Вера и переживания

Как-то я смотрел интервью с женщиной, отпавшей от веры. По её словам, до отпадения у неё были духовные переживания. Например, она испытывала большой эмоциональный подъем после Причастия и даже просила Бога забрать её из этой жизни прямо в тот же момент, пока она еще не утратила эту благодать.

Но потом – уже уйдя из Церкви – она решила, что такой опыт был вызван чисто психологическими, даже физиологическими причинами. Она очень строго держала пост перед Причастием, и немного вина после небольшой голодовки могло вызвать необычную эйфорию. Мощное внушение (и самовнушение), которое создавалось всем строем церковной жизни, диктовало, когда погружаться в печаль, а когда переживать сияющую радость.

Так что переживания, которые казались на тот момент сверхъестественными, получили вполне понятную и чисто земную интерпретацию. Впрочем, нечто подобное я читал еще в моем глубоко советском детстве – христианские подвижники, мол, доводят себя аскетическими подвигами до измененных состояний сознания, которые воспринимают как мистические. А в реальности всё дело в голоде, сенсорной депривации и самовнушении.

Тема мистических переживаний – и их, как предполагается, чисто физиологических причин, постоянно возникает в атеистической публицистике.

Верующие предполагают, что такие переживания должны быть признаком подлинности их веры – атеисты стремятся их разоблачить.

И тут стоит заметить несколько вещей.

В интернете я как-то видел смешную картинку. Заборчик, за которым сложены различные дорожные знаки, и на нём кто-то написал: «Боже, дай мне знак». Впрочем, еще более остроумной была другая: человек, опять-таки, просит о знаке свыше, который должен указать ему, что делать, и тут луч света промыслительно падает на гору немытой посуды в раковине.

Знаки указывают нам дорогу – но не принуждают нас идти. Их можно проигнорировать, их можно неправильно понять, можно так сильно хотеть укрепиться в своих намерениях, что принять за знак что-то другое.

Переживания утешения и близости Божией – это тоже знаки, и они не имеют принудительного характера.

Их – как и другие переживания – можно интерпретировать по-разному.

Человек, который неожиданно для самого себя заплакал, услышав на концерте оркестровую сюиту Баха, может интерпретировать это по-разному. Он может сказать, что у него просто был тяжелый день и он много нервничал в последнее время. Он может начать уверять себя, что стал жертвой какого-то эффекта, с которым пока не разобрались (но обязательно разберутся) британские ученые. В конце концов, всё, что произошло «на самом деле» – он услышал музыку в ярко освещенном концертном зале, где вся атмосфера создана таким образом, чтобы внушать слушателю: сейчас вы услышите великий шедевр в исполнении искусных музыкантов, это должно произвести на вас сильное впечатление, иначе зачем вы сюда пришли.

Или – приведем пример из другой области – переживание человеческой доброты. Человек может почувствовать, что в бескорыстной помощи нуждающимся, примирении враждующих или великодушном прощении виновных присутствует отсвет какой-то другой, более высокой реальности.

Эти проявления альтруизма можно попытаться как-то объяснить на уровне биологии: всё дело в том, что мы стайные животные и запрограммированы эволюцией на то, чтобы заботиться о наших кровных родственниках, потому что они являются носителями наших генов. А сбой этого инстинкта побуждает нас проявлять любовь и к чужакам.

Но человек может отказаться обесценивать пережитый им опыт всеми этими «а на самом-то деле» и признать, что его души коснулось нечто таинственное, доброе и прекрасное, чему он затрудняется найти название. Что ему приоткрылась дверь куда-то, куда он хочет и в то же время не смеет войти, его сознания коснулась весть, которой он жаждет – и не смеет поверить.

Выбор всегда остается за самим человеком.

Это справедливо и в отношении любых благодатных утешений, любого опыта присутствия Бога в нашей жизни, который мы переживаем в разных обстоятельствах. Этот опыт может вызвать молитва, или гениальная музыка, или книга, или красота природы, или доброта людей, или просто непонятно откуда пришедшее внезапное утешение.

Мы всегда свободны принять этот опыт, увидеть в нём знак, посланный от Бога, или обесценить и отклонить.

Причем человек может сначала признать его – да, это было знаком присутствия Бога в моей жизни, – а потом, уже годы спустя, его обесценить. «А на самом-то деле» я поддался внушению или иллюзии, за этим не стоит ничего подлинного.

