Владыка Николай в Куйбышеве (воспоминания Марии Васильевны Барановой)

В 1942 г. я жила с сестрой и племянницей в Куйбышеве, в эвакуации.

В декабре месяце, после Николина дня, мы узнали, что в Покровский храм приехали Архиепископ Николай Петергофский (так его называли все ленинградцы) и еще другой архиепископ, и будет совершена хиротония одного священника во епископа (если не ошибаюсь, Питирима).

Я в это время была больна, высокая температура, болело горло. Но, несмотря на болезнь, я решила пойти в храм и удостовериться, кто приехал, так как сведения расходились, и староста говорил, что приехал не архиепископ, а Митрополит Киевский и Галицкий Николай.

Когда я открыла двери храма и вошла, я услышала голос дорогого Владыки, его неповторимый голос с особой дикцией и музыкальностью. Я чуть не вскрикнула от радости. Народу в храме было немного, я стала у образа св. Николая в надежде, что когда Владыка пойдет кадить, может быть, он узнает меня. Он действительно узнал, пристально посмотрел на меня.

Когда кончилась всенощная, дорогой Владыка стал всех благословлять (как это он обычно делал); я подошла одной из последних. Он меня благословил и сказал: «Я сегодня ходил в адресный стол, чтобы узнать ваш адрес, но было уже закрыто, и я решил завтра утром пойти еще раз».

Когда он вышел из храма, я его не узнала – он был одет в какой-то не то полушубок, не то поддевку и в легких ботинках (а был сильный мороз).

Я попросила разрешения проводить его до дома настоятеля храма, где он остановился, и мы пошли пешком. По пути он мне сказал: «Ты удивлена, что я одет как купец? Я ведь эвакуировался летом в одной рясе, так как враг бомбил неожиданно наш город Луцк, и когда я приехал к Святейшему, он дал мне 600 р. денег, и я на рынке купил это подержанное паль-то». Далее Владыка сказал: «У меня к вам просьба. Ведь меня Святейший направляет на работу в США, и я прошу тебя и сестру твою помолиться и попросить умершего о. Михаила Прудникова (знаю, как вы были близки к нему), чтобы эта поездка не состоялась». Я на это ему говорю; «Дорогой Владыка, ведь там Вам будет лучше, там все есть, там нет голода, нет войны», а он на это ответил: «Я буду там страдать, зная, что все мои родные и вы все будете здесь голодать и переносить все ужасы войны. У меня все уже наготове к отъезду».

Когда мы дошли до дома настоятеля, Владыка записал наш адрес и пообещал послезавтра зайти к нам.

На следующий день я поехала к своим знакомым, которые с моих слов знали дорогого Владыку. Это один инженер с женой – очень верующие и доброжелательные люди – сейчас оба уже умерли. Я им рассказала, что приехал наш дорогой Владыка и как он одет.

На другой день приехала Екатерина Ивановна (так звали мою знакомую) с большим узлом вещей для Владыки; привезла новые неодеванные вещи: белье, шерстяную фуфайку, носки простые и шерстяные и новые бурки (полученные по ордеру) и даже заставила примерить, годятся или нет. И оказалось, что размер его 42, и дорогой Владыка был очень доволен.

Владыка пришел к нам ровно в 6 часов вечера (а жили мы втроем в десятиметровой комнатке). Обстановка: стол, 2 кровати, шкафчик...

На столе селедочка с картошкой, еще что-то из консервов и чай с сахаром. Владыка был удивлен, что мы пьем чай с сахаром. «А у нас в Ульяновске нет ничего», – сказал он.

Я стала расспрашивать, как он живет и где.

В это время вся Московская Патриархия была эвакуирована в Ульяновск. Святейший и все другие жили в отдельном домике, а дорогой Владыка снял комнату близ кладбищa У одних бедных людей. Я спросила, есть ли в комнате кровать и другие вещи. Он сказал: «Нет кровати, но я покупаю много газет, стелю их на пол и сплю». «Ну а как с питанием?» – спросила я. «Я покупаю 5 картошек: 2 картошки – утром, 2 – в обед и 1 – на ужин».

Я от такого рассказа в ужас пришла и говорю: «Неужели хозяева, где Вы живете, ничего не варят?» Он ответил: «Они такие бедные, смотрят, чтобы я от 5 картошек одну дал им. работы мне никакой нет: на кладбище 2 священника. Я иногда выхожу на базар и что-нибудь продаю. Когда я уезжал из Киева во время эвакуации, мне одна монахиня в вагон подала пакетик, там оказались носовые батистовые платки. Вот я их и продал».

Владыка рассказал, как он эвакуировался. Ехал в товарном вагоне на верхней полке, и ему кричали: «Эй, старик, вставай, на следующей станции будут давать кипяток и пищу». Он спускался вниз. А однажды какая-то женщина угостила его кашей, которую не доел ее ребенок. Так вот и ехали.

На прощанье я пожаловалась, что у меня длительное время болит горло (я поранилась костью рыбы воблы), и мне сказали, что дело может кончиться очень плохо. «Приедете ли Вы отпеть меня, если я умру, ведь от Ульяновска недалеко». Он улыбнулся, посмотрел на сестру и сказал: «Вот что она придумала – ведь ты будешь меня хоронить».

На следующий день он еще раз зашел, благословил сестру, а меня не было дома, я ушла оформлять документы на поездку в Сибирь. Вскоре мы уехали. Туда дорогой Владыка часто писал письма и открыточки, поддерживал наш дух. Храню много писем. Писал, что Святейший направил его в Москву, хотя еще бомбежки не кончились и каждую ночь тревожат сирены. «Дома и в храме холод – ваши ботинки (бурки) меня согревают».