МУЗЫКА

Лучше от нечего делать заняться от скуки фортепиано, для которого я иногда покупал и духовные пьесы и оными дарил девиц. И если бы был я в Москве, то и для вас купил бы весьма хорошую и чувствительную пьесу: «Множество содеянных мною лютых помышляя окаянный аз, трепещу Страшнаго Дне суднаго…», которой и наигрались бы вы, и нарыдались вволю, а может быть, и в страх Божий пришли бы от сего, которого якобы не имеете вы (прп. Антоний, 20).

* * *

Когда я был в миру, то любил оперу, хорошая, серьезная музыка доставляла мне удовольствие. Я имел всегда абонемент – кресло в партере. Впоследствии, когда я узнал другие духовные утешения, опера перестала интересовать меня (прп. Варсонофий, 29).

* * *

В одном богатом семействе был вечер. На нем одна талантливая девушка исполняла удивительно хорошо лучшее произведение Моцарта. Все были в восхищении, а у притолоки стоял лакей, подававший папиросы и вообще прислуживающий гостям, и позевывал: «И что это господа слушают такую скучнейшую музыку, вот если бы поиграли на балалаечке!» Он был прав в своем суждении, так как серьезная музыка была для него совершенно непонятна. Чтобы понимать произведения даже земного искусства, надо иметь художественный вкус (прп. Варсонофий, 29).

* * *

В своем стремлении к граду Господню душа иной раз находит утешение в музыке. Я в миру любил серьезную музыку – Бетховена, Шуберта. Иду как-то с концерта, встречается мне знакомый и спрашивает: Откуда вы идете и отчего вы такой радостный и торжественный? В концерте был. Что за чудная музыка! В какой восторг приводит она душу! Ну, есть еще иные высшие восторги, чем восторг от музыки. Сходили бы вы вот к такому-то, он вас введет в иную область. В область восторга молитвы. И он не солгал мне (прп. Варсонофий, 29).

* * *

Мне припомнился мой товарищ по гимназии. Он был человек невысокой нравственности: неприличные разговоры, анекдоты, карточки, плохие умственные способности, весь его вид наружный, отношение видимое к религии, его ближайшие сотоварищи, отзывы о нем моих товарищей – все это подтверждало плохое мнение об его нравственности. Однажды он принес скрипку в класс. Надо заметить: он прекрасно играл на скрипке, он был по природе музыкант. Итак, однажды за отсутствием преподавателя вышло у нас свободное время, и этот товарищ мой по просьбе всего класса стал играть. Он играл наизусть, без нот. Лишь только раздались звуки, он весь переменился, в нем не стало заметно обыкновенной легкомысленности, смешливости, он стал серьезен. Это заметили многие.

Вот это я и рассказал батюшке [прп. Варсонофию], а отсюда и пошел весь наш разговор.

– Видите, – сказал батюшка, – видите, как может отрешать от земли музыка. Что чувствовал внутренне ваш товарищ, если он даже внешне изменился? Этих его чувств никто не может понять, если сам их не испытает, а если так отрешает от земли музыка, то тем более молитва (прп. Никон, 32).