9. Трудности теории непрерывного творения

Понятно, что у теории непрерывного творения тоже не всё гладко. Есть определенные теоретические трудности. Имеется и целый ряд эмпирических фактов, не согласующихся с этой теорией. Коротко перечислю недостатки.

Одним из недостатков теории непрерывного творения можно назвать использование в качестве основной объясняющей причины – некоей невидимой разумной силы, существование которой невозможно точно проверить.

Это может стать самым первым упрёком, который Вы получите от верующего дарвиниста сразу после того, как упомянете о теории разумного замысла (в любом её варианте). Вам скажут, что концепция разумного замысла – это не наука, потому что она привлекает непроверяемые и невидимые сущности, а наука занимается лишь тем, что можно проверить на практике. Интересно, что такой упрек может озвучить даже совершенно безграмотный дарвинист, который не отличает Менделя от Менделеева. Но вот про то, что разумный замысел – этоненаука – он знает точно.

Чуть более эрудированные товарищи озвучат Вам еще и знаменитую бритву Оккама, высокомудро посоветовав «не умножать сущности без необходимости».

В целом, казалось бы, да. Теория разумного замысла, вроде бы, действительно, имеет этот недостаток – она объясняет развитие жизни на Земле, привлекая загадочную (а то и непостижимую) сущность. Что не слишком привычно для обычной науки.

Понятно, что если есть хорошее объяснение одного и того же явления в рамках естественных законов природы против объяснения, в котором задействуется некая ненаблюдаемая сущность (например, ненаблюдаемая разумная сила), то преимущество, конечно, следует отдавать первому (естественному) объяснению. Это, собственно, и есть «бритва Оккама» в действии.

Но если такого (хорошего и естественного объяснения) – нет? Если имеющиеся факты ну никак не хотят умещаться ни в какие естественные объяснения? Если становится ясно, что любые естественные объяснения – явно несостоятельны. Что делать в этом случае? Неужели надо всё равно упрямо продолжать настаивать именно на естественном объяснении?

Не уподобимся ли мы в этом случае герою известного анекдота?

Есть такой старый анекдот про Ходжу Насреддина:

Ночью на улице, под фонарем, Ходжа Насреддин упорно ползает на коленях по земле. Что-то разыскивает.

Его спрашивают:

– Ходжа, ты что ищешь?

– Да вот, дорогое кольцо в доме потерял…

– Так что же ты его тогда здесь разыскиваешь?!

– А здесь светлее!

Вот так же и в нашем случае. Что делать науке, если становится ясно, что естественные объяснения явно не подходят? Всё равно продолжать искать естественные объяснения, потому что «под фонарем светлее»? Или всё-таки начать рассматривать другие возможности?

Ответ на этот вопрос зависит от того, что именно мы решим считать наукой.

Если мы решим определить науку, как поиск и описание только естественных причин, явлений и объектов, тогда да – теория разумного замысла не попадает в такие критерии научности.

Но если мы считаем, что наука – это, прежде всего, поиск истины, независимо от того, какой эта истина может оказаться (естественной, искусственной или даже сверхъестественной), тогда любые гипотезы, в принципе, попадают в сферу научного анализа. И главным критерием научности гипотезы становится соответствие (или несоответствие) этой гипотезы – реальному положению дел.

Конкретный пример. Уже достаточно ясно, что естественным путем жизнь самозародиться не могла. Жизнь слишком сложно устроена, чтобы зарождаться в грязных лужах. Независимо от того, находятся ли эти лужи на Земле, или где-нибудь на комете, пролетающей в космическом пространстве. Чтобы жизнь появилась, ей, скорее всего, должен был помогать какой-то разум. Но если наука сама загоняет себя в некие формальные рамки, ограничивая научный поиск только естественными причинами, тогда она вообще не сможет рассматривать версии искусственного (или сверхъестественного) создания жизни. Такие гипотезы останутся за рамками научного поиска из чисто формальных соображений.

Но что, если жизнь действительно была создана каким-то разумом? Что же нам теперь, всё равно продолжать «искать под фонарем, потому что там светлее»? Что это будет за наука, которая игнорирует истинные причины явлений, сосредотачиваясь на заведомо ложных причинах… только потому, что эти ложные причины удовлетворяют каким-то там «формальным критериям научности».

Наука – слишком своевольная барышня, чтобы терпеть заключение в какой бы то ни было (пусть даже самой золотой) клетке из «формальных критериев научности». Если выдуманные кем-то «формальные критерии научности» не позволяют торжествовать истине, то тем хуже для этих «критериев», а не наоборот.

Любителям разделять гипотезы на формально научные и формально ненаучные, я обычно озвучиваю такой воображаемый пример:

– Допустим, Вы обнаружили на Луне какой-то неизвестный объект, весьма напоминающий экскаватор или (второй вариант) космический корабль. И проведенные исследования показали, что этому объекту 20.000 лет.

Каковы будут Ваши предположения о происхождении данного объекта?

Вы предположите, что этот объект – искусственного происхождения (то есть, создан с помощью разума)?

Или же Вы проигнорируете такую версию, как не естественную (и следовательно, ненаучную?) и предположите, что «лунный экскаватор» самозародился естественным образом из лунного грунта?

Какая из перечисленных гипотез в данном случае будет: 1) более научна, 2) более правдоподобна, 3) ближе к истине?

Практика показывает, что именно такой, предельно простой (практически детский) пример вводит в ступор большинство любителей порассуждать о «формальных критериях научности». Спустя какое-то время оппонент, конечно, выходит из ступора и пытается продолжить беседу. Но уже не так уверенно, как раньше. Потому что любому, даже самому верующему дарвинисту в данном случае очевидно, что, во-первых, версия с искусственным происхождением «лунного экскватора» – наиболее правдоподобна, и значит, объявлять её ненаучной будет как-то неправильно. А во-вторых, верующий дарвинист понимает, что в озвученном примере – нет ничего невозможного даже в рамках самой же дарвиновской теории.

Действительно, в рамках современных представлений, Земля, скорее всего, не является какой-то особенно исключительной планетой (во Вселенной с её сотнями миллиардов галактик). Следовательно, жизнь (в рамках представлений глобального эволюционизма) вполне могла зародиться (совершенно естественным образом) не только на Земле, но и еще где-нибудь. В свою очередь, эта зародившаяся жизнь вполне могла пройти столь же естественную (дарвиновскую) эволюцию вплоть до возникновения в ходе этой эволюции существ, обладающих мощным разумом. Ну а эти существа, в свою очередь, вполне могли оставить на Луне «лунный экскаватор».

Все только что описанные предположения – находятся строго в рамках именно естественных представлений о развитии жизни в Нашей Вселенной. И объявлять их ненаучными – у последовательного дарвиниста просто не повернётся язык. Тем более, что в этом случае придётся объявлять ненаучной еще и хорошо известную научную программу SETI, которая именно тем и занимается, что ищет в Нашей Вселенной каких-нибудь других разумных существ (кроме нас).

Кстати (примите это на заметку), само упоминание программы SETI в качестве именно научной программы по поиску разума (или признаков разумной деятельности) тоже конкретно «ступорит» верующего дарвиниста, который до этого настаивал на ненаучности любых гипотез разумного замысла. Пользуйтесь этим.

Итак, чтобы не выглядеть идиотом, дарвинист вынужден будет с Вами согласиться, что гипотеза искусственного (разумного) происхождения «лунного экскаватора», во-первых, вполне научна, а во-вторых, является куда более правдоподобной, чем версия естественного самозарождения этого экскаватора из лунного грунта.

Вот сразу после этого и переходите в наступление. То есть, возвращайтесь обратно к живым организмам и спрашиваете дарвиниста, почему же тогда гипотеза о появлении разнообразных живых существ в результате именно разумного замысла должна считаться непременно ненаучной?

Тем более что в случае живых организмов целый ряд фактов указывает именно на разумный замысел:

1. Удивительная сложность и функциональность живых систем.

2. Связанные с этим огромные проблемы, вскрывшиеся в ходе многочисленных попыток самозародить жизнь в грязной луже.

3. Наличие на молекулярном уровне специальных систем хранения и обработки информации, организованных по принципу кодирования/декодирования информации (генетический код). Такие вещи (кодирование/декодирование) вообще характерны только для информации, созданной разумом, во всех известных нам случаях. Более того, именно признаки кодирования (шифрования) принятых сигналов используются в той же научной программе SETI для того чтобы отличать разумные сигналы от сигналов естественной природы. А тут и ходить далеко не надо – именно такой принцип обработки информации используется внутри любой живой клетки.

4. Наконец, явная эстетичность многих биологических объектов тоже может служить определенным намеком на возможную причастность какой-нибудь разумной силы (с эстетическими наклонностями) к появлению подобных объектов.

