Адашев, Алексей Федорович

Адашев, Алексей Федорович, сын боярина Федора Григорьевича, принадлежит к числу замечательнейших русских людей XVI столетия. Сильные впечатления, вынесенные молодым царем Иваном Васильевичем IV из страшного московского пожара 21 июня 1547 года и следовавшего за ним народного бунта, резко отразились в истории последующего десятилетия, ставшего одним из светлых моментов русской государственной жизни. Страстная натура царственного юноши временно подчинилась придворной партии, душой которой были протоиерей Благовещенского собора Сильвестр и Алексей Адашев. Оба деятели эти по общественному положению не стояли во главе Избранной рады, как называет князь Курбский кружок вновь выдвинувшихся царских советников, но руководили ею, как и самим царем, силой обаяния своих личностей. Сам царь Иван называет их начальниками партии в письме к Курбскому. Если некоторые авторитетные историки, как С. М. Соловьев и К. Н. Бестужев-Рюмин, указывают на ограниченность политического горизонта Избранной рады и отмечают мелочность Сильвестра, то относительно Адашева как человека нельзя подобрать, кажется, свидетельства не в его пользу. Личность эта, может быть, и менее талантливая, чем некоторые из современных ему политических дельцов, сияет таким ярким светом доброты и непорочности, является таким образцом филантропа и гуманиста XVI века, что нетрудно понять обаяние ее на все окружающее. Недаром князь Курбский делает восторженный отзыв: «…и был он (той Алексей) общей вещи зело полезен, и отчасти, в некоторых нравах, ангелом подобен. И аще бы вся по ряду изъявил о нем, воистину вере не подобно было бы пред грубыми и мирскими человеки». Влияние Сильвестра и Адашева было так сильно, так непонятно-неотразимо, что подчинявшиеся ему впоследствии объясняли все чародейством. При опале, постигшей Сильвестра и Адашева в 1560 году, они были осуждены заочно. Новые советники царя боялись личного допроса; они были убеждены и высказывали это, что «...ведомые сии злодеи и чаровницы велицы, очаруют царя и нас погубят, аще приидут!» Слава Адашева распространилась за пределы Московского государства. Когда он послан был в Ливонию, одно появление его произвело уже впечатление: многие города, еще не взятые, хотели поддаться ему «его ради доброты». В 1585 году в Польше, расспрашивая посланника Луку Новосильцева про «шурина государского» Бориса Федоровича Годунова, сравнивали его с Адашевым. Годунов, как правитель земли и милостивец великой, как «ближней человек разумен и милостив», напомнил влиятельному архиепископу Станиславу Карнковскому советника «прежнего государя» Алексея Адашева, который «государство Московское таково ж правил» и был человек такой же «просужей». Сам посол должен был объяснять иностранцам, что Годунов Адашеву не ровня: «и яз ему говорил: Алексей был разумен, а тот не Алексеева верста: то великой человек, боярин и конюшей, а государю нашему шурин…» Родился Алексей Адашев в богатой, но не особенно родовитой семье костромских вотчинников. Отец его благодаря своим способностям и долгой службе выдвинулся из среды сородичей и успел приблизиться ко двору. Неизвестно, как и когда Федору Адашеву удалось провести во дворец своих сыновей, но первые же упоминания Алексея Адашева в источниках говорят о его близости к юному великому князю. Было даже сделано предположение, что Алексей Адашев воспитывался вместе с Иваном IV. Судя по тому, что в 1547 году Адашев был уже женат на Анастасии Сатиной, следует думать, что он был старше государя на несколько лет. Разница в возрасте, во всяком случае, была незначительна, чем и объясняется сближение царя Ивана с молодым костромским «сыном боярским». Два брата – Алексей и Данила Федоровичи Адашевы в чине свадьбы Ивана IV – 3 февраля 1547 года участвуют как стряпчие и стелют постель новобрачных. Алексей Федорович является, кроме того, спальником и по обряду идет с великим князем в баню: «А в мыльне мылись с великим князем: боярин князь Юрья Васильевич Глинской да казначей Федор Иванов сын Сукин; спальники и мовники – князь Иван Федорович Мстиславской да князь Юрья Шемякин, да Никита Романов да Алексей Адашев». Нельзя не обратить в данном случае внимание на знатность всех «мовников», кроме Адашева, имя которого здесь упоминается впервые. В разрядах в июле 1547 года Алексей Федорович упоминается в числе рынд при государе. Эти факты указывают на положение молодого Адашева в момент его возвышения: он был комнатным спальником