К истории бывших запорожских старшин и казаков

Записывая рассказы Никиты Коржа об «атаковании» Сечи генерал-поручиком Π.А. Текелием, архимандрит Иаков (Вечерков) и архиепископ Гавриил (Розанов) придают им такую редакцию.

«Бывший в Сечи архимандрит, услышав такое их нестроение и мятеж (разумеется, здесь нестроение среди запорожцев, когда одни хотели добровольно подчиниться Текелию, а другие «начали между собой бунтоваться»), вышедши во всем священническом облачении из церкви, с крестом, начал уговаривать мятежников: «Убойтесь Бога! Что вы думаете, дети? Вы христиане и подымаете руки против христиан; вы – христиане и жаждение пролить кровь единоутробную! Убойтесь и престаньте от такого начинания: видно уже судьба наша такова и мы приемлем от Бога достойное по делам нашим! Вот вам крест и Распятый на нем, если вы его не послушаете, то все погибнете внезапно!..» И от такого разительного увещания, я думаю, говорит Корж, – каменное сердце испустило бы свои слезы, начали плакать не только мятежники, но и все старшины, и войско, и тут же все отвечали архимандриту: «Ну, пан-отче, быть тому так! Знав ты, шо сказать (мы готовы за тебя и головы наши положить, не только послухать»¹.

Таким образом, по свидетельству Коржа, покорение Сечи обошлось без кровопролития, благодаря

сечевому архимандриту, являвшемуся в 1775 году начальником Сечевой церкви. Имя этого архимандрита – Владимир Сокальский. Известно, что в сане иеромонаха, он был начальником сечевого духовенства еще в 1762 г.². В 1774 г., он, по указу императрицы Екатерины II, возведен в архимандриты³. Имеющиеся в исторической литературе сведения об архимандрите Владимире Сокальском очень скудны. Поэтому далеко не излишне опубликование тех кратких сведений, которые найдены мной в архиве Екатеринославского губернского правления. Часть помещаемых ниже документов касаются получения отцом Владимиром казенного жалованья, а другие – того имущества его (в виде лошадей), которое очутилось в числе секвестрованной собственности бывшей казацкой старшины.

1 сентября 1775 г., архимандрит Владимир Сокальский обратился к Новороссийскому губернатору, генерал-майору M.В. Муромцеву с просьбой выдать ему жалованье в размере ста рублей, «за минувшую майскую треть». Утруждать губернатора своей просьбой он решился, во-первых, «по высокому обнадеживанию» его губернатором о возможности выдачи ему, Владимиру, за содействие видам правительства, казенного жалования, а во-вторых «по крайнему никакой прибыли неимению», т. е. по крайне стесненному материальному положению, явившемуся следствием бегства, по разрушении Сечи, его бывших «парафиян» и доходящему до того, что не за что приготовить к наступающей зиме «ни дров, ни харчей». В ответ на это прошение архимандрита Владимира Сокальского, M.В. Муромцев, 11 сентября 1775 г., дал Покровскому коменданту, подполковнику Петру Норову ордер, коим, ссылаясь на «повеление» Новороссийского генерал-губернатора, генерал-аншефа, графа Г.А. Потемкина, рекомендовал подполковнику Норову «производить» архимандриту Владимиру, вместе с другими перечисленными в ордере лицами, жалованье «из вступающих в бывшей Котш Запорожской доходов», причем первому, т. е. архимандриту, это жалованье должно идти в том же самом размере, в каком он получал его «прежде» (до разрушения Сечи, т. е. в треть по сто рублей», а прочим лицам – отставному сербского гусарского полка поручику Василию Харевскому и «бывшего Коша писарям двенадцати человекам» – в том размере, какой указан в ордере M.В. Муромцева.

В декабре, того же 1775 г., архимандрит Владимир Сокальский получил указ Киевской духовной консистории (от 28 ноября), коим извещался о назначении его настоятелем Николаевского монастыря в городе Батурине; консистория требовала его в Киев для скорейшего отправления на место нового служения. Теперь обнаружилось, что его десять лошадей, находившиеся в зимовнике бывшего Запорожского судьи Павла Головатого на речке Солоной, очутились в описи секвестрованного имущества, упомянутого судьи. Такая же участь постигла и двух лошадей иеромонаха Варахаила и одну лошадь иеродиакона Палладия. Очевидно, они отдали этих лошадей в зимовник Головатого для присмотра и ухода за ними. He желая терять своих лошадей, архимандрит Владимир Сокальский обратился к подполковнику Норову с просьбой выдать его лошадей; а за одно и лошадей иеромонаха Варахаила, и иеродиакона Палладия; для большего успеха своей просьбы, архимандрит указывал свидетелей, которые могли подтвердить, что эти лошади его собственные. Но Норов считал себя не компетентным в данном вопросе и обратился с рапортом к Новороссийской губернской канцелярии, прося от нее «на то резолюцию», а та, в свою очередь, 30 декабря 1775 г., представила это дело на рассмотрение губернатора M.В. Муромцева, а тот уже только 17 марта следующего 1776 г. предложил губернской канцелярии «учинить выправку» и потом, если «по оной окажется», что действительно тринадцать лошадей бывшего Сечевого духовенства вошли в опись секвестрованного имущества Головатого, то этих лошадей возвратить их хозяевам «с расписками» от последних. Вследствие такого предложения Μ.В. Муромцева, Новороссийская губернская канцелярия 30 апреля 1776 г. послала Норову указ «для надлежавшего исполнения» губернаторского предписания и предлагала ему рапортовать ей, канцелярии, «чем сие окончено будет».

Получил ли архимандрит Владимир своих лошадей неизвестно, как неизвестно и то, когда он отправился в Батурин, в порученный его настоятельству Николаевский монастырь.

Документы, из коих заимствованы приведенные выше сведения, печатаются здесь целиком.

Ваше превосходительство, милостивейший патрон. Уповая по высокому вашего превосходительства обнадеживанию, что может быть соблагоизволите иметь в получении резолюцию о надлежащих мне за минувшую майскую треть сто рублях деньгах, прошу всепокорнейше вашего превосходительства, в непродолжительной оных мне выдаче, сделать милостивое не оставление; соблагоизволите поверить, ваше превосходительство, что по крайнему никакой прибыли неимению, доходит до такой скудости, что ни за что приготовить ни дров, ни харчей к подходящей зиме. В протчем, есмь с истинным имени вашего превосходительства высокопочитанием и преданностью, милостивейший патрон, вашего превосходительства, покорнейший слуга, Архимандрит Владимир. Сентября 4 дня 1774 года.

Примечание. Год 1774-й здесь поставлен, без сомнения, по ошибке, ибо имеющийся в деле черновой отпуск ордера, данного M. В. Муромцевым подполковнику Норову, датирован 11 сентября 1775 года, а на обложке дела читаем: «дело о производстве, находящемуся в бывшей Сечи, архимандриту Владимиру жалования, 1775 года сентября 8 д., на 3-х листах». Содержание письма показывает, что оно не могло быть написано в 1774 году: при существовании Сечи, где товарищество отличалось редкой готовностью давать на церкви и духовенство, архимандриту Владимиру, совершенно неуместно было ссылаться на крайнюю скудость «по крайнему никакой прибыли неимению».

Получив на представление от его сиятельства, господина генерал-аншефа, Новороссийского генерал-губернатора и разных орденов кавалера, графа Григория Александровича Потемкина повеление, сим вашему высокоблагородию рекомендую, находящимся в бывшей Сечи Запорожской архимандриту Владимиру, отставному сербского гусарского полка поручику Харевскому и бывшего Коша писарям двенадцати человекам, жалованье производить из вступающих в бывшей Кош Запорожской доходов: архимандриту против того оклада, какое прежде он получал, то есть в треть по сто рублей, а Харевскому порутничье, кроме рационов, писарям же каждому в год по тридцать рублей, как и я о них вам уже писал, и как оные теперь полагаются на оклад, следовательно, в службу и привести их к присяге (подписи нет). Ч. 11-го сентября 1775 года. Кременчуг. № 168.

(Связка № 44, дело № 13/40. В деле два документа: 1) письмо архимандрита Владимира и 2) черновой отпуск ордера).

Новороссийскому губернатору и Днепровского пикинерного полка шефу M.В. Муромцеву, из канцелярии Новороссийской губернии, рапорт.

Господин подполковник Норов рапортом сей канцелярии представляя, что бывшей Сечи архимандрит Владимир Сокальский, предъявив насланной к нему, прошлого ноября 28 числа из Киевской духовной консистории, указ о явке ему, Владимиру, туда, немедленно, для отправления его настоятелем епархии Киевской в Николаевский Батуринский монастырь, просит, вошедшие в опись при зимовнике бывшего Запорожского судьи Головатого, на речке Солоной состоящем, собственные его десять, да иеромонаха Варахаила две и иеродиакона Палладия одну, a всех тринадцать лошадей, при теперешнем их оттоль выезде им отдать, но без повеления к отдаче им оных лошадей, хотя де они во удостоверение собственности тех и свидетелей представляют, приступить он, гдн. подполковник, не смея, просит на то резолюции. Об оном, на рассмотрение вашему превосходительству, канцелярия Новороссийской губернии представляет. Подполковник Владимир Золотницкий. Пограничный комиссар Василий Касинов. Ротмистр Иван (фамилия не разобрана). Вахмистр Яким Константинов. Ч. 30 декабря 1775 года, № 531. Сверху помета: «получ. 1776 года марта 11».