Итак, версия разумного дизайна в отношении реальных живых существ – ничем особенным не отличается от версии разумного дизайна в отношении гипотетического «лунного экскаватора». И если мы считаем, что версия искусственности «лунного экскаватора», или исследовательский проект SETI (по поиску и опознанию сигналов разумного происхождения) – научны, тогда мы должны признать, что и версии разумного происхождения живых существ тоже вполне научны.

Особенно, если учитывать реалии сегодняшних дней. Давайте вспомним, что сегодня мы (люди) уже сами пытаемся не только генетически модифицировать живые организмы, но и искусственно создавать некоторые их «запчасти», например, хромосомы (см. выше). И нам уже понятно, что это направление крайне перспективно, и «то ли еще будет» (С).

Более того, сегодня уже вполне серьезно ведутся разговоры о принципиальной возможности искусственных «Больших Взрывов». То есть, о возможности искусственного создания целых Вселенных.

А что будет, если человечество не угробит себя, а будет продвигаться в этих исследовательских направлениях еще пару тысяч лет? Или, допустим, 100 тысяч лет? В этом случае версия об искусственном создании жизни (или даже целых новых Вселенных) начинает звучать чуть ли не в обязательном порядке. Так почему же мы так легко допускаем подобные возможности в отношении самих себя, но при этом не хотим принять к рассмотрению (в качестве научной) концепцию разумного дизайна в отношении нас самих (и нашего мира)?

Наконец, не стоит забывать и о старейшем философском вопросе, с которым в свое время знакомился каждый из нас:

– Что первично, материя или сознание (идея)?

Раньше нерадивому студенту было не слишком легко понять, что же там такое имеет в виду этот нудный лектор, рассказывающий про «объективный идеализм». Как это вообще может быть, чтобы идея была раньше материи? Неужели может быть так, чтобы идея, например, табуретки, существовала раньше самой табуретки?

Однако теперь, с развитием индустрии компьютерных игр (то есть, по сути, создания целых виртуальных миров), подобные вопросы стали ясны даже самому махровому студенту-троечнику. Действительно, даже самый далекий от философии студент сегодня понимает, что когда он играет в компьютерную игру, например, с разбега замахивается двуручным мечом и рассекает целые толпы своих врагов… на самом деле, никакие «враги» на части не распадаются. А лишь загораются в нужном месте нужные точки (пиксели) на его компьютерном мониторе (загораются и гаснут в нужное время). На компьютерном мониторе нет ничего, кроме этих (загорающихся и гаснущих) пикселей. А вот заставляет эти пиксели загораться и гаснуть в нужном порядке – определенная компьютерная программа, алгоритм, то есть, определенная идея. И вот эта идея (о мече, герое и толпах противников) первична. И именно эта идея (разумный замысел) оживляет целый виртуальный мир данной компьютерной игры. А вовсе не сами пиксели компьютерного монитора зажигаются (определенным образом) на основании каких-то там «естественных законов порядка зажигания пикселей компьютерного монитора».

Таким образом, теперь даже самый нерадивый студент вполне способен воспринять концепцию, что разумный замысел может быть первичным. И что этот разумный замысел может заставлять материю «складываться» в правильные «узоры» (определенные материальные объекты).

Понятно, что такая же возможность может существовать не только в мире компьютерных игр, но и в отношении нашего мира. Тем более что ряд установленных физических фактов сегодня весьма серьезно намекает именно на возможную виртуальность нашего мира (и даже на зависимость материи от сознания).¹⁴⁹ Таким образом, сегодня по-прежнему (как и в древнейшие времена) всё так же актуальны две философские картины нашего мира. В одной из них «первична материя», а в другой, наоборот, «первична идея» (создавшая наш физический мир и его законы). А еще может быть, никакой материи вообще нет, и наш мир полностью виртуален? Эти философские концепции полностью равноправны между собой в научном плане. Если, конечно, считать наукой именно поиск истины (какой бы эта истина ни была), а не только «поиск кольца под фонарем». Но если наука – это поиск истины, тогда озвученные философские концепции совершенно равноценны, ибо, действительно, не исключена возможность, что для нашего мира первичным был именно Разумный Замысел. То есть, «вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»… И далее по тексту.

Ну и немного о пресловутой бритве Оккама.

Про знаменитое предложение Оккама «не множить сущности без необходимости» очень любят вспоминать верующие дарвинисты в философских спорах с креационистами (предлагая с помощью этой бритвы отсекать Бога, как «излишнюю сущность»).

Между тем, в конкретных научных исследованиях о бритве Оккама (в качестве какого-то там мерила ценности гипотез) никто даже не вспоминает (практически никогда). При выборе гипотез, исследователи предпочитают опираться на эмпирические факты (результаты соответствующих наблюдений, экспериментов, измерений).

И это правильно. Потому что на самом деле, бритва Оккама – это просто совет, рекомендация. А отнюдь не железный принцип, которому мы должны непременно следовать во что бы то ни стало. Продолжать ли придерживаться простой гипотезы, или же переходить к гипотезе более сложной – такое решение определяется интуицией конкретного специалиста, занимающегося решением той или иной проблемы в своей области. А отнюдь не формальным критерием соответствия какому-то там «принципу парсимонии» (экономичности гипотез). Если специалист видит, что простыми объяснениями здесь уже не обойтись, чувствует, что имеющиеся факты сопротивляются попыткам запихнуть их в то или иное простое объяснение, тогда он не просто имеет право вводить какие-то новые сущности, но ему просто придётся это сделать.

Более того. Не ясно даже, повышает ли формальное следование принципу «самой простой гипотезы» успешность научного поиска, или наоборот, снижает? По этому поводу когда-то иронично высказался Альберт Эйнштейн:

«Для любой проблемы есть решение, которое является простым, очевидным и неверным»

Наконец, не следует забывать, что иногда проще добавить всего одну-две «новые сущности», чтобы крайне запутанная (раньше) ситуация сразу же прояснилась, и целое нагромождение разных гипотез, существовавших только для того, чтобы одна гипотеза поддерживала другую (от опровержения), стало бы просто ненужным (излишним).

Например, всего два предположения: 1) что живые существа создавались, а не возникали (сами) в ходе «беспощадной борьбы за выживание», 2) создавались не только биологически целесообразными, но еще и максимально разнообразными (из-за чего не все наблюдаемые признаки биологически полезны)… эти две «новые сущности» сразу же позволяют избавиться от огромного числа «непостижимых тайн эволюции». Начиная с «проблемы хвоста павлина» и танцев журавлей, и кончая сногсшибательной репродуктивной системой гиен или 6-сантиметровыми сперматозоидами у 3-миллиметровых мушек.

Все эти «жгучие тайны эволюции», хотя и продолжают оставаться крайне интересными, но уже перестают выглядеть такими тупиковыми. Достаточно просто заменить идею «эволюции более приспособленных» на идею разумного дизайна живых существ в целях создания максимального биологического разнообразия. И тогда, например, только что упомянутый самец плодовой мушки Drosophila bifurca, сперматозоид которого достигает в длину почти 6 см, при размере тела самой мухи около 3 мм – уже не будет ставить нас в тупик своим сперматозоидом. Действительно, самцу этой мухи приходится «выращивать» свой громадный сперматозоид на протяжении примерно 20 дней. В то время как самец близкого вида мух, знаменитый Drosophila melanogaster, способен спариваться со своими самками уже через несколько часов после выхода из куколки. Понятно, что 20 дней – это очень серьезный срок для такой маленькой мушки. За это время с ней может случиться много чего (вплоть до её безвременной кончины). Поэтому потрясающий гигантизм сперматозоидов у этих мушек выглядит почти необъяснимым явлением природы, если рассматривать этот факт с позиций представлений о непременной биологической пользе.

Действительно, из-за своей фантастически огромной длины, сперматозоиды этого вида мух сворачиваются в замысловатые клубки громадных размеров. Вряд ли такие клубки способны продвигаться по половым путям самки более эффективно, чем это бы делали сперматозоиды стандартных размеров. Остаётся лишь удивляться, каким образом столь гигантские сперматозоиды вообще умудряются достигать своей цели.

Интересно, что и пресловутыми «спермовыми войнами»¹⁵⁰ данное явление объяснить тоже не получается, потому что уже оплодотворенные самки этого вида, как правило (в 84% случаев) отвергают ухаживания следующего самца (Luck & Joly, 2005).¹⁵¹

Кроме того, потрясающий гигантизм сперматозоидов приводит к тому, что самцы этого вида мух истощают свои запасы спермы быстрее, чем другие виды плодовых мух этого же рода (Luck & Joly, 2005). А восполняются эти запасы, как я уже говорил, гораздо медленнее (если вообще восполняются). Более того, поразительный гигантизм сперматозоидов приводит к очевидным ограничениям в их числе, поэтому и число яиц самки, которые может оплодотворить конкретный самец, кажется, лимитируется именно числом его сперматозоидов (Luck & Joly, 2005). Понятно, что если бы сперматозоиды были более скромных размеров, то такого лимита просто бы не существовало.

