Глава 26. Старец Варсонофий в Маньчжурии. Епископ Трифон (Туркестанов) в скиту Оптиной пустыни

В Летописи скита под 9 апреля 1904 года значится: «Сегодня отбыли из скита иеромонахи скитские отцы Адриан [Акильев]⁴⁰⁹ и Варсонофий [Плиханков], назначенные высшею церковною властию на место военных действий на Дальнем Востоке для духовного утешения и напутствования раненых воинов»⁴¹⁰.

В Московском Богоявленском монастыре, где остановился отец Варсонофий, епископ Трифон, который знал его и беседовал с ним во время приездов в Оптину, благословил его в дальний путь иконой великомученика и целителя Пантелеимона. В Синодальной конторе калужские иеромонахи (их было всего пятеро из разных обителей) получили деньги на проезд и каждому вручен был ящик с церковной утварью, облачениями и прочим: походная церковь.

Из Харбина отец Варсонофий писал владыке Вениамину, епископу Калужскому: «В пути нигде не останавливались, следуя таким образом безостановочно с 13 апреля по 2 мая – 19 суток. Только пришлось переждать несколько часов при переправе чрез озеро Байкал – на пароходах... Почти одновременно следовал с нами воинский поезд с сибирскими казаками. Нам сказали, что за ними следуют оренбургские и уральские казаки в числе восьми полков и двух конно-артиллерийских батарей (две дивизии). Донесся слух о первом нашем сражении на реке Ялу. 28 апреля прибыли в Маньчжурию. На границе станция, и называется также Маньчжурия. Здесь также встретили задержку, совершалась пересадка. В первый раз мы увидели китайцев. Это все – рабочие. С русскими китайцы живут мирно, и русские им нравятся. От станции Маньчжурия дорога, на всем протяжении ее до города Харбина, 85 верст, уже охраняется войсками, – разъезжают конные солдаты и казаки. Незадолго до нас изловили японцев, которые хотели взорвать туннель железной дороги у Хингана, во время хода поезда в 40 вагонов с войсками. Бог спас – взрыв последовал после прохождения поезда. Всех их судили военным судом и повесили в Ляояне. На станции Маньчжурия обрадовала нас весточка об удачном нападении на японцев генерала Ренненкампфа с двумя полками казаков, причем японцы понесли страшные потери. <...> Утешил нас вид русских церквей на станциях сибирской железной дороги. Кругом пустыня. Но вот – церковь и вокруг нее группируется несколько, десятка два-три, домиков. Это Русь Святая в маленьком виде. И светло и отрадно становится на душе. В Харбине с вокзала мы все проехали в здание Красного Креста, где нас приютили и оказали радушный прием. <...> Русский Харбин расширяется, и его можно сравнить с любым небольшим уездным городом. Есть в нем три церкви деревянные, служба совершается ежедневно»⁴¹¹.

Госпиталь находился в городе Муллин. Отца Варсонофия туда и направили. «Я попал прямо словно в рай, – вспоминал он. – Одна природа чего стоит: синие горы, леса, степи с миллионами цветов. Между мною и окружающими установились простые дружественные отношения. Главный врач оказался хохол, и все другие были истинно русские люди и верующие, в том числе, конечно, и сестры милосердия...»⁴¹². Отец Варсонофий определен был на службу в госпиталь, который был отделением Тамбовской общины Красного Креста, основанной во имя Тамбовского святителя епископа Питирима, нетленные мощи которого покоились в Тамбовском кафедральном соборе⁴¹³.

«Госпиталь полон больными и ранеными, которых привозят с поля сражения из-под Ляояна, – пишет отец Варсонофий, – Одни выписываются и отправляются в армию, а вместо убывших прибывают новые. Всех ныне в госпитале до 250 человек, и ожидается еще 100. Наличный медицинский персонал невелик: 5 врачей, 15 сестер милосердия и 20 санитаров. Для всех хватает дела, особенно сестрам достается – и ночью и днем идет неустанная работа. Уход хороший. Приходится исповедовать и приобщать Святых Таин болящих и утешать их духовно, как Господь вразумит.

