Картина всемогущества, премудрости и благости Божией

Рассматривание дел творения, есть убедительнейшее поучение о превосходных качествах Божиих: всемогуществе, премудрости и благости, и потому есть спасительнейшее и удобнейшее средство к вящшему познанию и почитанию Бога. Премногие из упорных вольнодумцов, коих ничто несильно было преклонить к Богопознанию, единственно сим способом соделались ревностнейшими Христианами. И иные суть предмета сего примеры и рассуждения. – Цель же оныя книги есть, что бы людей и неискусившихся в науках, ненаблюдавших доселе со тщанием деяний Божиих, руководишь к познанию оных, следовательно, к вящшему познанию и почитанию Бога; почему и предложено во оной все весьма ясно и вразумительно.

Нигде невозможно обрести столь убедительнейших доказательств о всемогуществе, премудрости и благости Божией, как в делах творения. Прилежное рассматривание оных, поражая крайним удивлением и нечувствительнейшего из человеков, доводит его посредством видимых предметов до невидимого Зиждителя. Все вообще творения, явственно указуют его присущность и благость. – Воздух преисполнен славы премудрости его. – Вода избыточествует ощутительнейшими знаками его могущества. – A земля с произведениями ее, представляя пред очи наши повсеместно дражайшего Промыслителя нашего, показует вообще величие его колико в огромнейшем кише, толико и в черви, погрязающем в единой капле воды.

Итак, те токмо способны снискать познание о невидимом существе Божии, непременной его силе и Божестве, кои с исполненными любопытства очами, и с глубокомыслием рассматривают дела творения. Напротив того взирающие на оныя с равнодушием, не могут толико быть сведомы о величестве Божии, ибо оные недовольно уверены о чрезвычайном совершенстве творения. – Сии хотя и почитают часы великим произведением, попричине что оные показуют течение времени, но о самом устроителе их, не столь высокого они мнения, как тот, кто подробно знает все части их, притом совершенно уверен о искусственном их сложении.

Премного было и есть примеров, что те, коих ни священное писание, ни убедительнейшие какие-либо доводы, несильны были преклонить к Богопознанию, единственно внимательным рассматриванием дел творения, возбуждены стали к вероисповеданию и из так именуемых вольнодумцев, неукоснительно соделались ревностнейшими Христианами. – Кольмиж паче рожденные и воспитанные в Христианстве, созерцая во всех частях творения высочайшую премудрость и наилучший порядок, преуспевать должны во Благочестии.

Введи в благоустроенный дом того, кто утверждает, что все в природе вещи бытие свое восприяли по случаю; и покажи ему все части онаго, как то: разные двери, коими входить можно в тот дом и во все его комнаты, устроенные в нужных местах для освещения его окна, в кои вставлены стеклянные оконницы, дабы ветер не входил вовнутрь вместе со светом, способ отворять их и затворять, лестницы со ступенями, по которым без труда восходить можно из нижнего жилья в верхний, разнообразные в комнатах перегородки, кухни, печи, трубы; все сие столь благоразумно устроено, что возжигая там огни, без опасения пользоваться можно теплотою. Покажи ему еще расставленные в комнатах для удобности живущим в них стулья, столы, шкапы и проч. крышку, охраняющую тот дом от непогоды, и покатость ее для удобнейшего стечения дождевой воды; наконец покажи ему каменные стены, сквозь кои ни сильный дождь, ни жестокий мороз проникнуть не могут. – И так, рассмотрев он во всей подробности благорасположенный тот дом, возмог ли бы доказать, что все сие возникло без посредства человеков, пo случаю? – Кольмиж паче устыдился бы он приписывать слепоте онаго непостижимую сию громаду, мироздание. Ежели бы он удостоверен был о чрезвычайном порядке, который в оном непременно блистает, то бы неминуемо нашел себя весьма обязанным признать и с глубочайшим благоговением почитать премудрого Творца в тварях.

Нечувствительность, каковую большая часть людей являет к делам творения, происходит наипаче от недостатка познаний. – Ибо весьма не многие прилежно вникают во все то, что они видят, а что они повседневно видят, тo уже и вовсе для них нечувствительно, т.е. не ощущают они при сем видении того, что надлежало бы ощущать. Подобно сим поступает человек, который имея в комнатах своих наилучшие картины, часто не сведом бывает о содержании их, так как о совершенстве или недостатке, по причине что они всегда у него перед глазами, и что он потому за ненужное почитает спешить подробным рассматриванием их, а сверх того они уже более для него и не новы. – Ежели бы втечение 50 лет единожды узрели мы звездоносное небо, восходящее и заходящее солнце и другие сим подобные явления, то с каким вожделением и нетерпеливостью устремились бы мы за премногие мили, дабы насладиться зрением толико прелестных видов? Но поскольку созерцаем мы оные, почти ежедневно, то и весьма немногие из нас взирают на них со вниманием. – Неоспоримым доказательством сему служит комета, которую нетерпеливо желая мы узреть, бодрствуем с полным удовольствием целые ночи, имея притом всегда очи свои устремлены на небо. – Но сие зрелище возможно ли сравнить со оными, когда мы видим небо, испещренное сверкающими звездами, или восходящее и нисходящее солнце в полном его сиянии; или когда мы рассматриваем внимательным оком строение человека, иных тварей, и самую землю толь премудро сотворенную? – Комета и затмения солнца и луны, толико привлекают внимание наше, пο причине что мы редко их видим.

Что возчувствовал бы слепорожденный, прозрев в совершенном возрасте, среди столь многочисленных чудес природы? – Неминуемо вострепетал бы он от объявшего душу его чрезвычайного восторга!

Небрежению о рассматривании дел творения, виною есть мрачное невежество. – Ибо сколь много таковых есть слабоумов, кои представляя себе солнце небольшим шаром, луну и того меньше, а звезды маленькими, блестящими камушками, нелепо заключают, что для сотворения и хранения оных веществ немногое потребно знание, а потому и судят они о деяниях Божиих не с достодолжным благоговением. Но ежели бы невежды сии обозрели надлежащим образом самих себя в настоящем их виде, мир сей во всем его пространстве, великость солнца и планет в отношении к земноводному нашему шару, безчисленное множество звезд, или, лучше сказать, солнцев, и неудобопостижимое их от нас расстояние, то бы неминуемо объяты они быв чрезмерным восторгом, не могли довольно надивиться всемогуществу и благости премудрого Творца.

Итак един токмо прилежно вникающий в дела творения, способен обрести надежнейший путь к Богопознанию. He тщетно для него блистает ночное небо. Повсеместно созерцает он Бога. Устремляет ли взор свой на землю, избыточествующую толь безчисленным множеством разнородных животных и растений; простирает ли его в неизмеримое пространство небес, сверкающих толикими миллионами лучезарных тел, то всюду и вся поведают ему присносущное владычество Божие.

Цель сего сочинения есть, что бы людей ненаблюдавших доселе со тщанием деяний Божиих, руководить колико можно к познанию оных. – А дабы всяк из таковых мог читать сие с пользою, то старался я по мере сил моих везде, где токмо настояла нужда, предложить ясно и кратко известнейшие уподобления и опыты, которые всякому и без чертежей понимать можно, избегая притом тщательно всех вымышленных, и истинною недовольно утвержденных умствований.

Колико бы счастливым почел я себя, ежели бы сей малый труд мой возбудил хотя немногих к вящшему познанию, и благоговейнейшему почитанию Бога! –

Человек и некоторые части онаго

Создание первого человека и супруги его; начальные понятия его, чувствования, исследования и рассуждения; отличие от всех прочих тварей; обретение Творца; благодарности ко оному.

Причины и выгоды прямолинейного нашего стояния; крайнее премногих небрежение о рассматривании самих себя.

Красота внешнего вида; тонкость и польза осязания в нужных местах; испарение; так называемая гусиная у нас кожа.

Шея то непоколебимая, то удободвижимая; неоцененное сокровище, мозг; количество онаго у человека и у прочих животных; предивная сила его и действия; состав; величие Сотворшего оный.

Глаза; причины и пользы: 1. устроения их близ мозга и в подвижной голове; 2. правильного между ними расстояния; 3. бытия двоих глаз; 4. веждей; 5. костей, ограждающих глаза; 6. умащенных их впадин; 7. круглости сих обоих.

Для чего брови, ресницы, глазная влага; высочайшая премудрость в строении глаза; начало серого и черного бельма, темной воды; о близоруких и зорких, совершенство глаза или лучшее зрение; предел онаго вблизи; причины тупого зрения у престарелых, косых и иных многих несовершенных глаз.

Чудеса в зенице ока; наблюдение в зеркале расширения ее и сжимания; причина, способ и многоразличная польза сего; любопытное о зеницах орла, кошки, совы и иных; исчисление выгод зрения; нелепые мудрования вольнодумцов о глазе и всем творении; достойное осмеяние их.

Уши; для чего по обе стороны головы; бдение их и любопытное действие во время сна нашего; почему в потьмах: 1. слух наш внимательнее; 2. впечатления его неимоверны; и 3. познаем людей пo походке, птиц по полету и иных животных по голосу и поступи.

Для чего хрящь ушей ни мягче, ни жестче, тонок, и слуховой проход огражден костьми; удивительное действие барабанной в ушах перепонки и лежащих на ней 4 косточек; много любопытного о сих членах; польза серы; почему таракан или блоха не могут пройти до мозга, как простолюдимы прошивное сему утверждают; влияние слуха на страсти наши.

Нос; к чему еще, кроме обоняния, служит; способ обоняния; оно совершается не в низу носа, а в верху у самого мозга; для чего: 1. ноздри к низу шире, а к верху уже; 2. нос прямо над ртом; польза возгрей; причина чихания.

Зубы; троякого суть рода; название, число, сила и должность каждого рода; изъяснение жевания; для чего зубная кость покрыта лаком; примечание о пространстве, занимаемом зубами; почему не бывает у дитяти зубов долго по рождении его; кроме жевания к чему они еще способствуют.

Язык; хитростнейшее его строение; наблюдение в зеркале преудивительных движений его при выговоре различных букв; разные выгоды глаголания; неподражаемое сложение и действия рта нашего; польза и должность языка во время жевания; очевидная опасность, не сжевав хорошо пищи проглатывать; точное место вкуса, причина и польза онаго. .

Дыхательное горло; употребление его и крайняя чувствительность; для чего над устьем его устроена надглотка; о ниспадении в него пищи; сколь то опасно; о различии голоса; о взаимном сострадании гортани и детородных удов относительно голоса.

Легкое; положение его и употребление; опыт, каким образом дыхание происходит причина и польза онаго; воздух тлетворным делается от собственного нашего и иных животных дыхания; сколь вреден воздух неблагорастворенный в покоях, конюшнях, клевах и других местах; причины и способы кашля, смеха, плача, всхлипывания и чихания.

Пищеприемное горло; состав его, положение и должность; способы поглощения пищи и пития у человека и у животного, которое весьма низко восклоня голову, ест и пьет, так же и у канатного танцовщика, выпоражнивающего полные стаканы; для чего сие горло снабдено невероятным множеством клейких мокрот.

Желудок; вообще польза его, фигура и употребление; как снеди: 1. удерживаются в нем, доколе сварятся; 2. претворяются в раствор или размазню; действия и последствия тощего желудка; от чего он не варит; голод и жажда; которое из сих ощущение мучительнее и опаснее; какие именно ествы скорее и долее в желудке варятся, и какие вовсе не варятся; подробное описание варения пищи в нем; причины и способ рвоты.

Кишки; состав их и употребление; почему помет удерживает цвет желчи; немалая длина кишек; польза сего; удивительное извитие оных и прикрепление к брыжейке; выгода и пример тогo извития; для чего конечность их пространнее начала и самой средины.

Сердце; непрерывное обращение крови во всем теле, т.е. как достигает она крайнейших конечностей тела, и оттуда путем труднейшим обращается к сердцу; количество крови у взрослого человека; любопытное о быстром ее течении; причина пульса; число ударов оного у взрослых, детей и престарелых; великая польза, что движение сердца не зависит от нашей воли; о великости силы, коею сердце действует.

Мышцы; строение их; как и где ощутить можно движение их; что суть сухие жилы и сухожильные протяжения; чрезмерно великая сила мышиц, коею они производят движения в теле; любопьтные вычисления об оной по правилам Механики, как то: кто подъемлет локтем тяжесть в 55 фунтов, того мышцы действуют силою 500 пудов и проч. Опыты, каким образом мышцы приводят члены в движение; сила мышиц зависит от нашего изволения; от чего мышцa получила наименование свое.

Кости; ощутительная польза их; любопытное о младенческих головных черепах; хребет; к чему он служит; высокое искусство в строении позвонков; польза хрящей, находящихся в каждом промежутке оных; опыт о безвредном согбении хребта; для чего: 1. ребра оканчиваются в мягких хрящах; 2. кости полы; и 3. каждой кости конечность снабдена скользким и мягким хрящем.

Рассуждение весьма достойное примечания, о пределах тела нашего и чувств; польза и преимущество каждого воособенности чувства; иногда недостаток одного чувства награждается другим.

Любопытное о разнообразии тел наших; сколько полагают главных разнообразных племен или поколений человеческих; и где, которое из оных, обитает.

Душа человеческая; изящество ее и преудивительные действия.

Достойное примечания, о всех тех частях тела, от целости коих зависит здравие наше и самая жизнь, и кои движутся безпособия нашего; склонности различные и общие всем людям; польза тех и других.

Примечание вообще о человеке; отличия его от прочих животных; законы органического тела, коим и человек, будучи такое же тело, покорен; какая суть начала или стихии, существо тела его составляющая; от чего зависит крепость и гибкость твердых частей, а жидкость соков; постепенное сложение у зародыша частей тела; женщина рождает одного младенца, а прочие животные больше исчадий; от чего у женщины бывают двойни и тройни; мнение некоторых о вторичном зачатии; исчисление, сколько против женского пола рождается мужского, и против коликого числа обоего пола бывают двойни и тройни; о женщине, от коей родилось детей, внучат и правнучат при жизни ее 500 человек. Постепенно о рождении, жизни, смерти и истлении человека; где весьма много любопытного.

Деяния души в живом теле и проч.

Глава моя, глаза, уста, десница бренна,

Котору возношу к тебе, Творец благих,

Искусно кожа толь на мне распространенна,

Стремленье чудное повсюду влаг моих,

Все члены вообще мне возвещают тоже,

Что я творенье рук твоих, всесильный Боже!

Что я создание премудрости твоей. –

Во всем мироздании ничего нет превосходнее человека. – Ничто не возбуждает нас толико к богопочитанию, как рассматривание самихсебя. – Творению, которому суждено носить на себе образ и подобие Творца своего, такожи обладать всем миром, должно да и необходимо нужно превыше быть всех прочих тварей. – Я не могу ничего вообразить изящнее и удивительнее создания первого человека. – Одно мгновение, и он уже совершенно сотворен; – взирает на члены свои во все ему несведомые; находит однако всех их воле своей покорными; – чувствует, что с сего токмо момента начинается бытие его; обращает очи окрест себя, – зрит твари многоразличных родов; но ни единой из них не обретает толь прекрасного вида, каковый он сам имеет; ни мало не походят они на негο; – все пред ним низки; все ему покорны. Един токмо он стоит среди их возвышен, яко вдадыка их. – He зрит более никого на поверхности земной; но возвед очи свои на небо, усматривает новое чудо, – далее и далее устремляет взор, – рассуждает, – исследывает, и поощряем будучи внутреннею некою силою, чувствует, что бытием своим обязан он существу, несравненно его превосходящему, и что сие самое существо даровало бытие и всем видимым веществам; ибо он находит себя весьма неспособным к произведению и само малейшей твари. – Силится узреть Существо оное, – не обретает его самого; но обретает деяния его, а во оных и его. – Сему всемогущему, произведшему его из персти земной, изыскивает в уме своем наименование, которое бы совершенно выражало его величество. – Творец! се первоначальное наименование, кое изрек он гласом препинающимся, быв преисполнен страха и чистейшей благодарности. – Да и возможно ли было не вострепетать ему от объявшего сильно душу его чувствования благодарности; ему, который столь не удобопостижимо восприял бытие свое, и который толико же удивительным образом приобрел супругу свою Еву? Она подала ему новый повод ко изъявлению чувствительнейшей признательности, наипаче когда он обрел в ней помощницу себе нежную, и тем для него дражайшую, что взята она от тела его, и сопряжена с ним.

Нам человекам, яко владыкам земным, порабощены все твари – Животных, несравненно превосходящих нас силою, мы можем покорять нашей воле. – Самобыстрейших диких животных изловив соделываем ручными; и на неукротимейшую свирепость плотоядных зверей налагаем оковы. – Тигры иль выпринуждены нам покорствовать; да и на самых слонах, одушевленных оных громадах, сидим мы небоязненно, яко властелины их.

Мы стоим прямолинейно с возвышенною главою для удобнейшего рассматривания не токмо земли, но и самого неба. Иногда мы зрим во оном распростертую завесу тьмы, во время кое сверкают миллионы блестящих звезд, или лучше сказать, миров. – Иногда зрим сие ж небо, освещенное солнцем, толико украшенное удивительным смешением прекрасных цветов, что тщетно бы силился наилучший живописец подражать оной картине. – Зрим непрерывное по чредетечение дня и ночи. – Зрим оное солнце, кое со времени толиких веков, не лишает нас никогда нужной теплоты и потребного света, и кое не внезапно устремляет на нас ослепительные лучи свои, и не вдруг так же сокрывает их от очей наших, а предуготовляет нас всегда исподоволь утренними и вечерними сумерками к сретению восхождения своего и захождения; чрез что воззывает нас на дела наши; и оным, положив предел, простирает над нами паки покров упокоения. – Зрим оную луну, которая по отбытии солнца в иные страны земноводного нашего шара, преломляя лучи его, сообщает нам свет оных.

Недовольно ли сего для возбуждения в нас рвения к вящшему познанию самих себя и всего творения? – Таковое познание неминуемо произведет в сердцах наших пламень живейшей ко Творцу, благодарности коего почти ни единой искры не ощущают стол, многие, небрегущие о озарении себя светом того познания; ибо упражнены они бывают наипаче собственными своими делами, не помышляя ни мало о Творческих. – Но премного есть и таковых, кои, имея довольно изощренный учением разум, не сведомы еще о собственных своих телах, о природе, следовательно, и о целом океане чудес.

Внешний вид тела нашего соделывает уже нас внимательными на сокровенная внутренняя его; а подробнейшее исследование оных весьма обогащает понятия наши. – Тело наше облечено четырью покровами, как то: кожицею, кожею, жиром и чувствительно-жильною кожею. Когда отделена бывает верхняя кожица; что часто случается видеть на обожженной части тела; в то время находящаяся под ней кожа покрывается маленькими пузырьками, прикосновение к коим весьма чувствительно душе нашей бывает. – Ежели бы тело наше не было покровенно не приметною оною кожицею, подобно некою пеленою; то бы вид его был весьма отвратителен; вместо того что ныне имеет оно весьма приятный цвет, коему удивляются и самые живописцы, не способны будучи совершенно подражать ему. – Кожица сия не везде одинакова. – На ладонях и на пальцах она толь чрезвычайно тонка, что многие из слепцов единым осязанием распознавают монеты.¹ Но сии члены одарены главнейшим чувством осязания. Напротив того, ежели бы она столько же была нежна и на подошвах ножных; тo бы хождение наше сопровождаемо было всегда чрезвычайною болью. – Кожица сия по всюду, подобно ситу, в скважинах, сквозь кои производитело во все неприметное, но необходимо нужное испарение, которое, усилившись более обыкновенного, делает потовые капли. – Коль скоро во время знобное, которая либо часть тела покровенная обнажается, то тот час испарение оное силою холода остановляется под внешнею сею кожицею; нежные потовые скважинки замыкаются; от чего делаются на кожице маленькие пупырышки, представляющие ее тогда шароховатою; почему и называется она в то время обыкновенно гусиною кожею.

Ежели рассмотрим ближе и порознь каждую часть нашего тела, тo неукоснительно возрастет внимательность наша, а купно и удивление до высочайщей степени.

Голова наша утверждена на шее, которая временем весьма тверда, непреклонна, непоколебима; а временем удободвижима. – Когда несем на голове тяжесть; в то время шея поддерживает оную так, как бы устроена была из кости. А когда намереваем учинить головою какое-либо движение, тогда шея делает надлежащее склонение; чрез что, не переменяя мы места, способны бываем рассматривать все предметы вокруг нас находящиеся.

Для безопаснейшего и надежнейшего охранения неоцененного сокровища, МОЗГА, и чувственных органов, голова ограждена твердою костью. Хотя премногие из животных превосходят человека в рассуждении величины, но мозгу больше у него, нежели у кого-либо из них. Ибо человек, в коем весу100 фунтов, по большой части имеет 4 фунта мозгу; а в быке, завесившем 800 фунтов, едвали и с фунт его наберется. Примечено так же, что одни животные превосходят других смыслом; и сии больше мозгу имеют; как то: у обезьяны онаго гораздо больше, нежели у которого либо животного.

Мозг не преудивительное ли есть вещество, когда он содержит в себе пo-порядку все те чувствования, которые мы имели доселе с самых нежных лет наших? – Ежели удивляет нас изобретение книги, как некоего хранилища столь многих деяний и мыслей; то кольми паче изумить нас должен мозг ученого человека, вмещающий в себе толикое собрание понятий, одно другому противоположных. – Едва воспоминаю я о каком-либо давно прошедшем деянии; тo мгновенно представляется оно мне так живо, как будто я теперь оное вижу; и до тех пор не престает оно мне казаться, пока во все не оставлю о нем мыслить. – Коль скоро прихожу я к иному воображению, то вдруг исчезает прежнее представление, дабы дать место другому. – Ищу в мозге своем, как в некоей книге, и помышляю, то о сей, то о другой вещи, кои весьма разнствуют между собою. – Все сие нахожу я в оном веществе, переплетенном тьмочисленными тонкими и мягкими волокнами². – Сколь велику надлежит быть оному Творцу, который столь непостижимо устроив преискуственное сие вещество, ожитворил его духовною некою силою? –

Примечание перев.

«Мозг есть начало всех чувственных жил. Древние и новейшие мудрецы полагают в мозге престол души человеческой, управляющей всеми движениями и чувствами. Но Анатомики и по ныне еще не могли обрести онаго. »

В возвышеннейшей части человеческого тела устроены ГЛАЗА, для удобнейшего одним взором обнятия многих предметов; так как и мы человеки обыкли делать в самом верху строений наших отверстия, или так называемые слуховые окна, для дальнейшего обозрения. – Здесь глаза, подобно стражам, бодрствуют о безопасности всего человеческого тела. – Ежели бы они были ниже, то бы не могли мы объять единым взором столь многих предметов; а при том и немалой опасности подвержены бы стали. – Весьма близко отстоят они от мозга для того, чтобы поспешнее сообщать ему впечатления зримых предметов; в подвижной же голове на тот конец, дабы посредством обращения оной, стоя мы на одном месте, беспрепятственно могли наблюдать предметы как внизу, так и вверху, позади и впереди нас находящихся. – Толь правильное между ними расстояние делает нас способными поспешно открывать все предметы, как на правой руке, так и на левой. Для удобнейшего произведения всех таковых оборотов, Творец снабдил их шестью мышцами³, силою коих могут они двигаться вверх, вниз, на обе стороны и вокруг. – Два глаза имеем для того, чтобы в случае повреждения одного, не лишиться нам вовсе зрения. А что они оба вперены будучи на один предмет, не представляют нам его вдвойне; тo сему виною есть, что две зрительные линии, исходящие из обоих глаз, пресекаются между собою. Ежели, смотря на какой-либо предмет, подавить пальцем один глаз больше или меньше, нежели другой; и таким образом зрительные линии развести врозь у точки соединения их; то предмет тот станет двоиться. Когда у пьяного человека по причине быстро текущей в нем крови, зрительные чувственные жилы⁴ в чрезвычайном движении находятся; тогда у него в глазах тож самое происходит, что и при помянутом давлении; т.е. двоятся предметы, или как обыкновенно говорят: в глазах мерещится.

Для предохранения глаз от внезапного повреждения, и для сокрытия их во время сна, учредил Творец вежди, кои покрывают их с невероятною скоростью, и потому тот час воспящают лучам света прерывать сон наш.

Но при всем том подвержены бы еще глаза были великой опасности; ежели бы Бог не оградил их костью, подобно некоему валу. Почему хотя и крепко давим их ладонью; но они находясь в своих впадинах или яминах, не чувствуют от того ни малейшей боли, так как и падение человека на равнину не может причинить им никакого вреда. – Кругообразность как самых глаз, так и оных впадин, умащенных тонким туком, способствует им беспрепятственно и при том чрезвычайно скоро обращаться всюду⁵. Однако при всем таковом наивыгоднейшем их положении, не терпя они давления ни какой угловатой фигуры; ибо таковое давление препятствует им рассматривать явственно предметы; и при том, чувствительно бывает так, как когда мы один глаз закрываем, а другой, отверстый несколько, пальцем давим.

Пот, которым не редко покрыты мы бываем, неминуемо устремился бы со лбу в глаза; ежели бы не препятствовали в том ему брови⁶. Тонкая пыль проникла бы в глаза и в то время, когда они закрыты бывают; ежели бы ресницы⁷ не заграждали их твердо. – Воздух в не продолжительном времени иссушил бы глаза, и тем самым воспрепятствовал бы мгновенному их движению; ежели бы кроющиеся в них железы не доставляли им всегда потребной влаги⁸. Когда скопляется много сей влаги; в то время известным каналом проходит она в нос; что легко применить можно всякому при плаче или насморке.

Глаз окружен пятью оболочками⁹. Впереди онаго находится круглая маленькая скважинка, называемая зрак, зрачок, озорочок, зеница, которая по качеству света то расширяется, то сжимается. Взади же есть тонкая нежная сеточка-подобная оболочка, которая переплетена будучи весьма часто самотончайшими чувственными жилочками, соединяется со зрительною чувственною жилою, [большим оптическим нервом,] простирающеюся во внутрь самого мозга, в коем начертавается всякий предмет глазам встречающийся.

Примечание перев.

«И где без сомнения душа наша чувствование онаго приемлет. Но Анатомики со времени существования их дела при всем наиусильнейшем рвении их и старании не могли исследовать и определить места, откуда именно чувственные жилы начало свое ведут, т.е. где точно помянутое начертание предмета, и чувствование онаго душею, непостижимым для нас образом совершаются. И сия тайна, сопряжение души нашей с телом, в себе заключающая, пребудет во веки от нас сокровенна. Кто и как о сем сопряжении ни умствует; всегда принужден бывает признавать оное за совершенное чудо всемогущества и премудрости Божией, толико для нас везде и всегда неисповедимых. –»

Внутри глаза находятся еще три влаги, средину коих занимает кристалловидная, которая прозрачна, как стекло с обеих сторон выпуклое, употребляемое обыкновенно людьми слабого зрения. Оные люди держат стекло сие то близко, то далеко, как кому способнее для вящшаго зрения; подобно сему и мышцы окружающие глаза, подвигают кристалловидную влагу то взад, то вперед, по мере отдаления предмета. – Положи пред собою на стол какую-нибудь рукопись, и отойди от оной так далеко, чтобы едва мог ты ее читать; потом не спуская с нее глаз, устремись, как возможно скорее, к ней весьма близко; тo в первые мгновения буквы ее не явственны будут. Втоль стремительном движении, которое для глаз не нечувствительно бывает, кристалловидная влага приходит в замешательство; почему и не может она столь скоро достигнуть того расстояния, которое потребно для сего толь опрометчиво перемененного положения предмета. – Возьми свежий бычачий глаз, позади зрительной чувственной жилы онаго срежь осторожно несколько жесткой кожи, так чтобы можно было увидеть сеточке-подобную оболочку, и держи его потом против света; тогда явственно усмотришь на обнаженной сей оболочке пламя онаго¹⁰; и таким образом получишь достаточное понятие об образовании предметов и в наших глазах. Перерезав вдлину мерзлый бычий глаз, увидишь явственно различные в нем оболочки и влаги. А сие преподаст ясное о положении их понятие.

Когда в водяной влаге, которая находится позади кристалловидной, нарастает нечто наподобие кожуринки или перепонки; тогда сие называется серым бельмом. Когда самая кристалловидная влага повреждается, и делается оттого непрозрачною; в то время бывает темная вода. Наконец, когда задняя сеточке-подобная оболочка лишается своего чувствия; то из сего происходит черное бельмо. – У кого кристалловидная влага находится в великом расстоянии от задней сеточке-подобной оболочки; тот имеет короткое зрение, т.е. тот лучше видит вблизи, нежели вдали; и такого человека обыкновенно называют близоруким; для него полезны вогнутые стеклы¹¹. А у кого кристалловидная влага весьма близка к сеточке-подобной оболочке; тот лучше видит в дали, нежели в близи; и ceй слывет зорким; ему нужны выпуклые стекла.

Примечание перев.

«Хорошее зрение имеют токмо те, кои явственно видят вещи в посредственом от них расстоянии. И у оных, как кристалловидная влага, сеточке-подобная оболочка, так равно и прочие части глаза находятся в естественном, т.е. надлежащем положении. Но как каждый глаз может много или мало раздаться или сжаться; и таким образом отдалить или приблизить к зенице сеточке-подобную оболочку; тo, пo мере сего, явственно видеть мы можем вещи не очень далеко и не очень близко отстоящие. И от онаго начала глаз наш имеет новое совершенство, которого не можно приписать слепому случаю. Те, кои одарены хорошим зрением, пользуются наипаче сею выгодою; ибо они токмо могут видеть вещи вдали и вблизи явственно. Но и здесь положен известный предел. Может быть не сыщется ни единого человека, который бы ясно мог видеть в расстоянии одного дюйма. Ежели так близко к глазам держать какое-нибудь письмо; тο буквы онаго весьма неявственно зримы будут. Итак, глаза каждого человека устроены для видения в известном расстоянии.

«В старости, поскольку все наши соки тогда изсякают, и выпуклость кристалловидной влаги умаляется; и для того тогда лучи недовольно соединившись, рассеиваются по плеве сеточке-подобной. В тo время люди, по причине что худо вблизи видят, употребляют так же с пользою выпуклые стекла. – Некоторые лучше видят одним глазом, нежели другим; причина сему, что лучи в глазах не одинаковым образом преломляются. – У косоглазых по сему же началу действует одно око лучше другого. – Различная чувствительность сеточке-подобной оболочки есть виною, что иный лучше видит днем, а другой, напротив того ночью».

Ежели бы круглая оная маленькая скважинка, [зрачок, зеница] сквозь которую во внутрь глаза стремятся лучи от видимых предметов, была всегда одинаковой величины; то бы иного понесла она вреда от сильного света; почему и устроена она премудро, так что при сильном свете сжимается, а при слабом расширяется¹². Для наблюдения сего, стань в ясный день пред зеркалом, промеж двух окон находящимся; тогда найдешь отверстие оной скважинки не велико; по причине, что сильный свет стремится там в глаза. Но ежели стaнешь держать над глазами обе ручные горсти ради заслонения их от яркости света; то весьма явственно увидишь в зеркале расширенной скважинки. Ачто расширенной сей скважинке вредителен сильный, яркий свет; в том удостоверит нас может следующий опыт. – Когда входим в темный покой, где по некотором времени вдруг озаряемся чрезвычайным светом; тогда оный столь чувствителен бывает сей скважинке, в темноте весьма расширенной, что в первые минуты не можем взглянуть на него свободно; почему и закрываем тогда обыкновенно глаза рукою, доколе они исподоволь, как бы сказать, привыкнут к сильному тому свету, т.е. доколе скважинка сия сузится так, что яркость того света не будет больше для нее разительна. – Противное сему скважинки оной применение бывает; когда в потьмах прежде держат свечу перед самыми глазами нашими, а после поспешно уносят ее от нас.

Таковое применение зеницы без наималейшего содействия нашего, не есть ли убедительное доказательство Творческой благости? – Ежели бы предопределено было нам самим непосредственно управлять сим применением; то бы отнюдь не могли мы толь поспешно и без ошибочно рассматривать многие предметы; и учиненное нами по сему случаю самомалейшее упущение, было бы весьма пагубно нежному строению глаз наших. –

Примечание перев.

