Преподобный Феофил Киевский (1788–1852)

Преподобный Феофил (в миру Фома Горенковский) в 1812 году поступил послушником в Киево-Братский монастырь, нес послушания в хлебне, кухне, палатной и на колокольне. В 1821 году он был пострижен в монашество с именем Феодорит, затем рукоположен в иеродиакона, посвящен в иеромонаха и назначен экономом.

Отказавшись от должности эконома, он принял подвиг юродства, а 9 декабря 1834 года был пострижен в схиму с именем Феофил.

Весь Киев знал этого великого подвижника, прозорливца и чудотворца, но старец не любил, чтоб на него обращали внимание, и если кто подходил к нему за благословением, он благословлял спешно и на ходу. Заметив, что его ждут богомольцы, он делал большой крюк, чтоб обойти их.

– Чего вам нужно от меня, смердящего? – говорил он. – Обращайтесь с чистой верой к Пречистой Божией Матери и святым угодникам Печерским. Они вам все дадут, что нужно. А у меня ничего нет. Подите!..

Тем, кто гордился своим образованием, старец говорил: «Я невежа, простец несведущий и неученый; в состязание с вами входить не могу, а пустословить не хочу; чего доброго, вы, нынешние мудрецы, пожалуй, и меня собьете с пути».

Но когда к нему приходил простой человек, жаждавший полезного слова, отец Феофил принимал его охотно. Он говорил иносказательно, и эти немногие слова показывали все душевное состояние человека. Часто он давал какую-нибудь вещь, незначительную, но содержавшую намек на предстоявшую человеку участь.

Обычно старец носил ветхую одежду, исшитую белыми нитками; грудь была почти всегда полуоткрыта, на ногах изорванные туфли, а то иногда на одной – сапог, а на другой – валенок. Голова была иногда повязана грязным полотенцем.

Но когда преподобный Феофил приступал к своим келейным молитвам, он преображался: надевал мантию, а перед чтением Евангелия и акафистов надевал епитрахиль и фелонь и зажигал три лампады.

Опоясанный железным поясом с иконой Богоявления, который он никогда не снимал, он клал множество поклонов, а для отдыха прислонялся к стене или ложился на узкую скамью.

Постоянно занятый внутренней своей жизнью, он не заботился о порядке в келье: «Пусть все вокруг меня напоминает мне о беспорядке в моей душе».

Кроме стола, аналойчика и скамейки, в келье ничего не было. В комнате бывало так холодно, что замерзала вода. Но старец, надев тулуп и валенки, становился на молитву и, весь охваченный ею, уже ничего больше не замечал.

Денег Феофил не брал, а если, после долгих уговоров, соглашался взять, то тут же раздавал их бедным.

Чтоб не оставаться праздным, он сучил шерсть, вязал чулки и ткал холст, который давал иконописцам для их работы. Трудясь, он читал наизусть Псалтирь и разные молитвы.

Получая пищу из братской трапезы, он перемешивал все вместе – сладкое с горьким и, когда ему говорили, как это он может делать, он отвечал: «Ведь и в жизни сладкое перемешано с горьким». Но часто старец вовсе не касался пищи, оставляя ее всю для бедных и странников. Вообще пост он соблюдал чрезмерный.

В конце 1844 года, крайне ослабев силами, подвижник стал проситься перевести его к Больничной церкви Киево-Печерской лавры. Но вместо того он определен в Голосеевскую пустынь, в окрестностях Киева. Слухи о его высокой жизни распространялись по Киеву, многие хотели видеть старца, и тогда он, для избежания мирской славы, усилил свое юродство. За это старец был удален на так называемую Новую пасеку, а затем в Китаевскую пустынь, окруженную высокими, поросшими густым лесом горами. Старец уходил в глубь леса и целыми днями погружался в молитву. Еще долго показывали тот пень, на котором он иногда целыми сутками молился о прощении всего мира, не ведущего, что он творит, и скорбел о растлении века.

Преставился преподобный старец в 3 часа дня 28 октября 1852 года.

Мощи преподобного Феофила пребывают в Китаевской пустыни, в монастырском храме в честь Двенадцати апостолов.

◊ Молиться надо за врагов. Они большей частью сами не ведят, что творят. Да они даже и благодетели наши: нападками своими они укрепляют в нас добродетели, смиряют на земле дух наш, а на небе сплетают нам райские венцы. Род человеческий приходит в изнеможение, подвижники ослабевают в силах, и тем только и спасаются, что их гонят и причиняют им скорби.

◊ Нечасто делился старец своими думами, и лишь в глубоком сознании о необходимости того. «Смотри, – сказал он одному из близких к себе, – не сей пшеницы между тернием, а сей на тучной земле; да и тут еще хорошо разглядывай, нет ли лебеды, чтоб не выросло плевелов, заглушая ростки пшеницы».

◊ «Любите, – повторял он, – любите друг друга любовью святой и не держите гнева друг на друга. Не прельщайтесь ничем. Не прилагайте сердца ни к чему земному. Все это оставим здесь. Только одни добрые дела пойдут с нами на тот свет. Чаще надо молиться и оплакивать свои грехи, да не свои только, но и своего ближнего».