Памяти Архипастыря

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!

Нелегко мне говорить устами о Его Высокопреосвященстве митрополите Питириме, однако легко будет сердцем излить о нем светлую грусть, сотканную из любви и благодарности к нему.

Прежде всего, я признателен (а с этим, надеюсь, и вы все согласитесь) отцу наместнику сей святой обители Его Высокопреподобию архимандриту Тихону за то, что он предоставил нам ныне возможность собраться здесь и почтить память нашего незабвенного Владыки.

Да и как не почтить великое светило нашей Церкви, верным чадом которой был приснопоминаемый Владыка. Сказано ведь: Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие (Евр.13:7). И притом необходимо почитать их преимущественно с любовью за дело их (1Фес.5:13). А дело Владыки в полноте своей необозримо нашему благочестивому вниманию. Потребуется много времени и сил, чтобы просто очертить его границы. О нем сейчас много пишется книг и статей, но еще больше будет составляться их впредь.

Само присутствие наше за сегодняшним богослужением является ни чем иным, как нашей ответной любовью за любовь Владыки к нам, ответной болью души за его боли о нас, ответной молитвой за его молитвы об окружавших его в его трудной и сложной жизни. Он ведает об этом, ибо, по вере нашей, духом пребывает среди нас. Как сказал один христианский философ: «Мертвые знают о живых больше, чем сами живые о живых».

Звезда Его Высокопреосвященства ярко засияла на православно-московском небосводе уже на заре его юношеских лет. Внешне красивый, высокого роста, всегда вызывающий собеседника на откровенность взглядом лучистых глаз; обаятельная улыбка или едва заметный ураган гнева на проявление жестоких, обжигающих душу нравственных ветров грешного мира сего. Не менее замечательны были и его внутренние качества: сдержанность, образованность, необыкновенная начитанность, крайняя осторожность в словах и поступках, отзывчивость даже на малейшие просьбы, почтительность и настойчивость в исполнении церковных, а затем и монашеских послушаний. Не напрасно Святейший Патриарх Алексий I считал его самым лучшим и понятливым из всех своих иподиаконов. Достаточно было одного взгляда, еле заметного движения бровей Патриарха, чтобы они тут же были замечены и поняты умным иподиаконом. Такие свойства характера Владыки не могли не привлечь к нему внимания.

Доверие к нему высшей церковной иерархии и заметная стойкость в православии быстро поднимали звезду его авторитета. Уже на исходе его тридцатилетия он стал известным и далеко за пределами России. Но где бы он ни был и какое бы высокое положение ни занимал, в нем постоянно, с неиссякаемой силой высвечивалось нечто такое, что можно было определить как исконно русское, московское, глубоко пронизанное природной народной духовностью.

Его любили за благолепие и усердие к богослужениям. Умилительно было наблюдать, как он легко и изящно делал положенные церковным уставом поклоны, притом не переваливаясь с одного колена на другое, а истово, по древнемонашескому чину.

Удивительно было трудолюбие Владыки. Почти никто из знавших его не смогут определенно утверждать: ездил ли он когда-нибудь в отпуск, отдыхал ли вообще? Своим отдыхом он считал те дни, когда по телесной немощи был вынужден подчиняться требованиям врачей лечь в больницу.

Вот с таким богатством нравственных и духовных достоинств Господь наш Иисус Христос и явил его в сложные моменты истории Русской Православной Церкви, поставил на те вершины, с которых Слово Божие могло мощным потоком низвергаться в сердца человеческие. И Владыка наш стал достойным избранником Божиим, ибо сердце его пылало необъятной любовью к словесам Господним. Для него слово Божие было не только непреложной истиной, мечом обоюдоострым, живым и действенным, но и, по пророку, огнем, молотом, разбивающим скалу (Иер.23:29). А скала его времени, застывшая из сплава людской гордыни, зависти, неприязни к Церкви и почти открытой враждебности к ней со стороны предержащих властей, была слишком остра и обрывиста, чтобы легко и доступно ее преодолеть.