Каким образом в глазе человеческом и других животных видение совершается, воистину есть дело предивное! – Хотя мы и далеко еще отстоим от совершенного познания онаго; но и малого разумения весьма уже достаточно ко удостоверению нашему о всемогущей и бесконечной премудрости и благости Создателя. – В строении глаза находим мы совершенства, коих никакое остроумие человеческое и никогда исследовать не может; так как и наискуснейший художник, который бы хотя имел силу давать вещи по соизволению своему разные виды; и одарен был остротою в высочайшей степени, до коего токмо человечество может достигнуть, не силен соорудить в сем роде машины, которая бы не была гораздо несовершеннее всего, что мы в глазе ни находим. – Таковые чудеса должны возбуждать сердца наши к чистейшему богопочитанию. –

«Кроме иных премногих чудес в глазе, и единая зеница представляет нам предмет великого удивления достойный. – Зеница есть круглая скважинка, которою лучи внутрь глаза входят. Чем шире скважинки оной бывает отверстие; тем более лучей, образ тела в глазе начертавающих, входит; следовательно, тем явственнее бывает оное изображение, чем шири то отверстие. Вообще примечено, что зеница весьма отверста бывает, когда в темном месте находимся; напротив того очень мала, когда обращаемся в месте весьма освещенном. Таковая перемена зеницы весьма потребна к зрению; ибо без оныя зрения наше было бы несовершенно. – Что к явственному видению потребно известное количество лучей и зеницы отверстие, и что оное по обстоятельствам переменяется; в том удостоверить нас может сей опыт. Глядя в зеркало, зажми один глаз; тогда увидишь, что зеница другого глаза чувствительно сделается шире. Прибавлением отверстия одной зеницы награждается то, что вход лучам в другую воспящается. – Когда находимся в месте весьма освещенном; тогда и меньшее количество лучей довольно сильно к поколебанию чувственных жилок сеточке-подобной оболочки; и по тому иногда зеница сжимается. Ежели бы она, отверзшись более, впустила в глаз более и лучей; то бы совокупная многих их сила, поколебав жестоко чувственные те жилки, чувствительную в глазе боль причинила; каковую мы и в самом деле ощущаем, когда смотрим на солнце. Ежели бы могли мы еще более сжать зеницу, чтоб в глаз излишнее количество не входило; то бы сей боли не чувствовали; но мы не можем сжать зеницы, сколько нам хочется, т.е. более обыкновенного. Орлы имеют преимущество сие пред нами. Они могут смотреть прямо на солнце; и тогда зеница их, как примечено, столько сжимается, что подобна точке бывает. Ежели бы отверстие всегда было так мало, как при сильном сиянии; то бы слабые лучи в глаз входящие не могли поколебать столько чувственных жилок, сколько потребно для чувствования. И так тогда отверстию надлежит расшириться, дабы лучи в большем количестве могли войти, и тем произвести чувствительное действие. Ежели бы могли мы растворять зеницу более обыкновенного; то бы могли видеть и в темноте. При сем случае приводят в пример человека, у которого зеница от удара так расширилась, что он мог различать самые малые вещи в глубокой темноте. Кошки и другие животные, которые по ночам во тьме бродят, имеют способность расширять зеницы свои больше, нежели человек. А у Сов, оныя всегда бывают так отверсты, что не могут они сносить и посредственного света. – Всяк, я думаю, приметил над собою, что когда мы, побыв несколько в темном месте как то: в затворенном погребу, выходим оттуда вдруг надвор наипаче в ясный день; то сперва ни коим образом проглянуть мы не можем. Тут зеница отверста бывает паче меры; сеточке-подобная оболочка потрясается лучами жестоко; глаза слепнут; и по тому закрыть их принуждены бываем. А когда с надворья вступаем в пространную храмину, весьма мало освещенную, наприм. в театр; то и здесь взор наш толико омрачается, что в течение первых минут вовсе неспособны мы бываем различать предметы, т.е. до тех пор пребываем в сем омрачении, пока зеница наша, прежде темноты оной сжавшаяся, расширится соразмерно слабому здешнему свету. В сем случае зеница бывает сперва мала; и по тому немногие лучи в нее входящие, несильны произвесть чувствительного действия; но мало по малу она, разверзаясь, чрез что исподоволь входит потребное количество лучей; рождает напоследок надлежащее чувствование. – Из всего сего не трудно уже всякому понять, сколь бы пагубно было для глаз наших; ежели бы солнце настигало и паки оставляло нас вдруг, а не исподоволь, как обыкновенно ныне приуготовляет оно зрение наше к тому постепенно утренними и вечерними зарями и сумерками. – Обстоятельство, что зеница сжимается и расширяется, как когда потребно бывает; и что оная премена делается в ней почти сама собою без нашей воли, весьма достойно примечания. Любомудрцы, разыскивающие строение и употребление частей тела человеческого, в рассуждении сего между собою не согласны, и вероятно, что истинной сему причины никогда не найдут. –

Сколь велико благотворение Творца даровавшего нам чувство зрения; никто сего толико не ощущает, как тот несчастный, который онаго лишился. Ибо посредством зрения познаем мы присущность, изображение, цвет, расстояние, число, движение, покой и другие многие свойства тел нас окружающих. –

Когда единый глаз толь премудро и прекрасно устроен, что превышает всякое человеческое понятие; то коль высокие мысли должны мы иметь о том, кто не токмо весь род человеческий, все вообще животные, но и толикое множество насекомых одарил сим чудесным сокровищем, да еще некоторых и в высочайшей степени совершенства! –

А между тем Атеисты, сии мнимые, но высокомерные мудрецы, дерзают утверждать, что как глаза, так и весь вообще мир сей суть произведение слепого случая. Они во всем толико неизмеримом пространстве мира не обретают ничего, что заслуживало бы их внимание. В строении глаза не видят они ничего, что показывало бы премудрость; и думают иметь не малую причину жаловаться на несовершенство свое, и именно, что не могут они видеть ни в темноте, ни сквозь стены, и ниже в отдаленныхтелах, как тo: в луне и других небесных светилах различать вещей. Они жестоко вопиют, что глаз устроен без намерения; что он начало свое получил по случаю; и что было бы, по мнению их, безумно мыслить, что глаз создан для видения. Напротив того, бесстыдно утверждают, что мы получив глаза и прочие члены тела нашего, пользуемся ими, доколе и сколько свойство их дозволяет. – Без сомнения, всяк из благомыслящих с негодованием внемлет таковому образу мыслей, или яснее сказать, сущему вздору, толико недостойному человека, яко существа разумом одаренного. Но как бы тони было, оныя нелепые мнения весьма между людьми, кои, себя токмо почитая превосходно мудрыми, к собственному однакож своему поношению и уничижению, сумасбродно поругаются тем, которые в мире сем, или лучше так сказать, на каждой точке онаго, обретают явственные следы премудрости, всемогущества и благости Божией. – Нам нет ни малейшей пользы вступать с ними в прение. Они пребывают в ложных своих мнениях непреклонны, упорны так, что и самые освященные истинны бессовестно дерзают, но отнюдь не могут поколебать. Достойно и праведно Богодухновенный псаломник говорит, что безумный токмо речет в сердце своем: несть Бог. – Что ж касается до требований их и мнений в рассуждении глаза; то все они суть толико странны, колико беззаконны; ибо, что может быть того безумнее, развратнее и дерзостнее, как желать видеть сквозь такия тела, сквозь кои лучи проходить не могут, или в темноте микроскопические¹³ насекомые, наималейшие в самых дальних звездах вещи и тому подобное? – Зрение наше устроено соразмерно нашим нуждам. А сие обязывает нас паче, оный великий дар Создателя признавать и с подобающим благоговением почитать, яко все совершенное и неоцененное для нас сокровище, нежели что либо во оном более сметь взыскивать. –

«Все помянутые мудрецы с великим удовольствием приемлют, что называют их крепкий ум. Но знают ли они, юродивые, что сие приписывается им единственно к большему нареканию и предосуждению их? – He признавать начала своего бытия, своих чувствований, познаний? – Упорно сумневаться о мыслящей душе своей, не вещественна ли она как камень, как червь, как вода; и не приходит ли она как злак, как цвет, как дым? – Колебаться утвердить себя, что действительно есть промысл Божий, сколько премудрый не менее и преблагий, с толиким благоговением и любовью достойно покланяемый, колико непостижим, но здравым рассудком, совестью и тьмочисленными убедительнейшими опытами доказанный и засвидетельствованный? – Дерзко отвергать святый закон, руководящий к истинному спокойствию совести, следовательно к добродетели, к Богу, к вечному блаженству? – Се ли есть крепкий ум?»

Уши учреждены по обе стороны головы, дабы посредством движения, сотрясения воздуха могли мы чувствовать все в окрестности нас собывающееся¹⁴. – И в то время, когда глаза престают отправлять свою должность, они бодрствуют для благовременного предохранения нас от гибели. –

Примечание перев.

«Беспредельная благость Божия к человеку в даровании ему и сего столь полезного органа весьма ощутительна. – Ибо и во время сна, когда уже глаза более недействительны, уши, сии добрые стражи, неутомимо бдят о целости нашей. Коль скоро касается их тогда стук необыкновенный; то мгновенно возбуждают они глаза; которые усмотрев событие, толико же поспешно сообщают оное душе нашей; a сия по данной ей способности различать добро от зла, уверяется в безопасности или в противном тому. »

В потьмах слух наш обыкновенно бывает внимательнее. Ибо тогда чувство зрения не занимается больше рассматриванием предметов; следовательно, и слуховое чувство не развлекается тогда, как при свете; что не трудно испытать, закрыв глаза днем. – И так мы больше слышим в темноте ночной, нежели днем; сему причиною от части то, что днем не столь прилежно наблюдаем все мелочи, касающиеся слуха нашего; или, по крайней мере, судим тогда о них справедливее; а отчасти и то еще, что в потьмах более напрягаем силу слуха нашего, дабы при тогдашней глаз недеятельности сколь во можно предохранить себя от гибели; почему ежели тогда все вокруг нас безмолствует, явственно слышим и наималейший шорох. Но о впечатлениах производимых в нас слухом нашим, не можем мы судить безошибочно; по причине что они основываются больше на одном воображении нашем, a пoтому и неимоверны.

Поскольку ежедневно многоразличные звуки касаются слухового нашего органа, и каждый из них производит особое впечатление; то чрез сие научаемся распознавать их один от другого. Как то в потьмах нередко познаем мы подходящих к нам людей по их походке; так же вслушиваясь пристально различаем полет разного рода птиц, а равно голос и поступь многих животных, вовсе не видя их.

Уши представляют извне различные впадины, подобно некиим пещерам; кои, приняв в себя звук, препровождают его чрез улитковый и лабиринтовый проходы до самой внутренности слухового органа; и там уже делается он чувствительным. – Ежели бы хрящ впадины сии составляющий был мягче; то бы он, сжавшись, заградил вход всякому звуку; а ежели бы жестче, то бы неминуемо преломился во время лежания нашего на боку. Премудрый Творец устроил сей хрящ так, что он по согнутии приемлет паки прежний свой вид; следовательно, он есть упруг. А что он тонок, тo сие для того, дабы и от малейшего давления воздуха легко мог потрястися¹⁵. – Слуховый оный проход огражден будучи со всех сторон костьми, столь далеко вдался во внутрь головы, что давление ладонью нимало ему нечувствительно.

В конце слухового прохода есть тоненькая, упругая, напряженная перепонка, именуемая барабанною, на коей лежат четыре маленькие косточки, которых дрожащее движение делает звук чувствительным¹⁶. Отсюда начинается тот каналец, который со ртом имеет сообщение. Вот и причина, для чего бывает у нас шум в ушах, когда мы, заткнув их, отворяем рот; и почему так же слышим бой часов, когда кладем их промеж зубов и затыкаем оба уха.

Для вящшаго уразумения, каким образом барабанная перепонка движется от сотрясения внешнего воздуха, т.е. звука; возьми трубку, которая бы с одного конца была уже, а с другого шире; и воткнув узкий конец оной в устье тонкого свинова пузыря, обвяжи крепко; потом приподними пузырь с трубкою так, что бы широкий конец оной был внизу; положи на пузырь небольшое перушко; и прикажи кому-нибудь кричать в трубку снизу; тогда легко приметишь дрожание пузыря по движению перушка на нем лежащаго; и увидишь, каким образом пузырь сей посредством звука трясется то сильно, то слабо.

Кроющияся в ушах железы умащают слуховый проход густым, клейким, горьким, горючим, тучным соком, называемым серою, дабы барабанную перепонку содержать всегда во влаге, и тем предохранить ее от повреждения насекомых.

Примечание перев.

«По причине чрезвычайной тесноты, и преудивительной кривизны слухового прохода, и при том толикой клейкости серы изобильно оный наполняющей, не токмо таракан или блоха не могут пройти до самого мозга и там разродиться, как многие из простолюдимов противное сему утверждают, но ниже микроскопическое насекомое не может достигнуть и барабанной перепонки.

Удивления достойно, что помянутые четыре маленькие слуховые косточки, одинаковой величины бывают как у нежнейших детей, так и у самых взрослых; а прочие все кости ростут с летами их.

Сие устроено таким образом для того, чтобы каждый возраст ощущал тоны единообразно; чему противное могло бы последовать; ежели бы сии косточки подобно другим с летами человека росли.

Слуховый орган посредством слова представляет нам давно прошедшие деяния так живо, как настоящие. – Известное сопряжение слуховых чувственных жил с телом, делает влияние на страсти наши. Ибо искусный музыкант посредством отборных тонов приводит дух наш иногда в восторг, а иногда в уныние; следовательно, и слуховый наш орган столько же удовольствий доставить нам может, сколько и прочие чувственные органы.

Нос служит колико к обонянию, дыханию¹⁷, толико и украшению лица. Ибо сколь безобразны те несчастные, которые по какому-либо неприязненному случаю лишились онаго!

Внутренность носа покрыта мокротною, мягкою, ворсоватою, и чувствительно-жильною плевою. Пары, носящиеся по воздуху, касаясь оной плеве, раздражают ее чувствительность, и таким образом производят чувство, называемое обонянием. – Прямое, точное место, где чувство обоняния совершается, не внизу носа находится, а вверху у самого мозга¹⁸. Для живейшего ощущения какого-либо запаха, обыкновенно тянем в себя чрез ноздри сильно воздух; почему и достигает он скорее и в большем количестве обонятельных чувственных жил. И так нижние части носа способсвуют токмо к удобнейшему принятию и препровождению паров туда, где обоняние совершается.

Чтобы вдруг обнять более пахучих частиц, ноздри устроены к низу шире, а к верху уже. Подобно сему и мы делаем, когда необходимость заставляет нас окуривать рот или уши. Ибо в таком случае принимаемся мы за воронку, которую держим над дымом широким отверстием, чтобы в оном больше могло вместиться дыму; а потом он, сгустившись в узкой трубке, достиг бы до определенного места в желаемом количестве.

Нос, яко непременное ложе обоняния, устроен прямо над ртом, нес премудрым ли и благим намерением; и не для того ли наипаче, чтобы посредством обоняния могли мы познавать свойство употребляемой нами снеди, и тем самым колико можно исследывать, не вредна ли она здравию нашему?

Примечание перев.

«Возгри, сия носовая клейкая и воздухом сгущаемая влага, охраняет чувственные жилы от воздуха, касающагося всегда оным во время дыхания и дабы они не могли сохнуть и болеть. – Когда какая-либо острота крайне беспокоит, отягощает, раздражает чувственно-жильную мокротную плеву в ноздрях; в то время благодетельная природа низвергает ее силою. И сие ест то действие, которое известно всякому под именем чихания. »

Все вообще части тела получают питание свое и ращение чрез рот. –

Ho твердые, жесткие ествы были бы для человека вредны; ежели бы Бог, для удобнейшего приуготовления оных к поглощению и варению в желудке, не снабдил рот ЗУБАМИ. – Сила челюстей, в кои водружены зубы подобно гвоздям, есть троякая. В самой внутренней или задней части рта есть сильнейшая, в средней посредственно сильная, а впереди слабейшая. – По причине толико различной силы челюстей, и зубы суть трех родов: коренные, клыки и передние.

Примечание перев.

«Передние называются еще рассекающими также и ножницами; мы рассекаем оными твердую, вязкую питу, приуготовляемую из растений и животных. Клыки именуются так же собачьими, терзательными зубами, коими раздробляем жесткие и сухожильные ествы. А коренные называются еще бабками или жерновами, которыми дробятся и на самые мелкие частицы, претираются твердые снеди. »

У каждого человека обыкновенно бывает 28 зубов, а именно 16 коренных, 4 клыка, из коих два верхние именуются так же глазными, и 8 передних. У некоторых пожилых людей вырастают позади коренных еще 4 зуба, кои по причине позднаго происхождения называются обыкновенно зубами мудрости. –

Когда приемлем мягкую пищу; тoи передние зубы легко оную раздробляют; a пoтом при помощи языка препровождается она к клыкам и коренным, для совершенного сотрениия и смешения со слиною. И сие действие обыкновенно называется жеванием. Ho когда употребляем твердую, жесткую, вязкую пищу; тогда непосредственно полагаем оную в заднюю часть рта; ибо там превосходнейшая есть сила челюстей. Подобно сему и ножницы не могут резать концом своим толстую бумагу, а токмо тонкую; ибо меньше требует силы последняя, нежели первая.

Примечание перев.

«Твердая и сухая пища быв раздроблена зубами на самомалейшие частицы, растворяется слюною, источаемою из бесчисленных железок, рассеянных по всей поверхности рта; и претворяется в мягкое сочное тесто, с которым смешивается и воздух, разрушающий упругостию своею частицы твердость пищи составляющие, и производящие во оной сильное движение, брожение. Посредством такового действия маслиныя частицы теряя свою природу, соединяются с водяными; равномерно соли растворяются в слюне; и таким образом предуготовляется пища к удобнейшему поглощению и варению в желудке. »

Для предохранения от тлетворного воздуха, каждая зубная кость ограждена нежною плевою. Оная плева тем нужнее была бы для зубов, что они почти всегда на открытом воздухе бывают; но коликую бы боль причинило нам то во время жевания! – И для того Творец покрыл их твердым лаком, который все конечно сохранил бы их от гниения; ежели бы безпечность наша в разборе снедей и недостаток чистоты не уничтожали премудрого сего учреждения.

Для помещения толикаго числа зубов в толь малом пространстве, не было из всех возможных фигур столь наивыгоднейшей, как яйцообразная. – Таковое расположение зубов, которого изящнее никто-бы из смерных при всем неусыпном своем старании изобрести не мог, возможно ли приписать слепому случаю? – Для чего не бывает зубов у дитяти вскоре после рождения его; когда они воспрепятствовали бы сосанию; и для чего они начинают уже тогда прорезываться; когда дитятин желудок требует твердейшей пищи? Зубы способствуют не токмо к разжеванию пищи и украшению лица, но еще и к легкому и явственному произношению слов.

Колико бы безобразен, отвратителен, и даже страшен был рот; ежели бы не прикрывали его ГУБЫ, которые приняв чрез отверстие свое пищу, держат ее во рту, доколе она совершенно сжуется; они же препятствуют истекать изо рта слины; способствуют к произношению слов; а младенцам помогают высасывать первую их пищу. – Когда куришь табак; в то время посредством давления чубучного наконечника губами, и уклонения языка к гортани, делается во рту пустота; чрез что влечется в рот дым, давимый внешним воздухом. Разным образом и сосущее дитя, давя губками своими сосок питающей его груди производит то, что млеко льется в рот его. Но при каждом вдыхании воздуха дитя принуждено бы было останавливать свое сосание, дабы не претерпеть удушения от удержанного воздуха; ежели бы нe могло оно и при закрытом рте дышать в нос. И так ежели зажать ноздри сосущаго дитяти; то оно принуждено, будучи тогда дышать единственно в рот, все конечно перестанет и сосать.

Видал ли кто когда столь хитростно устроенное что либо, как ЯЗЫК? – Без составов, единою силою маленьких волоконцов, подается то вперед, то назад, то вверх, то направо и налево; иногда бывает остр, иногда широк, иногда длинен, иногда короток, иногда тонок, иногда толст; и посредством толь неудобопонятной гибкости и непринужденного движения, способствует он к выражению слов, упираясь то в зубы, то в небо. – Для наблюдения преудивительных движений языка, стать надобно пред зеркалом, и выговаривать разные буквы. – Когда произносим А¹⁹; в то время язык лежит неподвижно; а рот весьма широко растворяется. При выговоре Е, рот меньше отверст бывает, и язык весьма легко передних зубов касается; так как и при произношении И, с тою токмо разностию, что тут средина языка выдается несколько в верх; пространство заключающееся между им и небом становится уже; и в зубы упирается он сильнее. Ежели выговариваем О, то отверстие рта бывает кругловато; а ежели У, то уже. – В произношении Л, язык сильно ударяется в небо; М требует плотного сжатия губ; так как и П, выключая токмо то, что здесь губы скоро опять растворяются. Когда выговариваем А совокупно с М; в то время прежде рот широко растворяется, а после губы плотно сжимаются и проч. – Таким образом можем мы и сами научать попугаев и немых людей произношению слов; ежели заставим их прилежно наблюдать различные отверстия рта и движения языка при выговоре каждой буквы.

Примечание перев.

«Речь есть преимущество и собственность человека, толико отличающие его от всех прочих животных. Он сообщает чрез оную подобным себе свои мысли, понятия, чувствования; и помощию ее научается наукам, художествам, рукоделиям и проч. И так глас человеческий, неупоминая о разных переменах речь нашу составляющих, представляет нам предивное дело Создателя. –

«Возмем в рассуждение различные гласные буквы, просто устами произносимые или поемыя. Когда поем или произносим букву А, то глас совсем бывает другой; нежели когда произносим или поем букву Е, или И, или О, или один и тот же тон постоянно всегда наблюдая. Но причина различия сего сокрыта так, что по ныне философии постигнуть ее не могли. – Удобно видеть можем, что для произношения различных гласных, пустота рта принимать должна различные расположения, которые единственно нашему рту свойственны. По сей причине птицы, которых учат говорить, ни когда не бывают способны произносить явственно различные гласные. Произношения их не иное что суть, как весма несовершенное гласу нашему уподобление. – Выражению согласных букв, которые суть толикое изменение и умерение гласных, способствуют три члена: губы, язык и небо; но и нос существенное имеет в том участие. Зажавши его не можно произнесть букв М и Н, тогда слышны бывают токмо Б и Д.

«Рот наш толь удивительно устроен, что сколь ни общее есть употребление онаго; однако истиного сложения и действий его постигнуть мы не можем. Доказательством предивного строения рта нашего служит то, что никакое еще человеческое искусство не могло дойти до сложения машины, которая бы в произношении могла подражать человеку. He без успеха старались подражать пению; но при том не слышно было никаких в голосе изменений, и никакого в гласных различия. »

Βοвремя жевания посредством разнообразных движений языка, източается из желез влага, которая орошает, размачивает пищу; и тем самым способствует к удобнейшему поглощению и уварению ее в желудке²⁰. – Сколь необходимо нужно умягчать совершенно пищу жеванием; и сколь пагубно прежде сего проглатывать оную; довольно то всякому известно.

Все приемлемое нами в рот, касается языка; а нежное ощущение чувстительной кожицы его, делает оное нам или приятным или неприятным. – Итак, язык и небо во рту суть главнейшие орудия вкуса, продолжающагося во время жевания пищи, доколе низвергается оная в горло. – Горькие лекарства обыкновенно кладем мы в рот сколь наивозможно далее, и проглатываем оныя вдруг, дабы чрез слабое прикосновение языка к ним уменьшилась горечь их. Ежели бы не одарены мы были вкусом; то бы употребляли пищу без всякого удовольствия; что дознаем на опыте при сильном насморке. – Почему благий Творец и соделал необходимость вкушать пищу приятною.

Примечание перев.

«Вкус приятностию своею и разностию побуждает нас к употреблению пищи. Ибо неприятные ощущения голода суть единственные способы, коими природа влечет нас к насыщенного».

Bо рту позади неба находится два горла: дыхательное и пищеприемное. ДЫХАТЕЛЬНОЕ ГОРЛО есть тo, пo которому воздух стремится в легкое и обратно; и оно столь чувствительно, что грозит задушением человека, коль скоро хотя маленькая частица разжеванной пищи в него низпадет. – Для предупреждения таковой гибели, Творец устроил над устьем онаго горла надглотку наподобие плапака так, что оная при поглощении снеди закрывает его плотно, и паки отверзает вскоре для продолжения дыхания. Но ежели кто наполнив рот пищею наипаче твердою, разговаривает или смеется; то нередко случается что при тогдашнем отверстии надглотки, для обратного выходу воздуха из горла, низпадаетъ во оное несколько той пищи; каковую оплошность удается иногда поправлять возбуждением сильного кашля; а иногда оная и смертоносна бывает. –

Отверстие дыхательного горла чрез содействие известных мышиц бывает то шире, то уже; от чего и происходит различие голоса. Движение сих мышиц весьма ощутить можно, приложив палец к отверстию онаго горла во время пения.

Примечание перев.

Когда воздух поспешно выходит сквозь гортань; в то время как оная, так и все почти дыхательное горло приходит в сотрясающееся движение. Когда горло оное приподнимается; тогда гортань суживается; от чего и голос бывает высок и тонок. А когда ниспускается горло; тo гортань расширяется; и голос делается от того толстым и низким. – Взаимное сострадание гортани и детородных удов весьма достойно примечания, но непостижимо. Ибо младенческий и отроческий голоса в юношестве переменяются, т. е. грубеют. Скопцы никогда не имеют мужественного голоса. А женский голос всегда бывает тонок».

Дыхательное горло состоит из хрящевых тонких, упругих колечков, которые однако на той стороне, где они касаются пищеприемного горла²¹ мягки, дабы твердостию своею не препятствовать расширению пищеприемного горла при поглощении пищи. Почему дыхательное горло подавляется от великого куска, поглощаемого пищеприемным горлом столь сильно, что человек в опасности тогда бывает задохнуться, по причине недостаточного дыхания.

Дыхательное горло оканчивается в ЛЕГКОМ, которое находясь в грудной впадине, производит движением своим дыхание.

Для прибретения достаточного понятия о движении легкого, взять надобно мех, которым обыкновенно раздувается огонь, и растянуть его сколько можно шире; в то время воздух внутри меха находящийся, сделается реже внешнего; пo причине что он займе тогда большее пространство; и так внешний воздух устремится в меховую трубку, для приведения себя в равновесие со внутренним. Коль же скоро оный мех сжат; тο внутренний его воздух, будучи тогда уже гуще внешнего, обратно устремится из трубки, дабы прийти в равновесие со оным. – Итак ежели представим себе теперь меховую трубку дыхательным горлом, которое начинается в задней части рта, a пустоту меха грудью купно с легким; и потом обратим внимание наше на движение; то легко понять можем, что при вдыхании внешнего воздуха, грудь наша вздымается; грудобрюшная преграда²² уклоняясь вниз, стесняет внутренности содержащияся во чреве; дабы соделать чрез то большее в груди пространство; и таким образом воздух, входя чрез дыхательное горло в грудь, и расширяя пространство оной, раздувает и самое легкое. – Напротив того, при выдыхании внутреннего воздуха, грудобрюшная преграда и самое чрево приемлют прежнее свое положение; почему грудная полость сокращается, стесняется, суживается; а воздух будучи чрез то сгущен в легком, принужден бывает выходить обратно пo дыхательному горлу в уста или ноздри²³. – Ежели убить свинью, и немедленно вскрыв грудь оной, подуть в дыхательное ее горло; тo весьма явственно усмотреть можно расширение ее легкаго.

Примечание перев.

«Воздух не может проницать внутрь тела нашего сквозь кожу; ибо оная отревает его. Напротив, свободно он входит в легкое, которое всегда им надуто; и потому на воде всплывает, а токмо новорожденного и не питавшагося еще воздухом младенца легкое погрязает на дно оной. – Дабы внешний воздух мог проницать в легкое; потребно наперед, чтоб находящийся во оном оредел; и тем менее сопротивлялся стремящемуся из вне воздуху; что самое и бывает, когда внутренняя грудная полость расширяется. Ибо в то время воздух распространившись по оной редеет; чрез что упругость его умаляется; а потому и менее сопротивляется он проницающему из вне воздуху; и так сей наполняет легкое; доколе он, будучи тогда уже внутренний, пребывает со внешним в равновесии и таковой же густоте. –

Дыхание столь необходимо нужно и полезно для жизни человеческой, что ни минуты не возможно без онаго обойтися; ибо чрез дыхание свежеет кровь обтекающая легкое. Когда не чист бывает воздух, которым мы дышим, тогда портится кровь; а гнилость крови, как известно из повседневных опытов, причиняет опасные и заразительные болезни. – Из сего явствует, сколь необходимо нужен для сохранения здоровья свежий воздух; и сколь, напротив того, зловреден запертый, стесненный всегда в многолюдных покоях; ибо тлетворным делается он от испарений и собственных наших тел? –

Примечание перев.

«Вдыхаемый воздух теряет неизвестным образом упругость свою в легком; ибо в многолюдных покоях он портится, тo есть, лишаясь своей упругости, а потому не надувая уже и не расширяя легкого, делается вовсе неудобным к дыханию. Отсюда происходят печальные следствия в местах, где люди находятся в тесноте и многолюдстве, как то: в темницах, больницах, на кораблях и проч. Да и всех вообще животных лишает жизни неблагорастворенный, т.е. паче меры сгущенный в клевах, конюшнях и иных местах воздух. Ибо оный чрез собственное их дыхание заражается сырыми, неупругими и гнилыми парами так, что причиняет им жестокие болезни и самую смерть.

Внутренняя перепонка дыхательного горла весьма чувствительна; почему и охраняется она изобильною мокротою от всякого раздражения, могущего причинять кашель, т.е. частое, скорое и сильное дыхание; чрез что благотворительная природа силится извлечь вредительную остроту, причиняющую оное побуждение. – Смех разнствует от кашля причиною оный производящею, и есть знаменование радости, свойственное токмо человечеству. Здесь после одного сильного вдыхания следуют многие выдыхания; гортань же стеснившись, не выпускает всего воздуха из легкого. – Плач, яко знак печали или тихия радости, начинается большим вдыханием, которому следуют попеременно малые выдыхания и вдыхания, оканчивающияся глубоким издыханием и слезным током. – Всхлипывание есть сильное, звонкое и внезапное вдыхание. – Чихание, начинающееся единым весьма сильным вбиранием воздуха, извертает из ноздрей остроту к чиханиио побуждающую, единым же сильнейшим испущением онаго.

Природа сопрягла с дыханием великую пользу и преимущество; оно споспешествует действию всех внутренностей во чреве, глаголанию, обонянию, сосанию, глотанию, совершенному претиранию пищи, свободному обращению всех соков в теле. Сверх сего содействует оно к испражнению желудка, кишек, желчного и мочевого пузырей, заднепроходной кишки и самой матки. Из сего явствует, сколь необходимо нужно и полезно дыхание к сохранению жизни. »

ПИЩЕПРИЕМНОЕ ГОРЛО есть тот длинный, сложенный из многих колечков, состоящих из 4 или 5 чувствительных перепонок, канал, который начинался далее дыхательного горла, т.е. в самой задней полости рта, простирается до желудка; куда принятую изо рта пищу препровождает он посредством шести своих мышиц. – И так не трудно представить себе, каким образом у стоящего и седящего человека пища по горлу оному, как по отверстому каналу собственною своею тяжестью низводе в желудок; ибо оное действие совершенно сходствует с тем, как дождевая вода низвергается с крышки по застрешной трубе. Но у животного, которое; когда ест или пьет, имеет желудок гораздо выше отверстия пищеприемного своего горла, находим совсем противное тому действие. Ибо оное животное, когда пьет из прорубя, хотя и весьма низко возклоняет голову; однако вода восходя, достигает, наконец, желудка его. – Для сего-то у онаго животного пищеприемное горло составлено из многих нежноволокнистых колечков, удобно сжимающихся и растирающихся, которые приняв изо рта пищу или питие, сообщают одно другому посредством взаимного своего расширения и сжимания, доколе совсем низринут в желудок. Действие оное весьма много походит на то, как делают колбасы; т.е. кладут в кишку понемногу начинки, и безпрестанно пропихивают ее пальцом. – Таким же точно образом и человек, стоя головою на канате, выпоражнивает полные стаканы.

Примечание перев.

«Питие у стоящего и сидящего человека совершается несколько отменным образом. Когда наполненный каким-либо питием сосуд приносит он ко рту; и восклоня голову, прижимает его к нижней губе; тогда верхняя губа погрязает в самое питие; и тем отревает внешний воздух от уст. Выливаемое из сосуда питие, по хребту языка приподнимающагося тогда к небу, низтекает по обеим сторонам надглотки двумя стержнями в глотку; потом сквозь пищеприемное горло в самый желудок. »

Дабы горло оное всегда удобно расширялось, и от частого глотания не чувствовало никакой боли, и дабы сухая и жесткая пища удобнее могла быть поглощаема; Природа снабдила его невероятным множеством клейких мокрот.

Ежели бы поглощенная пища проходила всюду так же скоро, как и в пищеприемном горле; то бы по большей части испражняема была не свареною. – Для предупреждения такового зла Творец учредил ЖЕЛУДОК, которого полость, подобящаяся пузырю, восприяв от пищеприемного горла ествы, удерживает в себе, варит, соделывает из них питательный сок; и потом уже чрез иное отверстие свое препоручает их кишкам для дальнейшего разделения²⁴.

Желудок составлен из трех чувствительных перепонок, кои безпрестанным извивным своим движением претирают ествы совершенно. Внутренняя его перепонка покрыта мохнатоворсоватыми морщинами, которыми удерживаются снеди так, что не прежде нисходят оне в кишки, пока совершенно не сварятся. При излишнем накоплении мокрот в желудке, и движение его не надлежащим образом происходит; тогда ощутив мы недеятельность желудка, употребляем обыкновенно приличные средства к поправлениию его, т.е. ко испражнению излишних мокрот. – Когда желудок совершенно тощь; тогда движение волокон его нам чувствительно, больно; а cиe и возбуждает нас ко принятию пищи; т.е. мы ощущаем в то время голод, производящий в нас нетерпеливое желание удовлетворить требование желудка. – Без такового доклада желудка нашего, познали ль бы мы сами необходимость вкушать пищу; и недовольно насытившись, не часто ли подвергались бы безвременной усталости? –

Примечание. Пepeв.