17 марта 1776 г., M. В. Муромцев предложил Новороссийской губернской канцелярии «учинить выправку и буде по оной окажется по всякому истинному свидетельству, что точно сие число лошадей их собственные, то возвратить им оные с расписками».

(Связ. № 46, дело № 47 – по рапор. Новорос. губер. канцелярии от 11 марта 1776 г., на 3 лл.).

1776 года апреля 30 д., по указу ее императорского величества, Новороссийская губернская канцелярия, слушав предложение его превосходительства, гд-на генерал-майора, Новороссийского губернатора и кавалера Матвея Васильевича Муромцева, коим на рапорт сей канцелярии, от 30-го декабря прошлого 1775 года последовавшей, что бывшей Сечи архимандрит Владимир Сокальский ищет возвращения его собственных десяти, иеромонаха Варахаила двух и иеродиакона Палладия одной лошадей, вошедших в опись при зимовнике бывшего Запорожского судьи Головатого, предлагает учинить выправку и буди по оной окажется по всякому истинному свидетельству, что точно сие число лошадей их собственные, то и возвратить им оные с расписками, приказали: для надлежавшего, по вышеописанному его превосходительства предписанию, исполнения к господину подполковнику Норову указом предложить и велеть, чем сие окончено будет, отрапортовать в сию канцелярию. Егор Арапов, Василий Касинов. Ротмистр Иван (фамилия неразборчиво написана). – (Из разрозненной связки указов Новороссийской губернской канцелярии за 1776 г.).

Собственноручная подпись архимандрита Владимира Сокальского под письмом его к М.В. Муромцову (см. стр. 221)

Протопоп Феодор Фомич принадлежит к числу наиболее видных священнослужителей нашего края. Рукоположенный из запорожских казаков во иереи к Новокодацкой Николаевской церкви, он снискал благоволение духовного и светского начальства, и с 1777 г. сделался протопопом Славянской и Херсонской провинций, пользовался, видимо, влиянием среди духовенства и приобрел не малое состояние. Поэтому, он заслуживает особого внимания со стороны любителей местной истории. Приводим те сведения, какие имеются у нас под руками.

Биографические данные черпаются, прежде всего, из напечатанного мной дела местной духовной консистории «о рукоположении Федора Фомича Старокодацкой наместнии местечка Нового Кодака к церкви Николаевской во священника 1765 года, № 37»⁴). Из этого дела видно, что Феодор Фомич уроженец Слободской Украины («слободских полков»), из местечка Богодухова (ныне город Харьковской губернии), сын мещанина. Когда он прибыл в Сечь, неизвестно, но, без сомнения, еще молодым человеком, ибо в 1773 г. ему было только 36 лет⁵ и здесь числился казаком Левушковского куреня. 5-го октября 1765 г. скончался Новокодацкий священник Иоанн Васильев (один из четырех священников при Николаевской церкви) и на его место священники Новокодацкие, полковник Кодацкий Антон Красовский, рядовые казаки и посполитые избрали «во иерея на четвертую часть» Федора Фомича. Избрав его, новокодацкие священники и прихожане, через Кош Запорожский и Старокодацкое духовное правление, одновременно, обратились к киевскому митрополиту Арсению Могилянскому с просьбой рукоположить их избранника. «Правящий в Коше» войсковой судья Павел Головатый просил митрополита за Фомича, как наиболее желательного кандидата, «честное обхождение» которого «и во всем добропорядочное при войске Запорожском без всякого преткновения жительство» хорошо известно Кошу (письмо от 20 октября 1765 г.). При этом Кош объяснял митрополиту, что четвертый священник в Новом Койдаке потребен «для облегчения в исправлении треб христианских, дабы в случае, за разноместным жительством прихожан и казаков, в преподаянии оных приостановления и упущения не последовало». Духовное правление, поддерживая избрание новокодацких прихожан, сообщало, что Фомич «в чтении добр, учения же должности иерейской сакрамента и катехизис изучает, и никакого другого кандидата «за сылу указов» нет, а при Новокодацком Николаевском храме, по исповедной на 1765 г. Книге, числилось 121 двор или 655 душ мужского пола, и 615 женского.

В начале декабря 1765 г., Фомич был уже в Киеве, выполнил все требуемые формальности, испытан в чтении и знании катехизиса (в чтении он оказался «средствен», а для изучения катехизиса отправлен к кафедральному проповеднику, иеромонаху Сильвестру), приведен к присяге и 25 декабря рукоположен во диакона, а 26-го во священника; 26 января 1766 г. новорукоположенный иерей был отправлен на место своего служения, о чем митрополит Арсений известил своим письмом войскового судью Павла Головатого.

Когда наступил момент уничтожения Запорожской Сечи и Запорожского казачества, среди населения, бывших вольностей Запорожских, обнаружилось волнение: многие не хотели мириться с новыми порядками, высказывали «развратные» мнения и убегали в Турцию. Среди духовенства тоже нашлись люди, не желавшие мириться с фактом уничтожения Сечи и слияния вольностей Запорожских с прочими областями российскими (известен в этом отношении священник слободы Куриловки Феодор Чепелиовский). Священник Феодор Фомич проявил полное и очевидное усердие к проведению в жизнь планов правительства: он не только не позволял себе «никаких развратных поступков против нынешнего положения сего края», а наоборот, старался приводить к послушанию «непокорливых и развратных», действуя согласно с манифестом 3 августа 1775 г. и исполняя «всячески с усердием» распоряжения военных властей. Как человек практичный, он поспешил заручиться отзывами («аттестатами») командиров разных войсковых частей о своей «политической благонадёжности» и эти отзывы вскоре оказались для него очень полезными.

Все церкви вольностей Запорожских были подчинены Киевскому митрополиту, управлявшему ими при посредстве Консистории и духовного наместнии Старокодатской правления, которое находилось (основано оно в 1761 г.) в Самаре (нынешнем Новомосковске). Во главе сего правления в 1775 г. стоял иерей Григорий Порохня; оно продолжало существовать и после 9 сентября 1775 г., т. е. после открытия Славянской и Херсонской епархии. Как известно, после уничтожения Сечи, бывшие владения Коша Запорожского были поделены между Азовской и Новороссийской губерниями, поэтому Старокодацкое духовное правление, находясь в Азовской губернии, ведало церкви и губернии Новороссийской, уездов ее – Славянского провинциального, Саксаганского и Ингульского. Неудобство такого положения чувствовало и духовенство названных уездов, и администрация их, и даже сам наместник, священник Григорий Порохня. И вот, священники и диаконы, лежащих к западу от Днепра приходов (Нового Кодака, Старого Кодака, Романкова, Камянского, Карноуховки и слободы Комисарки), подали архиепископу Евгению Булгарису коллективное прошение – «доношение» об освобождении их от подчинения Старокодацкому духовному правлению и об учреждении для них особого правления. Просьбу свою священнослужители мотивировали тем, что поездки их в находящееся в другой губернии и за Днепром духовное правление, «по касающимся разным указным делам и своим необходимостям», особенно «во время весеннее и осеннее», сопряжены с немалыми неудобствами и затруднениями. Чтобы облегчить дело открытия нового духовного правления, просители намечают даже из своей среды лицо, способное к производству «всяких указных и прочих надобностей; им оказался священник Феодор Фомич; священнослужители просили архиепископа Евгения «благословить» Фомича, «яко честного и добропорядочного», «степенью протопопской». 18 ноября 1776 г., они подали свою просьбу архиепископу Евгению, а тот передал ее 17 декабря в свою консисторию для надлежавших справок. Аттестаты, данные Фомичу начальниками войсковых частей и в копии представленные в консисторию, сослужили для него службу. Саксаганская воеводская канцелярия поддержала прошение священнослужителей и свидетельствовала, что Фомич наиболее желательный кандидат в протопопы.

