О разуме, как высшей познавательной способности

Деятельность наших познавательных способностей не оканчивается отправлениями рассудка и круг наших познаний не ограничивается предметами опыта. Есть в глубине нашего духа такие убеждения и требования, которые не приобретаются усилиями рассудочного мышления и которых предметы относятся к миру сверхчувственному, духовному. Таково убеждение в бытии Божием, бессмертии души, таковы нравственные требования и проч. Способность созерцать и уразумевать предметы этих высших убеждений и требований нашего духа есть разум, а сами созерцания разума обыкновенно называются идеями.

Напрасно строгие эмпирики отвергают действительность в нас разума, как высшей познавательной способности и покушаются произвести его идеи посредственно или непосредственно из опыта.

Сердечное убеждение в высочайших, существенно необходимых человеку истинах, есть всеобщий, не отрицаемый факт. Надобно быть безбожным и бессовестным, чтобы отказываться от убеждений в бытии Бога и бессмертии души, от внушений совести и т. п.; но и в людях подобного рода, против собственной их воли, рано или поздно пробуждаются эти высшие требования сердца, а в них то первоначально и выражается содержание идей нашего разума. Таким образом, покушение отвергать действительность идей возможно разве только при крайнем развращении сердца или при неведении о том, что должно разуметь под их именем.

С другой стороны, происхождение в нас идей нельзя объяснить отправлениями низших познавательных способностей. Источником идей не может быть ни внешнее чувство, потому что предметы их принадлежат миру духовному, ни чувство внутреннее, потому что оно возвещает нам только о явлениях и состояниях нашей души, о наших убеждениях и требованиях сердца, но не указывает на их предметы, положенные вне круга нашей личности. Содержание идей не может быть вымышлено и фантазией. Самая творческая фантазия не творит нового содержания: каким же образом существо конечное, и живущее в мире ограниченном и преходящем могло бы первоначально образовать идею бесконечного, всесущественного и вечного? Из представлений о конечном и несовершенном никакая фантазия не создаст идеи о бесконечном и всесовершенном, потому что прилагая конечное и несовершенное к конечному же и несовершенному, все будем иметь конечное и несовершенное, как бы мы далеко ни простирали ряд этих прибавлений; и если бы фантазия действительно покушалась на такое поступание от конечного и несовершенного к бесконечному и всесовершенному, то уже по этому самому должно бы предположить в нашем духе хотя темное ощущение этого бесконечного и совершенного. К тому же, чистые вымыслы фантазии слишком частны и сопровождаются сознанием их подлежательности и произвольности, между тем, как идеи о совершеннейшем и бесконечном бытии всеобщи и необходимы, и сопровождаются самым живым убеждением в их предлежательной истинности.

Начало идей нельзя отнести и к рассудку. Два главных приема употребляет он при образовании своих понятий: анализ и синтез; но ни тот, ни другой не творит своего предмета, а только разлагает или сличает приметы уже данных представлений, потому что рассудку вовсе несвойственно знание непосредственное; следовательно, чтобы он мог возвыситься до понятий о предметах сверхчувственных, надобно, чтобы и идеи уже были даны ему оттуда. Правда, что рассудок, как сила суждения, может свободно двигаться в своих понятиях; переходя от частей к целому, от действий к их причине и наоборот, и таким образом, делать соображения и умозаключения, и посредством их доходит до новых выводов, но и эта деятельность его ограничивается определенным кругом понятий; рассудок может восходить от конечных и переходящих частей к целому, тоже конечному и преходящему, от действий условных к причинам условным же, тогда как предметом идей есть безусловное. Между условным и безусловным, преходящим и вечным, ограниченным и беспредельным положена в нашем разумении такая бездна, для перехода чрез которую недостаточны самые тонкие сближения понятий и самое искусное сцепление умозаключений, потому что в выводе и заключении к безусловному всегда будет больше, чем сколько содержится в посылках об условном. Совершенно поэтому справедливы требования тех, которые способность уразумевать предметы сверхчувственные признают особенной, высшей способностью познавания.

Способ происхождения идей в нашем разуме объяснить не легко. Отрешая идеи от обыкновенного опыта, мы не можем признать их и врожденными нам. Вообще у нас нет готового знания о мире чувственном, а есть только способность познавать его; не должно быть готовых понятий о мире сверхчувственном и разум должен иметь только способность созерцать его предметы, как внешнее чувство есть способность наблюдать, при известных условиях, предметы вещественные.