«Голод, сие неприятное ощущение, рождается от взаимного весьма чувствительных плев в тощем желудке трения, причиняющего несносную боль; а трение сие происходит от безпрерывного извивнаго [червообразнаго] движения желудка. Такожде и сок желудочный от трения сего портится, гниет; и едкостию своею, раздражая чувствительные жилы желудка, усугубляет боль; почему для уврачевания оной и нудится человек вкусить пищи. – Ощущение же жажды мучительнее самого голода, и сопровождается большею опасностью. Ибо питие растворяет и размывает сгустившуюся кровь, так же отвращает гнилость оныя. Почему и можно пробыть долее без пищи, нежели без пития. –

«Мяса, разных родов овощи хлеб, молоко, маслиныя вещи и всякия без изъятия ествы остаются несколько часов в желудке, где они с соком онаго и слинами безпрестанно тогда поглощаемыми смешиваясь, посредством теплоты, соблюдаемой в нем сердцем, селезенкою, печенью и прочими сопредельными внутренностями; так же помощью воздуха с пищею поглощенного и от теплоты расширяющагося, извивным движением самого желудка, и наивящшим содействием брюшных мышиц и грудобрюшной преграды, между коими желудок положение имеет, и коими он сжимается как в тисках постепенно смягчаются; a по довольном квашении или брожении, претворяются в жидкий раствор или слизкую размазню, сероватого и желтоватого цвета, но запаха всегда противного. – Твердые, жесткие, неудобь разрешимые снеди остаются долее в желудке. А те, кои действием онаго применяться не могут в тесто, как то жесткие разных плодов кожицы, косточки оных, шелуха, грибы и проч. испражняются низом таковы же, как и поглощены были; и по сей причине называются оныя неваримыми.

«Излишнее множество еств, острая и вкусу противная пища, раздражая желудок, не редко производит в нем неестественное движение, коим пища извергается обратно сквозь пищеприемное горло. Тогда чревныя мышцы и грудобрюшная преграда судорожным корченьем пружаясь, насильно выпоражнивают желудок. Таковое действие обыкновенно называется рвотою. »

Из желудка непосредственно нисходит пища в длинный канал, называемый КИШКИ, который составлен из тех же самых волокнистых перепонок, из коих и желудок. – Здесь уже происходит совершенное отделение пищи, которая тут же мешается с желчью и кишечною влагою. Полезное превратившись в питательный сок и кровь, течет коловратно по безчисленным сосудам всего тела; чрез что потерянные испарением силы вознаграждаются; а ненужное испражняется низом; что смешано, будучи в кишках с желчью, удерживает и цвет ея.

Но ежели бы канал сей был короток и притом прямой; то преудивительное оное отделение происходило ли бы столь благоуспешно? Едва не испражнялась ли бы в то время пищa вовсе почти несвареною! – И так Творец без сомнения с премудрым намерением предопределил каналу сему длину, которая шестикратно превышает длину того тела, в коем он находится; снабдил ею подвижными волокнами и достаточною влагою; наконец, извивши столь многообразно, прикрепил его к брыжейке²⁵. Подобно сему и мы человеки устроеваем в печных трубах различные наклонения и обороты, дабы полезное, какова есть теплота, оставалась в покоях, а хладный дым, яко ненужное, исходил на воздух.

Конечность канала сего пространнее начала его и самой средины, дабы здесь больше скоплялось отделенной нечистоты, и оная испражнялась бы благовременно. Мышцы тут содействующие, отверзают его по соизволению нашему; и по испражнении нечистоты, паки замыкают.

СЕРДЦЕ есть та мышечная в груди сокровенная часть, которая посредством взаимного своего расширения и сжимания получает чрез кровевозвратные жилы кров из всех частей тела; куда паки препровождает ее чрез боевые жилы. От непрерывного такового движения сердца, кровь течет всегда во всем теле; a сие и есть главною виною жизни человеческой. – У взрослого человека находится около 28 фунтов крови, которая в течение одного часа проходит сердце 20 крат; с толикою притом стремительностию, что в каждую минуту претекает она больше 100 футов.

Каждое давление, которое делает сердце крови, для отведения ее чрез боевые жилы в отдаленнейшия части тела, производит удивительную оную силу, известную под названием пульса, который ощущаем мы во всех, как бы глубоко боевые жилы ни лежали, а наипаче у запястья. – Каждое таковое давление сердца называется биением пульса, коих нащитывается у взрослых нашего климата в течение одной минуты 65, у детей больше, а у престарелых меньше; и чрез сие то биение различаются боевые жилы от кровевозвратных. Ежели бы таковое движение сердца зависило непосредственно от нашего попечения; то бы неминуемо надлежало оному прекратиться, коль скоро мы засыпаем; следовательно, первый сон наш пресек бы и нить нашей жизни. Напротив движение оное, без наималейшего нашего содействия, непрерывно продолжается чрез толь многие годы жизни нашей, так что мышцы, производящие оное, не ослабевают. – Кровь, претекая боевые жилы, достигает крайнейших конечностей тела нашего; и по совершенном отделении нужных к содержанию онаго соков, обращается паки к сердцу чрез кровевозвратные жилы. – Внутри кровевозвратных жил находятся тонкие плевы, наподобие маленьких заслонок, которые отверзает стремящаяся к сердцу кровь; и которые потом сами собою замыкаются; и тем воспящают ее возвращение.

Примечание перев.

«Сердце, сильнейшая из всех мышиц тела человеческого, непрерывно и неослабно до конца жизни бьется. Оно одарено превосходнейшею пред ними раздражительностию, чувствительностию. Приливающаяся всегда вновь теплая, тяжелая кровь, есть причина, раздражающая и побуждающая сердце к безпрерывному движению.

«Сила, которою сердце действует, чрезмерно велика; ибо оная наполняет кровью все сосуды в дальнейших частях тела человеческого; и кровь во оных обращается быстрым течением. Сила сия тем удобопонятнее, когда мы сравниваем тяжесть крови, находящейся во взрослом человеке около 28 фунтов, с тяжестию протчих телесных влаг, простирающеюся свыше 50 фунтов; исследываем и исчисляем сопротивляющееся движению трение, которому подвержены соки в сосудах; и притом воображаем, что все те влаги вязки и клейки более, нежели вода; и что оне, невзирая на таковое неудобство, должны проходить наитончайшие жилки. Из сего явствует, сколь велика должна быть сила сердца, когда она движет с легкостию и без всякого труда таковую тяжесть, не смотря на толь многие препоны и сопротивления.

«И так поскольку жизненные действия зависят единственно от безпрерывного обращения крови и протчих телесных влаг; то по справедливости сердце почитается первейшим жизненным орудием. » –

Ктo стройно кровь мою всечасно обращает;

И сердца моего биение кропит;

Кто легкое во мне искусно подымает;

Дыханье от чего мое свободу зрит? –

О сердце – бейся! Кровь во мне воспламеняйся;

И прославлять Творца премудрого старайся;

Хвали Зиждителя сотворшаго сей мир.

МЫШЦЫ суть сложенных из многих мясных волокон, кровоносных сосудов и чувственных жил члены, кои производят движение в теле. – Каждая мышца состоит из главы или начала, утвержденного в части тела, которую она недвигает; из чрева, или средины, которая составляет мясистую, толстую ее часть, и которая содействием содержащагося в чувственных ее жилах вещества сокращается, напрягается; и из хвоста или конечности, укрепленной в той части тела, которую должна она двигать²⁶. – Простри правую руку по столу; а левую осязай ее промеж локтя и запястья; между тем двигай костью простертой руки; таким образомлегко ощутить сокращение и протяжение мышиц.

Исчислив и определив по правилам Механики великую оную силу, которою мышцы производят в членах различные движения, и притом, вообразив чрезвычайную скорость, с какою оне совершают их, все конечно приведены бы мы были тем в высочайшее удивление. – По вычислению славного Борелли: кто подъемлет локтем тяжесть в 55 фунтов; у того мышцы, производящие таковое движение, должны действовать силою 60, 000 фунтов. – А кто подымает крайним составом большого пальца 25 фунтов; того мышцы употребить должны силу 3000 фунтов.

Человек завесивший 150 фунтов, ежели вспрыгнет от земли на два фута; то мышцы его, произведшие оное движение, непременно должны были действовать силою 300, 000 фунтов.

Для вящшаго уразумения, каким образом мышцы посредством, сокращения своего или напряжения приводят члены в движение; возми две круглыя палочки, толщиною в один дюйм, а длиною в восемь; и соедини их удобоподвижным составом. Потом представь себе одну палочку костью, что от плеча до локтя, другую тою костью, что от локтя до кисти, а состав их самым локтем. После возми свиной пузырь, в отверстие коего воткни небольшую трубочку или срезаное перо; и обвяжи крепко, чтобы при надувании воздух не мог проникнуть из пузыря у обвязки. Потом ту часть пузыря, что с трубкою, привяжи крепко спереди к палке представляющей кость к плечу; а прочую часть пузыря распростри под самым составом. Все сие положи пред собою на стол; держи крепко палочку, к коей пузырь привязан; и дуй сильно в трубку; тогда пузырь, надувшись, сократится; от чего другая палочка с помощию состава поднимется; по извержении же воздуха из пузыря, палочка сия паки на стол уклонится. И таким образом оный опыт преподаст некоторое понятие о мышце, ее движении и действии.

Искусившиеся в Математике не будут удивляться чрезвычайной силе употребляемой мышцами; коль скоро представят себе, что мышцы не иное что суть, как некое подобие рычагов, у коих точка силы ближе к точке равновесия, нежели к точке тяжести; и что по сему закону надлежит здесь дейтвовать такою силою, которая бы гораздо превосходила самую тяжесть. – Хотя сие и несогласно кажется с обыкновением употреблять такия орудия, посредством коих малая сила двигает большия тяжести; однакож и то известно, что таковое движение производится медлительно и с меньшею деятельностию.

Может статься для некоторых будет cиe непонятно; и для того потщусь объяснить следующим примером.

Положи пред собою вдоль стола палку, которая бы несколько была его длиннее; на дальнем конце оной утверди небольшую тяжесть; а ближний гни крепко рукою вниз осторожно, чтоб палка состола не скользила; и таким образом поднимай отдаленный конец с тяжестию. Хотя и ощутишь, что в сем случае потребно гораздо больше силы, нежели как начнешь поднимать оную палку, взяв рукою по средине ея, или еще ближе к той тяжести; однако и иного не оставишь без замечания, что первое движение произведено чрезвычайно скоро; и что в самой руке совершившей оное, оказалось весьма малое движение.

И так, обратив теперь внимание на часть руки, простирающуюся от локтя к кисти, не трудно уже понять, что движение оной начинается в то самое время, когда мышца [укрепленная хвостом своим к ней под самым локтем, а главою вверху кости, заключающейся промеж плеча и локтя], производит сие чрез сокращение свое или напряжение; что мышца оная должна употребить много силы; поскольку укреплена она под самым локтем в конце движимой кости, следовательно ближе к точке равновесия, нежели к тяжести; и что наконец сей же самый образ устроения ея, есть виною чрезвычайно скорого и почти неприметного того движения.

Ежели бы действующая оная мышца утверждена была хвостом своим ближе к кисти; то хотя бы тогда и весьма меньше потребовалось силы, к произведению того движения; но безобразие, какое бы от сего неминуемо последовало, усмотреть можно из онаго опыта.

Возми шнур, привяжи его одним концом поближе к ручной своей кисти; а другой перебрось чрез плечо той же самой руки; представь себе оный шнур мышцею долженствующею производить движение. Потом простерши прямо (горизонтально) ту руку, прикажи кому-нибудь глянуть за переброшенный чрез плечо шнурочный конец; между тем держи простертую руку непринужденно, что бы не противоборствовала она нимало действию шнура; то хотя тянущий человек и ощутить, что в сем случае не столь много силы потребно; как когда бы шнур привязан был у самого локтяного сгиба; но по согнутии руки усмотришь, что шнур купно с согнутою рукою изображает треугольник. – И так сколь бы ширοко надлежало тогда ручной коже растягиваться, для сокрытия таковой мышцы и всего треугольного пространства; а от того сколь бы гнусный вид и неудобство получила сия рука.

Великая оная сила мышиц зависит от изволения нашего. – Лишь токмо помыслим учинить какое либо движение членами своими; то уже и производится оное с невероятною поспешностию. Но ежели оставляем мышцы свои в покое; то оне без наималейшего нашего пособия, содержат все члены тела в наилучшем порядке. Болезнь токмо пременяет натуральное оных движение. – Как то: рот естественное положение имеет среди лица; потому что две мышцы, когда оставляем их в покое, тянутъ его с обеих сторон равною силою; но коль скоро которой либо из сих мышиц сила ослабеет; то другая, не находя больше сопротивления от противоположной мышцы, тянет его сильнее; чрез что он уклоняется на сторону; почему и человек тот становится криворотым.

Примечание перев.

Мышца (мышица, мышка) получила наименование свое от того, что походит она на мышь, с коей содрана кожа. – Новейшие естествословы повторительными опытами достоверно доказали, что все действие и движение мышиц зависит от чувственных жил, в великом множестве повсюду в них разделяющихся. Ибо неминуемо последует разслабление и совершенная недвижимость мышцы; коль скоро принадлежащая оной чувственная жила будет сжата или разсечена. – Движение мышиц подкрепляет, усугубляет силы сердца, желудка, кишек и проч., а тем способствует течению крови, варению пищи, отделению, составлению, испражнению соков; так же противоборствует оно сгущению и сседанию оных; следовательно, движение необходимо нужно к соблюдению жизни человека и каждого животного.

Сколь ни изящно строение тела нашего; но без КОСТЕЙ было бы оно вовсе неупотребимо, тщетно. – Оно не имело бы движимости; а потому невыгодно и неспособно было бы к отправлению дел, в общежитии нам встречающихся; ежели бы Творец не снабдил его твердыми костьми, кои содержат его в прямой линии; все части его предохраняют от повреждения; и посредством разнообразных наклонений, зависящих от составов их, делают его способным ко всем возможным движениям.

Коликим бы опасностям предлежал неоцененный нежный наш мозг; ежели бы не обезпечивали его в том ограждающие твердые черепы. Черепы оные соединяются между собою посредством швов; у младенцев подвижны они для облегчения их рождения; но вскоре потом престают они двигаться; а, наконец совершенно твердеют, грубеют, дабы чрез всю жизнь нашу быть надежною оградою мозгу.

ХРЕБЕТ есть та длинная, из 30 полых позвонков состоящая трубка, которая протягаясь от самой головы вдоль всей спины, служит голове подпорою; содержит весь стан прямолинейно; хранит в себе становую мозговую жилу, ведущую начало свое непосредственно от головного мозга. – Ежели бы трубка сия²⁷ состояла из одной кости; то бы стан был вовсе недвижим. А ежели бы она не многия токмо составы имела; то бы при различных склонениях, представляла из себя остроугловатую фигуру; и тогда бы как мозговая жила в ней содержащаяся; так и все внутренние части тела чрез стеснение свое великий вред претерпели, – Итак не есть ли то дело высочайшей премудрости, что оные позвонки соделаны способными ко всякому склонению, которое производят они столь нечувствительно, что вовсе приметить в них нельзя никакого угла; а потому и мозговая жила, содержащаяся в них, как бы спина ни сгибалась, имеет всегда положение свое безпрепятственное и нимало нестесненное? – Так же и то не есть ли дело великой важности, что хрящи, находящиеся в каждом промежутке оных позвонков, предохраняют их от повреждения, которое бы без хрящей в непродолжительном времени неминуемо последовало от всегдашнего взаимного их трения? –

Что бы сделать себе некоторое о сем понятие, возьми зеленый тростник длиною в хребет; и представь его оным, а полость его становою мозгового жилою. – Надломи его по средине один раз; и гни, как обькновенно хребет гнется; увидишь, что таковое согбение делает весма острый угол; а потому и должно быть оное чрезвычайно вреден мозговой той жиле. Потом надломи его еще в других немногих местах; и произшедшие от тогдашняго согбения углы, не будут уже столь остры. Наконец, надломай его по числу позвонков; то приметишь, что он тогда и при великом согбении не только никакого угла не делает; но еще представляет из себя подобие круга; и что полость его от таковой круглости нимало не сжимается.

Heявственно ли созерцаем премудрое намерение Творца, что ребрыобразующие впадину груди, оканчиваются в мягких хрящах, дабы чрез то облегчить мышцам труд в поднимании груди для вдыхания воздуха? – Неуже ли виною есть случай, что кости созиждены полы, дабы тем были легче, и дабы полость их служила вместилищем тучного некоего вещества, именуемого мозгом, который умащая их творит тем способными коумопомнию; и что так же каждой кости конечность снабдена скользким и мягким хрящем, который соделывает движение их нечувствительным, и взаимное трение без вредным? –

И самые пределы предположенные Творцом телу нашему и чувствам, достойны чрезвычайного удивления; почему и заслуживают они всевозможное наше внимание.

Ежели бы тело наше было меньшей величины; то хотя бы нужды наши чрез тои гораздо умалились; но нe имели бы мы тогда столько мозгу, следовательно разум наш был бы ограниченнее. – Тогда глаза наши менее видели бы; большая часть животных превосходила бы нас в отношении величины; и мы не могли бы толико властвовать над ними. – A ежели бы тело наше было чрезвычайно огромно; то хотя бы мы тогда и больше могли сработать; и притом были бы умнее; но откуда бы и где надлежало доставать страшным оным исполинам все потребное на нужды их, и коликаго бы труда им стоило обрести таких животных, которые бы носить их на себе могли. – Разум наш не был бы тогда толико рачителен в изобретении потребных орудий, для подкрепления и умножения немощных телесных сил наших.

Ежели бы природа одарила глаза наши силою зрения столь великою, какую получаем чрез посредство увеличительных стекол; то бы мы как в пище своей, таки питии находили всегда столь много насекомых, что не инако бы все то употребляли, как с превеликим омерзением и отвращением. – Сыр представлялся, бы нам в то время веществом, преисполненным косматых животных; и одна капля уксуса казалась бы преизобилующего червями²⁸. – Тогда бы распознавали мы предметы токмо ближайшие; а отдаленных или вовсе не видели бы, или по крайней мере весьма темно и сбивчиво. Напротив того, ежели бы глаза наши устроены были, сообразно действию дальновидных стекол или зрительных трубок; то хотя бы тогда отдаленнейшие предметы представлялись нам явственно; но ближних или вовсе не видели бы мы, или чрезвычайно темно; следовательно, очки, увеличительные стеклы, зрительные трубки и проч. не были бы и поднесь открыты; помощию коих рассматриваем мы ныне предметы как вблизи, так и вдали явственнее и острозрительнейших животных.

Ежели бы уши наши ощущали всегда все толь явственно, как и посредством слухательной трубки; тο бы непрестанный оный шум, коего мы ныне нимало не чувствуем, поражал их чрезвычайно. Беспрерывный оный шум возмущал бы нас всегда; и даже сон наш обеспокоивал бы. – Болезненные припадки, во время коих слуховые чувственные жилы весьма расширяются, преподают нам о сем некоторое понятие.

Ежели бы обоняние наше было тонее, т.е. чувствительнее; то, куда бы мы тогда ни обратились, везде задушал бы нас запах столь многих гнусных испарений, из коих мы ныне ощущаем очень мало, или и совсем ничего. А сие толико возмущало бы всегда упражнения наши и забавы, как и наисильнейшее то зловоние, которое случается нам ныне иногда на самом деле обонять. – Из сего явствует, что ежели бы мы, одарены быв тончайшим обонянием, могли посредством онаго исследывать во всякое время без труда во всей подробности природу трав и прочих растений, то бы мы тогда мало или вовсе ничего не заботились о Врачебной науке, Ботанике и Химии; a пoтому и меньше имели бы случаев познавать Творца из деяниий его. –

Ежели бы чувство осязания повсеместно в теле нашем было столь велико, как и в наичувствительнейших некоторых частях его, т. е. в глазах и проч.; то бы и малейшее прикосновение, которое мы ныне едва ощущаем, причинило нам чрезвычайно жестокую боль; да и руки наши вовсе неспособны бы тогда были ко грубым упражнениям.

Неблагодарные человеки! колико безрассудны желания ваши Вы вожделеваете инаго устроения тел ваших, и чувств превосходнейших. – Когда бы вы рачительнее вникнули в настоящее образование ваше; и познали превосходство онаго; тогда устрашились бы вы сами безстуднаго вашего предрассуждения относительно тел ваших, коих устроению может быть во оное ж мгновение преудивляются и самые ангели, созерцая в нем повсеместно блистающий порядок, тогда, говорю, признав вы сердцем и устнами сего премудраго, преблагаго и всемощнаго Зиждителя, поверглись бы долу; и тьмократно в восхитительнейшем восторге благословляли всесвятую его волю. –

Мы обязаны чувствам нашим за охранение нас. – Зрение и слух открывают нам предстоящие опасности, хищных и ядоносных животных, и места грозящия поползновением. – Обоняние и вкус уклоняют нас от заразительных мест и зловредных растений. – Осязание представляет нам о прекращении упражнений наших, а равно воззывает нас к бодрствованию и по сем ко принятию пищи и пития. – В случае нужды недостаток одного чувства награждается другим. Как то: обоняние заступает место вкуса; слух и осязание заменяют зрение; а зрение у глухих исправляет должность слуха. – И сии столь нежные орудия, будучи каждодневно в толиком употреблении, гораздо долее прослуживают, нежели всякая вещь, сооруженная из стали или камня.

Коль непостижимо разнообразие тел наших! – Между толикими миллионами людей единовременно живущих, правда, есть некоторое подобие; но совершеннаго во всех частях их сходствия отнюд нет. – Почти неприметное отличие в строении и расположении мышиц, так как и мало разнствующие характерические черты лица, показывают всегда однако некоторую отменность. – Каждый человек имеет особый голос, поступь, иный образ есть, смеяться, писать, чихать и проч. – И самые близнецы не походят друг на друга. –

Колико премудр, колико дивен великий оный Художник, даровав нам безошибочную разборчивость, т.е. соделав нас способными отличать одного человека от другого! – Каждая страна имеет особое образование лиц, так как и отличные свои произрастения.

Примечание. Перев.

«Главных разнообразных племен или поколений человеческих, полагают четыре или пять. – Белый человек составляет знатнейшее, а может быть и первоначальное поколение; он населяет всю Европу, северную часть Азии, Африки, и некоторую часть северной Америки; и оное поколение, кажется, превосходит стройностию и красотою все прочия. Ко второму племени принадлежит смуглый человек, обитающий в другой части Азии, у коего лицо плоское, глаза небольшие, волосы редкие. К третьему поколению относят Африканцев, отличающихся от прочих черным цветом, тупым носом, завороченными губами, шерстистыми и кудрявыми волосами. Четвертое племя составляют Американцы; они желтоватого цвета, слабого сложения и редкие на голове имеют волосы. К пятому поколению причисляют обитателей новообретенных земель южного Океана; сии отличаются темно смугловатым цветом, широким носом, густым волосами и крепостию сил. – Каждое из оных главных племен, разделяется еще на многие разнообразные частные, как то мы сами примечаем между белотелыми Европейскими народами. Немец, Голландец, Француз и другие отличны друг от друга.»

Но наилучшее и первенствующее в нас существо, разумную нашу ДУШУ, толико отличающую нас от всех прочих тварей мира сего, не можем мы созерцать; а токмо присущность ее в нас можем чувствовать. Способы содействия ее на тело наше, и тесного ее с ним сопряжения, сокрываются таинственною завесою. Чувства наши, прияв из вне какое-либо впечатление, сообщают его душе. Душа изволяет; и члены спешат исполнить хотение ее с толикою скоростию, что невозможно определить ни малейшей точки времени между изволением ее и самым делом; но мы вовсе несведомы, каким образом сие действие происходит; и что наипаче к произведению онаго потребно. – Повелеваю языку своему говорить; но каким образом должен он сие начать; какие мышцы и по какому наклонению надобно ему их двигать; колико надлежит способствовать к тому гортани, зубам и губам; всего онаго не постигаю; однако, не взирая на то, произношу слов. – Коликаго бы сожаления достойна была участь моя; ежели бы невозможно было мне работать, есть, варить в желудке, спать и проч. прежде, нежели уведал я, каким образом всему тому происходить надлежит? – Я подобен оному невежде, который употребляет хитро сооруженную какую либо машину, вовсе несведом будучи о внутреннем ее расположении. И я всеконечно достоин большаго предосуждения; ибо он может быть по крайней мере удивляется своей машине, а я нимало не заботясь вникать в строение моей, продолжаю пользоваться ею равнодушно.

Коль непостижимо сопряжение двух толико разнствующих между собою существ, души и тела! – Сколь непременно согласие их до последняго издыхания нашего! – Сие то согласие виною есть толь теснаго сопряжения их; но и оное такожде покрыто не проницаемым мраком. –

Канатный танцовщик едва намеревает учинить хитростное какое либо движение; то уже все потребные к тому чувственные жилы и мышцы двигаются с невероятною скоростию. – Хотя он и вовсе несведущ о строении сих орудий, коих он никогда не видал, о коих он отнюд ничего не слыхал, и из коих одно от другого не может отличить; – однако весьма разумеет, как употреблять их безопасно; и, что всего удивительнее, не трогать ненужных мышиц; а между столь безчисленным множеством оных, употреблять токмо те, кои могут произвести желаемое им движение. – Спроси него, какие именно употребил он к тому мыщцы; и откуда сила их происходит. Всеконечно придет он в крайнее недоумение, что тебе на сие отвечать; т.е. он не будет понимать, о каких ты допрашиваешь его мышцах и силе их. –

Простолюдим ежедневно делает многия тысячи движений, но каким образом оныя происходят, нимало не знает. И так способность человеков не в том поставляется, чтобы делать движения; но в том наипаче, чтобы производить оныя лучше, хитростнее.

Искусный музыкант знает, где какой на инструменте его тон; все они перед глазами его; и хотя он может играть весма скоро; однако иногда ошибается; т.е. производит совсем не тот тон, какой надобно. – Но душа человеческая, нимало не путается между толикими тысячами мышиц и чувственных жил, двигает токмо те из них, кои существенно потребны телу для учинения какого-либо действия.

Все те части тела нашего, от целости коих наипаче зависит наше здравие и сама жизнь, как-то: сердце, жилы, желудок, кишки и прочие сим подобные, нимало не подвластны нам, т.е. – мы не можем движения их ни начинать, ни прекращать. – Коль безмерная глубина Творческой премудрости сокрывается в строении и движении оных членов! – Могли ли бы мы с таковою точностью распоряжать движением сих частей; ежели бы оное зависило непосредственно от нашей воли? – Никак! ибо и кратчайшее остановление сего движения, произвело бы пагубнейшее следствие для жизни нашей; – и не превратилось ли бы оное движение тот час, как мы, предавшись в обьятия приятного сна, забываем и самих себя? –

Хотя все вообще люди имеют одни и те же члены; и хотя употребляют они одинаковую пищу; но не взирая на то различных склонностей бывают. – Один склонен к упражнению в науках, другой к воинской жизни, – сей к садовничеству, тот к домоводству и так далее. – Но для произведения и приращения наук, так же благосостояния обществ, нужно ли таковое различие склонностей человеческих? – Ежели бы люди не разнствовали в том межу собою; то бы жизнь их лишилась премногих выгод. – Помянутые главные склонности разделяются еще на иные многие частные. – Как то: при упражнении в науках открывается особая склонность либо к Богословии, либо к Законоискусству, либо к Естествословию, либо к Истории и проч. ибо каждая из сих наук, дабы привести оную до некоего совершенства, толь пространна, что человеку надлежит во всю жизнь свою заняться единственно ее предметом; а инако невозможно ему приобрести во оной великих познаний. – Равным образом и при выборе рукоделий оказываются различные склонности. – Поверить можно, что некоторые склонны бывают и к отвратительным упражнениям, как то: к трубочистному, сыромятному, пометочистому и проч. – Но сих ремесл люди в общежитии нужны.

Напротив того, суть и такие склонности, которые врожденны, свойственны всем людям; следовательно, оныя должны быть всеобщие. Поскольку они необходимо нужны для нашего благосостояния; то от разнообразия их претерпело бы весма много общежитие наше. – Сюда принадлежат склонность питаться; ибо когда родится в человеке отвращение к пище; что наипаче при болезненных некоторых припадках случается: в то время он, истощив силы свои, никоим образом не может исправлять и дел своих. – Желание производить самоподобных себе, без коего вся толико обширная земля наша, в непродолжительном времени превратилась бы в необитаемую пустыню. – Любовь родителей к детям, без которой столь многие из оных, быв безпомощны, оставлены от всех, наипаче в первоначальном своем состоянии, соделались бы добычею смерти. – Желание быть благополучным. – Осторожность, осмотрительность, дабы благовременно уклоняться от неприязненных случаев. – Любовь к отечеству. Жители хладных и безплодных земель, хотя, так сказать, погребены бывают под снегом вечно, и покрыты ночною завесою на долгое время; однако несмотря на все сие, продолжают обитать во оных странах; и нимало не заботятся о изыскании выгоднейших и приятнейших земель в жилище себе. Да и возвратились бы они добровольно в безплодное свое отечество, из селений, уготованных в прелестнейших землях; ежели бы не побуждала их к тому врожденная склонность²⁹? – Итак, сие не явственно ли открывает нам цель премудрых намерений Божиих, к тому единственно клонящуюся, дабы лучезарное сияние вечной славы его, озаряло все концы земные? –

Примечание перев.

«Человек есть наилучшее и первенствующее дело рук Божиих на земли. Он пред всеми животными преимуществует изящнейшими качествами души и тела. – Творец одарил животных естественным стремлением или внутренним побуждением; почему без всякого руководства и наставления иные устроевают себе жилища; иные вьют гнезда; а все вообще снискивают пищу и себя сохраняют. Человеку же даровал Бог разум, приличествующий ему единому, для совершения важных должностей его, и ради преодоления безпредельных нуж. Купно с разумом совозраждается в нем, естественная способность выражать и сообщать мысли свои и понятия глаголанием. Сие, а равно смех и плач, суть преимущества и собственности человека. Притом большие, тончайшие и вообще совершеннейшие орудия чувств, нежели каковые имеют прочие животные, прямая поступь, употребление рук, и стройность всех частей тела доказывают изящнейшее его превосходство. Такожде и женский пол имеет свои отличия; как то: урочное течение кровей и неложный телесный знак девственного целомудрия; что относится единственно ко нравственности; и потому для прочих животных было бы безполезно, тщетно. –

«Каждое органическое тело имеет начало, существует, и престает быть; т. е. событием каждой твари и всякого растения, неминуемо последуют три великие перемены: рождение, жизнь и смерть. – Начало или рождение органических тел, покрыто и по днесь непроницаемым мраком. – Жизнь каждой твари и всякого растения, сколь бы маловременна ни была, сохраняется пищею претворяющеюся в самое существо органического тела, которое ею возрастает до назначенной меры. Определение каждого органического тела есть питаться, расти и плодиться, т. е. производить самоподобных себе, для умножения своего рода. Родотворение совершается в определенном возрасте, соитием мужского с женским полом. – Органические тела совершив устав своея жизни, подлежат смерти, которая приключается иногда ранее, а иногда позже; ибо тысясекратные случаи прекращают жизнь безвременно. – Человек, яко органическое тело, покорен сим же законам. –

«Бог сотворил человека из вещественного тела и невещественной души одаренной разумом. – Тело человеческое состоит из твердых, мягких и жидких частей. Из первых примечания достойны кости, которые служат твердым естественным основанием всему составу человеческого тела. Мыщцы, сосуды, чувственные жилы и прочие внутренности составляют мягкие части тела; а кровь, питательный сок, желчь и проч. жидкие. –

«Первые начала или стихии, составляющие существо тела человеческого, суть земляные частицы, соединенные между собою клейким неким веществом. От соразмерного количества земляных частиц зависит крепость, от клейких же гибкость твердых частей. Жидкость телесных соков происходит от сразмерного количества содержимой во оных влаги. – Из первоначальных стихий слагаются тончайшие, простые, понимаемые токмо мысленно волокна, из оных составляются малейшие зримые волокна; а из сих зиждутся перепонки, оболочки, сосуды, мышцы и самые твердые составы тела человеческого. – Хотя и все части тела составлены из единообразных начал; однако расположение и состав каждые из оных весма различны. –

«По обыкновенному течению природы, женщина рождает одного токмо младенца; а прочие животные, чем более сосцов имеют, тем многочисленнейший и плод производят, однакож по узаконенному природою числу. Когда два яичка или более единовременно ожитворяются; тогда двойни или тройни бывают. – Некоторые из естествословов утверждают, что по зачатии первого плода, находящегося уже в матке, может от разновременного соития зарождаться и другой еще плод; что и называется вторичным зачатием; но сие опровергают многие весма сильными доказательствами. – В прочем полагают по исчислению, что противу 11 младенцев женского пола, рождаются 12 мужского; и что противу 65 младенце обоего пола рождаются одни двойни; против же 6500, одни токмо тройни. Достойно так же примечания, что хотя женщины рождают обыкновенно по одному младенцу; однако некоторые из них в течение жизни своей, производят на свет много детей; как и имеем достоверный тому пример в Северной Америке, где от одной женщины, умершей в 1739 году, родилось детей, внучат и правнучат 500, из коих 205 остались живы по смерти ея. –

«Зародыш пребывая во чреве 9 месяцев, возрастает до 8 фунтов; и тогда величина онаго превосходит начальное бытие его в 50 миллионов крат. По рождении младенца, тот час пуповину его перевязывают и перерезывают; по истечении же нескольких дней перевязанное засыхает и отпадает от пупа, оставляя по себе знак. Прежде, нежели младенец достигает совершенства своего, происходят в нем вжнейшие перемены, относящиеся до кровообращения, внутренностей, чувственных орудий и состава костей его.