Особенно это относится к первым трем годам, когда Владыка возглавил «Журнал Московской Патриархии». Сколько тогда требовалось от него мудрости, опыта, дипломатической находчивости с сильными века сего, знал, наверное, только он один. Случись быть напечатанным хотя бы одному неосторожному слову или предложению – и журналу грозила опасность уйти в небытие. Я сам лично, как сотрудник редакции, в те годы ощущал сложности и опасности со стороны всех подводных камней, среди которых сохранял свое равновесие и жизнь упомянутый журнал. И были успехи – православный народ увидел напечатанными Библию, молитвословы, богослужебные книги и многое иное, необходимое для спасения бессмертных человеческих душ.

Дивным было отношение Владыки к молитве. Любое время дня было для него временем постоянной горячей молитвы. По рассказам знавших Владыку, всё, что ни совершал он: разговаривал ли с писателями, дипломатами, политиками, сидел ли за трапезой, углублялся ли в глубины исторических анналов или философских систем, повествовал ли (часто с улыбкой) о своей жизни – его пальцы всегда незаметно для окружающих перебирали монашеские четки.

Мои чувства так насыщены переживаниями, что просто теряюсь от намерения охватить мысленным взором всю многогранность жизни Его Высокопреосвященства. Знаю лишь, что он, подобно пророку Моисею (Исх.40:5), хотел соделать из всех, с кем общался, своего рода золотой жертвенник, на котором бы воспитывались и утверждались золотые светильники, то есть те, кто дело своей жизни полагает во имя славы Божией и своего вечного спасения. Он и сам был золотым Христовым светильником на земле нашей. И, несомненно, в награду за это Господь сподобил его за полгода до смерти еще более осветиться светом Благодатного огня, привезенного им, по патриаршему благословению, от Гроба Господня.

Вот почему, если мы желаем истинно почтить светлую память митрополита Питирима, постараемся быть именно такими светильниками. И в этом будет заключаться некая частичка нашей благодарной памяти, которая, будучи пронизанной и умноженной нашими молитвами, встретится с утешительными молитвами Его Высокопреосвященства, митрополита Питирима о всех нас. Аминь.

Протоиерей Анатолий Цвиркунов,

настоятель храма во имя святителя Николай Чудотворца на Рогожском кладбище

Владыка позвонил рано утром. «Еду по делу на Даниловское кладбище с женой академика В-а. Куда заехать за тобой?» Решили просто – меня захватят по пути у Храма Христа Спасителя.

Шел 2002 год. День был не только летний, но какой-то удивительно прозрачный: солнечно, ветрено, зелено. Я ждала Владыку с нетерпением. Столько лет мы откладывали разговор о том, как привести в порядок более чем скромные могилы родных! И вот, наконец....

Подошла машина. Он рядом с водителем, приветливый, оживленный. Познакомил нас, заговорил об озере, на разных берегах которого по удивительному совпадению наши с его спутницей семьи проводили лето. Шутливо заметил, что пора создавать там «землячество». На кладбище они прошли вперед, у одной из могил остановились, поговорили. Я не мешала. Потом, закончив словами: «Ну а теперь мы сходим к нашим родителям! За Вами вернемся», – позвал меня.

Впервые мы стояли вдвоем в ограде перед могилами родителей и ушедших к тому времени всех членов большой и удивительной семьи, в которой он был младшим сыном, а я – старшей внучкой и племянницей. Мы оба рано осиротели. Владыке было 11 лет, когда в 1937 году умер его отец, мой дедушка; мне и брату почти столько же, когда в 1945 году не стало нашего отца. Бабушка и моя мама, старшая дочь в семье, прожили еще много лет, сохранив и вырастив своих детей.