Еще до получения, приведенного выше, прошения «Славянской провинции уездов Славянского провинциального, Саксаганского и Ингульского» священнослужителей, архиепископ Евгений Булгарис знал о необходимости открытия в этих уездах духовного правления. Из письма M.В. Муромцева к архиепископу (от 8 ноября 1776 г.) и из промемории Новороссийской губернской канцелярии в Славянскую консисторию было известно, что в Славянской и Херсонской провинциях, по штатам Новороссийской губернии, положено «быть протопопу и жительствовать ему, пока город Славянск построен будет, в Покровске, где была Сеча, но для епархиального начальства оставался невыясненным вопрос о том, сколько в Покровске, кроме протопопа, должно быть священнослужителей и какое им «быть иметь» содержание. Потому-то архиепископ Евгений, получив прошение священнослужителей об учреждении новой протопопии и духовного правления, 18 декабря обращается к M.В. Муромцеву с письмом, в коем просит его разъяснить ему вопрос о количестве штатных священнослужителей в Покровске и о способах их содержания. В ответ на это письмо архипастыря, M.В. Муромцев 18 января 1777 г. сообщал ему, что «за выводом священнодействующих ныне иеромонахов» в Покровске должны быть: протопоп, два священника, два диакона, а церковнослужителей столько, «сколько по рассмотрению протопопского правления, применяясь обычаям тамошнего народа, надобно»; что же касается содержания этого духовенства, то (писал M.В. Муромцев) «о Новороссийской губернии учреждением к церквам в казенных селениях к каждой полагается земли по сто двадцать десятин, без платежа поземельных денег»; кроме того, священнослужители будут получать «к тому от народа узаконенное и доброхотное подаяние». В заключение своего письма, губернатор тоже говорил о Фомиче, как кандидате в протопопы, при этом замечает, что, если архиепископ произведет его в протопопы, то ему «можно оставаться до устроения Славянской крепости на том месте, где и ныне находится», т. е. при Новокодацкой Николаевской церкви. Соглашался Муромцев на оставление Фомича в Новых Койдаках во внимание к его хозяйству, которое при переселении в Покровск могло прийти в расстройство.

В том же январе 1777 г., наместник Старокодацкий, священник Григорий Порохня доносил Славянской консистории, что порученных ему церквей Славянской и Херсонской провинций (как раз тех церквей, священнослужители коих просили епархиального архиерея о возведении в протопопы священника Феодора Фомича), «за отдалённостью мест содержать в управлении он не может». – Просьба духовенства, подкрепленная ходатайством Саксаганской воеводской канцелярии и самого губернатора, возымело силу: 28 января 1777 г., архиепископ Евгений утвердил постановление консистории о произведении Фомича во протоиереи, a 30 января, он был возведен в столь важный тогда сан⁶. Таким образом, Феодор Фомич занял видное общественное положение, приобрел немалый почёт и не потерпел никакого ущерба в своем хозяйстве. Каково было это хозяйство протопопа Фомича, можно судить по той жалобе, которая была подана правителю Екатеринославского наместничества, генерал-майору И.М. Синельникову, 29 июня 1785 г., на Фомича Новокодацким «обществом». В жалобе этой говорится, что протопоп Федор Фомич, «самовольно владея общественной землей», завел здесь «три хутора», из которых один в Толочном яру, другой в Оситнеговом озере, третий близ слободы Сохачевки; при этих хуторах он занял «до немалого числа десятин под собственные свои левады», вследствие чего, жалобщики не могут своего скота ни пускать на подножный корм, ни гонять его к водопою; сверх этих трех хуторов, Фомич имел «овчарный завод» по ту сторону речки Мокрой Суры, на отведенной ему от казны для этой цели земле; здесь, он еще «присвояет» также «до немалого числа десятин» из той площади, которая отведена Новокодацкому обществу. Такими претензиями протопоп чинит немалую «обиду» полковому есаулу Макару Тарану и «другим людям»; первому, например, он «запрещает» иметь «тамо» хутор, который уже давно принадлежал ему и при котором, как и в близком от него «боерачке», «отрастил оной Таран в пользу общественную разного дерева». Доводя до сведения И.М. Синельникова о чинимых Фомичом своеволии и обидах, жалобщики просят его «чрез кого следует повелеть соизволить», чтобы протопоп Фомич не имел хуторов в Новокодацкой округе. Жалобу составлял, живущий в Новых Койдаках, отставной полковой хорунжий Василий Кунпан, который расписался и за себя, и за следующих Новокодацких жителей: значковых товарищей Алексея и Григория Баранченков, и воинских обывателей – Степана Юрченко, Петра Шевченко, Василия Левченко, Лукьяна Куличенко и Карпа Ситаленко.

Чтобы составить представление о Новокодацкой округе, надо помнить, что в состав ее входили следующие казенные селения:

Новые Кодаки – 287 населенных дворов и на них 17220 десят. земли;

Половица – 113¼ ”” ” 6795 ” ”

Каменка Лоцм. – 33¾ ”” ” 2025 ” ”

Старые Койдаки – 75½ ”” ” 4530 ” ”

Всей же земли, на указанные селения, отведено было 39 тысяч десятин, т. е. значительно больше, чем нужно было соответственно количеству дворов – на каждый двор положено было по 60 десятин⁷. Предприимчивые люди, пользуясь наличностью свободной земли, основывали хутора и в широких размерах занимались скотоводством и хлебопашеством. Местная администрация благосклонно относилась к таким лицам, так как видела в этом экономический рост нашего края. Такой же предприимчивостью отличался и протопоп Феодор Фомич, заведший в Новокодацкой округе, в ущерб другим обывателям, три хутора.

Получив жалобу Новокойдацкого общества, И.М. Синельников предписал наместническому правлению послать в Новые Койдаки уездного землемера для проверки факта самоуправства протопопа Фомича и для выяснения того, «кому оная (земля) свойственное принадлежать будет». Чем окончилось дело, за отсутствием нужных документов, сказать нельзя.

Около 1784 г., Славянское духовное правление, в котором протопоп Феодор Фомич состоял первоприсутствующим, было переименовано в Екатеринославское, а Фомич стал подписываться протопопом Екатеринославским. Так он назывался до самой смерти своей, последовавшей около 1790 г.

Еще ненапечатанные документы, из которых черпаются сведения о протопопе Фомиче, помещаются здесь.

а) Аттестат.

Новокодацкой церкви священнику Феодору Фомичу в том, что в бытность мою в сем месте вел себя так, как долг его чину и честного человека требует, и никаких развратных поступков против нынешнего положения сего края за ним не предусмотрено, а напротив того, старался всячески непокорливых и развратных к познанию своего долга приводить, в чем свидетельствую. Дан при Новом Кодаке в 23 день сентября 1775 года. На подлинном подписались: генерал-майор, граф Дебалмен и генеральный писарь Василий Тиняков.

Граф Г.М. Дебалмен командовал одним из пяти отрядов, кои находились в распоряжении П.А. Текелия при «атаковании» Сечи. Отряд этот находился у Нового Кодака (Скальковский, «Ист. Нов. Сечи»,, т. III, стр. 184, 2-е изд.).

б) Аттестат дан сей, слободы Новых Койдак, церкви во имя Николая Чудотворца, священнику Феодору Фомичу в том, что во время квартирования здесь Днепровского пехотного полка с прошлого 1775-го года по сие число, видя от него усердное и прилежное попечение, изданного прошлого 1775-го года августа 3-го числа от Ее Императорского Величества, высочайшего манифеста старался всех тамошних жителей по духовенству приводить к сущему повиновению и послушанию, также и сам он во всем по церковному положению вел себя добропорядочно и никаких от него непорядков не происходило, в том по справедливости сим и свидетельствую. Койдаки, сентября 21 дня 1776 года. На подлинном подпись: Полковник Яков Либгольт.

в) Аттестат Саксаганского воеводства Новокайдацкой церкви священнику Феодору Фомичу в том, что в бытность мою в сем месте вел себя так, как долг его чина и звания честного человека требует и никаких поступков против нынешнего положения сего края за ним не примечено, а напротив того, старался всячески исполнять со усердием, внушая каждому его дом, в чем свидетельствую. Дан в Новых Койдаках в 28 день сентября 1776 года. Ее Императорского Величества, всемилостивейшей Государыни моей от армии полковник и расположенного в линии Нового Кайдака деташамента командир (на подлинном подпись) Одоевский.

Ясне в Боге Высокопреосвященнейшему господину Евгению, православному Архиепископу Славянскому и Херсонскому, нижайшее доношение.

За бывшего Запорожья, оставались мы под Старокодацкой наместнией, коя находится в Самаре, а как ныне, по высочайшему ее Императорского величества благоволению, Запорожье уничтожено и духовное правление остается в Азовской губернии за рекой Днепром, то мы во время весеннее и осеннее за переездами чрез Днепр, по касающимся разным указным делам и своим необходимостям, претерпеваем немалые нужды; для того вашего высокопреосвященства нижайше просим отделить нас от того Старокодацкого правления благоволите быть особому по сию сторону реки Днепра, над имеющимися здесь церквами и священнослужителями правлению, для которого в произвождении всяких указных и прочих надобностей избрали мы, с общего нашего согласия, священника Новокодацкого, яко честного и добропорядочного, Феодора Фомича и вашего высокопреосвященства нижайше просим оного Фомича архипастырски благословить степенью протопопской, дабы мы вдаль простираясь время напрасно нужд не претерпевали. О чем донося, просят: Новокодацкого прихода иерей Иоанн Быстрицкий, иерей Стефан Малишевич, иерей Кондрат Северский, иерей Евтихий Иванов, иерей Стефан Чемерис, диакон Стефан Коркодило, диакон Иоанн Бардадимов; Старого Кодака иерей Стефан Ерофеев, иерей Василий Иванов (Григорьев), диакон той же церкви Павел Порохов; прихода Романковского иерей Иоанн Щербенский, иерей Евфимий Сербинов, иерей Феодор Щетинский; Камянского прихода иерей Афанасий Шелестов, иерей Василий Григорьев; Карноуховского прихода иерей Василий Удовицкий, иерей Иеремей Леонтьевич; священник слободы Комисарки Гавриил Арабский, 1776 года ноября 18 числа (Помета внизу: отдано в консисторию 1776 года декабря 17 дня).

