Мученица Татиана (Гримблит)

*14 декабря 1903 – †10/23 сентября 1937

Прославлена в 2002 г.²²³

Память празднуется 10/23 сентября и в первое воскресенье после 25 января/7 февраля (Собор новомучеников и исповедников Российских)

Обществу, если оно сохраняет желание идеала и какое-то единство, не безразлично, в каких людях он воплощается. Это тем более важно, что само представление об идеале с течением времени, с переменой взглядов и влиянием общественной моды часто меняется, и прошлое подвергается критике, в иных случаях безжалостной и беспощадной. Однако есть идеал, который не меняется уже в течение двух тысяч лет – это идеал христианский, особенно прекрасный, когда его достигает женщина, немощная по природе, перед которой, однако, преображая и саму немощь в силу, открываются двери Царства Небесного, где нет ни эллина, ни иудея, ни мужеского пола, ни женского. Особенно трудно достичь его в совершенстве во время гонений, когда человеку едва-едва хватает

сил, чтобы с помощью Божией сохранить человеческое достоинство. Таким воплощением идеала в ХХ столетии стала мученица Татиана Гримблит – внучка томского протоиерея и дочь чиновника управления акцизных сборов, христианский поэт и беззаветная помощница узникам.

Мученица Татиана родилась в 1903 году в городе Томске в семье служащего акцизного управления Николая Ивановича Гримблита и его супруги Веры Антониновны, урождённой Мисюревой, отец которой, один из уважаемых священников Томска, во всё время своего пастырского служения был законоучителем во многих учебных заведениях города и, в частности, в Мариинской женской гимназии, где училась его любимая внучка Татьяна. Будучи сам ревностным и верным служителем Христовым, протоиерей Антонин и Татьяне сумел открыть сердечные очи на неотмирную красоту этого служения, от которого захватывало дух, как от чистого прозрачного горного воздуха. Он помог ей глубоко понять и осознать, насколько важно и ценно беречь свою душу с детства от зла, чтобы душа, как драгоценный сосуд, не была повреждена насилием страстей и грехов, когда впоследствии потребуется уже восстановление её целостности силою Божественной благодати, но чтобы она, как приготовленная нива, от детства упражняясь в добрых делах, принесла плод сторичный. Благодатный выбор беззаветного служения ближним, когда человек, оставляя всё в прошлом, стремится в грядущее, опираясь лишь на веру в Христа, открывает перед ним и путь Христов – полный страданий, житейской неустроенности, когда бывает негде преклонить голову, когда он попадает в отчаянные по человечеству обстоятельства, но верою в Христа, его поддерживающего, никогда не отчаивается.

Первые страдания, первая скорбь была от родных, не одобривших выбора Татьяны, а дедушка-священник в 1915 году уже отошёл в обители вечные. Для родственников её самоотверженное служение Христу стало неприличным для их окружения юродством.

В 1920 году Татьяна окончила Мариинскую гимназию. В этом же году от тифа умер отец. После его смерти дети сами выбирали для себя образ жизни, большей частью посвятив её житейским делам, самим по себе не греховным, не злым, но весьма далёким от следования христианским идеалам. Татьяна же поступила работать воспитательницей в детскую колонию “Ключи”. Здесь впервые раскрылось богатство её дарований. Она часами готова была рассказывать детям о Боге, повествовать о русской истории, о природе Томского края, которую она любила с такой беззаветной признательностью, как будто именно на этой настроенной столь серьёзно природе отпечатался деятельный и любящий облик Творца. Для кого-то эта природа была связана только с долгой зимой и полярными ночами, а для неё – с Полярной звездой и чудом северного сияния. В природе Сибири для чистой девицы была сокрыта и притягательна необыкновенная сила её, первобытная мощь, как бы оставившая отпечаток на себе недавно ещё совершённого дела Творца, независимость и простор свободы, все те качества, которые она ощущала в себе и ценила. Впоследствии, когда Татьяна оказалась в Москве, та показалась ей золотом сверкающей темницей, насквозь пропитанной отравой ложных идеалов, опутанной и скованной ими, точно цепями.