Только теперь, когда я встретился лицом к лицу с русскими ранеными воинами, офицерами и солдатами, я убедился, какая бездна христианской любви и самоотвержения заключается в сердце русского человека, и нигде, может быть, не проявляются они в такой изумляющей силе и величии, как на поле брани. Только в тяжкие годины войн познается воочию, что вера Христова есть дыхание и жизнь русского народа, что с утратою и оскудением этой веры в сердце народа неминуемо прекратится и жизнь его. Каждый народ ставит те или иные задачи, которые и составляют сущность, содержание его жизни, но у русского народа одна задача, которая коренится в глубине его души. Это – вечное спасение его души, наследие вечной жизни, Царства Небесного.

Сердечно поздравляю вас с рождением Государя-наследника. Вчера отслужил торжественный молебен при стечении народа и власти.

На станции Муллин церкви нет. Мне отвели, по просьбе моей, временное помещение в пустой казарме, и я устроил там молитвенный дом на средства, собранные по подписке. Устроен недавно иконостас, и я испрашиваю у преосвященного Иннокентия, который живет в Пекине, разрешение служить литургию на выданном мне Московской Синодальной конторой освященном антиминсе...

Большую часть времени провожу в госпитале Красного Креста и иногда устаю не от трудов, а от жаров, которые в Маньчжурии очень велики. Муллин расположен по железной дороге, на речке с прекрасной водой и в живописной местности: кругом горы, покрытые лесом и кустарником, в которых водятся медведи, тигры и даже львы, как меня лично уверяли китайцы. Есть множество пород всяких птиц, особенно красивы фазаны ярко-красного золотистого цвета... До сих пор Муллин был в опасности от нападения хунхузов, которые по ночам нападали на ближайшие станции. Теперь они, говорят, все отправились помогать японцам к Ляояну... <...>

Один я здесь одинешенек, ни посоветоваться, ни побеседовать на пользу моей окаянной души... Жизнь моя, в общем ее ходе, такова: встаю в 2 часа утра и совершаю утренние молитвы, 1-й час и полунощницу. Затем ложусь и встаю в 6 часов утра, совершаю 3-й и 6-й часы и изобразительные. Пью чай с хлебом. Затем занятия домашние и в госпитале, обед в Красном Кресте... Отдыхаю час, затем опять в госпиталь. Вечером, в 10 часов, читаю вечерние молитвы и 9-й час и ложусь спать. Часы заменяю молитвой Иисусовой. Пятисотницу почти оставил, хотя не теряю надежды с помощью Божией опять начать и проходить как должно. Вообще, во многом поотстал от Оптины порядков. Многие из моих собратий, подобно ласточкам, соколам и даже орлам, высоко парят и реют в поднебесье, а я и с земли не могу подняться, отягченный сном уныния, но не теряю веры, что, может быть, Господь возвратит меня в скит, и я затворюсь в моей безмолвной келии, помышляя о спасении лишь собственной грешной окаянной души. Но когда это время настанет – ведомо Единому Богу...

Рад я еще и тому, что отряд наш и госпиталь прибыли из местности, освященной стопами преподобного Серафима Саровского, которого я всегда поминаю во всех отпустах: да и батюшка отец Амвросий был тамбовец»⁴¹⁴.

Позднее в скиту, в одной из бесед с духовными чадами, отец Варсонофий рассказал: «Ежедневно привозили множество раненых, и я, как Господь помогал, утешал, а умирающих соединял со Христом причащением Святых Таин. Часто случалось: подойдешь к какому-нибудь больному – у кого живот пробит, и вырваны куски кишок, у кого рука или нога раздроблены, – подойдешь к нему, а он страдает не столько от боли, сколько от воспоминаний о родной семье. У него и жена, и маленькие ребятки, которые ждут возвращения своего тяти, а тятя лежит в госпитале с неисцельной раной. Надо иметь каменное сердце, чтобы пройти мимо такого страдальца»⁴¹⁵.

В августе 1905 года война кончилась. «Государь сделал все от него зависящее для доведения войны до непостыдного конца, – писал историк С.С. Ольденбург. – Внутренние смуты в сильной степени парализовали русскую мощь. Отказаться вообще от ведения переговоров было невозможно и по международным, и по внутренним условиям. Начав переговоры, нельзя было отказать в уступке Порт-Артура или Кореи, которую Россия соглашалась уступить и до войны. Президент Рузвельт, император Вильгельм, русский уполномоченный Витте – все требовали дальнейших уступок, и только Государь своей твердостью предотвратил худшие условия мира. Россия войну не выиграла, но не все было потеряно: Япония ощутила мощь России в тот самый момент, когда она уже готовилась пожать плоды своих успехов. Россия осталась великой азиатской державой, чего бы не было, если бы она, для избежания войны, малодушно отступила в 1903 году перед японскими домогательствами. Принесенные жертвы не были напрасными. Еще долгие годы Япония – обессиленная борьбой в гораздо большей степени, нежели Россия, – не могла возобновить свое поступательное движение в Азии: для этого понадобились революция в Китае, мировая война и русская революция»⁴¹⁶.

