Источник

Притча о немилосердном заимодавце... (Мф. 18:23–35)

Когда апостол Петр вопрошал Господа, прощать ли брата до семи раз, он уже чувствовал в своем сердце новый закон любви, принесенный Господом с Неба, любви, все прощающей и все покрывающей; но он еще не сознавал полностью, что силу любви не может победить ненависть, что нельзя поэтому и полагать ей какие-либо пределы. Когда Бог повелевает человеку прощать брата, то человек не имеет никакого права рассуждать о своих правах; он должен прощать просто, без всяких отговорок и условий, ибо каждый человек – сам неоплатный должник перед Богом. Святитель Иоанн Златоуст говорит: «чтобы повеление прощать до седмижды семидесяти раз не показалось кому-либо великим и трудным, Иисус Христос присоединил притчу, в которой Он посрамляет того, кто стал бы гордиться этим, и вместе с тем показывает, что такое повеление не трудно, а напротив, весьма легко. Он представил в ней человеколюбие Свое, чтобы ты отсюда познал, что хотя бы седмижды семьдесят раз прощал ближнему, хотя бы все его прегрешения всегда оставлял, и тогда твое человеколюбие будет так же далеко от безконечной Божественной благости, которая для тебя нужна на будущем Суде при требовании от тебя отчета, – как капля от безпредельного моря, и даже еще более».

Чтобы Петр мог понять, для чего Господь повелел прощать несчетное число раз, ПОСЕМУ, – говорит Господь, – ЦАРСТВО НЕБЕСНОЕ ПОДОБНО ЦАРЮ, КОТОРЫЙ ЗАХОТЕЛ СОСЧИТАТЬСЯ (потребовать отчета) С РАБАМИ СВОИМИ, у которых на руках было множество богатства, ему принадлежавшего. Эта первая притча, в которой Господь является Царем, Которому «дана... всякая власть на небе и на земле»  (Мф. 28:18), у Которого небо – престол, и земля – подножие ног, у Которого подданные – это весь мир, все люди, особенно же мы, в Него верующие, искупленные Его Честной Кровью, обязанные исполнять все Его законы и животворящие заповеди. И прежде Страшного Суда Своего, во всякое время, когда Он «захочет», Он всегда может потребовать от нас отчета во всех помыслах и желаниях, словах и делах наших, а мы всегда должны быть готовы дать Ему этот отчет. И Он зовет нас к такому отчету через проповедь закона Своего, через разные беды и скорби, болезни и опасности, которые грозят нам неизбежной смертью и зовут на суд встревоженной совести. Он дает нам при этом чувствовать, что мы не можем оправдаться перед Ним ни в одном из безчисленных грехов наших, что беззакония наши безчисленнее волос на голове нашей, и нам остается одно: повергнуться в прах пред Его безконечной благостью и просить пощады и помилования (мысли Димитрия, архиеп. Херсонского). КОГДА НАЧАЛ ОН СЧИТАТЬСЯ, ПРИВЕДЕН БЫЛ К НЕМУ НЕКТОКОТОРЫЙ ДОЛЖЕН БЫЛ ЕМУ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ТАЛАНТОВ (вес серебра) – долг совершенно неоплатный! Может быть, это был управитель царской казны, или царедворец, обязанный собирать и доставлять царю подати, но растративший царское состояние. Он был приведен к царю, ибо никогда сам не пошел бы к нему добровольно, и легко могло бы быть – увеличивал бы свой долг еще и еще по своей отчаянной беспечности. «Беда была не в том только, что долг был велик, – говорит святитель Златоуст, – но и в том еще, что он первый приведен к господину. Если бы привели его после многих других исправных должников, не так было бы удивительно то, что господин не разгневался: исправность вошедших прежде могла сделать его более снисходительным к неисправным. Но что введенный первым оказался неисправным и, несмотря на неисправность, нашел, однако же, господина человеколюбивым, вот это особенно удивительно и необычайно». И каждый из нас, грешников, перед судом правды Божией есть такой же неоплатный должник. Десять тысяч талантов – это наши грехи против десяти заповедей Божиих, наши долги неблагодарности за все неисчислимые милости Божий к нам, грешным.