Идеи разума дают знание, которое не посредствуется понятиями, не выводится из начал и не нуждается в доводах, как знание рассудка; разум прямо и непосредственно убежден в высших истинах; следовательно, должен и созерцать свои предметы непосредственно. И в самом деле, человек, как существо духовно-чувственное, поставлен в мире вещественном и непосредственно наблюдает его явления; а как чувственно-духовное существо, он должен состоять в связи с миром духовным и также, созерцать его непосредственно. Возможность и даже действительность непосредственного соприкосновения души с миром сверхчувственным, подобного ей соприкосновению с миром вещественным, открывается в связи с индивидуумами своего рода, с жизнью Природы и жизнью Божественной, которой держится всякое бытие конечное. Уже и во сне душа, кажется, из этого самого прикосновения с общей жизнью, почерпает предзнаменательные сновидения; а в болезненных состояниях тела отсюда же может быть происходит просветление ясновидящих и проч.; отсюда же в бодрственном и нормальном состоянии должны проистекать и идеи разума, так что разум можно назвать духовным оком, а его созерцания, если угодно, высшего, особенного рода опытом, – опытом духовным. Впрочем, как бы ни объяснял кто-либо происхождение идей, но действительность их, во всяком случае, неопровержима.

В созерцаниях разума не трудно приметить несколько особых направлений. Деятельность нашей души вообще раскрывается тремя сторонами: стороной способностей познающих, чувствующих и желающих; но каждая из этих сторон, не стесняясь кругом явлений опытных, обращается к миру сверхчувственному и следовательно, примыкает к разуму. Отсюда три главные идеи нашего разума: идея истинного или созерцание того, что в мире сверхчувственном действительно есть доступное нашему разумению и положенное в основе мира явлений; идея доброго, как созерцание того, что в мире явлений по его отношению к миру высшему, должно быть; наконец, идея прекрасного или созерцание того, что в мире явлений, при его отношении к высшему порядку вещей, может быть. Идея истины венчает собой деятельность познающего духа; идея добра завершает наши желания; идея красоты составляет цель наших чувствований. По этим трем идеям разума и в нем самом, различают три стороны: разум теоретический, практический и эстетический.

Идеи разума сами по себе далеко не имеют той ясности и определенности, которые свойственны наблюдениям чувственным. Предметы внешние, мы наблюдаем раздельно; явления внутренние представляются нам слитными; но предметы сверхчувственного мира созерцаются еще неопределеннее и смешаннее, как в тусклом зеркале, гадательно. Иначе и быть не может, потому что чувственная сторона человеческой природы гораздо более развита, чем духовная; притом, к чувственному миру душа обращена своей, так сказать, развитой стороной, a к миру сверхчувственному примыкает своим основанием и вершиной, где воля и сознание еще или опять сопроникнуты взаимно и потому не могут действовать свободно и отчетливо.

Впрочем, идеи, не смотря на эту первоначальную неясность и неопределенность их, могут и должны, мало-по-малу, уясняться при развитии и участии прочих познавательных способностей, которыми они воспринимаются. Они воспринимаются: а) сердцем, силой чувствований, б) фантазией, в) рассудком, и г) переходят во внешнюю жизнь человечества и сосредоточиваются во внутреннейшем святилище духа. В движении идей по этим степеням состоит процесс их развития.

Идеи разума прежде всего воспринимаются сердцем и превращаются в нем в чувствования: в чувство истинного, доброго и прекрасного. Это сердечное восприятие идей есть то же, что обыкновенное восприятие относительно чувственных наблюдений. Только воспринятые сердцем идеи становятся собственностью духа и сопровождаются самой живой, хотя еще и темной, верой в действительность предметов сверхчувственного мира и самым живым, хотя и безотчетным, убеждением в истинности идей. И здесь то, вера и высшее знание совпадают. Из идей разума рождается вера, потому что они суть созерцание высшего мира, как факта; но они же дают и знание, потому что это созерцание происходит из разума. Знание имеет здесь высочайшую достоверность, так как разум не умозаключает, а только созерцает и вера имеет истинное значение, от того что не есть безосновное признание чего-либо за истину, а есть само же знание.