На обратном пути в Россию отец Варсонофий несколько раз подвергался смертельной опасности, но Бог спас. В день памяти старца Амвросия (10 октября) он уже был в Саровской пустыни, которой не мог миновать. Потом через Арзамас и Нижний Новгород приехал в Москву. Остановился в Богоявленском монастыре у владыки-настоятеля епископа Трифона. Сдал в Синодальную контору свою походную церковь. Из Москвы уехал не сразу: хотелось побывать у святынь, помолиться... Владыка Трифон без сомнения рассказал отцу Варсонофию о том, что творилось в Москве в этом весьма беспокойном для России 1905 году. Вот что позднее говорил владыка: «Вспоминаются мне ужасы 1905 года и этот молебен на Красной площади в день святителя Николая... Вспоминается мне, как в эти страшные дни Москва казалась как бы осиротелою, когда гремели всюду выстрелы и когда на каждом шагу грозила смерть»⁴¹⁷.

4 февраля террорист Каляев бросил бомбу в карету Великого князя Сергея Александровича, супруга Великой княгини Елисаветы Феодоровны. Белый свет померк от кровожадности приверженцев «свободы»...

В конце октября 1905 года отец Варсонофий посетил Вознесенский женский монастырь в Кремле и виделся там с отцом Иоанном Кронштадтским.

Иеромонах Адриан, также бывший на Дальнем Востоке, вернулся в Оптину пустынь 6 октября (как и отмечено в скитской Летописи). Отец Варсонофий возвратился в скит и водворился в своей келии 1 ноября. 8-го, на скитской праздник Собора святого Архистратига Михаила, отец Варсонофий сослужил архимандриту Агапиту на литургии, совершавшейся в Иоанно-Предтеченском храме. «Отец Варсонофий, – отметил летописец, – имел на себе наперсный крест от Святейшего Синода выдаваемый, пожалованный ему 6 мая 1904 года». 9 января 1906 года в Летописи записано: «Читан в трапезе указ из Консистории о назначении братским духовником Оптиной пустыни скитского иеромонаха отца Варсонофия вместо увольняемого от духовничества по болезненному состоянию отца скитоначальника Иосифа»⁴¹⁸. Старец Иосиф еще изредка служил и принимал народ, но все чаще недуг одолевал его, он испытывал головокружения; слабость порой не давала ему даже встать с постели. Но и тогда он принимал своих духовных чад, не оставляя их без окормления. Тут были и скитские братия, и сестры из Шамординской и других обителей. Весь облик отца Иосифа от страданий тела как бы истончился, высветлился, приобретя поистине ангельские черты. Случалось, даже видели неземной свет вокруг его головы.

С октября 1905 до начала июня 1906 года отец Иосиф не выходил из келии. Поэтому обязанности скитоначальника были возложены на отца Варсонофия. В Летописи отмечено, что 4 и 24 июня старец Иосиф приходил в храм и хотя не служил, но слушал богослужение и причащался Святых Христовых Таин.

В 1906 году дважды приезжал в Оптину пустынь и жил в скиту в Кологривовском корпусе епископ Трифон (Туркестанов). Старец Варсонофий позднее вспоминал (как вспоминал об этом и сам владыка Трифон), что ему довелось много беседовать тогда с владыкой, – как сказал владыка Трифон, с обоюдной пользой. Позднее владыка Трифон говорил: «Прошли годы войны и последовавших за нею событий 1905–1906 годов. Измученный тем, что пришлось пережить за это время, я уехал в Оптинский скит на отдых – и здесь снова встретился с тобой. Сколько чудных вечеров провели мы в беседах! Какие ценные наставления ты мне делал, какие возвышенные речи вел!»⁴¹⁹.

