Священномученик Онуфрий (Гагалюк), архиепископ Курский

*2 апреля 1889 – †19 мая/1 июня 1938

Прославлен на Архиерейском Юбилейном Соборе 2000 г.²²¹

Память празднуется 19 мая/1 июня и в первое воскресенье после 25 января/7 февраля (Собор новомучеников и исповедников Российских)

Пример жизни и подвига священномученика Онуфрия (Гагалюка), архиепископа Курского, в большей степени, чем у других наших мучеников показывает важность просвещения, и в особенности письменного. Он жил в эпоху, когда христианская письменность прекратилась, перестали выходить из печати книги Священного Писания, святых Отцов и учителей Церкви, жития святых и вся христианская назидательная литература, в примерах которой православный человек мог почерпнуть для себя совет и утешение. Слова “Церковь”, “Господь”, отпечатанные типографским способом, несли только отрицательное значение, сама вера Христова нещадно поносилась через все технические средства – от печатного станка до всё более широко применявшегося радио. Тем ценнее был письменный проповеднический подвиг Владыки в эту глухую для христианского просвещения пору. Архиепископ Онуфрий писал: «Если устное слово возбуждает веру у молящихся, то письменное усугубляет её, утверждает. О важности письменной проповеди апостол славянских христиан Кирилл говорил: “Проповедовать только устно – всё равно что писать на песке”.

Мне могут возразить, что нельзя отрицать громадное значение церковного писательства, но это могло иметь место прежде, когда к услугам Православной Церкви было книгопечатание, а теперь, когда нельзя напечатать ничего, касающегося православной веры, можно ли говорить о письменности духовной?

На это я отвечаю: и в настоящее время письменность церковная очень важна и необходима не менее, чем прежде. Епископ может писать проповеди свои, трактаты по вопросам веры, богословские сочинения, конечно лишь в количестве пяти или десяти экземпляров на пишущей машинке, в крайнем случае, в виде одной своей рукописи…

Рукопись свою можно дать для прочтения верным христианам, которые были бы способны и других научить, и таким путём наше поучение станет известно многим. Наконец, преемники наши в письменном учительстве нашем найдут для себя повод к собственным трудам: что нужно добавить и разъяснить, о чём по немощи мы забыли сказать, войдут в труд наш, как мы сами вошли в труд наших предшественников.

Церковное писательство для епископа теперь гораздо нужнее, чем прежде, при возможности печатать богословские труды. Тогда мы могли пользоваться произведениями наших выдающихся церковных писателей, выписывать их, распространять их. Теперь, когда возникают вопросы текущей жизни, мы обязаны сами отвечать на них, руководствуясь святой Библией, правилами каноническими и творениями святых Отцов, насколько их имеем, обращаясь наипаче с горячей молитвой к Всевышнему Духу Утешителю, просветившему бескнижных апостолов…»

То, что он советовал другим, епископ Онуфрий прежде всего делал сам. Во время ссылки в глухое село Пермской области Кудымкар епископ написал двести восемьдесят две статьи на духовные темы, во время ссылки в Тобольск и Сургут – шестьдесят одну. А упование на помощь Божию не посрамило, – все эти работы сохранились до наших дней и снова через возвращённое Церкви право на книгопечатание дошли до широкого круга читателей.

Епископ Онуфрий (Гагалюк)

Священномученик Онуфрий родился 2 апреля 1889 года в селе Посад-Ополе Ново-Александрийского уезда Люблинской губернии и в крещении наречён был Антонием. Он рано лишился отца и по просьбе матери был помещён в приют в городе Люблине. В приюте мальчик хорошо учился и, окончив церковноприходскую школу, был отправлен на средства приюта в город Холм в духовное училище, которое окончил с отличием и был принят в Холмскую Духовную семинарию.

