила в себе мысль и заветное желание найти и устроить это место упокоения близ памятника, который успела поставить себе в ограде обители, в которой подвизалась 37 лет, возглавив крестом величественный собор. По своей всегдашней скромности, матушка не осмеливалась высказать своих заветных желаний. Но за нее их высказали другие.

Во время своего пребывания в г. Свияжске (21–24 июля) Высокопреосвя. Димитрий посетил и Свияжский женский Иоанно-Предтеченский монастырь. Величественный монастырский каменный трехпрестольный храм, составляющий красу всего г. Свияжска, поразил архипастыря. Узнав, что храм с первого камня воздвигнут стараниями достопочтенной игуменьи Апфии, владыка раскрыл заветные мечты строительницы, указав посохом место, где было-бы пристойно сложить ей свои кости. Живо забилось горячее, но уже больное сердце строительницы. Лучшей награды для нее не могло быть. Теперь для нее было все ясно и, можно сказать, кончено. Ее тяжелые думы облегчены; она знала, что и впредь там. За гробом, ей не суждено разлучаться с своим памятником.

Устройство могилы-склепа под новым каменным храмом, при личном наблюдении больной, свидетельствовало о полнейшем спокойствии ее в ожидании часа смертного. Она сама заказала себе гроб и надгробную плиту. Пример матушки был поучителен для сестер, все еще не веривших в близость разлуки с ней. Между тем сама матушка давно примирилась с неизбежностью близкого конца, но все же трудилась для нового храма: вела переговоры с подрядчиками, справлялась о ходе иконостасных работ, делала расчеты, пока работала ее мысль и не подкосились ноги, как будто, никогда не знавшие устали. Полнейшее истощение сил от невозможности принять даже каплю пищи, наконец, приковало ее к смертному одру.

Больная без всяких жалоб на свою судьбу доживала последние дни и только повторяла, что, видно, Богом не суждено ей дожить до освящения нового храма, от которого никак не могла оторваться мысль строительницы. Заботы о недоконченном храме еще удерживали ее от мысли все порвать с миром. Но, готовясь к новой жизни, она решилась и на это, приняв 19 сентября схиму, с именем Анны.

Чрез два дня, 21 сентября, она пригласила в свою келью певчих сестер и просила их пропеть погребение. Глубокое содержание песнопений, трогательные мотивы до слез растрогали всех. Только сама матушка с каждым новым песнопением как то особенно оживала.

Выслушав погребальные песнопения, больная совершенно ободрилась и даже воодушевилась, а затем обратилась к сестрам с последним словом материнского назидания… Она просила всех молится о ней, не переставать молиться и обо всех, трудиться и жить в любви и согласии, возлагая все надежды на Бога… Она, как будто, была уверена, что там, за гробом, она снова встретиться с своими сестрами, а поэтому говорила и о своей скорби, если узнает, что оставляемые ею сестры не окажутся на высоте своего иноческого и монастырского послушания… В то время, как слезы душили всех присутствующих, сама матушка становилась бодрее, а голос ее усиливался… Это, поистине, был предсмертный горячий наказ матери своим детям. Матери стоящей на краю могилы, желающей им только одного добра.

28 сентября в 5 часов вечера шесть ударов большого монастырского колокола возвестили обители и всему г. Свияжску о великом монастырском горе: матушка схи-игуменья скончалась. Неподдельные слезы полились у всех сестер, и рыданиями наполнилась не только келья покойной, но и вся многолюдная обитель.

На телеграфное извещение о смерти игуменьи Апфии, архиепископ, опечаленный безвременной утратой достопочтеннейшей настоятельницы. Немедленно телеграфировал о своем желании быть в монастыре и участвовать в ее погребении. Это было выражением того уважения к заслугам покойной, которое пожелал оказать ей владыка, хорошо понявший, какую утрату понес Иоанно-Предтеченский монастырь в лице усопшей игуменьи Апфии, а вместе с монастырем и он. как начальник епархии. После первого посещения Свияжского Иоанно-Предтеченского женского монастыря, в июне месяце, когда матушка уже серьезно была больна, владыка сразу понял, что во главе обители стоит далеко незаурядная настоятельница, и личное участие его в погребении было только последний земной наградой достойнейшей инокине и игуменье, трудившейся на спасение души и общую пользу обители.

Трудясь для обители и сестер, как мать для детей, она, как будто, забыла кровных родных. Она помнила только обитель и сестер вела постоянную переписку только с благодетелями монастыря. Передав своими руками более 100,000 руб. на обитель, покойная из личного жалованья сберегла лишь самое необходимое для самого скромного погребения, чтобы и по смерти не обременять обители.

Внешними наградами ей за труды были медаль в память Царствования Императора Александра II и синодальный наперсный крест и тот крест, который она почти пред кончиной успела поставить на выстроенном ею величественном соборе. Но последней наградой ей были те искренние слезы, которые пролили сестры при гробе матушки, и те молитвы, которые непрерывно в храме, в могиле-склепе и кельях возносятся о упокоении души схи-игуменьи Анны сестрами обители и всеми знавшими покойную игуменью Апфию³⁷.