По окончании на территории Сибири гражданской войны началась война власти против народа, и вскоре вся Сибирь с её обширными пространствами стала местом заключения и ссылок. В это время благочестивая девица и ревностная христианка Татьяна поставила себе за правило почти все зарабатываемые ею средства, а также то, что удавалось собрать в храмах города Томска, менять на продукты и вещи и передавать заключённым в томскую тюрьму. Приходя в тюрьму, она спрашивала у администрации, кто из заключённых не получает продуктовых передач, – и тем передавала.

В 1923 году Татьяна повезла передачи нуждающимся заключённым в тюрьму в город Иркутск. Здесь её арестовали, предъявив обвинение в контрреволюционной деятельности, заключавшейся в благотворительности узникам. Здесь ей впервые самой пришлось познакомиться с тяжкой неволей, услышать в своей душе ту сложную гамму переживаний, когда вчера ещё вольный человек становится ограниченным почти во всех своих действиях. Это переживание было сродни смерти, когда спелёнутая душа лишена свободы и, скованная силой внешней власти, уже не может по-земному заявить себя. Но она по-прежнему может любить, и в страдании эта любовь становится ещё сильнее. Татьяне было всего двадцать лет, когда её окружил плен стен тюремных, решётки железные, но она переживала свою неволю с задором молодости, у которой ещё много сил, чтобы легко смотреть на все невзгоды. Но тюрьма недолго удерживала праведную девицу – через четыре месяца она была освобождена и сразу же стала помогать заключённым.

В 1925 году ОГПУ снова арестовало Татьяну за помощь заключённым; на этот раз её освободили через семь дней. Освободившись, она по-прежнему продолжала помогать узникам. К этому времени она познакомилась со многими выдающимися архиереями и священниками Русской Православной Церкви, томившимися в тюрьмах Сибири.

6 мая 1925 года начальник секретного отделения ОГПУ допросил девушку о том, помогала ли она сосланному духовенству и кому именно, а также через кого она пересылала посылки в другие города, на что та ответила: “С 1920 года я оказывала материальную помощь ссыльному духовенству и вообще ссыльным, находящимся в Александровском централе, иркутской тюрьме и томской и в Нарымском крае. Средства мной собирались по церквям и городу как в денежной форме, так и вещами и продуктами. Деньги и вещи посылались мной по почте и с попутчиками, то есть с оказией. С попутчиком отправляла в Нарымскую ссылку посылку весом около двух пудов на имя епископа Варсонофия (Вихвелина). Фамилию попутчика я не знаю. Перед Рождеством мною ещё была послана посылка на то же имя, фамилию попутчика тоже не знаю. В Александровском централе я оказывала помощь священникам, в иркутской тюрьме епископу Виктору (Богоявленскому), в Нарымской ссылке священникам Попову и Копылову, епископам Евфимию (Лапину), Антонию (Быстрову), Иоанникию (Сперанскому), Агафангелу (Преображенскому) и заключённому духовенству, находящемуся в томских домах заключения, и мирянам”. – “Кого вы знаете из лиц, производивших помимо вас сборы на заключённых и ссыльных?” – “Лиц, производивших помимо меня сборы, не знаю”.

26 марта 1926 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Татьяну в Зырянский край на три года, 1 июля 1926 года она этапом была доставлена в Усть-Сысольск.

15 июля 1927 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Татьяну этапом через всю страну в Казахстан на оставшийся срок. 15 декабря она прибыла в Туркестан. 19 декабря 1927 года Особое Совещание постановило освободить её. О том, что она освобождена, сотрудники ОГПУ в Туркестане сообщили ей только 10 марта 1928 года, и 16 марта Татьяна выехала в Москву. Она поселилась неподалеку от храма святителя Николая в Пыжах, в котором служил хорошо ею знаемый по заключению выдающийся пастырь, архимандрит Гавриил (Игошкин). Татьяна стала постоянной прихожанкой храма Николы в Пыжах и пела здесь на клиросе. Вернувшись из заключения, она стала ещё активней помогать узникам.