«Воздух, проницая в младенческое легкое, распространяет и переменяет оное из небольшого темнокрасноватого и в воде на дно погрязающего тела в большую, легковесную, ноздреватую, и на воде плавающую внутренность. Тогда кровь, переменяя течение свое, наполняет сосуды легкого, и протекает сквозь оные.

В новорожденном мдаденце чрево весма простанно; большая печень его отделяет много желчи, которая, однако, не имеет еще действительной своей силы и горькости; желудок кругловат; мочевой пузырь лежащий еще вне таза, продолговат; ядра в мужском поле прежде или после рождения вскоре, низпускаются в мошонку свою; орудия чувств несовершенны; первейшие ощущения суть голод и жажда; хрящеватые кости мало по малу твердеют; черепные промежутки (швы, сошвения) так же по мере того смыкаются, крепнут; жилы скоро и часто бьются; и вообще он весма чувствителен бывает; калится и мочится по большой части с плачем; и большую часть начального бытия своего препровождает во сне.

«Около шестого месяца по рождении, прорезываются первые, или так называемые молочные зубы, которые и все около третьего года выходят. По выступлении зубов, нужно отлучать младенца от груди, и приучать к иной легкой пище исподволь. На втором году, по укреплении мышиц и костей, младенец начинает ходить; а в начале третьего года учится говорить. Тогда бывает он переимчив, понятен; разум его приметно изощряется, возрастает. В то же самое время имеет он частый позыв на еду, и весма любит быть всегда в движении, резвиться. Около седьмого года выпадают первородные его зубы, место коих занимают другие новые.

«Человек беспрестанно растет до двадцать первого года; но время от времени, час от часу менее, неприметнее, т.е. чем более удаляется от своего начала. Главнейшие причины, споспешествующие весьма скорому ращению зародыша, суть большая сила, крепость и раздражительность сердца его, а, при том, слабейшее сопротивление сосудов, удобнее тогда расширяющихся; нежели как все то в последующие лета его бывает. В то время растут так же и кости; ибо внешность оных вся еще хрящевата. Сверх сего младенец от многого употребления нежной и питательной пищи, избыточествует клейкими влагами, соками, питающими тело его со излишеством.

«Около 15 года голос становится мужественным; пух на бороде появляется; детородное семя отделяется; почему юноша ощущает первое плотское вожделение; ум и память его изощряются, делаются совершеннее; и ребяческая робкость и застенчивость, пременяются во смелость и бодрость. А у девиц в сие же время напрягаются и возвышаются груди; так как и месячное течение кровей приемлет свое начало.

«По достижении совершенного возраста, начинают твердеть все части тела, как то: кости, хрящи, сухие жилы, сосудцы, перепонки и проч. Ибо тогда отделяется от пищи большее количество земляных частиц, смешивающихся с кровию; сердце не столь уже сильно действует; густые соки обращаются в сосудах своих медлительнее, нежели, как все то в прешедшие лета происходило; множество маленьких сосудцев, определенных к питанию тела, начинают тогда сопредельными большими сосудами сжиматься и срастаться; от чего уменьшается питание, следовательно, и зависящее от онаго приращение тела; словом, тогда все действующие в теле человеческом силы убавляются; противляющиеся же оным умножаются.

«От 30 до 50 года продолжается мужественный возраст; здесь уже наивящшая сила души и тела существует. – В продолжение времени, по упомянутым причинам, соки делаются острыми, едкими, и обременяются земляными частицами, причиняющими наибольшую твердость, крепость во всех частях тела; почему умаляется раздражительность сердца; уменьшаются удары боевых жил, т.е. сила, коею прогоняют оне кровь в тончайшие, малейшие и дальнейшие сосудцы тела. Уменьшаются так же силы мышиц; ослабевают чувства; человек седеет, изнемогает; память его тупеет; побуждение к плотскому совокуплению постепенно исчезает; и так дряхлая старость наступает; что однако может воспоследовать и ранее от великих и тяжких трудов, зловредного воздуха, сластолюбия, роскоши и распутной жизни, как таких причин, кои наиболее изнуряют преждевременно телесные силы. Напротив умеренная жизнь, воздержание в пище и питии, здравый и благорастворенный воздух предохраняют тело от изнеможения.

«Напоследок в глубокой старости, после 60 года, тело увядает, деревенеет, и делается согбенным; кожа на оном желтеет, темнеет и сморщивается; щеки бледнеют; мышцы твердеют, крепнут; кости становятся кропкими и ломкими: сухие жилы и хрящи костенеют; зубы выпадают; нижняя челюсть неподдерживает более губ; ослабевшее сердце теряет свою раздражительность; удары затверделых боевых жил уменьшаются; мозг и чувственные жилы сохнут, и по мере сего чувствительности своей лишаются; зрение и все вообще чувства тупеют; шулята яички и все почти железы изсыхают. И так по ослаблении всех жизненных действий, и тепота в теле уменьшается; члены трясутся; колена дрожат; ноги уже не подпорою телу; позыв на еду и варение пищи умаляются; и все тело, увядая, приходит в крайнее изнеможение.

«И тогда приближается уже естественная, неизбежная смерть. Сперва лишается человек сил, в мышцах подлежащих воле его, потом и сил, нужных к совершению жизненных действий. В начале хладеют ноги, после и руки; сердце уже не может более прогонять кровь сквозь легкое; тогда напрягаются последние силы дыхания, для свободного течения оныя; но и сии, изнемогая, престают действовать.

«И так доколе душа с телом сопряжена, во взаимном содействии пребывает; доколе, говорю, в теле еще некоторые движения происходят; дотоле и жизнь человека существует. Как же скоро оный союз разрушится, уничтожится; все действия и движения прекратятся; т.е. когда уже и сердце и боевые жилы более не действуют; дыхание престает; чувства и раздражения всех частей тела исчезают; и никакими средствами восстановлены паки быть не могут; тогда и жизнь пресекается; а по малом времени испускает запах мертвечины. –

«Редко человек достигает естественного предела своея жизни; ибо большую часть людей похищает смерть безвременно. Вообще примечено, что из тысячи человеков едва один доживает до 90 лет; и в целом столетии из толикого же числа людей, один или токмо двое достигают до 100 лет и более; а и того меньше есть примеров о человеках, достигнувших до 110, 120, 130 лет и более. Почти четвертая часть новорожденных умирает уже на первом году своея жизни; половина из родившихся вообще не доживает до 10 года. Из оставшихся, за тем самая меньшая часть, скончавает живот свой между 10 и 20 годами, а большая часть, напротив того между 20 и 60 – Прорез зубов, оспа, корь, цынга, чахотка, горячка, апоплексии и иные неисчетные болезни прекращают прежде времени дни жизни нашея. Главные же причины, способствующие многолетию нашему, могут быть: первоначальное расположение и устроение тела крепкое, добропорядочный, умеренный образ жизни, благорастворенный воздух и все телесные соки и проч. – Так же примечено вообще, что повсягодно в городах из 25 или 28 жителей, а в деревнях из 35 умирает один. –

«По смерти рождается в мертвом теле внутреннее некоторое движение, называемое согнитием, гниением, кое разрушая состав тела, превращает оное в первоначальные его стихии. Влаги улетают; а земляные частицы, освободившиеся от уз своих, распадаясь, смешиваются, соединяются с перстию, из коей оное тело сотворено было, и коею оно питалося. Кости, а паче зубы позже всех честей тела человеческого истлевают. –

«Всякий предмет, действующий на чувства наши, производить в мягком мозговатом существе, содержимом в чувственных жилах, сотрясающееся движение, которое простирается до самого седалища всеобщих чувств. Здесь душа ощущает сии действия или движения, и премены производимые оными в мозгу; ибо все премены происходящие в каком либо орудии чувств, и простирающиеся до самого начала тронутой чувственной жилы, рождают в душе чувствование, первые понятия, которые она, соображая, делает рассуждения, заключения и все, что споспешествует к совершенству ее знания. Се деяния души, в коих тело не имеет нималейшего участия. Оно посредством чувств своих проподает ей токмо первую, так сказать, основу. И сие есть действие тела на душу. – Такожде и душа действует на тело; ибо она во всех членах онаго производит по желанию своему движения; в чем и состоит власть ее над телом.

«И так источник, или начало всех внешних и внутренних чувствований, страстей и движений есть единственно душа, сопряженная с телом наитеснейшим союзом, существо живаго человека составляющим. Но каковы суть узы соединяющие душу с телом; как совершается взаимное души и тела вещественное действие; каким образом впечатления в мозгу возраждаются и сохраняются; и что есть вообще душа человеческая, которая чувствует, понимает, мыслит, действует; все усилия ума нашего, чтобы постигнуть сии тайны, пребудут навсегда тщетны. Всесильная десница преположила тут предел, его же никто из человек не прейдет во веки. – Истинно слово сие: судьбы Господня бездна многа, – Кто весть ум Госполень? – Всемогущество Божие даровало всякой душе власть над телом ея, которая и ограничена сим малым пространством; но власть Божия простирается по всему толь неизмеримому пространству мира сего, т.е. на все тела, какие во оном они находятся. –

«Сооружаем мы машины, кои производят некоторые движения, когда потянем за ниточку; но каждого собственный рассудок и самые чувства удостоверяют совершенно, что все таковые машины в сравнении тел наших и прочих животных суть ничто; а сие ясно и явно доказывает, что творения Божия безконечно превышают все хитрости и искусство человеков; и что наичудеснейшее в природе явление, сопряжение души с телом, во веки пребудет в философии неисповедимою тайною. – Люди упорного разума, отметающие все то, чего ограниченный их ум постигнуть не может, афеисты, вольнодумцы, в коликое сим рассуждением должны быть приведены замешательство? –

Почему рассматривание земли вразумляет нас о Боге более, нежели все вещи вне ее находящиеся; о пространстве мира сего; доказательства о шарообразности земли; величина матерой земли; почему представляется нам, якобы солнце и звезды текут от востока к западу; важнейшие относительно движения земли возражения; сильные и ясные опровержения оных; странные мнения Индейцев и Русских простаков об основании земной тверди.

Разнородие земли; польза сего; последствия, ежели бы земля была тверже или мягче нежели какова она в самом деле есть; причины толь долговременного плодоносия ее; успехи и мзда трудолюбивых поселян; что бы последовало, ежели 6ы стеблие классов было возвышеннее или низменнее, также тонее или толще и крепче; исчисление всех потребностей, пока посеянное зерно возрастет и приуготовится совсем в пищу.

Зрелища: величественного древнего дуба, и плодоносного цветущего древа; почему неблагоухающие древесные цветы не тщетны; красота и польза вертограда; почему у одних дерев листья превосходят величиною плоды, а у других сии превышают те; любопытное о разновременном на одном древе выростании листов, цветов, созревании плодов и увядании; к чему служит некоторым растениям тетивье их; удивительное строение упомянутых здесь цветов; и почему иные цветы появляются прежде других.

В чем состоит согласие и различие растений; художественные и естественные машины; всякое растение есть предивная машина; каким образом земляная влага вошед в корень его, достигает крайнейших конечностей последнего листка, цветка; сок в растении не везде одинаков; о ящичках, содержащих благоухание; где и как совершается зачатие плода; поощрение к рассматриванию сей толико презренной нами части естества.

Иные прелести земли; не без причины весна толико изяществует; о различии птиц в полете, образовании, питании и проч. отличия попугая и дятла, струса, совы, голубей и кур, рыболовов и иных; удивительное о обретении птицами, возвращающихся к нам весною, прежних своих гнезд; о дивном строении водяных птиц; для чего: орел и ястреб вооружены сильными крыльями и проч. а цапля и другие имеют высокие ноги и проч. любопытное об остроглазой наседке.

Сколько родов рыб, четвероногих и насекомых; о числе вредоносных животных; кратковременное чудное родотворение каракатиц; о сторожких глазах и обманчивых скочках зайца; о глазах крота, кролика и других; хитрое строение паутины и забавный промысл пауков.

О различии каждого рода животных; в каких отношениях превышают нас оныя; почему мы далеко уклонились от стези естества нашего; предивное о домостроительстве и вообще о образе жизни муравьев, пчел и иных; толико же любопытное о животных, коих стужа в глубокий сон повергает назиму; иных же жребий есть лежать во все то время порознь в ямах, и питаться токмо сосанием лап своих; различие любовных хитростей у животных.

О новом мире, представляемом нам увеличительным стеклом; сколь малейших открываем мы посредством его насекомых; о тончайшем строении их, числе и различии; пречудесное рождение их, и именно бабочки, мушки; неподражаемое превосходство естественных машин пред искусственными; о деревянной утке, которая плавает, ест, варит пищу в желудке и испражняется; сравнение оной с натуральною; о великом деле сотворить и хранить всяческая; последствия созерцания толь тмочисленных чудеснейших предметов.

Источник плодородия земли иподнесь нимало не изчерпался; она питает и ныне толикие же миллионы тварей; откуда происходит таковое плодородие; ничто на земле не потребляется вовсе. Магнит; преудивительные его свойства и драгоценность; о магнитной стрелке и компасе; знатные выгоды оного в мореплавании; мореходцы до изобретения его; явление поднесенного ножика к магнитной стрелке; употребление компаса и там, где добывается самый магнит.

И в неприязненных приключениях весьма ощутительна Творческая благость и премудрость; и оныя склоняются ко благу нашему; многие убедительные причины сего.

Последствия, ежели бы все цветы на древах пребыли нерушимы, и ежели бы все сорты плодов произрастали повсеместно; о премудрости распоряжать погодами сообразно нуждам каждого рода земли; о произращении потребного для нас, так же приятного и вредного; о правильной премене годового времени; любопытная история о высокосном годе.

Тебя блеск солнечный, дождь, молния и гром,

Тебя песок морский, и червь малейший славит;

Воздайте, вопиют, вы сердцем и умом,

Воздайте честь Творцу, кой всей вселенной правит.

Взывает гордый кедр: я сам возрость немог;

И жатва с ним гласит: нам бытие дал Бог;

Все купно вопиют: хвалу Творцу воздайте.

Земля наша хотя и весьма малую часть мира составляет³⁰, но ежели прилежно вникнем в рассматривание оной; то без сомнения вразумит она нас о Боге несравненно более, нежели все вещи, вне ее находящиеся. – Хотя и зрим мы небо толь великолепно украшенное, на коем кроме лучезарного солнца и планет, толикия тысячи сверкающих звезд привлекают очи наши на себя; однако и наитщательнейшее рассматривание оных, по причине чрезмерного их отдаления, преподает нам токмо слабое понятие, или лучше сказать, единую догадку об истинных их качествах. – Напротив того земля наша представляет всегда на поверхности своей, непосредственно пред очи наши, премногия тысячи предметов столь явственно, что и самый безпечный и нерадивый наблюдатель Творческих деяний, возбуждается к безмолвному Богопочитанию.

Земля наша по большей части именуется земным³¹ шаром; хотя недавно и найдено, что она у обоих своих полюсов³² несколько сжата; и по тому имеет вид сфероидический. – Шарообразность земли доказывается как лунными затмениями, во время коих изображается тень земли, так не менее и тем, что находясь мы на море, усматриваем прежде на отдаленном брегу токмо верхи высоких башен, гор и проч. по мере же приближения нашего к берегу, открываем наконец домы и самые площади. – поскольку земный шар наш со временем почти трех веков, обойден мореплавателями двадцать крат; то познав чрез сие совершеннее фигуру онаго, нашли, что окружность его содержит 5400 графических³³ миль, и что матерая земля онаго, которая по сие время открыта, не составляет еще и третей доли его.

Земля обращается около оси своей³⁴ от запада³⁵ на восток в 24 часа; a по сему и кажется нам, якобы солнце и звезды текут от востока к западу. Больший попершник земли содержит в себе 1720 миль; а годовое³⁶ ее течение около³⁷ солнца простирается на 121, 304, 240 миль; следовательно, пробегает она в одну секунду 3 ⅔ мили. – Самое большее расстояние ее от солнца бывает на 21 миллион миль, а самое меньшее на 19 миллионов. –

Относительно движения земли около солнца, возражения были различные. Некоторые спорили ежели бы земля двигалась толь чрезвычайно скоро; то бы легко можно было приметить сие на облаках и на птицах, кругообразно по воздуху летающих. – Думать надобно, что таковые мудрецы или вовсе не знали или забыли, что воздух окружающий землю, всегда обращается совокупно с нею; и что по сему имеет он сразмерное тому движение. –

Из всех возражений, какие токмо были против сего движения земли, важнейшее есть следующее. Тяжелый шар, низпущенный с верху высокой башни, упал бы весьма далеко от подошвы оной; ежели бы земля с башнею, так как перебегает она в одну секунду больше трех миль, совершила в то время немалый путь; но поскольку тот шар падает у самой подошвы башни; следовательно земля не тронулась и с места. –

Сколь сие выражение ни имоверно, но оно удобно опровергается тем, что низпададющий тот шар получает от движения земли соразмерное оному склонение; и поскольку не пременяет он склонения сего в начале падения, то неминуемо надлежит ему сохранить оное и до конечного низпадения своего на землю. –

Что истина сего умозрения неоспорима, в том удостоверить нас может наипаче следующий опыт. – Во время безостановочного путеплавания корабля, низпускают сверху мачты его тяжелый шар. Доколе шар упадет на палубу; корабль без сомнения совершает уже некоторое течение; однако не взирая на сие, и притом как бы корабль тогда ни шатался, и сколько бы крат сей опыт повторяем ни был; шар всегда упадает у самой почти подошвы той мачты. Ибо склонение, которое получил шар от стремления корабля, нудит егои в падении держаться того же самого направления, по которому корабль бежит.

Сверх сего повседне, а и того менее податься назад повозки; но прежде, нежели совершенно остановится, принужден бывает сделать несколько скорых шагов вперед³⁸. –И так теперь кажется довольно ясно, что тело покоющееся на скоро движимой машине, по отлучении от оной, получает от движения ее соразмерную силу стремиться по ее же направлению; т.е. в ту же самую сторону, в которую и она стремится. –

Примечание перев.

«Земля имеет два движения, одногодичное около солнца, а другое суточное вокруг самой себя. И сие явственно доказывает нам колесо или мяч, катящийся, который 1, стремится к своей цели; 2, стремяся туда, обращается многажды около себя, так что нижний бок его становится верхним, а сей нижним многократно. Подобно сему и земля наша совершает те два свои движения. Когда подвигается она в кругу, описуемом ею в год около солнца; тогда вращается она купно и около себя самой, т.е. около своей оси в 24 часа. И так в течение 24 часов каждая часть земли теряет и паки получает свет солнца. Коль скоро мы (пребывая на вращающейся колесообразно земле) приближаемся к той стороне, где солнце³⁹; то кажется нам, что оно восходит; когда же от того места уклоняемся; тогда представляется, якобы заходит.

«Гораздо натуральнее думать, что земля движется около солнца; а не солнце совокупно с прочими небесными телами вращается около земли; ибо весь суточный ее оборот по большей мере составляет 9000 миль; а солце и прочие светила в противном случае должны бы обтекать около ее несравненно большее расстояние.

«Во время путеплавания нашего на каком-либо судне по речным водам в тихую погоду представляется нам весма живо, что берег и находящиеся на нем дерева и другие предметы движутся. А сему причина та, что движение онаго судна нам нечувствительно. И так ежели представим себе то судно обитаемою нами землею, а предстоящие на брегу предметы, солнцем, планетами и звездами; то движение ее не будет уже более казаться нам толико странным.

Иные думают и говорят, что солнцу и звездам нетрудно двигаться; потому что все оне суть тела огненные; а земля, будучи вещества грубейшего, следовательно, и тяжелейшего, кажется быть неудободвижима. На сие скажу я: поверили ль бы мы, не видав на опыте, чтобы стопушечный корабль, с превеликим множеством народа, разного воинского снаряда, провизии и проч. был удободвижим. – Но не взирая на таковое бремя, и слабое дыхание ветра движет его по воде свободно. Ибо вода, будучи жидка, и потому удобно разделяяся, не препятствует его движению. А на реке и без помощи ветра следует он течению воды; ибо здесь не удерживает его ничто. Равно и земля, сколь ни груботелесна, удобно несется среди небесного вещества, которое есть безконечно текущее и самой воды, и которым наполнено все то пространство, в коем планеты плывут. К чему же бы прикрепить землю, чтоб могла она воспротивиться движению сего небесного вещества; и тем воспрепятствовать, чтоб не была им влекома? – Может ли малый деревянный катышок не следовать течению реки? – Не сказал бы кто здесь: как же земля толико тяжелая удержаться может на небесном оном веществе, которое должно быть очень легко, буде столь текущее свойство имеет? – Нельзя того сказать, предварительно ответствую, что бы все то было весьма легко, что очень течет, Помянутый большой корабль сколь ни тяжел, однако легче воды; по елику он плавает по верх ея.

«Индейцы верят, что четыре слона держат на хребтах своих земную твердь. А русские простаки думают, что четыре превеликие киты отправляют сию должность; и притом утверждают, что один уже из сих китов умер; от чего и последовали великие на земле перемены; а как все оные перемрут; то и преставление света будет. – Вот совершенно чудные системы! – Да на чем же утверждаются те слоны или киты?» –

Предварив читателей моих о движении земли, за нужное почитаю обратить внимание их на качества и произведения оной.

Различные суть роды земли; почему и преизбыточествует она разнообразными произведениями. – Ежели бы земля повсеместно была одинакова; то бы вовсе не существовали разновидные оные растения и животные, которые ныне к удовольствию нашему плодотворятся. – Оное разнородие, распространяющееся по всему лицу земли произвело торговлю, а сия необходимо нужное сношение толь многих народов. И таким образом каменистая полоса земли меняет вины свои на произведения тучной. Земля есть ни очень тверда, ни очень мягка. – Ежели бы она была тверже; то бы гораздо большаго труда требовалось для надлежащего ее возделания; в то время дождь не мог бы довольно промочить ее; а чрез то соделалась бы она неспособною произвращать нежные растения. – Напротив того, ежели бы она была мягче; то бы стала топка, подобно песку или болоту; тогда солнце высушивало бы ее тем более, чем глубже проникало бы; а ветр учинил бы ее своим игралищем – но при настоящем ее качестве, как дождь, так и мороз проникают ее на несколько токмо футов; почему и животные, обитающие обыкновенно зимою в земле, невредимы пребывают.

Неизчерпаемое оное недро земли, доставляет нам толико многоценных вещей и драгих плодов. – Единообразная оная громада произращает столь много приятных предметов, кои не токмо пользуют, врачуют нас; но и чувства наши услаждают. – Повсягодно порождает она нам толико плодов, нимало не истощевая себя. – Чем более обрабатывается; тем щедроподатнее бывает. – Все пожинает время, все изменяется, все стареет; но она всегда одинакова, непременна; каждою весною обновляется. – Никогда не отказывает она человеку во услугах своих; ежели токмо он не отказывает ей в рачении своем. – Мудрые и трудолюбивые поселяне пришед в необитаемую искони пустыню, вскоре превращают оную в жилище, раю подобное, так что на месте плевелы прозябают уже целительнейшие растения; и где прежде свирепствовали дикообразные ядоносные животные; там уже беспечно резвятся кроткие агнцы. – Коль величественно волнится нива, гордящаяся своим обилием! – Ежели она уже весма пленяет взор прохожего приятною своею зеленостию; то кольми паче восхищает душу возделателя своего, предобещевая наградить труды его с избытком, согбенным от тяжести плода своими классами. –

Ежели бы стеблие оных классов было возвышеннее; то быбольшаго потребовалось времени к созрению их. А ежели бы оно было низменнее; то бы классы их неминуемо стали жертвою многих животных. – Ежели бы стебли были тоне, а потому и слабее, то бы ветр, вместо того, чтобы токмо колебать их, преломил, по причине тяжести их классов. А ежели бы толще и крепче; то бы всползая на них некоторые насекомые так же и самые птицы садяся, похищали все спелые зерны; чрез что вовсе погибла бы надежда земледелателя. – Колико тварей, – колико орудий, – колико благотворений солнца и дождя, – колико блестящих капель росы потребно, дабы зерно прозябло, созрело, в муку претворилось, и наконец, в насыщение человеку послужило! –

Сколь величественно стоит там древний дуб среди младых нежных деревцов, подобно престарелому мужу, окруженному покорствующею юностию! – Неоднократно уже он зрел в окрестности своей падение толико многих гордых сосен, берез и ясеней; но на нем токмо едином из почтения не свершается еще грозный удар секиры; ибо обладатель его восхищается, приводя себе на мысль, что оный дуб насажден будучи за сто лет пред ним попечительностию одного из предков его, осенит может быть благотворными ветвями своими и потомков его. – Сколь приятное восхищение рождает в душе нашей плодоносное древо, когда унизано бывает прекраснейшими цветами; оно осыпается ими, подобно снежинками, щедро и нечувствительного прохожего, как бы тем желая и силясь обратить его внимание на себя. – Хотя некоторые из древесных цветов и не источают благовония; однако и оные не токмо пленяют взор, но и обонянию не менее приятны бывают легким неким запахом. – Листвия могли бы быть отвратительного цвета; но премудрый Творец благоволил соделать оныя прелестными, дарова им толикую живость зелени. – С какою приятною пременою представляет нам вертоград, чрез все почти годичное время, разнородные овощи и цветы! – И в глубочайшую даже осень приносит он плоды, кои чрез долгое время невредимы бывают; почему сохраняя, мы оные надлежащим образом, пользуемся ими до самой новины.

Некоторые из плодов, как то: виноград, земляника, малина и прочия сим подобныя не могут достигнуть совершенной зрелости; ежели солнечные лучи ударяют на них непосредственно; и для того листвие, превышающее оные величиною, сокрывает их от солнца. – Ежели виноградину от листвия ее покрывающаго обнажить, так что бы солнечные лучи непосредственно ее касались; то оная не столь скоро и не столь хорошо созреет, как сокрытая под листвием. Почему и принято у садовников за правило, обертывать в бумагу обнаженные от листьев виноградные кисти, дабы чрез таковое пособие довести их до вящшей спелости, а так же предохранить и от повреждения насекомых. – Напротив того к иных плодовитых дерев, как то у ядлонь, груш, смоковниц и проч. листья меньше плодов, дабы солнечные лучи для вящшаго оных созрения, беспрепятственно могли на них устремляться.

Из яблок, груш, винограда и проч. созревают прежде ближайшие ко пню; а из смокв (винных ягод), дынь, персиков и проч. отдаленнейшия.

Одне растения, как то: ясмин и проч. начинают цвести сверху; а другие, на прим. гиацинт и проч. снизу.

Цветы, называемые корнелиевы вишни, появляются прежде своего листвия напротив того у других растений листвие предшествует цветам.

В осеннее время примечаем, что у одних растений листвие увядает прежде отдаленнейшее ото пня; а у других ближайшее.

Некоторые растения, как то: виноград, горох, хмель, огурцы и проч. коих ветви весма длинны и слабы, снабдены довольно крепкими нитями, (тетивьем или плетьми), которыми соплетаются оне для обоюдной подпоры.

Чувства наши повсеместно пленяются разнородными цветами и растениями. Коликая глубина премудрости неподражаемого онаго Художника открывается очам нашим в устроении каждого из оных! – Снежный колокольчик снабден жестким остроконечным листвием; потому что прежде всех цветов надлежит ему возникать из под снега на самой еще твердой земле. – Ежели бы высокорастущий тюльпан появился в суровое оное время; то бы тонкий длинный стебель его сражен был вскоре бурею; почему премудрый Творец ради увенчания вешней главы, и предположил токмо низменные цветы, кои невредимы быть могут от порывистых ветров. – Хотя вертоград жестокостию мраза и превращается, так сказать, в окаменелость; однако искусство научает нас приносить цветы в теплые комнаты, и там чрез долгое время вертоградные оныя прелести содержат безвредно.

Некоторые цветы купно с нежными своими листочками, облечены твердым жестким листвием, которое служит оным до расцвету их одеждою, покровом, а по расцвете, подпорою; таковы суть другие, у коих все листвие довольно твердо, не имеют нужды ни в одежде оной, ни в подпоре; каковы суть: тюльпаны, белые лилеи и проч.

Примечание перев.

«В царстве растений представляется нам зрелище весма приятное, любопытное, купно и полезное. – Произведения онаго столь чрезвычайно согласны, и столь же напротив безконечно различны. Все вообще растения, от малейшей травки до матерых дерев, имеют одне и те же части корень, стебль, лист, цвет и проч. Все они покорены закону ращения и умножения. Но притом каждый род весма разнствует от другого.

Каждый, сколь много их ни есть, по особому размеру, но всегда стройно соделан; ибо и последняя травка есть столь же хорошее растение, как прекрасный тюльпан; а сей толико же изяществует, пленяет чувства, как матерый крепкий дуб. Каждому предписано особое место, свойство, особый способ питаться, расти и множитися. – Сие же мое созерцается и в царстве животных. –

«Часы суть лучшая искусства человеческого машина. Они состоят из многих колес, а сие из иных различных художественных же частей. Ежели разобрать все до основания части колес; то напоследок останется грубое, необделанное, безобразное вещество. – Естественные же машины совсем инаковы. Возьми которое либо растение или животное; разбирай части их по порядку, прежде главные, большие, потом средние, и так далее и далее, напоследок конечные, наималешие. Но сколько ни разбирай; никогда и нигде не найдешь в них необделанного вещества; ибо части и последней микроскопической их части, суть паки столь же совершенного художества машины, каково было целое их, т. е. целое растение или животное.

«Целое растение без сомнения есть изящнейшея машина. Оно приемлет от земли потребную для бытия своего влагу, сок прежде в корень; потом находящиеся там насосы постепенно поднимают сок вверх; и давящие машины проторгают, влекут оный до крайнейших конечностей каждого стебелька, листочка, цветочка. – Но не в каждой части растения сок одинаков; инде сладок, инде горек, где остр, где кисел, там составляется мед, а здесь масло и так далее. Словом, растение и по сему единственно предмету есть всесовершенная, предивная, неподражаемая машина. – Теперь начнем разбирать оную машину; возмем одну часть ее цвет. Сей и с первого взгляда кажется, составлен не из необделанного вещества, а из многих машин. Здесь мед и благовонные ароматы составляются; там находятся ящички, кои отверзаются и паки затворяются, коль скоро содержимый в них приятный запах начинает и престает исходить. Поступим далее. Тут хранилище семен; какие тут чудеса! Каждое зернышко есть столь же совершенная машина, как целое растение. Вот напоследок и тонкая пыль. Сию бы уже надлежало почесть за необделанное вещество. Но и оная порознь, т.е. каждая пылинка есть паки преудивительная машина. Шар (круглая пылинка), содержащий оживотворительное дыхание, коего цвета не имея, не может плода творить, разверзается; а безчисленные так же машины, находящиеся в сей нити, непостижимым искусством проводят плододающие пары шаровидных тех пылинок до самых семене; чрез что во оных тогда зачатие плода бывает. –

«Мы попираем ногами своими толикия редкости, подобно тем слепцам, кои преходят драгия вещи, не познавая, не видя их. Ежели бы мы научились ближе рассматривать красоты сей толико презренной нами части естества; то сколь бы многие скучные дни жизни нашея соделались чрез то наиприятнейшими. Поистине неоцененную выгоду имели бы мы от сего упражнения. Когда единое из оных чудес толь сильно действует в душе нашей, что впечатления онаго навсегда незагладимы пребывают; то что скажем о всем поле? – Какое искусство, какие изобретения, правила в толь малой части естества! Какая премудрость в чертеже каждого растения! И что оное в отношении всего естества? – Воистину тьма тем чудес!»

Взывает к нам цветок: вы на меня воззрите;

В мой вникните состав, Творцу всех тварей в честь;

И рассмотрев меня, в уме вообразите,

Что был я б без него, и что я ныне есть! –

О смертный! Зрю, что я тебе бываю мил;

Но Бог тебя един со мною сотворил.

Коль должны мы Творца чтить своего всечасно! –

Какими прелестьми не избыточествует земля наша! – Повсеместно открывает она оное изволение Творца, дабы мы жили, и жили всегда с полным удовольствием. – Какий восторг объемлет чувствительную душу; коль скоро весна, сия всеобщая оживотворительница, выставляет паки картину красот своих! – Не для того ли оная толико прелестна, дабы и того нечувствительного, коего ничто несильно тронуть, чрез оживленное пение столь многих тысяч птиц, и иные ощутительные приятности обновленной природы, возбудить к размышлению о благотворениях Божиих и прославлению его имени? –

Хотя и довольно есть птиц, кои вовсе не поют, или, покрайней мере, вместо восхитительного пения соловья и жаворонка, токмо кричат не очень приятно. – Но сколь оне разнствуют между собою в полете, – образовании, – питании и проч! – Попугай и дятел при помощи носов своих карабкаются вверх; почему оные и служат им вместо третей ноги. – Струс летит купно и бежит. – Великая сова имела ли бы таковую способность уловлять мелких птиц в насыщении свое; ежели бы полет ее сопровождаем был шумом, какий производит тяжко парящий гусь? – Ежели бы голуби и куры не имели толикой дальновидности; то бы никогда не могли они быть в безопасности от хищной птицы, столь высоко по воздуху носящейся, что мы человеки едва усматриваем оную иногда, наподобие чернеющейся точки. – Некоторые птицы питаются рыбою, хотя и способности не имею плавать. Сколь же стремителен должен быть полет их, для уловления добычи своей на поверхности воды? – Один род птиц, оставляя нас осенью, возвращается весною; другой сокрывается на зиму в земле; доколе воззовет его оттуда оживленная весною природа; а третий их род остается с нами на зиму. Ибо не всех их гонит стужа и недостаток пропитания. – Кто вразумляет возвращающихся к нам птиц обретать прежния свои гнезды? – Колико предосторожностей берут человеки на немногих токмо верстах пути своего, дабы при распутии не совратиться инуды. Но аист возвращаясь из толь далеких стран, обретает легко, оставленное им осенью в лесу, искусно устроенное гнездо свое; равным образом и мелкия гнездящиеся в низменных кустарниках птицы, никогда не затрудняются нимало во отыскании оных.