Мы стояли молча. Было так покойно в этом трепещущем солнечном мире, что никто из нас не нарушил тишины. Разговор не состоялся. Но как знать, может быть, не сказав ни слова о практических намерениях, он передал мне то, что было гораздо важнее: глубокое чувство родства, светлое ощущение живой памяти об ушедших. В тот день я еще не знала, что скоро мне и моему мужу, архитекторам, также и моему брату, нашему постоянному оппоненту, составившим авторский коллектив (С. Ораевская, Л. Долинин, К. Ораевский), уже без Владыки предстоит пройти путь поисков и сомнений, острого чувства ответственности, когда, выполняя эскизы, макеты, модели, мы разрабатывали варианты памятника ему и приведения в порядок семейного захоронения.

Место своего упокоения Владыка выбрал сам. Как-то давно я стала одолевать его просьбами обсудить благоустройство участка на Даниловском кладбище, и он сказал: «Не решил еще, где мне быть – в монастыре (Иосифо-Волоцком) или на Даниловском рядом с родителями. .. А правильно было бы на нашем участке делать мемориал семьи Нечаевых и нас всех записать на общую доску. Последнюю дату потом поставить»... От неожиданности я рассмеялась: «Как, и живых?»

Недели за две до кончины он вызвал меня в госпиталь, где я часто бывала, и без всякого вступления тихо и просто сказал: «Ну вот, Сусанка, теперь решай все сама и думай обо всех сразу. Меня хороните на Даниловском»... Я вскинулась: «Ну что ты! Мы все силы кладем на твое выздоровление!..» У меня перехватило дыхание... Он очень тихо, без эмоций, остановил меня: «Ты слушай...» Перечислил свои распоряжения, что-то спросил, на что-то ответил и отпустил.... Домой добралась с трудом.

Таким было его решение. Место, где на старом московском кладбище, недалеко от церкви, был похоронен протоиерей Владимир Андреевич Нечаев, было для семьи свято. Чудом из ссылки вернулся дедушка. Он через всю страну шел к своей большой семье, которую собрала в Москве и сберегла бабушка, и был тяжело болен, застудив в лагере почки. Многие ли семьи священников имели счастье увидеть отцов и знать, где покоятся их останки? А после дедушки рядом с ним мы хоронили моего отца, бабушку, сестер Владыки, мою маму.

И только теперь, когда столько пережито и передумано, когда прошло пять лет и с его уходом мы потеряли всех близких людей еще раз, мне кажется, я стала понимать, что значила его мысль о «мемориале семьи Нечаевых».

История семьи любящих и очень красивых людей – отца Владимира и Ольги Васильевны Быстровой – удивительна. Она уложилась во временные рамки двадцатого века. Их старшие дети (Михаил и Вера) родились в 1901 и 1903 годах в молодой и счастливой семье, младший (Константин) ушел из жизни последним в 2003 году. Все трагические события прошедших ста лет коснулись семьи Нечаевых, где было одиннадцать детей: войны, революция, разруха, репрессии, нужда. Но они, дети священника, не отказавшиеся от отца, выстояли. Что их защитило? В бабушкиной семье любили друг друга, спешили друг другу на помощь, были добры к людям, терпеливы, умели радоваться жизни.... Ольга Васильевна молилась о каждом – о детях, об отце Владимире, а потом и о внуках. Горячо верила. И ответ, видимо, прост – их хранила любовь и вера.

Памятник митрополиту Питириму, Константину Владимировичу Нечаеву, стоит на верхней кромке естественного откоса, где в живописном беспорядке расположены деревянные и металлические кресты, скромные гранитные надгробия на могилах горожан. И кажется, что само время поместило его в окружение тех православных людей, которым служили многие поколения Нечаевых на протяжении 300 лет. Его прадеды, дед и отец были известны в храмах Тамбова, Козлова (Мичуринска), Москвы. Владыка похоронен рядом с родителями и сестрами на участке за часовней, если идти к ней по дорожке по левую руку от церкви, спускаясь в нижнюю часть кладбища.