Посещения заключённых и помощь им стали формой её служения Христу. По выражению многих святителей, украшенных впоследствии мученическим венцом, она стала для них новым Филаретом Милостивым. В самоотверженном подвиге милосердия и помощи, безотказности и широте этой помощи ей не было равных. В её сердце, вместившем Христа, никому уже не было тесно. Её просветлённая и чистая душа стала украшением церковным и утешением для многих.

В начале 1930-х годов поднялась очередная волна безбожных гонений на Русскую Православную Церковь, когда было арестовано несколько десятков тысяч священнослужителей и мирян. Сотни их были арестованы в Москве, и среди них 14 апреля 1931 года была арестована Татьяна.

30 апреля Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило Татьяну к трём годам заключения в концлагере, и она была отправлена в Вишерский исправительно-трудовой лагерь в Пермской области. В лагере она изучила начала медицины и стала работать фельдшером, что как нельзя лучше соответствовало избранному ею пути – беззаветному служению ближним, здесь она помогала многим выдающимся исповедникам Русской Православной Церкви и некоторых спасла от смерти.

После окончания срока в 1933 году Татьяна поселилась в городе Александрове Владимирской области и устроилась работать фельдшером в больнице. В 1936 году она переехала в село Константиново Московской области и стала работать лаборанткой в Константиновской районной больнице.

Работая в больнице, и зачастую много больше, чем ей полагалось в соответствии с её обязанностями, она почти все свои средства, а также и те, что ей жертвовали верующие люди, пересылала заключённому духовенству и православным мирянам, со всеми ними ведя активную переписку. В её деятельности для находящихся в узах была ощутима не только материальная поддержка, но ещё больше духовная – в письмах, которые она посылала. Для некоторых она иногда оказывалась единственным корреспондентом.

Епископ Рыльский, викарий Курской епархии Иоанн (Пашин) писал ей из лагеря: «Родная, дорогая Татьяна Николаевна! Письмо Ваше получил и не знаю, как Вас благодарить за него. Оно дышит такой теплотой, любовью и бодростью, что день, когда я получил его, – был для меня один из счастливых, и я прочитал его раза три подряд, а затем ещё друзьям прочитывал: владыке Николаю²²⁴ и отцу Сергию – своему духовному отцу. Да! Доброе у Вас сердце, счастливы Вы, и за это благодарите Господа: это не от нас – Божий дар. Вы – по милости Божией – поняли, что высшее счастье здесь – на земле – это любить людей и помогать им. И Вы – слабенькая, бедненькая – с Божьей помощью, как солнышко, своей добротой согреваете обездоленных и помогаете, как можете. Вспоминаются слова Божии, сказанные устами святого апостола Павла: “Сила Моя в немощи совершается”. Дай Господи Вам силы и здоровья много-много лет идти этим путём и в смирении о имени Господнем творить добро. Трогательна и Ваша повесть о болезни²²⁵ и дальнейших похождениях. Как премудро и милосердно устроил Господь, что Вы, перенеся тяжёлую болезнь²²⁶, изучили медицину и теперь, работая на поприще лечения больных, страждущих, одновременно и маленькие средства будете зарабатывать, необходимые для жизни своей и помощи другим, и этой своей святой работой сколько слёз утрёте, сколько страданий облегчите… Работаете в лаборатории, в аптеке? Прекрасно. Вспоминайте святого великомученика Пантелеимона Целителя и его коробочку с лекарствами в руках (как на образах изображают) и о имени Господнем работайте, трудитесь во славу Божию. Всякое лекарство, рассыпаемое по порошкам, разливаемое по склянкам, да будет ограждено знамением Святого Креста. Слава Господу Богу!».