Таким образом, получается, что фантастически гигантские сперматозоиды маленькой плодовой мушки Drosophila bifurca – ничем не полезны ни самцам, ни самкам этого вида. И для верующих дарвинистов остаётся только одно объяснение – видимо, это результат полового отбора. Наверное, самки этого вида мух просто любят, чтобы у их избранников были гигантские сперматозоиды. Поэтому перед спариванием они придирчиво рассматривают длину сперматозоидов самца в микроскоп (который всегда носят с собой под мышкой). И отказывают самцу, если его сперматозоид окажется недостаточно длинным.

Итак, давайте подведем итоги. Хорошо было бы, конечно, иметь естественную теорию, которая наглядно и естественно объясняла бы нам и появление самой жизни, и появление её удивительного разнообразия. Но поскольку такого простого и естественного объяснения сегодня не существует (имеющиеся естественные теории не согласуются с большим количеством фактов и не имеют каких-либо серьезных подтверждений), то в этом случае вполне оправданно поступить таким образом – перестать уже «искать под фонарем», и попробовать взглянуть на факты с точки зрения альтернативных концепций. Например, с точки зрения концепции разумного дизайна. Особенно учитывая тот факт, что многие биологические факты весьма прозрачно намекают именно на такой сценарий событий.

Гораздо более серьезным недостатком теории непрерывного творения являются не теоретические соображения формального плана, а целый ряд конкретных фактов, которые не укладываются в эту теорию. Поскольку теория непрерывного творения опирается на столь же длительную историю развития жизни на Земле, как и современная теория эволюции (миллионы, сотни миллионов и даже миллиарды прошедших лет), то в теорию непрерывного творения не вписываются факты, свидетельствующие об отсутствии этих самых миллионов (и тем более, миллиардов) лет. Таких фактов, свидетельствующих в пользу малого возраста Земли, установлено гораздо меньше, чем фактов, говорящих в пользу большого возраста Земли. Тем не менее, эти факты имеются, и они очень серьезные.

Поскольку игнорировать одни имеющиеся факты в пользу других – это с научной точки зрения является дурным тоном, то получается, что у теории непрерывного творения имеются серьезные проблемы.

Какие же факты указывают на малый возраст Земли?

Наиболее удивительными (на мой взгляд) являются факты обнаружения сохранившейся органики в ископаемых останках живых существ многомиллионолетнего возраста. Причем такие факты в настоящее время обнаруживаются всё чаще:¹⁵²

1. В первую очередь следует отметить уже ставшие знаменитыми находки сохранившихся мягких тканей (сосудов), клеток (эритроцитов и остеоцитов¹⁵³), а также фрагменты разных белков (коллагена, гемоглобина, остеокальцина и др.) в костях динозавров (Schweitzer et al., 1997; Schweitzer et Horner, 1999; Schweitzer et al., 2005а; Schweitzer et al., 2005б; Schweitzer et al., 2007; Asara et al., 2007a; Asara et al., 2007б; Schweitzer et al., 2009).

Эти потрясающие вещи были обнаружены сначала в костях тираннозавра (предполагаемый возраст 65 млн. лет), а потом и в костях других динозавров, например, гадрозавра (предполагаемый возраст 80 млн. лет).

Соответствующая оценка стабильности коллагена (который входил в число найденных белков) показывает, что коллаген может сохраняться в точке замерзания не более 2.7 млн. лет; при 10⁰С – не более 180 тыс. лет; а при 20⁰С – не более 15 тыс. лет (Nielsen-Marsh, 2002).

А ведь коллаген (вместе с остеокальцином) – это один из наиболее стабильных, прочных белков. Что уж тогда говорить о менее стабильных белках. Например, о гемоглобине. Тем не менее, фрагменты даже таких (менее стабильных) белков тоже были обнаружены в костях динозавров многомиллионолетнего возраста (см. ниже).

Здесь следует пояснить, что такое «стабильность белка».

Как известно, практически любая химическая реакция может идти как в прямом, так и в обратном направлении. Дело только в том, в какую сторону будет смещено равновесие этой реакции (в определенных условиях) – в сторону её продуктов, или же в сторону исходных реагирующих веществ. Некоторые вещества легко реагируют между собой с образованием устойчивого продукта реакции, и скорость обратной реакции (обратного распада получившихся веществ) может быть исключительно низкой. В таком случае, продукты реакции могут «храниться» исключительно долго. Другие вещества, наоборот, с трудом реагируют друг с другом, образуя неустойчивые соединения, которые склонны быстро распадаться обратно. В таких случаях химические вещества требуется буквально «заставлять» реагировать друг с другом, затрачивая немало энергии. Продукт реакции в этом случае часто бывает относительно недолговечным (или даже совсем недолговечным) – он будет самопроизвольно распадаться со временем, да еще и с выделением энергии.

Сложные органические соединения, такие как белки и нуклеиновые кислоты, относятся именно к таким, «нежным» химическим соединениям, которые очень трудно получить химическим способом. Например, белки собираются (создаются) в живых клетках с применением сложнейших нанотехнологий в специальных нанотехнологических «цехах» – рибосомах.

Уже «собранные» белки, в среднем, прочнее, чем нуклеиновые кислоты. Но за миллионы лет такие вещества должны неизбежно распадаться. Причем для этого ничего не надо делать специально. Обычное тепловое движение атомов внутри этих молекул (которое есть всегда при сколько-нибудь положительных температурах) будет приводить к тому, что в каком-то месте молекулярной цепочки¹⁵⁴ время от времени образуется спонтанный разрыв. Цепочка рвется на более короткие «отрезки». А потом рвётся еще. И еще. То есть, чем больше проходит времени, тем короче становятся обрывки белковых молекул. В результате подобной деградации разрушаются такие участки белка, по которым этот белок распознаётся (в качестве остатков того или иного белка) соответствующими методиками и приборами.

Кроме того, в зависимости от природы той или иной органической молекулы, с ней происходят и другие самопроизвольные химические реакции, тоже приводящие к химическому изменению исходного вещества. И в конце концов, исходная белковая цепочка деградирует и распадается настолько, что уже просто не распознаётся приборами. Этот момент в соответствующих работах озвучивается, как «detection limit» (Nielsen-Marsh, 2002).

Данные процессы осложняются дополнительными связями внутри тех или иных (конкретных) органических молекул, а также длиной исходных молекул (разных белков). Поэтому одни белки могут быть гораздо более устойчивы к спонтанному распаду, чем другие. Например, белок остеокальцин гораздо более устойчив, чем белок коллаген (Nielsen-Marsh, 2002). В свою очередь, коллаген считается очень устойчивым белком по сравнению со многими другими белками (например, по сравнению с упомянутым выше гемоглобином).

Ну а нуклеиновые кислоты (ДНК или РНК) в целом еще «нежнее» белковых молекул и распадаются со временем существенно быстрее большинства белков (Smejkal & Schweitzer, 2007).

Понятно, что этот, самопроизвольный распад белковых (или нуклеиновых) цепочек можно замедлить, или, наоборот, ускорить воздействием на эти вещества каких-либо специальных условий. Например, доступ бактерий к этим веществам ускоряет их распад просто фантастическим образом, так как бактерии питаются этими веществами, и расщепляют их специально, с помощью чрезвычайно эффективных ферментов. Поэтому, если бактерии «дорвались» до органики, то те органические вещества, которые сами по себе распадались бы годами, столетиями или даже тысячелетиями, под действием бактерий могут исчезнуть всего за несколько суток.

Если же органические вещества попадают в такие условия, где бактерии жить не могут, то органика станет распадаться уже чисто химическим путем, то есть, гораздо медленнее. Достаточно вспомнить, сколько может храниться органика в каких-нибудь закрытых консервах, и как быстро эта органика портится и исчезает, если вскрыть консервы и оставить их на милость бактерий.

Но даже если бактерий нет, и распад органики осуществляется чисто химическим способом, то и в этом случае определенные условия могут очень сильно ускорять, или наоборот, замедлять распад органических веществ. Например, если к белкам имеется доступ обычной воды, то скорость их распада многократно возрастёт, поскольку пептидные связи (между аминокислотами белковой цепочки) начнут рваться еще и за счет гидролиза этих связей. Таким образом, идеально высушенный белок будет сохраняться гораздо больше времени, чем белок, подвергающийся воздействию влаги.