В первый свой приезд в скит в этом году владыка прожил здесь время с 27 января по 2 февраля. Он посещал скитоначальника отца Иосифа. Иногда служил, а были случаи, когда он стоял и слушал богослужение. Трапезовал всегда вместе с братией в трапезной, где пища подавалась в деревянных чашках. Ездил в Шамординскую обитель, где совершил литургию в праздник Трех вселенских святителей. 31 января: «В 3-м часу дня владыка прошел к скитоначальнику отцу Иосифу для исповеди, а затем посетил скитского иеромонаха отца Варсонофия»⁴²⁰.

1 февраля был день Ангела владыки. «Литургию в скитском храме, – пишет летописец, – начавшуюся около 6 часов, преосвященный совершал с отцами архимандритами Ксенофонтом и Агапитом и двумя скитскими иеромонахами, при своем протодиаконе и иеродиаконах монастырском и скитском. Замечено, что владыка служил с особым чувством умиления. По окончании литургии был отслужен молебен святому мученику Трифону, закончившийся провозглашением многолетия владыке. Затем преосвященный преподнес святую икону небесного покровителя своего, мученика Трифона, отцу настоятелю архимандриту Ксенофонту, при чем сказал краткое слово. Разоблачившись и выйдя на амвон в мантии, владыка обратился к предстоящим с прочувствованной речью, которую говорил со слезами и которою вызвал в слушателях чувство умиления и слезы. Содержание речи было о духовном монашеском делании, то есть об очищении внутреннего человека от страстей и греховных помыслов. Затем владыка кушал в трапезе чай вместе с скитской и присутствовавшей за богослужением монастырской братией. Трапезовал владыка также вместе с скитской братией...»⁴²¹.

19 сентября владыка Трифон приехал в скит на более долгий срок и жил в том же Кологривовском корпусе до 7 декабря. 19 сентября в Летописи скита записано: «Сегодня утром прибыл в Оптину пустынь преосвященный Трифон, епископ Дмитровский, викарий Московский. В 6 часов вечера владыка посетил скит, был в храме, заходил в келию скитоначальника отца Варсонофия и затем возвратился в монастырь. Преосвященного сопровождает его брат, князь Туркестанов». 20-го: «Преосвященный Трифон трапезовал в скиту вместе с братией». 23-го: «Сегодня владыка Трифон прибыл в скит и поместился в том же корпусе (Кологривовском), в котором останавливался в пребывание свое в скиту в январе сего года». 2 октября: «Преосвященным епископом Трифоном посажены в скитском саду несколько молодых яблонь, причем владыка сам приносил воду для поливки новосаждений». 10-го: «Сегодня Оптина пустынь и скит торжественными служениями чтили память приснопамятных старцев своих: иеросхимонаха Амвросия, со дня кончины которого ныне истекло 15 лет, и иеросхимонаха Льва, скончавшегося 60 лет назад – 11 октября 1841 года. Раннюю литургию в скиту служил пребывающий в нем архимандрит Кирилл с иеромонахами отцами Варсонофием и Нектарием. По окончании литургии им же была отслужена панихида по старце отце Амвросии. Позднюю литургию в Казанском соборе монастыря, начавшуюся в 8Ѕ часов, совершал преосвященный Трифон, епископ Дмитровский, в сослужении Оптинского настоятеля отца архимандрита Ксенофонта, прибывшего из Калуги архимандрита Нила и нескольких иеромонахов. После литургии, по выходе служащих на середину храма для служения панихиды, преосвященный с амвона произнес слово, в котором, приглашая предстоящих к молитве за старца отца Амвросия, указал на черты жизни его, которыми он, созидая собственное спасение, назидал ближнего, а именно: терпение, смирение и венец всех добродетелей – любовь. Панихида по старце была закончена на его могиле»⁴²².

В дальнейших записях говорится о том, как владыка Трифон служил, как постригал братий, как трапезовал за общим столом и участвовал в несении панагии, как произносил проповеди... 21 октября, в день восшествия на престол Государя Императора Николая Александровича, владыка служил позднюю литургию в Казанском соборе и перед началом молебна «произнес прочувствованное слово, в котором, приглашая предстоящих помолиться за благочестивейшего Государя, указал на прекрасные черты его: веру, любовь к Святой Церкви, расположение к людям, ведущим духовный образ жизни. Коснувшись затем волнений, переживаемых Россией в последнее время, от которых наиболее страдает сердце царево, преосвященный в несении такого страдания уподобил Государя многострадальному Иову, в день памяти которого, 6 мая, он и родился»⁴²³.