“Добрая и глубокоуважаемая Татьяна Николаевна! – писал ей епископ Иоанн. – Письмо Ваше второе… я получил и приношу за него искреннюю благодарность. Много оно меня утешило и заставило всё чаще вспоминать Вашу светлую личность. Вспоминая Вас – кажется не такой унылой наша жизнь, забываешь невзгоды, легче переносишь неприятности. Просьба покорная и о валенках: если можно поспешите с их высылкой. Холода близко. Простите. Будьте здоровы и радостны”.

“Дорогая Татьяна Николаевна, будьте здравы и Господом Богом хранимы! – писал ей в июле 1936 года из Нарымской ссылки священник Рафаил Дубровин. – К Великому Светлому Празднику Вы первая меня письменно приветствовали и прислали духовное утешение. После Пасхи уже вторую карточку получил и телесное подкрепление (извещение на 15 рублей). От детей (и только от сына и дочери) к Пасхе небольшое пособие денежное (в 2 рубля) и ни строчки до сего времени. Мне по-человечески обидно и тяжело! Но да будет воля Его. Как мне благодарить и возблагодарить за Ваше сердечное отношение ко мне, недостойному? Как мне прославить Христа, Кем и через Кого Вы исполнены любовью к ближнему? Вы, не зная меня, возлюбили, по завету Его, меня многогрешного. Он Один воздаст Вам за всё. От родных, кровных, близких ко мне, детей и друзей, я не получал того, что незаслуженно получаю от Вас. Любовь Ваша не падает, а устремляется вперед… Бог воздаст Вам. Не скрою от Вас, что поддержка Ваша (15 рублей) в настоящее время очень и очень дорога и вовремя. Апрель, май и июнь ни заработка и ни поддержки ни от куда. К Пасхе поддержка от Вас, сына и дочери уже иссякли. Теперь могу покупать хлеб и им питаться. Слава и хвала Ему за всё! Великая Его забота о нас многогрешных. На днях напишу в Томск и не утерплю помянуть о Вас, втором русском Филарете. Простите за всё, дорогая Татьяна Николаевна”.

«Достопочтенная о Господе, дорогая и родная сестра Татьяна Николаевна!.. – писал ей отец Рафаил в 1937 году. – Как и чем возблагодарить Вас, родная, за Ваши обо мне память и заботы! Христос, Коим и через Коего Вы не только возлюбили ближних, но и имеете возможность проявить её делами, и в день Суда поставит по правую сторону за то, что служили Ему в лице ближних. Вы просите меня, многогрешного, молиться о Вас (это долг мой), дела Ваши молятся о Вас… Помолитесь обо мне, грешном. Ведь многие годы я почти беспрерывно стоял пред престолом, многогрешный, и дерзновенно совершал богослужения. Плачет и сетует душа моя. Сохрани Вас Господь и любовь Вашу к нам, многогрешным. Напишите, что знаете о жизни нашей Православной Церкви во дни испытаний. Где святитель Пётр Крутицкий? Как подвизается Блаженный Сергий?.. Я ведь уже почти десять лет оторван от мира. Я слышал, что с 37 года о митрополите Петре уже не вспоминается, как заместителе Патриарха. Вы беспокоитесь о моём житье-бытье, как и чем питаюсь, во что одеваюсь и обуваюсь. Хранит Господь и птичку, и травку, и меня не забывает. Родные-кровные мои забыли меня (может быть не по своей вине), но Господь в лице Вас и подобных Вам не забывает меня, многогрешного и ленивого раба Своего… Спешу сердечно поблагодарить Вас за Ваше письмо. Я несколько раз прочел его и опять хочется. Вы меньше прожили, но пережили очевидно много больше. Помоги Вам Матерь Божия до конца дней своих мужественно и твёрдо донести крест свой… Радуюсь за Вас и благодарю Его, Отца любящего нас. Пишите почаще мне. Присные мне мало пишут. Причина их молчания мне понятна. Не все обладают смелостью и преданностью воле Его. Прощаю им, как и Христос учит нас примером Своим… Житейское море бушует, корабль тонет, видны одни верхушки мачт, но Небесный Кормчий приведёт его и нас к тихому пристанищу. Родная, Вы радовались узам, ждали их с нетерпением и радовались, перенося их. Попирались Вами все препятствия, забывались даже кровные близкие. Не без труда и болезни, но зато всецело с Ним, с Его помощью и любовью. Что о себе скажу? Изнемогаю! Десятый год, последний год срока, особенно тяжёл. Несмотря на долгие годы терпения и испытаний, я оказывается ещё очень крепко привязан к земной жизни, тесно связан узами родства, для меня всё ещё мало прожито на земле. Святой Апостол великий учитель Павел горел желанием умереть и жить со Христом и примирялся оставаться на земле, если его жизнь нужна для спасения ближних. Не скрою от Вас, у меня сейчас страшная жажда увидеть своих и дорогие места родные. Помоги мне, святой Иоанн Златоуст, вместе с тобою взывать: “Слава Богу за всё”, “везде Господня земля”. Помолитесь и Вы, родная, обо мне, чтобы я успокоился и подчинился Его воле. Как Он хочет, Он силен допустить меня до родных и близких и лишить меня сего за дела мои. 26 января по старому стилю 1938 года кончается срок моего наказания, хотя и остаётся пятилетнее поражение в правах…».