«Что же дал нам в долг Отец Небесный? – спрашивает Филарет, митрополит Московский. – О, как много! Больше, чем тысячи талантов! Дал Он нам бытие и жизнь, тело и душу, разум, сердце и чувства; дал землю под ноги наши, прекрасный шатер неба над головами нашими; дал солнце нашему зрению и жизни, воздух нашему дыханию; дал животных во власть нашу и многоразличные произведения земли для наших нужд и удовольствий. Скажешь ли, что землей, солнцем и небом пользуешься не ты один, но и безчисленное множество других тварей Божиих? Что до того? Тем более чудно, тем более необъятно богатство Божие, что хотя им пользуются безчисленные существа, но и ты пользуешься им так, как будто оно совершенно для тебя приготовлено. Найди способ обойтись без земли, солнца, неба, и тогда не почитай себя за них должником перед Богом; а если этого не можешь сделать, то признай, что каждый луч солнца, каждая капля воздуха есть твой новый заем из сокровищ Божиих, заем, всегда возобновляемый и, следовательно, всегда неоплатный. А как щедро дарует нам Господь из сокровищ Своего провидения – ежеминутное хранение наших сил и способностей, помощь во всем добром, средства к жизни, избавление от бед... А что сказать о сокровищах благодати: Господь даровал нам свет веры, надежду спасения, смертью Сына Своего Единородного заплатил за искупление нас от вечной смерти, даровал нам Духа Святаго, нетленную пищу Тела и Крови Христовой. Но и это еще не все. Есть долги наши перед Богом, которые болезненно тяготят нас, – это грехи наши»... «Мы должны дать отчет в исполнении предписанных нам заповедей, но мы не в состоянии исполнить всего, что бы мы ни делали», – говорит святитель Златоуст. Мы никогда не можем сделать больше того, что обязаны сделать по Закону Божию, а грех – все останется грехом, долг останется долгом, и уплатить его нет у нас ни возможности, ни средств. Мы живем во грехе и с каждым днем увеличиваем свой долг в небесной книге правды Божией. А КАК ОН НЕ ИМЕЛЧЕМ ЗАПЛАТИТЬТО ГОСУДАРЬ ЕГО ПРИКАЗАЛ ПРОДАТЬ ЕГО в вечное рабство, и не только его самого, но И ЖЕНУ ЕГОИ ДЕТЕЙИ ВСЕЧТО ОН ИМЕЛИ ЗАПЛАТИТЬ долг. Почему же государь велел и жену продать? «Не по жестокости или безчеловечию, – отвечает святитель Златоуст, – но для того, чтобы устрашить раба и тем побудить его к покорности, без всякого намерения продать! Ибо если бы он это имел в виду, то не внял бы его прошению и не оказал бы ему своего милосердия. Он только хотел вразумить раба, сколько долгов прощает ему, и через это заставить его быть снисходительнее к своему товарищу-должнику.

Ибо если и тогда, когда узнал и тяжесть своего долга, и великость прощения, он стал душить своего товарища, то до какой жестокости не дошел бы, если бы ни был прежде вразумлен таким способом? Как же на него подействовал этот способ?» Услышав страшный приговор, он обращается к мольбам, как последнему, оставшемуся в его распоряжении средству: ТОГДА РАБ ТОТ ПАЛИКЛАНЯЯСЬ ЕМУГОВОРИЛ: ГОСУДАРЬ! ПОТЕРПИ НА МНЕ, дай мне отсрочку на некоторое время, чтобы я мог справиться с делами, И ВСЕ ТЕБЕ ЗАПЛАЧУ. В ужасе несчастный готов с клятвами обещать невозможное, сулить горы золотые, которых нет у него, чтобы только избавиться от беды... Так и грешник в минуты скорби и испытания готов надавать Господу Богу таких обещаний, которых исполнить не может, и часто, подобно этому рабу, не сознает даже, как неоплатно велик его долг пред Богом. «Но послушаем все мы, не радящие о молитве, – поучает святитель Златоуст, – какова сила молитвы. Этот должник не показал ни поста, ни нестяжательности, ничего другого подобного, однако же, лишенный и чуждый всякой добродетели, лишь только попросил он господина, то и успел преклонить его на милость. Не будем же ослабевать в молитвах. Ты не имеешь дерзновения? Для того и приступи, чтобы приобрести великое дерзновение. Тот, Кто хочет с тобой примириться, не человек, перед которым пришлось бы тебе стыдиться и краснеть; это Бог, желающий более тебя освободить тебя от грехов. Не столько ты желаешь своей безопасности, сколько Он ищет твоего спасения». Добрый царь хорошо знал, что должнику нечем заплатить, и потому вместо отсрочки прямо простил ему весь долг; ГОСУДАРЬУМИЛОСЕРДИВШИСЬ НАД РАБОМ ТЕМОТПУСТИЛ ЕГО И ДОЛГ ПРОСТИЛ ЕМУ. Какой прекрасный образ милосердия Божия к грешным людям! «Должник не имеет средств к оправданию, – говорит Филарет, митрополит Московский, – закон осуждает его; царь имеет всю власть исполнить осуждение; повинный не считает возможным просить, чтобы долг был прощен, а разве только отсрочен; и внезапно – долг прощен». Строгость суда Божия смягчается, когда грешник искренно сознается в своей виновности. Этой строгостью только прикрывается все та же безконечная благость Божия: доведя человека до сознания виновности, эта строгость снова является милостью; самый этот счет, который грозил сначала неминуемой гибелью, становится уже великой милостью. Грешник должен сначала осознать все множество грехов своих, прежде чем это тяжкое бремя исчезнет в глубине милосердия Божия. Он должен восчувствовать в себе страшный приговор суда Божия и только тогда сердце его станет способно воспринять целебный бальзам Божия милосердия.

