Святой Николай Салос, Христа ради юродивый

Перенесемся мысленно на несколько минут в древний Псков и посмотрим, каков был наш город 300 лет тому назад, во второй половине XVI столетия, и что в нем происходило. Вот что говорит о нашем городе один иностранец, любовавшийся Псковом издали около этого времени: «Мы любуемся Псковом. О Боже! это нечто величественное, как бы другой Париж. Город чрезвычайно большой; в Польше нет ему равного по величине; весь обнесен стенами; церкви часты, как лес, и все каменные; домов за стенами не видно» (Это пишет секретарь Стефана Батория, короля польского, Петровский). На стенах были окна для огнестрельных орудий, а в башнях – ворота, дли входа в город. В самом городе дома почти все были деревянные, низенькие: древние псковитяне считали для себя вредным жить в домах из плиты. Кремль иди «Детинец» был необыкновенно величественен. Он расположен на самом высоком холме над рекою Великой, при слиянии ее с Псковой и обнесен стенами. Стены были усеяны церквами; среди них возвышался главный храм Святой Троицы, центр единения псковитян. Около этого храма в давние, седые времена шумело мощно, кап дремучий бор во время бури, псковское вече, решались гражданские и военные дела; около своей святыни предки поповичей почерпали военную и гражданскую доблесть. В Детинце вблизи этого храма хранилось все, что было ценного для псковичей: ларь, иди по нынешнему, архив всех договоров, заключенных Псковом с разными: государствами и владетельными особами; здесь находились запасы хлеба и артиллерийских принадлежностей, пороховые погреба и вообще все, что относилось к безопасности, целости и величию Пскова. Каждое старое здание иди даже его развалины, каждое местечко, каждый уголок во Пскове воскрешает светлые воспоминания из далекого прошлого и не вольно погружаешься в него душой: сколько в нем было своеобразного, оригинального, самобытно-русского по всем! Возьмем, например, храм Снятой Троицы. „Святая Троица“ это дорогое для псковитян имя, какое многообъемлющее значение имело! Под ним разумели прежде всего (в собственном смысле) Бога, в Троице славимаго, затем (в переносном значении, в каком оно употребляется в исторических памятниках),-свою веру православную с её определенным учением, богослужением и обрядами, свой отечественный город, где главный храм был храм Св. Троицы, своих всех православных соотечественников и свое общественное устройство, основанное на началах православной веры. Что действительно было так, мы укажем, как на доказательство, на речь Св. Довмонта Миндовговича пред битвой с литовцами в 1266 году.«Братья Псковичи !» говорил он: „кто стар из вас, тот отец мне; кто молод, тому я брат. Я слышал о вашем мужестве; пред вами жизнь и смерть. Братья! постоим за Святую Троицу!»– Если бы мы тоща походили по улицам Пскова, то открыли бы много своеобразных явлений. Во второй половине XVI столетия мы очень часто встречали бы там одного престранного человека. Представьте: он одет в длинную рубашку из холста или новины, опоясан по ней простою веревкой; на голове ничего нет; волосы не стрижены, не причесаны и не мыты; ноги босы и ничем не одеты: в руках у него длинный посох–палка; па первый взгляд как- будто не совсем опрятен. В таком наряде и виде этот человек ходил но городу круглый год, и зимой и летом. Если бы теперь пред нами явился такой человек в такое холодное февральское время, то мы изумляясь стали бы негодовать и сожалеть, что этот несчастный дошел до такого страшного состояния, и, быть может, первые подали бы голос о том, что этому несчастному в таком безобразном виде не следует позволять бродить но городу, чтобы он и не смел появляться пред нашими глазами, что нужно его как-нибудь исправить. В старую пору именно так и случилось: били, колотили, гнали, смеялись, ругали этого человека и ничего не могли сделать. Он как будто еще радостнее, еще веселее становился, когда его поколотят и поругают, нарочно шел именно туда, где он более встречал ругани, побоев, презрения и смеха, и благодушно подшучивал над собой: „Не все но шерсти, ино и напротив. За дело побьют – повинись да пониже поклонись. Не плачь битый, плачь не битый». Все, видевшие этого человека и приглядевшиеся к нему, решили, что он от природы глупенький, малоумный, положили уже не бить его, а даже защищать; ибо за что бить малоумного, если он от природы таков? Из сожаления стали ему предлагать одежду потеплее и приличнее, помещение теплее и суше. Но он от всех предложений отказывался и в своем однообразном наряде без изменения зимой и летом про ходил не дни и месяцы, а целые годы до самой смерти. Впрочем, лет за 8 до смерти он сделал одну уступку: согласился жить под соборной Троицкой колокольней, местом наиболее постоянного