Поддерживала Татьяна переписку и с епископом Бирским, викарием Уфимской епархии Вениамином (Троицким), с которым она познакомилась в Вишерском лагере. “Родная моя Татьяна Николаевна! – писал он ей. – Какую же радость принесла мне Ваша открытка! Я совсем потерял Вас, а так часто и сильно хотелось знать о Вашем житье-бытье. Слава Богу за то, что Вы живы и здоровы и свободны! Всегда поминаю Вас в своих убогих молитвах и с глубокой благодарностью прошу Господа даровать Вам всё полезное и утешительное. Спаси же и помилуй Вас, Господи! Хочется знать подробнее о Вашей жизни. Надеюсь, что теперь мы не потеряем один другого из вида и будем писать, а Господь приведёт, и увидимся опять. Много, много всего накопилось за это время. Масса событий проходит таким ускоренным темпом, что кажешься себе глубоким стариком…”.

В другом письме владыка Вениамин писал Татьяне: «Простите меня за то, что дерзаю беспокоить Вас. Зная Вашу бескорыстную доброту и человеколюбие, я так смело нагружаю Вас просьбой и без того имеющую много работы и забот. Да благословит же Господь путь Ваш и исполнит во благое желание сердца Вашего. Я имею мысль встретиться с Вами и беседовать о многом “уста ко устом”. Многое хотелось бы поведать Вам – чуткой и милой. Молитесь и Вы о мне присно Вас поминаемом и глубоко Вам благодарном. Ваше имя поминается всеми моими духовными детьми, имя той, которая своими героическими подвигами заставила смерть отступить от изголовья моей постели в 32-м году! Мне очень хотелось бы иметь Вашу фотографию, нет ли у Вас лишней? Пришлите! А я постараюсь переслать Вам свою…».

Не забывала Татьяна и настоятеля храма святителя Николая в Пыжах, где она когда-то пела, архимандрита Гавриила (Игошкина). Узнав о месте его нахождения, Татьяна отправила ему письмо, и в ответ он 7 апреля 1937 года написал ей из котласской пересыльной тюрьмы: “Глубокоуважаемая Татьяна Николаевна! 5 апреля получил от Вас письмо и прочёл его с удовольствием, для меня оно дорого. Прежде всего, благодарю Вас за память, от Вас я не думал и не ожидал так скоро получить. Вы живёте далеко и редко бываете в городе и, кроме того, заняты делом и, несмотря на эти препятствия, Вы прежде всех поспешили со своим добрым словом. Сердечно благодарю Вас, дорогая Татьяна Николаевна! И, нижайше кланяясь, усердно прошу Ваших святых молитв. Благодарю Вас и за предложение услуг, но они пока преждевременны, до Вашего отпуска ещё далеко, тем временем и моё положение выяснится, а там видно будет… Наша отправка состоится не раньше, как через месяц. Если возможно, пришлите сухарей и сливочного масла, их здесь мне трудно достать, только с посылкой не медлите. Будете в городе, передайте всем мой привет и скажите им, чтобы писали письма, посылки получаю, писем нет. Вот уже скоро будет шесть месяцев, как ни о ком ничего не знаю, живы ли, здоровы ли, пусть пишут. Для меня это будет одно только удовольствие. Благословение Господне на Вас! Будьте здоровы, да хранит Вас Господь от всякого зла”.

