Лицевые вериги и их значение

Одною из принадлежностей иноческого одеяния издревле был аналав. В древнейшем виде он представлял собою два ремня или плетеных шнура, которые, соединяясь крестообразно, перекрестием, с одной стороны возлагались на рамена, с другой – на грудь (в виде буквы Х). Иногда к перекрестию на спине прикреплялся четвероугольный кожаный плат с изображением на нем креста. Как самое перекрестие ремней, так и на рамное изображение креста должны были напоминать иноку несение креста Спасителем. Кроме креста, аналав имел изображения великих событий Евангельской истории (праздников) и т. п. С течением времени аналав был видоизменен по материи и форме своего построения: при этом прежний вид его получил новое название – параманд, а новый вид принял прежнее название – аналав. В настоящее время параманд (прежний аналав) возлагается на всякого инока, а аналав (измененный) – только на принимающего схиму (одежда высшего пострига)¹.

Не говоря подробно о различных видах и украшениях параманда – аналава, о способе его ношения и т.п., я обращаю главное внимание на идею его, – идею, из которой возникло подобная же принадлежность иноческого одеяния, хотя не обязательное и не постоянное, но очень употребительная и весьма характерная по своему значению в подвиге иночества. Разумею вериги.

Соответственно строгости аскетического идеала, иноки, в самом подвиге не довольствовались уже обыкновенным аналавом, как только знаком своей борьбы с плотию; возникло желание, чтобы этот знак более чувствительно воздействовал на волю через воздействие на тело. Что именно таково происхождение и такова идея вериг, в этом не оставляет ни малейшего сомнения многочисленные письменные памятники русской церковно-исторической жизни. Составитель жития пр. Феодосия Печерского между прочим рассказывает: “блаженный Феодосий, шед к единому от кузнецов, повел ему железо чеписто сковати, еже взем препоясася им по чреслех своих и тако хождаше. Железу же узку сущу и вгрызающуся в тело его, он пребываша яко ничтоже скорбно от него приемля”². Таково начало ношения вериг у нас на Руси. Первоначальник ношения вериг непременно нашел подражателей и совершенно в том же духе. По сказанию “Патерика Печерского”, св. Иоанн Многострадальный “нача исповедати житие свое некоему брату, разжигаемому плотскою похотью”, между прочим сказал: “Аз затворитхся в тесном и скорбном месте сем, иде – же пребываю уже тридесятое се лето, и едва прежде мало времене покой обретох: вся же лета боряхся со страстьми и помыслы телесными и жестоко пребывах, первее точию постом и бдением удручая тело свое не мало лет. Таже не ведый, что сотворити, и не могий терпети брани плотския, умыслих наг жити, брони же тяжки на тело свое возложити, и тако оттоле даже доныне стужею и железным угрызением изможден бываю”³. Итак, психологическая основа значения вериг понятна. Благодаря важному значению в практике аскетизма вериги получили обширное распространение – из Киева в Новгород, отсюда по всей северной и средней России, и с первоначала до последних времен остаются еще в не малом употреблении⁴.

С точки зрения исторически-бытовой, интересно наблюдать, какой состав получили и какой степени тяжести достигали вериги. В этом отношении в ряду других представляют интереснейший образчик вериги, хранящиеся в Борисоглебском монастыре “близ Ростова-Ярославского” и принадлежавшие св. Иринарху Затворнику, который является, несомненно, подражателем св. Иоанна Многострадального. Св. Иринарх, по сказанию его жития, “ревную о своем спасении, благословися у строителя Борисоглебского монастыря Варлаама молитися в келии на затворе, не исходя из келии, по Евангельскому словеси Господню: многими скорбми подобает внити в царство небесное…Тогда сделал на себя ужище “цепь” и приковался к стулу “т.е. к широкому пню дерева” и многие труды и потья терпя и поругания и посмеяния от братии. Он же за них Бога моляша”. К своему собственному “ужищу” Иринарх впоследствии присоединял узы некоторых других христолюбцев, так что, наконец, “стало всего ужище двадесять сажень”⁵); да кроме того, к этой длинной цепи он присоединил еще сорок два креста медных. Такая тяжесть вериг была бы совершенно невероятною, если бы самыя вериги не сохранились до-днесь в Борисоглебском монастыре.