Тем не менее, даже идеально сухой белок в геологических масштабах времени отнюдь не вечен. Во всяком случае, если судить по коллагену (который сам по себе является весьма прочным белком) – он должен бесследно распадаться за считанные десятки тысяч лет, или за сотни тысяч, если окружающая температура невысока (Nielsen-Marsh, 2002). Такой (постепенный) распад сложной органики неизбежен вследствие обычного теплового движения атомов и разных вариантов самопроизвольно протекающих химических реакций, которые в конечном итоге приводят к полной деградации исходного вещества (вплоть до его «ухода» за пределы обнаружения инструментальными методами).

Приведенные мной выше пределы времени сохранения белка коллагена (2.7 млн. лет при 0⁰С, 180 тыс. лет при 10⁰С и 15 тыс. лет при 20⁰С) были установлены в специальных исследованиях именно для случая максимально благоприятного сохранения данного белка (Nielsen-Marsh, 2002). При любых других, менее благоприятных условиях, предельное время сохранения этого белка будет еще меньше. При этом сам коллаген, как я уже говорил, считается весьма прочным белком.

Ну а оценочные сроки распада ДНК еще меньше, чем у коллагена: при 20⁰С за 2500 лет; при 10⁰С за 17500 лет и при 0⁰С за 125000 лет (Nielsen-Marsh, 2002).

В другой, более поздней работе, скорость полного распада ДНК (до состояния одиночных нуклеотидов) получилась следующей: при 25⁰С за 22000 лет; при 15⁰С за 131000 лет; при 5⁰С за 882000 лет (Allentoft et al., 2012).

Если же не дожидаться полного распада цепочки ДНК (до состояния одиночных нуклеотидов), тогда, согласно результатам работы (Allentoft et al., 2012), при 25⁰С средняя длина «цепочек» ДНК уже через 10 тысяч лет составит всего 2 нуклеотида. То есть можно сказать, что при такой температуре ДНК за 10 тысяч лет будет разрушена практически полностью. При 15⁰С средняя длина «цепочек» ДНК через 10.000 лет будет составлять всего 13 пар нуклеотидов (что уже крайне мало). И даже при 5⁰С – средняя длина цепочек через 10.000 лет составит только 88 пар нуклеотидов (Allentoft et al., 2012). Понятно, что такими темпами ДНК никак не может сохраняться многие миллионы лет при положительных температурах.¹⁵⁵

Итак, при 10⁰С лимит сохранения коллагена составляет 180 тыс. лет, что примерно в 440 раз меньше предполагаемого возраста кости гадрозавра, в которой был обнаружен этот коллаген. А при более высоких температурах разница становится еще больше.

Давайте попробуем наглядно представить, с чем мы имеем дело в случае установленных фактов сохранности органики в костях динозавров.

Считается, что динозавры жили в теплом климате (как минимум, субтропическом, если не в тропическом). Получается, что во времена «динозавров Мэри Швейцер», в Монтане был, как минимум, субтропический климат.

Наглядной моделью здесь является Мексика – климат от умеренного (в горных районах) до субтропического и тропического. В северных частях Мексики среднегодовая температура находится в пределах от 20 до 24 градусов. В южных частях Мексики среднегодовая температура находится в пределах от 24 до 28 градусов. Температура земли (в нейтральном слое) там тоже соответствующая.¹⁵⁶

Гадрозавр Мэри Швейцер имеет предполагаемый возраст 80 млн. лет, а ранее исследованный тираннозавр – 65 млн. лет. Получается, что в Монтане в период от 80 млн. лет до 65 млн. лет был климат, соответствующий, по крайней мере, климату северных регионов Мексики, с годовой температурой 20–24^оС.

В таких условиях, согласно приведенным выше примерным оценкам, коллаген гадрозавра не смог бы сохраниться даже до момента рождения тираннозавра. Ибо между этими событиями предположительно находится 15 млн. лет времени, а предельная оценка сохранения коллагена при 20 градусах – всего 15 тысяч лет. Я уж не говорю о времени сохранения этого коллагена при 24 градусах или при возможных 28 градусах тропического климата.

Получается (даже при 20 градусах), что весь коллаген гадрозавра должен был распасться уже до момента рождения тираннозавра... 1000 раз подряд. Даже если профессиональные исследователи этого вопроса промахнулись с оценками химической деградации коллагена в 2–10 раз, то всё равно получается, что к моменту рождения обсуждаемого нами тираннозавра весь коллаген гадрозавра должен был полностью разрушиться уже 500–100 раз подряд!

Но и это еще не все. По существующим представлениям, на ныне арктическом канадском острове Аксель-Хейберг (это далеко за полярным кругом) примерно 40–50 млн. лет назад существовал, как минимум, субтропический климат. Там шелестели субтропические леса, и в болотах плескались субтропические животные. Но если субтропический климат в то время существовал уже в 1000 км от северного полюса, то что же тогда в это время творилось в Монтане?! Где предположительно вот уже 15 млн. лет покоились в земле кости обсуждаемого тираннозавра... и 30 млн. лет – кости обсуждаемого гадрозавра! По идее, если 40–50 млн. лет назад далеко за северным полярным кругом был субтропический климат, тогда в регионе, который потом назовут штатом Монтана, в это время вообще должна была быть тропическая «баня».¹⁵⁷

Тем не менее, коллаген в костях озвученных животных каким-то удивительным образом сумел сохраниться всё это время. И даже просуществовать (после этого) еще 50 млн. лет (!), вплоть до настоящего времени. Следует отметить, что и в настоящее время штат Монтана – это тоже далеко не Антарктида. Среднегодовая температура в Монтане сейчас примерно 9 градусов, что обеспечивает максимальное время сохранности коллагена примерно 200–250 (?) тысяч лет.

В общем, когда начинаешь пытаться подробно представить себе все эти «80.000.000 лет», сохранность органики на протяжении таких гигантских промежутков времени начинает казаться вообще невероятной.

Итак, сохранность фрагментов коллагена в костях 80-млн. летнего гадрозавра или 65-млн. летнего тираннозавра – это нечто запредельное в рамках всех сегодня известных представлений. Понятно, что возникает мысль, а правильно ли мы вообще оцениваем возраст костей динозавров. Может быть, их истинный возраст, как минимум, на два порядка меньше, чем принято думать сейчас?

Тем более что такие факты сейчас продолжают быстро накапливаться.

Продолжаем перечень фактов, не укладывающихся в рамки (геологически длительного) непрерывного творения:

2. Обнаружение остатков коллагена еще и в костях мозазавра с предполагаемым возрастом 70 млн. лет (Lindgren et al., 2011). То есть, это еще одна древняя рептилия, в костях которой обнаружен собственный (сохранившийся) коллаген за последние 10 лет.

Интересно, что авторы работы, обнаружившие в кости мозазавра остатки белка коллагена, зачем-то решили провести еще и радиоуглеродный анализ этой кости… И «по иронии судьбы» радиоуглеродный анализ кости мозазавра показал возраст 24600 лет (Lindgren et al., 2011).¹⁵⁸

Авторы исследования предположили, что такой возраст мог получиться из-за более поздних бактериальных загрязнений, которые могли «омолодить» результат радиоуглеродного анализа. Хотя одновременно отметили, что никаких химических признаков бактериального (или грибкового) загрязнения найдено не было (Lindgren et al., 2011).

3. В 2013 году мягкие ткани, аналогичные тем, которые были открыты Мэри Швейцер в костях тираннозавра, были независимо открыты в останках еще одного динозавра – в трицератопсе (Triceratops horridus). Эти мягкие ткани были получены из надглазничного рога трицератопса и не показывали никаких признаков минерализации (Armitage & Anderson, 2013).

То есть, это еще один вид динозавра с сохранившимися мягкими тканями.

4. Со времени опубликования Мэри Швейцер её первых ошеломляющих результатов, прошло уже довольно много времени. И вот недавно вышла новая статья (Schweitzer et al., 2013), в которой Мэри Швейцер снова потрясла мир еще более пикантными подробностями, обнаруженными в костях тех же динозавров. В новой работе авторы обнаружили в костях динозавров уже не только коллаген, но еще и целый ряд других белков, которые до сих пор находятся в образованиях, очень похожих на оригинальные клетки кости. Более того, кажется, были обнаружены не только белки. Привожу резюме статьи (Schweitzer et al., 2013):

Открытие мягких, прозрачных микроструктур кости динозавра, морфологически совпадающих с остеоцитами, было противоречивым. Мы предполагаем, что если эти структуры – настоящие остеоциты, то они должны иметь молекулярные свойства, общие с современными остеоцитами. Мы предоставляем иммунологичекие и масс-спектрометрические данные в пользу сохранения белков, входящих в состав современных остеоцитов (актин, тубулин, фосфат-регулирующая нейтральная эндопептидаза, гистон H4) в остеоцитах, извлеченных из двух динозавров.