Больше всего из земных мест после Томска и окружающих его сибирских рек и непроходной тайги Татьяна любила Дивеево, куда она приезжала часто, и где служил её духовный отец протоиерей Павел Перуанский. В одном из писем, написанном архиепископу Аверкию (Кедрову), ещё находившемуся в то время в ссылке в городе Бирске, беспокоясь о его судьбе, так как отовсюду стали приходить известия об арестах духовенства, она писала: “Дорогой мой Владыка Аверкий! Что-то давно мне нет от Вас весточки. Я была в отпуске полтора месяца. Ездила в Дивеево и Саров. Прекрасно провела там месяц. Дивно хорошо. Нет, в раю не слаще, потому что больше любить невозможно. Да благословит Бог тех людей, яркая красота души которых и теперь передо мной. Крепко полюбила я те места, и всегда меня туда тянет. Вот уже третий год подряд бываю там, с каждым разом всё дольше. Навсегда б я там осталась, да не было мне благословения на то. А на поездку во время отпуска все благословили.

Откликайтесь, солнышко милое. А то я беспокоюсь, не случилось ли с Вами чего недоброго. Напомните мне географию. Далеко ли Бирск от Уфы? Пишите мне, я уже крепко соскучилась о Вас, родной мой”.

Вечером, 5 сентября 1937 года, когда Татьяна написала это письмо, она была арестована. Сотрудники НКВД пришли её арестовывать в тот момент, когда она привычно для себя писала письмо священнику в ссылку, остановив её на полуслове. Уходя в тюрьму от земных навсегда, она оставила записку подруге, чтобы та обо всём происшедшем уведомила её мать. Сохраняя даже в эти минуты душевное равновесие, Татьяна писала: “Ольга родная, прости! Прибери всё. Получи бельё от Дуни. Бельё прибери в коробку, которая под кроватью. Постель и одежду зашей в мешки (мешка здесь два, но ты найди целые и чистые, в которых можно было бы всё послать маме). Когда меня угонят отсюда, то только через десять дней пошли всё маме, известив её сначала о моём аресте письмом. Напишешь письмо, а потом через пару дней шли вещи. Деньги на пересылку у тебя будут. Деньги после десяти дней вслед за вещами отправить маме, она мне переводить будет и пересылать что надо. Ну, всех крепко целую. За всё всех благодарю. Простите. Я знала, надев крест, тот, что на мне: опять пойду. За Бога не только в тюрьму, хоть в могилу пойду с радостью”.

Допрашивал Татьяну начальник Константиновского районного отделения НКВД. “Обвиняемая Гримблит, при обыске у вас изъята переписка с указанием массы адресов. Какие вы имеете связи с указанными лицами и кто они по положению?”, – спросил он. “Шесть человек, указанные в адресах, являются священнослужителями, и все они были в заключении и в этапах, а в данное время они находятся в заключении и в минусах. Связь у меня с ними есть лишь письмами. Остальные адреса моих родственников, работающих в Москве и в Александрове”.

После допроса Татьяны заместитель начальника Константиновского НКВД допросил в качестве свидетелей её сослуживцев по Константиновской больнице – врача, медсестру и бухгалтеров.