Это не значит, что знака не было – это значит, что человек принял решение его отклонить. Этому могут быть разные причины.

Нередко – насколько можно судить по рассказам самих людей – проблема в том, что люди склонны выстраивать себе ложный образ Бога, а потом от него шарахаться. Но, так или иначе, Бах остается Бахом, а Бог остается Богом – принимаем мы знаки или нет.

Другой момент, на который стоит обратить внимание, – истина православной веры никак не зависит от наших переживаний.

Представление о духовной жизни как о чем-то, прежде всего, связанным с переживаниями – с особым мистическим опытом, чувством духовного подъема, необычного утешения, радости – не является, строго говоря, неверным. Такие духовные утешения возможны, и Бог их посылает там и тогда, когда это послужит конкретному человеку на пользу.

Но они не могут находиться в центре нашей духовной жизни – или быть критерием её подлинности.

Среди религий мира существуют мистические традиции (такие, как дзэн-буддизм, например), которые строятся вокруг измененных состояний сознания и особого рода аскетических и мистических практик, помогающих эти состояния обрести.

Люди, которые научились вызывать такие состояния, привлекают учеников, проводят их через годы жестких, так сказать, «тренировок», чтобы передать им свой опыт и научить их обретать тот же опыт «просветления».

Эти традиции часто (хотя и не всегда) носят не-теистичекий характер – целью мистических усилий вовсе не является общение с Богом. Желаемое состояние существенно изменяет восприятие человеком мира и самого себя – он обретает «нирвану», «сатори», «просветление», но не Бога.

Медитация, в отличие от молитвы, не предполагает обращение к личностному Богу, «мантры», которые при этом могут произноситься, направлены на собственное сознание.

Такого рода техники всё более востребованы в современном мире, потому что они, как предполагается, могут решить проблемы, которые ставят перед собой современные люди – избавиться от тревоги и беспокойства, повысить способность к сосредоточению и творческому решению задач. Более того, они не требуют ничего похожего на покаяние, переоценку ценностей или изменение своих путей – их с успехом могут практиковать (и практикуют) и атеисты, в том числе такие известные, как Сэм Харрис или Юваль Ной Харари.

Восприятие религии как «техники», которая должна изменить нас психологически, стало во многом само собой разумеющимся.

Это одна из причин того, что люди склонны считать личные мистические переживания тем основанием, на котором христианство стоит или падает.

В отношении христианства это, однако, неверно. В нём, несомненно, есть глубокая мистическая традиция. Но в центре нашей веры стоит нечто другое – а именно откровение Бога, которое совершилось в истории.

Пророки и святые, конечно, переживали глубокий мистический опыт. Но Бог проявляет Себя и во внешнем, физическом мире. Центральные события нашей веры происходят в истории, в конкретное время в конкретном месте – это жизнь, служение, смерть и воскресение Господа нашего Иисуса Христа.

Эти исторические события оказывают глубочайшее влияние на души людей. Воскресение Христа из мертвых отражается в воскресении множества людей к новой жизни – и в этом отношении является предметом личного духовного опыта.

Но оно входит в наш духовный опыт потому, что, прежде всего, реально произошло.

Человек, Который был предан мучительной смерти на Кресте, умер и был погребен, буквально, телесно и физически, воскрес из мертвых. Его гробница пуста. Он являлся ученикам в течение сорока дней и разделял с ними трапезу. Апостолы всячески дают понять, что это не было видениями у них в головах – Он воскрес телесно, до Него можно было дотронуться.

Поэтому на вопрос «а что, если все твои благодатные утешения носят чисто психологический характер?» можно дать простой и быстрый ответ: моя вера держится не на моих переживаниях. Она держится на совершенно не зависящем от них факте Воскресения Христа из мертвых.

Христос воскрес совершенно независимо от моих (и чьих бы то ни было еще) переживаний по этому поводу и даже независимо от того, признаем мы этот факт или нет.

Конечно, эта истина, если мы признаем её, отзывается в нас богатством переживаний. Наш разум, эмоции и воображение стараются осмыслить и пережить эту Истину – но первична именно Истина, а не переживания. То, что произошло около двух тысяч лет назад в Иерусалиме – а не то, что происходит у нас в голове сейчас.

