Часть вторая. Исторические условия, при которых проходила деятельность св. пророка Даниила

Печальную картину представляет собою история последних лет существования иудейского царства, постепенно все более и более приходившего в упадок со всех сторон своей политической и религиозно-нравственной жизни. Разрушение это было наказанием Божиим за нечестие и нравственное развращение иудейского народа, как и говорили об этом пророки⁵⁸⁴; но с чисто-исторической точки зрения оно является совершенно естественным фактом, всегда возможным, а пожалуй и необходимым в историко-политической жизни подобного рода государств. Вся история иудейского царства, особенно в последние времена его, представляет собою непрерывную борьбу благочестия с нечестием, а отсюда и смену двух направлений. Смотря по тому, какой царь сидел на престоле – благочестивый или нечестивый, сообразно с этим слагалась общественная жизнь и всего государства. Благочестивый царь истреблял идолы, лишал должностей, а иногда изгонял и даже умерщвлял идольских жрецов, отдалял сановников, державшихся язычества, восстановлял служение Иегове, призывал священников, государственные должности замещал ревнителями (истинными или мнимыми) закона Иеговы и т. п. С воцарением же нечестивого царя все принимало, конечно, совершенно обратное направление: большинство сделанного к славе Иеговы благочестивым царем истреблялось, восстановлялось все языческое. И такая смена продолжалась всегда; замечается как бы периодическое движение то в ту, то в другую сторону. Единства общественных и государственных интересов не было, потому что все силы направлялись на взаимную внутреннюю борьбу обеих партий, преследующих каждая свои религиозные интересы. Религиозная борьба, естественно, влекла за собою нравственное развращение, потому что неустойчивое религиозное направление не могло дать твердой основы для известного нравственного настроения. При разделении общественных и государственных интересов, при внутренней борьбе государства, забота о внешнем положении его отодвигалась как-то на задний план и потому борьба с сильными тогда восточными языческими государствами была для Иудеи нелегка. Еще Езекии было предсказано о пленении народа его и опустошении Иудеи⁵⁸⁵; при ближайших же преемниках его началось постепенное фактическое осуществление этого грозного предсказания.

В весьма привлекательном свете является пред нами личность последнего благочестивого царя иудейского Иосии, царствование которого было попыткой восстановить древнее иудейское благочестие и истинную нравственность, но, к сожалению, не принесло прочных результатов. Вступил он на престол в 640 году до Р. Хр.⁵⁸⁶ восьмилетним мальчиком и первые восемь лет был под опекою царедворцев своего отца и деда, в продолжение почти 60-тилетнего царствования которых язычество успело сильно укорениться в пределах Иудеи и грозило совершенно уничтожить истинную религию Иеговы. Но Иосия был человек другого направления, поставивший своею задачею «ходить путем Давида и не уклоняться ни направо, ни налево»⁵⁸⁷. На восьмом году своего царствования и шестнадцатом году от рождения (возраст, считавшийся и у древних иудеев совершеннолетием для государя) он взял в свои руки дела государства и принялся за восстановление религии Иеговы. Религиозная реформа Иосии была совершена, конечно, постепенно – и в ходе её можно различать три ступени. На первых порах Иосия только объявил себя поклонником Бога истинного, но не сразу, взялся за истребление язычества: на это у 16-тилетнего царя недоставало, естественно, ни энергии, ни мужества, в виду могущества языческой партии. Чрез 4 года (на двенадцатом году царствования) Иосия взялся за дело решительно. Языческие капища, жертвенники, идолы, священные рощи – все подверглось окончательному уничтожению и беспощадному осмеянию. Ревность царя в истреблении всего языческого была очень велика: не ограничиваясь своим гонением на язычество в пределах Иудеи, он отправился с тою же целью и в землю израильскую; прошел области колен ефремова, манассиина и симеонова до самых пределов колена нефеалимова (у Геннисаретского озера) и здесь истреблял идолы, высоты, священные леса. Подготовив почву для себя отрицательным путем, Иосия принялся, наконец, за проведение начал истинного благочестия в жизнь своего народа. Первою заботою его было восстановление прежнего величия храма Соломонова, который, как и все вообще, носившее на себе печать Иеговы, успел прийти в упадок. Во время работ по приведению храма в надлежащий порядок первосвященник нашел «книгу закона», хранившуюся, вероятно, при кивоте завета, но затерянную в одно из предыдущих нечестивых царствований; первосвященник послал эту книгу царю, а царь, обрадованный новой находкой, велел прочитать её себе. Чтение это произвело самое сильное впечатление на царя: он разодрал свои одежды, когда услышал, какой страшный гнев Господень ожидает нарушителей закона Иеговы. Насколько нечестие укоренилось среди его народа, – он, понятно, знал по собственному опыту; грехи и преступления его отца и деда были ему хорошо известны; было от чего прийти в ужас, когда он узнал, что суд Божий близок и что ему или одному из его ближайших преемников придется дорого расплачиваться за прежнее нечестие всего государства. Посланное под впечатлением таких минут почетное посольство к пророчице Олдаме принесло царю ответ, что суд Божий уже ждет, но что сам благочестивый царь не увидит тех бед и несчастий, какие постигнут народ его после его смерти. Ответ пророчицы о неизбежности наказания для народа в связи с глубоким впечатлением, произведенным на царя чтением самой «книги закона», побудили его прочитать эту книгу публично и всему народу, после чего царь, а за ним и народ дали торжественное обещание соблюдать все заповеди Господни. Под свежим впечатлением таких торжественных минут Иосия принялся за окончательное восстановление служения Иегове. Необходимо было позаботиться о полном благолепии храма. Остававшиеся еще в нем золотые сосуды, служившие при языческих церемониях, были вынесены и сожжены. Истреблены была последние идолы, жертвенники и алтари, рассеянные по всей Иудеи; жрецов языческих Иосия умерщвлял и кости их сжигал на жертвенниках. Наконец, царь распорядился торжественно отпраздновать в тот год пасху. Пасха, действительно, была отпразднована с таким торжеством, как не праздновалась «от дней Самуила»⁵⁸⁸. На царя, конечно, все это имело большое влияние в смысле подъема его религиозного духа и энергии; были и кроме него истинные поклонники Иеговы; но масса народа оставалась если не безучастною, то, по крайней мере, равнодушною в сравнении с ревностью самого царя; если и держалась истинной религии, то только под влиянием минуты, а не по внутреннему убеждению.

К этому же приблизительно времени относятся значительные перемены в политическом мире языческих государств, имевших немаловажное влияние на иудеев. Главное – это, конечно, основание вавилонского (так называемого «ново-вавилонского») государства бывшим полководцем ассирийского царя Набопалассаром, отцом знаменитого Навуходоносора. Посланный в Вавилон (подвластный тогда Ассирии) для защиты этого города от набегов дикой орды скифов, может быть, получивший при этом и титул вассального царя или князя вавилонского, Набопалассар (в 625 году до Р. Хр.) объявил себя независимым⁵⁸⁹, а спустя несколько лет поднял оружие против Ассирии же. Соединившись с Киаксаром I, царем мидийским, он взял Ниневию и стал полновластным государем обширного ассиро-вавилонского царства (ок. 607 г. до Р. Хр.). Незадолго до окончательного падения Ниневии выступил на арену политической деятельности другой государь, принимавший деятельное участие в той великой политической борьбе, в которую была вовлечена и Иудея. Это – египетский фараон Нехао II. В 609 году он задумал поход против нового вавилонского государя, надеясь завоевать себе земли на Евфрате; план его был – пройти к Евфрату сначала морским путем (чрез Средиземное море), а потом прямо чрез Иудею; так было ему всего удобнее. Но Иосия, несмотря на уверения фараона в его мирных намерениях по отношению к Иудее, не хотел пропустить Нехао чрез свои владения; чтобы обезопасить их, он сам даже выступил с войском на встречу ему, но при Мегиддоне, недалеко от Птолемаидского залива, проиграл битву, сам был тяжело ранен и умер на пути в Иерусалим после 31-летнего царствования. Уже это печальное событие показало, насколько слабы были физические и военные силы Иудейского царства в сравнении с могуществом таких монархий, как египетская или вавилонская; из хода политических событий можно было видеть, что конец политического существования Иудеи близок и что тот же Нехао или Набопалассар, расширяя пределы своего государства, не преминет подчинить своей власти и Иудею. Вместе с тем, дальнейшие события, как нельзя лучше, показали, как безуспешна была попытка Иосии реформировать внутреннее состояние своего государства и народа и как призрачно было то видимое благочестие, которое он надеялся утвердить среди своих подданных.

Преемником Иосии был избран сын его Иоахаз. Это был человек, несомненно, энергичный, воинственный⁵⁹⁰, но ревностный язычник: несмотря на трехмесячное только свое царствование, он успел сделать много зла истинным поклонникам Иеговы. Судьба его была весьма плачевна: фараон Нехао, разбивши иудейское войско при Мегиддоне, задумал окончательно покорить Иудею; направляясь к Евфрату, он, как и намеревался сначала, прошел Палестину до пределов Сирии и остановился в Ревлааме; здесь задержал прибывшего сюда Иоахаза, заковал его в цепи и отослал в Египет, где тот и оставался пленником до самой смерти. После того, конечно, фараон имел право смотреть на Иудею, как на свое владение, и распорядился ею по своему произволу: на престол иудейский возвел старшего сына Иосии Елиакима и в знак его «рабского» положения по отношению к себе переменил его имя на Иоакима, а на страну Иудейскую наложил ежегодную дань в 100 талантов серебра и один талант золота.

Вступив на престол (в 609 году), Иоаким должен был позаботиться о своевременном взносе дани фараону, так как от этого зависела и его собственная участь. Дань была весьма значительна и для уплаты её едва ли было достаточно средств в государственной казне; и вот царь обложил всех подданных громадными налогами; не щадил даже бедняков, чем возбудил против себя сильное недовольство народа. Возбуждение против него поднялось еще сильнее, когда он задумал собирать кроме подати еще излишек для дорогих построек. По нравственным качествам это был один из самых худших государей: сильно обличал его пророк Иеремия за несправедливость, корыстолюбие, жестокость и угрожал ему «ослиным погребением»⁵⁹¹. По религиозным убеждениям это был ревностный язычник, не хотевший знать пророков Иеговы и преследовавший их за суровые обличения и грозные пророчества.

