Схиигумен Феодор
Схиигумен Феодор (в миру Феодул Нестерович Пошехов) родился 1 апреля 1863 года в благочестивой крестьянской семье в деревне Городище Мологского уезда, Ярославской губернии. «Семейка наша была в 20 человек, – рассказывал отец Феодор, – и все вмести жили. Ни ссор, ни дрязг у нас не бывало. Вот так вел нас отец. Богомольный он был. За всю жизнь свою не пропустил ни одной ранней обедне. А церковь от нас в 4 верстах была». С ранней юности он не только занимался крестьянским трудом (вел молочное хозяйство), но и читал Библию. С 16–22 лет духовно окормлялся у одной подвижницы благочестия, молитвами которой он был исцелен в детстве. Он ухаживал за старицей, парализованной на протяжении 40 лет до ее кончины. Она же направила Феодула на Валаам, куда он прибыл 6 февраля 1892 г., 28 марта 1894 года он был зачислен в монастырское братство, а 6 марта 1899 года пострижен в монашество с наречением имени Феодорит. 26 марта 1900 года отец Феодорит был рукоположен в иеродиаконы, 17 марта 1901 года – в иеромонахи.
Первые годы монастырской жизни отец Феодорит трудился на общих послушаниях, год был поваром на Тихвинском острове, где работало до 100 человек. Затем был командирован на Валаамское подворье в Петербурге. Более пяти лет состоял управляющим домом и подворьем на Васильевском острове и казначеем строительной комиссии по постройке каменного дома. 18 декабря 1906 года был награжден набедренником, 3 ноября 1908 года утвержден в должности благочинного, включен в число соборной братии. 9 июля 1910 года удостоен золотого наперсного креста. Однако, несмотря на хлопотную обязанность монастырского благочинного, отец Феодорит уже и в то время начал помышлять о пустынном жительстве, для чего с помощью благодетелей выстроил себе на Порфирьевском островке, принадлежавшем монастырю, небольшой деревянный домик, куда часто уединялся для молитвы.
20 января 1914 года его определили настоятелем Александро-Невского Хренникого монастыря Борисоглебского уезда Тамбовской епархии с возведением в сан игумена. Любитель пустынного уединения, отец Феодорит без радости принял это назначение и настолько тяготился настоятельством, что уже 9 декабря того же года по прошению был уволен от должности. 15 апреля 1915 года отца Феодорита вновь приняли в число Валаамской братии, и он сразу же водворился в любимой пустыньке, где безвыходно подвизался последние годы. 01 мая 1921 года удостоен архипастырского благословения с грамотой. 6/19 декабря 1922 года принял пострижение в великую схиму, к чему давно стремился.
Прибывая в своей пустыньке, отец Феодор никогда не был праздным: кроме келейной молитвы, чтения слова Божия, в воскресные и праздничные дни всегда совершал Литургию в церкви Коневского скита, с особенной любовью поминая многих почивших, записанных в его личном синодике. Ввиду островного положения пустыньки отца Феодора путь к Коневскому скиту не всегда был безопасен: осенью и весною ему не раз угрожала опасности гибели в воде, но он всегда неустрашимо исполнял свой долг. В великие праздники он приходил в монастырь и здесь участвовал в соборном служении.
Кроме некоторых духовных чад из монастырской братии, летом отца Феодора почти ежедневно посещали его почитатели из мирян. Старец проявлял великую любовь и милосердие ко всем, без различия посетителям, с присущей ему простотой преподавал духовные наставления, каждого старался утешить, обласкать, воодушевить. Любил при этом угощать или чаем, или плодами своего сада и огорода. Питался он исключительно от труда своих рук: возделывал овощные грядки в огороде, выращивал яблони разных сортов и ягодные кусты. Землю для сада и огорода ему приходилось носить на себе, так как почвенный слой Порфирьевского острова очень тонок и скуден.
М. А. Янсен так описывал свое посещение старца: «вот и Порфирьевский остров. Перед ним скрытая водой каменная луда. Надо обходить ее, искать дорогу. Вот широкий привольный заливчик с вытащенной в ракитник лодкой. Залитая солнцем полянка, а за ней, взлобочке, часовня преподобного Серафима Саровского. Будто сам угодник стоит здесь и молится над тихим местом, над гладью воды, у стены сомкнувшегося леса. Дорожка поднимается полого, и видны тщательно возделанные гряды, кусты смородины. Молодые дубки стоят полукругом поодаль и точно любуются на дорогую часовенку. Сам отец Феодор сажал их заботливо, любовно подвязывал им, молодым еще, подпоры […] Ласково гладят по голове ветви яблонь. И, склоняясь, подходим к домику. На завалинке отец Феодор в сиянии седин, волнистых кудрей и пушистой отеческой бороды.