Они показали: “Мне известно, что Гримблит посетила больного, лежащего в госпитале, к которому Гримблит не имела никакого отношения по медицинскому обслуживанию. В результате на другое утро больной рассказал врачу, что ему всю ночь снились монастыри, монахи, подвалы и так далее. Этот факт наводит меня на мысль, что Гримблит вела с больными беседы на религиозные темы. На собрании сотрудников больницы по вопросу о подписке на вновь выпущенный заём Гримблит ни за, ни против в прениях не выступала, но при голосовании за подписку на заём не голосовала”.

«Гримблит зимой 1937 года, сидя у тяжело больного в палате, в присутствии больных и медперсонала после его смерти встала и демонстративно его перекрестила. В разговорах… отвечая на вопросы о том, почему она ведёт скудную жизнь, Гримблит говорила: “Вы тратите деньги на вино и кино, а я на помощь заключённым и церковь”. На вопрос о носимом ею на шее кресте Гримблит неоднократно отвечала: “За носимый мною на шее крест я отдам свою голову, и пока я жива, с меня его никто не снимет, а если кто попытается снять крест, то снимет его лишь с моей головой, так как он надет навечно”. В 1936 году при обращении приехавшего одного из заключенных Дмитлага для ночёвки Гримблит при встрече с ним спросила, по какой статье он сидит, и, получив ответ, что он сидит по 58 статье, с удовольствием уступила для ночлега свою комнату, заявив, что она для людей, сидящих по 58-й статье, всегда готова чем угодно помочь. У Гримблит в период её работы в больнице были случаи ухода с работы в церковь для совершения религиозных обрядов».

«Относительно воспитания детей в настоящее время Гримблит неоднократно говорила: “Что хорошего можно ожидать от теперешних детей в будущем, когда их родители сами не веруют и детям запрещают веровать”. И, упрекая родителей, говорила: “Как вы от Бога ни отворачиваетесь, рано или поздно Он за всё спросит”. В 1936 году моя девятилетняя дочка рассказывала мне, что Гримблит её выучила креститься, за что дала ей гостинцев”.

После допросов свидетелей заместитель начальника НКВД Константиновского района допросил Татьяну. “Как вы проявлялись как религиозный человек относительно советской власти и окружающего вас народа?” – “Перед властью и окружающими я старалась проявить себя честным и добросовестным работником и этим доказать, что и религиозный человек может быть нужным и полезным членом общества. Своей религиозности я не скрывала”. – “Обвиняемая Гримблит, признаёте ли вы себя виновной в ведении вами антисоветской агитации за время службы в Константиновской больнице?” – «Никакой антисоветской агитации я нигде никогда не вела. На фразы, когда, жалея меня, мне говорили: “Вы бы получше оделись и поели, чем посылать деньги кому-то”, я отвечала: “Вы можете тратить деньги на красивую одежду и на сладкий кусок, а я предпочитаю поскромнее одеться, попроще поесть, а оставшиеся деньги послать нуждающимся в них”».

После этих допросов Татьяна была помещена в тюрьму в городе Загорске. 13 сентября 1937 года следствие было закончено и составлено обвинительное заключение.

22 сентября тройка НКВД приговорила Татьяну к расстрелу. На следующий день она была отправлена в одну из московских тюрем, где перед казнью с неё была снята фотография для палача. Мужественная исповедница, всемерная помощница всем в узах находящимся девица Татьяна была расстреляна на Бутовском полигоне 23 сентября 1937 года и погребена в безвестной общей могиле. Сбылись и радость и надежда: увенчанная мукой крестной в последний миг мучений смертных душа ко Господу спешит.

Полные тексты житий новомучеников опубликованы в книгах “Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века, составленные игуменом Дамаскином (Орловским). Январь-Июнь”. Тверь, 2005–2008 и других и размещены на сайте: www.fond.ru.

Для желающих приобрести книги:

тел.: 8 (916) 032 84 71 или e-mail: at249@yandex.ru