На политическом горизонте в это время выступил единственный в своем роде, гениальный и знаменитейший в древней истории политический и военный деятель, о котором нам много придется говорить, – это Навуходоносор, царь вавилонский, сын Набопалассара. Это был человек, весьма богато одаренный от природы. Блестящий полководец, он сумел сравнительно небольшое и весьма юное еще государство своего отца в несколько лет превратить в громадную монархию, которой подчинились все могущественные и непобедимые дотоле восточные державы; территорию своих владений он расширил так, как ни один из бывших до него древнейших государей. С другой стороны, прекрасный администратор он в течение своего продолжительного царствования держал свою громадную монархию на такой высоте политического могущества и государственной силы, какая вполне соответствовала и обширности её территорий. Затем, покровитель наук и искусств, ценитель красоты и изящества, он сумел превратить свою столицу в такое чудо искусства, что, по словам Геродота, бывшего лично в Вавилоне, ни один город не мог сравняться с последним по красоте и великолепию⁵⁹² . Постоянные завоевания доставляли ему множество пленных и огромные богатства и способствовали обогащению и украшению как Вавилона, так и других городов обширного царства блестящего завоевателя. Но в тоже время и держаться такая громадная монархия могла только энергией и гениальным административным тактом Навуходоносора, при преемниках которого она сравнительно скоро прекратила свое самостоятельное политическое существование. Действительно, она и держалась только Навуходоносором: из 88 лет (625–538) политического существования Вавилона целые 43 года (604–562) падают на время царствования этого знаменитого государя; остальные 45 лет пошли то на ограждение самостоятельности вавилонского царства при Набопалассаре, то на незначительное сравнительно по своему историческому значению царствование преемников Навуходоносора. Нравственные качества этого знаменитого государя заслуживают тоже уважения. Нельзя, конечно, сказать, чтобы он не был проникнут духом восточного деспотизма, которого не были чужды и самые лучшие государи того времени; не был он, конечно, и вполне гуманный государь; но вина этого лежит вообще в характере исторической политики древневосточных государств: как сын своего времени, и Навуходоносор главное значение придавал военной силе и расширению пределов своего государства; и он ревностно оберегал свою государственную религию, опустошал непокорные страны, а жителей уводил в плен; но при всем том ему не чужды были справедливость, благожелательность, снисходительность и другие похвальные качества, как это увидим впоследствии.

В истории Иудейского царства Навуходоносор послужил орудием гнева Божия на нечестивый иудейский народ. Об этом божественном предназначении Навуходоносора предсказали еще раньше пророки, как предсказали они и вообще о вавилонском плене⁵⁹³; начало этого плена совпадает с первыми годами царствования Иоакима.

Блестящая деятельность Навуходоносора, как завоевателя, началась весьма рано, когда он еще не вступал на престол, но был назначен преемником и соправителем своего отца Набопалассара. Сильную борьбу пришлось ему выдержать с фараоном Нехао, который в то время пользовался славой непобедимого завоевателя. Мы видели уже, какой проект старался осуществить тогда фараон: он несколько лет уже постепенно двигался против Набопалассара, задавшись целью отвоевать себе земли на Евфрате, которые некогда принадлежали Египту; начало этого похода падает на царствование еще Иосии (в 609 г.). Двигаясь постепенно, он разбил иудейское войско (при Мегиддоне), прошел северную Палестину (которую совершенно покорил своей власти) и двигался почти по прямолинейному направлению к берегам северного Евфрата, покоряя на пути одну страну за другою; кроме Палестины, Сирия и Финикия были всецело в его руках; большая опасность грозила и вавилонским владениям. Чтобы остановить Нехао и прежде всего, конечно, защитить свои владения на Евфрате, Набопалассар послал во главе своего войска сына своего Навуходоносора, так как сам был уже стар и не мог лично руководить войною. Навуходоносор отправился вверх по Евфрату, пересекая путь фараону, так сказать, под прямым углом. Встреча обоих войск произошла при г. Кархемише; здесь и была решительная битва. Остановимся несколько на вопросе о местоположении Кархемиша, так как это имеет существенное значение для дальнейших наших выводов. Многие историки и экзегеты⁵⁹⁴, занимавшиеся этим вопросом, отожествляют Кархемиш с Circesium'ом или Κιρκήσιον᾿ом, о котором упоминают классические писатели. Этот Circesium лежал на восточном берегу Евфрата, при впадении в него реки Ховар, на небольшом островке, образовавшемся при слиянии этих двух рек⁵⁹⁵. Были попытки (Масперо)⁵⁹⁶ доказать, что этот Кархемиш есть древний Маббог-Иераполь, лежавший значительно севернее Цирцезиума, вблизи западного берега Евфрата, но не на самом Евфрате⁵⁹⁷, – или же, что это Кал'ат-Надшм⁵⁹⁸, тоже на западном берегу Евфрата; но новейшие исследования показали неосновательность всех этих предположений. Настоящий Кархемиш, как доказывается новейшими открытиями, лежал на том месте, где теперь Джерабис-Европос⁵⁹⁹, находящийся далеко к северу от Цирцезиума, на западном берегу северного Евфрата, почти на той же широте, что и известный Исс (на окраине малой Азии). В настоящее время этот Джерабис или Герабис-Европос представляет из себя только груду развалин, дающую, однако, ясное понятие о том, что некогда там существовал значительный город: видны остатки стен, башен, зданий, немалое количество скульптурных украшений, барельефов и иероглифических надписей; все это говорит о значительной цивилизации прежних обитателей этого города. Между прочим, иероглифические надписи навели исследователей на вполне основательное заключение, что это и есть остатки древнего Кархемиша. Город этот известен в истории в самые древние времена; на ассиро-вавилонских памятниках он упоминается, начиная еще с Тиглатпелассара I (около 1100 г. до Р. Хр.)⁶⁰⁰. Это была если не столица, то один из важнейших городов обитавшего некогда в северной Сирии могущественного и значительного племени хеттеев, известного и из Библии⁶⁰¹ и на ассиро-вавилонских памятниках упоминаемого весьма часто под именем племени Хетти или Кхатти, начиная еще с XIV в. до христианской эры⁶⁰². Как видно из этих надписей, в истории древних ассирийских царей племя это и город его Кархемиш играли не совсем маловажную роль: взаимная борьба между теми и другими происходила довольно часто. Саргон окончательно покорил хеттеев и присоединил Кархемиш к числу ассирийских владений с резиденцией там ассирийского наместника⁶⁰³; к Вавилону же Кархемиш перешел уже в царствование Набопалассара, получившего его по разделу при завоевании Ниневии вместе с Киаксаром I мидийским⁶⁰⁴. При этом-то Кархемише и произошла битва между Навуходоносором и фараоном Нехао. Это было в 605 году до Р. Хр., в четвертый год царствования Иоакима. Фараон был разбит и, конечно, вынужден был возвращаться назад, избирая, притом, для себя кратчайший путь, чтобы скорее достигнуть пределов своего царства, тем более что Навуходоносор гнался за ним по пятам. Приблизительно до Мегиддона они прошли тем же путем, каким двигался к Кархемишу фараон, а затем прошли Палестину (по сухопутью) и направились к пределам Египта. Путь этот, вероятно, был совершен сравнительно очень скоро, потому что и в интересах Навуходоносора было преследовать фараона шаг за шагом до самого Египта, чтобы не дать ему возможности скоро оправиться; тем не менее, и на этом пути Навуходоносор покорял одну за другою те земли, которые незадолго пред тем успел завоевать Нехао: Сирия, Финикия, Палестина и другие лежащие на пути области сделались владением Вавилона. Можно думать, что борьба с ними не была сопряжена для Навуходоносора с большими затруднениями: государства эти были сравнительно несильны вообще, а в настоящем случае покорить их было еще легче, потому что, вероятно, Нехао, направляясь к Евфрату, забирал с собою лучшие военные силы покоренных им государств и городов в качестве подкрепления, а во всяком уже случае истощал свои вассальные земли громадными поборами, необходимыми ему во время войны⁶⁰⁵; не даром он шел до Кархемиша целых 4 года. В числе прочих городов, лежащих Навуходоносору на пути, он взял в этот раз и Иерусалим; Иоакима заковал было в цепи, чтобы отвести в Вавилон, но, удовлетворившись, вероятно, покорностью его, взял с собою значительное число знатных пленников⁶⁰⁶ и дорогие сосуды из храма Иерусалимского и вместе с добычей и пленными погнался за фараоном дальше, прошел северную часть Аравии и вступил в пределы Египта, успевши подчинить своей власти все от северных пределов Вавилона до г. Пелузиума; но здесь получил известие о смерти своего отца и, опасаясь, как бы не потерять престола, заключил договор с Нехао, оставил добычу и пленных вместе с войском в руках своих полководцев, приказав им отправляться в Вавилон, а сам с небольшим отрядом направился туда же ближайшим путем чрез пустыню. В Вавилоне он формально вступил на престол⁶⁰⁷ и стал самодержавным государем⁶⁰⁸.

Иоаким, сделавшись вассалом Навуходоносора и обязавшись платить ему дань, с большим неудовольствием сносил свое положение; он готов был опять подчиниться фараону. Вероятно, сам Нехао убеждал Иоакима к возмущению против вавилонского царя и обещал ему свою помощь. Иоаким, действительно, чрез три года после подчинения Навуходоносору изменил ему, надеясь на помощь Египта; но Египет не в силах был даже предпринять против Вавилона новый поход. Навуходоносор же, чтобы не дать возможности фараону дойти до Иудеи, а Иоакиму – фактически соединиться с ним, предварительно послал на Иерусалим полчища подчиненных ему народов, которые бы постоянно тревожили Иудею частыми набегами. При таком положении дела, продолжавшемся около 4 лет, и Иоаким лишен был возможности вступить в союз с Египтом, и фараон не мог «выйти из земли своей», так как Палестина и соседние ей земли были в руках Навуходоносора⁶⁰⁹; кажется, под конец этих четырех лет фараон и умер. Между тем, прибыло войско Навуходоносора и начало формальную осаду Иерусалима; при самом начале этой осады умер и Иоаким, и престол иудейский занял сын его Иехония.