Исторические события – даже многовековой давности – часто делаются для людей предметом острых эмоций, как если бы они происходили у них на глазах. Но эти события произошли совершенно независимо от переживаний потомков. Юрий Долгорукий основал Москву, земский собор избрал на царство Михаила Романова, Дантес смертельно ранил Пушкина на дуэли. Даже если бы потомки не испытывали по этому поводу никаких переживаний – как мы не волнуемся по поводу событий, скажем, в доколумбовой Америке, – их историческая реальность никуда бы не делась.

Так и Евангельская история – она произошла в определенное время и в определенном месте, и её обстоятельства давно являются предметом исследования профессиональных историков.

Мы знаем (именно на уровне истории), что Иисус существовал как историческое лицо. Мы знаем, что Он был распят на римском Кресте. Мы знаем, что вскоре после этого ученики стали ревностно проповедовать, несмотря на все гонения и казни, что Он воскрес из мертвых и что именно Он – Тот, Кто умер самой унизительной и мучительной смертью на глазах у всех – есть Господь, Спаситель и грядущий Судия живых и мертвых.

Конечно, неверующие ученые не принимают этого свидетельства апостолов – но сама их проповедь является историческим фактом, который совершенно не зависит от того, как мы к нему относимся и что переживаем по его поводу.

Христиане – это те, кто принимают, что апостолы не лгут (впрочем, в сознательной лжи в наши дни их не обвиняют и неверующие, уж очень это было бы нелепо) и не галлюцинируют («с ума сходят по одиночке, это только гриппом все вместе болеют»), а говорят истину – Иисус действительно воскрес из мертвых.

Я попробую привести другой пример. Через некоторое время после моего обращения я узнал о Туринской Плащанице – знаменитой реликвии, хранящейся в Италии. Это полотно, на котором сохранился отпечаток тела человека, который был подвергнут бичеванию, увенчан терновым венцом и распят на кресте – в точности так, как описано в Евангелии.

Скептики полагают, что плащаница – это произведение каких-то средневековых умельцев, но множество деталей изображения говорит против этого. Но самое главное – остается совершенно непонятным, каким способом изображение было нанесено на ткань и как этот способ оказался навеки утрачен.

Плащаница – реальный, осязаемый предмет, который еще раз напоминает, что это произошло на самом деле. Конечно, и это осознание, и сам таинственный образ Плащаницы вызывает определённые переживания.

Но подлинность нашей веры никак не зависит от наших переживаний – или их отсутствия.

Мы находим опору для нашей веры не в нашем собственном сознании, а вне его – в фактах, находящихся во внешнем мире.

Это стоит подчеркнуть, потому что люди бывают склонны подчеркивать именно субъективный элемент нашей веры, то, как она отражается в нашей жизни. Нельзя сказать, что это неправильно – но важно этим не ограничиваться.

Недавно я столкнулся с обзором книги двух канадских психологов – Роберта Алтемайера и Брюса Хансбергера. Книга называется «Удивительные преобразования: почему одни обращаются к вере, а другие отказываются от религии».

Согласно исследованию, которое провели психологи, люди обращаются в веру под влиянием в основном эмоциональных факторов. Они обрели в своей религии мир, утешение и надежду.

Те, кто пережил «деконверсию», то есть отпадение от веры, описывают свой опыт иначе – как, прежде всего, интеллектуальный. Они внимательно рассмотрели все «за» и «против», ознакомились с выводами ученых, прочитали толстые книги, прослушали умные лекции и пришли к выводу, что вера в Бога – это заблуждение.

Атеисты отреагировали на это предсказуемо: ну конечно, вера – это что-то эмоциональное, а вот к атеизму ведут разум и наука.

Однако такая разница в описаниях может объясняться проще.

В христианской культуре, особенно англоязычной, сложился определенный канон обращения как в веру, так и в атеизм. Если вы верующий, то от вас ожидают, что вы расскажете «личное свидетельство», эмоционально яркую историю своего обращения, желательно с описанием того, какой ужасной ваша жизнь была до этого и как она чудесно изменилась.

Если ваше обращение сопровождается яркими и необычными переживаниями – это еще лучше.