Учась в семинарии, Антоний сначала мечтал стать врачом, затем учителем. Но в последнем классе семинарии, перед самым её окончанием, с ним случилось событие, указавшее ему путь служения Богу и Его святой Церкви. За месяц до выпускных экзаменов Антоний заболел воспалением лёгких и был помещён в семинарскую больницу. Состояние здоровья его было тяжёлым, так что боялись за его жизнь, и в семинарской церкви ежедневно служились молебны о его исцелении. Впоследствии Антоний рассказывал своей матери: «Я находился в забытьи; или наяву, или во сне (хорошо не помню) передо мной появился чудесный старец, обросший большой бородой до ступней ног и седыми длинными волосами, закрывавшими голое тело его до пят. Старик этот ласково на меня посмотрел и сказал: “Обещай послужить Церкви Христовой и Господу Богу и будешь здоров”. Слова эти посеяли во мне страх, и я воскликнул: “Обещаю!” Старец удалился. Я заснул и с того времени начал поправляться. Когда потом я стал осматривать иконы с изображениями великих православных святых, в изображении святого Онуфрия Великого заметил я черты явившегося мне старца».

По окончании семинарии Антоний поступил в Санкт-Петербургскую Духовную академию и в 1913 году был пострижен в монашество с именем Онуфрий в честь преподобного Онуфрия Великого, и в том же году рукоположен во иеромонаха. В 1915 году он окончил Духовную академию со степенью кандидата богословия и был направлен преподавателем в пастырско-миссионерскую семинарию при Григорие-Бизюковом монастыре Херсонской епархии.

В 1922 году иеромонах Онуфрий был назначен настоятелем Никольской церкви в городе Кривой Рог Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровская область, Украина) и возведён в сан архимандрита.

За разрухой гражданской последовала вскоре разруха церковная. Летом 1922 года образовалось движение обновленцев, руководители которого предлагали радикально реформировать Церковь. В августе 1922 года состоявшийся в Киеве Собор православных архиереев избрал архимандрита Онуфрия кандидатом во епископа Херсоно-Одесской епархии.

Глава обновленческого раскола “митрополит” Евдоким (Мещерский) предпринял все возможные меры, чтобы не допустить хиротонии во епископа архимандрита Онуфрия. В декабре 1922 года Андрей Гагалюк, разыскивая своего брата архимандрита, обратился к “митрополиту” Евдокиму с просьбой сообщить что-нибудь об архимандрите Онуфрии. Евдоким был хорошо осведомлён о происходящем в православных приходах и незамедлительно ответил, что архимандрит Онуфрий находится в Кривом Роге и ведёт активную проповедь против обновленческого движения в Церкви. При этом Евдоким добавил: “Если вы его брат, я вам советую послать ему сейчас же, немедленно, телеграмму с вызовом его в Москву ко мне. Если он смирится перед нами и примкнёт к нашему движению, мы возведём его в сан епископа и дадим ему любую епархию. Вы должны предупредить его, что если он не покорится нам, его ждёт тюрьма и ссылка. Поспешите. Время не терпит”.

Телеграмма была послана, и последовал ответ: “Ничего общего с Евдокимом иметь не желаю”.

Спустя два года, когда брат посетил владыку Онуфрия в Харькове и речь зашла о посещении Андреем обновленческого митрополита, Владыка, слегка пожурив брата, сказал: “Евдоким меня звал потому, что знал – скоро должна состояться моя хиротония. Как ни старались обновленцы помешать этому, я усыпил их бдительность и успел тайно выехать в Киев, где и был возведён в сан православного епископа. Они страшно обозлились и решили во что бы то ни стало погубить меня. Содержание меня в тюрьмах и ссылках – это дело их рук”.

4 февраля 1923 года экзарх Украины митрополит Михаил (Ермаков) и епископ Уманский Димитрий (Вербицкий) хиротонисали прибывшего в Киев архимандрита Онуфрия во епископа Елисаветградского, викария Одесской епархии.

6 февраля 1923 года епископ Онуфрий прибыл в Елисаветград и при громадном стечении молящихся совершил в Успенском соборе свою первую архиерейскую службу. Через несколько дней после этого к Владыке пришёл уполномоченный обновленческого ВЦУ Трофим Михайлов и спросил его, какой он придерживается церковной ориентации. Епископ Онуфрий ответил решительно и прямо: «Я не признаю и никогда не признаю ВЦУ и его “архиереев” и “иереев” и подчиняюсь лишь непосредственным каноническим начальникам: митрополиту Михаилу и епископу Прокопию».