Более того, антитела к ДНК показывают локальное связывание с этими структурами, которые также дают положительную реакцию с красителями, интеркалирующими в ДНК (пропидиум йодид и DAPI). Каждое антитело связывается с клетками динозавра подобно современным клеткам.

Эти данные являются первым подтверждением сохранности многих белков и предоставляют многие свидетельства в пользу наличия материала, подобного ДНК в динозаврах, подтверждая то, что эти структуры были когда-то частью живых животных. Мы предлагаем механизмы сохранности клеток и входящих в их состав молекул и обсуждаем выводы для клеточной биологии динозавров.

Итак, в костях двух динозавров обнаружен уже не только коллаген и гемоглобин, но еще и фрагменты:

1). Актина.

2). Тубулина.

3). Фосфат-регулирующей нейтральной эндопептидазы.

4). Гистона H4.

5). Более того, исследователи уверены, что обнаружили нечто, похожее на ДНК (!):

«...наличие материала, подобного ДНК». А ведь ДНК «нежнее» белков и должно распадаться за более короткие сроки.

6). И наконец, следует озвучить еще одно интригующее обстоятельство. Дело в том, что обсуждаемые кости (тираннозавра) еще не до конца минерализованы. А именно, в этих костях до сих пор содержится оригинальный (прижизненный) фосфат кальция, еще не замещенный основной (вмещающей) породой (Наймарк, 2007).

Что и говорить, прямо-таки чудеса в решете.

5. Наконец, еще одно недавнее исследование, возможно, побило все рекорды сохранности остатков белковых волокон (Reisz et al., 2013). Цитата из научно-популярной заметки в Science Daily (2013) с комментарием одного из авторов оригинальной работы:¹⁵⁹

…Используя точно нацеленную инфракрасную спектроскопию, они провели химический анализ костей динозавра и обнаружили доказательства того, что, по словам Reisz, может быть коллагеновыми волокнами.

Если это действительно оригинальные волокна коллагена (а не их очень удачно получившиеся окаменевшие «слепки»), тогда рекорд сохранения коллагеновых волокон удлиняется сразу на 110 млн. лет. Потому что возраст этой новой находки более 190 млн. лет!

6. И уже «под самый занавес» (когда эта книга уже готовилась к печати), вышла последняя статья на эту тему (Bertazzo et al., 2015). В этой работе исследователи взяли 8 случайно выбранных костей разных динозавров, найденных в разных местах. И в 6 из них (!) обнаружили сохранившуюся органику. Эта органика в данном случае оказалась (скорее всего) остатками эритроцитов, а также (снова) фрагментами белка коллагена (Bertazzo et al., 2015).

Если подобная «статистика» находок справедлива и для других случаев, то получается, что остатки органики могут быть обнаружены в 75% практически любых костей динозавров!

7. Не менее показательным является и то, что чудесным образом сохраняются отнюдь не только белки в костях динозавров.

Например, одни из самых первых работ, в которых удалось обнаружить ископаемую органику многомиллионолетнего возраста, были посвящены совсем не органике в костях динозавров. В одной из этих работ были найдены гликопротеины в раковине ископаемого моллюска с предполагаемым возрастом 80 млн. лет, причем найденные гликопротеиновые цепочки имели впечатляющую длину (Weiner et al., 1976). В другой работе было исследовано (в том числе, иммунологическим методом) содержимое растворимых фракций, выделенных из раковин белемнитов¹⁶⁰ мелового периода, и получен вывод, что: «Оригинальные материалы белемнитов прошли лишь незначительные изменения в ходе диагенеза» (Westbroek et al., 1979).

8. Крайне показателен знаменитый «ископаемый лес» острова Аксель-Хейберг с предполагаемым возрастом примерно 40–50 млн. лет. В удивительно хорошем состоянии здесь сохранились еще не окаменевшие (до сих пор!) пни, шишки и даже хвоя и листва деревьев. Древесина до сих пор горит. Из неё была выделена целлюлоза (Jahren & Sternberg, 2002).

Мы знаем, что на Земле ежегодно образуется колоссальное количество древесины. По самым приблизительным оценкам – около 2 млрд. тонн в год. Соответственно, 2 трлн. тонн за тысячу лет, или 2 квадриллиона тонн за 1 миллион лет.

В связи с этим возникает вопрос. Если древесина способна так хорошо сохраняться во времени (хотя бы иногда), что пнями 50-миллионолетнего возраста можно до сих пор топить печку… то почему мы не наблюдаем в нашей земле (на глубине от нескольких метров и ниже) никаких складов отмершей древесины возрастом 1–2–3–4–5–6–7–8–9–10–11… (и так далее) миллионов лет? А заодно еще и шишки, хвою и листья растений возрастом от 1 млн. лет до 50 миллионов?

В реальности (по факту), из всех этих квадриллионов тонн древесины, образовавшейся за последние миллионы лет, были найдены:

1. Десятки тысяч (или сотни тысяч) стволов деревьев, сохранившиеся в течение последних тысяч лет. Как правило, это деревья таких видов, древесина которых отличается прочностью и устойчивостью к гниению. Например, дуб (в том числе, знаменитый «морёный дуб»), болотные кипарисы, сосны и др.

2. Наверное, тысячи (?) стволов деревьев, сохранившиеся с времен от 10 до 40 тысяч лет в разных регионах Земли (см. например: Stahle et al., 2012; Palmer et al., 2006; Eronen et al., 2002; Leuschner et al., 2002; Stambaugh & Guyette, 2009).

3. Сотни стволов (или пней) деревьев, сумевших сохраниться в течение многих десятков тысяч лет (более 50 тыс. лет). По оценкам некоторых специалистов, такие находки могут достигать возраста 125.000 – 135.000 лет (Stahle et al., 2012).¹⁶¹

А вот дальше уже идёт огромный временной отрыв (непонятной природы). Следующие находки резко выбиваются из озвученного ряда:

1) Шестнадцать крупных и большей частью еще не окаменевших пней болотных кипарисов, недавно найденных в Венгрии с предполагаемым возрастом 8 миллионов лет (Stahle et al., 2012) (Рис. 57).

2) И совсем резко (вообще из ряда вон) выделяются остатки более ста не окаменевших деревьев (плюс шишки с хвоей) острова Аксель-Хейберг возрастом 40–50 миллионов лет (Stahle et al., 2012; Jahren & Sternberg, 2002) (Рис. 57).

Рисунок 57. Неокаменевшие пни болотных кипарисов из Венгрии с постулируемым возрастом 8 миллионов лет.

Рисунок 58. Ископаемые остатки деревьев на острове Аксель-Хейберг с постулируемым возрастом 40–50 млн. лет. Интересно, что многие пни находятся прямо на поверхности земли. Древесина до сих пор мягкая, может гореть и содержит целлюлозу (Jahren & Sternberg, 2002). В правом верхнем углу – сохранившаяся хвоя.

Итак, давайте еще раз подумаем – если древесина способна сохраняться в течение 50 млн. лет (хотя бы иногда), то почему тогда мы не находим древесину повсюду – под землей, в болотах или под водой? Ведь за 50 млн. лет на Земле должно было образоваться примерно 10¹⁷ тонн древесины (сто квадриллионов тонн). Особенно этот вопрос актуален для последних тысяч и десятков тысяч лет – почему же вся земля не начинена бесконечными складами древесины возрастом последние тысячи и десятки тысяч лет? Вместо этого на всю планету известно всего несколько тысяч находок древесных стволов, пней и корней возрастом десятки тысяч лет (и совсем мало с предполагаемым возрастом более ста тысяч лет).

8. Обнаруживаются ископаемые аминокислоты и другие сравнительно простые органические вещества, всё еще сохраняющиеся на месте распада мягких тканей в окаменевших останках огромного возраста.¹⁶²

Например, аминокислоты в окаменелой шкуре эдмонтозавра (Manning et al., 2009).¹⁶³ Или амиды, найденные в коже ископаемой ящерицы возрастом 50 млн. лет, вероятно, следы распада белка кератина (Edwards et al., 2011).

Обнаруживается и другая интересная органика. Например, весьма впечатляют превосходно сохранившиеся органические «чернила», которые были обнаружены сразу в двух найденных ископаемых чернильных железах, когда-то принадлежавших головоногим моллюскам с предполагаемым возрастом более 160 млн. лет (Glass et al., 2012). Проведенный анализ показал, что содержимое этих чернильных мешков состоит из гранул округлой формы, которые по форме и размеру похожи на такие же гранулы в чернильной железе современной каракатицы (Sepia officinalis). А сам органический пигмент этих чернил, в изобилии сохранившийся до сих пор… правильно (!) тоже оказался очень сходным с таким же пигментом современной каракатицы (Glass et al., 2012).