Иехонии было только 18 лет, когда он вступил на престол, и царствовал он всего три месяца; но, несмотря на такой ранний возраст, основные языческие религиозно-нравственные воззрения были в нем глубоко укоренены и сделали из него ревностного язычника. Между тем, к концу третьего месяца царствования Иехонии прибыл под стены Иерусалима сам Навуходоносор. Тогда Иехония решился сдаться добровольно. Навуходоносор завладел царскою казною, взял из храма дорогие сосуды, царя вместе с его матерью, женами, сановниками и придворными и 10 000 других пленных выселил в Вавилон; оставил в Иерусалиме только самый бедный класс населения. Этим Навуходоносор фактически положил конец существованию Иудейского царства, так как взял из него не только сокровища, войска, но и самого царя вместе с семейством и сановниками. Но исторически конец царству Иудейскому еще не настал: сам Навуходоносор поставил в Иерусалиме нового царя, дядю Иехонии и сына Иосии, Матфанию, которому переменил имя на Седекию, причем потребовал от него торжественную клятву в верности.

Новый царь иудейский по своему религиозному направлению был таков же, как и Иоаким и Иехония; по характеру же – далеко хуже их: это был человек трусливый, нерешительный, слабый духом, притом же способный на всякого рода коварство и даже клятвопреступление. В течение его 11-летнего царствования Иудея дошла до последней степени нравственного падения: не только сам царь «делал неугодное в очах Господа», «не смирялся пред пророками», оказался клятвопреступником, «ожесточил сердце свое», но и «все начальствующие над священниками и народом много грешили, подражая всем мерзостям язычников», «оскверняли дом Господа», издевались «над посланными от Бога и пренебрегали словами Его», «ругались над пророками»⁶¹⁰ и т. д. На политическом горизонте тогдашних государств было в то время нечто такое, что могло подавать жителям Иерусалима надежду на избавление от вавилонского ига: малые народцы, покоренные Навуходоносором, – моавитяне, аммонитяне, идумеи, тиряне и сидоняне – составили общий союз с целью свергнуть с себя иго Вавилона; они приглашали с собою и Седекию, а появившиеся во множестве ложные пророки только разжигали несбыточную мечту царя и вельмож, предсказывая о скором разрушении вавилонского царства и возвращении в Иерусалим пленников иудейских. Седекия готов был присоединиться к этому союзу, но предположенное возмущение почему-то не состоялось. Седекия же, для отвода подозрений, посылал послов в Вавилон, а потом и сам было отправился туда же. Около 7-го года царствования Седекии вступил на престол египетский новый фараон Уагабра (Уапрагет), названный греками Априс; он же Вафрий, как называет его пророк Иеремия⁶¹¹. Это был человек энергичный, предприимчивый и притом замечательный полководец: в короткое время он завоевал Сидон, Кипр, большую часть финикийской области и успел обратить на себя общее внимание. Мелкие народцы, замышлявшие прежде восстать против Вавилона, надеялись теперь возобновить свою попытку с помощью Вафрия. Так думал и Седекия, который теперь и принялся за осуществление своей мечты: отправил в Египет послов и возобновил переговоры с моавитянами и аммонитянами; в тоже время приступил к укреплению Иерусалима, а затем отказом Навуходоносору в повиновении и дани бросил ему решительный вызов.

Навуходоносор, узнав о возмущении против него, выступил в поход с сильным войском, направился на Иерусалим и в десятый месяц девятого года царствования Седекии обложил город. Около того же времени он успел взять уже все города Иудеи, кроме двух крепостей Лахеса и Азека. Между тем, Седекия остался в Иерусалиме только при своих силах: те народцы, с которыми он сносился и от которых мог ожидать себе помощи, одни оставались совершенно равнодушными к участи Иерусалима, другие даже прямо присоединились к войскам Навуходоносора. Хотя фараон с сильным войском и двинулся было на защиту Седекии, но Навуходоносор, оставив временно Иерусалим, пошел навстречу фараону, заставил его возвратиться в свои владения, а сам опять подступил к Иерусалиму. Положение жителей этого города было очень серьезно; материальное положение их ухудшалось со дня на день: открылся страшный голод; городские стены были сильно повреждены; многие из жителей передались халдеям, другие ломали дома и дворцы и из обломков воздвигали новые стены. Наконец, в четвертый месяц 11-го года царствования Седекии вавилонскому войску удалось разрушить северную стену города и постепенно завладеть Иерусалимом. Седекия в отчаянии бежал по направлению к Иордану, а за ним двинулось и его войско. Посланный за ними вавилонский отряд догнал их вблизи Иерихона. Седекию с сановниками иудейскими отвели к Навуходоносору в Ревлаам (сирийский город), где умертвили всех тех, которые подавали повод к возмущению, а также и сыновей Седекии на глазах отца; самому же царю выкололи глаза, заковали в цепи и отвели в Вавилон. Спустя месяц после этого прибыл в Иудею Навузардан, один из вельмож Навуходоносора, и довершил разрушение столицы иудейской. Иерусалиму положен был конец: жители его отведены в плен, сокровища перевезены в Вавилон, из храма взяли золотые и серебряные вещи, а большие медные сосуды разбили на куски – и все это отправили туда же; частные богатства тоже забрали; дома и стены города, не исключая и храма, были разрушены до основания и преданы огню. Остались в Иерусалиме только бедные земледельцы. Это было в 586 году до Р. Хр., в девятнадцатый год царствования Навуходоносора.

Над оставшимся на развалинах Иерусалима бедным людом Навуходоносор поставил правителем некоего Годолию, человека благочестивого, подававшего всегда голос в пользу Вавилона и притом занимавшего видную должность при дворе последних иудейских царей. Резиденцией этого правителя была назначена Массифа; к этому новому центру стали стекаться иудеи, рассеявшиеся по разным местам во время последних несчастных событий. Годолия всех принимал, раздавал участки земли для поселения, убеждая в тоже время к покорности Навуходоносору. Между тем, прибывший в Массифу с коварным намерением родственник Седекии Измаил убил Годолию; вместе с ним перебили и партию его приверженцев – иудеев и халдеев, бывших в Массифе. Сам Измаил бежал к аммонитянам, а значительная партия иудеев, остававшихся в Массифе и окрестных городах, боясь гнева царя вавилонского, отправилась в Египет, одни – добровольно, другие – против воли. Небольшая группа оставшихся в Палестине была опять выселена в Вавилон, и Иудея в собственном смысле превратилась в пустыню, наполненную грудами развалин. Если кто-нибудь еще и оставался здесь, то разве только жалкие остатки низшего класса прежних жителей⁶¹².

Перенесемся теперь мыслью в Вавилон и посмотрим, в каком положении очутились здесь пленники-иудеи, переселенные Навуходоносором во время его неоднократных нападений на Иудею. По-видимому, положение их должно было быть весьма плачевным. Само пленение народа было уже для последнего большим наказанием: – переселение в Вавилон, страну язычников, да притом еще своих поработителей, которые всегда имели возможность давать чувствовать пленникам свое численное и физическое превосходство, – все это, конечно, не могло не вызывать тяжелых чувств в самих иудеях. К счастью для них, их выселяли не поодиночке, даже не отдельными семьями, а целыми сотнями и тысячами, а это, несомненно, смягчало их горькое чувство и заменялось для каждой отдельной личности сознанием общенародного, государственного бедствия, которое терпели все её собратья в одинаковой мере. Прежде чем коснемся частностей, важно для нас установить общий взгляд на положение народа иудейского в плену, чтобы видеть, насколько этот плен удовлетворял своему назначению, как наказания народу от Иеговы. Вот как, напр., характеризует положение пленников иудейских талмуд: «как камень, говорит он, гораздо тверже кирпича, так и плен вавилонский был гораздо тяжелее египетского рабства»⁶¹³. Характеристика меткая, несмотря на свой общий характер; но вопрос в том, насколько она верна. Кто знаком с историй египетского рабства, тот, понятно, скажет, что такое суждение о вавилонском плене не только преувеличено, но и прямо неверно, потому что между материальным (главным образом) положением народа еврейского в Египте и положением его в Вавилоне, конечно, громадная разница и, если какое-либо из этих «пленений» нужно назвать худшим, то, во всяком случае, египетское, а никак не вавилонское. Если, впрочем, посмотреть на дело, так сказать, с нравственной стороны, как, несомненно, смотрит на него талмуд, тогда увидим, что такое его суждение имеет основание. В самом деле, что потеряли евреи в Египте и что в Вавилоне? В египетское рабство они попали сами собой: их праотцы (Иаков с сыновьями) добровольно переселились в Египет, оставив землю ханаанскую; если же потомки их и сделались с течением времени рабами египтян, то это было естественным следствием постепенного хода событий и объясняется из чисто-случайных причин. Не в такое положение попали пленники Навуходоносора: их увели насильно, после отчаянного сопротивления, оторвали от родной земли, к которой привязала их не одна только привычка, но и исторические воспоминания о лучших временах жизни народа, – оторвали от храма с его кивотом завета, привязанность к которому (храму), при всем развращении и нечестии иудеев последних времен Иудейского царства, была сильна хоть в силу исторических традиций; сам храм, Иерусалим, всю Палестину враги разграбили, сожгли, уничтожили то, что было дорого для лучших людей из среды Израиля. Несомненно, это нравственное насилие, это поругание со стороны врагов над всем священным для израильтян оставило глубокий след в их душе; в то время как египетские пленники страдали только физически,– пленники вавилонские мучились нравственно, вспоминая о том, чего они лишились с потерей Сиона⁶¹⁴. В этом именно отношении, как мы думаем, талмудисты-раввины назвали вавилонский плен более тяжелым рабства египетского. Но эта нравственная точка зрения едва ли приложима здесь: так могли рассуждать позднейшие иудеи, привязанные к букве закона; для современников же Седекии (в общей массе их) потеря Иерусалима и храма едва ли была таким разъедающим горем, которое перенесть было для них труднее, чем самые тяжелые рабские работы. Если вавилонские иудеи скорбели, если и плакали о Сионе, то это делали лучшие люди того времени, которых, вероятно, было меньшинство; общая же масса смотрела на практическую, главным образом, сторону дела. Если обратим внимание на то, каково было религиозно-нравственное состояние иудейского общества времен Седекии, как обращались тогда сановники с самим царем, потомком Давида, как неблагосклонно смотрели иерусалимляне, напр., на пророка Иеремию, – тогда поймем, что интересы религии стояли у них на заднем плане; если они и испытывали какое-либо неприятное чувство после отведения в плен, то это была лишь глухая ненависть к победителям⁶¹⁵, да и то только на первых порах; вообще же говоря, практическая сторона – вот что имело для них главное значение. А о каком-либо сопоставлении вавилонского плена с египетским рабством с этой именно стороны не может быть и речи. В Египте евреи были в буквальном смысле рабами египтян: их принуждали к тяжелым работам, причем и обращались с работниками крайне жестоко, их детей умерщвляли⁶¹⁶. Но вавилонские государи никогда не думали сделать иудеев своими рабами: они хотели только разрушить собственно Иудейское царство, выселить иудеев из отечества, где они имели достаточно средств сопротивляться и возмущаться против Вавилона, – хотели только переселить их в Вавилон, чтобы удобнее было держать их в руках и не бояться открытых возмущений. Вот почему плен вавилонский представляется в таком виде: отдельный народ только переселился в другую страну, но обычная жизнь его мало изменилась; те же привычки, те же занятия, даже свои власти, хотя, конечно, высшее наблюдение за иудейской общиной принадлежало вавилонскому государю и особым сановникам. Под защитою же вавилонских законов, под покровительством вавилонского государя жизнь иудеев текла несравненно спокойнее, чем в последние времена пред пленом, когда постоянные смуты государства, взаимная борьба различных партий – политических, общественных и религиозных – не давали времени и возможности успокоиться; в Вавилоне же иудеи проводили сравнительно тихую, спокойную жизнь, вдали от всяких общественных волнений, – и это обстоятельство давало им возможность обратить внимание на другую сторону своей жизни, – что было особенно нужно теперь. В этом именно состоит значение плена, как воспитательного для иудеев средства, так как он, как и всякое бедствие, посланное от Бога, не был только наказанием, а имел в себе и хорошую воспитательную сторону: по планам Иеговы, иудеи должны были стать в такое положение, которое бы восполняло для них то, чего не было у них в последнее время: они должны были отрешиться от государственных и общественных смут, стать в тоже время в более или менее обеспеченное материальное положение, чтобы, наряду с сознанием своей зависимости от языческих властей, понять, что плен был; действительно, наказанием от Иеговы, и, вдумавшись в эту основную мысль, прийти к сознанию своей вины и позаботиться об исправлении.