8 ноября: «Скитской праздник Собора святого Архистратига Михаила. Накануне бдение служил отец иеромонах Варсонофий. На литию и благословение хлебов выходил пребывающий в скиту архимандрит Кирилл с отцами иеромонахами Варсонофием и Даниилом, на величание же преосвященный епископ Трифон с отцами архимандритом Кириллом и иеромонахами Варсонофием, Даниилом и Пиором. По прочтении Евангелия преосвященный помазывал освященным елеем прикладывавшихся к иконе праздника сослужащих и братию». 16 ноября: «Преосвященный присутствовал на вечерних скитских правилах. По обычном прощании братии, которую владыка благословлял, он обратился к присутствовавшим с словом воспоминания о незабвенном старце отце Амвросии, причем передал слышанный им от ректора Калужской семинарии [архимандрита Никодима] рассказ о явлении отцу ректору старца Амвросия в тяжелые минуты душевной туги, настолько сильной, что отец ректор доходил до отчаяния. Однажды весенним утром он, испытав с вечера бессонницу и заснув одетым, проснулся рано, подошел к окну, взглянул в него и, вновь сев на постель, услышал, что к его двери кто-то подходит, шаркая туфлями. Дверь отворилась, и вошел отец Амвросий. Взяв висевший на стене деревянный – постригальный – крест, старец начал осенять келию на все четыре стороны, затем несколько раз осенил им дверь и, подойдя к отцу ректору, сказал ему с ласкою: “Не бойся, они больше не придут; мужайся, я молюсь за тебя”. После того старец вышел в дверь. Отец ректор устремился за ним в коридор, но там никого не оказалось. Вернувшись в комнату, ректор стал на молитву. С тех пор тяжкая туга душевная покинула его... На вопрос сопровождавшего преосвященного Трифона архимандрита, как думает отец ректор, было ли рассказанное им сном или видением наяву, отец ректор ответил [как передал преосвященный], что все это он видел наяву. Окончив рассказ, владыка предложил братии пропеть старцу вечную память, что с охотою и было исполнено»⁴²⁴.

Епископ Трифон чувствовал себя в скиту как в родном доме. Часто служа, он всегда пользовался случаем сказать слово. Проникновенные, теплые проповеди произнес он, как отмечено в Летописи, 18 ноября (о Святом Причастии), 21-го (о ходатайстве Богоматери за людей пред Ее Божественным Сыном). 1 декабря в память святого Филарета Милостивого была торжественная служба, – литургию и панихиду служил владыка Трифон. Панихиду – по двум владыкам Филаретам: Московскому много способствовавшему скитскому книгоизданию, и Киевскому, основателю скита при Оптиной пустыни. В эти дни в скит доставлены были экземпляры нового оптинского издания «Собрание писем иеросхимонаха Амвросия к мирским особам». Был поднесен экземпляр и владыке Трифону.

В день своего отъезда, 7 декабря 1906 года, владыка служил раннюю литургию и панихиду в сослужении отца Варсонофия и еще трех иеромонахов. Затем владыка отслужил панихиду вместе с архимандритом Ксенофонтом после литургии в монастыре. «Выйдя на амвон, – записал летописец, – владыка обратился к братии с словом, в котором благодарил за сердечное к нему отношение и, именуя оптинских монахов богатыми возможностью постоянно участвовать в богослужении, постоянно пользоваться старческим руководством и пребывать в безмолвии, себя же нищим, как лишенным сего и по множеству дел, на епископе лежащих, и молвы, его всегда окружающей, просил братию смиренным земным поклоном вспоминать его молитвенно. Владыка благословил отца настоятеля иконою Богоматери, начальствующего в скиту отца Варсонофия – крестом, в Иерусалиме сооруженным, братию – малыми образками. Вечером сего числа, простившись с скитской братией, преосвященный отбыл из Оптиной пустыни». В конце этой записи летописец прибавляет: «За время пребывания в скиту преосвященный, кроме присутствия на Божественных службах, неоднократно приходил на скитские правила в соборную келию, где иногда читал положенные на правилах Евангелия, акафисты, каноны; нередко разделял трапезу с братиею, относился к скитянам с таким вниманием и отличался таким смирением, что вызывал сим удивление и возбуждал к себе глубокое уважение в братии»⁴²⁵.