БОГООБЩЕНИЕ
Я хочу только сказать, что, и живя в миру, нужно не забывать Бога, не терять общения с Ним, а пока не порвана эта связь, не нарушено Богообщение – жива душа человека, хотя бы и впадала она в грехи. Когда же эта связь порывается, душа умирает. Kазалось бы, какое противоречие – душа бессмертна, а я говорю о смерти ее. Поясню примером.
Приезжает ко мне девушка лет девятнадцати. Лета как будто не старые, и говорит, что жизнь потеряла для нее всякий смысл, так как умер человек, которого она любила всем своим существом. Он умер, и она осталась совсем одна…
– Одни… да в Бога-то Вы веру не потеряли?
– Нет, в Бога я верю… но поймите, он умер, кого я любила больше всего в мире.
И в разговоре выясняется, что «умер» надо понимать не буквально, что этот человек жив, но он изменил ей, насмеялся над ее любовью, бросил ее. И для этой девушки он действительно умер, хотя, быть может, они и на улице встречаются, и видит она его.
Так и душа может умереть для Бога, потому что, когда нарушается Богообщение, тогда душа перестает существовать для Бога. Но и такую умершую душу силен Бог воскресить и спасти.
Была у меня здесь одна девушка из купеческой семьи, обладающая колоссальнейшим состоянием. Враг, когда хочет погубить душу, начинает с того, что выкрадывает у нее веру в Бога, чтобы пресечь общение с Ним, – тогда она оказывается целиком в руках его.
И на эту девушку устремил он свои стрелы. Орудием его оказался один человек, молодой по летам, но старый по развращенности и порокам своим. И этого человека полюбила она, а он начал с того, что веру в Бога украл у нее – это ведь так легко: «Кто Его видел? Как можно этому верить?.. Все это только суеверные бредни…» И довел ее до того, что вера стала в ее глазах пустым предрассудком невежественных людей.
Что же было дальше? – Дальше тот же человек заставил ее уверовать в законность свободной любви – и развратил ее совершенно, а потом бросил ее, и она дошла до такого состояния, что чуть не решилась покончить с собой.
Но и такую душу силен спасти Боги, и Он спас эту девушку, так как в душе ее всегда тлела искорка стремления к небу, и какому-то ей самой несознаваемому идеалу. Художница в душе, она очень любила музыку, особенно минорную, и звуки ее навевали ей мысли о Боге. Не любил ее развратитель этого и часто захлопывал насильно крышку рояля, протестуя против этих, как выражался, «телячьих нежностей». Ему, бурсаку по происхождению, присуща была большая грубость. Этато грубость вместе с врожденной тоской по Боге, жившей в душе девушки, и спасли ее, – теперь она спасена: приехала она сюда, обновилась душой, а теперь вышла замуж за хорошего человека.
Вот этой-то искоркой стремления к Богообщению и надо дорожить, не давая окружающему мраку погасить ее (прп. Варсонофий, 29).