Вообще, нет оснований смотреть на плен вавилонский слишком мрачно: он имел гораздо более хороших сторон, чем дурных. Конечно, разлука с отечеством была тяжела, но и оставаться в нем после того разгрома, какой произвели вавилоняне при Седекии, было бы, кажется, еще тяжелее. В Вавилоне жизнь иудеев должна была пойти по иному пути и принести более благотворные результаты.

Обратим внимание сначала на материальное и общественное положение иудейской колонии в Вавилоне, так как эта сторона наиболее бросается в глаза, если смотреть на плен с чисто-практической точки зрения. Из кого состояла эта колония, – ответить не трудно: это были уведенные Навуходоносором в царствование Иоакима, Иехонии, Седекии и потом – после убиения Годолии. Но этого мало: может быть, были в Вавилоне и добровольные переселенцы из среды иудейского народа, перешедшие сюда еще до Навуходоносора. Мы знаем, напр., что Ахаз, царь иудейский, добровольно подчинился царю ассирийскому Тиглатпелассару, у которого искал помощи против сирийцев и израильтян, что он называл себя даже «рабом» Тиглатпелассара и посылал ему богатые дары⁶¹⁷; нет ничего невозможного, если мы скажем, что еще в то время, вследствие довольно затруднительных политических обстоятельств, единичные семейства могли переселяться в Ассирию, на берега Тигра и Евфрата, где они могли найти для себя более внешних удобств; предположение это вообще вероятно, хотя прямых исторических данных в свою пользу оно не имеет. Затем, вавилонский царь Меродах-Валадан сам уже посылал посольство к иудейскому царю Езекии с богатыми дарами⁶¹⁸ и, по-видимому, находился в дружественных отношениях с ним; возможно и здесь предположить переселение единичных личностей по тем или иным частным побуждениям в Вавилон. Конечно, число таких добровольных переселенцев было весьма незначительно. Гораздо большее значение имеют для нас насильственные переселения целых масс иудейского народа в вавилонские области; и эти переселения начались сравнительно рано. При том же Езекии Сеннахирим, царь ассирийский, как сам он говорит в одной своей надписи, напал на 46 больших укрепленных иудейских городов, овладел ими и увел в плен 200 150 человек разного возраста мужчин и женщин⁶¹⁹. В правление одного из преемников Сеннахирима был взят в плен царь иудейский Манассия; весьма возможно, что вместе с ним увели и партию близких к нему людей. Таким образом, есть все данные думать, что еще до Навуходоносора в пределах вавилонских (а раньше – ассирийских) владений были иудейские переселенцы, двинувшиеся сюда отчасти добровольно, а отчасти переведенные насильно, в качестве пленников; и если принять во внимание громадное число иудеев, взятых в плен при Езекии (более 200 тысяч), тогда поймем, что еще до Навуходоносора была в Вавилоне громадная иудейская колония и что к этой колонии, по всей вероятности, впоследствии стали примыкать все новые и новые иудейские поселенцы и сообща заводить новую жизнь. Но главное значение имели здесь, конечно, плененные Навуходоносором. Мы видели уже, когда и как это было; не определили только числа пленников. Главных пленений было собственно четыре: это – в 4-й год Иоакима, в 3-й месяц Иехонии и два пленения Навузардана (спустя месяц по разрушении Иерусалима и другое – после убийства Годолии). Пророк Иеремия⁶²⁰ определяет даже число пленных: в 7-й год Навуходоносора (при Иехонии) взято в плен 3 023 человека (по книге Царств)⁶²¹, гораздо вероятнее, – 10 000), в 18-й год (первое пленение Навузардана) – 832 человека; в 23-й год Навуходоносора (второе пленение Навузардана) – 745 человек. Главное зерно пленных составляли, конечно, уведенные вместе с Иехонией, которых было, по меньшей мере, 10 тысяч человек, как говорит книга Царств; удивительно только, что после разрушения Иерусалима было взято в плен всего 832 человека. Сколько было отведено в Вавилон, в 4-й год Иоакима, – Библия не говорит; но, вероятно, число это было довольно значительно. Прибавим, что нами определены только четыре главных пленения, которые, притом, касались собственно Иерусалима (а последнее – Массифы); но кроме них было немало частных пленений, касавшихся других городов и крепостей палестинских. Определить общий итог всех плененных при Навуходоносоре весьма трудно, за неимением каких-либо определенных исторических данных; цифры же, указанные пророком Иеремией, имеют частный характер и далеко не обнимают собою всех пленений. Лопухин полагает общее число плененных в 100 000 или около того⁶²². Если это так, то, присоединивши сюда значительное число поселенцев и пленников, уведенных еще до Навуходоносора, которые к тому времени могли и размножиться, – получим вообще солидную цифру, доходящую, по меньшей мере, до полумиллиона. – Вообще же говоря, отводились в плен люди, имевшие какой-либо интерес для победителей: цари, их жены и семейства, князья, вельможи, придворные, мастера, кузнецы, разного рода ремесленники, все способные к войне и т. п.; все это были лучшие люди иудейского общества, от которых в Палестине можно было ожидать сопротивления. Сам пророк Иеремия называет, напр., плененных с Иехонией хорошими смоквами, в противоположность дурным смоквам, – оставшимся в Палестине⁶²³.

Где же жила такая масса людей? По выражению священных историков, пленники иудейские были уведены «в Вавилон». Конечно, Вавилон здесь понимается в общем смысле, в смысле государства, а не города, потому что поселить полумиллионную толпу народа в одной столице, как бы ни была она громадна, было все-таки затруднительно. Гораздо естественнее думать, что в Вавилоне была оставлена только часть иудейского народа, напр., царские родственники и князья, которых особенно не следовало выпускать из виду, в интересе общественного спокойствия как иудейской толпы, так, конечно, и вавилонских подданных; может быть, оставили в Вавилоне военный класс иудейского народа, для пополнения вавилонских войск, – или ремесленников и мастеров, – словом, кого было удобнее в тех или других видах. Остальных расселили по разным областям вавилонских владений, руководясь и здесь теми или иными соображениями: более опасных послали под присмотр вавилонских властей, а мирным жителям предоставили полную свободу. Во всяком случай, не в интересе вавилонских властей было держать громадную толпу пленников скученно в одном месте: это было бы не безопасно даже и в политическом отношении; держать же их постоянно под строгим надзором тоже не всегда было удобно. И мы видим, что иудеи-пленники были расселены по разным городам и областям вавилонского государства: жили они, напр., по р. Ховару⁶²⁴, по р. Суд⁶²⁵, по р. Агаве⁶²⁶; вообще, «реки вавилонские»⁶²⁷ обозначаются преимущественно, как места поселения при них пленников-иудеев⁶²⁸. Называются и определенные места, где жили иудеи в Вавилоне; таковы, напр., местность Касифья⁶²⁹, города и колонии Тел-Авив⁶³⁰, при р. Ховаре⁶³¹, Телмелах, Тел-Харши, Херуб-Аддан-Иммера⁶³² и др. По всей вероятности, общую массу пленников разбили на отдельные группы и расселили по разным местам, более или менее отдаленным друг от друга. Нет оснований предполагать здесь какую-нибудь качественную разницу, – будто бы, т. е., в одном месте жили добровольные переселенцы, в другом – взятые в плен, напр., с Иехонией, в третьем – захваченные Навузарданом и т. д.; вероятно, все эти группы были перемешаны между собою и расселены в тех или иных местах, независимо от того, кто, когда и при каких обстоятельствах переселился в Вавилон. Есть данные предполагать, что и эти колонии иудейские не были обособлены; иудеи жили не совсем отдельно от вавилонян, а более или менее принимали участие в общегосударственной жизни, на правах подданных вавилонского царя: дети воспитывались в общественных школах, а более знатные из них – и при дворе⁶³³; могли поступать на государственную службу, а особенно счастливые и даровитые личности иногда делались сановниками, правителями провинций вавилонских⁶³⁴ и т. д.; для таких лиц, понятно, интересы государства лежали весьма близко к сердцу; но вместе с тем участие их в государственных делах нисколько не ослабляло близости их ко всей вообще иудейской общине⁶³⁵; напротив, эти чиновники, несомненно, употребляли со своей стороны средства к улучшению положения своих собратий-соплеменников, а пророки в тоже время убеждали иудеев оставить свой партикуляризм и ригоризм и принять участие в общественной жизни⁶³⁶. Словом, нет оснований считать вавилонских иудеев какою-то обособленною колонией, питавшеюся только глухою ненавистью к своим победителям: с течением времени, первые впечатления, конечно, изгладились, и резкая нравственная граница, которую провели сами же иудеи между собою и вавилонянами, значительно стушевалась. Каждая иудейская колония, каждое семейство получило определенное место для жительства, получало известный участок земли, может быть, и даром, а вероятнее – за небольшую плату.