При всем очевидном различии в материале и форме построения вериг и параманда-аналава, между ними есть несомненная связь по идее. Но мне до последнего времени не приходилось встретить ни одного экземпляра вериг, который бы, как памятник, сам по себе решительно обнаруживал эту связь. Вот такой именно памятник представляет лицевые вериги, с очень недавнего времени находящиеся в моем собственном археологическом собрании. Эти вериги были найдены близ г. Каширы. Вериги железные, весом 7½ фунтов. Главные составные части этих вериг – две плитки, из коих каждая в виде четырехугольника с несколько вогнутыми сторонами и закругленными углами. Эти плитки имеют по четыре отверстия на углах в виде ушков, к которым с двух сторон прицеплены по три узких пластинки, составляющие три звена с каждой стороны и соединяющие те широкие плитки между собою. Средние звенья – пластинки несколько согнуты, так что, при надевании вериг на плечи, они приходятся как раз против плечных костей и плотно прилегают к плечам. Таким образом, каждые три пластинки, при их сцеплении, составляют короткую плоскую цепь, служащую надплечьем, подобно тому, что представляют собою ремни или шнуры параманда-аналава.

Кроме того, к одной плитке снизу прикреплены еще по две пластинки с каждой стороны, немного выгнутые, так что, при надевании вериг на плечи, они плотно облегают бока. А у другой плитки – одна маленькая пластинка в виде петли застежки. Такие вериги могут быть надеты на плечи не иначе, как если продеть голову между двумя рядами звеньев – плоских цепей: тогда одна плитка придется на спине, а другая на груди, при чем та, которая на спине, будет плотно притягиваться нижними поперечными пластинками-звеньями, как поясом, и посредством них будут соединяться обе плитки, передняя с задней. Такое железное облачение несомненно – вериги, и, в то же время, оно есть несколько видоизмененный железный параманд – аналав. И это решительнее подтверждается лицевыми изображениями вериг. Все изображения и при них подписи сделаны тонкою, изящною резьбою, вглубь: и в этом отношении вериги представляют интересный памятник чисто-русского искусства гравирования по железу. На одной передней плитке помещено поясное изображение “Богородицы – Знамение”; оно очерчено полоской в виде рамки; под ним уставная подпись: “Образъ Прес҃тыѧ Владыч҃ицы нашаѧ Бц҃ы знаменіѧ”. Ниже этого изображения на той же плитке два поясных изображения с подписью: “св. апостолы”. На пластинках-звеньях, которые образуют продольное соединение плиток, также помещены поясные изображения апостолов, по два на каждой, но не рядом, а одно над другим или последовательно одно за другим по длине пластинки. На средних звеньях, кои прилегают прямо к плечам, изображений нет. Лики апостолов обращены к главному изображению – Знамения Пр. Богородицы. На другой, задней плитке, которая возлагается на спину, изображен Голгофский крест с тростию и копием и с обычными подписями: “Царь славы Iс. Хр. Ника. К. Т. Р. Б. М. Л. Г. Г. Г. А.”. А под крестом уставная подпись: “чесни Крест не остави мене грешную рабу Акулено(у) уповаю на тя”. Наконец, на двух пластинках, которые с другими двумя составляют опаясание, также имеется по одному поясному изображению апостолов. – Итак, на рассматриваемых веригах имеются изображения Креста, Знамения Богородицы и Двенадцати Апостолов.

Толкование этих лицевых изображений, в отношении к идее вериг, как железного параманда, не представляет затруднений. Крест здесь имеет то же самое значение, как и на параманде-аналаве: он – знамение самоотвержения. Образ Знамения Пр. Богородицы есть выражение основного догмата веры Христовой – воплощения Сына Божия. Лики апостолов представляют и напоминают первых достойнейших последователей Христа.

Примечательно, что вериги, как видно из подписи под крестом, принадлежали женскому лицу – “рабе Акулине”. Судя по относительной тщательности работы и тонкой отделке лицевых изображений на столь грубом материале вериг, они принадлежали лицу, для которого было не безразлично изящество; а судя по весу и размеру, они принадлежали человеку небольшого роста и не очень крепкого телосложения. По сему вероятно, подвижница Акулина была боярского или вообще привилегированного сословия. Год построения вериг не указан в надписи; но, судя по её палеографии, вериги относятся к концу XVII-го и никак не позже самого начала XVIII-го века. А так как в г. Кашире и близ него в XVIII и XVII-м столетиях женского монастыря не было, то можно полагать, что подвижница Акулина была не монахиней, а мирянкой, и очень могло быть, что вериги, положенные с нею в могилу, обнаружились при размыве на берегу р. Оки, близ Рыбацкой Слободы⁶.

Николай Троицкий