То есть, смотрим на чернильную железу какой-то 160-миллионолетней каракатицы (?)… и обнаруживаем современное устройство этого органа, с прекрасно сохранившимися органическими чернилами современного химического состава.

Можно упомянуть еще и красящие органические вещества (антрахиноны, фрингелиты), до сих пор придающие цвет окаменевшим остаткам морских лилий возрастом 350 миллионов лет (О́Malley, 2006).

В других исследованиях были обнаружены явные следы сохранившегося хитиново-белкового комплекса в ископаемых останках наземного скорпиона возрастом 310 млн. лет, и в ископаемых останках древнего морского ракоскорпиона возрастом 417 млн. лет (Cody et al., 2011).

Но и это еще не рекорд. Недавно были найдены останки животных с постулируемым возрастом 550 млн. лет (Moczydlowska et al., 2014). Это вообще одна из самых первых находок многоклеточных животных, относящаяся еще к пресловутому «кембрийскому взрыву». И вот, авторы находки пришли к выводу, что обнаруженные ими останки весьма близки к погонофорам – современным морским червям, живущим в специальных трубках.

Поразительно, но оказалось, что эта ископаемая находка еще частично не минерализована. То есть, она всё еще сохраняет какие-то остатки мягких тканей! Причем слои этой ткани являются еще и микроскопически тонкими. Получается, что эти микроскопически тонкие слои оставались не минерализованными на протяжении всех 550 миллионов лет вплоть до настоящего времени! Интересно, куда же подевалась физическая диффузия, которая за полмиллиарда лет просто обязана была полностью разрушить эти микроскопически тонкие слои.

У современных погонофор такие слои состоят из хитиново-белкового комплекса. И вот, авторы работы пришли к выводу, что биогеохимия сохранившегося органического материала в изученных остатках (выведенная из его свойств, композиции и микроструктуры) согласуется с хитином и белками, имеющимися у погонофор (Moczydlowska et al., 2014).

Я понимаю, что последняя фраза звучит несколько туманно. Но ничего не могу поделать, потому что сами авторы работы предпочли именно такие обтекаемые формулировки.¹⁶⁴

И этих авторов, наверное, можно понять. Потому что широкая научная общественность относится к фактам обнаружения органики в ископаемых останках возрастом десятки и сотни миллионов лет – крайне недоверчиво, предпочитая не принимать результаты таких исследований до тех пор, пока эти результаты не подтвердятся в других работах несколько раз подряд.

В уже отшумевшей «эпопее» по поводу мягких тканей в костях динозавров, многие специалисты тоже долго не верили в их существование. Например, доказывали, что это никакие не мягкие ткани, а просто бактериальные или минеральные образования. Предполагалось, что «сосуды и остеоциты» динозавров – это, на самом деле, просто биопленки современных микроорганизмов. А обнаруженные «кровяные клетки» – на самом деле, окисленные формы фрамбоидов пирита (Kaye et al., 2008).¹⁶⁵ Обнаруженные фрагменты коллагена предлагалось считать просто статистическими артефактами (Pevzner et al., 2008). Были опубликованы и другие критические отзывы (Buckley et al., 2008).

Результаты исследований Мэри Швейцер во многих научно-популярных источниках назывались «неоднозначными» в течение целого десятилетия с момента выхода первых статей на эту тему. До тех пор, пока в работе (Schweitzer et al., 2009) не была, наконец, поставлена жирная точка. После того как вышла эта работа, в которой о наличии мягких тканей в костях 65 миллионолетнего тираннозавра и 80 миллионолетнего гадрозавра заявили сразу 16 соавторов из 13 разных научных центров мира… только после этого наличие древней органики в костях динозавров из разряда «неоднозначных фактов» перешло, наконец, в разряд фактов общепризнанных.

Примерно такая же картина наблюдается в еще одной крайне интересной области – обнаружении фрагментов ДНК в ископаемых останках живых организмов многомиллионолетнего возраста. Специалистам хорошо известно, что ДНК – довольно неустойчивая молекула, которая принципиально не может сохраняться миллионы лет (см. выше). Следовательно, в тех ископаемых останках, возраст которых (как считается) насчитывает многие миллионы лет, фрагменты ДНК обнаружить нельзя. Просто потому, что этого не может быть.¹⁶⁶

Поэтому те научные публикации, авторы которых всё-таки обнаруживали фрагменты ДНК в ископаемых останках многомиллионолетнего возраста (несмотря на теоретическую невозможность подобной находки) – такие публикации вызывали (и продолжают вызывать) сильное недоверие со стороны других специалистов, нередко подвергаясь критике. Тем не менее, исследования об обнаружении «ископаемой» ДНК продолжают периодически появляться в научной печати (снова и снова).

9. Например, были найдены фрагменты ДНК (хлоропластов) в окаменевших остатках ископаемой магнолии возрастом 17–20 млн. лет (Gonenber et al., 1990). Фрагменты ДНК болотного кипариса возрастом 17–20 млн. лет (Soltis et al., 1992). Фрагменты ДНК персеи и (еще раз) магнолии тоже возрастом 17–20 млн. лет (Kim et al., 2004). Интересно, что здесь уже можно говорить о воспроизводимости результатов. Потому что фрагменты ДНК были найдены разными исследователями в разных ископаемых растениях одного и того же возраста (взятых из формации Clarсkia).

Помимо этого, были найдены фрагменты ДНК в листьях растений рода Hymenaea, погруженных в янтарь возрастом 35–40 млн. лет (Poinar et al., 1993).

В нескольких научных работах фрагменты ДНК были обнаружены в останках многомиллионолетних насекомых, захороненных в янтаре. В работах (Cano et al., 1992a; Cano et al., 1992б) говорится о нахождении неплохо сохранившихся фрагментов ДНК в пчеле из янтаря возрастом 25–40 млн. лет. В работе (DeSalle et al., 1992) говорится о выделении митохондриальной и ядерной ДНК из термита, погребенного в янтаре возрастом 25–30 млн. лет. Наконец, в работе (Cano et al., 1993) сообщается об обнаружении ДНК в останках жука долгоносика из ливанского янтаря возрастом вообще 120–135 миллионов лет!

Как я уже говорил, в научной печати такие статьи подвергаются критике. Например, в работе (Hebsgaard et al., 2005) авторы анализируют перечисленные выше публикации и в конечном счете заключают, что такие исследования интересны, но страдают от недостатка экспериментальной обоснованности и недостаточной проверки подлинности результатов. То есть, авторы работы (Hebsgaard et al., 2005) не хотят доверять этим результатам. И за это их вряд ли можно винить. Ведь в такое действительно очень трудно поверить. Потому что ДНК является настолько неустойчивым химическим соединением, что в теплом климате может исчезнуть всего за несколько тысяч лет (чисто химическим путем, без помощи микробов). Поэтому даже если мы предположим, что насекомому в янтаре не 20 миллионов лет, а на самом деле, примерно в тысячу раз меньше (20.000 лет), то и тогда сохранение ДНК такого возраста возможно только при очень удачном стечении обстоятельств, не позволивших этому ДНК разложиться на отдельные нуклеотиды.

10. Не менее удивительным фактом является обнаружение «ископаемой» ДНК бактерий c предполагаемым возрастом в десятки и даже сотни миллионов лет. Таких исследований (где была обнаружена ДНК ископаемых «палео-бактерий») уже имеется целый ряд. Но подобные исследования, как правило, забраковываются сразу «на корню». Потому что с одной стороны известно, что ДНК не может сохраняться миллионы лет. Отсюда (критиками) делается вывод, что обнаружили не ДНК ископаемых бактерий, а что-нибудь другое. С другой стороны, бактерии – это такой биологический таксон, который практически вездесущ, поэтому загрязнить образцы современными бактериями можно очень даже запросто при любой неосторожности. Поэтому раскритиковать подобные находки не составляет труда. Даже если исследователи, обнаружившие ДНК древних бактерий, при этом чуть ли не «мамой клянутся», что они работали предельно аккуратно, и никакими современными бактериями образцы не загрязняли.

Например, авторы работы (Vreeland et al., 2000) пишут прямо в резюме своей статьи (видимо, специально для самых скептически настроенных читателей), что они подошли к избавлению образцов от возможного загрязнения со всей возможной тщательностью, вследствие чего вероятность загрязнения стала менее одной миллиардной. И после этого, авторы выделили бактериальную ДНК из древних кристаллов соли¹⁶⁷ с предполагаемым возрастом 250 миллионов лет!¹⁶⁸

Интересно, что в качестве обоснования аргумента о современных загрязнениях, критики используют (в том числе) факт, что обнаруженное ДНК древних бактерий не отличается от ДНК современных бактерий (Лунный А.Н., 2009). Что и говорить, это очень занятный аргумент. Ведь он справедлив только в том случае, если действительно признавать (прошедшие) сотни миллионов лет. Если же находиться в рамках младоземельной концепции, то факт идентичности ДНК древних и современных бактерий уже не вызывает никаких вопросов. Потому что на изменения этого ДНК просто не было необходимого времени. Если же признавать все эти сотни миллионов лет в качестве реальных, тогда всё равно имеется целый ряд биологических видов животных, которые вообще не изменялись (морфологически) десятки и даже сотни миллионов лет. Так почему же тогда бактерии обязаны изменяться?