Сердечное восприятие идей может иметь различные степени силы, ясности и чистоты.

He все люди ощущают движение идей в равно значительной степени. Только гениальные Поэты и Художники с особенной силой дознают в себе движение идеи прекрасного и то в немногие счастливые минуты вдохновения; идея добра только в душе людей добродетельных и великих Законодателей проявляется с особенной энергией; идея истины ощущается с особенной живостью гениальными мыслителями, Философами и даже вообще людьми беспредубежденными.

С большей или меньшей ясностью отражаются идеи в сердце людей по различию не только их умственных дарований, но и нравственного состояния. Сердце, порабощенное чувственности и низким страстям, слишком нечисто для того, чтобы служить живым зеркалом идей: только чистые сердцем способны принимать их не искаженными и убеждаться в них непоколебимо.

Чувство истины, добра и красоты так глубоко вкореняется в нас, что оно первое отвергает те заблуждения относительно высших истин, до каких по большей части доходят философские системы в своих последних выводах. И однако, это чувство не всегда бывает чисто, от того, что к нему легко примешиваются наши субъективные требования и возбуждения.

Хотя идеи уже и в первоначальном своем виде составляют знание, однакож это знание, переведенное в чувствования, еще слишком безотчетно, так что идеи разума, воспринятые сердцем, суть сердечные возбуждения и стремления к миру сверхчувственному, еще не получившие имени. Впрочем, уже и самовоззрение, как скоро начнет всматриваться в чувство истины, добра и красоты, в каждом из них может различать несколько особых идей, подобно тому, как и внешнее чувство, еще без особенного участия разумения, легко отличает одни явления от других. Три существенные предмета непосредственно созерцает наш разум; это, – душа и вселенная с их внутреннейшей стороны и Верховный Виновник всякого бытия, – Бог. По тройственности этих предметов видоизменяется в нас и чувство истинного, доброго и прекрасного. И во-первых, по чувству истинного, мы непосредственно верим духовности и бессмертию нашей души, беспредельной полноте и единству вселенной и бытию Бога, как существа, без которого не возможно ни бытие души, ни бытие Природы. Отсюда, в идее истины, как созерцании того, что есть, самовоззрение открывает новую тройственность идей: идею души, вселенной и Бога.

Во-вторых, по чувству добра, мы, непосредственно, убеждены сердцем, что во вселенной все должно происходить для наилучших целей, что свободная воля должна быть подчиняема нравственным требованиям, нравственному порядку и что Верховное Существо должно быть вместе верховным благом и последней целью для всех тварей. Отсюда в идее добра, как созерцании того, что должно быть, три новые идеи: идея физического совершенства, нравственного добра и верховного блага.

Наконец, по чувству прекрасного, мы непосредственно ощущаем сердцем, что Бог есть вечный первообраз всякой возможной красоты и что красота Природы, и духа состоит в возможно-полнейшем выражении бесконечной лепоты в конечных формах. Отсюда в идее прекрасного, как созерцании того, что может быть, идея красоты Природы, духа и лепоты бесконечной.

Из области чувствований идеи непосредственно переходят в фантазию, которая преимущественно оплодотворяется возбуждениями сердца. Как для всех вообще возбуждений его, так и для чувствований идеальных, фантазия старается найти сколько возможно приличнейший образ и следовательно, превратить их в представления. Так идее вселенной, фантазия думает найти выражение в представлении вселенной в форме, напр., шара, в виде истечения из Бога или раскрытия самого Бога; идею верховного блаженства покушается выразить в виде земных, хотя очищенных наслаждений; наилучшим выражением идеи верховной лепоты почитает образ изящной человеческой формы и т. д.

Идеи разума, воспринимаемые сердцем и фантазией, суть общее достояние человечества и составляют содержание, так называемой Естественной Религии. Идея истины составляет предмет религиозного созерцания и верования; идея добра, – предмет религиозной деятельности и чаяния; идея красоты, – предмет религиозной символики и сердечного стремления.

Идеи в виде чувствований и представлений недостаточны и для Естественной Религии при теперешнем состоянии человечества, а еще более для философии. Сердце усвояет нам идеи, но по причине своей безотчетности легко вводит в ложный, неопределенный мистицизм; фантазия приближает их к общему сознанию, но за то дает им форму несоответственную их внутреннему содержанию, а потому, также может вводить в заблуждения антропоморфизма, фанатизма и т. п.