(На титуле) И.М. Синельникову Новокодацкого общества доношение.

Екатеринославского уезда протопоп Федор Фомич, самоуправно владея общественной землей, на которой и имеет три хутора, состоящие – один в Толочном яру, другой во Оситнеговом озере, третий невоотдаль слободы Сохачевки, при каковых хуторах занял до немалого числа десятин под собственные свои левады, так что и скоту нашему пускать на подножной корм, тоже и к водопою ходить невозможно, а сверх того, ко отведенной ему, Фомичу, по ту сторону речки Мокрой Суре под овчарный завод земли присвояет из Новокодацкой округи также до немалого числа десятин, где находящемуся хутором полковому есаулу Макару Тарану и другим людям чинит немалую обиду, запрещая ему иметь тамо хутор, при котором уже до немалого числа в боерачке и притом хуторе отрастил оный Таран в пользу общественную разного дерева.

Для того вашему превосходительству сим представляя, покорнейше просим в рассуждении чинимых им, Фомичом, разных угнетений, чрез кого следует повелеть соизволить о неимении ему, Фомичу, на Новокодацкой округе хуторов учинить запрещение, дабы мы не претерпевали напрасной обиды.

О сем просят Новокодацкие жители: значковые товарищи Алексей и Григорий Баранченки, воинские обыватели Степан Юрченко, Петро Шевченко, Василий Левченко, Лукьян Куличенко и Карп Ситаленко (?), а вместо их, неграмотных, по их персональному прошению и за себя руку приложил отставной полковой хорунжий Василий Кунпан. Ч. 29 июня 1785 года.

Синельников предписал наместническому правлению послать уездного землемера для выяснения факта самоуправств и выяснения того, «кому оная (земля) свойственнее принадлежать будет».

(Связка № 30, доношение Новокодац. общества на протопопа Фомича..., июня 29 д. 1785 г.).

В VIII вып. «Летописи» Екатеринославской Архивной комиссии, на стр. 317–320, помещен мной документ, содержащий в себе довольно важные и интересные сведения относительно личности насадителя и первоначального владельца Екатеринославских садов Городского и Потемкинского.

Этот документ – «доношение», т. е., по нынешнему, прошение Лазаря Глобы, поданное им 18 сентября 1778 г. Новороссийскому губернатору Н.Д. Языкову и заключающее просьбу Глобы оставить за ним «во вечное» владение, как разведенные им сады (на Монастырском острове и на берегу Днепра против того острова, и «при слободе Половице») и четыре мельницы, так и участок земли, потребный для обзаведения двенадцати крестьянских дворов. В своем «доношении» Лазарь Глоба указывает свою родину (польское местечко «Ведмедовка», в теперешнем Чигиринском уезде Киевской губернии) и время своего поселения (1743 год) при Днепре против Монастырского острова.

Чтобы достигнуть просимого, Глоба ссылается на свою усердную службу во время войны России с Турцией в 1768–74 гг. и на свою покорность российскому правительству под час уничтожения Сечи, когда он не только проявил «достодолжное высочайшей власти повиновение», но и «других от развратных мыслей» удерживал. В доказательство этого, он представил Н.Д. Языкову «аттестаты», данные ему подполковником Пишчевичем, генерал-майором Π.А. Текелием, генерал-майором Дебальменом и командиром Днепровского пехотного полка, полковником Либгольтом. Все эти лица знали его и свидетельствовали о его «лояльности». Н.Д. Языков удовлетворил просьбу Лазаря Глобы лишь отчасти; сады, мельницы и земля были оставлены за их прежним владельцем «впредь» только «до рассмотрения и будущего положения».

Глоба остался жить на занятом им месте. Как полковой есаул бывшего Запорожского войска, и как человек богатый и независимый, он пользовался уважением жителей Половицы, которые, в известных случаях, возлагали на него почетные и ответственные поручения, и обращались к нему за содействием. Когда, например, в 1779 и 1780 гг., жители Половицы возбуждали пред Новороссийским губернатором Н.Д. Языковым ходатайство о построении в их слободе церкви, то Лазарь Глоба первым подписал прошение на имя губернатора⁸.

Своими садами Лазарь Глоба владел до того времени, когда на месте Половицы начали строить Екатеринослав. Князь Потемкин купил у Глобы его сады, но когда именно совершена покупка и на каких условиях, в архиве ничего не удалось найти. Поэтому приходится довольствоваться теми данными, какие имеются у A.А. Скальковского в его труде: «Опыт статистического описания Новороссийского края», т. II, стр. 106–107. Тут говорится, что сады были приобретены Потемкиным в 1787–1789 гг. за 3000 рублей. Сады эти называются полудикими плантациями. Построивши для себя «прекрасный» дом, светлейший князь Тавриды провез сюда «из польского своего имения Дубровны, на барках по Днепру, великолепную оранжерею с 29 садовниками; сверх того, фруктовые деревья были привезены частью из Молдавии, частью из Малороссии, из Молдавии же выписаны 12 фур виноградных лоз и несколько болгар – искусных виноградарей». В дополнение к этому, можно прибавить, что фруктовые деревья были доставлены в Екатеринослав и из Кременчуга, из бывшего там при наместническом дворце казенного сада. 2 октября 1789 г. правитель Екатеринославского

наместничества генерал-майор В.В. Коховский, по распоряжению князя Г.А. Потемкина, предложил Градижскому городничему Адлерштралю перевезти лошадьми из Кременчуга в Екатеринослав казенный, «где был дворец», фруктовый сад, т. е. все яблони, вишни, груши, грецкие орехи, виноградные лозы. Все это нужно было выкопать из земли, увязать, нагрузить на подводы и поскорее отправить в Екатеринослав, где в это время ученым садовником Гульдом и «отделывался», н «насаждался» Аглинский сад. Коховский, видимо, спешил с этой перевозкой, потому что уже 4 октября 1789 г. рапортовал Г. А. Потемкину: «во исполнение высокого повеления вашей светлости, аглинский сад при городе Екатеринославле господином Гульдом и отделывается, и насаждается. Деревья из Кременчугского сада на сих днях сюда привезутся, о чем в покорности моей донести честь имею»⁹.

Все сказанное, можно отнести к теперешнему Потемкинскому саду, который был передан, по смерти Потемкина, Екатеринославскому дворянству. Другой сад Глобы у деревни Половицы, по свидетельству A.А. Скальковского¹⁰, принадлежал ему, Глобе, до самой его смерти, последовавшей будто бы в 1793 году и затем, перешел в казну, был приписан к казенным суконной и «шелковой» фабрикам, из коих последняя в Екатеринослав была доставлена на пяти байдаках в 1789 году.

Желая точно определить время кончины Лазаря Глобы, я пересмотрел в местном консисторском архиве метрические (по городу Екатеринославу) книги с 1790 по 1798 года, но записи о его смерти там не оказалось, хотя, без сомнения, он умер в Екатеринославе. Это подтверждается присутствием в нынешнем городском саду, в его юго-западном углу, памятника «основателю сада». Памятник, рисунок с которого помещается здесь, поставлен на месте его погребения, как об этом свидетельствует Корж («Уст. повествов.»…, стр. 58), а за ним и бывший преподаватель местной духовной семинарии, автор изданных в 1849 г. «Писем из Екатеринослава» Г. Титов. На 32-й странице этих «Писем» читаем: «он (Глоба) скончался 100 лет и погребен в своем саду, где на могиле его доселе стоит каменный столб». Сохранился этот столб и до наших дней; известен он под именем памятника Глобы; стоит он в глухой части городского сада, не привлекая ничьего к себе внимания, среди обстановки, не всегда производящей благоприятное впечатление на посетителя. Красующаяся на нем надпись: «Запорожцу Глобе – основателю сада» – дает основание думать, будто бы он сооружен городом. Я лично склонен думать, что столб сооружен не городом и что имеющаяся на нем надпись позднейшего происхождения (может быть, 1887 года, когда праздновался столетней юбилей г. Екатеринослава).

Высокородному и превосходительному гд-ну генерал-майору, Новороссийской губернии губернатору, Днепровского пикинерного полка шефу и кавалеру Николаю Даниловичу Языкову полкового есаула Глобы доношение.

О продолженной мной ее императорскому величеству, в прошедшую с турками войну, службе и о порядочном моем поведении при разрушении бывшей Сечи свидетельствующие аттестаты при сем вашему превосходительству в точных копиях представляя, нижайше прошу за долговременную и беспорочную службу, в рассуждении слабости моего здоровья, о исключении меня из общенародных повинностей, учинить милостивое рассмотрение. К сему доношению проситель, полковой есаул Лазарь Глоба, a вместо его, неграмотного, по его прошению, казак Иван Гордеевский руку приложил. Ч. (исла) 15 сентября 1781 года.

(Сверху помета: «полу. сентября 13-го»).