его пристанища. Большею же частию проводил он ночь при входе в соборный храм, на паперти или под городскими стенами. Замечая, что он человек совсем безобидный, ласковый ко всем, добрый и простой, питавшийся добровольным подаянием без просьб с его стороны, а остатки всегда раздававший бедным-нищим, псковитяне стали любить его и лишь иногда подшучивали над ним; а этот мало умный всякую шутку принимал с любовно, вовсе не оскорбляясь. И сам шутил благодушно, никого не обижая. Иногда среди этих разговоров он скажет что-нибудь из Слова Божия или пословицу русскую или присказку да гак, что его слово так и вопьется в сердце и забыть нельзя: одних оно радовало, других постоянно тревожило. Многие и очень многие по коротким его разговорам и поступкам убедились, что этот человек вовсе не малоумный, что в нем, в его кратких словах, в его кроткой благодушной речи слышится сила Божия, Божия правда и любовь. Его стали еще более любить, уважать и даже бояться, прислушивались внимательно к его наставлениям и просили у него советов. Один иностранец, бывший в то время во Пскове, пишет: „его боялись и уважали как Государь, так и народ, который повсюду за ним следовал:» Этот странный муж, которого уважал, любил и боялся псковский русский народ и даже Государь, был Святой Николай Салос, Христа ради юродивый, псковский чудотворец. Он и ныне недалеко от пас: его мощи почивают под соборным холодным храмом Пскова под правым приделом в закрытом дубовом гробе. Святой Николай сослужил великую службу псковской земле. Не угодно ли вашему благосклонному вниманию послушать рассказ об этом. В 1570 году в половине февраля до г. Пскова дошла страшная весть: царь Иоанн Васильевич Грозный, разгромив Новгород, но не насытившись еще кровию, идет на Псков, замышлявший будто бы ему измену. Наконец, узнали, что царь с опричниками уже остановился в 5 верстах от города в селе Любятове. Это было в субботу 19 февраля на второй неделе Великого поста. Невозможно описать ужас, овладевший псковичами. По улицам раздавались плач и рыдания. Иные хотели бежать в лес; другие, наиболее смелые, решились запереться в городе и сопротивляться. Составили совещание. Наместник царский, князь Юрий Токмаков, уговаривал псковитян положиться на волю Божию и принять царя с покорностию в надежде, что он не решится на убийства. Не без участия был при этом и святой Николай. Решено было поступить по совету князя Юрия. Ночь с субботы на воскресенье была необыкновенная, ужасная ночь. Еще с вечера выл заунывно страшный ветер, похожий на бурю, поднял снежную метель, рвал крыши с домов. Никто из псковичей не ложился и не мог спать. Все граждане проводили ночь в молитве. В самую полночь раздался благовест и звон к воскресной заутрене и по ветру доносился до Любятовского монастыря, где был царь. Грозному, когда он шел к утрене, живо вообразилось, с какими чувствами идут псковские граждане в храм Божий, многие из них, быть может, в последний раз. Суровое сердце царя смягчилось, и он сказал своим воеводам: „потупите свои мечи о камни, да престанут убийства! Но на эти слова Грозного нельзя было поломаться: достаточно было малого повода к подозрению в измене, чтоб явились у царя самые жестокие намерения, исполнением которых он не медлил. Утром в воскресенье (20 февраля) погода стихла, и царь, воспользовавшись затишьем, после обедни поехал во Псков. В это время в нашем городе было необыкновенное зрелище. У ворот Запсковья стояли с открытыми головами наместник, князь Юрий Токмаков, бояре и все служилые люди в ожидании царского въезда. Царский дьяк, Евдоким Мунехин, держал на серебряном блюде каравай хлеба и солонку. По всем улицам до кремля против ворот каждого дома были расставлены столы с разными постными кушаньями; пред столами стояли псковитяне в праздничных нарядах. Все городское духовенство собралось в Троицкий собора, во главе с игуменом Псково-Печерского монастыря святым Корнилием. Звонари на колокольнях и сторожа на кострах, или башнях, внимательно смотрели по направлению к селу Любятову. Ожидая грозного гостя, все были в неописанном страхе, как приговоренные к смерти... Среди этой торжественно-печальной мрачной обстановки один только человек в длинной белой рубашке, подпоясанный веревкой, смело и беззаботно разгуливал по улицам, перебегая босыми ногами от одного стола к другому и стараясь ободрить своих перепуганных на смерть сограждан. „Не бойтесь, братцы! не сожрет царь Ирод,–сам подавится» приговаривал этот смельчак со смехом. Это был юродивый Николай или, как его в то время звали, Никула святой. «Коли Никула Святой весел», утешали друг друга псковитяне,» то Бог милостив: все минет благополучно». Как только показался вдали царский поезд, с колокольни Троицкого собора