Внешнее, чисто-материальное положение пленников было различно. С одной стороны, есть основание думать, что в Вавилоне пленники-иудеи имели мало средств, чтобы сделать свою жизнь хоть сколько-нибудь достаточною: пророк Исаия предсказывает о трудности и скудости средств к содержанию у вавилонских пленников, которые вынуждены платить слишком высокую цену за дурные материалы⁶³⁷. Если такого рода явления и бывали, то, вероятно, в виде исключения; в таком положении могли быть те из пленников, которые почему-либо поселились в наиболее неблагоприятных местностях, или те, которые сами не умели или не хотели воспользоваться данными им средствами, чтобы сделать свою жизнь сносною. Во всяком случае, считать таковым положение всех вообще пленников-иудеев никоим образом нельзя: мы имеем такие данные, которые говорят совершенно противное. Хотя иудеи лишились политической самостоятельности, но жизнь и обычаи их не были затронуты: им была предоставлена относительная свобода, дозволено было заниматься ремеслами и другими полезными занятиями, – вообще, направлять свою жизнь к своей личной и общественной пользе. И действительно, они строили дома⁶³⁸, неженатые женились, дочерей своих выдавали замуж⁶³⁹; семейная свобода их ничем не была стеснена. Каждый, кто хотел, имел определенное занятие, которое служило ему как вообще полезным упражнением, так и средством к добыванию всего необходимого для жизни: занимались они садоводством и земледелием⁶⁴⁰, вели торговлю, что было весьма удобно для них⁶⁴¹. Эти мирные занятия способствовали, в свою очередь, благодушному и спокойному настроению самих иудеев: в своих собственных интересах каждый мог и должен был стремиться к общему согласию и миролюбию, к чему побуждали их и пророки⁶⁴². Вообще же жизнь большинства пленников сложилась удачно; многие приобрели большие богатства⁶⁴³, так что, при возвращении из плена, могли делать значительные пожертвования на новый храм⁶⁴⁴; имели большое хозяйство и скот⁶⁴⁵, а иные даже значительное число рабов⁶⁴⁶. Некоторые иудейские колонии жили настолько обеспеченною жизнью, что имели возможность держать у себя певцов и певиц⁶⁴⁷, служивших для развлечения, подобно бывшим нашим «крепостным» артистам, певцам и музыкантам, составлявшим полную собственность их владельца. Что материальное положение большинства пленников-иудеев было обеспечено, – это прекрасно видно из того, что после указа Кирова о возвращении пленных на родину не все иудеи пожелали возвратиться в родную страну: многие предпочли оставаться в Вавилоне, где им жилось вообще хорошо, между тем как в Палестине (по возвращении) на первых порах приходилось еще отстраивать города и селения и вообще терпеть не мало лишений. Не будем повторять о других, общественных преимуществах иудейских пленников: воспитание знатных детей при дворе⁶⁴⁸, возможности поступать на государственную службу и притом достигать важных мест⁶⁴⁹ и т. п. Прибавим, что какие-либо повинности по отношению к правительству и государству пленники-иудеи едва ли обязаны были выполнять: по крайней мере, мы ничего не знаем о них; о каких-либо работах, которые бы иудеи несли в Вавилоне не говорится нигде⁶⁵⁰; нет упоминания и о податях, которые бы лежали в известной мере на всех пленных иудеях. Нужно, однако, сознаться, что как ни спокойна была жизнь иудейских пленников в Вавилоне, тем не менее, и она по временам разнообразилась некоторого рода неприятными случайностями, – преследованиями со стороны вавилонских властей. «Плач» в очень мрачных красках рисует положение иудеев в Вавилоне: «Иуда переселился по причине бедствия и тяжкого рабства, поселился среди язычников и не нашел покоя; все, преследовавшие его, настигли его в тесных местах»⁶⁵¹; а пророк Исаия говорит даже о заключении пленников в темницы⁶⁵². Попятно, что такого рода случаи могли быть и, вероятно, бывали; но, с одной стороны, они были вообще редки, с другой – повод к ним иногда давали сами же иудеи: их мечты о скором возвращении из плена, разжигаемые речами лжепророков, – их религиозная исключительность и некоторого рода фанатизм – вызывали, естественно, гонения против них со стороны вавилонского правительства. Нельзя отрицать возможности преследований и религиозного характера, хотя вавилонские государи отличались в достаточной мере веротерпимостью.

С оставшимися в Палестине вавилонские иудеи, по крайней мере, на первых порах, были в живом общении и деятельной переписке. Последние 10–15 лет существования Иудейского царства были особенно благоприятным для этого временем; переселенные раньше интересовались судьбой оставленного ими отечества и участью своих палестинских соплеменников: те и другие передавали друг другу свои интересы, симпатии, желания – или путем переписки, или чрез живую передачу, благодаря постепенно переселявшимся в Вавилон все новым и новым партиям иудеев. И мы видим, что пророк Иеремия пишет в Вавилон свое послание⁶⁵³, некто Шемаия Нехеламитянин из среды пленников ведет переписку с жителями Иерусалима⁶⁵⁴. Возможно было, кажется, взаимное общение вавилонских пленников и с выходцами из израильского царства, взятыми в плен ассирийским царем за 100 слишком лет до начала вавилонского плена и рассеянными, главным образом, по ассирийским владениям; по крайней мере, среди возвратившихся при Кире в Палестину были, можно заключать, некоторые лица из бывшего израильского царства⁶⁵⁵, хотя общая масса ассирийских пленников как-то бесследно стушевалась и совершенно исчезла с исторического горизонта; в Палестине (кроме отдельных личностей) они более не появляются.

Обратим внимание теперь на социальное устройство иудейских общин в Вавилоне. Сведений по этому вопросу сравнительно мало, тем не менее, и на основании кое-каких отрывочных свидетельств можно составить себе понятие об общественной жизни вавилонских пленников. Евреи потеряли только царство; внутренняя же жизнь их общества осталась, кажется, та же. Живя в чужой стране, с которой не соединялось у них никаких исторических воспоминаний, пленные иудеи должны были даже теснее сплотиться друг с другом. Небольшие иудейские общины сохранили прежнюю организацию, которая теперь напоминала нечто давнопрошедшее, патриархальное. Во главе общин стоят старейшины народные; им принадлежит если не власть, то, во всяком случае, сильное, авторитетное влияние на народ; они являются проводниками даже правительственных распоряжений. Они по временам собираются в доме кого-либо из уважаемых лиц, напр., у пророков, может быть, для взаимных совещаний, – и этим путем вся жизнь целого общества иудейских пленников проникается одним духом и исходит из одних нравственных начал⁶⁵⁶. Старейшины эти называются иногда «главами Израиля»⁶⁵⁷; известны и имена некоторых из них⁶⁵⁸. Из тех же старейшин избирались судьи народные⁶⁵⁹, притом, кажется, на определенный срок (может быть, на год), так как выборы новых судей происходили периодически⁶⁶⁰. Обязанности их состояли в том, чтобы решать спорные дела и тяжбы, возникавшие среди вавилонских поселенцев⁶⁶¹; только тяжебные дела, в которых одною из тяжущихся сторон был иудей, а другою – язычник, или дела, имевшие политический и общественный характер, решались вавилонскими властями⁶⁶². Для суда, как и вообще для решения общественных дел, для общенародных сходок, вся община собиралась в доме одного из самых почетных и уважаемых лиц⁶⁶³; собрания эти происходили если не ежедневно, то, во всяком случае, довольно часто⁶⁶⁴; начинали утром, а заканчивали собрание около полудня⁶⁶⁵. Авторитет старейшин-судей был, естественно, весьма высок: в силу своих полномочий и присущей им судебной власти, они являлись правителями народа, правителями отдельных общин⁶⁶⁶. Хотя высший, так сказать, полицейский надзор как над управлением отдельными общинами, так и над судопроизводством в них принадлежал, несомненно, вавилонским властям, но в нравственном отношении старейшинам-судьям была предоставлена полная свобода; частные же приемы судопроизводства определялись для них общими религиозно-юридическими началами иудейства, – именно законодательством Моисеевым. В силу такого обстоятельства, судьи-старейшины обладали полнотой судебной власти: они имели право осуждать даже на смерть и тут же приводить в исполнение смертные приговоры, коль скоро виновный подлежал смертной казни по закону Моисееву⁶⁶⁷. О каком-либо постоянном контроле со стороны вавилонского правительства над иудейским общинным судопроизводством или же об утверждении каждого отдельного приговора судей-старейшин вавилонскими властями – мы не знаем; но это не мешает нам сказать с уверенностью, что такого контроля (но крайней мере, при каждом судебном деле) вовсе не было: решение тяжб и судебное разбирательство было предоставлено всецело авторитету и совести самих же старейшин. Были, конечно, среди них и такие, которые судили «неправедно», оправдывали виновных, осуждали невинных, употребляли насилие⁶⁶⁸; однако, напр., в истории Сусанны коварные судьи были обличены и наказаны (тоже по законам Моисеевым) отнюдь не вавилонским правительством, а своими же соплеменниками в общем народном собрании⁶⁶⁹. Этот пример всего лучше показывает, сколько свободы предоставляли вавилоняне своим пленникам в делах внутреннего самоуправления последних. Все звания, чины и степени, полученные иудеями на родине, оставались за получившими их и в Вавилоне: священники и в плену считались и были священниками⁶⁷⁰, хотя их деятельность здесь, в виду отсутствия храма, была гораздо ограниченнее; были в Вавилоне свои пророки⁶⁷¹. Основная организация иудейского общества не изменилась и в плену. В этом отношении нужно отдать честь вавилонским государям, которые, отняв у иудеев их политическую самостоятельность, не коснулись их национальных основ, но предоставили им полную свободу внутреннего самоуправления, свободу национальной жизни и деятельности, довольствуясь только их внешнею, «политическою» покорностью; этим они поставили их в положение не столько в собственном смысле пленников, сколько простых поселенцев, которые, живя в чужой стране, обязаны были, естественно, подчиняться и местным законам, хотя в своей личной деятельности, поскольку она не соприкасалась с интересами общества и государства, могли располагать собою по своему усмотрению.