1). Аттестат. Предъявитель сего, бывшего Запорожского войска, полковой старшина Лазарь Глоба в прошедшем 1770 году, будучи в части, отряженной от того войска под мое начальство, находился сперва в поиске неприятеля по Днестру при разных укреплениях и в других местах, а наконец, уже и при Очакове в действительном с вышедшим оттоль в немалой силе неприятелем (как мне о нем довольно известно), при порядочном своем навсегда поведении, поступал он против неприятеля прямо из настоящего своего к службе усердия. О чем свидетельствуя по справедливости, даю ему сей в Крыму, при речке Индале, июня 5 дня 1773 года.

Подлинный подписал: ее императорского величества, всемилостивейший государыни моей от армии генерал-порутчик, командующий, расположенными в Крыму, войсками, кавалер святого Георгия, Орденов святого Александра Невского, святой Анны, святого Станислава кавалер же и Московского легиона командир, князь Александр Прозоровский. № 1514. Место печати.

2). Аттестат. Дан сей, бывшего Запорожского войска, казаку Лазарю Глобе в том, что во все время моего здесь пребывания вел себя так, как долг честного человека требует и никаких развратных поступков против нынешнего положения сего края за ним не предусмотрено, а напротив того старался всячески непокорных и развратных товарищей приводить в повиновение высочайшей монаршей власти, в чем свидетельствую. Дан в Новом Кодаке в 29 д. сентября 1775 года. Подлинный подписал генерал-майор, граф Дебалмин. Во место печати. Генеральный писарь Василий Тимонов (?).

3). Аттестат. Дан сей, бывшего Запорожского войска, казаку Лазарю Глобе в том, что во все время моего здесь, с полком Днепровским пребывания, вел себя так, как долг честного человека требует и никаких развратных поступков против нынешнего положения сего края за ним не предусмотрено, а старался оказывать всякое вспоможение, в чем свидетельствую. Дан в местечке Новом Койдаке июня 1776 года. Подлинный подписал полковник Яков Либгольт. Во место печати.

Славянской провинции земским начальникам, до кого принадлежать будет, рекомендую объявителя сего, полкового есаула Лазаря Глобу, во уважение добропорядочной службы его, представленными от генералитета аттестатами засвидетельствованной и бытности в прошедшую турецкую войну в сражениях, а также старости лет его и слабости здоровья, ни в какие наряды и исправления не употреблять, для чего и сей за подписанием, и с приложением герба моего печати дан в Кременчуге 1781 году сентября 16 дня. № 1492. (Подписи нет).

(Арх. Екатер. губ. Прав., связ. № 95, дело без № «по доношению полкового есаула Глобы о неупотреблении его ни в какие общественные наряды и исправления, от 13-го сентября 1781-го года, на 10 листах». Текст всего лишь на 5 лл.).

После Лазаря Глобы уместно будет сказать несколько слов о его современнике и сожителе, женатом казаке Игнате Сидоровиче Каплуне, имя которого встречается не только у архиепископа Гавриила (в «Устном повествовании» Никиты Коржа), но и епископа Феодосия («Материалы…», т. I, стр. 42). По свидетельству Коржа, с Глобой, обитавшим на том месте, «где ныне светлейшего дом и казенный сад» (т. е. Потёмкинский дворец и при нем сад), жил в одной хате и Каплун. У Феодосия он называется не просто казаком, а полковым есаулом. Но эти сведения более, чем скудны. Их можно дополнить новыми, архивными данными, имеющимися в деле Екатеринославского губернского Правления 1786 года, апреля 3 дня, по прошению «Екатеринославского уезда, слободы Половица поселянина Каплуна о причиненных ему секретарем Папчинским обидах, на 12 листах» (связка № 58, дело № 64). Заимствуемые отсюда сведения не только знакомят нас с личностью Игната Каплуна, но и проливают свет на те условия, среди которых приходилось жить бывшему запорожскому старшине.

В 50-х годах XVIII в., еще при существовании Сечи, на реке Сухой Суре с левой стороны ее, там где теперь находится Сурско-Михайловка, расположился своим зимовником один из казачьих старшин Яков Емелъянович Качалов; выстроил он хату, землянку и «рубленую» комору. Это тот самый Качалов, который был крестным отцом Никиты Коржа, который, впоследствии и жил в этой хате до самой смерти своей¹¹. Как и все владельцы зимовников, Качалов занимался скотоводством; вместе с тем, он развел подле своего зимовника «собственными трудами» лесной боерачек, в котором были бересты, черноклены и «родючия» деревья. По уничтожении Запорожской Сечи, место, где жил Качалов, вошло в ту площадь, которая отведена была под Новокодацкую округу; за свои прежние заслуги и покорность русскому правительству, казачий старшина Яков Качалов был награжден чином премьер-майора; зимовник остался за ним и он продолжал пользоваться им, только последний, в силу требования Новороссийского губернатора Н.Д. Языкова, был переименован в хутор, а владелец его должен был приписаться и поселиться в Новых Койдаках, как ближайшей к его хутору слободе¹². В ноябре 1781 года, в виду старости своей, Качалов, по доброй своей воле и с согласия всего Новокодацкого общества, продал свой зимовник и боерачек, жившему в слободе Половице (почему и считавшемуся поселянином ее) полковому есаулу Игнату Каплуну за 35 рублей. Половица входила в Новокодацкую округу и Новокодацкое общество согласилось на эту продажу, тем более, что Каплун, по свидетельству этого общества, «вспомоществует нам (т. е. Кодачанам) заплатой в казну поземельных денег». Что это была за сделка, не совсем ясно, потому что, впоследствии, хата Качалова и весь его зимовник с боерачком очутились в руках Никиты Коржа¹³ Игнат Каплун, купивши зимовник Качалова, не только не опустошал лесного боерачка, но «еще сверх того собственным своим коштом сделал приращение, как в плодовитом, так и другом дереве, соблюдая притом пользу общественную»; как и все прочие государственные поселяне, Каплун уплачивал, но притом «превосходно против прочих, поземельные в казну деньги». По соседству с зимовником отведена была земля, служившему в гражданской палате (судебной палате гражданских дел) Екатеринославского наместничества, коллежскому секретарю Петру Папчинскому, который начал тут селить своих «подданных», т. е. крепостных. Как и многие его современники, Папчинский не прочь был увеличить площадь отведенной ему земли и в 1783 г. сообщил Новороссийской губернской канцелярии, что та земля, где находились зимовник и боерачек Каплуна, остается «пустой», ни кому не отведенной и потому просил отвести ему в том месте сорок десятин «под развод сада и леса». Знакомство ли коллежского секретаря Папчинского со служащими в Новороссийской губернской канцелярии, не имение ли у последней на них планов на отведенные уже земли или иное что-либо способствовало тому, но только губернская канцелярия, поверив Папчинскому, отвела ему просимые сорок десятин и вот теперь, между Каплуном и Папчинским начинается борьба из-за зимовника, борьба, которая, по свидетельству Коржа, продолжалась целыми десятилетиями и превратилась из тяжбы Каплуна с Папчинским в тяжбу с последним Кодачан, Диевчан и жителей Михайловки. Дело было решено в пользу Новокодацкого общества¹⁴. Как видно из поданной Каплуном (в марте 1786 г.) правителю Екатеринославского наместничества И.М. Синельникову жалобы, Папчинский в сентябре 1784 года «занял» (угнал) из отары Каплуна, ходившей на земле полковницы Булацелевой, девятнадцать самых лучших баранов, ценившихся в два рубля каждый. В следующем 1785 г., приказчик Папчинского Виноградский с двумя его подданными, по приказанию первого, «самоуправно, без всякой причины» украли пару лучших волов Каплуна, стоивших 50 рублей. Жалоба, представленная Каплуном в Екатеринославский уездный суд на такой произвол Папчинского, более года оставалась не рассмотренной. Затем, 7 марта 1785 г., Папчинский прислал в хутор Каплуна для жительства две семьи своих подданных, своим лошадиным табуном разорил там «загороды», «выгнал на голую степь» овечью отару того же Каплуна, из которой тогда, благодаря непогоде, «замело снегом до пятидесяти овец котных», в рубль каждая; слуги Папчинского разбили «от камор» двери, «потравили» свиньями разный хлеб, выбросили всякую рухлядь, били работников Каплуна, забрали «до немалого числа частокола», восемь саней, плуг и прочее имение арестовав, задерживают и грозят убить его самого. На такие обиды со стороны Папчинского, Каплун жаловался Екатеринославскому городничему, майору Шостаку, но это оказалось бесполезным. Тогда Каплун в марте 1786 г. обратился с жалобой к правителю Екатеринославского наместничества И.М. Синельникову, в ней он перечисляет все случаи самоуправства Папчинского и просит его защиты от дальнейших «волокит и убытков», в подтверждение же своих прав на зимовник и «боерачек», представил правителю наместничества в копиях расписку продавца, майора Качалова и свидетельство Новокодацкого общества, т. е. документы «на свободное и беспрепятственное владение хутором и лесным боерачком».

