Арсений, иеромонах Московского Златоустова монастыря

(Память 16 сентября)

В селе Новопавшинская слобода (ныне Новое Павшино), находящемся в Алексинском уезде Тульской губернии, в последней половине XVIII века был священник Иван Поликарпович; того же прихода пономарь Иван Иванов, сын (второй) священника, жил с родителем в одном доме, с своею женой Натальею Семеновной. У них родился в 1784 году, 17 октября третий сын Андрей, так названный в честь празднуемого в этот день св. преподобного мученика Андрея Критского. Над младенцем в самый день его рождения, совершено дедом – священником таинство крещения. На шестом году жизни Андрей лишился матери. Пономарь, отец его через несколько времени вступил снова в брак, и от второй жены, Марфы Петровны, имел детей – шесть человек (четыре сына, из коих один глухонемой, и две дочери). Какую же бедность терпел Андрей в детстве! Неудивительно, что в тогдашнее время, скудное просвещением, он не получил вовсе школьного образования; впрочем, родитель или кто-нибудь другой обучил его не только чтению и письму, но еще церковному уставу. В 1779 году, на 16-м году от рождения он определен был причетником к Успенской церкви – в селе Расине, Одоевского уезда. Тогда же посвящен и в стихарь преосвященных Мефодием. Епископом Коломенским и Тульским, жившим в Коломне, которая в то время еще не была причислена к Московской епархии. В бытность свою в Коломне, Андрей Иванович гостил в доме родственника – соборного диакона, впоследствии протоиерея, Михаила Федоровича Дроздова, родителя Филарета, митрополита Московского. На новом месте жительства, т.е. в селе Расине, бедность не отставала от него. Но трудолюбием и бережливостью он отчасти вознаграждал недостаток материальных средств в жизни. Чрез несколько лет одиночества, оставив ему четырех детей. Вдовец, покорный воле Божией, один нес на себе всю тягость заботы о воспитании сирот, сам шил сорочки детям, зимой ходил с бельем на речку. В 1826 ему удалось, по милости преосвященного Дамаскина, отличительную черту которого составляло сострадание к бедным, в особенности к сиротам, пристроить двух дочерей за причетников, из которых одному сдал свое дьяческое место, другой же сделан пономарем в том же селе. Пристроив дочерей, Андрей Иванович, согласно давнему желанию, решился поступить в монастырь, чтоб дети, особенно сыновья, не стали скорбеть о нем или он о детях; и благословил ему быть в числе послушников тульского архиерейского дома.

Послушание в архиерейском доме благочестивый муж начал проходить 7-го февраля того же года 1826 года. С той поры он не употреблял мясной пищи, и вообще не отказывался от строгостей монашеских, несмотря на то, что не принадлежал ни к какой обители; он жил в мире, но не был от мира. Преосв. Дамаскин обратил внимание на его многолетнюю опытность в хозяйстве и назначил его смотрителем рабочих при загородном архиерейском доме (в трех верстах от города), наделенном небольшим участком земли. Послушание свое Андрей И-ч проходил с успехом, доверие к нему преосвященного возросло, и ему поручено было, 13 июня 1829 года, управление Тульским подворьем, принадлежавшим архиерейскому дому и находящимся в Москве, возле Златоустова монастыря. Но эта должность, соединенная со многими житейскими заботами, в частности, самая поддержка большого дома, сдача в наем квартир и т.п., – не ослабила в нем наклонности к жизни духовной. Каждодневно в соседней обители и за всякой церковной службой он молился, пел и читал; он имел звучный, приятный голос. 19-го июля 1833 года, в домовой Тульской архиерейской церкви он пострижен был в монашество с именем Арсения (в честь Арсения Великого); в том же году 20 июля рукоположен преосв. Дамаскиным во иеродиакона, а 22-го числа во иеромонаха. По возвращении в столицу, с благословения митрополита Филарета, которое было испрошено архимандритом Златоустова монастыря Даниилом, о. Арсений исправлял в этом монастыре чередное священнослужение. За что пользовался братским доходом и столом, а жить продолжать в Тульском же подворье. В малой келье с одним окном. Раз вот что случилось с ним. В зимний праздник св. Николая Чудотворца. Послышал он где-то на стороне благовест к утренней службе и тотчас пошел в Златоустов. Но врата монастырские были заперты; Арсений с полчаса стоял на улице, пока их не отперли перед благовестом в монастырский колокол, и очень озяб. Череда была его, надобно было служить. На литии он почувствовал себя нехорошо а на девятой пени канона у него открылись в ногах сильные судороги. На его месте другой иеромонах в ту же бы минуту разоблачился, но великую веру имел о. Арсений! Он спросил пономаря: «где елей, ныне освященный» (вместе с хлебами). Узнав, что елей вылит в лампадку, возженную пред образом празднуемого Святителя, он, хотя с трудом. Подошел к св. образу, достал рукой несколько капель масла, смешанного с благословенным елеем, и, незаметно для посторонних, отер свои ноги. Непосредственно затем ощутил на теле обильный пот и внезапно облегчение, так что мог спокойно окончить службу и возвратиться в подворье, без посторонней поддержки, как будто с ним ничего не приключилось. 13 августа 1839 года за постоянную исправность в управлении подворьем и доброе поведение награжден (в Туле) набедренником.