«Царь и прежде хотел простить долг рабу своему, – говорит святитель Златоуст, – но не хотел, чтобы это было только одним даром его, но чтобы и со стороны раба было что-нибудь сделано, чтобы, научившись на собственном несчастье, раб был снисходительнее к своему товарищу. И действительно, в эту минуту раб был добр и чувствителен: он припал к государю с прошением, возгнушался своими грехами и познал великость своего долга». «Это так прекрасно, – говорит Филарет, митрополит Московский, – что если бы Господь, не продолжая речи, сказал, как некогда в другой притче: «иди и ты твори также», сердцу неокаменелому надлежало бы ответить: пойдем, исполним. Но Господь не благоизволил остановиться, показав, как прекрасна добродетель; Он провидел, что не все пленятся ее красотой, и признал нужным показать безобразную противоположность. Господь продолжает: РАБ ЖЕ ТОТВЫЙДЯ из дворца господина своего, тотчас же, еще живо ощущая благодеяние, ему оказанное, НАШЕЛ (встретил) ОДНОГО ИЗ ТОВАРИЩЕЙ СВОИХ, КОТОРЫЙ ДОЛЖЕН БЫЛ ЕМУ СТО ДИНАРИЕВ (сумму совсем небольшую). «Вот как велико различие между грехом против Бога и грехом против человека! – говорит святитель Златоуст. – Оно так же велико, как между десятью тысячами талантов и ста динариями, и даже еще более. На глазах человека мы удерживаемся и опасаемся грешить, а Бога, хотя Он всегда смотрит на нас, не стыдимся, напротив, и делаем все, и говорим обо всем небоязненно». Сказано, что раб вышел, потому что в присутствии своего государя он, конечно, не решился бы на такую дерзость, о которой говорится далее: И, СХВАТИВ ЕГО, своего должника, ДУШИЛ, ГОВОРЯ: ОТДАЙ МНЕ, ЧТО ДОЛЖЕН. Долг был так мал, что сам заимодавец стыдится сказать: отдай мне мои сто пенязей, но говорит неопределенно: сколько ты мне должен. Этот неумолимый заимодавец поступает строже, чем хотел поступить с ним самим царь; он хочет, чтобы его самого судили одной мерой, а сам судит своего должника другой; он желает быть прощеным, а сам не хочет прощать. Он не хочет знать, что найдя любовь, он должен и сам любить других, что пользуясь милостью, должен забыть о своем праве, а если хочет пользоваться в отношении к ближним законом правосудия, то и себе должен ожидать того же правосудия, и знать, что той мерой, какой он мерит, возмерится и ему самому. ТОГДА ТОВАРИЩ ЕГО ПАЛ К НОГАМ ЕГО, УМОЛЯЛ ЕГО И ГОВОРИЛ: ПОТЕРПИ НА МНЕИ ВСЕ ОТДАМ ТЕБЕ. Но все было напрасно: жестокого человека не тронули даже те слова, которые только что спасли его самого; он успел забыть о той милости, какую сам только что получил, и теперь душил своего товарища с жестокостью, не свойственной даже и диким зверям.