Этот же канон был воспринят у нас – и мы можем вспомнить множество рассказов о том, как уныло человек жил до обращения, как он был растерян и несчастен и как приход ко Христу всё переменил.

Если вы атеист, от вас ожидают другого – вы читали толстые книги в тиши библиотеки и поняли наконец, что всё, что вам говорили в Церкви – неправда. А эмоции, гнев, обиды тут не причем.

То есть на рассказ людей о своем обращении влияют ожидания в их среде. Это не значит, что люди говорят неправду – это значит, что из всего богатства своих мотивов и переживаний они выделяют те, которые в данной среде принято озвучивать.

Было бы несправедливо и неверно уничижать сам жанр «личного свидетельства» – у него есть такие почтенные предшественники, как «Исповедь» блаженного Августина или святого Патрика Ирландского. Многим людям помогает обрести веру именно личный опыт других людей, а не философские доводы.

Нет ничего неправильного в том, чтобы говорить о своем эмоциональном опыте: о радости, надежде и уповании, о том, как изменилась ваша жизнь.

Но при этом важно избежать ложного впечатления. Мы веруем не потому, что вера приносит нам утешение. А потому, что она – истинна.

Такова реальность. Мир действительно сотворен Богом, Христос действительно воскрес из мертвых, Он действительно даровал верующим жизнь вечную и блаженную. Мы переживаем эту реальность, в том числе и на эмоциональном уровне, но она никак не зависит от наших переживаний.

Воскресение Христово изменило и мою жизнь – но это Событие было бы реальным, даже если бы меня и на свете не было.

Это сознание важно для того, чтобы пережить неизбежные искушения.

Наши эмоции неизбежно меняются. Эмоциональный подъем может смениться спадом, отношения в Церкви не сложиться, мы можем пережить что-то, что нас глубоко ранит и огорчит.

Но это ничего не меняет в реальности – в той, которая находится за пределами наших голов и наших переживаний. Евангелие истинно – и остается истинным.

Священное Писание, говоря о действии Святого Духа в жизни верующих, ставит в центр не наши ощущения и переживания, а нечто другое – изменение личности и характера человека под влиянием благодати Божией.

Как говорит святой Апостол Павел, «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал.5:22,23).

Христианин приобретает, прежде всего, не новые ощущения, а новые желания, цели и устремления. То, что казалось важным, теряет свою привлекательность; а вот то, что раньше не вызывало в душе никакого отклика, становится самым желанным.

Как говорит об этом ветхозаветный пророк, «И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам; и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное. Вложу внутрь вас дух Мой и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих и уставы Мои будете соблюдать и выполнять» (Иез.36:26–27).

Человек видит свою жизнь в совершенно ином свете, он понимает, в чём был неправ, и стремится исправить свою жизнь.

Как сказал святой праведный Иоанн Кронштадский, «Горд ли кто был, самолюбив, зол, завистлив, но стал кроток и смирен, самоотвержен, ради славы Божией и блага ближнего, ко всякому доброжелателен, снисходителен, уступчив без потворства, – он стал таким силой благодати... Был ли кто ненавистником и злопамятным, мстительным, но сделался вдруг человеколюбивым, любящим и самих врагов, недоброжелателей и ругателей своих, не помнящим никаких обид: он стал таким по возрождающей, претворяющей и обновляющей силе благодати. Холоден ли кто был к Богу, к храму, к богослужению, к молитве, вообще к таинствам веры, очищающим и укрепляющим наши души и тела, и вдруг, переменившись в душе, стал горяч к Богу, к богослужению, к молитве, благоговеен к Таинствам, он стал таким по действию спасающей благодати Божией»

Святой Дух созидает в нас веру во Христа и глубокое доверие Небесному Отцу. «Потому что вы не приняли духа рабства, [чтобы] опять [жить] в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: «Авва, Отче!» Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы – дети Божии» (Рим.8:15,16).

Итак, в нашей вере присутствует эмоциональный опыт, особые переживания Божией благодати – но они не являются фундаментом нашей веры. Мы верим в истину Евангелия, которая от наших переживаний не зависит, и поэтому попытки скомпрометировать эти переживания, даже если бы они были успешны, никак не подорвали бы эту истину.

Любые свидетельства милости Божией не носят принудительного характера – человек может отвергнуть их или обесценить. Но это еще не может служить опровержением их подлинности.