3 апреля 1786 г., И.М. Синельников отправил Екатеринославскому уездному исправнику, капитану Бобиреву ордер за № 604, в котором подробно излагает содержание жалобы полкового есаула Игната Каплуна на делаемое секретарем Папчинским насилие «в хуторе, состоящим (sic!) в Новокодацкой округе при речке Суре» и строжайше предписывает «захваченное у него секретарем Папчинским и людьми его имение возвратить все без остатка помянутому Каплуну и от подобных делаемых ему озорничеств ему защиту оказывать и судейское покровительство, и мне рапортовать, о разбирательстве же о принадлежности земли, присвояемой Папчинским, от которой удаляется он, Каплун, чинится рассмотрение в Екатеринославском наместническом правлении».

Препровождая в Екатеринославское наместническое правление копию «доношения» Каплуна, правитель наместничества писал (того же 3 апреля 1786 г., за № 605): «благоволить наместническое правление учинить надлежащее рассмотрение, по какому праву отнимает секретарь Папчинский из общей округи, владеемую той же округи, оным есаулом Каплуном землю, об обидах же и захвате его имения предписано от меня того уезда земскому исправнику Бобиреву учинить надлежащее исследование и надлежащую защиту».

Так как уездный исправник, капитан Димитрий Бобирев находился в отсутствии, то вместо него, к коллежскому секретарю Папчинскому, с требованием возврата Каплуну захваченного у него имения, обратился дворянский заседатель, порутчик Пугачевский. Папчинский не только не возвратил Каплуну того, что было взято им и его людьми, но представил поручику Пугачевскому пространное объяснение, в коем пытается доказать несправедливость жалоб Каплуна и в свою очередь, взводит на последнего всевозможные обвинения. Прежде всего, он доказывает, что земля, где находился хутор Каплуна, Новороссийской губернской канцелярией была отведена ему, Папчинскому, а потому Саксаганская воеводская канцелярия и приказывала владельцу хутора «ту землю очистить», тем более, что «казенных поселян из хуторов велено переселить в казенные селения»¹⁵; но так как Каплун не уходил из хутора и продолжал жить якобы на земле Папчинского, то последний, заблаговременно предупредив его чрез Екатеринославский нижний земской суд и Екатеринославского городничего Шостака, вступил во владение «своей» землей. Овец Каплуна на голую степь он не выгонял, люди его, Каплуна, «ни кем ни биты и имение его не выбрашивано», и ни кем из людей Папчинского «захвачено не было, но люди его (Каплуна) сами оное забрали, куда им угодно было». Упомянувши о том, что он «похвалок к убийству» Каплуна не произносил и что тот ничем и не докажет этого, Папчинский говорит, что его табун никогда не разорял «загородь» жалобщика, а разломаны они им самим и «людьми» его, что 19 баранов и пара волов взяты «за причиненный стадами его испашь... трав и потолоку хлебов» Папчинского по другую (правую) сторону речки Сухой Суры, и «испашь» этот «гораздо превосходной суммы стоит (т. е. гораздо выше, чем стоимость баранов и волов)». Объяснение свое Папчинский заканчивает утверждением, что Каплун подал свою жалобу «к обиде и поношению чести» его, Папчинского, пред правителем наместничества. «При всей моей справедливости» – пишет коллежский секретарь Папчинский –«поставляя долгом исполнить повеление его превосходительства, (т. е. Синельникова), желал бы возвратить Каплуну баранов и волов хотя с крайней своей потерей, но что с них были первые заражены лепом, так как и вся его, Каплуна, отара, о чем соседям

известно (которой заразил он и в моей слободе овец), а волы по великой старости и худобе еще в позапрошедшую зиму пали, то и не могу сего исполнить».

27 августа 1786 года земской исправник, капитан Д. Бобирев при особом рапорте своем представил вице-губернатору Екатеринославского наместничества, бригадиру Андрею Никитичу Воинову, копию объяснения Папчинского. Этим рапортом заканчивается «дело», из коего заимствованы изложенные выше сведения. Чем закончилась тяжба Каплуна с Папчинским, сказать определенно нельзя; если верить устным рассказам Коржа, то она тянулась очень долго: уже по восшествии на престол императора Павла I в Екатеринослав прибыли в качестве ревизоров Кушелев и Алексеев; к ним обратился с жалобой Корж (по уполномочию жителей Нового Кайдака, Диевки и Михайловки) и они «тотчас предписали Екатеринославскому губернскому правлению, дабы я (Корж) с моими верителями, по силе моей просьбы был удовольствован, что вскоре было и учинено, и земля наша от г. Папчинского была возвращена, и слободы его с нашей земли были переведены на его землю»¹⁶.

(По титуле) Ив. Максимовичу Синельникову, жительствующего Екатеринославского уезда в слободе Половицы, полкового есаула Каплуна доношение.

Я, именованный прошлого 781-го года в ноябре м-це, с согласия всего Новокодацкого общества, купил у отставного премьер-майора Якова Качалова зимовник, обращенный затем в хутор, состоящий в Новокодацкой округе, при речке Суре, по течению ее с левой стороны, состроенный об одной хате и другой землянке, тоже рубленой каморой, и распложенным собственным его, Качалова, трудами назад тому за тридцать лет лесным боерачком с имеющимися в нем родючим и другими деревьями до немалого числа, за цену тридцать пять рублей, с таковым условием, чтоб я тем боерачком корыстовался свободно, в чем и даны были мне от него, Качалова, расписка и от общества свидетельство, которые в Екатеринославском уездном суде при деле имеются. Почему я сначала той моей купли, содержа в надлежащем своем досмотре чрез три года расплодил в том боерачке собственным уже своим коштом и старанием разного родючего и другого дерева до немалого ж числа, от коих можно было ожидать прибыли, за что и уплачивал превосходно против прочих поземельные в казну деньги. Между чем, находящийся Екатеринославского наместничества в гражданской палате, коллежский секретарь Петр Папчинский в поданном, прошлого 783 года в бывшую Новороссийскую губернскую канцелярию, доношении написал, что та земля, на которой состоит мой хутор и лесной боерачек остаются якобы пустые, по каковым его донесениям оная губернская канцелярия, уверясь, определила ему под развод сада и леса сорок десятин, вслед чего он, Папчинский, злобясь на меня неведомо за что, прошлого 784 года в сентябре м-це занял на бывшей тогда еще за полковницей Булацелевой земли из овечей моей отары собственных моих самых лучших девятнадцать баранов, стоимых ценой каждый по два рубля; a прошедшего 785 году с повеления его, Папчинского, приказчик его Виноградский с двумя подданными самоуправно, без всякой причины, заграбили из моего скота самых же лучших пару волов в цену тридцать рублей, о чем хотя я и представил жалобу в Екатеринославский уездный суд, но потому и доныне еще своего удовольствия не получил. После чего, оный же, Папчинский, не довольствуясь тем, того же 785 года марта 7 дня, прислал в тот мой хутор для жительства свои две семьи, разорил своим лошадиным табуном мои загороды, выгнал на голую степь собственную мою овечью отару и с коей в тогдашнее холодное и ненастное время замело снегом до пятидесяти овец, которых каждой цена по одному рублю, и разбили от комор моих двери, потравили разный хлеб свиньями, выбросили всякую рухлядь, работников моих били и забрали до немалого числа частокола, а саней восемь, плуг один и прочее, находящееся имение заарестовав, удерживают у себя без отдачи, произнося притом похвалки и самого меня убить в смерть, с чем хотя тогда ж и представлял я Екатеринославскому городничему, господину майору Шостаку с прошением о возврате всего моего заграбленного имения, однако и до сего времени, он, Папчинский, мне не возвратил и тем причинил мне немалую обиду и разорение: я лишился своего хлебопашества и других тому подобных выгод.

Для того вашему превосходительству сим представляя, покорнейше прошу о возврате всего того заграбленного у меня им, Папчинским, самоуправно движимого и недвижимого имения по-прежнему в собственное мое покорыстование, дабы я не оставался в напрасной обиде, и не имел бы дальнейших волокит и убытков, кому следует, не оставить предписать и о том учинить милостивое рассмотрение, с вышеописанных же данных мне на свободное и беспрепятственное тем моим хутором и лесным боерачком владение от продавца майора Качалова расписка и от общества свидетельство при сем вашему превосходительству на благоусмотрение подношу.

К сему доношению, вместо вышеописанного полково(го) есаула Игната Каплуна, неграмотного, по его прошению, руку приложил прапорщик Иван Кирилов.

Март 1786 года.

(Копия с подлинного). 1783 года июня 9 д., я ниже подписавшийся, бывший мой зимовник, обращенный затем в хутор, состоящий в округе Койдацкой при речке Сухой Суре, по течению ее с левой стороны, состроенный об одной хате и другой землянки, и рубленной каморой, равно и распложенным, мной собственным своим трудом, лесным боерачком с имеющимися в нем родючими, берестовыми и чернокленовыми, до немалого количества, деревьями, с доброй своей воли, прошлого 781 года в ноябре м-це продал, живущему в той же округе, полковому есаулу Игнату Каплуну ценой за тридцать пять рублей, с таковым условием, чтоб он, так как на принадлежащей к Новому Койдаку земле оный хутор с распложенными мной при нем, как вышеописанно, плодовитыми и другими деревьями состоит, по добровольному согласию с Новокодацким обществом владел свободно. На подлинном тако: премьер-майор Яков Качалов, a вместо его неграмотного, по его прошению, отставной полковой есаул Григорий Красовский руку приложил.