«Что ты делаешь, человек? – восклицает святитель Златоуст. – Не вонзаешь ли меч в самого себя, вооружая против себя милость государя?.. Но он нимало об этом не размышлял, не хотел даже отсрочить уплату небольшого долга: НО ТОТ НЕ ЗАХОТЕЛА ПОШЕЛ И ПОСАДИЛ ЕГО В ТЕМНИЦУПОКА НЕ ОТДАСТ ДОЛГА. Он безжалостно влечет должника под крепкую стражу, вовсе не сознавая, что этим сам себя осуждает беспощадно. Но таков уж человек, так он делается суровым и жестоким, когда «уходит от Бога», удаляется от истинного пути, забывает милости Божии и весь отдается греховной страсти. Кто не видит, не сознает своего греха, тот всегда готов строго судить грех ближнего, подобно Давиду, который, сам будучи в грехе, произнес смертный приговор на соседа, отнявшего последнюю овцу у бедняка. Не тоже ли бывает и с нами, грешными? Как часто мы осуждаем ближнего за самый ничтожный проступок против нашей чести, за неосторожное слово, задевающее наше самолюбие, как часто сердце наше кипит жаждой – отомстить человеку за эту ничтожную обиду, восстановить свою честь!.. А того и на мысль нам не приходит, что Бог для того и попускает эти обиды, чтобы мы помнили, как сами постоянно оскорбляем Его милосердие, для того и попускает страдать нашему самолюбию, чтобы мы, прощая этот ничтожный долг ближнему, могли с большим дерзновением просить Отца Небесного: «и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим!» Сердцеведец все видит, все знает; ближайший клеврет наш, от которого нельзя утаиться, совесть наша, свидетельствует против нас; оскорбленная правда Божия, требующая милости от помилованного, вызывает сострадание даже в посторонних свидетелях жестокости человеческой; ТОВАРИЩИ ЕГОВИДЕВ ПРОИСШЕДШЕЕ, безчеловечность только что помилованного должника, ОЧЕНЬ ОГОРЧИЛИСЬ ИПРИДЯРАССКАЗАЛИ ГОСУДАРЮ СВОЕМУ ВСЕ БЫВШЕЕ. Так и Ангелы хранители, наши неотступные приставники, с глубокой скорбью видят жестокость нашу друг к другу и, принося Богу молитвы за обижаемых, тем самым свидетельствуют перед лицом правосудного Судии о наносимой обиде (толкование свт. Иоанна Златоуста). И не напрасна эта жалоба сострадания: если людям возмутительно видеть, как люди не умеют ценить оказанной им милости, то что сказать о Боге, правда Которого есть любовь к святости, Который не попустит, чтобы человек употребил во зло другому человеку Его безконечную любовь и милосердие? ТОГДА ГОСУДАРЬ ЕГО ПРИЗЫВАЕТ ЕГО И ГОВОРИТ: ЗЛОЙ РАБ! ВЕСЬ ДОЛГ ТОТ Я ПРОСТИЛ ТЕБЕПОТОМУ ЧТО ТЫ УПРОСИЛ МЕНЯ. Если ты хотел пользоваться этой моей милостью, то должен был стараться впредь быть достойным такой милости. НЕ НАДЛЕЖАЛО ЛИ, хотя бы из одной благодарности ко мне, из чувства радости о помиловании, из сострадания к бедному собрату своему, из одного даже житейского расчета – не надлежало ли И ТЕБЕ ПОМИЛОВАТЬ ТОВАРИЩА ТВОЕГОКАК И Я ПОМИЛОВАЛ ТЕБЯ?