На следующий день после визита уполномоченного обновленцев епископ Онуфрий был арестован и заключён в тюрьму – сначала Елисаветграда, а потом Одессы.

Вспоминая впоследствии свои скитания по тюрьмам, Владыка писал: “Немного прожито, но много пережито. Всего лишь два года я епископ, но… из этих двух лет я провёл шесть месяцев в узах… в темницах… Елисаветграда, Одессы, Кривого Рога, Екатеринослава и, наконец, Харькова. Меня водили под конвоем пешком по улицам много раз, ездил я и в этапном вагоне поезда за решётками. Сидел я среди воров и убийц… Я вспоминал свои грехи вольные и невольные и радовался, что Господь дал мне пить чашу страданий за мои согрешения…

В Великий пост соузники пожелали исповедаться и причаститься Христовых Таин. Тюремное начальство разрешило, и поехали к епископу, проживавшему в городе Одессе, за священником. Но оказалось, что и епископ, и священник были неправославные… Заключённые не захотели исповедоваться у обновленцев-раскольников. А среди заключённых был православный священник – отец Пётр. Его мы и упросили, и он исповедовал арестантов, а затем служил литургию и причащал.

Свыше пятисот арестантов нас было, которые молились, исповедовались и причащались Христовых Таин. Составился небольшой хор из заключённых. А Символ Веры и молитву Господню пели все молящиеся… Многие из арестантов не говели по нескольку лет, а теперь поговели. И замечательное дело – во всём обширном городе Одессе была ли тогда православная церковь, а у нас в тюрьме совершалось православное богослужение…”.

15 мая 1923 года епископ Онуфрий был освобождён из тюрьмы, но ему не разрешено было властями поселиться в Одесской области, и он выехал в город Кривой Рог.

Служение епископа Онуфрия в Кривом Роге стало торжеством Православия. Его богослужения собирали молящихся всех возрастов – от глубоких стариков до подростков. Храм всегда был полон молящимися. Многие приезжали из соседних деревень и простаивали долгие монастырские службы.

16 октября 1923 года епископ снова был арестован. Поводом для ареста послужило его послание к пастве, в котором он предостерегал верующих от обращения к живоцерковникам. Это послание было расценено как антисоветское, и епископ был отправлен сначала в криворожскую, а затем в елисаветградскую тюрьму. Из Елисаветграда епископ был перевезён в харьковскую тюрьму, где он пробыл три месяца. 16 января 1924 года власти освободили епископа из тюрьмы, взяв с него подписку о невыезде из города Харькова.

9 декабря 1925 года в Москве был арестован Патриарший Местоблюститель митрополит Пётр (Полянский). В декабре того же года властям удалось организовать в дополнение к обновленческому новый церковный раскол, получивший название григорианского.

Весной 1926 года митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский) сделал заявление о занятии им поста патриаршего Местоблюстителя, и тем самым создалась угроза нового церковного раскола.

Епископ Онуфрий выступил с протестом против занятия митрополитом Агафангелом поста Местоблюстителя, и власти тут же отреагировали на его церковную позицию, и по инициативе 6-го отделения СО ОГПУ во главе с Тучковым 12 октября 1926 года Харьковское ОГПУ арестовало Владыку.

5 ноября 1926 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Онуфрия к трём годам ссылки на Урал.

“Из шумного города Харькова переселился я в глухое село, – писал Владыка. – Да будет воля Божия! Хотя и скорбно на душе, но нужно оставить думы о харьковских друзьях. Придётся ли увидеться с ними? – сие от Господа. Во всяком случае, увидимся непременно в жизни загробной… А теперь нужно работать Богу и людям в тех условиях, в каких Господь определил мне жить…

Какой смысл моего пребывания в селе Кудымкар? Здесь я как бы в расширенной тюрьме. Служить я не могу, проповедовать в храме нельзя; приезжать ко мне не разрешают, стесняют принимать верующих… Почему же Господь это попускает? Не лучше ли было оставить меня в Харькове, где я мог широко сравнительно делать святое Божие дело, где я служил, благовествовал и в храме, и по домам, оттуда управлял широкой епархией Одесской? Зачем и другие епископы в узах?..