Примечание перев.

«Есть множество птиц, коих пища единственно в водах находится. – С первого взгляда кажется, что в снискании оной предлежит им великое неудобство и затруднение; ибо для сего надобно уметь плавать, нырять, долго под водою быть и видеть или обонять, в случае нужды тот час с воды поднявшись лететь и проч. притом же необходимо нужно, чтоб все сие вспомогательныя средства были для них легки, удобны, ловки. – Всякая иных родов птица, как то: орел, ворон, куропатка и проч. неминуемо поколели бы вскоре с голоду; ежели бы оне принуждены были снискивать себе пищу в воде. Оне по причине инаго размера тел их, не могли бы сидеть на воде прямо, следовательно, плавать; а ежели бы сие им кое-как и удалось; то конечно уже не могли бы нырять, кольмиж паче быть долго под водою; нос их пищи ловить, горло глотать, а желудок варить неспособны бы вовсе были; обмокнувшие крылья их не попустили бы им вскоре взлетать не токмо с воды, но и на суше. – Все сии недостатки в отношении водяных птиц предусмотрены были. Итак что бы оныя долгое время плавая и ныряя не обмокли, перья их снабдены клейким маслом, которое и противодействует в том воде сильно. У них совсем иный размер тела, нежели у всех прочих птиц; как то: задние кости их шире, дабы оне, коль скоро надобности потребует, в минуту восклонясь назад, и крылья по водной поверхности простерши, могли со оной подняться и лететь; для удобного на воде их сиения; и вся вообще нижняя часть тела их шире; ноги их суть наилучшия для гребли их веслы; оне ныряют и видят в воде, по причине, что легкие их, глаза и все члены сообразно сему устроены; а дабы удобно доставать им и поглощать в воде пищу, шеи у них для сего длинны, носы широки, так же язык, горло, желудок преспособны. Словом, каждая часть тела их отличнаго размера.

«Столь же совершенно, согласно целое здание и каждой инородной птицы с нуждами естества ея. – Орел, ястреб и другие хищные птицы, не подохли ль бы вскоре с голоду; ежели бы не было у них сильных крыльев, крепких и острых когтей, разсекающих носов, как наиспособнейших и нужнейших к прокормлению их орудий. – Цапля и ные многие питающиеся наипаче по болотам птицы, дабы бродя по тонким оным местам, для снискания потребного в насыщение свое где-либо не погрязли или не обмокли, снабдены сразмерно тому высокими ногами и длинными носами. –

«Разные зрительные трубки, из коих одне увеличивают предметы вдали, а другие вблизи, по справедливости почитаются великим произведение ума человеческого. Ибо оне суть некое подражание ока. Но никакое остроумие и искусство человеков несильно соорудить такой машины, которая бы одна ясно представляла зрению нашему вещи как отдаленнейшия, так и вблизи малейшия. Да и кажется, что сие по толикой разности соединено быть воедино не может. – Напротив глаза некоторых животных, а паче пернатых имеют преудивительную оную выгоду и преимущество. Наседка, разгребая землю, навоз или песок, находит малейшую крупинку, кою глаз наш едва постигает. Она тот час учащает квоктать; птенцы ее отовсюду стекаются, толпятся, дабы участвовать в обретенном. Все у сего стада в наивящшем движении и живности. Между тем, так как и всегда, наседка оглядывается всюду, а паче беспрестанно она кривляя голову, смотрит вверх. Внезапно ужасает она цыплят своим криком и они все почти мгновенно разбегаются и прячутся, куда кому ближе и способные; или падают подобно мертвым там же, где кого застала оная тревого. Ибо остроглазая наседка познала, в непостижимой для ока нашего высоте, врага своего. – Сколь великое искусство должно быть во оном глазе, вмещающем в себе два свойства, толико противоположными одно другому кажущиеся; т.е. микроскоп и телескоп, художественные орудия, из коих первое вблизи, а последнее вдали увеличивают предметы.

Итак, в каждой птице, сколь их ни есть, все наисовершеннейшим образом сразмерно, согласно с потребами оной.» –

Сколь безчисленное множество разнородных тварей, обретается на земном шаре! – Давно уже открыто более 2000 родов рыб, более 300 родов четвероногих животных и более 20000 родов насекомых. – Каждая из оных тварей имеет особую пищу. – Из всех сих родов животных ни один совершенно не вымирает. – Вредоносных же животных⁴⁰ несравненно меньше полезных; число их совершенно сразмерно числу всех. – Находятся и такие животные, которые едва несколько суток или часов существуют, как то: подионки или обыдионки (Gpfemeron oder UferoaS) род летучих рыб. – А некоторые растут и множатся из отсеченных собственных своих членов, как то: каракатицы⁴¹ (Polnpen) – Ежели бы заец не имел достаточного проворства во избежание чрез обманчивые скочки свои преследований охотника; и ежели бы выпуклые осторожные глаза его, не могли видеть безопасности своей впереди и позади себя; чем он много выигрывает пред собакою, несравненно его в силе превосходящею; то бы в короткое время весь род оных животных потребился. Итак, самые глаза устроены соответственно нуждам каждого животного. Одне животные способность имеют видеть в воде; а другие при весьма слабом свете. – Ежели бы крот поменялся глазами своими с кроликом; то бы как того так и другого постигла гибель неукоснительно. – Пауки повиснув на паутине своей, колеблются ветром в разные стороны; потом прикасаются к первому встретившемуся им предмету; после прядут и ткут, бегая всюду по нежной паутине, как по растянутой сети; наконец заседая в безмолвии недалеко от сей почти невидимой паутины, прислушиваются; и чрез сотрясающееся движение оной, несомненно уверяют себя, что добыча их вверглась уже в расставленный ими ков. Толико же искусны и маленькие из них оковывать крылья и ноги самым большим мухам, кои хотя несравненно превосходят их в силе; однако паучки, преодолев их таковым образом, употребляют в снедь себе.

Примечание перев.

«Всякое животное, какого бы рода нибыло, мало или велико, так же в воде ли, на воздухе или на земле, имеют особый смысл или остроту, особые склонности, стрение тела и образ жизни. Одне склонны, будучи к общежитию, составляют великие общества; и кажутся иметь свои законы для благосостояния оных; другие живут порознь, или токмо малыми семействами. Иных тела устроены так, иных инако. Толико же разнствуют смыслы их и прочие склонности. Все сие вообще и порознь рассматриваемое приводит нас в наивящшее удивление.

«Опыт нередко открывая нам глаза, заставляет думать, что животные превышают нас во многих отношениях; по крайней мере, оне имеют то пред нами преимущество, что несведомо им ни искаженное воспитание, ни развратное искусство; и потому оне никогда испорчены не бывают. Колико бы напротив того душа человеческая изяществовала; ежели бы нелепые предрассудки воспитания, безстудные вожделения, зазорные деяния не подавляли благого семени правоты ее и простоты? – Рассматривая безпристрастно все настоящие нужды наши, с крайним прискорбием видим, что мы уже весма далеко уклонились от блаженной, прямой стези естества нашего.

«Животных единственный учитель есть природа. Все, что оне для своего содержания, спокойствия и безопасности ни делают, все то делают весма хорошо. – Посмотри на муравьев; колико они трудолюбивы, мирны, единодушны, промышлены! Единое бремя влекут двои, трои и более. На врага, похитителя собственности их, нападают они соединенными силами; разят его с равномерною деятельностью, рвением и неустрашимостию, подобно добрым, отважнейшим воям. По удалении же онаго хищника, все разрушенное вновь созидают. – Взгляни еще на пчел; число оных в благоучрежденном пчельнике, подобно муравьям, есть столь же велико, как число жителей великого города. Все и здесь для благосостояния общества, повинуясь безропотно законам онаго, подвизается с должным тщанием, усердием, неутомимо. Соты их суть такие изделия, искусству коих подражать несильно никакое человеческое остроумие немогущее и поныне домыслиться, откуда именно и каким образом вещество, из которого они состоят, собирается и приуготовляется. Превосходнейший Геометр и не мог бы изобрести лучшаго, удобнейшего во всех частях для улья их чертежа, какой оне сделали. Почтительность, внимательность их к общей своей матери купно и царице неограниченны; ибо оне порабощаются ей равно и в опаснейших случаях. Стадо младых ее изчадий есть всегдашний предмет нежнейшего попечения прочих пчел; оне суть наитщательные кормилицы онаго. Словом все действия сих малых животных ясно показывают, что оныя оживляет как бы единая токмо любовь к потомству их. – Домостроительство и весь вообще образ жизни бобров, оных дорогих зверей, живущих небольшими семействами, не менее сего любопытны.

«Прежде приводили всегда в пример удивительной остроты животных, токмо пчел и бобров; но ныне известны многие тысячи родов иных насекомых, пернатых и четвероногих животных, кои пчелам и бобрам нимало в том не уступают; толикую же любовь к потомкам своим, толикое же рвение, рачительность, искусство и деятельность имеют, где токмо и когда что нужно им употребить для своего содержания, спокойствия и безопасности. – Теперь открыто так же, что многие иные роды насекомых, подобно пчелам и муравьям, составляют общества; столь же совершенные законы для содержания оных в наилучшем порядке имеют; и с толикою же точностью их выполняют; а равно с не меньшим искусством и домы свои зиждут. –

«Находятся и такие животные, кои по уставу естества чрез долгое время года, потребной для себя пищи иметь не могут. Ибо насекомых, как единственной снеди многих птиц, во всю зиму не бывает; реки, озера, болота, где иныя токмо и кормятся, замерзают; да и вся вообще страна покрывается снегом. Каким же образом оным животным толикое время прожить без пищи. – Невозможная от человек, возможна суть от природы, источника ея, Бога. – Тело сих животных так сотворено, что оное чрез все то время нималейшей нужды в питании не имеет. Стужа повергает их в глубокий сон; доколе благотворительница весна, отверзает ключи плодоточивой земли и растений ея, производит пищу их, и потом возбуждает их от сна. – Сему закону покорены некоторые из птиц, а насекомые почти все.

«Есть род больших четвероногих животных, из которых кажое особо избрав заблаговременно довольно глубокую и сухую ямину, покрывает оную колодами, крупным и мелким сучьями, хворостом и проч. весма плотно, дабы внутрь ее не проходил снег и дождь. И в сей ямине лежит оно чрез всю зиму; а пища его тогда, ежели можно так назвать единственно есть сосание собственной его лапы. – Сей образ зимней жизни кажется, гораздо страннее глубокого того сна. Ибо, судя по человечеству, когда мы спим, а паче, как говорится, замертво; в то время конечно и не думаем о пище; хотя бы легли и весьма тощий желудок имея. Но обыкновенно спя и бодрствуя, терпеть долго голод, сие весма неприятное ощущение, есть дело совсем иное, разница превеликая. Ежели бы все животные т. е. те спящие, сии сосущие и иныя, так сказать, поменялись образом зимней своей жизни; то бы всех оных без изъятия, в первые еще дни мены их, постигла неминуемо смерть. А сие ясно доказывает, что всемощная Десница устроила тела всех вообще животных, не исключая и человеческое, соразмерно потребам их и всего естества. –

«Одинаковая нужда животных производит по разности родов, естеств их, весьма различные действия. Ежели взять в рассуждение токмо нужду любви; то колико разнствуют оне в хитрости оной! – Одне чрез ласкательство, другие гордостию получают от самок своих то, что петух берет от курицы насильно. » –

Какой еще новый мир представляет нам увеличительное стекло (микроскоп)! – Посредством онаго открываем мы то, чего простыми глазами никоим образом постигнуть не можем. – Сие то орудие предъявляет оку нашему животных, кои в несколько тысяч крат меньше и тех малейших насекомых, которые едва постигает натуральный наш глаз. – Колико ж тончайшему должно быть строению сих столь маленьких тварей; и колико нежнейшим надлежит быть внутренним частям их! – Яички их столь чрезмерно малы, что и наилучшая пробочная корка не иное, что есть для них, как весьма редкое решето. – Колико угловатый глаз у мухи! – Сколь тонкая чешуя многоцветной бабочки. –

Примечание перев.

«Увеличительное стекло (другие наши глаза) показывает нам новый мир, преисполненный новых чудес. Оно открывает насекомых, коих многия тысячи могут обитать на такой земле, которая не более, как пещинка. Премудрость и благость Божия равно и здесь сияют. Сии невидимые твари числом и различием несравненно превосходят видимых. –

«Сколь много великого, дивного в растениях, птицах и четвероногих ни созерцается; но рождение насекомых, кажется все превосходит. Рассматривание токмо онаго чудес, может быть наиприятнейшим во всю жизнь нашу упражнением. И в самом деле, многие предпочитают сие зрелище всем на свете веселостям. Оно никогда непрестает быть им равно прелестным, удивительным; хотя уже они не сегодня и не вчера познали его.

«Все вообще растения и животные рождают самоподобных себе; но в насекомых родотворение совсем иным и крайне удивительным образом совершается. Из яичка летающего насекомого выползает червячок, который ни в строении своем, но в образе жизни нималейшего с произведшими его сходства не имеет. Сей червячок питается листочками растений, коих и самая мать его, бабочка, не знала. Толико оное изчадие повидимому разнствует от породивших его. Думают, что здесь природа совсем отступает от обыкновенных своих правил. – Но надобно взять терпение, дождаться до конца. – По кратком времени мнять видеть сих выродков умирающих. Ибо они престают питаться, лежат без движения и жизни, сморщиваются, кожа их согнивает, и так, кажется, пременяются в кусочек земли. Но коликое удивление в душе нашей возбуждается; когда мы по малом времени видим выходящую из того же самого кусочка земли бабочку, которая строением, цветом и всем совершенно сходствует с произведшими ее насекомыми. Итак то, что прежде был червячок по разрешении от оных уз стало животное, великолепными крыльями украшенное, с великою живостию и радостию по полям и лесам с цветка на цветок перелетывающее. Оно по сем рождении достигает совершенного возраста чрезвычайно скоро; и в первый уже день способно к деторождению. – Каждый род насекомых представляет нам в рождении своем особые чудеса. Муха кладет яйцо из онаго вылупливается мушка, которая в немногия минуты жизни своей столь же велика бывает, как ее родители. – По-видимому, все оныя маленькие животные удаляются в сем случае от всеобщего закона, коим природа толь крепко сопрягла прочих.

«Ежели бы мы вступили со вниманием в сей малый, толико презренный нами мир; то бы поистине ни единаго шага не могли сделать без наивящшаго удивления; всюду сопровождало бы нас наиприятнейшее удовольствие и восхищение, так как человек сильным любопытством по многим странам влекомого, для обозрения нравов их, обычаев и иных достопримечательностей. –

«Машины, произведения ума человеческого, требуют всегда для движения своего посторонней, чуждой силы; но машины естественные не имеют в том никогда никакой нужды. Те, судя по крепости вещества, из коего их созидают, весьма скоро сокрушаются, ветшают; и коль скоро малейшия, которая либо пружинка их повреждается; то оне потом или несвершенными остаются; или и вовсе престает их движение. Но сии сами собою испорченное в себе поправляют; тот час от состава оных происходит движение, которым поврежденное исправляется. – Ежели дерево или другое растение, в которой либо части повреждается; то из раны истекает сок, который и залечивает оную совершенно. Животные, когда бывают больны, умеют сами сыскивать травы или иные вещи, лекартственною силою коих оне исцеляются. То же самое усматривается и в человеческой природе. Испорченный алкалический желудок всегда показывает на что либо кислее; что самое и врачует человека. И так составы оных машин наивящшаго удивления достойны. – О! Ежели бы такие были часы, кои бы сами себя заводили; верно, точно по течению солнца установляли; пыль с себя счищали; ослабевшие колесы, пружины и другие неважные повреждения исправляли! – Но таковаго чуда и поднесь еще нет.

«Правда, остроумие человеческое произвело утку, которая плавает, ест, варит в желудке своем пищу, (ежели можно назвать то сварением, что токмо мало там претирается) и потом испражняется. Сие произведение по праведливости делает много чести искусству онаго художника; без сомнения оно превосходно; ибо лучше, изящнее сего никто еще из толикаго множества человеков, живших и живущих ничего не изобрел. – Но ежели художественную оную утку сличим с натуральною; то превеликое несходство усмотрим. Ибо действительная, живая утка делает не токмо все те весьма немногие движения и действия, которые производит деревянная; но еще множайшие, безчисленные, и несравненно лучшим образом, а при том не будучи заведена. Она движется непринужденно, развязно, с живостию, по безконечным степеням скорости, то медленно, то спешно, как она хочет, как обстоятельства ее требуют. Она летит; и здесь уже делает сто претрудных, не менее и искусных движений. И так деревянная утка есть совсем не то, что истинная, одушевленная; ибо она не все то, и не так живо делает, как сия; следовательно, она есть далеко несовершенное подражание оной, и не иное что, как токмо мертвое тело, одна машина. – Но ежели к произведению и сей единой, толь в протчем несовершенной машины, потребна была острота в высочайшей степени, до коего токмо человечество могло достигнуть; то какий разум, какое искусство должно быть в естественных машинах, коих число и различие неисповедимы; но все до единой во всех отношениях пресовершенны; а притом все произведены не в течение какого-либо времени, но вовсе необыкновенно нам человекам: – единым словом, или токмо мыслию? – О глубина премудрости! –

«И так все животные, все растения и все вообще вещи сотворены в наивящшем совершенстве. Нет нигде ничего излишнего, ничего без истинной, прямой, существенной пользы. Каждый род животных имеет особое строение, особую остроту, иный образ, иныя склонности. И ежели каждое из толь безчисленных животных, может по уставу естества своего жить, и нуждам онаго в полной мере удовлетворять; так как и каждое растение и вся прочая толь же дивным образом существовать; то коль великой премудрости и благости дело есть сотворить, – и потом всегда толико хранить все, – целое, – мироздание! – Воистину бездна сих многа! –

Таким образом, представляясь нам тьмочисленные чудеснейшие предметы, возраждают паче и паче в сердцах наших восхитительное удивление, а купно достодолжное благоговение и сердечное поклонение премудрому и преблагому оному Зиждителю. –

Возможешь ли снискать какое ты скусство,

Чтобы чудный обозреть сей безпредельный свет? –

Коль не было б тебе преподано Им чувство;

Тоб каждый пред тобой покрыт был тьмой предмет.

Познай величие Его ты и державу;

Нелестно почитай Его невместну славу;

Наполни верою к Нему и дух и грудь. –

Человеку суждено снести хлеб свой в пот лица своего. Почему он ради насыщения себя, и имеет неминуемую нужду в тех плодах, которых земля сама собою, т.е. без пособия его не производит. Напротив того, всем прочим тварям предопределено питаться от земли, не возделывая оной. Почему и произращает она для продовольствия столь многих разнородных животных, бесчисленное множество трав и растений, которые все вообще именует невежда травою; то Ботаник и испытатель естества разделяют оныя поименно на многие сорты, кои на подобие зеленого ковра лице земли покрывают, и на коих при восхождении солнца столь многия росные капли, подобно блестящим алмазам, сверкают. – Земля со времени толиких веков, хотя породила неисчетное множество всяких растений; но от сего источник плодородия ее не токмо вовсе не изсяк, но ниже мало изчерпался; ибо она и ныне питает толикие же миллионы тварей. А хотя одне твари служат другим в насыщение; но и те от земных произрастений питались.

Плодотворящая оная сила земли зависит единственно от согнития. – Со времени толиких веков мертвыя и потом чрез истление превращенные в прах тела людей, животных и растений возобновляют всегда плодородие ея. –

Пепел одной сожженной вещи служит к произведению другой; а дым притом происшедший, рассыпавшись по воздуху, нисходит паки на землю с плододеющим дождем и росою. – Ежели бы тела не подлежали тлению; то бы земля лишилась многих питательных частиц; а чрез то напоследок учинилась бы вовсе неподною. – Живущим людям не доставало бы места; повсюду глаза их поражали бы плачевные зрелища бездыханных трупов; ежели бы сии чрез согнитие не обращались в прах. –

Итак, сколь великая премудрость и благость Божия открываются и во истлении, коего мы толико гнушаемся, не рассуждая нимало о пользе, обильно из сего благотворнаго источника текущей, равно и в прозращении превосходнейших и необходимо нужнейших плодов! – Человек и в течение жизни своей теряет много чрез испарину полезных частиц, которые однако ж служат к питанию и ращению иных творений. –

Неудобно бы человеку было снискивать себе хлеб, без пособия потребных к тому орудий. Почему благий Творец, для облегчения трудов его, повелел произрасти на земле древу, а в недре оной железу и иным прочим металлам. – Таким образом, деятельность и рачительность человека открыли и магнит, такой камень, который хотя и не красив, но привлекательная сила его чрезвычайно удивительна; ибо оная действует и в безвоздушном месте; так же проницает сквозь стекло, дерево, металлы⁴²; и притом неложно указует полунощную страну. – По сем открытии начали человеки небоязненно вверять имение свое и самую жизнь волнам великого Океана, и там уже, где ничто кроме неба и воды глазам их не представляется, обретают они себе путь равно как на суше. Ежели бы таковая драгоценность не была открыта; то языческие народы, обитавшие за толь пространными морями, получили ль бы благовестие о христианской вере? –

Примечание. Перв.

«Магнит имеет свойство притягивать к себе железо, а равно сообщать оному и стали ту же силу притяжения, посредством трения или прикосновения. В сем намерении делают из стали стрелку известной величины и фигуры, закаливают, и потом острый ее конец намагничивают, т.е. натирают хорошим магнитом; от чего оная тот час получает магнитную силу. Таковая стрелка называется во особенности магнитною, а вообще, когда устроена бывает известным и для мореплавания удобным образом, компасом. Изобретение сего, последовавшее около 14 века есть дело великой важности. Ибо магнитная стрелка удивительное имеет свойство, показывать во всякое время и на всяком месте положение севера, по которому легко уже мы познаем юг, восток и запад; что иногда необходимо надобно знать.

«Но магнитная стрелка или компас наипаче в мореплавании делает знатные выгоды. Ибо путь всякого мореходного судна, беспрестанно направляем быть должен в предположенную сторону, согласно с картами оную показывающими, дабы тем скорее и безопаснее достигнуть желаемого места. – Корабельщик в открытом море находящийся, и стран света непознавающий, в таком точно состоянии бывает, в каком тот человек, который с завязанными глазами принужден идти в незнакомом ему месте. И в самом деле, корабельщик, не имея в открытом море компаса, чтобы должен был предпринять и при мрачном небе во время или после бурной погоды? Как бы он ни умудрялся, не будет знать, где какая страна? И потому недоумевал бы, куда надежнее направить свой путь? Таким образом в короткое время дошел бы он до такой крайности, что не видел бы более никакого ко спасению средства. – Напротив того, компас избавляет его от сего замешательства, указуя ему всегда верно страны света. Итак, компас есть надежный путеводитель на море; он то открыл новый свет Америку. – До изобретения компаса не могли пускаться в море далеко; едва смели от берегов удаляться. Ибо коль скоро оные из виду терялися; то уже настояла опасность, чтобы с пути не совратиться. В таком случае единое оставалось средство познавать страны света по звездам; что, однако, тогда токмо в пользу обращено быть могло, когда небо было чисто.

«Все, что ни есть железное, стальное и магнит, когда в близости магнитной стрелки находится, переменяет естественное ее положение, т.е. она в то время не указует более остроконечием своим северной страны. – Поднеси к намагниченной стрелке ножик; увидишь, что она почти мгновенно оставив свойственное ей положение, обратится к ножику; и потом вращаясь всюду за оным, остановляется там и в таком положении, где какое тебе угодно.

«Но как простое железо не имеет такого действия на магнитную стрелку; то и в рудокопных ямах, где добывается самый магнит, употребляют компас с пользою. Ибо известно, что под землею во оных ямах то же самое бывает, что на море, когда небо мрачно; и что роясь далее и далее в недро земли, так же принуждены бывают смотреть на главные страны света. При сочинении планов, представляющих путь и все излучины под землею выкопанные, утверждаются единственно на компас. –

«Желательно бы начертать здесь причины купно и способны как действия магнита на железо, сообщения притягательной его силы оному и стали, так рано и указания намагниченною стрелкою северной страны, а не иной, и других не менее удивительных явлений от магнита бываемых. Но как подробное изложение всех оных предметов, по обширности каждого, составило бы знатное число листов; а при том неминуемо надлежало бы быть и многим чертежам, которые, так как и все те подробности, удалили бы меня чрезмерно от предположенной цели сея книги; то по сему все то и оставляю. »

И в неприязненных случаях ощутительна Творческая благость; ибо и сии склоняются ко благу нашему. – Проливные дожди и самыя наводнения невредны; потому что они отвращают нас от роскоши и праздности, как наипагубнейших для души и тела пороков; також потопляют умножившихся ядовитых животных; и пещанные земли творят плодоносными. – Некоторые из злых насекомых суть пищею иных полезных и приятных нам животных.

Примечание перев.

«Все вообще неприязненные приключения и самыя тяжкия бедствия, претерпеваемыя нами в сей жизни, суть наилучшия средства, что б довести нас до истинного благополучия; или яснее сказать вся мира сего злая споспешествуют ко устроению нашего спасения. Ежели посмотрим на учреждение и расположение мира сего; то ясно увидим, что невозможно устроить оный изящнее в отношении и сего предмета.

«Бог наиважнейшия имел причины попустить в мире сем толикое множество бедствий и злоключений. Правда, что бедствия по большей части суть непременныя следствия злобы и развращения человеческого; но здесь напротив того должны мы удивляться безконечной премудрости и благости Создателя, который и самое зло может направлять ко благу нашему. Толикое множество добродетельных людей не достигли бы истинной своей цели; ежели бы не были угнетаемы неправдою других.

«Хотя бы бытии наше ограничено было единственно настоящею жизнию; однако из сего не следовало бы еще нимало, чтоб верх нашего благополучия состоял во обладании благими мира сего. Ибо все здравомыслящие согласуются, что истинное благополучие человека состоит в существенном души его спокойствии и удовольствии; каковое почти никогда сопряжено не бывает с блистающим велелепием, в коем полагают блаженство, токмо мыслящие по одной внешности. – Ежели бы человек создан был единственно для сей жизни; то бы воистину не было средства согласить зло мира сего с благостию и премудростию Создателя, так как и благосостояние злых и бедствия толикаго множества добрых с правосудием его. –

«Но коль скоро мы помыслим, что смерть не кончает бытия нашего; а токмо преселяет нас в другую безконечную жизнь; следовательно, настоящая жизнь не что иное есть, как начало бытия нашего; и что прямая цель ее к тому токмо клонится, чтоб приуготовить нас к иной вечной жизни, в которой единственно заключается истинное наше блаженство; и когда еще рассудим, что во оной жизни не можем мы благополучны быть, не имея добродетели; тогда вид вещей вовсе переменится; и мы должны совсем иным образом рассуждать о зле, коим мир сейкажется преисполнен. – Ежели бы благоденствие, коим мы в мире сем наслаждаемся, сильно было приуготовить нас достойным образом к грядущей жизни; то бы тогда имели причину приносить жалобы на злоключения; но как из опыта познаем, что наипаче злоключения суть надежные средства, соделать нас добродетельными, и, следовательно, достойными блаженства нас ожидающаго; то все жалобы, приносимые на вещественное зло мира сего, тем испровергаются совершенно.

«Сколь ни действительны суть сии средства; однако оне не делают принуждения духам; коих вольность есть столь существенна, что и наималейшее принуждение в отношении их места иметь не может. Самое искусство научает нас нередко, что человек, прилепившись к мирским сладострастиям, делается безчувствен и глух к несчастиям, сим спасительным побуждением. Он, употребляя во зло все сии средства, которые в прочем могли бы руководить его к добродетели, час от часу становится к порокам склоннее; и тем далее и далее уклоняется от пути, ведущего к прямому его благополучию.

«Кто взирает на все, что ему ни приключается, так, как будто Бог непосредственно повелел, чобы сие с ним последовало; тот будет иметь о нем особливое попечение.

«Итак, ежели мы размыслим, что никогда ничего приключиться нам не может слепым случаем; т.е. так что бы несогласно было с безконечною премудростию и благостию Божиею; и что Бог располагает в рассуждении нас злоключения не для оскорбления; но все оныя управляемы будучи провидением, несомненно склоняются ко спасению нашему; то колико восхитить сие должно мысли наши ко оному премудрому и прещедрому Богу, и исполнить сердца наши наичистейшею к нему любовию и благоговением! –

Ежели бы все на древах цветы пребыли нерушимы; то бы стеблие их неминуемо долженствовало преломиться; плоды не возмогли бы достигнуть тогда надлежащей спелости; да и самые древа неукоснительно изсохли бы; напротив того ныне плоды, оставшиеся после поблекнувшего цвета и низпавших незрелых плодов, получают вящшую силу к созреванию. – Ежели бы все сорты плодов произрастали повсеместно; то бы люди не были поощряемы к торговле и пересаждению оных. Но поскольку каждый климат производит особые плоды; то народы посредством, мореплавания и торговли обязуются между собою дружески. –

Коликая премудрость потребна, дабы ветр, дождь, бурю, иней, снег и солнечное сияние распорядить, так чтобы ни которая страна земноводного сего шара, не была притом забыта; и что бы погода так же сообразовалась с нуждами каждой земли и произведений ея! – Пещаная земля требует совсем иной погоды, нежели тучная; ибо первая удобряется настоятельными дождями, которые последнюю претворяют в болото, или твердую непроницаемую землю. – Все нужное на содержание наше произрастает с избытком, при помощи весьма умеренных трудов наших; но приятное с большим трудом. – Итак, несравненно меньшаго рачения и иждивения потребно для возращения зерна, нежели цвета или виноградного древа. – Вредное производит природа скупо; и оное же легко истребляется. Посему пагубныя животныя и зелия у трудолюбивых людей не плодятся. – Какая еще премудрость блистает в правильной премене годового времени. – Ежели бы жестокая зимняя стужа непосредственно следовала знойному летнему жару; то колико бы людей похитила внезапно смерть; или по крайней мере, принуждены б они тогда были вести жизнь наигорестнейшую; вместо того ныне осень и весна приуготовляют тела человеческие к помянутым толико разнствующим между собою погодам постепенно. – Суровые летние дни, по причине скорыя премены, несравненно для нас тягоснее, нежели наихолоднейшее зимнее время.

Косвенному направлению, по коему земля всякий год обтекает круг свой около солнца, и суточному ее обращению около собственной оси, обязаны мы как за премену годичных времен, без коей земля в немногих токмо местах была бы обитаема, так и за премену дня и ночи. – Но поскольку земля совершает годичное свое течение около солнца, в 365 дней 3 часов и 49 минут; следовательно год не оканчивается еще точно последним часом 31 Декабря; то для приведения сего в лучший порядок, обыкли мы прибавлять к каждым четырем годам один день; и тот год, к коему прибавлен день, именовать высокосным. – На прим. высокосный 1776 год совершенно кончился, не 31 Декабря ночью в 12 часов, но 1 Генваря 1777 года поутру в 5 часов и 49 минут, следовательно, оный 1777 год и начао свое восприял с сего самого времени. – И так 1777 год истек 1 Генваря 1778 пополуночи в 11 часов 38 минут; 1778 год совершился 1 Генваря 1779 после полудни в 5 часов 27 минут; а 1779 год кончился 1 Генваря 1780 пополудни в 11 часов 16 минут. Но как повсягодный сей остаток 5 часов и 49 минут, в течение 4 лет составляет 23 часа 16 минут; то посему и прибавлен день к Февралю 1780 года. – Ежели бы сей прибавки не было; то бы ежегодные оные 5 часов 49 минут, составили во 100 лет целые 24 дня; следовательно, по истечении нескольких веков, и Иванов день был бы зимою; и таким образом все исчисление времени, пришло бы в крайний беспорядок. – Однако не нужно здесь заметить, что помянутое распоряжение о времени не совсем еще совершенно; ибо вместо 23 часов и 16 минут, прибавляем мы к каждому высокосному году целый день, т.е. полные 24 часа; следовательно, прибавляем лишних 44 минуты; а оный излишек т.е. 44 минуты, составляет во 100 лет 18 часов, в 400 же лет 3 дня и так далее. – Для отвращения и сего неудобства Папа Георгий XIII постановил, дабы навсегда 4 столетие занимало место высокосного нашего года; т.е. то самое столетие называлось и было высокосным, при разделении коего на число 400 ничего нет в остатке. Как-то: 16 столетие (т.е. 1600 год) было высокосное; но 17 столетие (1700 год) было простое; а равно 18 и 19 столетия (1800 и 1900) будут таковыя же. В протчем всякий высокосный год узнать можно, таким образом, ежели разделить год на число 4, и ничего в остатке не будет; то оный и есть высокосный; а ежели останется 1, 2 или 3, то сие означать будет первый, второй или третий год последующий высокосному, т.е. простой.

Что есть воздух; он имеет тяжесть и упругость; во сколько крат он тоне и реже воды; многие весьма любопытные опыты о тяжести или давлении и упругости его; о воздухострельном оружии; почему ружейный выстрел на высокой горе не так силен, как у подошвы ее; почему из стеклянных сосудов подвержены наипаче сокрушению угловатые, нежели круглые.