Тульское подворье с 1-го декабря 1845 года отдано было в аренду. Арсений стал свободен от смотрения за подворьем, почему и просил Московского митрополита определить его в число братства Златоустова монастыря. К увольнению его из Тульской епархии в Московскую препятствий не оказалось, и он принят был в этот монастырь, 24 апреля 1846 года, в настоятельство архимандрита Филофея. В следующем году, 28 ноября, ему поручено было исправлять должность казначея. Вперед до усмотрения, а 30-го июня 1851 года Его Высокопреосвященством было предписано: «считать иеромонаха Арсения действительным казначеем со времени поручения ему должности». Способный к послушанию, на него возложенному, опытный по части хозяйственной, Арсений был в то же время отлично честен. Бережливость его, которую легко понять, как скоро припомним его первоначальный быт, простиралось до того, что он почти всегда ходил пешком по улицам города, не тратя денег монастырских на наем извозчика. Неудивительно, что иной раз он неохотно открывал в монастыре работы или постройки, казавшиеся на его простой взгляд излишними. Отношения его к архимандриту были самые миролюбивые и благонамеренные: у архимандрита Евстафия келейную должность несколько времени исправлял послушник Иона, родственник казначея. Последний строго наказывал ничего не передавать ему о настоятеле. «Если и обо мне что-нибудь будет говорить отец архимандрит, – не хочу слышать от тебя», внушал благоразумный старец.

За братией монастыря о. Арсений имел ближайший нравственный надзор, особенно в отсутствие настоятелей. Ректоров Вифанской семинарии, впоследствии преосвященных, Евгения и Леонида. Замечая в ком-нибудь леность к церковной молитве или рассеянность среди богослужения, казначей, в назидание брата, говорил: «Богу молиться, всегда пригодиться». Один из монашествующих, поздно пришедший в церковь, после утренней службы извинился перед ним. Старец снисходительно отвечал: «ну, хоть сзади, но все в том же стаде». Без уважительной надобности он никого не отпускал из монастыря и на короткое время, и о себе говорил: «я во всю жизнь только три раза был в гостях». Когда кто-либо обнаруживал тщеславное желание преждевременно получить какой-нибудь знак отличия монастырского – он произносил: «не спеши ездой сзади будешь». Не терпел старец, чтобы в присутствии его осуждали брата или ближнего, и как скоро слышал подобную речь – прерывая ее, замечал: «мы сами хуже всех!» За общей трапезой никто не смел произнести праздного слова: в противном случае он повелительно требовал замолчать и внимать предлагаемому за трапезою чтению. Арсений, обыкновенно пил чай с кем-нибудь из братии и в это время, по большой части, вел разговор о предметах монашеской жизни или об угодниках Божиих и неленостном подражании им. В 1852 году, по собственному прошению, перемещен в Тихвин монастырь Златоустовский иеродиакон Дмитрий. Прощаясь с ним, казначей говорил: «жаль мне с тобою расстаться, но и там ты нужен будешь». Помолчав немного, присовокупил: «ты как уже надевал (примеривал) архимандричью шапку, то и носить будешь ее». Действительно, названный иеродиакон был потом возведен в сан архимандрита в один из третьеклассных монастырей Новгородской епархии.