А между тем неверие усиленно работает, а вместе с ним рука об руку стараются разрушить Церковь Божию, очевидно не веря в её неодолимость, многочисленные еретики и раскольники: обновленцы, самосвяты, лубенцы, последователи ВВЦС и старые сектанты: баптисты, хлысты, и ещё более их – древние: католики, протестанты… Так нужны теперь работники на ниве Христовой, а их усиленно, искусственно уменьшают!.. Такова воля Божия или, вернее, попущение Божие. Ведь ещё во времена апостольские Господь попускал быть в узах в Кесарии два года, в Риме тоже два года великому благовестнику апостолу Павлу, а как дорого было проповедничество и миссионерские путешествия по Церкви великого Апостола!.. Так, значит, угодно было Богу!.. Не показывает ли Господь современным язычникам-богоборцам, что при максимуме их усилий и при связанности проповедников веры всё же никто не одолеет Церкви Божией и чтобы поняли все противники Божии, что вера наша утверждается не на мудрости человеческой, но на силе Божией (1Кор 2:5). Не оглядываться мне нужно назад, что было со мною, – оно во мне осталось, а работать нужно Богу и людям здесь, в глухом селе, почти в тюрьме: служитель Христов должен нести свет Христов и в темницы, как это делали Апостолы. Сказать слово веры своему случайному собеседнику, приголубить ребёнка, открыто исповедовать и защищать свою веру, несмотря на насмешки и гонения неверующих, – всё это значит нести свет Христов в окружающую жизнь”.

В октябре 1928 года епископ Онуфрий был арестован и отправлен в Тобольск. На пути его ждало тяжкое искушение. «Я находился на пристани в Тюмени, поджидая пароход, – рассказывал он впоследствии. – Ко мне подошёл человек и спросил: “Вы епископ православный?”. Я ответил. Он протянул руку за милостыней. Я хотел дать ему денег, но вдруг почувствовал сильный удар в левую руку и жгучую боль. Оглянувшись, я увидел, что тот человек убегает. Заметив на руке кровь, я пошёл на пароход, где промыли и забинтовали рану мою на руке. Успокоившись, я подумал: смерть моя нужна врагам моим, и только они могли подстроить это покушение, но Господь спас меня».

В Тобольске епископ пробыл три месяца. Об этом времени и о последующем своём путешествии в качестве узника Владыка писал: “Пишу из глубокого северного Сургута, куда прибыл я в новое место своей ссылки 11 февраля 1929 года, ночью.

Предчувствия мои оправдались: в городе Тобольске, при сравнительно внешнем благополучии, всякий день ожидал я, что меня возьмут и сошлют дальше. Это случилось 30 января вечером. Произвели у меня на квартире обыск и, ничего не найдя, повели в тобольскую тюрьму. Из культурной обстановки – опять в атмосферу тюремной жизни с её тяжёлым режимом, холодом, голодом, грязью, а для меня ещё и неудобствами в пище, которая подавалась мясной. Но Господь утешил меня, и я благодушно перенёс все эти невзгоды. В числе соузников моих оказалось несколько крестьян и среди них их священник православный, старец лет шестидесяти… В беседе с крестьянами я сказал им при священнике: вот батюшка с вами всюду – и в церкви, и на полях, и по домам, и… в тюрьме…

Да, наши православные пастыри в большинстве делят горе со своими чадами. Почти всегда, когда приходилось мне быть или ехать в тюрьмы, подобно тем, где я был в числе арестантов, видел я фигуру священника, или инока, или епископа…