Дано сие, от нас нижеподписавшихся, жительствующему Екатеринославского уезда в слободе Половицы полковому есаулу Игнату Каплуну в том, что бывший г-на премьер-майора Качалова зимовник, обращенный затем в хутор, состоящий в округе Новокойдацкой при речке Сухой Суре, по течению ее с левой стороны, состроенный об одной хате и другой землянке, и рубленной каморой, равно и распложенным им, Качаловым, боерачком, чему мы довольно ведаем, что будет тому назад тридцать лет отрастил он, Качалов, собственным своим коштом и старанием разное родючее, тоже берестовое, чернокленовое до немалого числа дерев, он, Качалов, с доброй своей воли и из согласия всего общества, по старости своих лет, продал ему, Каплуну, прошлого 1781 года в ноябре м-це за цену тридцать пять рублей и во время его, Каплуна, содержания того хутора довольно ведаем, яко он не только его близ состоящего в хуторе боерачка (не) опустошал, но еще сверх того собственным своим коштом сделал приращение, как в плодовитом, так и другом дереве, соблюдая притом пользу общественную; а посему и больше тем, что он, Каплун, вспомоществует нам заплатой в казну поземельных денег, ему, Каплуну, даже до настоящего генерального размежевания определяем иметь в собственном его досмотре, так как оный нигде из давних времен во владении не состоял. На подлинном подписано тако: к сему свидетельству Новокодацкие жители – полковой хорунжий Давид Дурдука, значковые товарищи Алексей и Григорий Баранченки, воинские обыватели – Степан Юрченко, Петро Шевченко, Василь Левченко, Лукьян Козменко, Карп Сеталенко, Иван Семергеенко, Иван Корж, Иван Шанченко, Андрей Рибченко, Василь Чувило, слободы Половицы Захарий Швец, Иван Журавель, Петро Жим. Михайло Коротич, Роман Гавря и все общество, а вместо их неграмотных, по их прошению, отставной полковой есаул Григорий Красовский и за себя руку приложил. (Даты нет).

Высокородному и высокопочтенному господину бригадиру, Екатеринославского наместничества вице-губернатору и кавалеру Андрею Никитичу Воинову Екатеринославского уезда земского исправника, капитана Бобирева рапорт.

По содержанию ордера его превосходительства, господина генерал-майора, сего наместничества правителя и кавалера Ивана Максимовича Синельникова, последовавшего от 3 прошедшего апреля, хотя за отсутствием моим от должности дворянским заседателем, поручиком Пугачевским от секретаря Папчинского и требовано заграбленного им у жительствующего сего уезда в слободе Половицы полкового есаула Каплуна собственного его скота и разного захваченного людьми его, Папчинского, имения, но на то его требование каково означенный Папчинский об оном скоте и имении, и что от него, и людей его якобы никаких ему, Каплуну, озорничеств и похвалок чинимо не бывало, дал на имя показанного Пугачевского объяснение, оное при сем на благорассмотрение вашего высокородия при сем представляю. Капитан исправник Дмитрий Боберев. Ч. 27 августа 1786 года, № 238.

Благородный и достойно почтенный Господин, правящий должность Екатеринославского уезда Капитана Исправника того же уезда Дворянский Заседатель, Милостивый Государь!

При сообщении вашего благородия копии ордера, писанного от его превосходительства, господина генерал-майора, правителя Екатеринославского наместничества и кавалера Ивана Максимовича Синельникова на имя г-на капитана исправника Бобырева, по жалобе на меня половицкого поселенца Игната Каплуна, я сей день получил, против которой сим объясняюсь, что земля, на которой Каплун содержал свой хутор, отдана мне по указу бывшей Новороссийской губернской канцелярии, почему Каплуну от бывшей Саксаганской воеводской канцелярии и приказано было ту землю очистить, поскольку и сверх того, казенных поселян из хуторов велено переселить в казенные селения, но как Каплун, не повинуясь повелению правительства, хутора своего в казенное какое-либо селение не переселял и жительством своим на моей земле причинял разные обиды и грабежи, и моих людей, волов и другого их имения, о чем как Екатеринославскому нижнему земскому суду, так и господину городничему Шостаку известно из моих жалоб, то я соизволением наперед обвяленным, г-на городничего и нижнего земского суда, вступил во владение той своей земли, овец же его на голую степь не выгонял, люди его никем не биты и имение его не выбрашивано, и никем из моих людей захвачено не было, но люди его сами оное забрали, куда им угодно было; похвалок к убийству его я никогда не произносил и сего он ничем доказать не может, и табуном моим загороды его никогда разорены не были, а разобраны самим им, Каплуном и людьми его, касательно до забора людьми моими из его отары 19 баранов и пары волов, то оные взяты были за причиненный стадами его испашь, на собственной моей по другую сторону речки Сухой Суры, земле трав и потолоку хлебов, о чем на основании законов и надлежащие освидетельствования чинены были, и что причиненный стадами его мне испашь гораздо превосходной суммы стоит. Из сих обстоятельств, ваше благородие, усмотреть изволите, что жалоба каплунова не имеет ни малейшего вида справедливости, но вымышлена к обиде и поношению чести моей пред его превосходительством, тем паче, что он еще в 784 году, взнеся на меня в Екатеринославский Уездный Суд за завладение мной той моей собственной земли, где он содержал хутор, тоже за забор у него баранов и овец формальный иск, где и судные речи весьма уже давно кончены, почувствовав себя неправым, оставя дохождение о решении дела, скрыл о том в жалобе своей пред его превосходительством так, как-будто бы он о сем не имеет еще со мной процесса. Наконец, изъясняюсь вашему благородию, что я, при всей моей справедливости, поставляю долгом исполнить повеление его превосходительства, желал бы возвратить Каплуну бараны и волы, хотя с крайней своей потерей, но что с них были первые заражены лепом так, как и вся его, Каплуна, отара, о чем соседям известно (которой заразил он и в моей слободе овцы), а волы по великой старости и худобе еще в позапрошедшую зиму пали, то и не могу сего исполнить. Что же подлинно Каплун за все вышеописанное имеет со мной в Екатеринославском Уездном Суде формальный суд, о том не оставьте, ваше благородие, во оном выправится и донесть его превосходительству, равно и Екатеринославскому наместническому правлению. Вашего Благородия, Милостивого Государя моего, покорнейший слуга Петр Папчинский. Его благородию Пугачевскому 22 апреля 1786 года.

(Связка № 58, дело № 64 –«прошение, Екатеринославского уезда слободы Половицы, поселянина Каплуна о причиненных ему секретарем Папчинским обидах, на 12 листах, апреля 3 дня 1786 года»).

Бывшие запорожцы, братья Яков и Иван Шияны известны, как ктиторы Никопольской Свято-Покровской церкви. Деятельность их, на пользу церкви и населения Никополя, была настолько значительна, что о ней сохранилось, говоря относительно, много сведений. В исторической литературе встречаются указания на то, что сделано этими братьями: они поставили в церкви новый иконостас (в 1782 г.), устроили горнее место, жертвенник и рукомойник (в 1783 г.), пожертвовали колокол в 45 пудов и 15 фунтов (в 1790 г.). Признательное население Никополя увековечило память своих рачительных ктиторов, как только возможно было сделать это по понятиям того времени: надписями на иконостасе и на внутренней стороне восточной алтарной стены, и помещенными в самом иконостасе их портретами. В старой, ныне несуществующей, церкви на иконостасе была такая надпись: «1782 года сентября 20 сей иконостас здешними ктиторами Яковом и Иваном Шиянами собственными их, а не иным другим коштом, написан живописным искусством и за весь живописцу от них заплачено 800 руб.». В алтаре над горним местом была следующая надпись: «1783 года сентября 28 дня сие горнее седалище, жертвенник и рукомойник сооружены, как слесарного, так и живописным искусством собственными трудами здешни(х) ктиторов Иакова и Ивана Шиянов в честь церкви, себе же во спасение; обновлено 1856 г.». Портреты братьев-ктиторов (почти в натуральную величину) были помещены в церкви, в самом иконостасе – один с правой стороны, другой с левой. Под портретом старшего брата Якова помещена надпись такого содержания: «сей портрет снято с ктитора Иакова Шияна и поставлен здесь при том месте, где труды его всему обществу на иконостасе видны 1784 года января 9 числа». Такого же содержания надпись была и под портретом младшего брата Ивана, только, вместо имени «Иакова», стоит «Ивана» и вместо арабской цифры «9», стоит славянская буква «Θ». В настоящее время эти портреты хранятся в Одессе в музее местного общества истории и древностей, куда они взяты известным археологом H.Н. Мурзакевичем. В нынешней Никопольской Покровской церкви, на память о запорожцах-ктиторах, оставлены копии этих портретов в значительно уменьшенном виде, вставленные в простые черные рамы. Каждый из этих портретов (вместе с рамой) имеет в длину 42½ сантиметра, а в ширину 29½ сантиметров. Портреты хранятся в алтаре, в особом шкафу, вместе с другими предметами церковной старины. Снимок с портрета Ивана Шияна помещен в виде приложения к «Истории Запорожских казаков» князя Мышецкого, изданной в Одессе в 1852 г. Позже, в 1867 г., протоиерей М. Корелин, помещая свою статью: «Материалы для истории Запорожья. Никополь» в «Записках Одесского Общества истории и древностей» (т. VI, стр. 523–538), снабдил ее снимками портретов обоих братьев. В 1888 г., Д. Ив. Еварницкий поместил новые их снимки во 2-м томе своего известного труда: «Запорожье в остатках старины и преданиях народа» (стр. 62–63 и 64–65). В Екатеринославском областном музее имени A.Н. Поля имеются копии (в красках) портретов, сделанные с копий Никопольских. Оба брата нарисованы в стоячем положении. У Якова от – голова бритая, жупан темно-зеленый, штаны красные, сапоги черные, пояс красный; на левом боку сабля (видна лишь ручка); левая рука приложена к поясу, правая опирается на палку (ципок), на которую надета сивая шапка с синим верхом. У Ивана голова тоже бритая, но на лоб свешивается «оселедец», жупан с откидными рукавами голубой, под ним темно-зеленый в белых цветах кафтан; пояс красный, сапоги красные. Правой рукой он держится за пояс, левая рука опущена вниз и держит белую с голубым верхом шапку.