О барометре; почему ртуть во оном в ясную погоду поднимается, а в пасмурную и на высокой горе опускается; воздух давит тело наше весом около 800 пудов; почему мы не чувствуем оного бремени.

Звук; скорость его; почему ощущаемы по выстрелу в дали из ружья или пушки, прежде огонь, а потом звук, так же прежде молния сверкает, а после гром гремит; определение расстояния между нами и громом; причина и польза звука; от чего рождается эхо; почему орудия слуха составлены по большей части из упругих хрящиков и твердых костей.

Без воздуха не было бы огня и света, так же мы и все вообще животные не могли бы дышать, следовательно и жить; ясные доказательства всего того; почему рыбы и новорожденные животные живут в безвоздушном месте долее других тварей; без воздуха не было бы у нас водяного насоса; действие оного; польза утренних и вечерних сумерков; какие выгоды от прозрачности воздуха; опасные последствия, ежели бы воздух был гуще или реже, нежели каков он есть.

О влиянии воздуха на тело человеческое в отношении укрепления или ослабления его здоровья, также и о содействии на самые нравы. Пространно о синем небесном цвете.

Я при дыхании всегда воспоминаю,

Что нужен воздух чист мгновенно для меня.

Орлиныя крыле, о Боже! Примаю,

Чтоб петь Премудрейший, Всещедрейший, Тебя. –

Воздух есть тонкое, текущее, прозрачное и невидимое вещество, которое всегда кругом нас объемлет, самомалейшия скважины тел проницает и которое легко можно ощутить, махнув проворно ладонью или опахалом против лица. – Он имеет тяжесть; сие доказывается тем, что шар⁴³ без воздуху весит меньше того, который с воздухом. – Так же имеет он способность расширяться, когда бывает сжат; следовательно, он упруг⁴⁴. – Сия упругость (расширительная сила) весьма ощутительна при употреблении воздухострельных⁴⁵ ружей и иных сим подобных орудий⁴⁶.

Примечание перев.

«С первого взгляда, чтоб воздух был какая-нибудь материя, невидно. Кажется, что пространство нас окружающее не содержит никакого вещества; потому что мы не видим в нем тел осязаемых; ходим и все движем члены наши, не ощущая нималейшего в том препятствия. А ударяя руку об руку сколь можно сильнее, чувствуем не токмо сопротивление, но от скорого руки движения и некоторый ветр. Поскольку же самый ветр не что иное есть, как воздух в движение приведенный; и притом всякому почти из повсядневных опытов известно, коль удивительныя действия производит ветр; то и нет сомнения, чтоб воздух не был материя, следовательно, и тело. Ибо слова: материя и тело, одну и ту же вещь означают.

«Тела обыкновенно разделяют на твердые и жидкие; итак воздух по справедливости причислить должно к последним. Он имеет многие свойства с водою общие; но воды он многократно тоне и реже. Из опытов заключено, что воздух около 800 крат тоне и реже воды; и ежели бы воздух стал в 800 крат гуще, нежели каков он есть в самом деле; т.е. ежели бы он сжат, сгущен был то такой степени; то бы получил ту же плотность, какую вода имеет. Или ежели бы вода могла рассеяна быть по пространству во столько раз большему, чтоб она стала в 800 крат реже и тоне, нежели какова в самом деле есть; то бы довольно подобна была воздуху, коим мы дышим.

«Главное свойство воздуха, коим он от воды и других жидких тел отличается, состоит в том, что можно его сжать, т.е. в меньшее пространство привести.»

Воздушный насос, изобретенный в 1654 году г. Отто фон Гуерике в Магдебурге, и потом исправленный г. Бойле, Роллетом и Леупольдом в Лейпциге, усовершил понятия наши о свойствах воздуха.

Примечание перев.

«Воздушный насос есть искусственное орудие, посредством коего вытягивают из тел воздух. Оно научило нас точнее исследовать воздух, и все качества его как утверждать опытами, так и самыя явления выводить из оных. – Желательно бы мне было описать здесь строение онаго орудия, так чтобы читатель обойтися мог без чертежа; но как сего никоим образом сделать нельзя; то по крайней мере изъясню несколько важнейшую часть его; что наипаче и нужно. – В сем насосе есть между прочим плоская тарелка, обтянутая мокрою кожею, на которую поставляют стеклянный небольшой колокол так плотно, чтоб внешний воздух окружающий его, не имел сообщения с воздухом внутри его находящимся. Под сим то колоколом кладут тело; и вытягивают из него оною машиною воздух.»

Повесь под колокол воздушного насоса крепко завязанный, но ненадутый пузырь; и потом вытягивай окружающий его воздух; то пузырь, очевидно, станет надуваться. А ежели повесишь под колоколом пузырь уже надутый и притом крепко завязанный; то по довольном вытягивании воздуха из под колокола, он надуется напоследок так, что треснет. Сему виною есть, что внешний воздух окружающий пузырь под колоколом, по причине оредения своего, не может более противостоять упругости воздуха в пузыре находящегося. – Впусти же обратно под колокол воздух прежде, нежели пузырь лопнет; то он примет прежний свой вид. – Возьми пузырь крепко надутый и завязанный; подержи его над раскаленным углием; то оный и здесь столь сильно надуется, что наконец принужден будет так же треснуть. Ибо и угольный жар толико изреживает воздух около пузыря, что оный не может более противоборствовать воздуху, в пузырь помгновенно тогда расширяющемуся.

Примечание перев.

«Ежели бы в воздухострельном оружии сжать воздух более, нежели как он обыкновенно там сжимается; то бы можно было и от онаго ожидать равного действия, какое производят огнестрельные ружья и пушки. И в самом деле действие огнестрельного оружия на той же причине основано. Ибо порох не что иное есть, как материя, содержащая в скважинах своих безмерно сгущенный воздух. Тут натура сама делает то, что мы искусством сжимая воздух, в действо производим; но она свое сжатие довела до высочайшей степени. Сии маленькие пустоты, в коих стиснутый воздух заперт, силою огня растворяются; воздух вон устремляяся, ударяет в ядра и пули, так как и в воздухострельном оружии, но токмо с большею силою. – Здесь, как и во всех протчих случаях, весьма ощутительно, что действия натуры далеко превосходят действия, человеческим искусством устроенныя; и потому всюду находим мы наивящшия причины удивляться всемогуществу и премудрости источника натуры.»

Поскольку воздух удобно сжимается; то из сего и заключаем, что воздух окружающий землю нашу, должен быть внизу гуще, а вверху реже; ибо и птицы взлетают до некоторой токмо высоты. – Примечено так же, что ружейный выстрел, произведенный на высокой горе, не так силен, как у подошвы оной. Но поскольку уже известно, что чем слабее звук, тем реже и воздух; то сие и доказывает, что воздух на верху горы реже того, который у подошвы ея. – По сей самой причине и ртуть в барометре опускается на высокой горе.

Для удостоверения, сколь сильно воздух давит тела, возьми медную в 1 фут длиною трубку, подобную бездонному стакану; одно отверстие оной накрывши размоченным пузырем, обвяжи крепко; посем обороти ее другим отверстием на тарелку воздушного насоса; и коль скоро вытянешь из под трубки воздух; то растянутый пузырь, по причине весьма оредевшего под ним в трубке воздуха, и сильно давящаго сверху внешнего, раздерется. – Подобное сему явление увидишь, ежели вместо пузыря положишь на оную трубку стекляный не очень толстый кружок; и обмажешь его чем-нибудь так, чтобы воздух из вне не мог проникнуть во внутрь трубки; то есть, и сей кружок от давления внешнего воздуха сокрушится. –

Примечание.Перв.

«Давление воздуха тогда токмо ощутительно бывает; когда оно не с обеих сторон равно; то есть, с одной уничтожается; что в сих опытах чрез вытягивание и производят. Ибо помянутые пузырь и стеклянный кружок прежде давятся от воздуха равно, как сверху так и снизу; но когда давление с исподи уничтожается, тогда токмо сверху воздух давит пузырь и стекло.

Не взирая на толикую силу давящего воздуха, и малое количество оставшагося в трубке под пузырем и под стеклянным кружком воздуха, делает достаточное еще сопротивление давящему его внешнему, которое тогда токмо престает; когда уже до крайности оредеет внутренний. – Возьми зеленый кленовый лист; приложи его плотнее к своему рту немного отверстому; и потяни в себя дух сколько можно сильнее; то внешний воздух, по причине оредевшаго во рту, с великою силою устремится в уста; и раздерет оный лист с треском⁴⁷. – Вытяни воздух из двух медных пустых полушаров, плотно один к другому принаровленных; то они силою внешнего воздуха сожмутся так крепко, что восем и более, смотря по величине их, припряженные к ним с обеих сторон лошади, не возмогут оторвать их один от другого. – Впусти же паки в них воздух; то и самый слабосильный ребенок легко разнять их может.

Не менее сего ощутительна давящая оная сила воздуха, и при употреблении кровопускательных банок или рожков. – Обыкновенно цирюльник взяв стеклянную банку, держит над зажженною лампадою или свечею, для изредения в ней посредством теплоты воздуха; и нагревши довольно, прижимает ее немедленно горлом к коже; тогда внешний воздух давит банку более, нежели внутренний от теплоты оредевший, может ему сопротивляться; и таким образом в короткое время горло банки вдавливается в мягкую кожу; а поверхность мяса под нею находящегося выпукливается; и кровь из сделанных на коже скважин выступает. – При отнимании оной банки от кожи, цирюльник прежде клонит ее несколько на сторону, дабы тем удобнее впустить под нее внешний воздух; ибо в противном случае не так скоро он отнять ее может от кожи; да и больному несравненно чувствительнее будет.

Примечание перев.

«Намочи довольно водою лоскуток лайки, разстели по столу, и поставя на оную небольшую зажженную свечу, покрой ее стаканом, и плотно прижми его к лайке; то свеча немедленно под стаканом погаснет; а оный так крепко к столу пристанет, что трудно будет оторвать его.

Давлением воздуха произведены быть могут различные действия, кои в зрителях возбуждают немалое удивление. Каковые и представляют насмехательные стаканы с потаенною трубкою; волшебные источники, кои попеременно то бьют, то бить перестают; Кирхеров источник, в коем вода вытекает из змеи и поглощается цаплею, и другие сим подобные художественные творения.

«От давления воздуха зависит так же действие сосания и курения табачного, способ пития быков и лошадей и проч. »

Может быть учинит кто-нибудь здесь такое возражение ежели бы воздух мог раздавить стеклянный кружок, положенный на помянутой трубке; то бы неминуемо сокрушил он и стоящий на тарелке воздушного насоса стеклянный колокол, из под коего многократно вытягивается воздух. На сие предварительно скажу, что верх онаго колокола есть круглый; следовательно, он, подобно своду, пренести может большую тяжесть. – По сей же причине, подвержены сокрушению напаче угловатые, нежели круглые стеклянные, сосуды.

Совершенному сему исследованию воздуха и его действий, обязаны мы изобретением барометра. Флорентинец Торрицеллий, профессор математики, ученик славного Галлилея, в 1648 году первый⁴⁸ открыл, что воздух силою давления своего может поднимать в стеклянной трубке ртуть на 28 дюймов, хотя оная и весма тяжелая. – Возьми тоненькую трубку длиною в 30 дюймов, замажь ее с одного конца, и наполни всю ртутью, потом оборотя ее другим отверстным концем вниз, поставь в небольший стеклянный сосуд; то увидишь, что ртуть опустится в трубке до 28 дюймов и ниже⁴⁹.

Когда воздух бывает легче, тогда и давление его не так сильно; следовательно, в то время ртуть в барометре опускается, но когда тяжелее, тогда и давление бывает сильнее; следовательно, в то время и ртуть в нем поднимается.

Примечание перев.

«В ясную погоду ртуть в барометре поднимается; по причине что во оное время пары в воздухе совершенно равно разделены; от чего и воздух тогда бывает гуще, следовательно тяжелее. А в сырую и пасмурную погоду ртуть опускается; потому что тогда пары собираются в облака; от чего нижний воздух становится реже, тоне, следовательно, легче. Итак, можно принять сие за правило: чем сильнее бывает давление воздуха, попричине его тяжести; тем выше ртуть стоит в барометре; а чем слабее давление его, попричине легкости, тем ниже и ртуть стоит.

Из сего явствует, что барометр показует токмо настоящее состояние воздуха, легок ли он или тяжел; почему весьма прилично назван он по-гречески βάροςи μετρἐωизмерителем тяжести⁵⁰. – Но поскольку из известных причин воздуха, происходят обыкновенно и известные его действия; то тщательнейшие наблюдатели сего, прорекают иногда и наступающей погоды качество; однако не ненужно присем рассуждать купно о ветре, теплоте и стуже.

Из предыдущаго нетрудно уже всякому уразуметь причину, почему человек нимало не чувствует великаго онаго бремени, лежащаго на нем всегда воздуха, котораго считается до нескольких тысяч фунтов⁵¹. – Воздух внутри его находящийся, сколько бы онаго ни было, имеет однако достаточную силу противоборствовать давящему его внешнему, так как и в помянутых опытах, малое количество воздуха, оставшагося в полости трубки под пузырем и стекляным кружком. – Для удостоверения же, что каждое тело имеет воздух во всех своих частях, положи под колокол воздушнаго насоса какое-либо животное, на прим. Лягушку, и вытягивай из под колокола воздух; то увидишь, что не токмо туловище оной раздуется; но и все части ея, как-то: голова, ноги и пр. увеличатся чрезвычайно. – Впусти же паки воздух под колокол вскоре; то лягушка примет прежний свой вид.

Итак, ежели, прилежно размыслим, сколь премудро всесильная Десница устроила внутренний наш воздух, дабы он надлежащим образом противодействовал внешнему нас давящему; то неминуемо поражены мы будем крайним удивлением. Ибо в то самое время, когда бы мы чаяли быть совершенно безопасными, и никакой не иметь нужды в защите от окружающей нас отовсюду гибели; в то самое время, говорю, великое оное бремя, лежащаго всегда на нас воздуха, раздавило бы нас в одно мгновение; ежели бы оно не содержалось толико дивным образом в равновесии со внутренним воздухом. –

Воздух стремящийся чрез узкое отверстие, или иным образом, как-то бичехлопанием, свистанием, возгорением пороха, и пр. скоро сжимаяся и паки поспешно в прежнее положение приходя, производит в ушах наших чувствование, именуемое обыкновенно звуком, который в 21 секунду претекает милю⁵². – поскольку скорость звука несравненно медлительнее скорости света; то и ощущаем мы по выстреле вдали из ружья или пушки, прежде огонь, а потом уже самый звук. Наблюдение сего научило нас определять расстояние, находящееся между нами и громом; ибо, когда от блеска молнии до самого громоваго удара пройдет 5 секунд; то и заключаем, что сей удар сделан водной четверти мили от нас. Здесь, однако, не ненужно обращать внимание и на ветр; ибо ежели оный силен; то грозовые облака может он весьма скоро или отдалить от нас, или приблизить.

Ежели бы не окружал нас воздух; то бы мы не чувствовали никакого звука; ибо в безвоздушном месте он быть не может⁵³. – Следовательно уши наши были бы в то время вовсе нам бесполезны, тщетны; и мы лишились бы столь многих приятных впечатлений, доставляемых нам ныне слуховым нашим органом.

Примечание перев.

«Звук всегда простирается равномерным движением; и великость его зависит от разного количества воздуха единовременно в движение привиденного. – Возьми жестяную трубку, которая бы длиною была по крайней мере 3 или 4 футов, и с обоих концов пола. Приложи уста к одному ее отверстию, и говори в оную сколь возможно тихо; то тот, который к другому отверстию ухо свое приставит, может выслушать все слова явственно. Когда же крепко станешь в нее говорить; то те, к коим другое отверстие обращено будет, услышат гораздо сильнейший голос. – Но конические трубки несравненно более цилиндрических увеличивают звук.

«Звук простирается от начала своего во все стороны, подобно лучам; ибо говорящий человек в целой большой горнице слышим; так же звон колоколов, пальба пушечная и проч. часто ощутительны бывают в расстоянии многих миль окрест того места, где сии звуки рождаются.

«Звучные лучи отражаются от упругих тел углом, который равен углу падающих лучей; и в расстоянии 50 футов производят эхо, (отклик, гул, отголосок). – Вот и причина истинная, почему повторяемы бывают слова кричащаго человека в лесу, на берегу реки или озера и в других местах. Следовательно упорное мнение суеверов, что то отзывается леший, стараясь тем заманить в жилище к себе того человека, есть грубое невежество.

Упругия токмо тела могут приводить воздух в движение и производить звук; но мягкие тела незвучны, и звук умаляют. Ради чего орудия слуха составлены по большей части из упругих хрящиков и твердых костей, как наиспособнейших веществ ко приятию и дальнейшему препровождению сообщеннаго сотрясения воздуха.

«Ежели бы не было воздуха; то бы не было огня и света. Ибо под колоколом воздушнаго насоса, из под коего вытянут воздух, раскаленные угли весьма скоро потухают и остроконечное зажженной свечи пламя сперва круглеет, а потом и вовсе гаснет.

Ежели бы не было воздуха; то бы мы не могли дышать, следовательно, и жить. – Когда кладем живых птичек или четвероногих зверков под колокол воздушнаго насоса, и вытягиваем оттуда воздух; то немедленно начинают они там бросаться из стороны в сторону; потом с жадностию глотают остальный воздух; наконец возтрепетав, падают и умирают; ежели вскоре не возвратим им воздуха.

Примечание перев.

«Птички и зверки умирают в сем случае потому, что внешний воздух, окружающий их под колоколом, который необходимо нужен для прохождения крови их чрез легкие и прохождения оной, оредевши, более ее не прохлаждает; и тем самым препятствует прохождению ее чрез легкия; от чего она весьма воспалившись, расширяет чрезвычайно сосудцы во всем теле; а сие уже причиняет удар и скоропостижную смерть.

«Но рыбы в пустом от воздуха месте плавают поверх воды живые немалое время; так как и новорожденные животные не умирают там, разве по долгом времени. – Известно, что рыба всплывает, когда пузырь ее расширяется; а погружается, когда он сжимается. Итак, коль скоро под колоколом престает давление внешнего воздуха, т.е. оный изреживается; то немедленно находящийся в пузыре ее воздух расширяется; от чего она и принуждена тогда бывает поверх воды плавать. Притом же рыба может долее жить в безвоздушном месте и потому, что кровь ее не столь горячего свойства, какова обыкновенно бывает у прочих животных; и что она мало употребляет воздуха. – Новорожденные же животные, как г.Еберград держал в безвоздушном месте слепую еще мышку целые сутки без всякого ей от того вреда, живут в сем случае так долго по той причине, что кровь их тогда, по анатомическим наблюдениям, не начинает еще проходить чрез легкие. »

Вытягивание воздуха нечто иное есть, как приведение его в тончайшее состояние. Равномерно изреживается воздух и теплотою; ибо человек в жаркой комнате так же трудное дыхание имеет; от чего рождается в нем тоскливость; а потому и спешит он тогда выйти на свежий воздух.

Без воздуха неминуемо потеряли бы мы премного из своих выгод, и во-первых водяный насос. – Ибо когда начинаем мы тянуть поршень из онаго насоса; то немедленно в полости его становится над водою безвоздушное место. А как внешний воздух давит тогда воду; то оная и вступает в то место; и таким образом мало помалу подымаяся, достигает напоследок канальца, приделанного к стороне насоса для стоку ея. А что сие происходит действительно таковым образом, в том удостовериться можем наипаче тогда, ежели поршень недовольно хорошо принаровлен к полости насоса, т.е. несовершенно наполняет оную. Ибо в то время воздух прокрадывается около поршня; от чего насос не дает воды, и до тех пор не даст, пока поршень вновь не снабден будет кожею. – Присем, однако, нужно заметить, что высота водяного насоса должна быть токмо 31 фут; ибо воздух выше сего давить воды не может. – Оное обстоятельство открыл прежде всех садовник во Флоренции, который хотел сим насосом тянуть воду вверх на 40 футов; но как он сам не мог произвесть сего в действо; то просил совета у славного Галлилея, который и показал ему на опыте невозможность онаго. – А что вода не может подниматься в оном насосе без воздуха; то сие нетрудно испытать посредством воздушного насоса.

Оное восхождение воды весма явственно видеть можно в небольшой стеклянной трубке, к полости которой принаровлена палочка, обверченная паклею или хлопчатою бумагою плотно, так что из-за нее воздух проходить не может. Взяв таковую трубку, погрузи в воду, и исподоволь вытяни несколько той палочки; то вода силою давления внешнего воздуха, мало помалу подымаяся, займет безвоздушное место, произведенное вытянутою палочкою. – Но не погружая трубки оной в воду, зажми ее снизу крепко пальцем, и потом вытяни немного палочки; то оная, коль скоро отыметь от нее руку, по причине давления того же внешнего воздуха, тот час устремится обратно в полость трубки; ибо под палочкою было безвоздушное место.

Ежели бы воздух не окружал землю нашу; то бы не было ни утренних, ни вечерних сумерков; коих единственное начало есть то, что пары находящиеся в воздухе сообщают нам свет солнца еще в то время, когда оно само на горизонте нашем невидимо. – День настигал бы нас тогда внезапно; и ночь простирала бы мрачную свою завесу над нами нечаянно; а посему и не были бы мы исподоволь предуготованы ко свету и тьме. – Мы лишены бы были той выгоды, что ныне свет не вдруг нас оставляет; глаза наши неминуемо претерпели бы великое повреждение, от непосредственного пременения мрачнейшей нощной тьмы, на сильнейший ослепительный дневный свет. –

Ежели бы могли мы созерцать все те плавающие по воздуху частицы, которые подымаются из болот, мертвых и гниющих тел и иных смрадных вещей и мест; то усмотрев во оном толикое множество мерзостей, и притом вообразив, что нам надлежит им помгновенно дышать, неминуемо восчувствовали бы мы крайнее к нему отвращение. – Сотворить воздух прозрачным, не есть ли дело Творческой премудрости и благости? – Ибо мы от сего имеем ту выгоду, что удобнее можем рассматривать небесную твердь; какого удовольствия лишаемся мы иногда, а наипаче в пасмурную погоду.

Ежели бы воздух был гуще, то бы он задушил нас; а ежели бы реже, то бы дыхание наше было так же весьма трудно, тяжко, больно. – Итак, поистине Творец везде и всегда премудр купно и преблаг.

Примечание перев.

«Воздух превеликое имеет влияние на тело человеческое, в отношении укрепления или ослабления его здоровья. Ежедневно собственное наше чувствование удостоверяет нас в том совершенно. Сверх сего неоспоримые доказательства оной истины суть: – Без пищи и пития пробыть мы можем несколько дней с ряду, но без воздуха ни одной минуты. – Когда умеренность воздуха соответствует свойству каждого годового времени; то весь тот год здоров. Но когда годовые времена текут непорядочно; т.е. когда умеренность воздуха оным не соответствует; тогда опасаться должно жестоких болезней. Внезапная премена зноя на стужу, всегда почти сопровождается пагубными для здоровья следствиями; и ежели таковые премены случаются ежедневно чрез немалое время; то никогда почти не проходит осень, чтоб не было великого множества больных. – Прилипчивая болезнь, заражающая людей всякого состояния и возраста, не смотря на различие их пищи и образа жизни, происходит не от пищи или пития, но от воздуха, которым они дышат.

«Давно примечено, что воздух содействует нетокмо на образ и сложение человеческого тела, но и на самые нравы. В Азии, где годовые времена умеренны, и где редко случаются внезапные премены погоды, как произведения земли гораздо изобильнее и лучше, так и самые люди обходительнее и ласковее, нежели в Европе. Напротив того, во оной стране частые и чрезвычайные премены погоды возбуждая сильные страсти, влекут людей к делам отважным и знаменитым. –

«Толь приятное зрелище, каковое представляет нам небо в синем своем цвете, без сомнения приводит каждого внимательного зрителя в удивление, а купно и восхищение. Почему не нужно, уповаю, показать здесь начало онаго, колико можно без чертежей. – Когда постороннии материи с воздухом мешающиеся, каковы суть пары, накопляются чрезвычайно; в то время они рождая здесь туман, лишают нас вовсе того зрелища; а поднимаясь высоко, составляют облака, кои нередко все небо покрывают; и кои как вообще, так и в особенности совсем другой, а не синий цвет представляют. Напротив того, чем воздух чище; т.е. чем паров в нем менее; тем синий цвет неба живее и светлее. А из сего явствует, что причину онаго искать должно не в парах, а в самом воздухе.

«Частицы воздуха (понимать должно чистаго, т.е. без примеса посторонних материй), в начале своем суть несколько темны; а по сему подобно всем непрозрачным телам, удобно воспящая лучи, и сами тем освещаяся, отражают к нам собственные свои лучи, т.е. отсвечивают. Но как сии частицы суть весма малы; и одна от другой отстоит далеко; притом же столь жидки, что лучи или отсвечивание каждой из них порознь, глазу нашему нечувствительно, т.е. каждая таковая частица особо невидима; а когда смотрим на великое оных коичество, каковое вмещается во всей атмосфере; тогда лучи многих совокупясь, вдруг касаются зрения нашего. Отсюда следует, что те, кои к нам близки, по малому их количеству в сравнении толь великого множества в дальнейшей части атомосферы находящегося, и поскольку оне по воздуху рассеяны подобно наималейшим точкам, неподвержены чувствам нашим.

«Распусти в большом количестве воды немного лазури, и лей потом оную воду по капле; нимало не приметишь, что она накрашена; налей же ее в стакан; то появится в ней слабый синий цвет; а, ежели наполнить ею большой сосуд, и посмотришь на него издали; то увидишь в нем густый синий цвет. Сей самый опыт можно сделать и с другими цветами. Бургонское вино в малом количестве едва красноватым кажется; больший сосуд, наполненный оным, представляет густый красный цвет. Да и самая вода в малом сосуде чиста и прозрачна; но коль скоро пространный и глубокий сосуд ею наполняется; то она тот час приемлет некоторый цвет. И сей цвет обыкновенно бывает зеленоватый; почему и говорят, что последние частицы воды суть зеленоваты. Итак поскольку вероятно кажется, что частицы воды во основании своем суть зеленоваты; то можно утверждать, что по то же самой причине небо синеет, по какой море, озеро или пруд зеленеют. Ибо, вероятнее кажется, что последние частицы воздуха суть сини.

«Синий небесный цвет сокрывает от очей наших днем звезды. Причина сего ощутительна. Всегда меньший свет помрачается большим; как-то при полной луне звезды кажутся не так светлы, и большия токмо из них видны, особливо когда в близости ее находятся. Но как из опытов заключено, что сияние полной луны в 300000 крат слабее солнечного; то свет от звезд приходящий, который в несколько крат превышается лунным сиянием, есть ничто в отношении солнечного. Итак, хотя бы мы без синего небесного цвета и видели днем звезды; но зрелище такового дня не было бы тем для нас прелестнее. Ибо при полном солнца сиянии звездный свет, как в сравнении онаго весьма маловажный, не трогал бы чувств наших нимало; да и толь непрерывное днем и ночью звезд видение наскучив нам вскоре, отвратило бы от себя вовсе внимание наше. Напротив того, ныне, когда днем синий цвет неба сокрывает их от нас; и он, являясь взору нашему единственно ночью; а тем свет их бывая всегда для нас, так сказать, новее, и потому привлекательнее; рождают в душе нашей приятное чувствование колико восхитительной, не менее и полезной премены, яркого сияния солнца на слабый и тихий свет их.

«Ежели бы воздух был совершенно прозрачен; т.е. ежели бы приятного синего на небе цвета не существовало; то бы день тогда не имел толикой приятности, как ныне. Для удостоверения в сем; положим, что воздух так точно прозрачен, как самый эфир, сквозь который, как уже известно, лучи от звезд проходят без малейшего ущерба; попричине что во оном нет таких частиц, кои бы воспящая лучи, и сами чрез то освещаяся, отсвечивали. Итак, ежели бы воздух и в самом деле был таков; то бы все лучи проходили сквозь оный свободно; и ни единый луч от него не доходил бы до глаз наших, выключая те токмо, кои непосредственно от солнца простираются. Следовательно, все пространство неба, изъемля то токмо место, которое занимает солнце, казалося бы вовсе темно, мрачно; а обратя мы взор свой вверх, вместо синего толь приятного цвета видели бы густый черный цвет и глубокую ночь. Притом же быв толико смежны самый яркий свет и глубочайшая тма, повредили бы наше зрение; и мы бы вскоре ослепли. Сие заключать можно по неспособности, которую чувствуем, когда из темного света преходим в освещенное. – Итак, и в сем свойстве воздуха должны мы с благоговением признавать бесконечную благость и премудрость великого Создателя.

От чего происходят ветер и вихрь; почему: 1. ветры дуют порядочнее на море, нежели на земле; 2. на берегах морей, рек и озер повевают в жары прохладные ветры; и 3. гроза сопровождается иногда сильным ветром; какой именно ветер и почему тепел или холоден; предсказывание погод по ветрам.

Описание премногих знатных выгод от ветра бываемых; что все заслуживает внимание; любопытное о начальном знании ветров, и о флюгерах.

Кто боги ветрены толь быстры направляет,

И землю одождить кто небо разверзает,

Обилием всего чтоб нас благословить?

Коль скоро расширительная сила воздуха, который от теплоты, стужи или паров может быть гуще или реже, соделается в двух смежных местах неравномерна; то тот час происходит в воздухе движение, которое и называется ветром. – Ежели ветр дует наисильнейшим образом; то перебегает он в одну секунду почти 50 футов. – А ежели толь жестокий ветр ударяется на пути своем в густые облака или иные предметы; то по поводу сего получает он кругообразное движение; и тогда называется вихрем⁵⁴. – По сей причине ветры дуют порядочные на море, нежели на земле. Ибо они имеют там свободнейшее, и безпрепятственнейшее стремление, нежели здесь.

Примечание перев.

«Известно уже из предыдущего, что воздух имеет тяжесть и расширительную силу. Почему всякая часть онаго, непрестанно давит близлежащую. Следовательно спокойствие воздуха зависит единственно от равновесия близ лежащих частей его, а движение от уничтоженного между оными равновесия. Известно так же, что воздух от теплоты расширяется, редеет; а от стужи густеет, сжимается. Итак ежели атмосфера от теплоты или стужи в разных местах различным образом переменится; то из сего произойдет ветр.

«На морских и речных брегах в жаркое время повевают прохладные ветры; потому что вода неудобна, будучи так нагреваться, как земля, имеет и воздух холоднейший, нежели оная; следовательно, там и не может быть никогда равновесия. – Так же и гроза сопровождается иногда сильным ветром; по причине, что густые грозовые облака, заслоняя солнечные лучи, умаляют чрез то теплоту.

Ветры преносят из одной страны в другую, как теплоту, так и стужу. Почему южный ветр доставляет нам теплоту, а северный стужу.

Примечание перев.

«Южные ветры влекут к нам теплоту из жаркого климата; а северные наносят холод с ледовитого моря; восточные так же холодны; ибо они веют с восточных стран Татарии; где великая стужа бывает, по причине селитренней поверхности земной. Они же к тому всегде и сухи; ибо дуют с матерой земли Азии и Европы; напротив того западные, северозападные и югозападные приносят к нам по большей части дождь, и вообще суть весма влажны; потому что они дуют чрез великий Океан.

«Многие, основываясь на сих и других причинах, предсказывают погоды таким образом. – Весною, летом и осенью, когда подует ветер с запада; то будут ненастные и дождливые дни немалое время; когда с полудни, то гром и дождь, но ненадолго; когда с востока, то сухая и ясная погода; а когда с полуночи, то великая стужа, и града ждать надобно. – Зимою ж, когда от запада повеет, то будет снег и оттепель; когда от юга, то ясная погода; когда от востока, то так же ясные дни и притом умеренная стужа; а когда от севера, то сделается метель и жестокая стужа.

«Жители, близ Сицилии лежащих мест, во времена царя их Еола, как Стравон и Плиний пишут, предсказывали за три дня по дыму, какие ветры дуть будут.»

Ветры умеряют солнечный зной; и тем, прохлаждая земледелателя, изнемогающаго под бременем онаго, подкрепляют силы его. – Каждый человек, по мере движения своего, потеет много или мало; от испарины нагревается окружающий его воздух; поскольку внутренняя теплота его несравненно превосходит и ту теплоту воздуха, каковая обыкновенно в прежаркие дни бывает. Итак, каждый человек при спокойном воздухе находится в теплой своей атмосфере. Но коль скоро возстает ветр; то немедленно прогоняет он сию теплоту; и потом, объяв, прохлада упокоевает человека. Отсюда начало свое восприяли и опахалы. – В то время, как человек разгорячается, испарина его движением воздуха остановливается; и ежели оная паки приведена не будет в движение; то неминуемо рождаются от сего весьма опасные простуды; каковыми однакож припадкам не столь подвержены бывают люди, упражненные по привычке своей тяжкою работою; потому что они всегда в движении находятся.

Ветр доставляет нам премногия выгоды. Он действует мельницами (ветреными); и иныя разныя машины движет; чрез то облегчает труды наши; а притом споспешествует мореплаванию.