В общем, несмотря на критику «ДНК ископаемых бактерий», до сих пор находятся отдельные специалисты, которые продолжают гнуть свою линию – они упрямо публикуют новые научные статьи, в которых рапортуют о новых находках ископаемых бактерий.

Например, вот в этой, более поздней работе (Park et al., 2009) обсуждается ДНК найденных бактерий с предполагаемым возрастом 23, 121 и 419 (!) млн. лет. Причем на этот раз исследователи нашли именно таких бактерий, ДНК которых по определенным признакам еще не была известна современной науке. То есть, это именно такие бактерии, которые отличаются от ранее известных форм современных бактерий.

Поскольку точно известно, что ДНК не может сохраняться миллионы лет, то в отношении «ископаемых бактерий» иногда делается предположение, что эти бактерии как-то умудрились просидеть в живом (!) состоянии (там где их находят) все эти десятки и даже сотни миллионов лет. Например, авторы работы (Greenblatt et al., 2004) выделили живых (!) бактерий из куска янтаря возрастом 120 миллионов лет, и действительно, верят, что эти бактерии как-то прожили там всё это время (питаясь чем-то внутри этого куска янтаря).

На мой взгляд, такие гипотезы выглядят гораздо фантастичней, чем предположение об отсутствии тех самых сотен миллионов лет, которые (предполагаемо) отделяют современность от соленого водоема пермского периода (или от древесной смолы мелового периода). Но о вкусах, как говорится, не спорят.

Понятно, что ученые не «спят», а выдвигают те или иные предположения, в попытке объяснить, каким это образом органика могла сохраниться в течение времени, в тысячи раз превышающее предельные рассчитанные сроки её сохранения. Например, в отношении коллагена в костях динозавров было выдвинуто предположение, что стабилизирующим фактором здесь может выступать железо (Schweitzer et al., 2013). Предполагается, что ионы железа, взаимодействуя с белковыми цепочками, могли существенно замедлять их химический распад. В качестве источника значительных количеств железа могла выступать кровь самих динозавров (Schweitzer et al., 2013).¹⁶⁹

Понятно, что «железная» версия была выдвинута не на голом месте. А потому, что в ископаемой органике динозавров было найдено много железа. Интересно, что кристаллы железа были обнаружены не только в костях «динозавров Мэри Швейцер», но еще и между коллагеновых волокон бельгийского мозазавра. Там в некоторых местах волокна коллагена казались вообще замещенными кристаллами железа (Lindgren et al., 2011).

Но озвученный факт может быть не причиной, а просто следствием большого возраста данных костей. Например, если мы предположим, что костям этих динозавров около 25.000 лет (примерно такой возраст показал радиоуглеродный анализ кости мозазавра), или, допустим, 50.000 лет, или даже 100.000 лет... то это просто огромные промежутки времени, за которые вполне могли уже образоваться некоторые комплексы органических молекул с неорганическими. Вот они и образовались.

В настоящее время «железная версия» всё еще выглядит крайне слабой. Хотя впервые эта версия была высказана уже довольно давно. С тех пор уже можно было бы понагревать коллаген в присутствии железа¹⁷⁰ и посмотреть, что из этого получится – будет ли коллаген в присутствии железа разрушаться медленнее, или же, наоборот, быстрее. Потому что на самом деле, при высвобождении ионов железа в озвученных условиях, образуются химически активные радикалы, которые должны разрушать сложную органику (вплоть до низкомолекулярных соединений), а не сохранять её (Лунный А.Н., 2011). Поэтому понятно, что никаких строгих исследований на эту тему до сих пор не имеется.

В недавней работе (Schweitzer et al., 2013) была сделана нестрогая попытка исследовать справедливость «железной теории» – сосуды, принадлежавшие современному страусу, были помещены в концентрированный «кровяной» раствор, чтобы посмотреть, что с ними там будет происходить (Schweitzer et al., 2013). Не очень понятно, зачем это было сделано, так как в растворе белки вообще разрушаются гораздо быстрее, чем в сухом виде (за счет гидролиза химических связей).

Кроме того, мягкие ткани (аналогичные мягким тканям знаменитых «динозавров Швейцер») сегодня найдены еще и внутри рога трицератопса (Armitage & Anderson, 2013). Маловероятно, что клетки костной ткани внутри рога этого динозавра могли в свое время «купаться» в крови.

Наконец, как уже говорилось выше, впечатляющие цепочки гликопротеинов были обнаружены в раковинах ископаемых моллюсков 80-миллионолетнего возраста (см. выше). Понятно, что в этом случае о «железе из гемоглобина» вообще речи быть не может.¹⁷¹

Вообще, конечно, не исключено, что действительно существуют какие-то особенные условия, какие-нибудь комплексы с какими-нибудь неорганическими молекулами, которые сразу удлиняют срок жизни белка коллагена в тысячи раз. Возможно.

Но мы ведь уже имеем полностью аналогичные данные и по другим веществам. Например, сохранившаяся ДНК ископаемых бактерий, целлюлоза из древесных пней острова Аксель-Хейберг (которые почему-то так и не потрудились окаменеть за все предполагаемые 40–50 млн. лет своего посмертного существования)... То есть, мы уже имеем целый ряд фактов удивительной сохранности разных (классов) органических веществ на протяжении таких периодов времени, на которых они сохраняться не должны. Таким образом, например, предположение об образовании комплексов с железом именно белка коллагена является уже просто не универсальным.

Более того, проблема с «выживаемостью» на протяжении миллионов лет имеется не только у органики, но даже у неорганики из этих же (!) костей. Я уже говорил, что исходный (прижизненный) фосфат кальция (гидроксиапатит) в кости обсуждавшегося выше тираннозавра тоже не мог сохраняться миллионы лет – он должен был в значительной степени заместиться той породой, в которой он всё это время находился. Это, собственно, и есть процесс минерализации останков.

Но оказывается, исходный фосфат кальция в обсуждаемой (той самой сенсационной) кости тираннозавра еще не заместился. То есть, кость динозавра даже еще не потрудилась окаменеть (минерализовалась далеко не полностью).

Таким образом, получается, что в кости динозавра не только еще не распался коллаген (а также сохранились фрагменты целого ряда других белков, и даже, вроде бы, ДНК)... Не только до сих пор просматриваются сосуды и клетки – остеоциты и эритроциты... Но еще и неорганическая часть кости (гидроксиапатит) тоже еще не заместилась!

В этом случае становится непонятно, зачем обсуждать вопрос о возможности столь невероятно долгого сохранения конкретно белка коллагена... если там вообще вся кость в целом (разные её компоненты) – сохранилась столь же чудесным образом.

В отношении установленного факта еще не до конца прошедшей минерализации кости динозавра, в одной из научно-популярных заметок было написано (Наймарк, 2007):

«...тому веществу повезло «дожить до наших дней» благодаря присутствию в окружающей породе кальцита. В нейтральных условиях в присутствии кальцита апатит не растворяется. Такому объяснению найдется множество возражений – ну что же, пусть специалисты смелее публикуют свои собственные гипотезы».

То есть, получается, что исходный (прижизненный) фосфат кальция в данной кости дожил до наших дней, потому что оказался «в присутствии кальцита в нейтральных условиях»… а коллаген в этой же (!) кости дожил до наших дней потому, что (возможно) образовал какие-то гипотетические комплексы с железом... Или же всё это наблюдается просто потому, что кость данного динозавра имеет гораздо меньший возраст, чем ей теоретически назначено.

Интересно, что обсуждаемая кость тираннозавра – совсем не одна такая интересная. В своё время на Аляске была найдена целая коллекция костей динозавров (ребра, позвонки и кости конечностей), которые, во-первых, сохранились просто замечательно, а во-вторых, показывают лишь малую степень минерализации (Davies, 1987). Несмотря на то, что эта коллекция костей динозавров была, по-видимому, собрана прямо с поверхности земли (Davies, 1987).

Наконец, в уже озвученной выше недавней работе (Armitage & Anderson, 2013), мягкие ткани (похожие на костные клетки), найденные в надглазничном роге трицератопса, тоже не показывали никаких признаков минерализации.