В день своей архиерейской хиротонии, 4 февраля, я выехал под конвоем в Сургут: семьсот вёрст от Тобольска. Ехать было холодно, тесно, но я терпел имени Его ради… Всюду на остановках казённых, где мы грелись от мороза, отдыхали и ели, – всюду были в домах святые иконы. В одном месте утешил меня мальчик лет трёх, Саша, с крестом на груди. И только в селе Самарове я не нашёл в хате, где мы останавливались, святой иконы. Семья очевидно не религиозная. Я наблюдал за ними. Отец и старший сын (активный безбожник) производили неопределённое впечатление. Мальчик лет тринадцати, Андрюша, оказался с душой испорченной, подлой: он проследил ссыльного еврея из той же партии, где был и я, когда тот незаметно вышел за ворота, где его поджидали друзья, проживавшие в этом селе – Самарове, подслушал его разговор, дал знать конвойному и всё ему рассказал. У ребёнка не нашлось сострадания к несчастному ссыльному. Мать – необыкновенно грубая и даже сальная. Она не преминула изругать меня, хотя я был её гостем и в скорбном настроении арестанта. За малую крошку хлеба, стакан чая и молока она потребовала два рубля, тогда как это стоило не более тридцати копеек. Воистину, потеряет человек Бога – потеряет и любовь, сострадание, скромность, станет жестоким, грубым, жадным зверем… Господь да вразумит этих несчастных!

Я прибыл в Сургут. Господь помог мне здесь устроиться. Вижу милость Божию к себе. Посетил убогий храм сургутский, говел, причащался Святых Христовых Таин”.

В 1929 году по окончании срока ссылки, епископу Онуфрию было предложено властями выбрать место жительства. Владыка выбрал город Старый Оскол в Курской области и заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) назначил его туда епископом, создав для него новую епархию.

В Старом Осколе к тому времени у православных оставалось шесть городских и семь слободских церквей вблизи города, но власти разрешили епископу служить только в одном храме. Обновленцы к этому времени захватили большинство храмов, и приезд в город православного епископа оказался тяжёлым для них ударом. Все православные устремились к Владыке, первая же его служба в храме привлекла сердца многих.

Хотя выезд из города епископу был запрещён, это не помешало ему успешно управлять епархией. Епархиальной канцелярии у него не было, и всех посетителей – священнослужителей и мирян – он принимал в небольшой комнатке, где жил. У него всегда были посетители, желавшие поговорить с ним лично, приезжали люди и из других областей – он всех принимал с охотою и любовью, в меру своих сил стараясь разрешить их вопросы и удовлетворить просьбы. Результатом его деятельности явилось почти полное исчезновение обновленчества в пределах епархии и увеличение числа действующих православных храмов. Только за три первых месяца пребывания его на кафедре – с декабря 1929-го по март 1930 года – количество православных храмов в епархии возросло с двадцати до ста шестидесяти одного.

В 1933 году исполнилось десять лет архиерейского служения епископа Онуфрия, почти половину которого он провёл в тюрьмах и ссылках. Подводя итог этому служению, он писал: “Десять лет архиерейского служения! В этот священный для меня день душа моя прежде всего устремляется к Благодеющему Богу, Который сохранил меня в сонме святителей Церкви, ближайших друзей Своих. О, как высока эта честь – быть другом Христовым, продолжателем дела Спасителя на земле и Его святых Апостолов, ибо епископ и призывается к этому при хиротонии своей архиерейской.

Много соблазнов, страхов, волнений, опасностей пережил я за эти годы. Но от всех их избавил меня Господь. Скажу ли с великим Апостолом: И избавит меня Господь от всякого злого дела и сохранит для Своего Небесного Царства (2Тим 4:18)?

Что дал мне десятилетний стаж архиерейский?

Думаю, что я получил некоторый духовный опыт в отношении людей: за эти годы тысячи людей прошли передо мной – в Киеве, Елисаветграде, Одессе, Кривом Роге, Харькове, Перми, Кудымкаре, Тобольске, Старом Осколе. Много разных характеров видел я. И злобу, и ожесточение, и предательство – и смирение, покаяние, умиление, крепкую веру в Бога, милосердие к несчастным я наблюдал…

Опыт жизни научил меня узнавать, кто враг Церкви и кто её верный сын… Годы моего архиерейства прошли в чрезвычайно сложной церковной обстановке. Первые дни моего святительства совпали с наиболее наглыми, циничными насилиями обновленцев над Церковью Божией.