и стряпчим. Как всегда государевы постельничие и подведомственные им чиновники сближались с особой государя и приобретали большее или меньшее значение в придворном мире, смотря по своим способностям и степени влияния на царя. Рындой записан Алексей Адашев и в разряде первого похода царя Ивана под Казань, но его нет уже в числе рынд в походе 7058 (1549–1550) года. Естественное предположение, что около этого времени Адашев был повышен и получил новое назначение, подтверждается фактами. Князь А. М. Курбский называет Алексея Адашева ложничим царским. Этим польским термином может быть обозначена и должность постельничего, и должность спальника. Был ли Адашев постельничим царя Ивана IV? В 1547 году упоминаются двое постельничих – Матвей Федорович Бурухин и Андрей Владимирович Мансуров. Первый из них сходит со сцены до сентября 1551 года, второй умирает в 1551 году и заменен Игнатьем Михайловичем Вешняковым. Вполне возможно предположение, что Алексей Федорович Адашев в 1550 году заместил Бурухина, став в один день и постельничим, и начальником новоучрежденного Челобитного приказа. Так именно и толкуют историки известную речь царя Ивана IV к народу, дошедшую до нас в списках и с несомненными искажениями, хотя бы, например, в словах: «и в той день пожаловал в окольничие Алексея Адашева». Источники не называют Адашева постельничим. В разрядах (рукописных) под 7061 годом в свите царя помечены: «стряпчие были у государя в избе з бояры – Алексей Федорович Адашев, Игнатий Михайлович Вешняков». Ввиду того, что Вешняков в это время, несомненно, был уже постельничим, можно думать, что в данном случае стряпчество соединено с постельничеством. «Царственная книга», описывая присягу бояр сыну больного царя в 1553 году, прибавляет: «да которые дворяне не были у государя в думе – Алексей Федоров сын Адашев да Игнатей Вешняков и тех государь привел к целованию в вечеру же». Здесь опять ни Адашев, ни Вешняков не обозначены по занимаемым должностям, но самое сопоставление их указывает, что Адашев был тем же, чем и Вешняков, т. е. постельничим. В знаменательную годину покорения царства Казанского Алексей Федорович принимал самое деятельное участие во всех событиях: договаривался с казанскими послами, сам ездил в Казань (и не раз) сначала садить, а потом низводить Шиг-Алея с казанского престола. Когда началась правильная осада Казани, Адашеву поручались предприятия, требовавшие сообразительности, знаний и энергии. Вместе с князем Дмитрием Палецким Алексей Федорович ставил туры (29 августа 1552 года) против города со стороны Арского поля; вместе с князем Васильем Семеновичем Серебряным производил подкоп под Казанский тайник, откуда осажденные брали воду. Через несколько месяцев по возвращении из Казани царь захворал в 1553 году горячкой. В минуты страшного раздора из-за присяги Алексей Адашев оказался преданным слугой: он беспрекословно присягнул младенцу царевичу. Может быть, именно этот факт отсрочил падение Избранной рады. По выздоровлении царь нисколько не изменился в отношении к своему другу: в последних месяцах того же 1553 года Алексей Федорович Адашев был сказан окольничим. Новый чин доставил ему самостоятельное положение в Думе. Еще в 1552 году Адашев ездил с важным дипломатическим поручением к царю Шиг-Алею в Казань, теперь же он начал управлять дипломатическими сношениями вообще, принимал послов, первенствовал в переговорах с ними. Все более и более расширялся круг деятельности этого талантливого и симпатичного человека. Он получил в заведывание государственный архив, вел государственную летопись, приготовляя, что писать в «летописец лет новых». Едва ли можно ошибиться, если приписать ему деятельное участие и в своде разрядных книг, и в составлении «государева родословца», который как раз закончен был родом Адашевых. С 1553 и по 1560 год Алексей Федорович постоянно жил в Москве, выезжая только с государем и всюду сопровождая его во всех походах. Слава Адашева все более и более распространялась, его влияние, по-видимому, все крепло и крепло. Переворот в судьбе Адашевых подготовлялся медленно и незаметно. Немного лет продолжалась государственная деятельность Алексея Адашева, но осталась резко заметной, «ибо», как выразился Карамзин, «сей знаменитый временщик явился вместе с добродетелию царя и погиб с нею…». Смерть царицы Анастасии Романовны (7 августа 1560 года) нарушила обычный нормальный ход жизни царя Ивана и была последним, окончательным толчком, разрушившим