Таково в общем было внешнее положение иудеев в течение всего 70-летнего времени плена. Можно бы охарактеризовать несколькими словами положение их в частности при каждом государе этой эпохи, если только можно в этом отношении чем-нибудь обособить одно царствование от другого. О Навуходоносоре говорить что-либо незачем; все, что было сказано о положении иудеев в плену вообще, относится прежде всего и главным образом к царствованию Навуходоносора: он разрушил царство иудейское, он переселял пленников в пределы своих владений; ему, конечно, принадлежит и вся инициатива такого или иного устройства вавилонской жизни иудеев; он отвел им места для поселения, дал им известные права и т. д.; все это оставалось в общем нерушимым во все продолжение плена. Притом, царствование Навуходоносора занимает собою целых 43 года (из всех 70-ти); на долю его преемников (которых было 6, считая в том числе и Кира) до освобождения из плена остается всего 26–27 лет, – время сравнительно небольшое. Конечно, и в самое непродолжительное время можно сделать много как хорошего, так и дурного; но если принять во внимание все величие Навуходоносора и, так сказать, бесцветность его преемников (Кира не принимаем в расчёт, так как иудеи вышли из плена при самом начале его царствования), то окажется, что Навуходоносор именно и был единственной двигательной пружиной всего этого времени; преемники его были настолько слабыми и изнеженными лицами, что ожидать от них какого-либо важного поворотного шага в каком бы то ни было отношении было нельзя. Весьма важное значение имеет здесь то обстоятельство, что на глазах различных государей проявлялись особые знамения и чудеса, служившие для них явным упреком или вразумлением по поводу каких-либо порывов их против Иеговы или Его избранного народа. Этими знамениями как бы урегулировались отношения к иудеям языческих властей и сообщалась им известная норма, нарушать которую не следовало никому. Из царствования Навуходоносора известен только факт, когда он велел бросить в раскаленную печь трех иудеев – друзей пророка Даниила; но, как увидим впоследствии, царь, после случившегося на его глазах чуда, раскаялся и исповедал силу и величие Бога иудейского. Преемник его Евильмеродах оказался весьма благосклонным к иудеям; вероятно, он помнил события из жизни своего отца (Навуходоносора) и не забывал тех знамений и чудес, которые нередко вразумляли последнего. Освобождение Евильмеродахом из темницы 37 лет тому назад заключенного туда Навуходоносором пленного царя иудейского Иехонии⁶⁷² достаточно говорит о благоволении Евильмеродаха к иудеям-пленникам. Самого Иехонию царь приблизил к себе, обращался с ним ласково и милостиво, сажал его за стол рядом с собою, позволил ему надеть на себя царские одежды, обеспечил его вполне с материальной стороны и поставил его, как царя, гораздо выше всех других царей, подвластных Вавилону⁶⁷³. Возможно, что Иехония, вместе с тем, получил и некоторую власть над прежними своими подданными; а в таком случае, конечно, он старался делать все возможное для улучшения быта иудейских пленников; и влияние такого человека, который был постоянным собеседником и другом вавилонского царя, естественно, не могло быть малозначительным. Предположения эти позволяют думать, что при Евильмеродахе (который, однако, царствовал только два года) судьба иудеев еще улучшилась сравнительно с положением их при Навуходоносоре. После Евильмеродаха до падения вавилонского государства царствовали Нериглиссор (4 года), Лаворосоардах (9 месяцев) и Набоннид (17 лет). В царствование этих государей особенно важных перемен в положении иудейского народа не произошло; но и предполагать, будто положение пленников в то время сделалось еще лучшим, так как цари, значительно уступавшие Навуходоносору в военных доблестях и не надеявшиеся на собственные государственные силы, старались привязать к себе пленных мягкостью отношения к ним и дарованием им различных гражданских прав⁶⁷⁴, – нет достаточных данных: пророк Даниил в то время, как увидим впоследствии, жил в отдалении от вавилонского двора; случаев покровительства государей иудеям-пленникам нам неизвестно; о каких-либо новых гражданских правах, дарованных иудеям в это время, мы не знаем; между тем, в них-то прежде всего и должна была выразиться мягкость отношений к иудеям вавилонских государей, если бы последние действительно хотели привязать к себе покоренный народ с целью усиления своей собственной власти. Впрочем, не видно, чтобы иудеи были чем-либо и отягощаемы; вероятно, смуты и беспорядки, начавшиеся на вавилонском престоле вслед за смертью еще Навуходоносора, не давали государям времени думать об иудейском народе и принимать какие-либо меры к улучшению или ухудшение его положения; поэтому, оно осталось тоже, что и при Навуходоносоре, с теми же правами и на тех же основаниях. Нельзя не упомянуть еще в частности о Валтасаре, последнем «царе»⁶⁷⁵ вавилонском. Талмуд называет его крайне злым и жестоким по отношению к жившим в его царстве иудеям: «как лев или медведь страшен для случайно-натолкнувшегося на него человека, так и Валтасар был страшен и жесток по отношению к иудеям»⁶⁷⁶. Такой взгляд, во всяком случае, преувеличен. В Библии сообщается известный факт осквернения Валтасаром священных сосудов, взятых Навуходоносором из храма иерусалимского⁶⁷⁷; но едва ли это говорит за ухудшение положения всей иудейской общины в Вавилоне. Насмешки язычников над иудеями, над их несбыточными надеждами на Иегову и скорое возвращение слышались во все продолжение вавилонского плена и приурочивать их к какому-либо единичному факту в роде указанного нами – нет оснований. Правда, Валтасар был наказан Богом потерею и царства и самой своей жизни; по вина его, по словам пророка Даниила, заключалась в том, что он «не смирил сердца» своего и «вознесся» пред Богом, подобно Навуходоносору, осквернил священные сосуды, «славил богов серебряных и золотых, медных, железных, деревянных и каменных, которые ни видят, ни слышат, ни разумеют, а Бога, в руке Которого» жизнь всего мира, «не прославил»⁶⁷⁸. Об иудеях и отношении к ним Валтасара нет здесь и речи. Прибавим, что талмуд, сравнивая Валтасара со львом и медведем, страшным для беззащитного путника, прибавляет: «вот образец жестокости Навуходоносора и Валтасара к иудеям"⁶⁷⁹; между тем, Навуходоносор, как известно, не выдавался своею жестокостью по отношение к пленникам-иудеям; едва ли и Валтасар был в этом отношении хуже первого; примеров какой-либо жестокости его мы не знаем. С Валтасаром кончилось существование вавилонского царства; иудеи переходят под власть царей мидо-персидских – Дария Мидянина, а затем Кира. При Дарии пророк Даниил был поставлен одним из трех главных сановников государства; царь хотел даже поставить его единовластным правителем царства⁶⁸⁰. Нечего и говорить, какими благими последствиями для иудеев должно было сопровождаться такое возвышение их соплеменника; можно с уверенностью сказать, что положение их значительно улучшилось: может быть, в это именно время они получили еще какие-либо привилегии, стали собирать богатства, которые потом жертвовали на новоустрояющийся храм иерусалимский. Киру принадлежит само освобождение иудеев из плена: на основании собственноручного указа этого государя, масса иудейских пленников (кроме, конечно, тех, которые сами пожелали остаться навсегда в Вавилоне) возвратилась в Палестину, стала отстраивать Иерусалим и другие города, принялась за постройку нового храма; – факт, говорящий сам за себя; прибавлять к нему нечего.

Теперь бросим взгляд на религиозное настроение народа иудейского в плену, поскольку оно выражалось во внешних формах. В Вавилоне, говорит талмуд, не было вполне организованного культа; там возносилась только молитва⁶⁸¹. Храма иудейского в Вавилоне не было; весь жертвенный ритуал и храмовое обрядовое богослужение не могли выполняться. Под влиянием исторических условий, обрядовая сторона религиозных отношений принимает своеобразный характер⁶⁸². При невозможности жертвоприношений, из которых, главным образом, слагалось общественное богослужение иудеев, последнее заменялось в плену домашнею молитвою⁶⁸³. Молились, обыкновенно, трижды в день⁶⁸⁴, – вероятно, утром, в полдень и вечером, хотя с уверенностью этого нельзя сказать; нельзя определить и часы молитв⁶⁸⁵. Во время молитвы обращались лицом к Иерусалиму⁶⁸⁶, как месту, где было некогда святилище Иеговы, где и Сам Он был близок к Своему народу. Были в обычае и общественные молитвы, хотя, за отсутствием храма, они должны были возноситься в других местах. Мы знаем, напр., что старейшины и народ сходятся в дома пророков⁶⁸⁷; вероятно, целью таких собраний была именно общественная молитва или религиозное собеседование; замечательно, что во время таких собраний пророки получают от Бога откровения и тут же возвещают народу волю Иеговы; это показывает, что общественные собрания имели именно религиозный характер, тем более что и сходился-то народ для того, чтобы «вопросить Господа»⁶⁸⁸. Может быть, для религиозных церемоний пленники-иудеи собирались на берегах рек и потоков, где легче было доставать воду для обрядовых очищений⁶⁸⁹. Религиозное чувство свое они изливали в пении благочестивых песней и псалмов⁶⁹⁰, а также в общественной молитве; по крайней мере, наставления пророков молиться о жизни и здоровье вавилонских государей, о мире и благополучии жителей вавилонской страны⁶⁹¹ – относятся скорее к общественной, чем к частной молитве. Кроме молитвы, другим выражением возбужденного религиозного чувства служили пост и плач, – существенные элементы сердечного сокрушения и раскаяния. Мы имеем прямые свидетельства, что в особенно знаменательные дни или пред началом каких-либо важных общественных предприятий иудеи «плакали, постились и молились»⁶⁹²; и лучшие люди, действительно, выражали свою готовность к раскаянию и примирению с Иеговою и свою скорбь и тоску по «Сионе» изливали в тихих рыданиях и молитвенных песнях; лучшим выражением этого рода религиозного чувства служит, напр., псалом 136-й. Конечно, полное выражение свое религиозное чувство евреев находило в дни общественных празднеств, которые, естественно, сами по себе отвлекали народ от обычных житейских интересов и направляли их мысль и чувство к более возвышенному. Особенно строго относились к соблюдению святости субботнего покоя: по сравнению с последними десятилетиями существования Иудейского царства, когда суббота весьма часто была нарушаема, когда к святости её, по большей части, относились пренебрежительно, – время плена представляет в этом отношении утешительное явление⁶⁹³. Наряду с субботой праздновалось новомесячие⁶⁹⁴. Но были еще особые дни, которые посвящались молитвенному воспоминанию. Это – дни траура и поста, установленные уже в самом плену в память последних печальных событий. Так, праздновалась годовщина того дня, когда Навуходоносор при Седекии в десятый месяц девятого года его царствования подступил к Иерусалиму и начал осаду его⁶⁹⁵; и в круге годичном празднество это падало на десятый месяц года. Потом, праздновался девятый день четвертого месяца в память завоевания Иерусалима Навуходоносором, бывшего тоже в девятый день четвертого месяца 11-го года Седекии⁶⁹⁶; затем день окончательного разрушения и сожжения Иерусалима Навузарданом, – седьмой день пятого месяца⁶⁹⁷; наконец, – третий день седьмого месяца, в годовщину убийства Годолии⁶⁹⁸. Все эти дни были днями всеобщего поста, и траура⁶⁹⁹. Особенно трогательно было празднование годовщины разрушения Иерусалима: тогда иудеи одевались в траурные одежды, садились на пепле, покрывали голову и беспрестанно стенали и рыдали⁷⁰⁰. Конечно, праздновались и другие праздники круга годичного (пасха, пятидесятница и др.), хотя, естественно, вследствие отсутствия храма и невозможности обрядового богослужения, празднование их, как и празднование субботы, должно было ограничиваться молитвою, общественными собраниями – и только.