Иоанникиевщина, лубенщина, григорианский раскол, неверные шаги митрополита Агафангела, иосифлянский раскол, в среде которого есть немало идейных настроений. Всё это волновало, всем этим болел я как епископ, боялся за верующих, боролся, как мог, с раздирателями Христова хитона.

Скорби тюрем и ссылок – незначительны в сравнении со скорбями церковными… Как я удержался от этих расколов при своей боязливости и неопытности? Только по милости Божией! Очевидно, были и добрые люди, за молитвы которых Господь сжалился надо мною и оставил в ограде Своей Церкви…

Внешнее положение Церкви от нас не зависит, и мы не дадим за сие отчёта перед Богом – а дадим отчёт Судии в том, что могли сделать и не сделали”.

Скромный вид епископа, его аскетичная внешность, ласковые глаза, в которых отражались глубокая вера и любовь к Богу и ближним, его вдохновенные проповеди, призывающие людей к покаянию, к прощению обид, к верности Святой Православной Церкви, вызывали в сердцах верующих глубокую любовь к Святителю, почитание и благодарность. Старооскольцы вскоре привыкли, что Владыка с первого дня приезда в их город служит в храме ежедневно, и утром и вечером, и всякий раз проповедует, и они спешили на службу, чтобы почаще быть в храме с епископом.

В марте 1933 года ОГПУ арестовало епископа. Две недели он сидел в старооскольской тюрьме, а затем был отправлен в тюрьму в Воронеж.

В июне 1933 года епископ был освобождён из тюрьмы, назначен митрополитом Сергием на Курскую кафедру и возведён в сан архиепископа.

С огромной радостью и любовью встретили его православные в Курске. Власти сразу же стали преследовать архиепископа, чиня ему всякие стеснения и неудобства, – из всех храмов ему было разрешено служить только в одном, причём видя, что архиерей нисколько не смущён этим обстоятельством и даже как бы и не замечает его, его перевели в меньший, а затем и в ещё меньший. Как и в Старом Осколе, ему были запрещены поездки по епархии для посещения сельских приходов. Ему так же, как и в Старом Осколе, пришлось ограничить свою архипастырскую деятельность пределами города, проповедовать в одном храме, принимать всех посетителей у себя дома, но так же, как и раньше, он много писал: в Курске им была написана тридцать одна статья на религиозно-богословские темы.

Жил Владыка очень скромно, аскетом, никогда не заботился о хлебе насущном, будучи вполне доволен тем, что посылал Господь. Не было у него ни удобств в квартире, ни излишка в одежде, а только самое необходимое. Видя его полную нестяжательность, верующие сами старались снабдить его всем нужным для жизни. Зная о его благотворительности, они давали ему деньги, которые он раздавал нуждающимся, ничего не оставляя для себя. У его дома постоянно толпились нищие и обездоленные, нуждающиеся в помощи и поддержке.

23 июля 1935 года власти снова арестовали архиепископа Онуфрия, обвинив его в том, что он слишком часто обращался к верующим со словом проповеди, что благословил совершить несколько постригов в монашество, среди которых был совершён постриг в мантию и его матери, а также в том, что он оказывал материальную помощь нуждающимся, и в частности освободившимся из заключения священнослужителям. Во время обыска у Владыки были изъяты сделанные им выписки из книг святых Отцов и духовных писателей, содержание которых было сочтено следователями контрреволюционным.

8–9 декабря 1935 года состоялись закрытые заседания специальной коллегии Курского областного суда, перед которой предстал Святитель, заявив на суде: “В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю, никаких сборищ у нас не было и группы у нас никакой не было, все священники у нас зарегистрированы, и они могли и имели право приходить ко мне.