И вот теперь если сюда еще добавить ДНК бактерий 400 млн. летнего возраста, сохранившиеся чернила головоногих моллюсков возрастом 160 млн. лет, и наконец, целлюлозу, выделенную из совсем не окаменевших древесных пеньков 40 млн. летнего возраста, то получается просто потрясающая по своей силе подборка «странных фактов». Эти факты весьма серьезным образом указывают на отсутствие «долгих миллионов лет».

Понятно, что такие факты не вписываются в концепцию непрерывного творения, растянувшегося на геологически долгое время.

В итоге мы, похоже, получаем критический конфликт фактов. Когда, с одной стороны, большой комплекс фактов серьезно свидетельствует, что «многие миллионы лет» в истории Земли, действительно, имели место. Но с другой стороны, ряд других фактов не менее серьезно свидетельствует в пользу того, что никаких «многих миллионов лет» вообще не было. И не могло быть, иначе бы никакой «ископаемой» органики не сохранилось. Лично я вообще не знаю, что делать с этим конфликтом фактов. Возможно, наши представления о прошлом Земли всё еще очень далеки от реального понимания этой области.

Помимо фактов удивительной сохранности органики в останках такого возраста, в которых никакая органика не могла бы сохраниться, имеются и другие факты, весьма удивительные в рамках представлений о длительных периодах непрерывного творения.

Например, уже упомянутые выше пресловутые «живые ископаемые». То есть, такие ныне живущие биологические таксоны, которые практически не изменились за десятки и даже сотни миллионов лет. Таких таксонов обнаружено уже очень много. Но особый интерес представляют биологические виды, которые вообще не изменялись.

Теория непрерывного творения «переваривает» подобные факты легче, чем дарвинизм, поскольку в рамках непрерывного творения, биологические таксоны изменяются не самостоятельно, а под действием некоей разумной силы. В рамках этого постулата можно предположить, что биологические виды создаются настолько «крепкими», что могут устойчиво существовать без всяких изменений очень долгое время.

Но всё-таки одно дело – никак не изменяться на протяжении каких-нибудь 10 млн. лет. И совсем другое дело, когда мы наблюдаем полное отсутствие каких-либо изменений у биологического вида на протяжении более 200 млн. лет. За такое время биологический вид, кажется, просто обязан был измениться хотя бы как-нибудь, в силу чисто случайных причин. Однако я уже рассказывал выше о знаменитом щитне летнем. Который морфологически никак не изменился за предполагаемые 230 млн. лет. Понятно, что при его образе жизни (биологии и экологии) сохраниться неизменным на протяжении последних 230 млн. лет было практически невозможно. С биологической точки зрения, подобное постоянство выглядит не менее чудесным, чем сохранение белков в костях динозавров с химической точки зрения.

Понятно, что когда мы видим в куске камня возрастом 200 миллионов лет… останки современных видов животных, то поневоле напрашивается мысль, а были ли вообще эти 200 млн. лет в реальности? И ведь таких примеров, когда биологические виды сохранялись чудесным образом без всяких изменений, не взирая ни на какое (предполагаемое) время и расстояние, установлено уже довольно много (см. выше).

И всё же пальму первенства в отношении таких примеров, пожалуй, следует отдать поразительному факту, озвученному В.А. Красиловым в его монографии (Красилов, 1986):

…Одна из таких систем – это мезозойская растительность Сибири, предмет специальных исследований автора. Она существовала без кардинальных изменений (в разнообразии, составе доминантов, поясной и синузиальной структуре) от середины триасового периода до середины мелового, около 100 млн. лет. В течение этого огромного промежутка времени основные виды оставались практически неизмененными или приобретали едва уловимые отличия. Даже с помощью электронного микроскопа трудно отличить, например, юрские Phoenicopsis (доминирующее древесное растение из вымершего порядка чекановскиевых) от раннемеловых. Мутации, дрейф, генов – все это, наверное, происходило, но не могло преодолеть мощного стабилизирующего действия экологической системы. Трудно представить себе, не впадая в мистику, как дело могло бы сдвинуться с мертвой точки, если бы не биосферные кризисы.

В этом примере флора и растительность огромного региона остаётся неизменной на протяжении 100 млн. лет. Не эволюционируют не только виды, но даже состав доминантов и пространственная структура растительности не демонстрируют никаких изменений. Возможно ли такое вообще, чтобы полностью замерли любые изменения в природе на целых 100 млн. лет?

Или же здесь всё гораздо проще? Может быть, никаких 100 млн. лет просто не было, а имели место гораздо более скромные промежутки времени?

В общем, сегодня уже вряд ли можно отрицать, что имеется целый комплекс чрезвычайно интересных фактов. Эти факты весьма серьезно свидетельствуют в пользу того, что вся история Земли, возможно, имеет намного меньшую продолжительность, чем сейчас принято думать. Понятно, что такие факты укладываются в концепцию длительного непрерывного творения не слишком хорошо.

Впрочем, конкретно для теории непрерывного творения, «сжатие» истории Земли не является критическим. Даже если сжать всю земную историю самым радикальным образом. Действительно, сегодня принято считать, что развитие жизни на Земле (от первых бактерий до людей) насчитывает около 4 млрд. лет. Из этих 4 млрд. лет, история всего фанерозоя (эры «явной» жизни) длилась примерно 550 млн. лет.

И вот если мы посчитаем, что всю принятую сегодня историю жизни необходимо сжать в 500 – 1000 раз, тогда в рамках концепции непрерывного творения… мы всё равно получим вполне стройную теоретическую картину. Действительно, если возраст жизни на Земле совсем не 4 млрд. лет, а например, всего 8 млн. лет (сжатие в 500 раз) или даже всего 4 млн. лет (сжатие в 1000 раз), то и в этом случае общая картина развития жизни в рамках теории непрерывного творения практически не изменится. Ведь если жизнь на Земле постепенно развивалась под действием какой-то разумной силы, если периодически создавались новые биологические таксоны (причем близкие таксоны, возможно, создавались друг из друга), то в принципе, неважно, сколько такое создание могло длиться – 4 миллиарда лет, или же 4 миллиона. Даже наоборот, 4 миллиона лет непрерывного творения смотрятся, наверное, логичней (с чисто человеческой точки зрения), чем 4 млрд. лет. Действительно, для разумного создания биологических таксонов, 4 миллиарда лет кажутся, наверное, несколько «затянутыми» во времени. А вот 4 миллиона лет – выглядят уже более адекватным сроком, необходимым для создания того разнообразия живых существ, которое осталось нам известно лишь по ископаемым останкам давно прошедших времен, и того потрясающего разнообразия биологических таксонов, которое мы наблюдаем сегодня.¹⁷²

Одновременно, совершенно естественное объяснение получают те самые факты, которые только что выглядели «крайне странными»:

1) Многочисленные находки «ископаемой органики».

Действительно, если останкам тех древнейших червей (близких к погонофорам, см. выше), на самом деле, не 550 млн. лет, а не более одного миллиона («сжатие» в 500 раз), или даже не более полумиллиона лет (сжатие в 1000 раз), тогда сохранение еще не минерализованных остатков их хитиново-белкового комлекса уже не выглядит чем-то «из ряда вон». А вполне укладывается в примерные сроки распада подобной органики. Аналогично, если фрагментам белковых молекул в костях динозавров не 80 млн. лет, а примерно 80 тысяч (или, допустим, 160 тысяч лет), тогда остатки белковых молекул в этих костях уже не вызывают столько эмоций. Так же как и до сих пор не минерализованные пни, стволы (и хвоя) ископаемых деревьев возрастом 50 тысяч лет (или даже 100 тысяч) совсем не вызывает такого изумления, как сохранение этого же пня на протяжении 50 миллионов лет.

2) Точно так же перестают удивлять и многочисленные «живые ископаемые», вплоть до «живых ископаемых» видов. Действительно, биологический вид, который вообще никак не изменялся на протяжении 230 млн. лет – кажется чем-то «из ряда вон». Однако этот же биологический вид, который не изменялся на протяжении 230 тысяч лет – уже не вызывает никаких особых эмоций. И даже если этому виду будет не 230 тысяч лет, а 460 тысяч («сжатие» в 500 раз), то и такая цифра остаётся вполне благоразумной.

Таким образом, именно такой сценарий, возможно, объясняет весь комплекс биологических фактов (известных на сегодня) самым лучшим образом – непрерывное творение жизни (какой-то разумной силой) за время, в 500–1000 раз меньшее, чем об этом принято думать сейчас.

Если же вспомнить про дарвиновскую теорию (естественной) эволюции, то понятно, что современный дарвинизм вообще не может допустить аналогичные цифры «сжатия» истории Земли. Потому что естественная эволюция тех разнообразнейших форм жизни, которые нам сегодня известны, просто не могла быть настолько стремительной. В отличие от разумного создания всего биологического разнообразия по механизму непрерывного творения.