Что касается нравственного настроения вавилонских пленников, то главным движением души, проникавшим все их существо, была глубокая тоска и скорбь по Сионе⁷⁰¹. Далеко нельзя, конечно, сказать этого обо всех без исключения вавилонских иудеях, даже об общей массе их; но лучших людей из среды избранного народа, несомненно, проникало это чувство; а на первых порах плена оно должно было быть весьма живо. Рядом с тоской по Сионе гнездилась в душах верных сынов Израиля на первых же порах глубокая ненависть к своим поработителям⁷⁰²; вероятно, они перенесли её с вавилонян и на другие языческие народы, которые при последних печальных годинах иудейского царства если не прямо шли против Иудеи в союзе с Вавилоном, то оставались, большею частью, равнодушными к судьбе её. Все это должно было значительно изменить направление мыслей вавилонских пленников: бывшие раньше в частых сношениях с языческими народами, перенимавшие нередко их нравы, обычаи и убеждения, – теперь иудеи больше замыкаются в самих себя, чуждаются языческого мира и углубляются в свою внутреннюю жизнь. Обрезание в плену особенно считалось отличительным признаком иудеев⁷⁰³; и к этому именно времени некоторые исследователи⁷⁰⁴ относят происхождение обычая полагать при входах в дома известные религиозные знаки в качестве внешнего наглядного отличия «обрезанных» от представителей всех других исповеданий.

Итак, в основу религиозно-нравственных убеждений жившего в Вавилоне иудейского общества легла вообще замкнутость, следствием которой было углубление в свою внутреннюю жизнь и стремление создать её по началам закона Моисеева. От этого должен бы был произойти значительный подъем религиозности и нравственности в среде народа. В общей массе так оно и было; но нельзя того же сказать об отдельных личностях. Далеко не все пленники под влиянием исторических условий, среди которых находились, возросли до высших нравственных идей и отдавали предпочтение нравственным интересам. Многие продолжали молиться идолам, которым молились до плена, или служили новым языческим божествам⁷⁰⁵; вводили у себя языческие обычаи и обряды⁷⁰⁶ и проч.; многие только смеялись над речами и обличениями пророков, слушали их, как «забавных певцов с приятными голосом и хорошо играющих», отделывались от них шутками, а сами отдавались грубым порывам своей чувственности⁷⁰⁷. В нравственно-практической деятельности многие тоже показывали себя с дурной стороны. Были, напр., представители народа, – старейшины, судьи, которые только наслаждались жизнью, а сами, между тем, угнетали народ, употребляли насилие над беззащитными и проч.⁷⁰⁸. Были священники, которые только «пасли себя самих», а не овец, оставляли последних без присмотра и руководства, а если и «правили», то «с насилием и жестокостью»⁷⁰⁹. Конечно, и сами овцы под надзором таких пастырей уклонялись вслед за ними с правого пути. Таким образом, нравственные неустройства, несомненно, были; но они в достаточной мере объясняются из самих исторических условий, среди которых поставлены были иудеи в Вавилоне. Довольно обеспеченные с материальной стороны, оставшиеся при прежних условиях социального устройства, – в чисто-религиозном и нравственном отношении иудеи не свободны были от разного рода искушений и нравственных опасностей, которые служили большой преградой для чистоты их религиозного и нравственного чувства. Обратим внимание теперь на эту сторону жизни иудеев в Вавилоне, как имеющую важное значение для установления правильного взгляда на религиозно-нравственное состояние вавилонских пленников.

Сравнительной чистоты их религиозно-нравственного чувства можно было бы ожидать, если бы пленные иудеи жили совершенно изолированно от всей суеты языческого мира, если бы они вращались только в своем кружке, не входя в постоянное соприкосновение с язычниками и их общественными интересами. Но на самом деле обстоятельства сложились иначе – и сложились именно в неблагоприятном для иудеев отношении. Если раньше иудеи постоянно впадали в идолопоклонство, предавались грубым языческим суевериям и обрядам – только благодаря чисто-внешним, деловым сношениям с язычниками, – тем более опасности было теперь, когда иудеи чувствовали себя побежденными теми же язычниками, когда они должны были принимать некоторое участие в государственной и общественной жизни вавилонян. В этом отношении наибольшая опасность представлялась жителям самого же Вавилона, в силу общественного значения и блеска этой столицы древнеязыческого мира. Вавилон уже самою обширностью, внутренним блеском и роскошью своею приковывал к себе всеобщее внимание; кипучая же жизнь и деятельность, царившие в нем, невольно увлекали каждого индивидуума, слишком мало в тоже время давая ему возможности углубиться в себя и заняться какими-либо высшими интересами. Это был, как замечает Лопухин⁷¹⁰, Париж или Лондон своего времени, куда стекались постоянно целые массы народа самых разнообразных наций, исповеданий и направлений – по делам торговым или религиозным, по каким-либо общественным интересам или просто ради своего личного удовольствия; здесь кишели пришельцы со всех концов тогдашнего мира и все это двигалось вперед и вперед в какой-то кипучей, лихорадочной деятельности. По величине своей Вавилон превосходил все нынешние самые обширные столичные города: обведенный двумя стенами, из которых внутренняя ограждала сам город, а внешняя и предместья его, он, по измерениям Опперта, занимал собою пространство (огражденное внутреннею стеною) в 290 квадратных километров, больше нынешнего Лондона, – а вместе с предместьями (площадь, огражденную внешнею стеною) в 513 квадратных километров, в 7 раз больше нынешнего Парижа⁷¹¹. Если принять во внимание, что город этот был главнейшим торговым пунктом⁷¹², если вспомнить блестящие завоевания Навуходоносора, который после каждого своего похода привозил в Вавилон несметную добычу в виде дорогих сосудов, разного рода произведений искусств, естественных богатств той или другой страны и т. п., то поймем, что в Вавилоне должны были накопляться богатства со всего тогдашнего мира, которые, вслед затем, шли на украшение самой столицы. Набопалассар, отец Навуходоносора, много потрудился над украшением Вавилона дворцами, храмами и т. п.; в полном же блеске является пред нами этот город в царствование Навуходоносора. Масса открытых в последнее время клинообразных надписей говорит о построении им новых храмов и возобновлении старых, о построении городских стен, дворцов и т. п.⁷¹³. В его царствование Вавилон действительно представлял собою нечто удивительное. Страбон относит висячие сады и стены Вавилона к числу семи чудес света⁷¹⁴. Недаром сам Навуходоносор с любовью говорит о блеске и богатстве своей столицы⁷¹⁵; недаром, восхищенный красотою её, он с гордостью произнес: «это ли не величественный Вавилон, который я построил»⁷¹⁶? Гораздо позже уже, когда Вавилон потерял много от своего прежнего блеска, и тогда еще он приводил в изумление посещавших его иностранцев. Геродот называет его столь великолепным, что «мы, прибавляет он, не знаем ни одного города, который бы мог с ним сравняться»⁷¹⁷. Виды, какие открывались пред глазами, когда смотрели на город с возвышенности, были необычайно роскошны; Евфрат, пересекавший Вавилон по самой средине, великолепные стены города, подобных которым не было и нет больше среди произведений архитектурного искусства, висячие сады – чудо света, множество самых великолепных храмов, дворцов, башен – все это представляло роскошное зрелище⁷¹⁸. Какое впечатление произвел Вавилон на иудеев, которые до того времени не видели ничего подобного, которые мало имели понятия о барельефах, скульптурных украшениях и т. п., – об этом прекрасно говорит пророк Иезекииль: «увидевши вырезанных на стене мужчин, красками нарисованные изображения халдеев, опоясанных по чреслам своим поясом, с роскошными на голове их повязками, имеющих вид военачальников, похожих на сынов Вавилона, которых родина – земля халдейская», иудеи сразу же «влюбились» в Вавилон⁷¹⁹. Можно представить себе, как гибельно должно было действовать на чистоту религиозно-нравственных убеждений иудеев это пристрастие их к Вавилону, в котором все было, так сказать, рельефной пластической эмблемой язычества!