Если уж ты не хотел простить долга, как я тебе простил, то хотя бы отсрочил ему уплату, пока он не найдет возможности уплатить... Усрамись своей жестокости! «Хотя бы и тяжким тебе показалось простить долг, но ты должен подумать о награде за это от меня. Притом товарищ не оскорблял тебя, – напротив, ты оскорбил Бога, простившего тебя за одно только прошение твое. Да если бы даже он и оскорбил тебя и для тебя несносно быть ему другом, то еще несноснее попасть в геенну. Если мое благодеяние не сделало тебя лучше, то остается исправить тебя наказанием» (свт. Златоуст). Ты гонишь милость из собственного сердца и потому не остается в твоем сердце места и для моей милости. «Примечай опять кротость государя, – говорит святитель Златоуст, – он судится с рабом своим и как бы защищается, намереваясь уничтожить свой дар. Когда он был должен десять тысяч талантов, государь не называл его лукавым и не укорял его, но помиловал. А как скоро он поступил жестоко со своим товарищем, то государь говорит уже: злой раб. Слушайте, лихоимцы, ибо к вам слово, слушайте, безжалостные и жестокие! Вы жестоки не для других, но для себя самих. Когда ты питаешь злобу, то знай, что питаешь ее к самому себе, а не к другому, обременяешь самого себя грехами, а не ближнего. Что бы ты ни сделал ему, сделаешь только в настоящей жизни, а Бог подвергнет тебя вечному мучению в жизни будущей: ИРАЗГНЕВАВШИСЬГОСУДАРЬ ЕГО ОТДАЛ ЕГО ИСТЯЗАТЕЛЯМПОКА НЕ ОТДАСТ ЕМУ ВСЕГО ДОЛГА, т.е. навсегда, ибо по смерти нет покаяния, и он не будет в состоянии никогда заплатить долга своего». Итак, «суд без милости не оказавшему милости» (Иак. 2:13). «Когда государь приказывал его продать, то приказание дано было без гнева, и так как не доведено до исполнения, то служит яснейшим доказательством человеколюбия, – говорит святитель Златоуст, – но теперь делается определение с великим негодованием, определение мести и наказания». Царь тогда обошелся с ним, как заимодавец с должником, теперь обходится уже, как судия с преступником. Он так добр, что легче прощает грехи против него самого, нежели против ближних. «Что может быть хуже злопамятства, когда оно отъемлет назад и явленное уже человеколюбие Божие? Этот грех не только сам не может быть прощен, но возобновляет опять и другие грехи, которые были уже изглажены совсем. Ничего, ничего не ненавидит так Бог, как злопамятства!» – говорит святитель Иоанн Златоуст. Горькая участь ждала преступника в руках мучителей: они вымучивали у него признание, не хранится ли где скрытое имущество; еще более страшная доля ждет грешников в темнице адской, где есть свои истязатели – духи злобы и муки отчаяния...

Страшным предостережением заключает Господь Свою Божественную притчу: ТАК, с такой же строгостью, И ОТЕЦ МОЙ НЕБЕСНЫЙ ПОСТУПИТ С ВАМИЕСЛИ НЕ ПРОСТИТ КАЖДЫЙ ИЗ ВАС (не на словах только, не наружно, но искренно) ОТ СЕРДЦА СВОЕГО БРАТУ СВОЕМУ СОГРЕШЕНИЙ ЕГО против вас! Как велик преизбыток милосердия и всепрощения у Отца Небесного, так же велик и преизбыток праведного гнева Его на злопамятных. Не говорит здесь Господь: Отец ваш, а Мой, ибо недостойно называться Богу Отцом столь лукавого и человеконенавистного раба. «Итак, если уж помнить грехи, – поучает святитель Златоуст, – то помнить должно только свои; помня собственные грехи, о чужих мы никогда и не подумаем; а коль скоро о тех забудем, эти легко придут нам на мысль. Если бы и неблагодарный должник помнил о десяти тысячах талантов, то не вспомнил бы о ста динариях. Господь требует, чтобы мы чувствовали свои грехи для того, чтобы удобнее было их прощать другим. А прощать мы должны от чистого сердца, чтобы не обратить против самих себя меча своим памятозлобием», не удалить от себя спасающей нас благодати Божией. В житиях святых есть такой рассказ (Четий Минеи, 9 февраля): были два друга, Саприкий и Никифор, которые поссорились между собой. Это было в те времена, когда христиан мучили за веру Христову, и Саприкий был осужден на смерть за Христа. Узнал об этом Никифор, и когда Саприкия вели на казнь, он забежал ему на пути, пал пред ним на колени и стал умолять о примирении. Саприкий от него отвернулся. Никифор снова забежал, снова умолял простить, но напрасно: тот не хотел и слушать его. Наконец, Саприкия привели на место казни и приказали склонить голову под меч... Но тут благодать Божия оставила несчастного памятозлобца и он отрекся от Христа. А Никифор объявил себя христианином и получил мученический венец вместо Саприкия. Так, Господь и Судия неба и земли обещает нам Свою великую милость, но с условием, чтобы и мы оказали малую милость нашему ближнему. Небесный Заимодавец обещает нам простить тьму талантов, но с условием, чтобы и мы простили нашим должникам сто пенязей. Поспешим же исполнить это условие, чтобы получить от Него великую милость... 


Источник: Святое Евангелие с толкованием святых отцов. - Москва : Синтагма, 2010. - 639 с. ISBN 978-5-7877-0053-4

Комментарии для сайта Cackle