Проектирование шло тяжело. Не уживалось глубоко личное чувство с необходимостью профессионального подхода к решению задач. Вот мраморный белый крест. Мы проектировали его в 1964 году для бабушки и дедушки, Владыка утверждал его, ставила с мастерами сестра Владыки Ольга (архитектор-реставратор). Он был для нас мерилом всего – памяти о дедушке, глубокой нежности к бабушке. Не менее значим был чугунный крест, замечательной работы, который Владыка выбрал сам для могилы сестер. И наконец, памятник, который мы установили позже моим родителям, с его выраженным архитектурным решением. Нужно было сохранить значение каждого и памятник Владыке выделить как главный.

Памятник выполнен и установлен благодаря поддержке фонда «Наследие митрополита Питирима», его генерального директора В. П. Егорова, председателя Правления – ректора МИИТа Б. А. Левина, членов фонда – А. М. Касьянова, А. А. Выгнанова. Благодаря личному участию и неоценимой помощи руководителя Московского метрополитена Д. В. Гаева мы получили возможность разместить заказ на современно оснащенном предприятии по изготовлению памятников из природного камня, обратиться к лучшим мастерам.

Проектный замысел с точностью до миллиметра отразился в полированных поверхностях гранита. Памятник несет в себе черты многих православных надгробий. Значительная часть его элементов присутствовала в великолепном деревянном кресте, установленном в день похорон по заказу Московской Патриархии, и использована нами: фронтон с двускатной кровлей, врезанный простой крест, в открытом киоте «панагийное» изображение старинной иконы Казанской Божией Матери, каноническая надпись с именем Владыки. Принятое в форме часовни решение в целом выполнено в стиле «модерн» (1900-х годов), более близком к нашему времени, но не современном нам и в то же время не архаичном.

Цветная икона выполнена по нашему заказу и по особой технологии фирмой «О-плитка». Ее подарил для памятника Владыки генеральный директор А. С. Долгий. Вместе с позолоченным крестом и текстом икона «подсвечивает» великолепный полированный черный гранит в любую погоду. Есть, как мне кажется, в этом соотношении формы, цвета и яркости жизнеутверждающая традиция церковного православного дизайна. Она не противоречит торжественности памятника, его покойному величию.

Однако прежде чем передать проект в производство, мы проверили решение в натуре. Была выполнена модель памятника в натуральную величину в картоне и установлена на месте. В присутствии церковных лиц – архиепископа Орехово-Зуевского Алексия, протоиереев Владимира Ригина, Владимира Романова, Николая Пензина и иерея Михаила Сергеева, а также общественных деятелей А. М. Касьянова, А. Я. Бондаренко и архитектора Г. Н. Христенко было обсуждено и принято проектное предложение. Участники согласились, что крупные габариты стелы (170x72x23 см) свободно разместились в пространстве между крестами, что со стороны дорожки она также не кажется громоздкой, так как на 30–40 м удалена от нее.

Придя к общему мнению, что решение монумента достойно и не нарушает сложившегося окружения, собравшиеся утвердили его для реализации.

Освящение памятника, сооруженного в октябре 2005 года, состоялось в канун второй годовщины со дня кончины Владыки по инициативе фонда «Наследие митрополита Питирима» в присутствии приглашенных – членов фонда, сотрудников кафедры Теологии МИИТа, сотрудников метрополитена, авторов проекта. Чин освящения совершил архиепископ Орехово-Зуевский Алексий.

И теперь родительская семья Владыки покоится на трех участках Даниловского кладбища. Только его брат Николай лежит на Ваганьковском. И на каждом памятнике – Нечаев, Нечаева, Нечаев... По православному чину мы поминаем всех, как это делал он. Только теперь мы начинаем с его имени: помяни, Господи, во царствии твоем Высокопреосвященного митрополита Питирима, протоиерея Владимира, Ольгу (его родителей), Михаила, Иоанна, Николая, младенца Виктора (его братьев), Веру, Анну, Ольгу, девицу Александру, девицу Марию, девицу Надежду (его сестер).

Сусанна Ораевская,

архитектор