Когда рассудок начнет всматриваться в идеальные представления фантазии, то легко откроет несообразность между содержанием их и формой, потому что содержание их принадлежит миру сверхчувственному, а форма взята с предметов мира внешнего. Тогда фантазия, побуждаемая разумением, сбрасывает с своих идеальных представлений формы определенные и старается представить идеи в форме особенной, противоположной формам чувственных представлений. Но формы этих последних представлений суть пространство и время; пространству противополагается неизмеримость, времени, – вечность, а соединение неизмеримости и вечности есть бесконечность. В этих то, если можно так сказать, бесформенных формах, фантазия хочет созерцать идеи, чтобы по возможности приблизиться к их содержанию Она созерцает идею вселенной в форме неизмеримости, потому что вселенная, как полнота жизни и должна быть неизмеримой в своем целом; идею души созерцает в форме вечности, потому что жизнь души самостоятельной и сознательной должна быть вечной; наконец, идею Бога, идею самосущего, фантазия созерцает в форме бесконечности, потому что иным и не может быть самосущее.

Таким образом, в фантазии под руководством рассудка уже предначинается уразумение идей; но с другой стороны, здесь же впервые открывается противоположность и противоречие между чувственными представлениями и идеями разума, между бытием реальным и идеальным: там ограниченное и преходящее, здесь беспредельное и вечное; там конечное, здесь бесконечное.

Деятельность рассудка, относительно идеи, не ограничивается этим отрицательным влиянием на первоначальный образ представления их в фантазии. В форме неизмеримости, вечности и бесконечности, они остаются еще непонятными для нас; рассудок хочет постигнуть смысл их, а потому и их подвергает своим обыкновенным приемам, анализу и синтезу. Так как идеи в форме чувствований и представлений даются первоначально в темном синтезе, то рассудок начинает их развитие и уяснение анализом; к тому же, рассудок, не могши вместить в себе их необъятное существо, должен по необходимости раздроблять их на части и эти части преобразовывать по своим законам в мысли, т. е. в понятия, суждения и умозаключения.

Во-первых, рассудок преобразует раздробленные идеи в понятия. Так неопределенную идею вселенной разлагая на части, составляет из них понятие о гармонии всех действий Природы, о ее порядке, устройстве и проч.; из идеи души образует понятие о простоте ее, самостоятельности, бессмертии и т. д.; из идеи Бога развивает понятия о его независимости, всемогуществе, всеведении и проч. Понятия составляемые рассудком из идей, в отличие от обыкновенных, называют понятиями умственными, идеальными или просто умопонятиями, называют даже идеями; говорят напр., идея порядка вселенной, идея бессмертия души, всемогущества Божия и проч., но это уже идеи третьестепенные. Во-вторых, из умопонятий рассудок образует суждения. Так, напр., умопонятие о бессмертии души, он может выразить в следующих формах суждения: душа не может разрушиться, ни уничтожиться с смертью тела, душа будет жить вечно и проч. Наконец, в-третьих, идеальные суждения, выраженные в форме всеобщих предложений, рассудок поставляет главными посылками при составлении умозаключений; так, напр., следующее предложение: «все в мире подвержено своим неизменным законам», может служить главной посылкой при обсуживании частных явлений Природы.

Рассудок, разлагая идеи в отдельные и отчетливые мысли, сообщает им вразумительность, но вместе с этим уничтожает их сущность, их беспредельность.

После разложения идей, рассудок должен привести их в порядок и следовательно, употребить второй прием своей деятельности, – синтез. Но при первом сличении умопонятий с обыкновенными понятиями, между ними открывается противоположность, распадение. И во-первых, относительно идеи истинного, рассудок замечает во внешнем мире только ограниченные порядки явлений, а идея вселенной указывает на беспредельную ее целость; рассудок примечает во внутреннем нашем мире бытие временное, а идея души напоминает нам о ее бессмертии; рассудок познает только причины зависимые и условные, а идея Бога извещает нас о бытии безусловном. Во-вторых, идея прекрасного выражает стройное, гармоническое раскрытие вселенной с ее вещественной и духовной сторон, но в понятиях рассудочных представляется ее разнообразие, без единства и потому, недостатки частностей без совершенства целого; по взгляду рассудка, красота должна выражаться в конечной, определенной форме, между тем, как по требованию разума, бесконечная красота