обаяние Избранной рады. Обаяние это последние годы держалось только на привычке, и царь давно уже тяготился своими властными, входившими во все советниками. Со времени своей болезни в 1553 году государь затаил недоверие к Избранной раде, да и как он мог доверять ей, когда она почти в полном составе стояла в вопросе о престолонаследии за князя Владимира Андреевича. А потом возникли новые недоразумения. Рада настаивала на покорении Крыма, Иван IV и Захарьины стремились к Балтийскому морю и желали полного покорения Ливонии. Положение дел становилось все более и более натянутым, Алексей Адашев не выдержал и, как говорят, по собственной просьбе в мае 1560 года был отправлен в Ливонию в качестве третьего воеводы большого полка (первым был князь И. Ф. Мстиславский, вторым – М. Я. Морозов). В сентябре того же года по приказанию царя окольничие Алексей и Данила Федоровичи Адашевы оставлены воеводами в новозавоеванном Феллине. Это была уже явная опала. Князь Курбский отмечает, что Алексей был в Феллине «антипатом» (наместником) «не мало время». Это немалое время очень относительно. Через несколько месяцев Алексей Адашев находился уже в заточении в Дерпте. Точнее объясняет все дело рукописная разрядная книга: «…и государь царь и великий князь писал к боярину и воеводе ко князю Ивану Федоровичю Мстиславскому с товарищи, а велел в Вильяне (в Феллине) оставити окольничева и воеводу Алексея Федоровича Адашева да Осипа Васильевича Полева да Романа Алферьева. И Осип Полев на Алексея Адашева посылал бить челом государю, что ему менши Алексея быти невместно, и государь велел Алексею Адашеву быти в Юрьеве Ливонском, а Осипу Полеву государь велел быти в Вильяне да с ним Роману Алферьеву да Григорью Назимову новгородцу…» Это место разрядов, говорящее о единственном известном случае местничества Адашева, поясняет причину неожиданного перевода Адашева в Дерпт. Царь Иван не стал разбирать местнического дела: он просто развел споривших, удовлетворив, таким образом, челобитчика, но самое удаление Адашева из Феллина было новой обидой ему, новым знаком немилости. И действительно, гроза разразилась со страшной быстротой: в начале октября 1560 г. имения Алексея Адашева были уже отписаны на государя, сам он заключен в тюрьму и начался свирепый розыск, окончившийся истреблением всех живых Адашевых с их ближайшими родичами. Сохранилось показание, что будто бы уцелела от погрома дочь Алексея Федоровича Анна, бывшая замужем за Иваном Петровичем Головиным, но и это еще требует документального подтверждения. Между казненными были и дети: сыну Данилы Федоровича – Тарху было только около двенадцати лет. Сам Алексей Федорович избег казни. Возмущенный и огорченный, он не выдержал нравственного потрясения: слег горячкой и умер в Дерпте в начале 1561 года, прохворав «недугом огненным» не более двух месяцев. Эта кроткая и чистая личность ярко выделяется среди грубых нравов своего времени.

«Сказания князя Курбского» (Спб., 1842), стр. 215, 188, 189, 92, 42, 62, 10 и 81; «Памятники диплом. снош.», т. I (Спб., 1851), ст. 932–934; Н. А. Полевой, «История рус. нар.», т. VI (М., 1833), стр. 222, пр. 182; А. Н. Ясинский, «Сочинения кн. Курбского» (Киев, 1889), стр. 122–123; «Древ. рос. вивлиофика», ч. XIII, стр. 33, 34, 38, 253, 293, 310–312 и 316; ч. XX, стр. 38; В так называемой тысячной книге 1550 г. Алексей Адашев записан в первой статье сыном боярским из Костромы. «Разряд. кн.», П. Ф. Лихачева под 7055 годом; Ibidem, под 7056 годом, стр. 177; Ibidem, стр. 190 (7058); Н. С. Арцыбашев, «Повествование о России», т. II, кн. IV, стр. 169–170; «Описание Симонова монастыря» (М., 1843), стр. 70; «Собрание госуд. грам. и дог.», ч. II, стр. 45; «Царственная книга», стр. 80, 285, 286, 342; Н. И. Лихачев, «О происхождении Адашева» («Истор. вестн.» за 1890 г., № 5, стр. 383, прим. 2; Подробности дипломатической деятельности Алексея Адашева см. Никоновская летопись. ч. VII; «Летописец русский» – Н. Львова (Спб., 1792), ч. V, стр. 24, 36, 165, 167, 210, 221, 281, 286, 311; «Сборн. Имп. рус. ист. общ.», т. LIX (под редакцией Г. Ф. Карпова); I; Гамель, «Англичане в России» (Спб., 1865), стр. 25, 26, 51; и т. д.; «Акты археогр. экспед.», т. 1, 354; Устрялов, прим. к «Сказаниям князя Курбского» исследованию А. Н. Ясмиского; Рукописные разряды под годами 7063, 7064, 7065 и 7067; «Синбирский сборник», стр. 3; Разрядная книга П. Ф. Лихачева, стр. 287; «Село Новоспасское» (П. Казанского), стр. 119–120.