В архиве Екатеринославского Губернского Правления имеется несколько документов, дающих некоторые новые сведения о братьях Шиянах. Прежде всего, должно быть отмечено прошение Якова Шияна, поданное 26-го июня 1783 года первому правителю Екатеринославского наместничества, генерал-майору Тимофею Ивановичу Тутолмину. Прошение это интересно в том отношении, что в нем встречаются, хотя скудные, биографические сведения о братьях Шиянах. Они уроженцы «малороссийского Лубенского полка, местечка Яблонова», дети казака Якова Матвиенка; старшему в момент подачи прошения было «до семидесяти лет», а младшему – Ивану – «выше шестидесяти». Яков жил в Запорожской Сечи «до пятидесяти лет»: пришел туда еще в 30-х годах XVIII в. молодым человеком, ибо участвовал в походах Миниха и в 1736 г. находился в российской армии при взятии ею «турецкого города Перекопа и в прочих местах», а во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. был под Бендерами и вместе с другими «Сечи Запорожской бывыми казаками», участвовал в разных «командирациях». По уничтожении Сечи, оба брата остались в своем зимовнике, расположенном «при речке Базавлуке»; здесь у них было общее хозяйство «как конного завода, так и рогатого скота»; под зимовник было отведено какое-то количество (по всей вероятности, 120 десятин) «казенной пашенной и сенокосной земли». Это давало братьям возможность заниматься не только скотоводством, но и хлебопашеством. Из прошения Якова Шияна, а равно и из того, что они пожертвовали на Никопольский храм, видно, что они были далеко не бедны и вместе с тем, как и все запорожцы, глубоко религиозны, любили благолепие дома Божия. Вот это то обстоятельство и было причиной того, что в 1781 г. Шияны распоряжением бывшего Новороссийского губернатора, генерал-майора Николая Даниловича Языкова (непосредственного предшественника Т.И. Тутолмина) были определены «к Никопольской Покрова Пресвятой Богоматери церкви в ктитарскую должность» и во внимание к этой их должности, «уволены от всех общенародных тягостей», т. е. от всякого рода повинностей (постоя, нарядов, дачи подвод проезжающим должностным лицам). В 1783 г. братья вознамерились «употребить» свое имущество «для святых церквей», а самим поступить в какой-нибудь мужской монастырь «Славянской епархии», чтобы там закончить свою жизнь. Так как они считались государственными поселянами, то для их поступления в монастырь необходимо было увольнение из того общества, «в коем ныне по ревизии (разумеется ревизия 1782 года) они писаны», увольнение же делалось с разрешения губернской администрации. Потому-то Яков Шияна и подал 26 июня 1783 г. прошение Тутолмину, в котором излагает биографические сведения о себе и брате, и просит правителя наместничества ходатайствовать за них пред архиепископом Славянским и Херсонским Никифором Феотоки. 30 июня 1783 г. Т.И. Тутолмин предложил Славянской провинциальной канцелярии (предложение № 369) «просителя с братом, если законных препятствий не настоит и обществом, в коем ныне по ревизии они писаны, уволены будут», уволить и письменным свидетельством о том снабдить.

Какова была дальнейшая судьба братьев Шиянов, сведений не имеется. Если верно свидетельство о том, что упоминаемый выше колокол в 45 пуд. 15 фун. веса пожертвован Шиянами в 1790 г. (а не раньше), то можно думать, что они в монастырь не поступили, а продолжали и после 1783 г. жить в своем зимовнике.

Найденные мной документы губернского правления привожу целиком; только «предложение» Т.И. Тутолмина, от 30 июня 1783 г., за № 369, приведено выше в извлечении.

Бывшего Запорожского войска казака Якова и брага его Ивана, Шиянов, определенных к Никопольской церкви в ктиторскую должность, предлагаю провинциальной канцелярии уволить их от всех общественных повинностей и исправлений (подписи нет). № 519. Апреля 30, 1782 года. (Арх. Губ. Правления, связка № 147–111, дело за 1782 г.).

Ваше превосходительство, милостивый государь!

Уроженец я Малороссийского Лубенского полка, местечка Яблонова, сын казака Якова Матвеенка, от роду имею до семидесяти лет, лет же будет до пятидесяти, как я находился в бывшей Запорожской Сечи. А в прошлых 736-м во время турецких походов и взятия Российской армией турецкого города Перекопа, и в прочих местах, а в 770-м году в Крымском полуострове, во время взятия Бендер и других городов в разных с прочими Сечи же Запорожской бывыми казаками командирациях; по упразднении же оной Сечи остался с братом моим Иваном Шияном, которому лет будет выше шестидесяти, на жительстве в собственном нашем зимовнике, состоящем при речке Базавлуке, и довольствие и пропитание имеем от имающегося нашего вообще со оным братом нажитого, как конного завода, так и рогатого скота, а кроме того отведенной казенной пашенной и сенокосной земли. А в прошлом 781-м году определены мы, бывшим Новороссийским губернатором и кавалером Николаем Даниловичем Языковым, к Никопольской Покрова Пресвятой Богоматери церкви в ктитарскую должность, в коей и находимся поныне и уволены от всех общенародных тягостей, о чем вашему превосходительству с данного нам, по предложению оного господина генерал-майора и кавалера Языкова, из Славянской провинциальной канцелярии указа копию на рассмотрение при сем прилагаю. Ныне же я с показанным братом моим Иваном, распределя свое имущество, которое намерены употребить для святых церквей, вознамерились в каком ни есть, Славянской епархии, мужском монастыре проживать в надежду получения монашеского чина, где и жизнь свою скончать. Того ради ваше превосходительство всепокорнейше прошу, по распределении с показанным моим братом вышепрописанного собственного нашего имения и оставшегося затем для содержания себя, уволить нас в монастырь для жительства и получения монашества, и о том дать нам письменное свидетельство, а к преосвященному Никифору, архиепископу Славянскому и Херсонскому от себя писать, и учинить благорассмотрение.

Вашего превосходительства, милостивого государя, всенижайший и покорнейший раб, и слуга, бывшей Сечи Запорожской казак, Никопольской Покровской церкви ктитор Яков Шиян, a вместо его неграмотного, по его персональному прошению, писал и подписался Славянской духовной консистории подканцелярист Иван Грудницкий.

Его Превосходительству, господину генерал-майору, Екатеринославского наместничества правителю и кавалеру Тимофею Ивановичу Тутолмину. 1783 года, июня 26 дня (Сверху помета: «№ 241. Получ. июня 30-го 1783 года»).

Копия с подлинного. По указу ее величества, государыни императрицы Екатерины Алексеевны, самодержицы всероссийской и прочая, и прочая, и прочая.

Предложением его превосходительства, господина генерал-майора, Новороссийского губернатора и кавалера Николая Даниловича Языкова, от 30 апреля, под № 519, сей канцелярии предложить изволил бывшего Запорожского войска казака Якова и брата его Ивана Шиянов, определяемых к Никопольской церкви в ктиторскую должность, уволить от всех общественных повинностей и исправлений для того, дабы прописанные Яков и брат его Иван Шияны ни в какие общенародные повинности и исправлении употребляемы не были, а оставлено их по самоизбранному ими желанию при церковной ктиторской услужности, дан им сей отверстой, ее императорского величества, из Славянской провинциальной канцелярии и с подписью, и при печати, указ в городе Никополе. Майя 19 дня 1782 года. Подлинный подписан тако: подполковник Федор Баровский; губернский протоколист Трофим Говорецкий; канцелярист Иван Косянов, № 2093,

Место печати.

В. Беднов