должна быть чуждой всякой формы. Наконец, идея доброго требует осуществления высших целей добра в жизни физической Природы и существ разумных, между тем, как по обыкновенному взгляду на мир, в нем повсюду представляются несовершенства, борьба добра и зла; по требованиям разума Бог должен быть единственным благом для человека, как существа нравственно-разумного, а между тем, рассудок поставляет счастье человека в достижении конечных целей.

необходимость действительного синтеза идей и понятий, и следствие этого синтеза

При таком распадении понятий рассудочных и идеальных, рассудок то навсегда остается в этих неразрешимых для него противоречиях (антимониях) и отсюда, – скептицизм, то желая выйти из них вступает на путь односторонний, т. е. или отвергает сторону бытия идеального и впадает в натурализм, материализм и проч., или же, наоборот, отвергает действительность бытия чувственного и впадает в рационализм, спиритуализм, пантеизм и проч. Между тем, одно только есть средство примирения понятий рассудка с идеями разума: рассудок столько же должен признать реальность идей, как и своих собственных понятий, но, в то же время, отказаться от окончательного суда в познании мира сверхчувственного и подчиниться разуму; тогда идеи сообщать полноту, гармонию и жизнь понятиям рассудка и из надлежащего синтеза и сопроникновения тех и других разовьется Закон, Искусство и Наука. Закон примиряет свободу и необходимость, счастье и добродетель, как средство и цель; Искусство сближает конечное с бесконечным, как форму и содержание; Наука сочетает условное с безусловным, как действие с причиной.

Идеи добра, красоты и истины, развиваясь в Закон, Искусство и Науку, переходят из нашего внутреннего мира во внешний, снова дробятся в нем и в самом своем дроблении осуществляются в жизни человека и человечества. Закон, как выражение идеи добра, развивается законодательством различных мест и времен, а политические общества стараются осуществить собственной жизнью это законодательство, и след., саму идею добра; все благоустроенные общества суть живое раскрытие идеи добра, суть сама идея в действиях. Искусство, как выражение идеи красоты, раскрывает неисчерпаемое богатство ее в созданиях изящных; мир искусств есть идея прекрасного в ее опытном проявлении. Наконец, Наука, как выражение идеи истины, раскрывается в многообразных системах высшего человеческого знания, в системах Науки, – в Философии; все философические системы, различных мест и времен, суть проявления одной и той же идеи истины; они недостаточны и ошибочны сами по себе только, потому что суть раскрытия идеи частные и следовательно, односторонние.

Таким образом, идеи, хотя и вознесены над кругом познания опытного, остаются однакож чуждыми и бесплодными, и для мира действительного; напротив, все великое в земной жизни человечества проистекает из идей.

Наука, Закон и Искусство еще не составляют последнего развития наших душевных сил, потому что еще не вполне удовлетворяют идеальным стремлениям нашего сердца. Наука примиряет условное с безусловным, но это безусловное остается необъятным для нашего знания; Закон приближает нас к цели нашего земного бытия, к добру, но еще не дает нам блага верховного; Искусство соединяет конечное с бесконечным, но соединяет бесконечное с вещественной формой, а не с нашим сердцем. Этот недостаток восполняется только в Религии Откровенной; только она восполняет недостаточность идеального знания Божественной Верой; ведет нас к блаженству путем несомненной надежды и связует наше существо с бесконечным, посредством живого союза святой любви. Таким образом, Закон, Искусство и Наука, как развитие идей, выступают из Естественной Религии, из первоначальных чувствований и представлений, и снова должны прийти к Религии, но уже озаренной и восполненной Божественным Откровением. Если переливаясь во внешнюю жизнь, они дробятся в ней под бесчисленными формами, возвышают ее и животворят собой, то, обращаясь во внутреннюю жизнь, они сами возвышаются и животворятся Религией, и сливаются в ней в идеальное единство: Религия есть высочайший синтез Закона, Искусства и Науки.

Ординарный Профессор Университета Св. Владимира О. Р. Новицкий.