Ежели бы воздух был недвижим; то бы все пары, восходящие из морей, рек и прочих влажных мест, ниспадали обратно на том же самом месте, откуда поднялись; следовательно, все те сухия страны, в которых совсем ничего или очень мало подымается паров, не увлажнялись бы с воздуха. – Реки от части иссякли бы; недостатков росы, дождя и снега учинил бы землю вовсе неплодною; а человеки и все вообще животные лишились бы и нужнейшего для потреб своих количества воды. – Дым, испарения живых и мертвых тел и проч. все сие носились бы непрестанно на одном месте; чрез что воздух повсюду заразившись, причинял бы смертельные болезни. – Но премудрый Творец все таковыя неудобства и бедствия, по великой своей милости, благоизволил отвратить от нас чрез движение воздуха. – Ибо пары, поднявшиеся из озер, рек и иных влажных мест, преносимы бывают ветром в сухие страны, дабы посредством росы, дождя и снега напояв их достаточно, соделать плодотворными, и всем вообще там тварям доставить потребное количество воды, без которой оныя при всем изобилии пищи их, погибли бы непременно. – Зловонные и заразительные пары силою же ветра рассыпаются по воздуху; и тогда все без изъятия животные питаются чистым воздухом; да и самыя нездоровыя страны соделываются чрез то для обитателей их безопасными. – поскольку при каждом выдыхании человека, портится некоторая часть воздуха; то сколь полезно для человеков, что воздух толь скоро повреждающийся, поправляется гораздо лучше ветром, нежели всяким скусственным их курением. – Итак, необходимо нужно для сохранения здоровья, запертый в жилом покое, почти помгновенно повреждающийся от испарины человеков воздух, поправлять свежим воздухом сколько можно чаще. – Зловредность нечистых сгустившихся испарений весма ощутить можно, вошедши зимою в теплый тот покой, где сушится белье, или иное подобное сему место. Тяжкий оный запах без сомнения причинить может людям нежнаго сложения обморок.

Примечание перев.

«Свежий воздух для человека и прочих животных то же самое, что для рыбы чистая вода. – Пусти рыбу в гнилую и вонючую воду; то она в самое короткое время уснет. Равномерно же убивает человека и других животных, запертый, стесненный, непросвеживаемый ветром воздух.

«Прежде полагали токмо четыре ветра. Потом Андроник Киррест, наблюдая тщательнее дуновения ветров, открыл к тем четырем еще четыре. И вследствие того соорудил он в Афинах осмиугольную башню, так что всякий бок оной стоял прямо против дуновения каждого ветра; на всех боках изобразил скульптурною работою по одному ветру; на верху башни поставил мраморную цель, а на оной медную во образе человеческом статую, подающую правою рукою жезл. Сия статуя столь искусно была сделана, что единственно силою ветра обращалася вокруг; и коль скоро который ветр начинал дуть; то она стояла против него, обращен имея жезл к его изображению. – Оная мысль Андроника подала повод изыскивать безубыточное и удобнейшее средство к распознанию ветров; и таким образом открыт напоследок выставляемый ныне для сего на возвышенных местах флюгер.»

Что есть вода; сколько родов оной; подробное изъяснение, каким образом теплота и стужа выпаривают воду; почему оная выпаривается наиболее в болотах, нежели в реках; начало блудящего огня и падающих звезд; странное мнение Русских суеверов о сих явлениях, и действия их при видении оных.

Почему темные, густые облака ходят ниже светлых, тонких; рождение тумана и дождя; предсказание погод по туману, по восхождению и захождению солнца по луне, по утренним и вечерним сумеркам, по звездам, по запаху цветов, по зловонию на нечистых местах и по летучим насекомым; почему цветы пахнут сильнее по утру и к вечеру, нежели днем.

Сколь необходимо нужно, что морские воды волнуются и что солоны; почему куриное яйцо в соленой воде плавает, а в пресной тонет; об обилии соли в морях; великая польза от подымающихся из морей паров; преудивительное о непрерывном круговом обращении вод; исчисление препон для торговли, ежели бы не существовало океана.

На чем прежде разъезжали по морским водам; о первом корабле; о бывших пременах воды и о последствии того; почему: 1. лед плавает; 2. сосуд от замерзлой в нем воды разседается; 3. лед во время стужи разщеливается, а вешний распадается; и 4. мертвое тело в воде тонет, а начиная согнивать плавает.

Действие привязанных к тяжелому телу пузырей на воде; забавный на сей случай опыт; почему трава, хворост и деревья растут на ветхих зданиях и развалинах; явления от твердости и густоты воды; удивительное о силе, с какою дерево от воды расширяется; почему струны на музыкальных инструментах в сырую погоду рвутся; описание гидрометра, орудия, коим познается степень влажности; почему тихий дождь делает в земле рыхлость, а от сильного проливного дождя оная твердеет, затворяется; и для чего садовники рыхлят землю вокруг растений.

Почему от отварной воды не бывает ворчания в желудке; причины погашения водою пламени; почему зимою металл, стекло, а паче зеркало, по внесении их с надворья в тепло, покрываются тонким паром, или, как обыкновенно говорится, потеют, отходят и проч. и почему так же зимою в иных покоях оконницы мокнут, в других замерзают из внутри, а инде и из вне.

Кто столько свирепеть волнам в морской пучине,

Катиться ручейкам, журчать в песках велел?

Дивился я сему, дивлюсь еще и ныне,

Не зрим, что благости твоей нигде предел.

Когда деяния твои воображаю;

Премудрости, щедрот твоих не постигаю;

Лишь сердцем и душей к тебе Творец горю.

Сподоби, да тебе угодная творю.

Вода есть текущее, влажное вещество, которое будучи чисто, не имеет ни цвета, ни вкуса, ниже запаха; и которое посредством теплоты или стужи подымается маленькими частичками на воздух.

Воды щитается вообще шесть родов. –

1. Дождевая, снежная и градная.

2. Ключевая.

3. Речная.

4. Колодезная.

5. Болотная.

6. Морская.

Частицы воздуха в воде находящегося, претворившись от теплоты в чрезвычайно маленькие пузырьки, подымаются. – Сие легко приметить можно на воде, кипящей в каком-либо сосуде; ибо из онаго частицы воздуха в воде той находящегося, силою жара вытесняемы будучи, восходят парами.

Примечание перев.

«Теплота претворяет воду в пары таковым образом. – Примечаем, что на поверхности кипучей воды пузырьки непрестанно лопаются; когда сие бывает, тогда вода, находящаяся на перепонке оных, брызжется в воздух, который будучи в то время гораздо тепел над водою, оторвавшияся маленькия ее частицы претворяет еще в тончайшия; а сие уже с воздушным к ним прикасающимися частьми тесно сцепляются; и таким образом оне от непрестанного движения нагретаго воздуха, над кипятком оным носятся. И ежели количество поднявшихся из воды воздушных пузырьков весма увеличится; тои воды количество знатно умалится.»

Равным образом и стужа выпаривает воду. В сем случае водныя части сильно тесняся между собою, вынуждают тем содержащийся в них воздух. – Примечено, что при великом жаре убывает воды испарением ежедневно на дюйм.

Вода выпаряется более в болотах, нежели в реках; ибо в сих беспрестанно она протекает; а в тех всегда будучи неподвижна, предлежит тем более действию солнца. – И болоты суть нездоровы; потому что они содержат в себе премного гнилых частиц. – В болотных и влажных местах показывается иногда ночью светлое, по воздуху легко движимое вещество, которое известно у нас под именем блудящего огня, и которому некоторые из путешественников⁵⁵ приписуют в вину совращение свое с пути. – Но сие явление имеет естественныя причины. Ежели путешественник в мрачную ночь идет прямо на оный свет, думая найти там людей; то вместо того приходит он на болотныя пустыя места. А как сие вещество очень легко; то и управляется оно единым движением воздуха; почему уклоняется оно от гонящагося за ним, а преследует бегущаго от него⁵⁶ точно так, как и дым чрез поспешное махание рукою, двигается и туда и сюда. –

«В воздухе зажигаются некоторые чады, состоящие из вязких и загараемых частей, кои по сгорении загораемого ниспадают. Поскольку они весма высоко в атмосфере зажигаются; и притом немного их бывает; то они и кажутся нам, наподобие маленьких звезд, движущихся с одного места на другое; почему и называются они обыкновенно падающими звездами. Ежели таковые пары состоят из большаго количества вязких и тяжелых частей; то они нетокмо не могут высоко подняться; но и не так скоро сгорают; почему и принуждены они тогда носиться у самой почти поверхности земной, в виде небольшаго пламени, который и называется блудящим огнем. – А русские суеверы утверждают, что блудящие огни суть воздушные демоны в виде огненных змей, которыя прилетая ночью к некоторым женщинам, имеют с ними супружеское дело; от чего те женщины весьма худеют. За таких же демонов почитают они и падающие звезды. Почему коль скоро усматривают они как сии звезды, так и те огни; то тот час крестятся и произносят сии слова: «аминь, аминь, рассыпься». –

Поскольку воздух окружающий землю нашу чем выше, тем реже; и пары, по мере тяжести своей, восходят до того токмо степени воздуха, который сдержать их может; то из сего и явствует, что легкие пары поднимаются выше тяжелых. – А как пары рождают в воздухе облака; то мы ежедневно и видим, что густыя из оных, т.е. тяжелыя ходят ниже тонких, т.е. легких.

Пары высоко и низко ходящие представить легко можно таким образом. Положи в стакан сперва ртути, а потом влей воды; после опусти в него кусочек железа, и кусочек дерева; то дерево станет плавать поверх воды; а железо прошед оную остановится на ртути. –

Сии носящиеся по воздуху пары, до тех пор разделены бывают на мелкие водные частицы, пока силою ветра исподоволь в большие капли не сольются; и тогда уже, став оне тяжелее воздуха, ниспадают в виде дождя.

Примером сему служить может стеклянная кривошея⁵⁷; в которой пары возбуждены будучи жаром подымаются, сгущаются, и потом в горле, трубе ее сливаются в капли. –

Ежели пары собираются токмо в нижнем воздухе; т.е. по причине тяжести своей не могут они подняться; то из сего происходит туман, которого летом не бывает; потому что в сие время пары силою солнечнаго зноя влекутся вверх. – Когда туман расстилается по земле; в то время обыкновенно предвещают хорошую погоду; по причине что тогда водныя части ниспадают с воздуха. Но когда туман подымается; то противное предсказывают: ибо в сие время дождевое вещество остается еще в воздухе. Но сии наблюдения не всегда справедливы.

Хотя большая часть наблюдений о погодах неимоверна; однако не должно отвергать вовсе тех, которыя основываются на естественных началах. Например, ежели солнце восходит ясно, ветра нет; то в тот день обещевать можно хорошую погоду; ибо тогда токмо воздух и прозрачен, когда нет в нем паров. – Но ежели солнце восходит бледно; то ожидать надлежит дождя; ибо в то время воздух преисполнен паров, которые, как уже известно, умаляют сияние солнца, и которые суть единственное начало дождя. – Подобное сему примечать надлежит и при захождении солнца. А равно таковыя же наблюдения обратить можно и на луну. – Ежели начинает светать прежде обыкновенного времени; то сие так же доказывает, что в воздухе много есть паров, которые, преломляя тогда солнечные лучи сильнее, производят и рассвет ранее; почему оное явление и предзнаменует дождь. То же самое наблюдать должно; когда продлится день долее обыкновенного; но здесь однако примечать надобно и сие, ежели в последующую ночь влажность ниспадет росою, туманом и проч. или отвлечется ветром; то на другий день может быть и ясная погода, ибо и сим равномерно причина дождя уничтожается. – Не неложный так же есть признак паров, ежели в безоблачную ночь мало звезд видно, или, по крайней мере, свет их бледен бывает; ибо и тут единственно пары делают воздух непрозрачным. – Ежели цветы ощутительнее пахнуть начинают; и запах их необыкновенно далеко простирается; то и сие равномерно доказывает многие пары в воздухе; поскольку в сухое время запах цветов мало или вовсе нечувствителен и в близком расстоянии. – По сей то причине цветы пахнут сильнее по утру и в вечеру, нежели днем; как в такое время, когда солнце наиболее печет; от чего воздух весма редеет, т. е. он тогда мало или совсем ничего не имеет паров. – По сей же самой причине и умножившийся на зловонных местах смрад, возвещает обыкновенно дождь. – Ежели днем начнут ползать летучие насекомые, как-то: пчелы, бабочки, мухи и проч., то сие почитается вернейшим предзнаменованием наступающего дождя. И в самом деле, сему есть истинная причина. Ибо пред дождем в воздухе собираются влажности, кои оросив нежныя крылошки сих животных, препятствуют им чрез то продолжать свои полеты. – В прочем все летучие животные предчувствуют паче нас непогоды; потому что воздух более на них действует. –

Теперь вообразим великое оное пространство морей, и толь безмерное множество содержащейся в них воды. – Ежели бы сия вода не была солона; и притом не имела бы движения; то бы подлежав со времени толиких веков безпрепятственному действию воздуха и солнечных лучей, неминуемо соделалась гнилою и смрадною. А чрез сие воздух повсеместно заразился бы, так что нигде никакая тварь не могла бы им дышать, следовательно и жить. – Соленость наипаче способствует морской воде носить толь великия тяжести.

Примечание перев.

«Искусством дознаем, что соленая вода тяжелее пресной. А всякое тело теряет больше тяжести своей в тяжелейшем жидком веществе нежели в легчайшем. – Положи свежее куриное яйцо в стакан водою наполненный; то оно потонет; распусти же там довольно соли; то оно поднимется. Прилей туда вновь пресной воды; то яйцо паки на дно опустится. Из сего видно, что соль увеличивает тяжесть воды; а прилитая вновь пресная вода уменьшает оную».

Моря толико обилуют солью, что оная не токмо собственныя воды их предохраняет от гнилости, но и притекающую непрестанно из рек пресную солить.

Примечание перев.

«Пары, подымающиеся из морей, не уносят с собою соли их ничего; ибо и в соленых рудниках отделяется соль от воды чрез выпаривание, т.е. вода выходит парами на воздух, а соль садится на дно. – В разных местах, особливо в Португалии морскую воду отводят токмо в ямы, в которых она от солнечнаго зноя высыхая, оставляет по себе изрядную поваренную соль.»

Море от непрерывного течения в него речных вод, не выступило ли бы из пределов своих, на потопление всей земли; ежели бы воды его не убывали чрез испарение? – Крайняго удивления достойно непрестанное обращение вод. Из недра земли истекает вода в море; а из онаго подымается парами на воздух, для обратного напоения земли и для содержания в полной, надлежащей мере рек.

Примечание перев.

«Между удивительнейшими природы явлениями, по справедливости полагать должно и непрерывное круговое обращение вод. – Вода начало свое ведет от источников; отсюда посредством ручейков ручьев стекает в маленькия речки, из оных в реке и так далее и далее, напоследок в самый океан. – Но поскольку вода в океане из пределов своих никогда не выступает; а и в источниках в одной и той же мере всегда находится; то не без основания заключать можно, что она из океана к источникам возвращается; но каким путем, выключая испарение, того достоверно определить невозможно.»

Ежели бы несуществовало великаго онаго океана; то колико кратныя бы препоны и неудобства встретили торговлю? – Какия бы надлежало иметь снасти для доставления толиких тяжестей в наши краи сухим путем из Азии, Африки и Америки; и коликих бы стоило издержек доставлять сюда сушею ту же самую кладь, которую корабль один и несравненно скорее привезти может? – Каким разграблениям, безчеловечным тиранствам, убийствам и иным неисчетным бедствиям подвержены бы неминуемо стали купечествующие люди; ежели бы вместо океана надлежало им преходить опасныя пустыни и самыя обитаемыя земли; ибо во многих местах Азии целые народы живут единственно грабежем? – Итак, издержки, которыя надлежало бы употребить на сухопутный оный перевоз купно и на личную безопасность, небезконечно ли превосходили бы те, кои потребны на морский путь.

Человек, неслыхавший еще никогда о сем свойстве воды, что она подымает толикия тяжести, пришел бы в крайнее удивление, сколь скоро бы увидел на ней больший военный вооруженный корабль; и притом услышал, что страшную сию громаду понесет она многия тысячи миль. –

Примечание перев.

«Прежде разъезжали по морским водам на плотах, однакож не в открытых местах, а токмо у берегов и островов; потом оставя оные, поделали суда наподобие домов, на коих в последствии времен начали преплывать великий океан, и сражаться как на суше. Флакк Ораций приписывает чрезвычайную смелость, медную грудь тому, кто первый соорудив слабый корабль, пустился на оном в открытое море. Сей поистине великаго мужества подвиг, приписывают дееписатели разным особам; как то иный Даню, Царю Греческому, который писмена языка своего изобрел; иный Нептуну, который у римлян язычников почитался богом моря и всех вообще вод; и так иные иным. Но кажется гораздо справедливее приписать то можно Ною, который по свидетельству Евсевия, весьма задолго жил Давная и Нептуна. Ибо оный непорочный муж, когда узнал, что последует всемирный на потребление рода человеческого потоп; то дабы избыть злаго сего жребия, построил себе ковчег, который не иное что был, как корабль; и который без сомнения потомкам послужил первым примером для построения кораблей разной величины и вида. Ибо и Бероз Халдеанин, как свидетельствует дееписатель древностей Иосиф, называет оный самый ковчег кораблем.»

Вода со времени толиких веков иногда сильно обуреваема будучи, ударялась о каменные утеся; иногда мешалась с толь разнородными земляными частицами; иногда в лед претворялась; – иногда, говорю, носилась она по воздуху в виде паров; иногда ниспадала обратно на землю дождем, росою и снегом; и по выдержании толиких премен ничего однако поныне не потеряла из своих качеств. И так речная, дождевая, морская и прочия и ныне те же самыя свойства имеют, какие у них за тысячу лет пред сим были. –

При плавании различных тел по воде, примечать надлежит наипаче следующее.

Ежели какое либо тело, завесит меньше количества воды, вмещающейся в пространстве, которое оно занимает; то сие поверх ее носиться будет, как на пр. лодка. – Итак ежели уметь найти вес воды, вмещающейся в пространстве лодкою занимаемом; то можно наиточнейшим образом определить и тяжесть, каковую лодка безопасно поднять может; а нашедши оную, нетрудно уже будет предназначить и самую величину лодки.

Ежели тело столько же весит, сколько количество воды, вступающей в пространство оным занимаемое; то сие хотя и будет плавать, но токмо так, что поверхность его сравняется с поверхностию воды.

А ежели тело тяжелее будет количества воды, вмещающейся в его пространстве, как-то: камень; то оное немедленно погрузится на дно. – Сделав хотя в малом виде опыты на сии три случая, легко удостовериться можно в истине онаго умозрения.

Почему лед плавает? – Вода замерзая расширяется; чрез что занимает она большее пространство в отношении немерзлой воды; следовательно, происшедший из того лед неминуемо должен плавать⁵⁸. – Таковое замерзающей воды расширение доказать можно тем, что оная в некоторых сосудах крепко замерзая, столь сильно их распирает, что они от того весма часто и совсем разседаются.

Примечание перев.

«Ежели тесны бывают пределы, в коих заключается вода, превратившаяся в лед; то поверхность онаго выпукливается. По сей причине на пространнейшем льде, во время жестокой стужи, делаются с великим треском длинныя щели. – Воздух во всех телах находящийся, от стужи сгущается; но от усиленной теплотою упругости его, скоропостижно расширяется; почему вешний лед и распадается; так как и всякая кропкая посуда, налита будучи с холода горячею водою, трескает. »

Мертвое тело тонет в воде; потому что оно тяжелее количества воды, вмещающейся в пространстве им занимаемом. Но начиная оно согнивать расширяется; следовательно, в то время занимает оно большее против прежняго пространство. Итак, оное тело, по поводу сего расширения сделавшись легче количества воды, вмещающейся в пространстве его, неминуемо и должно всплыть и носиться поверх воды.

Ежели привязать к телу, которое обыкновенно на воде тонет, потребное число надутых пузырей; то оное поверх ее плавать будет. Так же, ежели привязать пузыри к телу, уже потонувшему; то и оное неукоснительно всплывет. – Дабы удостовериться в сей истине брось в стакан наполненный водою, несколько кусочков крепкого сахара по гороховому зерну; кусочки сии тот час потонут; по причине, что они тяжелее количества воды, занимающей пространства их. Но как в сахаре много есть воздушных частиц; то оныя разрешаясь силою воды, начнут отделяться от сахара лежащаго на дне стакана, в виде маленьких пузырьков; и потом один за другим следовать вверх. – При отделении каждого пузырька приметить можно на сахаре движение или, так сказать, порывность, усилие вздыматься; коль же скоро пузырек отрешится; то и сахар пребывает на дне недвижим в покое. – А ежели много пузырьков на сахаре вдруг появляется; то сей, объят будучи оными, нудится силою их восходить; то отрешении же их, он погружается паки на дно стакана. Отделение пузырьков от сахара случается иногда; как оные, подняв его со дна, едва не довлекают до поверхности. – Таковое восхождение и нисхождение сахара продолжается, доколе он совершенно разрушится, или, как обыкновенно говорят, растает. – Из сего ясно видно, что большие пузыри, привязанные к большому телу, произвести могут то же самое действие, какое учинили в сем опыте маленькие пузырьки над маленьким телом.

Колико способствует вода к произращению всяких растений, ясно видеть можно из сего примера. – 200 фунтов земли высушенной в печи, положено было некогда в большой медный сосуд; куда посажен ракитовый куст в 5 фунтов и сколько можно поливан. По истечении пяти лет, сей куст весил уже более 100 фунтов; но в высушенной паки той земле убыл токмо 1 фунт. Нодобно же знать, что оный сосуд был с крышкою, дабы находящаяся в нем земля, не умножалась от носящих невидимо по воздуху земляных частиц. – По сей самой причине трава, хворост и самыя матерыя деревья растут на ветхих зданиях и развалинах как деревянных, так и каменных.

Вода хотя и жидкое есть тело; но силе твердых тел весьма противодействует. – Ибо доску на воде столь же удобно разрубить можно, как на земле. – Ежели выпалить из ружья по самой поверхности пространного пруда; то выстреленная пуля прежде, нежели погрязнет, отскакивает от воды, точно так, как от твердого тела. – Подобно сему делают ребятишки, бросая для забавы своей вкось водной поверхности плоские камушки или черепки⁵⁹. – Из сего явствует, с какою осторожностию стрелять должно на воду, дабы чрез отскакивание пульки или дроби, не причинить себе либо-кому другому вреда.

Вода, проницая слои какого-либо тела, расширяет его; как-то дерево от сего ботеет; что приметить можно на деревянных воротах во время мокрой погоды распухших, а потому и непритворяющихся. – Сила, с какою дерево от воды расширяется, весьма ощутительна в каменоломнях. Там просверливают в большом камне, вокруг предполагаемаго, наприм. жернова, не очень широкие и в несколько токмо дюймов глубиною дыры, в кои вбивают высушенные в печи деревянные гвозди; потом от время до времени напоевают их водою; от чего они напоследок разботеют так, что камень разседается. –

Веревки от мокроты становятся толще и короче. Сие явственно видеть можно, опустив в воду бичовку; ибо оная не престанет там извиваться, доколе совершенно не разботеет. – По сей причине в мокрую погоду рвутся на музыкальных инструментах струны, туго натянутые; что подало повод к изобретению гидрометра, такого орудия, посредством коего познается степень влажности. – А именно взять надобно веревку по произволению длинную; один конец ее укрепить гвоздем в стену; а другой провести в блок, утвержденный в некотором расстоянии на той же самой стене; и потом внизу онаго конца повесить небольшую гирьку. Ежели погода сыра, то веревка станет короче; почему и гирька подастся вверх; при возвращении же сухой погоды, гирька паки опуститься. – От сего же начала происходит, что тихий дождь делает в земле рыхлость, ибо он внедряясь исподоволь в землю, которая в сухое время подобна бывает зияющей губке, расширяет ее, пучит, и, наконец, делает рыхлою. – Но ежели после того простоит долго засуха; то сжимающаяся паки от оной земля, не может занимать прежнего пространства; а потому она тогда растрескивается и тем более, чем она тучнее, рыхлее была. Сие ясно видеть можно на спущенном недавно пруде; где ил, грязь, по мере засухи, расщеливается. – Напротив, от сильного проливного дождя земля твердеет, или, так сказать, затворяется; ибо в то время вдруг делается грязь; а оная уже и препятствует воде проницать глубже землю. – И посему то садовники обыкновенно рыхлят землю вокруг растений, дабы чрез такоевое пособие соделать ее удобнейшею ко принятию влаги в большем количестве.

Примечание перев.

Из предыдущего явствует, что воздух вытесняется из воды варением в виде пузырьков. Подобное сему происходит и в теле человеческом, при употреблении неотварной воды. Вот и причина, для чего люди изнежанного желудка, не чувствуют в себе ворчания от отварной воды.

«Вода имеет еще свойство погашать пламень. – Причины сего суть следующия: 1, она вступает в межутки тела; и посредством тяжести своей и лености, противится движению загораемаго. 2, она никогда не получает того степени жара, какий потребен к горению; следовательно, всегда бывает студенее, нежели горящее тело. И 3, она заграждает тогда воздуху доступ к огню. –

«Пары движутся всегда к студеному месту. – Сие, кажется, происходить должно от большей густоты студеных тел. Поскольку студеный воздух гуще теплого, так как стужа обыкновенно тела сгущает; то из сего видно, что он имеет больший состав, следовательно, и большую силу сцепляться с парами. Итак, ежели студеный воздух крепче сцепляется с парами; то оным и надлежит стремиться туда, где большая сила; следовательно, они должны приставать к студеному месту. – Основываясь на сем правиле, открыть можно причины многих явлений, относящихся к оному предмету. Ежели твердое какое-либо тело, наприм. металл или стекло, внести зимою с надворья в теплый покой; то оно становится мокро, или, как обыкновенно говорят, потеет, отходит, тускнет, обметывается; явственнейше приметить сие можно на зеркале, которое покрываясь тогда тонким паром, вовсе теряет свой лоск, тмеет. Тусклость сия или обмет происходит единственно от рассеянных в покое паров, которые к зеркалу или металлу, как студенейшему телу, движутся и крепко пристают.

«Подобное сему явление видеть можно на оконницах, кои в теплых покоях покрываются парами, или, как обыкновенно говорят, мокнут; а в мало топленных, следовательно, нестолько теплых, или совсем не бывает таковой на оконницах мочи, или, хотя и бывает во время весьма сильной стужи, но не столь же много. Ибо когда зимою внешний воздух сделается весьма студен; в то время и окна бывают очень холодны. И для того носящиеся в теплом покое пары движутся к оконницам, яко студенейшему месту; пристают ко оным крепко, и напоследок замерзают. Отсюда ясно видеть можно причину, для чего оконницы с нутрии токмо льдом покрываются. Однако случается иногда, хотя и очень редко, что оконницы мерзнут и из вне. И сие имеет так же свою причину, а именно ту, что воздух должен быть тогда студенее в покое, нежели вне онаго; почему сие и случается в то время, как наступает оттепель, а воздух в покое находящийся удерживает прежнюю свою стужу. Ибо внешние пары принуждены тогда двинуться к студенейшим оконницам и потом замерзать на оных.»

Небесные тела⁶⁰

Повторяется о цели сея книги; содержание Коперниковой системы [о движении планет]; почему оная основательнее прочих; Птоломеева и Тихобрагова системы; любопытное о древности Звездословной науки.

Еще в превыспренны места летит мой взор;

Зрить солнце, зрить луну, где звезды ярко блещут.

О дивной мудрости изящнейший собор!–

Рассудок слаб понять, и нервы все трепещут.

В священном ужасе к Тебе я прибегаю,

С благоговением и глас сей возсылаю:

Кто сей есть человек, что милуешь его? –

Едва возводим очи наши на небо; уже и созерцаем пространнейший океан новых чудес. – Языческий Философ, сладкоречивый Цицерон полагал, что человек сотворен с возвышенною главою, для удобнейшаго рассматривания вещей и превыше его сущих.

По содержанию Коперниковой⁶¹ системы⁶², Солнце стоит неподвижно почти в самом средоточии мира; и инаго движения не имеет, как токмо около своей оси. – Вокруг онаго движутся планеты следующим порядком: во-первых Меркурий, потом Венера, за оною обитаемая нами Земля, далее Марс, после Юпитер, а наконец Сатурн. – Некоторые из сих планет сопровождаются в помянутом движении их спутниками; как-то: вокруг Земли нашей движется один спутник Луна, вокруг Юпитера 4, а вокруг Сатурна 5. – Выше сказано, что Солнце не самое средоточение мира занимает; следовательно, планеты вокруг Солнца обращающиеся, иногда ближе, а иногда далее отстоят от онаго; почему обыкновенно и определяется большее, среднее и меньшее расстояние планет от Солнца.

Оная Коперникова система основательнее всех прочих; ибо и ревностнейшие защитители Птоломеевой и Тихобраговой систем, при истолковании многих небесных явлений, быв принуждены прибегнуть к Коперниковой системе, признали несовершенство тех обеих. – Итак, для чего не предпочитать Коперникову систему, как такую, которая преподает нам основательные познания? –

Примечание перев.

«Прежде думали, что все мироздание сотворено единственно на службу нашу. Сие токмо приняв за надежное основание и утверждали, что земле надлежит покоится в центре мира; а прочия небесныя тела, как собственно для нее сотворенныя, должны принимать труд вращаться около ее, ради сообщения ей своего света. Сего то мнения были Птоломей и Тихобраге.

«По содержанию Птоломеевой системы, Земля находится в самом средоточении мира; вокруг ее движутся по порядку: Луна, Меркурий, Венера, Солнце, Марс, Юпитер и Сатурн.

«Тихобраге поставил Землю в центре мира неподвижно; около оной предписал ходить Солнцу, а около сего уже всем прочим планетам двигаться; ибо по новейшим наблюдениям, никоим образом невозможно было утверждать, что планеты обращаются около Земли. – Тихобраге, Датский дворянин, родился в 1546 году. Следовательно, Коперник умер за 3 года пред ним.

«Птоломей, славный математик, родился в Египте близ реки Нила, по мнению одних за 138 лет до Рожества Христова, а по уверению других во 2 веке по воплощении Христове. Он первый, полагают, составил систему мира, которая основательною почиталась, доколе Коперник, изобрев новую, доказал той несовершенство.

«Все почти, как древние, так и новейшие историки согласуются, что Звездословная наука существует токмо около 3000 лет. Но, ежели верить дееписателю древностей Иосифу; то начало оной науки относить должно к самому началу мира. Ибо вскоре по сотворении онаго, дети Сифовы, внуки Адамовы, как пишет Иосиф в 1-й книге древностей, первые, познакомившись с небом, положили основание знанию тел онаго. Когда Адам предсказал всем вещам гибель; то они, опасаясь, дабы изобретенное ими по сему предмету не пришло в забвение, и дабы прежде, нежели дойдет то до сведения других, не погибло, воздвигли два столпа, один из кирпичей, а другой из камней, чтоб в случае разрушения от непогод кирпичного, остался каменный. На обоих же сих столпах, начертали они все свои звездословныя открытия. – Тот же дееписатель доказывает, что Авраам, когда приходил в Египет, первый преподал жителям онаго изобретенное предками его звездочетное учение; и что отсюда, а равно и от Халдеев, которые так же изобретателями сего почитаются, перешло оное к Грекам, и так далее и далее.» –

Существо, местоположение, непостижимо скорое и далекое стремление света, причина затмения его; почему затмение, последовавшее при кончине Господа нашего Иисуса Христа было не естественное, а чрезвычайное, т.е. прямое чудо; начало утренних и вечерних зарей и сумерков; почему смотрим мы свободно на восходящее и заходящее солнцы; и почему оные кажутся нам иногда большей величины и притом овальны, круглопродолговаты.

Причина радуги; почему летом долгое время пред полуднем и после онаго не бывает ее; способ сделать искусственную радугу одну и две; почему радуга представляется всегда в виде дуги; что существенно значит, по просторечию солнце тянет (промеж облаков) воду.

Почему: 1. при восхождении его обыкновенно бывает холоднее прежнего; 2. зимою холодно, хотя оно тогда находится к нам ближе, нежели в другие времена года; 3. не так печет поутру и к вечеру, как в полдень; 4. не столь жарко в начале весны, как в начале осени; 5. инде зной, а инде стужа нестерпимы; любопытное о долготе дня и ночи в некоторых местах.

Великолепной свод лазуревой небесной,

Со восхищением мой дух и око зрит.

Преудивляюся вновь красоте чудесной,

Что лучезарный Феб не дремля там горит!

Кто утвердил его, рассыпавши тму звезд

По всей обширности толь дивной горних мест?–

Сие, Владыко! Все премудрость дел твоих.

Солнце есть круглое огненное тело, которого лучезарный свет простирается во все стороны непостижимо далеко, и притом с невероятною скоростию. Ибо, не взирая на расстояние его от земли, коего полагается с лишком 21 миллион миль, свет, истекающий из него касается земли в 7 и 8 минут.

Примечание перев.

«Непостижимо скорое стремление света доказывается еще и тем, что хотя луна отстоит от земли на 48, 160 силь; однако ж коль скоро она, быв в полном своем затмении, выдет из земли тени; то свет ее почти в мгновение ока появляется. Из сего Картезий заключает, что свет простирается вдруг, т.е. без наималейшего продолжения времени.»

Солнце обращается единственно около своей оси, от востока к западу, в 25 дней 15 часов и 16 минут; что открыто чрез точное наблюдение пятен онаго. – Поперешник его простирается до 200, 000 миль.

Примечание перев.

«Солнце есть источник всего того света, который планеты прияв, одна другой сообщают. Оно единственно изливает драгоценное оное вещество, которое упирается во все то, что есть твердо. А посему и пребывает оно в центре всего мироздания, яко наиудобнейшем месте, для окружного разлияния животворного своего света.»