и всех городских церквей раздался торжественный звон. Стоявшие у ворот ударили царю лицом до земли, т. е., все поклонились земно. Наместник принял от дьяка хлеб-соль и с низким поклоном стал передавать царю. Но Иоанн взглянул на него яростно и так сильно толкнул блюдо, что солонка покатилась, и соль рассыпалась. По старой примете, эго не предвещало добра. Все вздрогнули от ужаса. Царь ехал по городу. Мужья, жены и дети преклоняли колена, встречая проезжающего царя у своих домов с хлебом-солью. Во время всеобщего страха и этого торжественного въезда пред царем явился юродивый Николай, прыгая на палочке, как это делают маленькие дети, „себя в коня преобразив,» едет на встречу царю и говорит: „Иванушка, Иванушка, покушай хлеба-соли, а не человеческой крови». Царь приказал опричникам, этим слепым служителям казней грозных Иоанна, схватить дерзкого, но блаженный исчез, скрывшись куда-то. Странно, что псковичи позволили этому юродивому идти навстречу царю. Неужели они не подумали, что такая встреча еще сильнее может вооружить подозрительного царя? Нет, они об этом и не думали. Все вверились юродивому и не сомневались, что все, что делает Святой Николай, клонится к одному благу. В это время стал вновь подниматься порывистый ветер, готовый перейти в страшную бурю. Свист и шум ветра и звон городских колоколов смешался в один плачевный, заунывный вой. Царь направился в Троицкий собор, где был встречен на паперти печерским игуменом Св. Корнилием и городским духовенством. Выслушавши молитву за царя и многолетие, приложившись к мощам Св. Гавриила–Всеволода, Иоанн вышел из церкви. Здесь вновь царя встретил неустрашимый Св. Николай и неотступно звал его к себе в келью, под троицкую соборную колокольню. Царь внутренно боялся юродивого. В царе боролись два чувства: чувство собственной безграничной власти и могущества и чувство страха пред Богом, Который сиял своею истиною и правдою в Святом Николае, пред Богом, Который может чрез святых своих без огня и мечей побеждать всякое земное могущество. Царь, наконец, для успокоения себя склонился на просьбу Св. Николая. В тесном и убогом помещении юродивого, на лавке была разостлана скатерть, и на ней лежал огромный кусок сырого мяса. „Покушай, Иванушка, покушай!» приговаривал юродивый с поклоном, угощая царя.–„Я – христианин и не ем мяса в пост, сурово промолвил Грозный, видя в этом поступке юродивого правдивое нравоучение дли себя. „Ты делаешь хуже, заметил блаженный, „ты питаешься кровию и плотию христианскою, забывая не только пост, но и Бога“ Затем, сильным словом, как истинный вестник Бога Вседержителя, Святой Николай здесь же в келье грозил царю, что он будет поражен тою самою бурею, которая воет теперь кругом на улицах, если только он или кто-либо из его воинов коснется в гневе и не по правде хотя одного волоса на голове последнего ребенка, во Пскове; что Ангел Божий хранит Псков для лучшей участи, а не на разграбление, и что царь должен выйти из города прежде, чем Божий гнев разразится над ним из огненной тучи, которая, как он сам может теперь видеть, висит над его головой. В это время были слышны самые сильные и мрачные порывы бури. Царь, чувствуя пред собою речь посланника Божия, содрогнулся и просил его молиться об избавлении и прощении ему его жестоких замыслов, обещал никого из жителей не казнить. Выйдя из убогого помещения, царь услышал приятный звон соборных колоколов, приказал их снять и взять лучшие вещи из ризницы. Но блаженный Николай вновь грозным своим словом остановил грозного царя. „ Не трогай нас, мипухне!“ (т. е. проходящий мимо минующий). Ступай спорее прочь. Если еще помедлишь, то не на чем тебе будет бежать отсюда.“ В эго самое время Малюта Скуратов, верный слуга лютых казней Иоанна, доложил царю, что самый лучший его конь–аргамак пал. Думая, что Снятой Николай может именем Божиим признать иные горшие беды на царя, Грозный поспешил скорее выехать из города и, пожив несколько время в предместиях Пскова и не находя никаких поводов к подозрению псковитян в измене, уехал в Москву. Таким образом жалкий на вид юродивый одержал победу над неумолимо – грозным царем, внушавшим всем страх и ужас „Сила Божия в немощах совершается.“ Святой Николай преставился в лето от сотворения мира 7084-ое, а от Рождества Спасителя в 1576 году 28 февраля. По теплой любви к юродивому псковитяне похоронили его под правым приделом Троицкого Собора, – честь оказываемая лишь иерархам да князьям. Близ гробницы можно прочесть тропарь Святому: „Словенска языка псковския земли плотски в юродстве быв, юродства претворением горнего Иерусалима гражданин явися, ангелом свеселишися, мироточивого Николая звание восприими, с ним же всегда Христа Бога моли даровати нам велию милость.»