Записки, отобранные у меня, выписаны моей рукой из дореволюционных книг религиозного характера…

Добровольные пожертвования, на которые мы существовали, собирались путём обхода верующих с кружкой и использовались для уплаты налогов и выплат в Патриархию… никакого учёта по этим поступлениям я не вёл; я оказывал денежную помощь особенно нуждающимся, обращавшимся за помощью…

В своих проповедях я говорил о страданиях: я говорил в редакции той, что страдания – удел всякого христианина… Я говорил: христианство есть свет, религия непобедима, имея в виду те мероприятия, которые были в первые века гонения на христианство; в отношении великомученика Димитрия я говорил, что как он говорил правду не боясь царю Максимиану, так и нам следует говорить правду всегда и всем.

Вопрос о происхождении мира я излагал с точки зрения религии, и при этом сказал, что точка зрения Дарвина неприемлема религией как отвергающая бытие Божие”.

9 декабря был зачитан приговор: архиепископ Онуфрий был приговорён к десяти годам заключения в концлагерь. Но он не роптал на всё происходившее с ним.

“Господь справедлив всегда!.. – писал он. – За что такая скорбь душе нашей? – За неверие, богохульства и кощунства высших, за богоотступничество многих из бывших епископов и иереев – ныне обновленческих и иных раскольников, за равнодушие к святыням и маловерие многих, считающих себя православными!..”.

В марте 1936 года архиепископ Онуфрий был отправлен этапом на Дальний Восток. Первое время он находился в совхозе НКВД на станции Средне-Белая Амурской области.

В 1937 году Владыка писал родным: «…Я очень благодарен всем за память и заботы обо мне, грешном. Здоровье моё, по милости Божией, сносное… Но в общем приходится нести лишений немало. Душою я спокоен, за всё благодарю Создателя, Который всегда заботится о нас. Пишу Вам накануне празднования иконы Божией Матери “Знамение”, великого праздника. Как-то у Вас пройдёт этот праздник?.. Приветствую всех моих друзей и знакомых, которых я, грешный, вспоминаю всегда в моих молитвах, и прошу их молитв обо мне, грешном…».

В связи с политикой в то время руководства страны, принявшего решение по усилению репрессий, причём не только находящихся на воле, но и тех, кто был уже в узах, против архиепископа Онуфрия и находящегося с ним в лагере духовенства было начато новое дело. Вызванный на допрос 27 февраля 1938 года архиепископ, отвечая на вопросы следователя, сказал: “О существовании контрреволюционной группировки я ничего не знаю и поэтому показать ничего не могу, тем более что некоторых лиц… я совершенно не знаю. Остальных я знаю по лагерю и имею с ними общение как лагерник”.

В марте 1938 года архиепископ был перевезён из лагеря в тюрьму в городе Благовещенске. 17 марта 1938 года тройка НКВД приговорила его к расстрелу. Архиепископ Онуфрий был расстрелян 1 июня 1938 года и погребён в общей безвестной могиле.

За десять лет до принятия мученической кончины, находясь в ссылке, владыка Онуфрий писал: “Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откр 2:10). Какой смысл гонений на служителей Христовых – ссылок, тюрем? Всё это совершается не без воли Божией. Значит, в любое время они могут и окончиться, если сие будет угодно Богу. Посылаются эти гонения для испытания нашей верности Богу. И за твёрдость ожидает нас венец жизни… Это слова Божии. Следовательно, они непреложны. Таким образом, гонения за верность Богу имеют для исповедников свои результаты: вечную радость, небесное блаженство… Отчего же скорбеть нам, служителям Христовым, рассеянным по тюрьмам и глухим безлюдным селениям?.. Не нужно и думать о каком-либо самовольном изменении нашей участи в гонениях путём каких-либо компромиссов, сделок со своей совестью. Гонения – крест, возложенный на нас Самим Богом. И нужно нести его, быть верным долгу своему даже до смерти. Не оглядываться назад или по сторонам с унылым видом, а смело вперёд идти, отдавшись на милость Божию, как говорит Спаситель: Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия (Лк 9:62)…”^**.

От редакции. Порядок публикации в выпусках “Патерика” вынужденным образом произволен: тексты публикуются в том порядке, в каком поступают в редакцию материалы.

Общее руководство подготовкой “Патерика” осуществляет архимандрит Макарий. Текст подготовил игумен Дамаскин (Орловский).