Сидим. Глубоко внизу поблескивать живым мерцающим светом Ладога. […]. Пьем чай и ведем простую беседу о простом и совсем попросту. Чай пьем с душистым вареньем, только что сваренным, еще теплым, едим белый хлеб, тоже только испеченный, совсем уж удивительный, ароматный, как просфорный.
Поговорить бы…
И первый же вопрос его, начинающий беседу, казалось бы, такой простой, почти естественный, касается прямо, твердо и прозорливо самый сложной, самой запутанной проблемы жизни. И то, что стало за долгие годы привычным по неотвязности, по устоявшемуся компромиссу, что перестало и тревожить, как хроническая болезнь, вдруг предстало обнаженным, судорожно стянутым узлом, требующим немедленно разрешения. Благословляющая рука легко опускается на крепко стянутые, сложно переплетенные нити и проясняется, затуманенная, просветляется, потемневшая. Дальние, ох, дальние мы от этой ясной простоты и просветления всех сторон жизни, вознесения ее в свет Христов, в молитву Иисусову.
Прежде всего надо основание положить каменное, а потом и понемногу и созидать. Веру нужно иметь живую, предать себя Господу, как железо кузнецу. Стараться все заповеди Господни исполнять по слову пророка Давида: «ко всем Заповедям Твоим направляхся, всяк путь неправды возненавидех» (Пс. 118:128). И ничего-то от Господа желать не надо. Молиться надо в простоте сердца. Считай себя хуже худой земли. А скорби – это щетки духовные, которые очищают душевную нечистоту. Если мы по своей слабости не можем еще радоваться скорбям, то все-таки с благодарением должны переносить их….
Под высоким солнцем, под ясным небом остров приветливый, под яблоньками взращенными, выхоженными, плодоносными, старец схиигумен, опытом умудренный, молитвою просветленный, ласково привечает, обогревает озябшую душу. Улыбается душа, будто жмурится от обилия света и тепла.
«Помолимся… Достойно есть…», – поет высоким, приятным, совсем юношеским тенором. Видно, так и не преломился голос, не перешел в темные и томные низкие тоны. «… Блажите тя…. Пренепорочную…», – разносится чистый, ублажающий голос, как благословение над молчаливыми соснами и над гладким заливом, и ширится дальше, к другим островам. Вот на ближнем острове двое людей поднялись с камней, встали и затихли в благоговейном безмолвии, внимая четко звучащему знаменному напеву.
Показывает хозяйство свое: фруктовый сад, большой огород. Землю зимами на себе возил, с соседних островов. Ломом откалывал, мерзлыми комьями сваливал. Двадцать лет назад. А теперь вот как все поднялось, питается, плодоносит. Воды тоже по полтораста ведер нашивать приходилось. Видали мы потом уж, как в высоких сапогах, белой рубахе русской, а поверх большой крест на груди и параман на спине, с непокрыто белой сияющей головой, весь в радостном солнце работает, трудится старец над землею. Вся жизнь отца Феодора пронизана молитвой, вся она – предстояние. Каждый миг претворился со Христом и во Христе. Всякая работа стала деланием просветленным, творимым в благодатном озарении молитвы Иисусовой. Вот почему так просто, ясно и уветливо вокруг».
В 1937 году, незадолго до своей кончины, старец почувствовал сильное недомогание и был переведен в больницу. Предсмертная болезнь длилась ровно два месяца. В продолжение всего этого времени отец Феодор сохранял ясность ума и рассуждения и до конца нес подвиг постоянной и сокровенной молитвы. Всех посещавших его принимал с любовью, был ласков и приветлив. Находясь в монастырской больнице, ходил в первое время к церковным службам и только лишь в последние дни слег в постель. В продолжение болезни отец Феодор часто причащался и, кроме того, пожелал, чтобы над ним было совершено таинство елеосвящения. С 15 февраля отец Феодор стал определенно говорить о своей близкой кончине и к этому времени закончил все свои предсмертные распоряжения и поручения. 17 числа в присутствии ежедневно посещавшего его настоятеля игумена Харитона, на слово последнего, сказанное им схимонаху Николаю, находившемуся тут же, что отец Феодор еще поправится, угасавший старец твердо и определенно сказал, что он «не поправится, а через сутки отправится». И действительно, с самого утра следующего дня стал слабеть, в виду чего в полдень причастился Святых Христовых Таин. Затем по его желанию был прочитан канон на исход души. 5/18 февраля 1937 года, в половине седьмого он мирно, тихо и безболезненно почил о Господе в уединении, когда больничные братья ушли на вечернюю трапезу. Вернувшиеся нашли его почившим, со сложенными на груди руками и лицом, исполненным невозмутимого покоя. Схиигумен Феодор был погребен на старом братском кладбище.