Когда случается луне тещи промеж солнца и земли в прямой линеи; в то время оная, заслоняя собою солнце, воспящает лучам его стремиться на землю. Сие явление есть то самое, которое обыкновенно называется затмением солнца. Но как по таковому положению луны не солнце, а земля лишается света; то и надлежало бы оное явление справедливее называть затмением земли. – Таковое затмение случиться может токмо в новолуние; ибо в сие время проходит луна прямолинейно между солнцем и землею. А из сего явствует, что затмение, последовавшее при кончине Господа нашего Иисуса Христа, не инаково признавать надлежит, как чрезвычайностию, чудом. Ибо в то время было полнолуние, т.е. земля находилась между солнцем и луною.

Ежели бы солнечные лучи в прямолинейном своем стремлении преломляемы не были; то бы глубокая ночь не оставляла нас, доколе самое солнце на горизонте нашем не появилось. Но поскольку атмосфера наша преломляющая лучи солнцевы, простирается в высоту на несколько миль; то оные устремляяся в высоту ея, и там преломляяся, отражаются к нам. – Итак, хотя солнце находится под горизонтом нашим еще на 19 градусов; но мы уже имеем в атомосфере нашей свет, вовсе не видя самаго солнца. Подобное сему явление бывает; когда солнце оставляет паки горизонт наш. Отсюда начало свое ведут утренния и вечерния зари и самя сумерки, которые увеличиваются и уменьшаются по мере отдаления от нас солнца. – По сей причине летом, когда солнце оставляет нас поздо, и паки появляется рано, бывают у нас и дни самые большие; следовательно, оно в то время не весьма низко под горизонтом нашим стоит; и так во все те ночи почти не прерываются сумерки, которые по мере паров в воздухе тогда находящихся, бывают больше или меньше. – В единовремянное бытие на горизонте нашем высоко и низко ходящих облаков, явственно видеть можно, что перед восхождением солнца вышния облака уже светлеют и потом багреют, а нижния еще темны; и что по захождении его вышния облака пребывают долго светлыми.

Для яснейшего уразумления, каким образом солнечные лучи преломляются парами; поставь пред собою на стол несколько высокую чашку; опусти в нее серебряную монету; и уставь глаза свои так, чтобы ты не мог видеть ее на дне чрез край чашки; в сем положении держа голову неподвижно, прикажи налить чашку водою. В то время монета представится тебе на воде так живо, как будто ты ее самую видел; хотя сие будет токмо ее изображение; ибо прежде сего, т.е. до воды, не мог ты ее самую видеть. – Итак, не должно удивляться, что мы можем смотреть свободно открытыми глазами на восходящее и заходящее солнце; ибо в то время видим мы не самого его, а токмо его образование на водных парах. Равномерно приписывать надлежит сильному преломлению лучей в парах и сие, что солнце при восхождении своем и захождении, кажется нам иногда большей величины и притом овально, (несовершенно кругло).

Когда при полном сиянии солнца идет дождь; и притом случится солнцу быть позади нас, а дождевым облакам впереди; в то время видим мы семицветную радугу, которая не от инаго начала происходит, как токмо от преломления солнечных лучей в дождевых каплях. – Чем выше мы тогда стоим; тем удобнее рассматривать ее можем. – Ежели стеклянный шар наполненный водою, повесить в горнице на шнур, положенном в блок таким образом, что бы солнце было позади нас, а шар тот впереди; и чтобы солнечные лучи упадали на него прямо; то мы, поднимая его или опуская, явственно приметить можем все вообще и каждый порознь из семи оных радужных цветов. – Летом долгое время пред полуднем и после онаго не бывает радуги; ибо в то время солнце высоко стоит над нами. – Так же не видно в наших местах никакой радуги к югу.

Примечание перев.

«Сделать можно и искусственную радугу. – Избрав окно, обращенное к западу, и раскрыв оное незадолго до захождения солнца, сядь на полу оборотясь к окну спиною; возми обыкновенную платяную щетку, которую обмакивая часто в воду, и не вставая с места, прыскай ею таким образом, что бы брызги летели вверх, и представляли подобие дождя против самаго окна; от чего вскоре изобразится тут радуга со всеми своими цветами, и точно так, как в атмосфере. Оную радугу видеть можно всякому, кто токмо находиться будет между сим искусственным дождем, который должен быть у него впереди, и солнцем светящимся ему с тылу. А, ежели, позади сего дождика растянуто будет черное или синее сукно, либо стены обиты будут темными какими-нибудь, но одноцветными обоями; то радуга изобразиться живее. При весьма частом же и единообразном брызгании, видны будут и две радуги, как случается в атмосфере во время сильнаго дождя. Из сего следует заключить, что как искусственная, так и натуральная радуги, происходят от косвенного преломления солнечных лучей, в дождевых каплях, а не в облаках. А что радуга представляется нам всегда в виде дуги; то сему причиною есть устроение глаз наших по свойству отражения лучей; и мы в ином виде зреть ее не можем, хотя в помянутом положении солнца, не одна дождевая полоса играет разноцветными огнями, но и все пространство орошаемое частицами облачной влаги; что удобно можно приметить, идучи вперед во время явления радуги, и встречая всегда новую и уменьшенную, а отступая назад спиною, увеличивающуюся в той мере, как прежде уменьшалась. – Немцы весма свойственно называют радугу дождевым луком или дугою (Kegenbogen).

Солнечные лучи, стремясь промеж двух облаков, из коих одно сокрывает от глаз наших самое солнце, освещают поднимающиеся между ими пары, которые представляются нам тогда в виде белой полосы; причем обыкновенно говорят: солнце тянет воду.

При восхождении солнца обыкновенно бывает холоднее прежнего. – Хотя сие кажется и странно; однако ж нетрудно постигнуть причину онаго, ежели токмо принять в рассуждение, что лучи солнца пред восхождением онаго, ударяют прежде в верхний воздух, который нагревая изреживают; и тогда пары верхнего воздуха по причине тяжести своей ниспадают в нижний. А как верхние пары всегда гораздо холоднее нижних; ибо иногда в одно время на высоких горах снег идет, а у подошвы оных дождь льет; то и неудивительно, что они тогда столь холодят нижний воздух.

Зимою солнце в ближайшем от нас расстоянии находится, нежели во все прочия времена года. – Хотя сие кажется и неимоверно потому более, что зимою весьма холодно бывает; но в самом деле нет тут нималейшего противоречия. Ибо зимою солнце стоит на горизонте нашем не так высоко, как летом; следовательно тогда и лучи его стремятся на нас весма косвенно и притом недолго; напротив же того, летом освещают они нас несравненно большее время; и в полжень упадают на нас прямо. – Выставь против солнца две гладкие доски таким образом; чтобы лучи его ударяли на одну из них прямо, а на другую косвенно; то ощутишь, что первая нагреется больше последней; и таким образом удостоверишься о разном действии лучей прямо и косвенно падающих. – По сей же причине солнце не так печет по утру и в вечеру, как обыкновенно в полдень.

Хотя и надлежало бы солнцу равномерно греть как в начале весны, так и в начале осени; но мы ощущаем со всем тому противное; ибо обыкновенно бывает холоднее, при начинании весны, нежели при начинании осени. – А сему причина единственно та, что земля зимою замерзнув, следовательно и всю теплоту свою потеряв, требует весною довольного времени на возвращение оной; напротив того летом разгорячена она будучи от солнечного зноя, не замерзаетосенью, доколе не лишится всей теплоты своей; что обыкновенно бывает в последних числах Ноября и в первых Декабря. – Почему в Июне и Июле стоят у нас превеликие жары, а в Генваре и Феврале жестокия стужи.

Примечание перев.

«Под самым экватором, (где во весь год продолжается равноденствие, т.е. и день и ночь всегда по 12 часов бывают), и близ онаго лежащия места суть весма жарки и, по мнению древних, необитаемы; но ныне известно, что они довольно населены, хотя жар в них почти нестерпим. Там во временах года почти нет никакой перемены.

Чрезмерный зной в тех местах бывает потому, что солнечные лучи упадают там прямо, а не косвенно, как в наших странах. Упомянутый выше сего сочинителем опыт выставленных на солнце двух досок, подтверждает оную истину: где солнечные лучи чем прямее касаются земли, там тем знойнее бывает; а где чем косвеннее, там тем умереннее.

«По мере удаления от экватора в обе стороны к полюсам, кои объяснены уже мною на стран. 138, встречаются места час от часу умереннее; где различие между временами года становится приметнее; и дни бывают летом долее, а зимою короче, нежели ночи. Потом чем ближе к полюсам подходим; тем холоднее и суровее страны обретаем, так что места около сих двух точек находящияся, по причине безмерной там в зимнее время стужи, суть вовсе необитаемы. И поднесь нет примера, чтобы кто-либо мог дойти до которого-нибудь полюса. Итак, необинуясь, можно утверждать, что сие две точки земного шара вовсе неприступны.

«В известных местах отстоящих гораздо далее от экватора, нежели от полюса, день бывает 24 часа; что продолжается несколько суток с ряду, т.е. чрез все то время, когда солнце не заходит; и столько же времени продолжается ночь, так же 24 часа бывающая, когда солнце совсем не восходит. А ежели бы можно было дойти до самого полюса; то бы увидели мы там день и ночь, продолжающияся с ряду по 6 месяцев. И сие есть виною, что у каждого полюса во время бывающей там зимы, стоит нестерпимая стужа.

Движение, поперечник, расстояние от земли, причина затмения ее, последствия, ежели бы свет ее имел свойство греть; почему она, будучи сама по себе неосвещающее тело, светит; и почему не видно ее в первые числа месяца; причина так называемого месяца серпом, или начатка первой четверти лунной; странные мнения о солнечных и лунных затмениях. Азиатцев, Американцев, Греков, Русских невежд и великого некоего философа из древних.

Кто факел утвердил светящий нам в ночи,

Что называем мы сияющей луною?

Преломленные в ней зрим солнцевы лучи.

Во время мглы нощной, кто кропит нас росою? –

Луна, яко услужливый спутник земли нашей, совершает течение свое вокруг ее, от запада к востоку, в 27 дней 7 часов и 43 минуты; и в то же самое время вращается она и около своей оси. – Поперешник ее простирается до 460 миль, а ближайшее ее от земли нашей расстояние до 50, 000 миль.

Луна не будучи освещающее тело, сообщает однако щедро нам, стремящийся к ней солнечный свет; когда сокрывается от глаз наших самое солнце.

Ежели бы отраженный от луны солнечный свет, имел свойство греть, то бы вовсе не было росы ночью. Жителей в жарких странах не прохлаждали бы ночи. В долгия ясныя ночи вступил бы сок в растения; а последовавший мороз сгубил бы их непременно. – Итак, неубедительно ли доказывается тем Творческая премудрость, а купно и благость, что луна нимало не грея, токмо светит. –

Земля наша, став в прямой линии промеж луны и солнца, причиняет лунное затмение.

Примечание перев.

«Свет, какий бы ни был, состоит из маленьких катышков, кои коль скоро касаются какого-либо твердого тела; то отскакивая от онаго, обращаются в иную сторону; напротив того проходят они свободно сквозь все то, что им представляет скважины в прямую черту, каковы суть: воздух, стекло и иныя сим подобныя вещества. Из сего видно, что луна потому токмо светит, что она, будучи тело твердое и плотное, отражает к нам все, касающиеся ее катышки солнечного света; следовательно, луна токмо отсвечивает.

«В первых днях месяца невидно бывает луны; потому что она тогда находится между солнцем и землею; и что днем идет совокупно с солнцем; т.е. тогда вся светлая ее половина обращена к солнцу, а противоположная той темная к нам, которую не можем мы видеть, по причине, что солнечные лучи ее не касаются. Потом подвигаяся луна в месячном своем круге, мало-по-малу выходит из под солнца; и таким образом напоследок оборачивает к нам маленький уголок светой своей половины; а сей уголок и есть месяц серпом, или начаток первой четверти лунной. – Равным образом понимать надлежит и об ущербе луны.

«Многие народы вовсе несведомы о причине солнечных и лунных затмений. – Все почти Азиатцы верят, что как солнце, так и луна во время затмений своих, заслоняются черными когтями страшного некоего демона, который протягает оные на сии два великия светила, дабы их похитить. Почему и покрыты тогда бывают реки головами Индейцов, которые погружают себя по самое горло в воду, в твердом уповании, что таковое их положение весма богопочтительно, и очень сильно возбудит солнце и луну к мужественному защищению себя от того демона. – В Америке заподлинно думали, что солнце и луна гневались, когда затмевались; и чего они не делали для примирения себя с ними! – А Греки, народ столь остроумный, не верили ли так же долгое время, что луна заворожена, и что некие волхвы понуждали ее сходить с неба, для разметания по травам ядовитой какой-то пены? – Русские грубые невежды уверяют, что всякое затмение солнечное и лунное, неотменно предзнаменует общественное несчастие, т.е. или мор, или войну, ил наводнения, или пожары, и другия сим подобныя бедствия. И даже до ныне никто уверить не может сей бедный, жалкий род человеческий, что то неминуемыя действия природы, и порядочных ее расположений правила.

«Великий некоторый Философ из древних, соделал луну жилищем душ блаженных. Все оных блаженство, по мнению его, состоит в том, что слышат они согласное пение, происходящее от движения тел небесных. А когда луна впадает в тень земли, т.е. затмевается; в то время не слыша они более того пения, кричат подобно отчаянным. Почему луна и спешит тогда как наивозможно скорее, вывести их из того прискорбного положения.»

Имена и отличия оных от неподвижных звезд; каждой из них величин, мера и время течения около Солнца, расстояние от онаго и от Земли, число спутников у некоторых; любопытное о измерении расстояния Солнца от каждой планеты новым и внятнейшим способом, и именно: стремлением выстреленного из пушки ядра; доказательство, что вычисления о небесных телах сделаны быть могут в точности.

Примечание достойное об открытии недавно новой, т.е. седьмой планеты с 2 ее спутниками, а у Сатурна кроме прежних 5, еще двоих спутников; достаточное о сем описание.

Главные планеты, которые движутся вокруг Солнца, суть следующия Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер и Сатурн.

Планеты отличаются от неподвижных звезд тем, что оне не на одном месте кажутся, а всегда чрез движение свое переменяют оное; и что оне не вне⁶³ зодиака находятся. – Планеты не имеют собственного света, а заимствуют оный от Солнца. Сие ясно доказывают многократныя явления, что одна из них заслонив собою свет Солнца, затмевает тем другую.

Меркуриев поперешник есть 600 миль. – С лишком на 47 миллионов миль простирается течения его около Солнца, которое совершает он в 88 дней. – Ближайшее его расстояние от Земли есть более 13 миллионов миль, а от Солнца с лишком 8 миллионов. – поскольку он весьма близок к Солнцу; то и неудивительно, что редко мы его видим, да и то непродолжительно; ибо он появляется незадолго пред восхождением солнца, и паки сокрывается вскоре по захождении онаго.

Венеры поперешник заключает в себе 1600 миль. – Она обтекает около солнца круг свой, простирающийся до 87, 600, 000 миль, в 224 дни. – Ближайшее ее расстояние от Земли 6 миллионов миль, а от Солнца 15 миллионов.

Примечание перев.

«Планета Венера есть та самая, которая по захождении солнца, прежде всех светил небесных, а пред восхождением его после всех оных сияет, блестит, и которую простолюдимы наши обыкновенно называют Зарницею.»

О земле так, как и о Луне, пространно уже говорено было. –

Марс в поперешник 900 миль. – Он пробегает в пути своем около Солнца до 183, 450, 000 миль в один год и 322 дни. – Самое меньшее его расстояние от Земли 11 миллионов миль, а от Солнца 32 миллиона.

Юпитеров поперешник содержит в себе 18, 900 миль. – Он, обращаясь около Солнца, проходит до 631, 390, 000 миль в 11 лет и 313 дней. – Ближайшее его расстояние от Земли 87 миллионов миль, а от Солнца 108 провождается он 4 спутниками, вокруг его движущимися, подобно нашей Луне.

Сатурнов поперешник 16, 300 миль. – Путь его около солнца содержащий 1, 152, 662, 000 миль, совершается в 29 лет и 155 дней⁶⁴. – Самое меньшее его расстояние от Земли 178 миллионов миль, а от Солнца 199 миллионов. – Он имеет 5 спутников, которые все вокруг его движутся. – Отличается же он от протчих планет тем, что окружает его кольцо толщиною в 600 миль, а шириною в 8000, которое отправляет ту же самую должность, что его и протчих планет спутники.

Примечание перев.

«Многие думают, что оное кольцо есть круг безчисленных спутников, которые в равном движении весма близко один за другим следуют.»

Для вящшаго впечатления в умы понятия, о превеликом оном расстоянии планет, употребим иный род измерения, и именно: стремление выстреланного из пушки ядра, которое, уповательно, живее обыкновенных оных миль представить нам отдаленность Солнца от планет. – Итак, ежели неоспоримо, что пушечное ядро пробегает в секунду 600 шагов; то выстреленному на Солнце ядру надлежит при равномерном стремлении лететь до Меркурия 9 лет, – до Венеры 17, – до Земли 25, – до Марса 40, – до Юпитера 140, – а до Сатурна 250.

Может быть некоторым из читателей, покажется вычисление о небесных телах невозможным. Но чинимые всегда верно опыты над солнечнымии лунными затмениями, течением планет и проч. убеждают нас верить; что и помянутыя все вычисления не токмо возможны, но и в точности сделаны быть могут. Все сие за несколько сот лет пред сим, определительно исчислено и обнародовано.

Примечание перев.

«Хотя звездословная наука начало свое восприяла и с предавних веков, как-то: по мнению многих дееписателей около 3000 лет, а по уверению некоторых от самого сотворения мира; но не взирая на толикое число тысяч лет, все почти древния наблюдения весма необстоятельны. – От времен Евдокса до Коперника, в течение 1900 лет, наука оная получила знатное приращение. Но от времен Коперника в течение 170 лет, то есть, в последния два столетия, казалось, доведена она до такой степени, что не оставалось ничего, чтобы можно было прибавить к совершенству ея, а тем меньше думать, чтоб могла доселе скрыться от зрения звездоблюстителей, принадлежащая к системе нашей седмая планета. Но 15 тому лет назад, противное сему доказал г. Гершель. – Хотя некоторые звездословы и прежде его делали наблюдения над сею планетою; но поскольку они смотрели на оную трубами не столь много увеличивающими; то не примечая никогда в ней движения, и потому почитая ее всегда за звезду 6 или 7 величины, с трудом и острыми глазами при совершенно чистом небе видимую, поместили в число неподвижных звезд.

«Гершель был первый, который усмотрел в ней движение, неподвижным звездам несвойственное. Он, сделавши Невтонианский в 7 футов телескоп, для испытания наипаче онаго доброты, в 1781 году обратил его на небо; и между рогами тельца и ногами близнецов усмотрел звезду, которая казалась ему больше других близ ее находившихся; а сие и понудило его измерять ее расстояние от окрестных звезд. Спустя потом два дня, имел он удовольствие приметить, что та звезда место свое переменила; и при том не видно было около ее ни тумана, ни хвоста, признаков кометам свойственных. Продолжая с неусыпным рачением наблюдения, открыл он, что сия планета, Ураном названная, движется от запада к востоку; что поперешник ее содержит 7528 миль; что она больше Земли нашей в 83 краты; что среднее ее от Солнца расстояние заключает в себе 388, 114, 640 миль, то есть, она отстоит вдвое далее, нежели Сатурн; что около Солнца обращается она в 83 года 150 дней 18 часов; и что, наконец, описывает она путь около онаго, подобно протчим планетам, круглопродолговатый.

«Он же Гершель в 1787 году усмотрел первый у Урана два спутника; а в 1789 году наблюдая округ Сатурна, сверх известных пяти спутников его, открыл еще два. – Итак, ныне солнечную нашу систему составляют 7 планет и 14 спутников.

«Поскольку доселе все вообще небозрители пределом системы нашей единогласно полагали Сатурн; и никто из них не воображал, что б далее онаго находилась какая-либо планета, к системе нашей принадлежащая; а ныне доказано сему противное; то может статься, что и за Ураном еще находятся планеты нашей же системы; и светила доселе за неподвижныя звезды почитаемыя, и ныне невидимыя, суть может быть планеты, которыя тихими стопами около Солнца обращаясь, не там ныне находятся, где видели их предшественники наши.» –

Причина мнимого их движения от востока к западу; доказательства, что они не заимствуют свет от солнца, а имеют собственный; о постепенном их к вечеру явлении; о созвездиях; о млечном пути; почему звезды всякий день показываются на вчерашнем их месте за 4 минуты ранее; достопамятное изречение знатного магометанца о великой пользе Звездословия, в отношении познания Beличества Божия; трогательное рассуждение о великости мироздания, а паче Сотворшаго оное.

Пространны небеса Ты чудно основал;

И свету бытие Ты словом даровал,

Который лишь Тобой единым ограничен. –

Неподвижныя или постоянныя звезды наименованы таким образом потому, что оне никогда не переменяют ни вида своего, ни места. А мнимое движение их от востока к западу; происходит от ежедневного движения Земли нашей от запада к востоку.

Неподвижныя звезды имеют свет собственный, а незаимственный, почему оне и суть истинные солнцы. – Сие кажется хотя и не соответствует умозрению большей части людей тем паче, что зримая натуральным оком звезда, в отношении к солнцу не что иное есть, как точка; а в дальновидное стекло и того еще меньше она кажет. Ибо во оное стекло не видно того сияния, которое окружает звезду, и которое мы зрим простыми глазами⁶⁵. – Многие еще и так умствуют ежели бы неподвижныя звезды, действительно были истинные солнцы; то бы надлежало им непременно иметь согревающую и ослепляющую силу Солнца; но повсеместные опыты доказывают совсем тому противное; ибо в зимния ночи, когда оне наипаче сияют, светят, обыкновенно бывает прежестокая стужа; и взор наш никогда не ослепляется блеском их нимало. – Таковое мудрование происходит от недостатка истинных познаний; ибо кто удостоверен будучи о чрезвычайном отдалении неподвижных звезд от Земли нашей, котораго считается с лишком 600, 000 миллионов миль, (а выстреленное на Земле из пушки ядро по крайней мере достигло бы ближайших из них в 700, 000 лет) сравнить то расстояние с расстоянием Земли от Солнца, простирающимся токмо до 21 миллиона миль; тот легко постигнуть может причину видимой их малости, нечувствительного зноя и неразительнаго блеска.

Быть не может, чтобы неподвижныя звезды, подобно планетам, заимствовали свет от Солнца. Ибо ежели Сатурн, будучи отдаленнейшая от онаго планета, светит слабее других планет, а отстоит от него токмо на 199 миллионов миль; то звездам находящимся в расстоянии от Солнца с лишком на 600, 000 миллионов миль, непременно надлежало бы и светить гораздно слабее самого Сатурна. Но как все оне несравненно светлее, блистательнее его; в чем каждого из нас собственные глаза уверяют; то из сего и явствует, что оне не заимствуют свет от солнца, а имеют собственный.

Неподвижные звезды, поскольку неодинаковой суть величины; что нетрудно всякому приметить; разделили небозрители на классы. – Кеплер нащитал первой величины 15, второй 58, третей 218, четвертой 494, пятой 354, и шестой 240. – По мере удаления солнца от горизонта нашего, и звезды являются соразмерно величины их. Когда солнце достигнет под горизонтом 12 степени; в то время представляются взору нашему звезды первой величины, как-то: Сирий в большой собаке; и таким образом по мере нисхождения солнца, появляются нам звезды второй, третей, четвертой, пятой и шестой величины.

Неподвижные оныя звезды разделены на созвездия, которым даны и названия. Сему сделали начало древние Халдеи, кои по причине несносного в странах их дневного зноя, путешествовали по большей части ночью. Потом Египтяне, Финикиане, Арапы и Греки, принявшись за звездословие, расположили созвездия по баснословным своим сказаниям. Что подало повод новейшим звездоблюстителям, как-то: г. Беде, Шиллеру, Бейеру и иным переменить языческия созвездий наименования.

Древние звездочеты полагали до 65 созвездий, из коих, однако в наших местах видно токмо 49. – Новейшие небозрители сверх оных открыли еще 18.

Но смотря в зрительную трубу на небо, открываем еще тму мелких звезд. – Как то в наседке видим таковых до 78; а млечный путь представляет нам многие миллионы их.

Примечание перев.

«Белая на тверди небесной полоса, которая обыкновенно млечным путем называется, по многократным наблюдениям звездословов, не иное что есть, как неищетное множество мелких звезд, коих по чрезвычайной малости натуральное око не различает, и кои всегда так близко одна подле другой находятся, что кажутся составлять тем неразрывное некое блистание. – Не несправедливо некоторые называют млечный путь звездным муравейником.»

По причине ежедневнаго обращения Земли нашей около оси своей от запада к востоку, звезды кажутся нам двигаться от востока к западу; а каждогодное ее течение около Солнца есть виною, что звезды всякий день показываются на вчерашнем их месте за 4 минуты ранее; и сие в каждый месяц составляет 2 часа. Ибо ежели заметим которую-либо звезду 1 Декабря в вечеру в 8 часов; то увидим оную паки на том же самом месте 1 Генваря в вечеру, но уже в 6 часов. – По сей причине ежемесячно одне звезды сокрываются от очей наших на западе, а другия появляются на востоке, исключая те созвездия, которыя вблизи находясь к северному полюсу, видны бывают всегда в наших местах; каковы суть: меньший и больший медведи, небесные весы и проч.

Примечание перев.

«Прошлого 1792 года Турецкий посланник рассматривал в Вене все достопамятныя вещи с великим вниманием; и когда ему, между прочим, в хирургическом училище показывали разныя части тела человеческаго, весьма сходно с природою из воска сделанныя, для изъяснения их строения; и притом истолковали ему оных действия и причины: то он с великим движением духа сказал теперь я вижу, сколь справедливо говорит Магомед: не имея понятия о теле человеческом и об Астрономии, никак невозможно познать величества и всемогущества Божия.»

Когда рассуждаем мы о неисповедимой великости мироздания, о безчисленном множестве лучезарных небесных тел, к коим Земля наша содержится неинако, как пещанное зерно к великой горе, о неизменяемом их порядке, и что, наконец, звезды шестой величины могут быть столь же велики как и первой, а посему и должны оне отстоять от нас в шесть крат т.е. шестью 600, 000 миллионов миль далее, нежели звезды первой величины. –

О! рассудок наш иступляется, преходит; когда силится сие измеривать. – Ему недостает ни чисел, ни меры к изражению оных вычислений; так точно недостает ему к тому и самого воображения. – Итак ежели мы несильны и умом объять всего пространства мироздания; то возможно ли нам, толико слабым смертным, дерзать, достаточно изразить словами величие онаго Творца, коего престол есть небо, земля подножие, и коего не может вместить небо и всех небес небо? –

О Боже! Что зовем всечасно мы душей,

Творенье дивное Твоей всесильной власти;

Но пред премудростью она ничто Твоей.

Возможно лишь понять все мирозданья части? –

Когда восхощет кто простерть ума зеницы,

И мыслью все объять громады сей границы;

Тот должен быть таков, как Ты, велик Творец.

Примечание перев.

«Всеконечно пребудет навсегда истинно слово сие: – Много предки наши познали; немало открыли наши современники; но премного еще осталось постигать потомкам нашим. – Ибо судьбы Господни бездна многа. – Кто весть ума Господень? –

Новый и надежный способ к преуспеванию в исследовании природы, следовательно к вящшему познанию всемогущества, премудрости и благости Божией и благоговейнейшему почитанию его; сильный пример о великой пользе и преимуществе Естествословия относительно Богопознания; наконец признательное по сему предметy сердец наших исповедание Богу.

Примеч. И иные суть предметы сея книги, кои здесь по множеству их не включены.

Кто желает преуспевать в исследовании природы, а чрез то вящше познавать превосходныя качества Божия: всемогущество, премудрость и благость; тот при воззрении на каждый предмет, упражнен быть должен решением следующих вопросов.

Предмет сей откуда начало свое ведет? – Как он устроен? – На какий конец сотворен? – И что потребно для сохранения бытия его?–

Труд, употребляемый на сие нами, преисполняет сердца наши прямым удовольствием⁶⁶. – Со спасительною пользою занимает он нас и в то время; когда праздное уединение мучит, снедает других. Он не престает благотворить нам и при последних минутах жития нашего; когда уже мы полусомкнутыми очами воззрев в последний раз на плоды возращенные нами Богопознанием, касаемся гроба – вечности. – Сим соделываемся мы достойными изящнейшаго дара Божия, разумной нашей души, познаем неоцененное ее достояние, и чувствуем в полной мере превосходство, именоваться и быть разумными человеками.

Нам самим надлежит быть первою целию оных вопросов.

Откуда мы ведем свое начало? – Бог сотворил праотца нашего Адама не из различных вещей или частей, и не в продолжение некоего времени; как обыкновенно мы человеки, сооружаем художественное какое-либо вещество; но для показания могущества и премудрости своей из единой – персти земной, и – мгновенно. – Какой ужас объял бы душу горделивца; когда бы персть земная возопила к нему: о, ты, бренный человек! Не превозносись земными твоими дарами; но прежде нежели тело твое соединиться паки со мною, познай во мне вещество твоего начала, попираемое ныне стопами твоими с толиким презрением. –

Как устроены мы? – Ежели бы и вне нас ничего не было такого, что могло бы поведать нам всемогущество и премудрость Божию; то бы единственно предивное строение тела нашего, поучило и вразумило нас о сем достаточно. –

На какой конец мы сотворены? – Вопрос оный наилучшим образом решить может собственное наше чувствование; услажденное учением святого Благочестия нашего. – Творец без сомнения имел намерение превосходнейшее с человеком, нежели с прочими тварями; ибо он благоизволил сотворить его единаго, преимущественно пред всеми ими, по образу и подобию своему; – даровал ему разумную душу, а купно со оною и внутренняго того судию, который нетокмо деяния его, но и самыя помышления или одобряет, или обличает; и который всеконечно удержал бы его всегда на пути истинны; ежели бы токмо он толико не порабощался вожделениям чувств своих; но везде и всегда следовал гласу его. –

То, что потеряли мы чрез грехопадение первого человека, возвратил нам Бог чрез Иисуса Христа, дабы соделать нас на веки блаженными.

Что потребно для продоления бытия нашего? – Малейшая в теле нашем жилка прервавшись, прервала бы и нить нашей жизни; или по крайней мере причинила бы нам злейшую скорбь; – словом, повсеместно последовала бы кончина наша, или по малой мере жестокий недуг; ежели бы предивный промысл Божий всюду нас не руководствовал.

О, ты, безначальный и безконечный Боже! Коль премудро вся в мире сем устроил; все дела святых рук твоих, преисполнены великия и богатыя милости. – Несравненно более, нежели заслуживаем, вкушаем мы удовольствий; ежели токмо не беззаконно восхощем приобщиться даров твоих. – Нигде нет недостатка, как токмо со стороны непризнательной твоей твари. – Всесовершенная соразмерность между водою и землею, между влагою и сушею в воздухе. – Полезная и нужная взаимность горы с долиною. – Неищетное множество разнородных овощей и зелий, потребных в пищу каждой твари, ибо всякий плод и зелие прозябают там, где пребывает животное, немогущее никоим образом обойтися без оных. – Постепенное прозябение растений; ибо ежели бы все овощи единовременно созревали; то бы не можно было человеку вдруг и собирать их на долгое время. – Пременный балсам благовонных цветов, кои пышностию своею посрамляют все велелепие Соломона. – И все сие для – нас, человеки. – О, великий Боже, сколь преимущественно нас ты любищь! – Мы плаваем в неизмеримом Океане твоих щедрот; посредством ума нашего способны мы чувствовать оныя, и наслаждаться ими. – Но с нашей стороны какая есть обязанность? Единственно хранить всегда чистейшее благодарности чувствование к тебе, безподобному Благотворителю нашему, Творцу и Промыслителю; – а непризнательность и непокоривость, яко превеличайшее, сверхестественное зло, исторгнуть на веки из сердец наших. – Ежели уже земля обинует толикими прелестями; то какие восхищения, удовольствия, ожидают нас в грядущей жизни! –

Рассудок оставляет нас, когда воображаем, что каждое из лучезарных оных солнцев, неподвижных звезд, подобно нашему солнцу, равномерно освещает многие обращающиеся вокруг его планеты, а потому и составляет особо целую систему. – Счастливы мы стократно, когда картина оная производит в душе нашей спасительные размышления. – Едва на западе сокрывается от очей наших единое из небесных светил; уже на востоке появляется другой благовестник славы Божией, указатель иных толико же предивных деяний рук его. –

О, ты, коего величие ум наш, дóндеже пресмыкаемся на земли, стол же мало может постигнуть, как и исчислить пещаныя зерна, вскрай моря лежащия; – Источник всех земных и небесных благ и чудес! – Премудрость твоя устроила согласно толикия тысячи предметов, из коих не все способны, будучи понять, – токмо удивляемся им; но все они пред тобою не иное что были, как единая мысль, которую всемогущество твое и нам открыло. – Не менее сего являешься ты предивным и в хранении их. – Ты всюду присносущ; мы созерцаем тебя всегда в делах твоих. – Куда и когда ни обратим очи наши; везде и всегда преудивленная душа наша нудится провозгласить: – Владыко! Тебе единому подобает во вся времена слава, честь и держава; зане ты еси Бог, Бог един, Бог велий и творяй чудеса, силен в милости и благ в крепости, неисповедимою премудростию и благостию создавый, и богатым промыслом управляй небо и землю, море и вся, яже в них.