По назначению Его Высокопреосвященства, Арсений был духовником (с 1849 года) инокинь Рождественского и Страстного монастырей, и наставлял их простым, но опытно-мудрым словом.

Он внушал им христианское смирение, говоря: «смерть всех сравнивает».

Умиротворяя враждующих, напоминал им: «в одну церковь ходите. Вместе молитесь». Сестры всегда относительно к нему с искренним уважением и особенною доверчивостью. Из московских граждан некоторые имели его отцом духовным, иные приходили к нему за советом или утешением, – и не напрасно. Расскажем один случай. Купец С. М. Г-н скорбел по причине недостатка в деньгах, нужных для устройства сына и дочери, уже пришедших в возраст. Арсений, которому он открыл свою скорбь, в утешение его прочитал несколько строк из жития святителя Тихона Задонского; потом сказал: «теперь помолимся», и, надевши на себя епитрахиль, прочел вслух трогательную молитву к Пресвятой Богородице, надежной Помощнице христиан. Успокоенный и ободренный купец возвратился домой; здесь ожидал его человек одного с ним звания, только более его зажиточный. «Вы ко мне по какому-нибудь делу?» спросил хозяин дома. Тот отвечал: «не пожелаете ли взять мой товар за умеренную цену, а деньги я готов подождать». Предложение было принято с глубокой благодарностью: от товара, взятого в распродажу, выручено прибыли полторы тысячи р. сер., и все нужды были справлены!

Благочестие старца о. Арсения проявлялось в различных видах. Ревностный к богослужению, он нередко и немощный шел в церковь; и в будничные дни вызывался служить св. литургию, вместо чередного иеромонаха. Петь или читать во храме так любил, что этого не оставлял вовсе и будучи казначеем. В понедельник Страстной седмицы, один прочитывал на часах все Евангелие от Матфея. По его настоянию введено в каждую пятницу, во время малого повечерия, пение акафиста в честь Богоматери пред Ее Знаменской иконой, прославленной (с 1848 года) в Златоустове монастыре многими чудесами. Уже в бытность его казначеем. Его келейное молитвенное правило состояла из акафиста с каноном Спасителю и Успению Божией Матери (последнее чтение в память того, что был причетником Успенской церкви); к этому он присоединился еще одну главу из Евангелия. Имея острое зрение, при котором не было надобности и в очках, он прилежно посвящал свободные часы занятию книгами духовного содержания; в особенности любил читать Добротолюбие, творение св. Ефрема Сирина и Тихона Задонского. Любя воздержание, он всегда довольствовался простою монашеской пищей в малом количестве и ради собственного угощения ни к кому не ходил. На первой неделе Великого поста вкушал немного растительной пищи и то раза два (обыкновенно в среду и субботу) – не более; пить чай не позволял себе до самой субботы. Подобно этому проводил он и Страстную седмицу, вкушая немного в четверток и субботу. Бережно соблюдавший монастырские деньги, он не жалел своих на помощь родным.

В марте месяце 1853 года Арсений сделался не здоров и недели две не выходил из кельи. В это время он возымел решительное намерение снять с себя казначейскую должность. «Надо, батюшка, и о душе подумать», говорил он архимандриту Евстафию. На прошение его митрополит 4-го мая написал: «советуется казначею по возможности продолжить служение в сей должности, по крайней мере до совершения некоторых дел, которые настоятель вместе с ним начал и в которых вместе с ним должен дать отчет». Начальству тогда не был еще представлен отчет по делу о возобновлении внутренности соборной церкви, на сумму 10313 р. Но и после сдачи отчета, Арсений продолжал быть казначеем. Благочинный монастырей, архимандрит Платон, сказал ему: «Златоуст прогневается, если оставишь свою службу».