Этому поражающему великолепию Вавилона вполне соответствовала и его внутренняя кипучая жизнь. Понятно, какое глубокое впечатление должна была производить она в связи с торжественно-подавляющей обстановкой самого города. Открытие в последнее время плиты и обелиски с барельефными украшениями, взятые из развалин ассиро-вавилонских дворцов, воспроизводят пред нами любопытные картины из древневавилонской жизни. Очень часто по улицам Вавилона проходила толпа пленников, конечно, при соответствующем триумфе, в сопровождении отрядов войск, указывавших на могущество и славу вавилонского государя; часто эти пленники везли богатую добычу на верблюдах или несли её на головах, плечах или в руках; то, напр., послы направлялись ко дворцу с богатою данью, провозглашая при этом самые лестные эпитеты по адресу могущественного государя; иногда сам царь являлся народу для принятия даров или для освящения новоустроенного храма; тогда из толпы поднимались неистовые крики и благожелания царю⁷²⁰. Особенно важное значение имеют для нас изображения религиозных процессий, игравших видную роль в древнеобщественной жизни Вавилона; они были наглядным выражением всего блеска и всего величия внутренней жизни этого центра тогдашнего мира. На одном из барельефов⁷²¹, напр., представлены четыре статуи богов и богинь, каждая на плечах четырех воинов или жрецов; Вил (Бел) изображен в прямом стоячем положении, с головой, украшенной двумя парами рогов, – символом силы; в одной руке у него топор, а в другой – молния⁷²². Другая фигура изображает собою богиню Истар, сидящую на троне, в тиаре, украшенной рогами; в руках у нее разного рода драгоценности. Народ кланялся пред богами «спереди и сзади»⁷²³, воздвигал им алтари, приносил жертвы и т. д. Навуходоносор, следуя обычаям ассирийских царей, все свои завоевания приписывал не своим собственным силам, а могуществу богов, которые избрали его только орудием своей божеской воли⁷²⁴. Так смотрели на величие его монархии и все его подданные: не только свою политическую славу, но и успехи в самых обыденных делах народ приписывал милости богов и потому религиозный экстаз его при виде идолов, храмов или торжественных процессий был безграничен. В какое же, теперь, положение поставлены были иудеи, на глазах которых проходили эти религиозные процессии, в ушах которых отдавались радостные крики народа, приветствовавшего своих богов?! Мало того: что должны были чувствовать те же иудеи, когда видели себя в рядах пленников, за победу над которыми вавилоняне прославляли идолов?! Какое нравственное разочарование должно было овладеть ими, когда они видели всю эту роскошь, все это богатство, блеск и славу среди язычников, против которых всегда вооружались закон и пророки?! Если обратим внимание на то обстоятельство, что иудеи всегда были склонны к идолопоклонству, – тогда поймем всю силу этой нравственной опасности. Будь иудеи в таком, напр., положении, в каком находились христианские мученики первых трех веков нашей эры, когда язычники не хотели знать христианского Бога, а требовали поклонения своим богам, – тогда дело представилось бы в ином свете. Но в Вавилоне религиозных преследований вообще не было; язычники предоставляли своим пленникам полную свободу религиозных убеждений. Мало того: Навуходоносор признавал всех богов побежденных им народов и переносил статуи их в свою столицу вместе с военною добычею; эти статуи служили для него трофеями многочисленных побед, в частности же победе его богов, которым он приписывал все свои успехи. Нужно отметить еще один оригинальный взгляд древности: общим убеждением языческого мира было то, что каждое государство находится под покровительством только своих богов, что чужие боги не имеют к нему никакого отношения; конечно, и каждый бог, по мере сил своих, нравственно обязан заботиться о своей стране и охранять её с помощью своих видимых орудий – людей; если же одно государство побеждает или разрушает другое, – значит, боги первого сильнее богов второго, хотя и менее сильные боги не перестают от этого быть богами, а только уступают в силе и могуществе своим «собратьям»⁷²⁵. Понятно теперь, почему языческие государи вместе с добычей забирали к себе и статуи богов покоренных ими народов: это было знаком победы своих богов над чужими. И Навуходоносор присоединил к циклу своих божеств Иегову, Бога побежденных им иудеев; вероятно, и сами сосуды и другие принадлежности иерусалимского храма он забрал в Вавилон не в качестве вообще добычи, а в смысле религиозных трофеев, так как поместил их в «храме бога своего», частнее – в сокровищнице при храме⁷²⁶, где были, вероятно, и идолы других покоренных народов. Что же должны были испытывать иудеи, когда видели своего Бога видимо побежденным чужими богами, которых, между тем, прославляли язычники? Правда, пророки смеялись над идолами, называли языческих богов «ничтожеством», сильно обличали самих художников, занимавшихся выделкой их⁷²⁷; но разве опыт не говорил им совершенно противного? Пророки смеются над «богами», называют их куском дерева, который не видит, не слышит; но в плену, естественно, могло явиться у иудеев сомнение в истине этих слов: если это не боги, то почему же поклонники их благоденствуют, почему они «победили» и Самого Иегову? Конечно, иудеи не сомневались, что их Иегова есть Бог; но для слабых в вере здесь предстояло сильное искушение: значит, и вавилонские идолы суть тоже боги, значит, они даже сильнее Иеговы, так как это прямо подтверждается опытом, а опыт, нечего и говорить, для людей, недостаточно стойких в своих религиозно-нравственных убеждениях (каковыми, несомненно, были иудеи по своей постоянной склонности к идолопоклонству), гораздо красноречивее каких-либо рациональных соображений или традиционных взглядов! Опасность была еще больше: в силу тех же традиционных языческих взглядов, покоренные народы, переселившись в землю победителей, должны были, наряду со своими богами, почитать и богов той страны, в которой они жили, отдавать должную дань «государственной» религии и «государственным» богам: этим, по взгляду язычников, обеспечивалась милость и благоволение «государственных» богов, а с тем вместе и слава самого государства⁷²⁸. Нечего и говорить, в каком положении очутились бы иудеи, если бы сознали себя нравственно-обязанными подчиняться этим традиционным принципам язычества, – особенно когда в душе их легко могло явиться сомнение в могуществе Иеговы и превосходстве Его над вавилонскими богами. Прибавим к этому частые насмешки со стороны вавилонян-язычников по адресу богоизбранного народа: «они – народ Господа», говорили они с явной иронией, а между тем «вышли из земли Его»⁷²⁹; слишком резко должны были отражаться такие слова в глубине души каждого иудея; более слабым и впечатлительным из них весьма легко было поддаться искушению и впасть в настоящее идолопоклонство. Нельзя в сущности слишком и удивляться, если это на самом деле было; многие из них покланялись идолам, вводили у себя языческие обычаи, смеялись над пророками и т. п.; такое явление было в порядке вещей. Все в Вавилоне было родственно иудеям: обе нации – одного семитического происхождения, языки – довольно сродны, основные взгляды тех и других тоже имели много общего; сами иудеи поставлены были в такое положение, что постоянное соприкосновение их с язычниками вызывалось необходимостью; участие в государственной службе, сношения по делам торговым – все это приводило к взаимному обмену мыслей; а внутренняя жизнь Вавилона во всем её блеске, естественно, влияла на ум и чувство, вносила разлад религиозных убеждений, который под конец часто оканчивался или отступничеством от Иеговы, или полнейшим равнодушием к религиозным интересам верных сынов Израиля. Для предохранения всего народа иудейского от такого увлечения язычеством, Бог посылал к нему Своих пророков, задачею которых было прояснить пред иудейским и даже языческим миром истинное положение вещей, чтобы дать возможность осуществиться настоящей цели плена вавилонского.

Три пророка принадлежат по своей деятельности времени плена вавилонского: это – Иеремия, Иезекииль и Даниил; только каждый из них действовал в особом месте и на особом поприще. Деятельность Иеремии имела только косвенное отношение к вавилонскому плену: она принадлежала всецело последним годам существования иудейского царства; в Вавилоне пророк вовсе не был, хотя к вавилонским пленникам стоял в самых близких отношениях. В плену же собственно действовали два другие пророка – Иезекииль и Даниил. Иезекииль был уведен в плен вместе с Иехонией, поселился на Ховаре⁷³⁰ и открыл свою деятельность среди иудейских пленников, живших вне Вавилона; Даниил же жил при дворе вавилонских и мидо-персидских государей и действовал в качестве одного из первых сановников государства. Один исследователь⁷³¹ называет Иезекииля Моисеем, а Даниила – Иосифом вавилонского плена. Действительно, пророк Иезекииль выполнял в плену туже задачу, какая выпала на долю Моисея в пустыне. И тот и другой были руководителями народа; оба воспитывали его, чтобы сделать способным войти в землю обетованную (Моисей) или возвратиться из плена и начать тоже новую жизнь в Палестине (Иезекииль). Иезекииль, по откровению свыше, уясняет народу закон Моисеев, который стал уже забываться: он делает массу ссылок на закон, повторяет его мысли и даже отдельные слова. Иезекииль, притом, был пророк не только по духу, но и по своей, так сказать, внешности: он вел такой же образ жизни, так же учил и обличал народ, как это делали и другие пророки. Напротив, пророк Даниил стоит в этом отношении совершенно особняком. Будучи по духу пророком в полном смысле этого слова, он с внешней стороны является пред нами в совершенно иной обстановке: он – придворный вавилонский сановник, имеющий непосредственные сношения с языческими государями, охраняющий интересы языческого государства, поработившего Иудею; но и это все было допущено Промыслом в виду той высокой задачи, какая предстояла в Вавилоне этому пророку. Иудеи видели себя побежденными язычниками, могли, по языческим воззрениям, считать и своего Иегову тоже побежденным языческими богами; – нужно было проявить пред ними силу Бога истинного, укрепить в них веру в непреложность Его обетований. Язычники смеялись над евреями, считая и их Иегову слабее своих богов; – нужно было обнаружить пред ними чудеса всеведения и всемогущества Божия, довести их самих до признания бесконечного величия Бога иудейского, а вместе и ничтожества их собственных богов. Иудеи легко могли увлечься языческою пышностью, забыть и закон и слова пророков; – нужно было на опыте, самим делом вразумлять их, для достижения воспитательной и исправительной цели плена вавилонского. Язычники, конечно, не знали ни Моисеева закона, ни иудейских пророков; – их и можно было учить в то время только делом, зарождая среди них семена веры в Бога истинного. Вся жизнь пророка Даниила и была обращена в наглядный урок прежде всего тем же иудеям, которые, имея в лице Даниила сильного покровителя себе при царском дворе, могли и должны были из живого примера научиться не меньшему, чем из целой книги пророчеств и видений какого-нибудь другого пророка, – а затем и язычникам, которые, имея в Данииле одного из сановников своих государей, должны были тоже из живого примера познать силу и величие исповедуемого им Бога. Вот почему насколько Иезекииль действовал на иудеев словом, настолько же Даниил на иудеев и язычников должен был действовать, главным образом, примером собственной жизни. Как миссия пророка Иезекииля была направлена на одних иудеев, на очищение их веры, на исправление их нравственных убеждений, – так миссия пророка Даниила должна была коснуться и иудеев и язычников, и даже преимущественно последних. В этом отношении Даниила можно сопоставить именно с Иосифом в виду широты его задачи, затрагивавшей как иудеев, так и язычников и весь тогдашний мир: он должен был быть не только пророком иудейским, но и пророком язычников и в некотором отношении пророком всего человеческого рода. Как же выполнил пророк Даниил эту поставленную ему свыше задачу, как он постепенно пролагал путь славе Иеговы среди и иудейского и языческих народов, – естественным ответом на это послужит изложение жизни и деятельности великого пророка, к чему мы теперь и переходим.