15-го июля 1856 года, ровно за два месяца до кончины, старец снова заболел (геморроидальная болезнь), и после краткого облегчения 1-го числа августа слег в постель, с которой редко сходил. Приглашен был врач; но, не видя пользы от лекарств (пиявок), старец сказал: «верно, Господь к Себе зовет меня», и перестал лечиться. Так как положение его, действительно, было довольно безнадежное, то посоветовали ему отказаться от должности казначея. Передавая настоятелю монастырские деньги, бережливый старец сказал: «возьмите от меня этих червей, чтоб не беспокоили меня». К замещению вакантной должности настоятель признавал способным иеромонахов М-на и А-ия. Затрудняясь, кому из этих лиц отдать преимущество, архимандрит пожелал слышать от старца отзыв о них. О первом Арсений сказал. что он возгордится, если будет казначеем; касательно другого выразился, что он спутается. Так и случилось с последним по слову старца. Некоторые из преданных ему духовных детей исповедались у него в келье (был Успенский пост). Помышляя о загробной жизни, больной и сам исповедался, и причастился св. Христовых Таин. 13-го августа, настоятель с братией совершил над ним таинство елеосвящения. По окончании соборования, Арсений смиренно просил у всех прощения и подал архимандриту свое духовное завещание, составленное во время болезни, которое и было подписано отцом духовным и двумя иеромонахами. Любвеобильный, он старался, по возможности, наградить не только родных своих, но и братию монастыря и нищих.

В завещании ничего, однакож, не назначено для выдачи старшему сыну Арсения (сельскому диакону). Как скоро жена младшего сына (причетника сел.), вызванная к больному по его приказанию, напомнила о Герасиме, старец отвечал: «ему не надобно». Непонятные тогда слова, получили совершенную ясность 3-го числа сентября, когда в Златоустов было доставлено письмо, извещавшее о кончине Герасима, последовавшей 29-го августа. Прозорливый Арсений предвидел его близкую смерть. В доме младшего сына он советовал поместить старшую дочь – бездетную вдову. Как прежде, так особенно во время болезни, послужил старцу родственный ему рясофорный монах Иона. Каждодневно он читал больному обычное его молитвенное правило; в это время Арсений или сидел на кровати, или, когда мог, стоял на коленях. К общественному богослужению старец отпускал келейника в церковь и оставался один. В какой-то день, после ранней обедни, говорит Ионе: «убери келью получше, ко мне гость будет». И точно, в 12 часов дня, без всякого предварительного извещения, посетил благочестивого подвижника преосвященный Филофей. Преосвященный, еще будучи настоятелем Златоустова мон. (с 15-го января 1846 по 8-го июня 1847 года), глубоко уважал Арсения; когда же был епископом Дмитровским, викарием Московским, имел его своим духовником. Умирающего старца, согласно его желанию, святитель благословил постричься в схиму; но благое намерение, неизвестно почему, осталось без исполнения. В продолжение болезни, он три раза исповедался и всякую неделю с благоговением принимал Св. тайны. Кроткий и благодушный, он но однажды не поскорбел, не пожаловался никому на свой продолжительный недуг, на постоянное беспокойство от пролежней, и спокойно почивал он на ложе. 15-го сентября, в 11 или 12-*м часу ночи, у одра болезненного Арсения был прочитан канон на разлучение души от тела. Арсений был в то время при полном сознании и твердой памяти, но крайне изнемогал. Он предал чистую свою душу Богу 16-го сентября 1856 года. Никто не был свидетелем последних минут его жизни. Всего жития его было 72 года и три месяца; в монашестве провел 23 года и два месяца.

В кельи казначея Златоустова монастыря есть портрет (поколенный) Арсения, снятый в последний год его жизни и писанный красками. Старец представлен идущим, с палкой в руке; он высокого роста, седой (прежде имел светло-русые волосы), худощав и довольно сутуловат (сгорблен). Лице его приятное, имеет белизну и какую0то моложавость, нос печатью постоянного углубления в себя, следовательно, на вид более строгое, нежели ласковое. В положении тела есть что-то очень напоминающее преподобного Серафима Саровского¹⁹.